Амуры кукоцких

Пятницы

Нет, он ушел туда навеки поселиться… Шурик уже прижился в больнице, уже свой в доску. Панибратствовал с молоденьким, но шустрым на скальпель и язык хирургом, без пяти минут кандидатом наук. Ручкался с доктором, разумеется, тоже наук – неулыбчивым, но знавшим нож и спирт, как свои пять музыкальных пальцев. Уже и «чужие» эскулапы с ногой не церемонились. Заносили шлагмаумом над волнами одеяла, деловито щупали и изрекали:
- Хорошо.
-Что хорошего-то
- Опухоли ни фига…
Каждую пятницу, как солнце закатится, «академия наук» отдыхала от приличий и знаков отличий. Соседу по койке – шишке какому-то – развлечения ради предложили опыты с капельницей. Ждали, когда жидкость иссякнет и вена, дабы кислород не впускать, запузырит кровь вверх по трубочкам в банку. Шурик, как нормальный, морщился, ковырял пальцем стену и готовился бить соседа-«алхимика» костылями. Но тот, старый пес, ни с того ни с сего вырубался и глушил басовитыми трелями гул за стеной, где «контора» гуляла.

Тоже вот, угораздило лечь под боком «дежурки», вечно молодой и вечно «пьяной» перед каждым уикэндом. Сегодня уж точно… Сегодня, в последний июльский день, клиника провожала на заслуженный отдых студентов-практикант ов из первого меда. Все жило предощущением прекрасного летнего завтра: у девочек – романчиком с очередным хромоногим красавцем спортсменом, обнаруженным в житницах ортопедии. У мальчиков – с безотказными сестричками. В общем, был повод откупорить шампанского бутылку. Приняли для храбрости на высокую пышную грудь и всем гаремом – к Шурику. Столпились, хохочут, к одеялу тянутся, предплечье уже обнажили… Нет, только не это!
Он, конечно, не прочь до девичьих рук, но уверенных и не со шприцом у вены. Засандалили все же: «пчелиный укусик» пронзил тракт разгоряченной женским присутствием крови насквозь.
- Ничего, ничего, - испугалась проколотой вены красотка. – Со временем зарастет, пока же капельницу на левую руку нельзя. Сжала заговорщицки ему руку и, приблизив губы к губам, прошептала:
- Вы только врачу нас не закладывайте.
Он ответил гладящим движением мизинца и тайну жертвенного рандеву сохранил навсегда.

Девочки

Легкие, молодые, летние, слегка одурманенные долгими взглядами врачей и здоровых, ну, почти здоровых загорелых парней из палат номер шесть, восемь, тринадцать, семнадцать, они не хотят делать утром уколы. Они боятся их, как прыжков с парашютом, как глубин всех артезианских скважен вместе взятых. Им бы запястья, им бы подушечки пальцев любимые гладить, а тут подставляют безликие вены – холодные в своей синеве. Они не хотят, они не могут, они не будут. И девочка с летящей походкой на ухо другой говорит:
- Сделай ему за меня сегодня укол, ладно.
- Что же сама – боишься?
- Ага…
И невзрачная ее подруга, дочка потомственного костоправа, ползет хладнокровно жалить его восхитительный зад. Тонкий шрам на любимой попе до сих пор не зажил…

Мальчики

Он распутывает нить Ареандны – в лабиринтах клиники и в романе с брюнеткой из нейрохирургии. Он катит инвалидное кресло с заносами на крутом, в ребро больничной стены, повороте. Он газует, забыв, что кресло не папина «хонда». Если бы руль, а не постылые ручки в руках, с брюнетками был бы совсем иной разговор. Он мечтает о заначенной где-то в кладовке унции пива и еще одном совпадении в их «дежурных» ночах. Но все планы на закоулки в «травме», за стендом с чудесами исцелениями ее мужа-костоправа, портят носки. Мокрые от московского ливня. Высохнут к вечеру или нет? В идеале бы снять, скомкать, засунуть в карман. Или в стирку – к испачканным в физрастворе перчаткам? Но голые ноги, но ногти… Он привык к чистоте халатов, заусенцев и совести. Он не может к брюнетке в ботинках на голую ногу. Ну, и что, что он только стажер, а она кандидатша. Он вообще потомственный ортопед, не считая дедушки-гинеколога, стерильность возведшего в принцип. В сердцах толкнул тележку и очнулся от звона разбитой посудины:
- Мальчишки, твою маа-ть! – выпалила «физичка» и вынула ногу из лужи кефира.
- Ольга Сергевна, чесс слово, ну не специально. У меня тоже носки…
- Засунь свои себе в ж…, Олеже-ек, - резанула барышня и удалилась, раскачиваясь на каблуках…
Логично. Он счел грубость за личное и забыл.
Вечером на продавленном телами сестер диванчике шептались:
- Я ей ланч, понимаешь, испортил.
- А что пациент?
- Ну, пациент… да господи, что пациент...
- Ну, он с надколенником. Сережа мой говорил…
- Да хоть с крестом, что он дался тебе?
- Подожди, - задержала его руку. Она тоже блюла стерильность их отношений.
В другом конце коридора Сергей Петрович делал обход.
- Чего тебя угораздило на коляске поехать? – распускал он гусиные лапки морщин.
- Осваивал новый вид транспорта, - пытался шутить «обезноженный».
- С этим, что ли, на пару?
- Вы про кого?
- … Другие надо.
- ?!
- Другие, говорю, виды транспорта надо осваивать
- С костылями вроде уже разобрался… Осталось только шею сломать.
- Не стоит, нейрохирургия у нас ни к черту.

Пол-седьмого утра. Слабость в руках и вязкая пустота в голове мешали движению мысли. Напарнику, тоже студенту:
- А если я ему пеницелином шарахну?
- Офигел – без разбавки? Вену сожжешь…
- Ой, пардон, самому, что ль, кровь промыть?
- Мозги, Олег, мозги надо.

Разговор стажеров в палате номер шесть:
- Фуфло, а не практика. Ни расчлененки, ни окровавленных тел. Мухи на подлете к больнице дохнут.
- В районку пойди: там тебе и черепно-мозговые, и ножевые, - по полной программе.
- Ага, и сам того гляди гематому получишь или вывих челюсти. Спасибо, не надо.
- Ну, тогда в паталогоанатомы.
- Мда, интересно… Не, действительно интересно. Но предпочитаю общаться с живыми.

Женщины

Ей вечно некогда, у нее пятница, парикмахерша, дети - семеро по лавкам, дача в Грибках, наконец. Она влетела немецкой торпедой и, скинув с больного стыдливый покров, ущипнула привычно коленку. Коленка привычно заныла:
- Ой!
-Что, ой, магнит ставить будем?
- Зачем?! Там железка.
- Молодой человек, кто здесь врач? Надо расшевелить колено.
- Я не совсем идиот. Для костей хорошо разновекторное движение электронов и протонов, но не с полупроводни…
- Давай ногу. Он еще лекции будет читать! – Эскулапша сделала свое дело, разогрев колено по самое не хочу. Вечером пришел врач:
- Кто вам электрошоковую терапию устроил?
- Женщина.
- Какая из?
- Не знаю.
- О, женщины… Титан внутри, что ли, думала?
- Ей, кажется, вообще не до дум.

Мужчины

Омыл руки, привычно скомкав вафельное полотенце. Выкинул вперед, чтобы медсестра надела перчатки. И ворвался в операционную, рефлекторно пряча глаза от софитов. Молча, на автопилоте взял нож, скальпель. Вопросительно – на анестезиолога. Сухо, коротким кивком – на напарника. Взялись – по мякоти плавным движением…
И монитор погас. Сразу не заметили, но тот, кто под простыней - бдил:
- Компьютер!
Птичий взмах бровей.
- Компьютер вырубился!
Снова взлет бровей, взгляд скользнул по монитору и зашарил по комнате, кого-то поймал, зацепил и отпустил. Секунда – и медбратья пытали одну за другою розетки. Не вышло. Стрелки бровей сузились и вдруг разошлись, расплылись. Жестом попросил оставить. К ужасу «обезноженного», операция продолжалась. Зазоры между костями проверяли вслепую, доверяя только кончикам пальцев в тонкой резине.
- Так даже лучше, - успокаивал разговорчивый напарник.
Пациент, отгороженный от ноги хабэшным экраном, искал в насупленных бровях опору. Только бы не промахнулся, а то на всю жизнь и ушибленным… Он душу готов был отдать за неприкосновенность гиппократовой клятвы и трезвость ума эскулапа. Сквозь экран, как в японском театре, знакомые «персонажи» - дрель, кувалда и пеликанов профиль сложенных рук, - разыгрывали свой местечковый ужастик. И он, отреченный от тела, с замиранием сердца следил за движением марионеток.
- Да не надо так забивать – потом все равно снимать спицы, - звучало, как черный юмор. Но не до смеха, честное слово. Когда знакомым движением начали прилаживать «гвоздь», вдруг очнулся:
- Вам бы еще молоток.
- Молотка нет – еще не завезли, - кинул напарник и блеснул на больного очками:
- Нечего подслушивать врачебные тайны.
Последовали штрафные санкции в виде брошенного на любопытный нос одеяла, оставив узкую бойницу для глаз. Он следил за каплей эскулапова пота: та дрожала на поседевшем виске и при последнем жесте наконец-то скатилась на скулы.
- Все, перекладывайте, увозите, - отрезал «главный», отдавшись в руки наскочивших сестер. Взмокший вихор и пустые, куда-то мимо, серые глаза героя ручного труда – последнее, что успел заметить больной, пока парковали каталку. Врач удалялся на деревянных ногах.

Близкие

И ей, исчезнувшей в липкой тьме августа, охранник кричит:
- Отработали?! Не забудьте завтра выйти на дежурство.
А ночью, когда чай в дареном фарфоре остыл и в доме напротив ослепли окна, она берется за трубку:
- Знаешь, что значит – долго лежать в больнице?
- ?
- Это когда охранники твою жену принимает за медперсонал твоей же богадельни. Нет, ты точно ушел навеки там поселиться.


Лифтовой

- Сам сгорбленный, клок седых волос, зубы с прорехами, глазки маленькие, выпучены, так по стенам и зыркают. Живет в лифте, неизвестно чем кормится…, -
Даже там, в царстве стерильных халатов, Он не забыл про сказку на ночь. Шорох, фырканье в трубке и снова обязывающее молчание:
- Во всем здании семь этажей, а у него их почему-то четырнадцать. Он командир корабля, без него лифт не отправится в дальнее плавание…
- К звездам?
- Да, к звездам. Но слушай. Нажимаешь кнопку и ждешь, пока дедушка даст согласие. Приезжает, распахивает двери, шаркает тапочками и впускает коляску.
- Работка непыльная
- Ну, что ты, он еще экзамены на управление лифтом сдавал.
- Ага, счет до четырнадцати, зрение, чтобы не меньше минус десяти, слух…
- Там внутри табуреточка и газетки: в паузах между «грузоподъемками» лифтовой читает.
- Интеллигент, однако…
- Ну что ты, даже портрет Сахарова из газетки вырезал и повесил.
- Слушай, а может, это диссидент, упеченный и забытый?..
- Или несчастный больной, оставшийся долги отрабатывать…
- Потрепанный годами, тюремным пространством три на два, холодными макаронами и инвалидными тележками.
Хихиканье на том конце провода, шуршание, прощание, пожелания сладких снов, еще раз прощание. И убаюкивающий шепот любимых губ.
Она забирала его при выписке, вспомнила лифтового. Переглянулись и прыснули, спугнув задумчивость с красивого личика медсестры. Сейчас-сейчас, и сказка их оживет, и будет явление старика народу. Кабина с грохотом опустилась, двери хлопнули, и кукушкой оттуда выскочила особа неопределенного пола, с выцветшими глазами в черном платке на жиденьком соломенном пучке.
- Лифтовой? – спросила Она взглядом
- Не-а, - покачал Сказочник головой.
Пока спускались, особа бубнила под нос молитвы и украдкой крестила каждый этаж.
- Кто здесь православный? – оглянулась на пассажиров. И резко, не дождавшись ответа, затароторила что-то про крестный ход, благодать, снизошедшую на Южное Бутово. И дальше полную околесицу: видение богоматери на Новгородчине и «безвинно убиенных», что в Бутово когда-то ставили в ряд впятером и насквозь одним махом валили. Вопреки всем законам физики. «Из экономии»: снарядов якобы не хватало.
Он не выдержал, прыснул, смехом вздернув под собой… инвалидную коляску. Кресло отпружинило и выбросило его в чрев открытой машины. Домой. Пока больница не спугнула счастливое помешательство здоровых извилин.