Доктор минус

Шурик, катаясь на горных лыжах, порвал связки. Долго, чуть ли не три месяца искал хороших специалистов – по цепочке: один – наводка на второго, второй – наводка на третьего… Нашел – спортивного врача, специалиста по футболистам и велогонщикам. Лег на операцию. Как в том анекдоте, эскулап спрашивает:
- Вы спортсмен?
- Ну, как вам сказать – любитель. Зимой лыжи, летом – велосипед.
- На колеса и полозья еще вставать собираетесь?
- А как же?!
- Ну, тогда зашиваем по полной...

Атас! А был бы не спортсмен или любитель, а Петя Васечкин с улицы – не зашили бы, значит. Типа смысла нет – ювелирничать, сложнейшие шурупчики вкручивать. Чудно.
Готовят любителя поколесить и посалазить по горкам к операции. Клизму, пардон, поставили, кишечник прочистили (супер-больница – в других не прочищают), пульс померили, в глаза, рот и уши заглянули. Все, как в лучших домах Парижа, короче. Час до операции – лежит наизготове. Прибегает медсестра – юркая, как черт, с острым носиком и беличьей, как у Лизы Болконской, губкой:

- Где Сидоров?!
Нет Сидорова. Выписали уже. Она к Шурику прямиком – раз и засандалила шприц в пятую точку. Тот заохал, голос хрипкий, и не был даже пожалован улыбкой:
- Ой, - очнулась беличья губка, - Я же Сидорову вколоть хотела.
- А мне-то что теперь будет? – побледнел горе-пациент.
- Да ничего, не умрете. Спать лучше будете.
Спал, и правда, сладко. Как только наркоз вкололи, сразу и вырубился. Проспал остаток дня, отходил полночи.
- Вы не волнуйтесь, - непонятно с какого перепуга успокаивали Шурика врачи еще до часа «Ч». – Мы после операции вас в другую палату положим. Отлежитесь – переведем в нормальную.
- А та что, ненормальная, - не на шутку испугался Шурик. – Реанимация, что ли?
- Да вы не переживайте – все путем.

Очнулся после операции, глаза продрал, окинул взглядом окрест себя – так и есть, реанимация. Сам лежит под капельницей, да еще в ноге черт знает что за трубка – присосалась к ране, откуда в баночку кровь капает. Хорошее соседство кровососы ему придумали. Товарищ слева, похоже, в коме – полностью на аппарате искусственного питания. Товарищ справа – вообще лучше не смотреть: не то жив, не то мертв… У лыжника в глазах помутнело: проплыли картины страшной ночи с предсмертными хрипами и холодеющими телами. С пустой капельницей и полной уткой. С призраками усопших и далеким, в тишине больничных коридоров, хохотом медсестер. Начал механически считать капли, дабы отвлечься. На последней прибежала сестричка – другая уже, «тумба». Видеокамеры у них, что ли? Сняла капельницу – прислала больничную старушку няню, из сердобольных.

Та с пюре в тарелке и колбасой. Шурик еще очухаться не успел, а она уже ложку тянет:
- Ешь, сынок, на соседей не смотри (!). Я тебе даже колбаску покрошила, чтоб не жевать.
Умиленный «мамкиной» нежностью старушки, Шурик попробовал взять ложку. Только прицелился – вбегает «тумба» с тележкой:
- Пора! Перекладывайся! – и хвать больного в охапку, поволокла, цепляя бледных соседей. У того кусок колбасы в горле даже застрял.
- Ну, что же вы, даже поесть человеку не дали, - сокрушалась сердобольная фея больницы, но Шурика уже волокли – тихими коридорами, мимо стендов с ногами в разрезе и картинных черепов. В «нормальную» палату.
Два дня мучительных болей, поскуливаний и чертыханий при каждом телодвижении - и страдалец уже чуть ли не к лику святых быть причислен готов. На третьи сутки вдруг выяснилось, что вполне можно было обойтись и без подвигов терпения: вкололи бы что-то там, и все обошлось с минимум потерь - физических и моральных.
- Что же вы сразу не сказали? – допрашивал Шурик беличью губку.
- А вы и не спрашивали.
- Дык… как я мог спросить, когда сам не знал?
- Ну, язык-то у вас есть, сказали бы, что больно аж жуть.
- Я же мужчина: семья и школа учили молчать по-партизански.
На четвертые сутки грянул сам врач:
- Ну что, укольчики продолжаем по-прежнему…
- Какие уколы? Сегодня утром мне ничего не кололи.
- Ах, ну да, сегодня Катя-хохотушка дежурит, она в семь утра за голыми задницами со шприцом бегать не будет.

Атас! Там Сидоров куда-то сбех – перекололи за него. Теперь хохотушка – недоколола. Отлично работает медицина – как часы. При полном параде вручили Шурику ди-ви-ди-диск с записью операции (до чего дошел прогресс!), первые кадры которой, как в криминальных новостях, начинались с папки «Дело» крупным планом, а дальше улыбающаяся физиономия Шурика… А швы снять забыли. Обычное дело.

Помню свое. Как с отцовскими внушениями вел меня на заклание, пардон, на операцию хирург.
- Ты какие сны любишь – цветные или нет?
- Вообще-то черно-белые. Выбора, как правило, не бывает. А что?
- Ну, если б ты сказала «цветные», я бы тебе ответил: будешь думать о хорошем – зайчик розовый присниться. А так – только белый.
- Белые кролики тоже неплохо, хотя и не батарейки «дюрасел», - мрачно шутила я.
А после операции, уже дома, в простыне обнаружила хирургические ножницы – громадные, что твоя монтировка. Думала, сначала в багажник положить – на всякий пожарный, но совесть заела. Пришла на первый прием – отдаю пропажу медсестре. Она:
- Ой, а я их обыскалась – доктор меня ругал!
- А черными кроликами-убийцами не пугал?
Та посмотрела меня, как на чокнутую. И, надо думать, с перепугу сдала сразу же врачу.
- Ну, что снилось?
- Сюр, доктор, сюр какой-то.
- Я ж говорил, думать перед операцией нужно только о хорошем.
- Да я уж выросла из возраста сказок – наверное, поэтому вместо зайцев сплошной постмодернизм снится…
Пока шутили на тему всяких там –измов, часть швов забыли снять. Вернулась с претензией:
- А вы, что, сами не можете?
- Да я думала, должен врач – в белых перчатках, в стерильных условиях.
- Я же вам не батарейка «дюрасел», чтобы все прихоти исполнять.
Взял и мохнатыми ручищами, без белых перчаток, вытащил остатки ниток.
Поразительное сочетание врачебной нежности, цинизма и невнимательности. Прямо из серии объявы «выписка только через задний проход», прочитанной мной на двери подвала-кишки все в той же замечательной больнице с хирургом-любителем зайчиков. Сколько сталкиваюсь с врачебными парадоксами – не перестаю глаза округлять.