Шланг

Пародия на Алексея Жамина

Тусклые сеченые волосы, тонкий фарфоровый лоб, не знавший июльского солнца, шея вытянута и глиняным горлышком смотрит из оборочек цветастого воротника. Глаза случайно брошенного страусенка, бег подхваченной ветром колючки – легкий, с запинкою на запятых тротуара. Пузыри на коленках. Колени вытянуты всегда, даже на джинсах, даже когда не должны. Даже, когда джинсы с претензией на дудочки, постираны и сняты с веревки. Вытянуты, как будто спешат обогнать хозяйку.

Ногти обкушены, сразу же после маникюра, нанесенного в один слой или оставленного в спешке. Руки, ей не подвластные, машут мельничными крыльями, вспарывая сонную густоту московского полдня; нервные пальцы просят письма или тонкой сигареты, когда как, лучше конечно письма, но что делать если мысль вязкая и не толкает, а толкает желание курить. Курить, заполняя мнимым действием пустоту усталой души. Лучше с балкона или у плиты, дав вытяжке захлебнуться в сизом облаке. Оно тяжелое для глаз и дыхания, это облако, зато обманывает ощущением полноты созданного. Особенно вечером, а сейчас утро – пустое, обещающее к ночи какие-то результаты. Зато вечером легко утонуть в облаке. Да, утопиться – вместе с грузилом прозы дней, со всеми их восклицательными, погнутыми временем в вопросительные, с закулисным шепотком, с согласным молчанием хора девочек в приемной, с редкими, но резкими аппаратами приглаженных коллег.

Все можно стерпеть, все можно простить и обойти шуткой, но как смириться с вызовом этой непричесанности, такой очаровательной в своем безразличии к мнениям и уверенной в своем постоянстве. Как не зацепиться за равнодушие ее взгляда, не сковать себя ошейником ее же сумки, такой черной и контрастной прозрачному летнему утру, не отдать Богу душу за отсутствие запаха в полукружье предплечья, как не влипнуть в аквариумную пустоту ее глаз и небрежность расстегнутой пуговицы. Расстегнутой до дырочки ровно такого любимого тобою диаметра, что хочется немедленно следовать в банк, снимать достаточную для продуктивного отдыха сумму и лететь на острова, вместо того, чтобы опять влезать в мокрое и гнилое дело. Он и снимал, и летел, провожаемый иголками взглядов. И этих и тех – всех. Мужчин и женщин.

Женщины… Женщинам не нужна красота. Оперение и способности к пению – оставим мужчинам. Соседство их подлокотников или случайное кресло помощницы прокурора – удобство мужчине во всем, даже в географии аэродрома, пусть запасного, даже хорошо, что запасного. Договорились. Второго летим, двенадцатого прилетаем. Не опоздай, хочешь, Сережа мой утром заедет? Не надо… Бегу, куда же, куда я бегу, зачем, какое ждет меня опоздание, на полчаса или вечность. Почему не слышу машин и людей, почему жарит солнце, солнце убило пыль тротуаров, разве люди пыль, - нет, вот и говорю, солнце убило пыль.

Нет тени у дома, вокруг только тени вчерашнего дня. Тошнота - не удар, нет, все от привычных повторов, от мельтешения блюд, от безвкусной желейности ножек кальмаров, от вращения черноземной воды по распухшим фужерным бокам. Бокам – пустым и сухим в остекленении, таким же пустым, как и его глаза, ставшие пустыми до полного опустошения, полной неспособности родить, хотя бы чувство, движение души. Пустые до тьмы, которая и есть – единственное спасение от золота надоевших лучей.

Тьмы, в которую… ах, вот чей-то твердый живот, вот ноги, вот упругость влажного шланга. Схватилась, повиснув на мокрой резине, капельки влаги на горячем лбу и губах. Девушка, не ушиблись, разожмите, наконец, пальцы, нельзя же хватать что ни поподя, вы угодили ко мне в люк, порвали шланг, не бог весть какой новый, но все же – скромный инструментарий и кормит меня, по будням водопроводчика, по субботам… Молчите, вы, кажется, маринист с Арбата, а я привыкла к солнцу, в любимой тени вы совсем незаметный, вас так не было видно во мне и в моих лучах, что просто, просто простите меня. Она пустила слезу. Нет боли, а плачете, я не верю слабости вашей души, но я верю в силу своего дыхания, и, если разрешите, я слезы вам осушу. Нет, что вы, я против, категорически против, мне, знаете, влаги так не хватает, но… хорошо, осушите.