Подвалы

Мертвый мир.

Дьявольская сила захватила власть
Нету человека, есть уродство, мразь.
Каждый славы хочет, каждый хочет смерть,
Ощутить на пальцах крови липкий след.
И услышать крики и вкусить родства
С силой неизвестной, с силой колдовства.
И устроить праздник – «Праздник на крови»,
И вкусить услады власти и борьбы.

Нет теперь границы, некому сказать,
Что предел мечтаний надо усмирять.
Каждый в этом мире - лишь душа и корм,
Для другого мира, мира за умом,
За стеной, за силой, непосильной нам
И на время скрытом жаждущим умам.

Но не чтят законов тысячные рты,
Есть и в мире скрытом жаждущие Тьмы.
Бог давать не должен, знай же это всяк,
Но просящий может обратить свой взгляд.

И кричи, срывая, горло, голос свой:
«Бог, Аллах, Всевышний!»
Не услышит он.


Часть 1

Подвал. Мерзкое, отвратительное помещение, которое вмещало в себя трех бомжей, селившихся тут многие годы. В потолке горела на одном единственно проводке, усталая, подслеповатая лампочка. Все помещение сверху было в трубах газа, воды - горячей и холодной, сами же трубы были грязного, ржавого цвета, частенько с них капала вода, газ вырывался наружу и тогда приходилось на некоторое время эвакуироваться, курили в подвале частенько… Стены были изуродованы всем, что может придумать и нарисовать вам ваше воображение. Тепло привлекало их, и удобства, которые они создали здесь за многие годы. «Берлога!» - частенько они называли свое место жительства, вонючее, пропахшее отходом и отбросами, частенько навивающее поселенцам кошмары и бессонницу. Наверно, если бы вы попросили кого-нибудь другого описать все, что тут было, он бы помялся, но так ничего и не сказал, поскольку тут ничего больше и не было…
- Я никогда ни кому ничего не сделал… - уродливый, грязный, весь в лохмотьях, отвратительный человек, прижимая руками, колени к груди и опустив голову, прижимался всем телом к стене, он еле-еле раскачивался взад и вперед и бормотал, бормотал… - Я никогда ни кому ничего не сделал… Я никогда ни кому ничего не сделал… Я хороший человек…
- Да какой ты человек! – фыркнула из другого угла бородатая, сальная морда, она еле пошевелилась. – Псих, ты мешок… !
- Заткнись, Святой! – окликнули его где-то от стены. – Этот недоумок, все одно глуп, как пробка! Как он еще, с голоду не подох? Но я видел, как ночью он ходит, видно, на дело.
- А если мокрое? Нам, что, Большой, под крышей спать надоело? – не унималась борода.
- Не наше дело! Ты сколько здесь? Лет пять? Я больше, куда больше! От него нет проблем.
- Тебе виднее.
- Я никогда ни кому ничего не сделал… Я хороший человек… - бормотал безумец, совершенно ни на кого не обращая внимания.
Удивительно, но в этом помещении совершенно не водились ни крысы, ни даже тараканы. Это было в высшей степени занимательно, так как лишь там, где существует грязь и уродство не в физическом, а в духовном смысле, там этим гадам только и жизнь, там они могут и плодиться и размножаться, и невозможно их ни коим образом извести, ни умом, ни химией, ни вещам подобным им, и лишь, если ты человек сильный волей и разумом и способный на крайние поступки, такие как отзывчивость и доброта, да вещах совершенно, только в исключительных случаях свойственных человеку, как помощь и способность принять ответственность, за совершенное, и ответственность эту возложить на себя и если та окажется действительно велика, принять сан, и уж тогда… а, впрочем, Бог его знает! Человек не способен познать все, ни каким образом, а пытающийся это сделать, совершенно глуп! Или совершенно умен, но при этом еще больше глуп, если считает, что он что-то познает.
Каждый здесь имел кличку, особенный отзыв, по которому здесь называли всех, ни у кого не было имен, не было прошлого, настоящего и будущего. Самым странным из всех, о чем, впрочем, и говорила его кличка – Псих, лаконично и верно. Он вечно сидел и что-то бормотал, мертвый человек, совершенно мертвый… Естественно, он был не на голом полу, за такое большое количество времени, что он тут провел, он натаскал всякого помоешного барахла, тут были и грязные, истертые шкуры собак, заменяющих подстилку, и старый весь протертый и уже, собственно, вышедший из всякого, да же для бомжа, употребления матрац, весь в полоску, рядом валялись стеклянные бутылки, вперемешку с вонючей, просящей кашу обувью, за самим Психом, говаривали, была не большая дырка, может, вентиляция. На первый взгляд ему было около сорока, сорока пяти лет, за грязью на его лице большего и нельзя было разобрать. Его ночные похождения были загадкой для всех, куда и зачем он ходил ночью не знал никто. Говаривали, у него даже была своя история, которую он рассказывал еще в то время, когда еще окончательно не сошел с ума: «Еще мальчиком я верил во всякие небылицы, что, впрочем, было делом обыденным для моего возраста, - в это время он прикуривал, рассказывать он умел, а за такое дело можно было выпросить и выпить и закурить. «Собственное радио и телевизор» - подшучивал он. – так, вот… Но с каждым днем все больше хотелось стать волшебником, наколдовать себе с помощью волшебной палочки денег, жить в свое удовольствие, да еще всего стоко, чтоб не унести… Да, веселые были, счастливые времена хотелось много, а было так мало. Родители мои были людьми не бедными, частенько просили выбросить глупость из головы, а на Новый Год с завидной частостью повторяли, что никакого Деда Мороза нет, папа вкалывает на работе, как вол, а мама до умопомрачения перебирает бумаги в канцелярии. Одним словом, детство мое было не самым детским, мечты и грезы были разрушены, но я все одно продолжал верить в свою «волшебную» силу.
Детство прошло, я пошел в пятый класс, мама все еще беспокоилась о моем воображении, настойчиво говорила мне, что даже с помощью той палки, которую я выточил на улице из ветки, я не напишу словарный диктант на пять, если не буду учиться. Да. Она еще много чего говорила, но я много на нее злился, раздражался от ее слов всякий раз, как она затрагивала тему моего могущества и силы, в такие моменты я хотел ее убить… Дети в школе надомной смеялись, я был не такой, как все, часто слышал вдогонку: «Где же твоя шляпа? Какой, же ты могущественный волшебник без шляпы? Да шляпа ты и есть!!!», - и хохот, безудержный, детский издевательский хохот, который пронизывал меня в самое сердце и заставлял их ненавидеть!!! Всех!!! И это было не самое неприятное, это было только начало… - его глаза закатывались в этот момент, он был уже не здесь, он был там, в прошлом. – После пяти уроков такого издевательства я шел домой, падал на кровать и долгое время даже не мог встать. Я думал, думал о том, что бы было, если я был бы волшебник? Уж тогда, непременно они у меня поплатились! Я не пожалел бы никого! Все бы плясали под мою дудку, я бы ел мороженое, а они бы подносили к моим ногам фрукты, как это показывают по телевизору, у шахов и эмиров. Особенно задиристых пацанов я бы заставил вспороть себе ножом живот, заколдовал, чтобы они не умерли, и пусть бы они доставали рукой свои собственные внутренности, я бы посмотрел, как бы им было больно! Как бы они кричали… Девчонок… собственно, уже тогда я знал, для чего они нужны в мире, и сомнения на их счет не было. – он улыбался, глаза его были закрыты, он ликовал. – А вот задиры… Да, я много чего напридумывал. Я жарил бы их на огне, как в свое время сжигали ведьм, проткнул бы их тело мечем, резал бы их ножом, а куски их тела скармливал им же… но это было не так удачно, как доставать внутренности и это оставалось на запасной план.
Меня частенько били ни за что, хватали, скопом, подкидывали воздух и отходили в сторону, мальчишки ликовали, девчонки откровенно смеялись, я был изгоем, «мальчиком для битья», «ублюдком», как они называли меня, и моя злоба с каждым днем все росла и плодилась, размножаясь, как вредные микробы. Каждый день моей жизни казался для меня все более мучительным, все более тяжелым, он как огромное, тяжелое небо обрушивался на мои маленькие плечи и давил, давил…
Все это я держал в себе и не рассказывал ни кому и никогда. Хотя нет, я частенько вел свой дневник, который всегда и везде таскал с собой и никогда с ним не расставался, он стал маленькой частичкой меня неотделимой и вросшейся в меня уже навсегда, пустившей огромные, толстые и глубокие корни. – он вздохнул, сигарета кончилась и благодарные слушатели протянули еще одну. – Мать часто видела мои записи, но к ним не прикасалась, и хорошо. В бога я уже не верил, слишком казалось мне это странным, если нет Деда Мороза, значит, нет и Бога.
Как-то сидя на скамейке на первом этаже своей школы, один, ко мне подсела довольно красивая девчонка и завела разговор. Она была новенькая, звали - Света, ее оказывается определили в наш класс, учитель проходя мимо, уговорил ее со мной познакомиться. Я ей понравилось, что я говорю честно и открыто… она уговорила меня пойти домой вместе после уроков, оказалось она живет рядом со мной, через дорогу. Прозвенел звонок и мы пошли в класс. Уже на второй перемене она престала смотреть в мою сторону и видно, да же думать обо мне, общество испортило ее окончательно и она также весело смеялась, как и все, когда меня избывали одноклассники, а я ни как им не отвечал, я понимал, что в этом не мало виноват и я сам. Естественно после уроков я и не стал ее ждать, в этом не было смысла, она шла впереди и переговаривалась с нашим главным «бригадиром» (а надо сказать это было именно в то время, когда «Бригаду» не смотреть считалось наивысшим позором) и так весело они смеялись… - он плакал и никто не считал это зазорным, никто. – Я долго ждал первого автобуса на остановке, а точнее за ней, видеть их я не мог, ее счастье и сгубило меня. Еще около часа я ждал второй автобус, и сев в него поехал домой. Мама, волнуясь, впустила меня и спросила, что случилось, сказав, что упустил первый автобус и поэтому ждал второй, я поел и ушел в свою комнату.
Там я решил, - его голос тал серьезным, жестким, он открыл глаза и устремил взгляд вдаль. – что надо себя тренировать. Я стал по долгу продумывать ситуации, в которых я мог бы оказаться и что должен был в таком случае делать. Ночами я перестал спать, думал, анализировал, но своей цели достиг. В классе все резко изменили ко мне отношение, и да же Света все чаще стала засматриваться на меня. Я больше не позволял ко мне прикасаться, на удар отвечал ударом, на грубость, грубостью, но со своей неразговорчивостью так справиться и не мог, когда я разговаривал со Светой (а это теперь случалось довольно часто), сильно краснел и не мог сказать ни слова, и она часто надомной шутила: «Влюбился что ли в меня?» - ответить я ничего не мог, ко всему прочему еще больше краснел, и она заливисто смеялась.
Тогда я ужесточил свои занятия, я долго стоял перед зеркалом и кривлялся, смотрел сам себе в глаза, оттачивал свои движения. Читал юмористические книги, но они мне, как я не старался, не помогали, а плагиат не звучал смешно, да и вообще все, что я говорил. Между книжных полок в одном из магазинов я нашел не совсем обычную книгу, с совершенно пустыми страницами и пестрой всю в кляксах обложке, на кассе мне сказали, что бы в следующий раз я свои книги оставлял в камере хранения, а не тащил в магазин, выслушав меня, кассирша сказала, что такой книжки у них и быть не могло, особенно (и тут она открыла первую страницу) с таким названием, и она прочла в слух: «Быть особенным», - хотя я готов был поклясться, что там ничего не было. Книгу мне вернули и попросили уйти, если я больше ничего не хочу купить, но я уже и сам ничего не хотел, кинув книгу в портфель, я кинулся домой.
Ничего подобного я никогда не читал. Прикинувшись больным, я весь день пролежал в кровати, со всей внимательностью читая этот фолиант. Каждая следующая строчка была интереснее предыдущей, а другой абзац глубже затягивал мое внимание. Там говорилось о всем! О всем, что меня интересовало.
С каждым днем я все более погружался в себя, многое стал понимать, что еще было не свойственно моему возрасту. Книга выдвигала решения на многие вопросы, иногда я слышал, как она говорила со мной, шептала… Книга хотела мне помочь, и я это понимал. Но, долгое время считал, что убийство – это не самый лучший выход. Но с каждой строчкой, я разубеждался в это все больше.
- «Зачем человеку мечтать? Жить? Любить? Стремиться? Они лишь рабы, которые поклоняются своему Богу! Пресмыкаются перед ним, лижут его пятки, а он им ничего не дает, только отнимают, но ТЫ… ты понимаешь, истинный смысл вещей, ТЫ прочел всю книгу, а знающий, ведающий, должен быть самым сильным, должен иметь рабов, телохранителей, которые должны охранять его знания. ТЫ должен судить и наказывать или одаривать благостями. ТЫ и кто другой больше не имеет право на это. ТЫ сила, с которой все должны считаться. Решай все свои дела только болью и смертью, меньше говори, предупреждай, но больше делай, держи свое слово и никогда от него не отказывайся. ТЫ - ДРУГОЙ!»
Так заканчивалась книга.
Прошло время. Я стал более раздражителен, властен, самоуверен, все со мной считались. Свои методы убеждения, я ужесточил, считая, что нужно меньше размениваться по мелочам. У меня до сих пор не было друзей, были сподвижники, но друзей не было. С родителями я стал общаться резко, грубо, часто получал по шее.
Как-то раз меня решил подразнить «Бригадир», это было так шокирующе по началу, давно у меня спрашивали шапки и не просили палочку. С начала меня это стало раздражать, и я от него отмахивался, как от назойливой мухи, после мои глаза налились кровью, а тот все ни как не мог остановиться, все безудержно хохотал, последнее, что я осознанно видел это полные от ужаса Светины глаза, когда я со всей своей силой вогнал ручку в сердце «Бригадира», кровь, его сдавленный крик, всего этого я уже не слышал. «За все надо платить. А ты все же человек». – своевольно крутилось у меня в голове.
Я мчался домой, но там меня ужа ждали родители и милиция. Я убил его. Меня забрали, психиатры установили, что психически больной, а на языке у меня была тогда только одна фраза: «Я никогда ни кому ничего не сделал… Я хороший человек…» - не знаю, да же почему.
Я быстро осознал куда попал. Меня поместили в самую тяжелую палату, с самыми тяжелыми больными.
Многие из них были исчадиями Ада! Что они со мной делали! Заставляли резать себе вены, не пойми, откуда взявшимся стеклом и смотрели, помру я или придет обход, преждевременно затыкая мне рот тряпками от простыни. Меня били, мучили, я ночами выслушивал их бред, и наверно все же сошел с ума, только не пойму когда, в какой момент. Часто меня заставляли, есть собственные испражнения, тешились и другими забавами. Мне частенько казалось, что лица их меняются, становятся уродливыми, страшными, у них вырастают клыки, когти, они становятся сильнее и умнее меня… обычно в это время я терял сознание.
Долго я провел в неволе, но смог сбежать, как можно дальше и ни под каким условием больше туда не вернусь. Лучше умереть.
Долго я слонялся по улицам, с совершенно непонятными ощущениями, была зима, я был практически гол, меня мучил голод, люди забрасывали меня камнями, дети надсмехались, меня никто не пожалел, никто за все это время не сказал мне ни одного доброго слова, мне не стали помогать и тогда, когда я полуокоченевший от холода валялся на морозе в сорок градусов в каком-то тряпье, меня снова били, снова потешались. Уже тогда я осознавал, что у меня нет другого выхода, и я прошел через все грехи, крал, воровал, убивал…»



Часть 2

В самом углу этого странного подвала, был еще один мужчина. Ничем не примечательный, вечно молчаливый и угрюмый человек. Странная личность. Его жизнь была… а впрочем, это не мое повествование, моя задача только описать его.
Звали его – Большой. Он был, не смотря на свою жизнь в подвале, довольно толст, да же можно было сказать, что он жирный не в меру. Щетина на грязном, не умытом лице. Глубоко впалые глаза, поросячьи я бы сказал. Его лицо при разговоре могло быть только злым и все ненавистным. Изо рта у него дурно пахло, и когда он сердился и громко кричал, он заплевывал все вокруг, так как слюни не переставали лететь из его уст. Он много лежал, и редко можно было застать его на ногах. Человек он был образованный, как говорится – «ботаник высший сорт», хотя, не знаю, где это говорится…
«Всю свою жизнь был мальчиком прилежным! – улыбался он во всю ширь своего огромного, вонючего рта. – Так, по крайней мере, говорили мне родители… - и тут он начинал громко, неуместно ржать, не пойми над чем, при этом щеки его сильно сотрясались, как желе. – Вот-вот!!! Тока это было с начала! В школе. Мать моя, была уборщицей в этом «доме зла» и пока она следила за мной, я был совершенно скованным человеком, учителя могли в любой момент найти мою мать и рассказать все, что считали нужным, из-за этого я находился в вечном страхе, и полной агонии не понятия, что мне делать, как трактовать такое положение, как себя вести. Частенько я обращал внимание на своих одноклассников и не понимал их, воспитанный в таких жестких рамках я становился потихоньку человеком двуличным, совершенно не управляемым желанием, которое рвалось к двум целям – быть со своими друзьями, хулиганить и проказничать, да в то же время остаться с чистыми руками. Мне пришлось крутиться. Гы! – смеялся он, переворачиваясь на другой бок грязной ватной куртки. – Я часто размышлял над тем, что такое человек? И мысли мои приходили всегда к одному выводу: «человек – это часть Бога», но что же тогда Бог? Тут я вечно застревал, такой вопрос меня обычно выводил лишь на мысли о плохом, к примеру, что он видно создавал этот мир, только для того, что бы все горе, нечистоты, все мысли о гадком и греховном уходили из него к нам, а это только может означать одно – нет Дьявола, есть - мы. И добавить то к этому нечего. Хотя нет, может и есть, но я не знаю чего.
Но все когда-нибудь кончается. Вот и школа кончилась, и начался институт. Мама не смогла уйти со мной, ее просто не взяли. И тут я понял, что такое свобода! – он да же приподнялся на локте, но, долго не выдержав, все одно опустился обратно. – Впервые же дни моего пребывания я понял, что от всей остальной своей личности, кроме как меня самого нужно отказаться, но я был не прав. Здесь надо было быть еще ловчее, еще грубее и жестче. Закон был прост, и знали его все: «Или ты, или тебя», просто и понятно.
Жизнь в университете была крайне обыденна: пришел, со всеми поздоровался, после поржал всем шуткам, отмочил несколько своих, побесился, что-то разбил, сломал, показал степень своей крутизны, пошло пошутил с девчонкой, пошел домой, но это без всяких неожиданностей и праздников. Частенько в такую обыденную жизнь вливались дни рождения, просто праздники. Именно тогда начиналось сааме интересное! – он весело подскакивал. – Мы закупались по полной программе! Пиво, водка, вино… чаще всего искали самое дешевое, что бы можно было купить больше, а эффект был лучше.
Как не странно, но я был самым выносливым, я объяснял это тем, что четко знал свою меру, она у меня была всегда самой твердой, как только я чувствовал, что мне хватит, меня совершенно нельзя было заставить пить, ни каким образом. За это меня и не любили, пить надо было до того момента пока не падал рожей в салат, или не облевывал все вокруг себя на расстоянии метра. Это было забавно. Это было нормой. Так надо было делать. Так делали все.
Я частенько замечал и другие свои плюсы. После пьянки, какой бы она не была, с утра я чувствовал себя крайне хорошо, не болела голова, как у многих, не было «сушняка», а так же всего другого, что так мучило всех остальных, да же более того, я был совершенно равнодушен ко всем видам всяких зависимостей, к примеру, не ощущал ни каких возлияний души, когда видел бутылку, никогда не думал о том что бы выпить, частенько это была не моя идея, да и вообще к водке, курению относился равнодушно не ощущал в них необходимости.
Жизнь моя решилась всего в один день. Я помню его, как сейчас. Тот день омрачало все: наступающая сессия, плохая погода, которая, казалось, никогда не кончится, мое грубое поведение со всеми своими однокурсниками и, впрочем, не только с ними.
Я часто вспоминаю этот день. Голова болела, я был пуст, как бочонок из-под квашеной капусты. По телу полилась злость, как огромной волной, нахлынула кровь в голову.
Я не спеша шел из университета домой, тут было не далеко, квартала два, потом я садился на метро и проехав одну остановку сразу же оказывался дома. Решив, как всегда срезать я пошел закоулочками, петляя и виляя, как бы стараясь, замести свои следы. Из-за угла показалось несколько человек. Пока я к ним приближался, успел примерно их посчитать, человек семь, все еще школьники, возможно класса девятого-десятого, все пьяные и уже совершенно ничего не соображающие.
Представьте мое глубокое удивление, когда они остановились за несколько шагов от меня и самым наглым образом предложили сдаться и дать им все, что в карманах. Честно говоря, это меня несколько позабавило, о чем я и сообщил, но меня не поняли. Я никогда не был человеком слабым, как физически, так и психически по этому всегда с собой носил «бабочку», легкий, удобный нож, меня в свое время научил им пользоваться дядя. Надо признать, что так быстро я им ничего отдавать не собирался, дело в том, что со мной была довольно приличная сумма, папин друг встретил меня около универа и передал отцу.
Я показно выбросил нож из кармашка в рукаве, одним четким движением, а другим моментально разложил в руке. Это выглядело эффектно! Еще бы я тренировался до избитых и изрезанных пальцев, да же один раз был перелом, такое обращение с ножом, дядя называл на «лоха» - все кто видели такое исскуство, уже чисто психически ломались и, частенько, до драки не доходило. Все это до сего момента мне казалось крайне забавным, я не ощущал опасности, равнодушие охватило меня полностью. Но сейчас, я кажется понял, что и этого делать не стоило. Хоть я и смог бы завалить пятерых, но все одно, такая толпа разобралась бы со мной скопом. Я подумал и решил убежать.
Это было сложно. Я рванулся, неожиданно вперед, на встречу этим малым «хулюганам», с криком и выставив свой нож прямо на встречу толпе. Эффект неожиданности сработал просто на удивление хорошо, не сразу сообразив, что на них несется, они прождали слишком долго, а когда я уже был в притык, быстро расступиться, но потом снова долго думали над тем что произошло и что делать дальше, я же проскочил, как раскаленный нож сквозь масло и деранул еще быстрее, совершенно не останавливаясь и уже начиная петлять и путать следы. Мои грабители ожили и кинулись следом, яростно завывая. Это был бы отличный смешной рассказ в университете, если бы я повернул ногу, да так, что отрыв сократился вдвое. Ногу пронзила такая боль, что я готов был прям тут потерять сознание. Я так до сих пор и не помнил, как это произошло, возможно, неправильно наступил.
Меня бы нагнали, избили, если бы я, наконец, не вышел к метро (бежать я не мог). Там, как по заказу стояло два милиционера, я был спасен. Мои уголовнички быстро испугались, пьяные они не рискнули пройти сквозь бдителей закона. Тут я уже не спеша, добрался в метро и задумал сесть в поезд и отправиться домой.
Планам моим, видно было, что не суждено сбыться. У ж и не знаю, как и что, а тут же, в метро я получил довольно сильный удар по голове, последнее, что услышав – это чьи-то заливистые крики.
Проснулся я в какой-то подворотне. Было уже темно, на небе смеркалось, я лежал на земле. На меня внимательно смотрели все те же грабители. И весело пили, точнее, продолжали начатое. В карманах пустовало, руки и ноги были связаны. Надо мной остановился один из них, и громко закричав, что я очнулся, подозвал всех остальных. Я казался легкой жертвой, но сдаваться просто так я не собирался.
Как они доставили меня сюда было ясно, как божий день. Один или несколько последовали за мной в метро, додумались стукнуть, а всем остальным сказали, что я один из них, пьян в стельку, да вдобавок сильно буен, щас отведут домой и все такое, а может, сочинили и что по правдоподобней. Менты, заметив, как меня бережно несут на руках, и думать ни о чем не стали, а рассудили по рожам несущих, которые трезвостью не отличались.
Меня обступили все кричали матом, грозились до полусмерти изпинать, убить, зарезать… Заварившись, как чайник, я неожиданно решил для себя, что лучше умру, но всех этих унижений не рощу. Чуть слышно прохрипев одному из грабителей, я попросил его наклониться, тот и не понял, что от него хотят, быстро присел на корточки, тогда я стал с ним говорить, но так тихо, что он и разобрать ничего не мог, а так, как я лежал на холодной земле, ему пришлось наклониться еще ниже… Невероятно изловчившись и собрав в себе всю силу, я кинулся зубами к его горлу и сильно ухватившись, как собака его перегрыз… Это было что-то, кровь залила меня с ног до голы, все лицо, попало в рот, а мясо, которое осталось у меня в зубах я от неожиданности проглотил. Труп, как мешок с трухой, хрипя, упал на меня сверху и придави. Шок, так подавил моих мучителей, что те осоловело, смотрели на меня и лежачий сверху труп. Ясно, что никто в этом участвовать не хотел и уже через пять минут, они не сговариваясь, и не промолвив ни единого слова, ушли. Я остался не удел. Весь в липкой, горячей, но уже потихоньку сворачивающейся прямо на мне крови, с трупом на грудной клетке и связанными руками и ногами. Я лежал и да же думать не мог, меня тошнило, била судорога, я не чувствовал затекших за спиной рук, а из горла мог выдавить только сдавленный, еле слышный хрип, больше похожий на предсмертный вздох.
 Так я провалялся более трех часов. На улице была темная, беззвездная и безлунная ночь. Я весь заливался потом, по телу разливался непонятный жар и судороги пробивали меня с ног до головы. Я не мог пошевелиться и ждал все чего-то, хотя уже полностью отчаялся, что меня кто-то тут найдет. Не смотря на все, что произошло у меня все крутились в голове непонятные мысли, я думал не о маме с папой, нет. Я вспоминал свою жизнь. Странно, но я как не старался не мог найти в ней ни одного приятного и доброго мгновения. Все чернилось, пошло пятнами грязи.
Неожиданно послышались голоса, какие-то грубые и пьяные песни, я уже совершенно потерянный старался да же не дышать. Тут я почувствовал всем телом, как кто-то стаскивает с меня труп, я слабо пошевелился…
Это оказалось несколько бомжей, меня развязали, приподняли, дали немного выпить…
Все началось заново, как будто я переродился…



Часть 3

После истории Психа, что ж можно говорить о всех остальных? Глупо, но небезнадежно, что-то есть и в них, что-то пока не понятное, но печальное и точно не шуточно изуродовавшее их душу.
Вы призираете их? А зря! И кто вы, собственно после этого? Никто! Вы не люди, запомните это. Ведь быть человеком, не только быть добрым, отзывчивым, нет, надо еще понимать, то, что вы еще часть всех людей вместе взятых! Вы часть любого человека, вы тот же другой, но в то же время и не он. Как понять это? Странно, я думаю, вы уже это поняли.
Всех, кто в этом помещении ничего не объединяет кроме этого подвала и полностью мертвых и неживых душ, нет спасения ни одной из них, нет способа, нет надежды. Глупо, глупо! Все в этом мире глупо, никчемно и непонятно! А Святой? Думаете, он пользовался уважением общества? А сюда, в подвал, попал по собственному желанию? Нет, наверно, ему не повезло еще больше, чем Психу, хотя тому со временем стало хуже, куда хуже чем это можно себе представить, да и представлять нечего.
По рассказам Святого всегда все выходило хорошо, он старался всем помочь, всем оказать неоценимую услугу и при этом ничего не хотел взамен. За это его боялись, боялись больше чем Дьявола, властителя Тьмы, повелителя мертвых, соблазнителя живых. Но почему? Ведь все его поступки были совершенно искренне полны добра! И поэтому его боялись еще больше.
Что за человек, что за личность, чего он увидел в этой жизни своими глазами? Можно узнать, но нельзя понять.
«Что я могу сказать? – говорить на публику он не умел, плохо, но содержательно, это он мог. – Что пытался добиться в своей жизни совсем не много… Жена, дети. Все было. Жизнь поступает по разному с человеком, а человек лишь должен повиноваться жизни, должен делать то, что ему говорят, а потом плевать и переделывать все по-своему.
Я был обычным мальчуганом, в голове всегда роились мысли, что впрочем, было нормальным для моего положения. Мысли… возможно они и есть то что губит человека? Что заставляет его делать то, что хотят они? Влезают в тебя, думают… вот какие они! ЗАВЛАДЕЙ МЫСЛЯМИ И ТЫ ЗАВЛАДЕЕШЬ ЧЕЛОВЕКОМ! А что это значит? Значит, стать Богом, Всевышним, который сотворит и построит новый мир, по своему стандарту, по своему образцу… руками человека, руками разрушителя. Я часто вспоминаю свою жизнь, какая она была и сравниваю с тем, какая она стала, а было хуже, глупая нечеловечная глухая жизнь в тисках общества, в тисках смерти и поклонничества тем, кого больше всего в жизни ненавидишь. Ненавидишь до той глубины души, когда думаешь не о жизни и процветании, а о грубом, жестоком убийстве, притом, что ты сделать ничего не можешь! Ты не способен изменить общество по своему усмотрению, прорвать условия их низкого существования, глупого бытия. Да же тут, теперь я чувствую себя большим хозяином своей судьбы, чем раньше. Раньше я должен был многое… должен, обязан, вынужден… эти слова больше всего и тяготит меня в жизни, хотя нет, их еще много, куда больше чем я могу себе представить.
Еще мальцом меня заставляли выносить мусор, я был вынужден это делать, потом обязан, обязан любить жену Свету, и, в конце концов, должен поставить своих детей на ноги… и только после всего этого я был свободен, по крайней мере, я так думал.
И вообще в такой жизни я старался не думать, это было слишком тяжело, буквально мучительно, подумал и узнал человек ты или нет… а часто это было понятно и так.
Я вышел из бедной семьи, подняв свою жизнь из ничего. Я точно помню мечту моих родителей, я отчетливо и ясно вспоминаю мамины слова, тот миг, когда они переговаривали частенько между собой с папой на кухне, с той долей отчаяния, от которой меня до сих пор болит сердце: «Лишь бы сэкономить на праздничный торт нашему сынишке! Нашему мальчику! Моему сыночку… (плакала) скоро восемнадцать лет, а мы еще всем должны…» Лишения не тяготили меня, тяготили лишь мысли и тот самый праздничный торт, который они все же купили…
Я вырос и не мог быть больше с родителями, не потому, что я их разлюбил, а потому, что не хотел быть такими, как они. Отец был великолепный специалист-адвокат, его успехам позавидовали бы все… если бы знали каким большим профи он был… Самая большая его проблема была боязнь выступления перед публикой, его сковывал страх и после трех проигранных дел он сдался… Мать… просто ничего не умела, а пойти работать хотя бы уборщицей не позволяла гордость.


***
Когда моя собственная жизнь началась рушиться на глазах я долго еще не мог этого осознать. Все началось с сущих мелочей. Сначала повздорил с лучшим другом, потом мелкие неприятности по работе, несколько несостоявшихся контрактов, выговор шефа, ворчанье жены, по поводу урезанной зарплаты…
Все так неожиданно навалилось в один вечер… Я все понял и осознал стал вспоминать жизнь моего отца и сопоставлять со своей… Я ужаснулся…
Теперь долгое время я проводил один, замыкался, на жену не обращал внимания, кричал на детей… что-то подозревал. Все мне стало чудиться, что я вот-вот пойду к соседу за долгом, просить денег, просить помощи, унижаться… Я не мог да же перенести мысли об этом.
Тут дела пошли еще хуже… Два моих постоянных клиента неожиданно разорвали со мной контракты… меня уволили, хотя я так и не мог понять посему и в чем был виноват лично я.
Последней каплей стал развод… жена молила простить ее, но она хотела воспитать дочь в нормальной, семье, более или менее обеспеченной… После суда ее ждала машина, было не трудно догадаться, что кроме меня у нее нашелся «запасной вариант».
В порыве горя продав все и заложив в новое дело я прогорел снова. И остался на улице. Вот так без всякой надежды, без всего. Возвращаться в свою семью не было смысла…
За некоторое время пребывания моего на улице я заметил за собой странные вещи… В друг я начинал громко ржать, без на то ведомых причин, или мог упасть в любом месте и начать дергаться в приступах, ощущая что забыл что-то важное, и ни как не способный вдохнуть…
Как-то я шел по улице и заметил одного непонятного прохожего, тот стоял на пристани и ничего не делал, лишь глубокомысленно созерцал горизонт. Я подошел ближе и, вдруг, начал ржать… это было просто новым приступом, но человек испугался и дернулся вперед… Как оказалось он не умел плавать и когда на мой громогласный хохот сбежалось чуть не все население города я ржал, а мужчина уже утонул…
Нашлось несколько человек которые на суде подтвердили, что я столкнул мужчину в воду, намеренно, меня приговорили, а когда я вышел… впрочем и так все ясно…».


Часть 4

***
Ночь выдалась на удивление ясная и чистая, что было удивительно для Москвы, и если бы не горящие на каждом шагу фонари, можно было бы сказать, что это идеальная ночь. Луна заплыла дымкой красной… Да, почти идеальная ночь. В такую ночь надо и гулять, но не тут, в Москве, а где-нибудь далеко, сидеть на лужайке и попивать что-нибуть приятное, холодящее горло, журчащее в нем и приятно стекающее глубже внутрь тебя! Приятно.
В такую погодку многие не откажутся прогуляться, и тут, не смотрю я да же на позднее время, свет фонарей и лампочек, и так уже порядком надоевший гул неугомонных машин, как пила резавших слух, отвлекающих, мешающих.
Из-за угла, пьяно покачиваясь, тяжело стоя на подкашивающихся ногах шел странный человек, худой, слабый, одной рукой держался он за кирпичную стенку, а другую не выпускал из кармана дырявой, куртки, вонючей и такой же грязной, как первый снег. На встречу ему, чуть опасливо и сторонясь, шла молодая пара…
***
Во что может привратить человека жизнь? Странное явление - эволюция, когда-то превратившая маленькую, слабую обезьянку в большого, сильного, умного человека, научившемуся всему: добывать огонь, строить дом, сеять, пахать, добывать пищу охотой, с помощью изобретенных им орудий. Что же будет дальше? Тут мнение разделилось. Многие люди, мыслящие прогрессивно, говорят о новой, сверх могущественной эволюции, способной потрясти мир, а некоторые считают, что дальше некуда, и, взобравшись на верхушку «горы», мы обязательно скоро канем камнем вниз.
***
Вернемся в «Берлогу». Святой встал со своего «лежбища» очень рано, имеется в виду, слишком рано для того, для чего он обычно вставал в такое время суток. Он был крайне измотан, но, несмотря на это, идти ему было крайне необходимо. Он пошарил в карманах, нашел там пачку старых сигарет, и закурил, долго втягивался и только закончив свой вечерний моцион, вышел на улицу. Он порылся в куче мусора рядом с помойкой и, откопав «пистолет» (просто умело сделанная палка) спрятал ее в карман куртки. Все должно было произойти быстро, и у него был четко отработанный план: он намечал жертву, желательно одинокую, но естественно, когда как, при этом умело до этого притворялся «крайне слабым» и грозил, что «выстрелит» если ему не дадут деньги, но если клиент попадался упертый, а более того, боевой, то он убегал и не оглядывался. Руку из кармана он никогда не вытаскивал, боясь подвоха. На последок, осмотрев себя в битое стекло, валявшее тут же он отметил: «Худ, крайне худ… скоро помру!» И пошел.

***
Большой. Был тут всегда главным, потому, что умел зарабатывать так, как это никто не умел! Он был отличным шулером! А как это водится шулер, отлично умел врать. Ночной игральный клуб хорошо сопутствовал ему в этом…

***
Как это получилось сегодня у Большого, он и сам не знал. Невероятно! Но он выиграл огромную сумму у довольно заурядного клиента, казалось совершенно протертого скрягу в карточных делах. Радость в глазах Большого нарастала, руки не слушались, но умеющий во время остановиться он собрал в охапку выигрыш и пошел домой…

***
«Повезло!» - подумал Святой, замечая невдалеке парочку. Молодые, не сильные, есть за что взяться. Ну и логика его была проста: на свиданья с пустым карманом не ходят!


***
По дороге в подвал Большой сильно нервничал, у него началась развиваться паранойя. Слишком большая сумма была сейчас у него в руках, и такое могли не простить, да же больше, могли позавидовать и пойти следом. Поэтому он крайне тщательно избегал темные закоулки, искал людные места, прятался от гула машин, и часто-часто оглядывался, да же если не слышал ни какого звука шагов за спиной, четко представляя себе, как преследователь снимает ботинки и не спеша, крадется за ним. Большой шарахался от теней, часто останавливался, да так резко, что чуть не ронял свое массивное тело на асфальт и долго то прислушивался, истекая потом невероятного страха, то всматривался в даль, пытаясь различить что-то впереди… Страшно…
Расслабился он только за метр от «Берлоги» и от радости кинулся внутрь.
Он так и не понял когда его перехватили, и откуда это произошло. Его схватили буквально за секунду до того, как он вошел. Глаза человека были спокойны и хладнокровны. Он держал на расстоянии вытянутой руки свою жертву, стальной хваткой захватив Большого за плече и удачно использовав тот буквально повергший в неописуемый шок толстяка момент, он притянул его к себе, и одним точным движением вспорол куртку ножом, который достал из рукава. Убийца не обратил внимания на выпавшие деньги, хотя было видно, что ждал именно этого. Быстро, пока жертва была еще в шоке, он повторил движение и быстро отстранил Большого от себя… Толстяк повалился на пол, как мешок трухи, пытаясь на ходу подобрать свои собственные внутренности, которые повалились, вместе с сильным током крови на землю. Большой упал, конвульсии и судорога били его тело. Не спеша, как опытный хирург, убийца подобрал деньги и аккуратно сложив их в мешочек подошел к практически мертвому телу, то еще еле-еле шевелилось и булькало, мужчина присел, его орудие еще раз сверкнуло и, отразив в себе блики далекой Луны, доделал то, что начал… горло Большого оказалось распоротым…
Огромные, расширенные до невозможности зрачки толстяка смотрели в небо, они не видели не звезд, ни Луны, лишь пустоту, голую, темную Пустоту…
       

***
Святой, как и всегда, был необычайно вял, подходил он крайне осторожно и никуда не спешил. Сочтя Святого совершенно безопасным, молодая пара вот-вот должна была пройти мимо. Тут уж бомж не вытерпел, что было правильным издали было не так хорошо видно что было в кармане у него, а это и так сильно пугало жертву… Все было как всегда. Жертва испугалась и отдала все. Одного не учел Святой – молодежь пошла не из пугливых, да и кому не охота повыкручиваться перед собственной девушкой? Только расслабившейся Святой отвернулся и кирпич догнал его, прямо в затылок. Одного не рассчитал малец… Бомж упал прямо на битую бутылку, заботливо поставленную разбитой частью вверх, всеми двумя огромными лезвиями, которые насквозь проткнули падающее без чувств тело Святого… прямо в оторопелое от ужаса сердце…

***
Как и Святой усталый и измотанный Псих долго хитрить не стал. Он в безумной агонии чувств выхватил из кармана молоток и с криком обрушился на парочку, ему было уже все равно, она лишь смогла мелькнуть испугом, руки ее вздрогнули в непонятном жесте, попытке защиты, ее он огромным, сильным размахом ударил по голове, да так сильно, что ее мозги облепили все вокруг, от немого ужаса молодой человек лишился разума и ни чем не отличался от ходячего зомби, он только открывал рот и что-то бормотал. Глаза ее уже в полете к земле остекленели непонятным, скованным в страхе ужасом парадоксальность этого была настолько очевидна, что это и было правдой, страшной и только такой и больше никакой. Псих не пощадил и ее спутника, закончив с девушкой, он в безумной ярости обернулся к парню, и посмотрел всем своим ужасающим безумием в глаза парню, холодом, как ужасным, нестерпимым ледяным холодом пахнуло везде, в каждом мгновении этого мира, парень неожиданно шокированный непонятным осознанием, сообразил что случится сейчас и лишь смог прикрыть себя беспомощными руками, но этого было недостаточно… так хорошо, как это получилось с девушкой, у Психа не вышло, поэтому пришлось потрудиться… Он яростно был по голове молотком жертву, бил и бил, бил и бил… и не мог остановиться… Удары приходились хаотично, то в глаз, то в темя, то в шею, Псих лупил и лупил как слепой… Когда до него дошло, что все мертвы, он да же не мог найти в себе силы обыскать карманы, то ради чего он их убил, он упал и не смог подняться. Орудие отлетело в сторону. Псих умер, от разрыва сердца…

***
Свет в подвале погас, старая лампочка впервые за тридцать лет перегорела. В темноте моргнули два огромных, красных глаза и неизвестный голос огорченно сообщил:
- Умерли! Все умерли… Скучно… скучно!