Ваганов

Антон Бакунцев

ВАГАНОВ

Наступил декабрь, но настоящих холодов еще не было. Лишь по ночам слегка подмораживало, а утром на ветвях деревьев тонким слоем серебрился иней. Снег выпадал несколько раз, но тут же стаивал. Дороги были темны, грязны, гулки. Дни стали совсем короткими. Мрачнеть начинало рано, так что когда Ваганов возвращался со службы домой, уже вовсю горели фонари.
Он не любил больших улиц из-за их грохота и дыма, поэтому шел скудно освещенными, зато тихими переулками, через бессчетные проходные дворы, мимо мусорных баков, от которых несло гнилой, кислой вонью, мимо огромных, тонувших в сумраке домов. Иногда из какого-нибудь окна доносились тоскливые фортепьянные звуки, детский плач или заливистая бабья ругань.
Ваганов шел не спеша – торопиться ему было некуда: дома его никто не ждал. Он тупо смотрел себе под ноги и вяло думал о том, как придет сейчас домой, приготовит себе незамысловатый ужин, съест его без всякого аппетита, запьет чаем. Потом будет курить, шелестеть газетой, включит телевизор. Наконец ляжет спать. Все – как обычно, ничего нового за многие годы. Думать не о чем, любить некого, радостей – никаких.
Впереди рокотал и ярким переливчатым пятном маячил проспект. Миновать его было нельзя, и, как ни старался Ваганов обмануть время и самого себя, как ни хотел подольше задержаться в сумраке и хрупком покое трущоб, проспект становился все ближе. И вот уже Ваганов потонул среди его огней, в его грохоте и многолюдстве. Он весь как-то съежился и зашагал быстрее.
Проспект делил город строго пополам, и дом Ваганова был на другой стороне, за речкой Чернянкой. Она так называлась из-за цвета воды, которая даже днем казалась совершенно черной.
Чернянка текла почти параллельно проспекту, к речке вела недлинная аллея, которая упиралась в мост. Мост был старинный, изящный, с чугунным узором парапетов. Казалось, он висел прямо в воздухе. Сразу за мостом была трамвайная остановка. Трамвай довозил Ваганова до самого дома.
Ваганов поспешил свернуть с проспекта на аллею и только тут опять замедлил шаг.
Было довольно тепло. Утренний дождь смыл с тротуаров весь вчерашний снег, и теперь под ногами чернели огромные, глянцевито блестевшие в фонарном свете лужи. Перешагивая через них, Ваганов вяло наблюдал за собственной тенью: как она медленно вырастала сзади, затем уменьшалась, плавно переползала вперед, потихоньку растягивалась, бледнела и пропадала в черноте асфальта. И так без конца. Остановить ее нельзя, пока ты сам движешься, и, как ни топай на нее ногой, как ни старайся пригвоздить к земле, она все равно ускользнет. Такая вот проказница! И жизнь – та же тень…
На мосту Ваганов вдруг остановился: взгляд его упал за парапет, в темную сырую пустоту. Там, внизу, чуть волнуясь, смолянисто мерцала студеная вода. Ваганов невольно залюбовался ею и подался ближе, пока не уперся коленями в парапет. Он неотрывно глядел вниз и словно прислушивался к чему-то. А вода и впрямь что-то тихонько нашептывала ему, манила к себе.
И, не в силах противиться этому призыву, он выронил портфель, перекинул через парапет одну ногу, другую и замер, повиснув над рекой. Не было ни мыслей, ни чувств – одна белесая мгла, как при обмороке.
И вот он оторвал от парапета пальцы. Обмякшее тело устремилось вниз… Но тут кто-то ловко схватил его за шиворот и с бранью потащил назад. Ваганов очнулся и, потрясенный, мертвой хваткой вцепился в куртку своего спасителя.
– Пошел к черту, придурок!..
Трамвай несся в темноте, дребезжа стеклами и скрипя на поворотах. За окном то и дело мелькали фонари. По тому, что их свет надолго исчезал из виду, лишь изредка прорываясь сквозь черноту и высвечивая редкие трепещущие ветви, можно было догадаться, что проезжали мимо городского сада.
Ваганов сидел у окна, тупо глядя на собственное отражение в стекле. Там, за стеклянной гранью, растекался мрак и, разгоняя по домам едва различимых прохожих, бродил тяжелый сырой воздух. Здесь же было сухо, тепло, бездумно.
Ваганов уже не помнил о том, что случилось несколько минут назад, на мосту. Он просто отдыхал.
1992–2004