от. до... от рыв ки

Становилось немного холодно. Озябший скиталец, проходя по знакомому парку, присел скамью. Несмотря на то, что было уже довольно светло, а птицы во всю заливались трелями, на аллеях парка было пусто. Обычно даже в столь ранний час зеленая зона города, частица первозданной природы, еще не изувеченной до конца деянием рук человеческих, наполнялась жизнью. Видимо сей день: был особенным.
Скиталец, понурив главу, смотрел, как ветер играет с сорванным осенним листом. Он сидел, чуть согнувшись, в черном старом пальто и капюшоне. Глаза его были слегка прикрыты, а взор опустился под ноги, туда, где кружился пожелтевший лист. Руки были спрятаны в карманы, и весь его вид будто говорил о его отрешенности от мира сего, желании закрыться и сохранить то малое, что еще не успел потерять.
Окончательно погрузившись в мир абстрактных идей, путник не заметил, что листок, за которым он так внимательно наблюдал, порывом ветра безжалостно отшвырнуло куда-то вдаль. Упустив этот момент, скиталец вновь осознал призрачность всего происходящего. В его сердце вдруг заиграла жалость. Жалость к тому, что, в жизни погружаясь в себя, свои проблемы, при этом, имея так близко, что можно и дотронуться рукой, и даже поцеловать, то единственно дорогое и кровное, мы, не имея возможности сохранить – просто теряем. Просто и безвозвратно теряем, не оценив вовремя то, что нам дано, что имеем. Просто теряем… Теряем от своей убежденности в близости и контроле, от не понимания насколько мало дано времени, чтобы успеть во время увидеть и предотвратить нависающую низкой темной тучей разлуку, длиною в вечность. И какой хрустально хрупкой оказывается тончайшая, почти невидимая нить, та что так крепко удерживает в душе самое сокровенное, но такое неподвластное сознательному установлению. Вот так же кружившийся и такой интересный лист…его забрала осень. Он был так близко, и таким понятным, но стоило только на миг позабыть о нем, погрузившись в казавшееся более важным, и он исчез. Сгинул и его уже не возвратишь. Такие нелепые и несколько сентиментальные мысли, по современным жестоко-прагматичным временам, где людьми правит холодный расчет и «золото», наполняли голову этого таинственного путника жизни. И действительно, стоило бы только попробоват
ь заговорить с кем-нибудь на подобные лирические темы, то его бы не поняли, сочли чудным или чокнутым. Мысли обычных людей вращаются около одной единственной точки, кружат хоровод, образуя вихрь. «Деньги… власть… статус… положение…». И снова, и снова, и вновь возвращаясь к единственному комплексу «Я – быть», или «Я – иметь». Получая одно, люди тут же кидаются на более «высокое», оставляя за спиной, быть может то, ради чего истинно стоит жить. И с каждым поднятием по ступеням вверх, душа падает камнем вниз, ниже…все глубже, ниже. Всего вокруг становится мало, и потребности возрастают… Общество превращается в ресурс, которым можно умело пользоваться при наличии определенных инструментов, будь то деньги или какая-либо власть, и, одновременно с этим, общество является тем судьей, приговор которого порой значительно важнее приговора отсутствующей элементарной человечности, морали и совести. К сожалению, в таких размытых серых импрессионистических тонах неяркого контраста вырисовывалась постиндустриальная эпоха выживания, в которой малым, едва заметным огнем сгорали те единицы, стремившиеся обрести «крылья» и оторваться от грешной земли. Они сияли звездами, чем ярче, тем более манящими казались для одурманенной земной жизни. И как звезды они манили за собой людей, которых тут же отталкивала темная глубина неба, скрывавшая в себе неизвестность. И вот, казалось бы, уже человек готов к пути, но в последний момент не хватает: не то смелости, не то решимости; и, полюбовавшись звездопадом, чуть помечтав, человек говорит себе: «все это прекрасно, но надо жить на Земле!» Принимая это изречение как одиннадцатую заповедь, прописную истину и единственно верную аксиому. «Надо жить на Земле!» - играть в карты с такими же, как ты сам людьми, по придуманным, не самыми светлыми и чистыми людьми, правилам. Однако одно остается верным всегда: всегда есть выбор! И жизнь, со всеми гранями пространства и времени, как в частном порядке, так и в общности, мы строим сами. Строим, опираясь на созданные той самой жизнью условиями, за грани которых выводит не то разум, не то чувства, а скорее полет к звездам призрачным и таких далеким… полет, отражающий стремление к чему-то иному, качественно отличающегося от привычного. Складывая и вычитая, дифференцируя и вновь соединяя в единство, таким образом, что даже самый упертый правовед, уверенный в своей справедливости и правоте, не сможет свести все жизненное многообразие, всю глубину и разнообразие происходящих, при этом моментально сменяющихся, жизненных процессов в категоричные положения, которые будут верны всегда. Причем, даже редукция глобальной вселенской сущности в верную категорию, либо таксономию, не сводится автоматически к адекватности положения и его сути… а ведь так приятно осознавать себя Богами, считая что все достижения являются исключительно заслугой целеустремленности...


имя…
«потерялось во времени и пространстве… действительно, как это глупо, долго… неужели нельзя было просто обезличенно обращаться», думал странник. Его имя уже много раз теряло свою силу, обретая смысл только в существе его в другом виде. Имя, данное ему родителями, было лишь частью памяти. Истинное имя есть определение сущности человека, а потому является настолько личным, что называть его самому не достойно. Близкий человек, чувствует, прежде всего, сущность, понимает ее, отчего и не приходится называть свое имя близким и родным. Но дело не в том, что скиталец считал неприличным называть истинную сущность, дело в том, что он не мог объяснить собеседнице, что ее вопрос все равно останется без правдивого ответа, а потому как обращаться к своему собеседнику, в общем, не имеет существенного значения...
- Называйте так, как Вам больше нравиться...



Пред ним вновь возник образ давно ушедшего лета, когда странник мог без оглядки шагнуть в пропасть и не жалеть о том. Тогда, в сумерках еще пылал костер чувств, освещая лица близких и дорогих людей. Лунным светом освещалось его молодое мятежное, непримиримое сердце, рвущееся из груди к далеким звездным мирам, которые казались такими близкими.
В тот летний вечер на лесной поляне играл пламенем костер, у которого наслаждались друг другом два молодых любящих сердца. Он ловил ее взор, так бережно и нежно, будто бы боялся спугнуть стаю пугливых птиц. Ее маленькая ладошка покоилась в его мужской руке. И только лишь играющее светом пламя освещало их лица. И только чистый взор: глаза в глаза. Такое нежное первое чувство, такое сильное и хрупкое, прекрасное и трагичное. Вечер, костер и она: казалось, что это сказка, которая будет длиться вечно. И только мудрая, вечно холодная, но при этом романтичная луна знала тогда: что за летом непременно наступает осень; что жаркое пламя костра и его приятный теплый свет может не только освещать и согревать, но обжигать ослепляя. Так и случилось. За летом наступила осень, укрывшая своими золотыми коврами великие русские просторы. Живая зеленая краска лета, которая призывно гласила: сейчас все возможно; обернулась предупреждающим желтым сигналом. Умиротворяющий шелест листвы сменился беспокойной суетой листопада, и холодными ветрами, терзавшими душу тоскливым звуком, в котором слышалось: вот и все, конец, мираж исчез, посмотри на жизнь – ведь это ее истинный лик кружится в листопаде, сея хаос и пустоту, замирание и долгую непрерывную тишину. Пламя костра уже освещало одни печальные глаза, вопрошавшие: почему так, зачем? Вскоре и костер стал углями, а позже, угли покрылись золой. И только тенью в тяжелом тумане отражался печальный лик сидящего посреди пустынной лесной поляны, на которой золой укрытые угли отдавали свое последнее тепло, смотревшего на луну человека.
После у него были другие девушки и женщины, к которым он испытывал, может быть не столь острые, но также сильные чувства. Однако всегда оказывалось так, что после зарева огня наступал полумрак остывающих углей, и наступала пора одиноких раздумий под лунным, печально-мудрым светом. И каждый раз странник понимал эту старую как мир истину: ни что не вечно под луной; но никак не мог принять эту правду, каждый раз подбирая различные оправдания разлуке, хотя, уже тогда он четко и ясно видел всю их бессмысленность. И всякий раз, когда наступала пора одиночества, молодой парень разочаровывался в женщинах. Непременно мелькала мысль о том, что лучше никак, чем так, постепенно укрепляясь в сознании, становясь, практически, обещанием самому себе. Да только почти угасшие угли таили в себе огромную мощь пламени, стремящегося вырваться на свободу, причем тем большим становился этот скрытый огонь, чем сильнее его пытались сдержать, чем глубже скрывались угли под пеленой золы, и, чем более продолжительным было его нахождение в «свернутом» состоянии...