Заклятие чародея

рассказ-пародия

И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
А. С. Пушкин

Если они сойдутся с мёртвым мужчиной или женщиной, это не преступление.
Законы Хеттского царства



Воля добрых богов или происки злых духов привели благородных воинов к развалинам, похожим на остатки замка – наверняка не мог сказать даже Кратум;н. А он, как-никак, происходил из жреческого рода и порой способен был вникнуть в суть самых загадочных явлений. Но на сей раз и Кратуман не решался дать ответ – к добру ли, к несчастью ли очутились путники у мрачных руин, что возвышались посреди дремучего леса, покрывающего склоны гор Адрид;ка. А потому велел поступить таким образом: небожителям принести дары, а демонов устрашить ритуальным танцем.
При свете полыхающего жертвенного костра, облачённые в доспехи из медных и костяных пластин, в шлемах, украшенных бычьими рогами и кривыми клыками вепрей, с оружием в руках, воины начали танец, более похожий на битву с невидимым врагом. Они то шагали вперёд, то отступали, то закрывались круглыми щитами, то делали выпад копьями… И пели при этом древнюю боевую песню, в которой призывали на помощь духов ветра – свирепых воителей-мертвецов Марутов.
Чёрные тени метались вдоль полуразрушенных стен замка, спрыгивали вниз с ветвей обступивших руины кряжистых буков, старых и дуплистых, прятались в щели меж огромных тёсаных камней, из которых были сложены оборонительные сооружения, и выглядывали оттуда настороженно и злобно…
Но велика сила магии и, прогнав прочь бесплотных обитателей враждебного людям мира, воины принялись устраиваться на ночлег – выпрягли коней из колесниц, и установили палатку, дабы укрыться в ней от ветра и моросящего дождя.
…Соратники князя Щактим;на, правителя города Дьюш;дретах, возвращались домой из победоносного набега на жителей Эдэна – равнинной страны, что лежит к северу от горной Адридик – но отстали от войска и заблудились в тумане, укрывшем предгорья. Два дня скитались благородные воины по лесным чащам и ущельям на своих неповоротливых боевых колесницах, пытаясь отыскать дорогу на перевал. Но вместо дороги наткнулись на развалины замка, построенного и разрушенного, вне всякого сомнения, ещё в глубокой древности.
Сначала они миновали плохо сохранившиеся стены, что опоясывали подножие плосковерхого утёса – огромные каменные блоки, положенные один на другой. В щелях меж ними росли деревца и чахлые кустики… Привычные жить на голых скалах сосны поселились на гребне стены, усыпав его шапкой сухой коричневой хвои.
Ещё одна стена преграждала доступ на вершину утёса, а за ней находились остатки большого каменного дома. Повсюду в цитадели валялись тёсаные блоки и рваный камень…

– Сейчас уж так не строят. – Могучий чернобородый Ом;х протянул руки, грея их над огнём, разложенным в очаге внутри палатки. – Камни для крепостных стен берут небольшие, а княжеские дома и вовсе глинобитные. А эту твердыню не иначе как каламиты строили. Ещё тогда, до вторжения…
Лет пятьсот назад многочисленные кочевые племена вир;хов вторглись откуда-то с северо-запада в страну, которой дали общее название Дакшинад;к – Южная страна. За короткое время оттеснили они к востоку и западу живших тут прежде оседлых каламитов, заселив регионы Эдэн и Адридик. А со временем и сами перешли к оседлому образу жизни, овладев искусством обработки земли и строительства городов, создав на завоёванных территориях множество мелких государств, постоянно враждующих друг с другом.
– Каламиты умеют строить, – поддакнул Падат;х, не менее могучий и бородатый (что же это за мужчина без бороды?), исходивший, в своё время, чуть ли не все горы и равнины Дакшинадика, включая и Кал;м. – А какие у них храмы!.. – Падатах призадумался, словно вспоминая что-то, а затем добавил: – Я совсем молодым был, когда попал в Калам первый раз. Пришёл в город Хайнирт;м пешком, с одной лишь пращой и копьём… Что меня там поразило – так это храмы. Я хоть и голодный был – первым делом в храм пошёл, посмотреть на это диво!.. Вот, вообразите себе – стена высоченная, за нею – двор, а в дальнем конце его, на каменном возвышении – огромный дом из обожжённого кирпича. К дверям широченные ступени ведут!.. Ну, народу толпа – понятное дело… И тут подходит ко мне девица. Симпатичная… "Не хочешь ли, – говорит, – странник, принести жертвы богине Намки;нг?" "Да у меня ничего нет, – отвечаю, – кроме оружия. А его я оставить в храме не могу: оружием я себе буду на хлеб зарабатывать." А она мне: "Так ведь у тебя не только праща и копьё. У тебя оружие другого рода имеется!" И – касается рукою уда моего!.. Тут-то я и понял, какой богине она служит! А я, знаете ли, к богам любви с большим уважением отношусь – не важно, наши они или каламитские: и те, и другие особых подарков не требуют, а лучшая жертва для них – если девчонки голышом спляшут, а потом отдадутся всем желающим!.. Ну вот, то, значит, жрица богини любви была... Отправились мы с ней в одну из храмовых комнат, совершили омовение – и насладился я ей всласть! Орала она подо мной, словно её насиловали! Я уж думал, сейчас народ сбежится, намнёт мне бока!.. Да видно, все уж знали, что эти крики означают… Ну, а после жрица меня ещё и накормила, и совет дала где лучше устроиться в городе, куда пойти, чтобы наняться в войско… А на прощание сказала, что ни с кем ей так хорошо не было, как со мной!.. – Падатах усмехнулся и добавил: – Тогда-то я молод был. Думал, жрица так говорит, потому что и взаправду я такой опытный и горячий любовник. Да теперь полагаю, она всем гостям своим такое говорила. И кричала не от страсти вовсе, а чтобы мне больше удовольствия доставить. Хотя… Хотя за это я её и уважаю. Я ведь долго потом гордый ходил… Н-да…
– А вот тоже случай был, – подхватил Кратуман. Он тряхнул косматой головой, и костяные амулеты, вплетённые в волосы его, клацнули друг о друга. – Не со мной, правда, а с Дарпит;хом из Ванаграм;ха. Может, и знаете его – здоровенный такой, как бык, мускулы под кожей буграми ходят!.. Так вот – рассказывает, был он по какому-то делу у нас, в Дьюшадретахе. И заприметил одну красавицу-горожанку. Заговорил с ней – то, да сё… А Дарпитах умеет к женщинам подход найти… Ну, и через какое-то время заводит с ней разговор – мол, не приютишь ли усталого, больного, голодного странника на ночь? Или на две… «Чем же ты, – спрашивает, – болен?» «А, – говорит, – болезнь у меня такая… Как увижу красивую молодую женщину, так неизвестно от чего сердце начинает биться, как сумасшедшее! – И принялся левой грудной мышцей дёргать, будто и впрямь сердце колотится! – А ещё, – говорит,– ладони потеют, и слабеют ноги. А вот член, напротив, колом встаёт!» И, верите ли, – в этот самый момент начинает у него вставать прямо на глазах (а был Дарпитах, по случаю жаркого дня, вовсе без одежды, разве пояс надел с боевым топором каменным, да льняной плед на плечи для защиты от солнца набросил)! И тут ещё молвит: «Ходил я к лекарю, так он сказал, что от моей болезни только одно средство есть – попроситься к этой женщине на ночлег!». – Кратуман умолк ненадолго, пережидая, пока утихнет смех товарищей, и продолжил: – Ну, так – слово за слово – оказался Дарпитах у неё дома. Женщине он понравился, и, понятное дело, ночи они дожидаться не стали!.. Вспахал её гость, что тот пахарь, у которого руки по сохе истосковались! А хозяйка, хотя и замужней была (муж отлучился на несколько дней из города) – будто с цепи сорвалась!.. Уж такое, говорит, вытворяла!.. Так или иначе – насладились они друг другом, позабавились – лежат на постели, отдыхают, виноград таскают с блюда … А тем временем – что случилось… Муж женщины этой из города уехал рано поутру в повозке своей, да на полпути повстречал кого-то, и этот встреченный ему и доложил, что ехать-де никуда не надо… Не знаю, что там такое случилось, да это и не важно… Короче, возвращается муж в город, а соседи-то ему, по доброте своей душевной, и спешат сообщить (давясь от смеха злорадного), что, мол, жена его, красавица, не так давно гостя к себе в дом повела. А у гостя чуть ниже пояса, такой вот длины и такой вот толщины амулет раскачивался! Хозяин, понятно – домой, колотя волов упряжных посохом, а те двое полюбовников, само собой, разумеется, лежат себе и виноград кушают. Вдруг – грохот, крик!.. Разъярённый муж врывается в ворота, пересекает двор и начинает молотить в двери дома! Открывайте, мол, всё про вас знаю! Обоих сейчас на куски разорву и в землю втопчу!.. Что делать Дарпитаху? Попался на месте преступления! А бежать некуда! Собственно, мужик он не робкого десятка; встал, пошёл к сотрясающейся от ударов дубовой двери, набрал в грудь воздуху (чтобы речь повинную перед хозяином повести) и – отворил… Что бы вы думали? Стоит перед ним плешивый немолодой человечек ростом едва ли повыше пупка дарпитахового! Худой, немощный!.. Бородёнкой жиденькой потряхивает… Неудивительно, что такого мужа молодая жена не прочь с красавцем-любовником поразвлечься!.. Но теперь вообразите себе того тщедушного муженька!.. Открывается перед ним дверь, а в дверном проёме, не очень в нём помещаясь, возвышается этакое косматое чудовище, громадными мускулами поигрывая… Ошалел поначалу обманутый супруг. Посох выронил… А потом рот открыл, воздуху заглотил – и пискнул: «Да я, мол… того, мол… Слышу, значит – гости у нас… Так, это… проверить пришёл… как жена, стало быть, привечает… Не надо ли чего…» А Дарпитах тоже обалдел порядком. Похлопал глазами и молвит: «Да ничего… Всё путём… Очень всё даже хорошо. Мы тут это… виноградик кушаем. Можете присоединиться». И хотите – верьте, хотите – нет, но посидели они втроём и пообщались очень мило. И расстались, как давние друзья!
– Это верно! – подметил Аридж;т, когда воины, насмеявшись вдоволь, охая, держались за бока. – Молодая жена старому мужу редко верна бывает. Ей-то мужчина нужен, чтобы по ночам покоя не давал, а старику – что надо в постели? Горячее вино да тёплое одеяло!
– А с другой стороны, – проговорил Омах, – женщины стареют быстро. А потому жениться надо, когда тебе за тридцать на девушке лет пятнадцати. Или чуть старше.
– Можно и на тринадцатилетней, – отметил Угр;х. – Но на тринадцатилетней – это, я считаю, чересчур. Красоты женской не набрала, ростом маловата (а с низкорослыми любиться неудобно), да и рожать ей рано, пожалуй. Не понимаю я тех, кто женится на таких. Дети ещё, по сути своей. Растут ещё. А кто вырастет – непонятно. Может, волком взвоешь потом от такой жены!.. Как по мне, так лучше подыскать чуть постарше, о которой уж можно сказать наверняка: «Вот девушка, преисполненная многих достоинств!»
– Ладно, не спорьте! – махнул рукой Кратуман. – Я вам так скажу – у кого на что встаёт, тот это и хвалит. А вкусы, знаете ли, у всех разные. Один любит совсем юных, другой – девушек постарше, третий – зрелых женщин…
– А я люблю их всех! – весело воскликнул Утах.
– А я – таких, как ты! – подхватил Падатах и запустил руку под плащ юноши, сшитый из козьих шкур.
Утах взвизгнул и забрыкался, запутавшись в широком одеянии, словно в рыбацкой сети.
Благородные чуть было наземь не повалились от хохота!
– Падатах!.. – сквозь смех простонал Омах. – Отпусти парня! А то и впрямь в девку его превратишь! Кол;х меня убьёт!
Князь Колах был старым другом Омаха, и именно ему поручил воспитание своего младшего сына. Бывалый воин оправдал оказанное доверие: хотя к своим семнадцати годам Утах и не стал свирепым убийцей – таким, как угрюмый Уграх, например – но он научился храбро смотреть в лицо опасности, а это уже немало значит! В недавней битве юноша не струсил, не бросил вожжей, не оставил колесницу, хотя и окружали её толпы врагов, а стрелы и копья их, мечи и секиры испещрили кожаные латы и шлем молодого воина бесчисленными царапинами!..
Именно Утах предложил после битвы немедленно отправиться домой, дабы первыми принести известие о победе. Его и Омаха взялись сопровождать Уграх и возница его, Ащух. А, кроме того – Падатах, Кратуман и Ариджит, легко поместившиеся втроём на одной боевой двуколке.
Но не только добрую весть стремился доставить юноша. По возвращении с войны отец обещал подыскать ему невесту – телом и лицом красивую, в любви искусную и в делах домашних усердную, – вот Утах и торопился подготовиться к предстоящей свадьбе. Да видно не внимали боги его молитвам, не удовлетворились богатыми жертвами, раз позволили товарищам сбиться с пути!
Впрочем – нет. Заблудиться – это не беда. Даже не полбеды: опытные, закалённые в боях воины не страшились ни козней злых духов, ни враждебных племён, населяющих леса, ни диких зверей! Настоящая беда заключалась в том, что плоть мужей жаждала любви, и не получала её! Казалось, ещё немного – и не только знаменитый своим сластолюбием Падатах, но и остальные его дружинники всерьёз начнут размышлять о том, как бы им уломать отличавшегося приятной внешностью Утаха! Всё, о чём бы ни заговорили благородные, рано или поздно сводилось к обсуждению способов соития или любовных приключений, случившихся с ними самими или с кем-то из знакомых.
Вот и теперь, пока Утах отбирал у Падатаха своё естество, Ащух повёл нейтральный, как будто, разговор о таинственных руинах, среди которых они нашли себе пристанище:
– А замок надёжный был, неприступный – сразу видно... И просторный. Не иначе – могущественный владыка тут жил. Вон, и дом у него – дворец целый!..
– Ага! – подхватил Ариджит. – А если дом, скажем, в два этажа был, то внизу можно тронный зал устроить, а наверху – две комнаты. Одну для себя, другую – под гарем.
– Лучше три, – возразил Падатах. – Две – под гарем. В одной девушки будут, а в другой – смазливые мальчики! – и потрепал зашипевшего Утаха по щеке.
– Падатах! – хрюкнул Кратуман. – Да они ж тебе всех девок перебрюхатят!
И благородные вновь покатились с хохоту.
Когда умолкли они (лишь Уграх громко стонал, держась за бока), Кратуман заметил серьёзно:
– Нет, ребята, что ни говори, а развалины – это вам не просто так!.. Когда замок готов пасть – что его хозяин делает с золотом, серебром и медью, которые в подвалах хранятся? Я скажу – спрячет, чтобы не достались врагам. И враги, возможно, ничего не найдут. А потом придут такие вот бедные путники, как мы, и откопают сокровища!
Наступило молчание. Все обдумывали слова жреца.
– Хорошая мысль, – ответил потом Омах. – Надо будет побродить с утра, присмотреться…
– Ай, бросьте вы! – хмыкнул Падатах. – Вот так прямо пойдём с утра пораньше, а под деревьями – куча золотых украшений, как грибов после дождя! А и найдём пару браслетов – какой в них прок? Вот женщин бы повстречать! Пусть даже и не очень красивых… Пусть даже и некрасивых… Лишь бы не очень страшных и старых – вот это была бы находка! – Он вдруг хитро прищурился и сказал: – Или соблазнить-таки этого аппетитного мальчишку!
Сразу вслед за этим раздался очередной вопль Утаха, под плащ которого вновь нырнула рука любвеобильного воина.
– Отвяжись ты от меня! – возмутился парень. – Сколько можно!
Омах, давясь от смеха, посоветовал:
– Дай ему по голове чем-нибудь увесистым! А то верещишь, как девчонка!
– Ну да, может ему нравится! – возразил Падатах.
Но юноше не нравилось. А «дать по голове» старшему не позволяло воспитание. Поэтому он обиженно засопел и выскочил из палатки, едва не потеряв по пути плащ – свою единственную одежду.
– Ты думаешь, от меня так легко избавиться? – Судя по всему, Падатах не прочь был чуток поразмять кости, и под смех и улюлюканье друзей последовал за Утахом. Насилия над княжеским сыном он учинять, конечно, не собирался – просто дурачился. Но, видя, как напряжён любовный орган благородного, парень решил не рисковать. Он отступил к развалинам большого дома, о котором шла речь, и вошёл внутрь пространства, ограниченного ещё довольно высокими остатками стен. Только получилось, что Утах сам загнал себя в ловушку: вход-то был один-единственный!..
Падатах неторопливо вошёл следом и предложил с наигранной вежливостью:
– Ну, красавчик! Сделай дяде приятное! Не бойся, это только первый раз больно!
– Попробуй подойти – и я оторву твоё добро и скормлю его муравьям!
– А я всё-таки попробую! – решился Падатах.
Парень попятился…
На земле толстым ковром лежал слой опавшей за долгие годы хвои и листьев. Внезапно он осел под ногами, и Утах провалился в образовавшуюся дыру, словно в волчью яму!
…Он боялся лишь миг. Пока летел. А потом увидел себя на дне глубокого колодца, сидящим в куче глины, чернозёма и гниющей хвои, словно подушка смягчившей удар. Высоко над головой едва виднелось отверстие с неровными краями, и было слышно, как зовёт на помощь Падатах…
Утах поднялся на ноги. Он ничего не сломал и не вывихнул, о чём и сообщил сбежавшимся к колодцу воинам.
– Тебя, видно, любят боги! – облегчённо вздохнул Падатах. И тут же сострил: – Признавайся, они тебя каждый вечер любят, или только по особым дням?
Омах сказал:
– Принесите кто-нибудь верёвку, надо вытащить этого любимца богов!
За верёвкой сбегал Ащух. Он догадался принести зажжённый факел из числа заранее припасённых предусмотрительными воинами, который бросил в колодец со словами:
– Посмотри, что там внизу. Вдруг и впрямь сокровища?
Утах поднял факел и увидел, что стоит у дверного проёма, ведущего во мрак. Шагнул через порог – и с воплем выскочил обратно.
– Поднимайте меня наверх!!! Здесь мертвецы!!!
– Гробница! – охнул наверху Кратуман.
– Сокровища! – глухо рыкнул Уграх.
Ащух крикнул вниз:
– Погоди! Мы сейчас сами к тебе спустимся!
– Вы что, ненормальные?!
Но парня уже никто не слушал!


…Странными и противоречивыми натурами были жители Дакшинадика – впрочем, как и все люди! Полные суеверий и страха перед богами и привидениями, свято чтящие могилы предков, они, тем не менее, не упускали случая разграбить святилища и гробницы иноплеменников, искренне полагая, что простенькие искупительные жертвы или хитрость легко помогут избежать преследования со стороны небожителей и призраков. Им нравилось думать, что и первые, и вторые – простаки и тугодумы, а потому не стоит большого труда перехитрить их и направить мстителей по ложному следу.
Вниз упала верёвка. Воины один за другим опустились на дно колодца и зажгли принесённые с собой факелы.
– Ну, показывай своих мертвецов! – молвил Омах. И первый шагнул в дверной проём.
Он не закричал и не выбежал прочь. Лишь проговорил удивлённо:
– Ого! Такого я ещё не видел!
Остальные благородные осторожно вошли следом. Их взглядам предстала длинная и узкая комната, высеченная в скале. Неглубокие ниши были вырублены в её стенах. В нишах сидели человеческие скелеты. Точнее, мумии, сохранившие на костях ссохшуюся кожу. На мертвецах можно было разглядеть полуистлевшие кожаные панцири с нашитыми на них роговыми бляхами; черепа покрывали остатки шлемов – тоже из кости и кожи. Рядом со скелетами лежали остатки древков тонких дротиков с костяными и кремнёвыми наконечниками, каменные сверлёные булавы и топоры, огромные боевые дубины, утыканные кабаньими клыками и кусочками кремня, почти обратившиеся в труху… Кратуман насчитал двадцать одного мертвеца – трижды по семь.
– Какое-то жертвоприношение, – предположил он. – Воины, сопровождающие в загробный мир своего вождя. Или погребённые вожди… Даже не знаю… Слишком странный обряд.
– Это не каламиты, – заметил Падатах. – И не вирахи.
– Эти люди не были знакомы с бронзой, – добавил Ариджит. – Вон у них оружие – всё кость, да камень!..
Уграх посветил по сторонам факелом и сказал:
– Но с золотом они, я надеюсь, знакомы были?
Ещё один дверной проём вёл в следующее помещение. На этот раз первым внутрь шагнул Уграх. Прямоугольник входа засветился мерцающим розовым светом его факела… Все ждали.
Потом изнутри раздался многократно усиленный эхом голос воина:
– Ахо-о! – Уграх подождал, пока стихнет отзвук, и сказал: – Похоже, ничего тут нет. Хотя… интересно.
Благородные не замедлили присоединиться к товарищу. Яркий свет их факелов осветил просторный, холодный зал; заплясал на стенах, покрытых грубыми барельефами… Посреди зала стояло прямоугольное возвышение, похожее на каменный стол или алтарь. Его покрывал искусно вырезанный орнамент. Очень необычный.
И всё. Ни сокровищ, ни скелетов, обвешанных драгоценным металлом с ног до головы, ни остатков какого-либо погребального инвентаря, что обычно кладут в гробницу вместе с умершими.
– Странно… – произнёс Кратуман. – Я полагал, эти воины кого-то или что-то охраняют. Вполне возможно, они охраняют вход в храм. Только и всего.
– Тогда давайте уйдём отсюда, – предложил Утах. – Вполне возможно, они охраняют это место от таких, как мы.
Кратуман взглянул на юношу. Затем посмотрел на товарищей. Усмехнулся и сказал:
– Ты предлагаешь нам, воинам князя Щатрух;на из Пуштим;на уйти отсюда с пустыми руками?
Поняв, что жрец имеет в виду, Омах поддакнул:
– Никогда! Мы, люди Эдэна, любим нарушать покой мёртвых! Это лишь жители Адридика не осмеливаются на подобные святотатства!
Таким образом, они обманули души погребённых в подземном склепе стражей, обратив их гнев на представителей враждебных племён.
– Итак, – сказал потом Уграх. – Ничего ценного мы пока не нашли. Надо обследовать этот зал. Не исключено, тут есть потайные двери или ещё один колодец.
– Похоже, здесь только этот алтарь, – отметил Кратуман. – Но те, кто строили этот замок, вырубали колодец и этот зал, были людьми не глупыми. Может, мы найдём потайной ход под алтарём?
Это был большой кусок чёрного мрамора высотой по пояс высокому мужчине, явно доставленный сюда откуда-то издалека, где есть месторождения этого минерала. Глыбе была придана прямоугольная форма, поверхность отшлифовали, а после высекли орнамент, напоминающий слившиеся воедино силуэты людей, зверей и каких-то чудовищ. В верхней части, куда полагается класть жертвоприношения, эти причудливые знаки складывались, как будто в очертания человеческой фигуры.
Падатах подошёл к мраморному возвышению, осмотрел его и сказал:
– Что ж, под алтарём – так под алтарём! Чего тут раздумывать? А ну-ка, ребята, навались! – и упёрся в холодный камень плечом.
Воины дружно налегли на алтарь, охнули…
И крышка саркофага с грохотом обрушилась наземь, расколовшись надвое!
…Это был саркофаг. Большой гроб, высеченный из каменной глыбы. Совсем не похожий на те составленные из плит дольмены, в которых хоронил своих покойных народ Утаха и его товарищей. Потому-то воины и не поняли сразу, с чем имеют дело.
– Гуляем!.. – восторженно взвыл Ащух.
– Золото! – завопил Утах.
…То, что они увидели под крышкой, напоминало женскую фигуру, довольно грубо сделанную из жёлтого металла.
– Наконец-то! – прорычал Падатах. – Это оно!.. Золотишко!.. Оно самое! Порази меня проказа, если это медь!
– Золото! – подтвердил Ариджит и запрыгал от радости, как мальчишка.
– Тащи! – приказал Омах.
Острия коротких бронзовых мечей, висевших на кожаных перевязях, дружинники вогнали в щель между саркофагом и золотой фигурой, сковырнули и приподняли металлический лист, довольно толстый и тяжёлый.
– На всех хватит! – пискнул Утах.
И ахнул в тот же миг.
И отступил.
А следом ахнули его товарищи – от изумления и суеверного ужаса!
Золотой лист, зазвенев, упал на пол...


…Ни уродливая мумия, ни полуразложившийся труп, ни останки какого-нибудь чудовища, не ошеломили бы и не напугали так бывалых воинов как то, что открылось их взорам!
…Нагая девушка лет, быть может, восемнадцати, лежала в обитой золотом, неглубокой нише саркофага. Тускло горели золотые браслеты на её руках и лодыжках, серьги и витое ожерелье-гривна. Плетёная из множества тонких проволочек драгоценного металла диадема охватывала лоб…
Кожа девушки была очень смуглая – как у каламитов, например. Или как у многих из вирахов, сильно загоревших под жарким летним солнцем. Но черты лица – уж совсем не каламитские: нос шире обычного и как бы приплюснут немного, губы толще…
И всё же, несмотря на свой странный облик, она была красива! Гармонично развитое тело, длинные ноги, узкая талия и пышные груди… И само лицо – юное и спокойное, как у мирно спящего человека. Волосы – чёрные как смоль; волнистые, длинные, до ягодиц, были собраны в косу, положенную вдоль тела с левой стороны. В косу были вплетены бусины и какие-то фигурки из кости, глины и золота...
Нагота девушки не удивила воинов: красивое тело в Дакшинадике старались выставлять напоказ, а прятали от глаз лишь изъяны. Поражало другое – судя по прекрасной сохранности тела, погребение совершили только что. Но все остальные приметы, знакомые опытным следопытам-горцам, указывали на то, что люди не появлялись в этом подземном зале очень давно. Может быть, сотни лет. Может – тысячи!…
Долго, почти не дыша, взирали благородные на открывшееся им зрелище. И факелы их, отбрасывая причудливые отблески на испещрённые барельефами стены, заставляли каменные фигуры двигаться...
Первым подал голос Утах.
– Что это? – прошептал он.
Кратуман сказал:
– Не знаю.
Падатах отметил:
– Она похожа на людей страны Нишуним;тум, что на побережье. Говорят, древняя раса, что жила тут от начала времён!
– Она мёртвая? – спросил Утах.
Жрец протянул руку и подержал ладонь над лицом темнокожей красавицы. И промолвил:
– Не дышит…
Потом взял девушку за руку, приподнял и отпустил.
Медленно и плавно, совсем не как у спящего человека, и уж тем более не как у мертвеца, рука опустилась вниз.
– Не окоченела!.. – прошелестел голос Ариджита.
– И не упала! – произнёс Кратуман чуть погромче. И вдруг резко обернулся, осветив факелом стену за спиной.
Утах невольно вскрикнул. Он подумал было, что барельефы и впрямь ожили, и одна из фигур протянула холодную каменную руку, коснувшись плеча Кратумана.
Но барельефы остались неподвижны.
Жрец сказал:
– Кажется, я понимаю… – голос его дрожал, и эта дрожь передалась остальным.
Сначала все молчали, а потом Омах рыкнул:
– Ну!.. Во что мы на этот раз вляпались?
Кратуман разглядывал барельефы.
– Что?.. – сказал он с опозданием. – Н-нет… Просто… Я вспомнил одну легенду. Очень древнюю. Даже среди каламитов её уже почти забыли… Я бы никогда не подумал… Я полагал, это просто сказка…
– Нам эта сказка чем-нибудь угрожает? – нетерпеливо вклинился Омах. – Это какое-то проклятие?
– Нет… Не думаю. – Жрец поднял факел, пытаясь лучше разглядеть изображения, сделанные под самым потолком. – Мне кажется, здесь показаны события, следующие одно за другим, – сказал он. – Возможно, вот здесь – начало: люди, приносящие жертвы и строящие город… А вот здесь – корабли… Много кораблей… Воины в длинных плащах высаживаются на берег… Битва… Осада замка… Похоронная процессия… Странное предание, у которого нет конца.
Ащух попросил:
– Не томи, друг!
– Мы все – внимание! – добавил Ариджит.
Наступила тишина. Только огненные языки тихо потрескивали и гудели, сражаясь с мраком.
– Очень давно, – начал рассказ Кратуман, – несколько тысяч лет назад, наверное, Дакшинадик населяли чернокожие люди. Был этот народ многочислен и силён. Многое умели они, но особенно преуспели в магии и колдовстве. И достигли в этом такого могущества, что едва ли не сравнялись с бессмертными богами! Испугались боги, что чернокожие власть у них отнимут, и решили извести их. Стали искать средство – сколь не сильны небожители, а древние обитатели Дакшинадика в чарах своих были не слабее, и нельзя было истребить их с помощью волшебства. Догадались боги, что лишь другие люди способны одолеть аборигенов, и стали искать племя, способное противостоять колдунам. И нашли – где-то далеко в океане, на обширном острове, богатом плодородными землями и медной рудой. Умели островитяне выплавлять из руды металл и делать из него оружие, а постоянные войны между княжествами закалили воинов телом и духом. Умели и корабли строить, преуспев в мореплавании не меньше, чем в военном искусстве и кузнечном ремесле… И вот однажды какой-то рыбак вытянул в свою лодку огромную рыбу и хотел уж было оглушить её ударом дубины, как рыба обратилась к нему, заговорив человеческим голосом: «Отпусти меня, человек! Я открою тебе страшную тайну!» «Какую тайну ты откроешь мне?» – спросил тот, изумлённо. И рыба сказала: «Повелитель мой, бог морей Эн;, разгневался на вас за то, что посягнули вы на его стихию – океан, сооружая корабли и лодки и плавая по водам, словно рыбы. Потому через месяц поглотит ваш остров пучина вместе со всеми, кто на нём есть! Единственная возможность для вас спастись – сесть на корабли и отправиться на север, где вы найдёте земную твердь и сможете заново отстроить свои города». Отпустил рыбак рыбу и, не медля, отправился во дворец князя, передав ему слова удивительного существа. Не знал человек, что рыба эта – сам бог моря Эна, и всё сказанное властелином вод – лишь хитрость. Но, как бы там ни было, островитяне принялись спешно готовиться к отплытию, связывая из тростника корабли. Много кораблей было построено, все жители острова поместились на них со своим имуществом, и, раньше назначенного срока, вышли в море… – Кратуман замолчал ненадолго, осветив факелом те барельефы, что изображали флотилию, и продолжил рассказ: – Долго скиталась по бескрайнему океану тростниковая армада. Часть кораблей пропала, сбившись с пути, но большая часть продолжала упорно держать путь на север. Удивительные и страшные явления вскоре стали происходить вокруг – то вода и небо поменяются местами, то вдруг исчезнут с неба звёзды, то вдруг небесный свод превратится в серебряное зеркало и отразит неведомые страны и невиданные города!.. И вот пристали корабли к берегу близ устья реки, которую нарекли Идагалом, Большой рекой. Сошли путешественники на земную твердь и возблагодарили богов своих, за чудесное спасение, обильными жертвами. Но не закончились ещё их злоключения, ведь не была завершена миссия, тайно возложенная на островитян небожителями. Узнал о прибытии чужеземцев правитель аборигенов. Был он самым могущественным чародеем – жил на свете несколько тысяч лет, а выглядел зрелым, полным сил мужем! Стал ворожить властелин, и – уж не знаю как – догадался о том, что чужеземцев боги прислали, на погибель его народу. А, узнав это, засмеялся: «Глупые боги! Разве эти жалкие пришельцы могут совладать с нами?» Вновь обратился владыка к магии и наслал на островитян мор, ураганы и полчища ядовитых насекомых. Но бессильны оказались чары колдуна против народа, знакомого со священной медью! Сберегла волшебная сила металла от беды, да и бессмертные небожители оказали посильную помощь. «Ладно! – вскричал царь. – Там, где не действует колдовство – поможет копьё и палица!» И кликнул приближённым, чтоб собирали войско…
– А что же островитяне? – перебил Утах.
– Я про это и рассказываю! – Кратуман сделал небольшую паузу и продолжил: – Могучую рать выставили аборигены Дакшинадика. Не было ей равной доселе! Словно полчища чёрных муравьёв, что выползают по весне из своих подземных гнёзд, покрыли темнокожие воины долину Идагал! Страшны были они в рогатых шлемах и в звериных шкурах, с лицами, раскрашенными красками!.. Вышли им навстречу островитяне в своих медных касках, сияющих на солнце, и длинных кожаных плащах, ниспадающих до земли; склонили тяжёлые копья с медными остриями; выстроились перед пехотинцами благородные мужи на четырёхколёсных боевых повозках, запряжённых ослами… И разбились рати колдуна о стройные полки пришельцев! Пали под ударами топоров и кинжалов, копий и булав, отлитых из жёлтого металла, грозные воины!.. Рассеялись по стране остатки великого некогда воинства!
– И что же, – вновь вмешался юноша, – пришельцы уничтожили всех прежних жителей страны?
– Не сразу. Сначала распространились они по долине реки Идагал, дав этой земле имя Калам – Отчизна. А потом продвинулись и в степи, назвав их Эденом. А затем и в Адридик пришли… Вот так, шаг за шагом, вытесняли каламиты, потомки островитян, темнокожих аборигенов. – Кратуман приблизился к одной из стен и поднёс факел к барельефу, где ряды воинов с прямоугольными щитами в руках штурмовали крепость, стоящую на скале. – Годы текли. Проходили века. Всё слабее и малочисленнее становились темнокожие. Всё могущественнее – каламиты. Лишь один город остался во владениях аборигенов. Словно огромный круглый щит, брошенный на землю великаном, простирался он. Каменный обод был у щита – крепкие стены. Словно умбон в центре его поднималась скала с цитаделью на вершине. В этой-то цитадели и жил чародей со своим семейством. Много было у него детей. А прочих потомков – не счесть! Но одну из дочерей своих особо любил повелитель. Была она совсем молода, и столь красива, что когда проходила по улице города, вставало даже у немощных старцев!.. Многие соплеменники колдуна сватались к ней. Даже князья каламитов, позабыв о вражде, являлись в город, пытаясь подкупить отца красавицы дорогими подарками и обещаниями вечного мира. Но никому не отдавал девушку чародей. Не находил достойных он среди соплеменников, а князьям отвечал: «Пусть лучше в руки смерти предам её, чем в руки врагов!» И вот решили каламиты силой взять город, истребив темнокожих, а заодно и овладев принцессой аборигенов. «Кто больше мужества проявит – тому она и достанется!» – так решили. Привели владыки свои полки под стены города. Началась многолетняя осада. Много раз выходили аборигены за ворота во главе со своим вождём, сражаясь с яростью обречённых. Много раз нагонял кудесник тучи, призывал землетрясения и ураганы, насылал на осаждавших болезни. Даже мёртвых поднимал из могил, бросая их в бой!.. Но всё было тщетно! По-прежнему хранили каламитов боги; по-прежнему никакое оружие не могло совладать с волшебной мощью меди!.. И вот уж гремят секиры о ворота города… Вот уж ворвалось воинство каламитов на улицы, сминая защитников… Вот уж к самым стенам цитадели подошли, готовясь взять штурмом последний оплот чародея… Видит колдун – не одолеет он врага. Последний час наступает для него и его народа! Взглянул он тогда на дочь свою – ту, за обладание которой так бились вражеские князья, и сказал: «Нет никого под небом, достойного тебя! Нет никого, достойного тебя и под землёй! А потому не достанешься ты никому из смертных! И даже смерть не овладеет тобой!» Когда ворвались в цитадель каламиты, когда пали последние защитники крепости во главе с чародеем, бросились победители искать красавицу-княжну… И не нашли. И никто из оставшихся в живых горожан не мог сказать им, куда пропала девушка. Решили каламиты, что отец убил её, и, предав город огню, убрались восвояси.
Кратуман умолк.
Утах спросил:
– А что же случилось с дочерью колдуна?
– Никто не знал, куда пропала девушка, – голос жреца, усиленный эхом, чуть заметно дрогнул. – Но рассказывали люди, что не умерла она! Не в силах был отец причинить ей вред! Спустился он с дочерью в глубокое подземелье. Страшное заклятие наложил на неё! А для верности трижды по семь воинов оставил охранять вход в подземный склеп, чтобы никто не смог проникнуть в усыпальницу!.. Сколько прошло с тех пор времени – никому не ведомо! Умерли древние города, и возродились вновь. Новые племена населяют Эден и Адридик… Но по-прежнему лежит в холодном мраке подземелья прекрасная княжна! Не живая, не мёртвая! Тысячелетия проходят, а красота её не меркнет, не касается тела тление, ибо саму смерть обманул чародей! Спит красавица беспробудным сном в саркофаге, не доступная ни богам, ни людям!
И обернулся Кратуман. И осветил пламенем факела мраморный алтарь и девушку, лежащую в нём.


В эпоху бронзы дети взрослели рано, и за свою короткую жизнь Утах успел повидать немало – дома и на охоте, в походах и битвах… Случалось быть свидетелем того, как выживают пронзённые стрелами и копьями воины, и как умирают могучие мужи от простого ушиба. Видел как женщины, защищая родные дома, обращают в бегство бывалых вояк, и как горстка храбрецов захватывает города… Чего только не случается под небом!
Но теперь юноша стоял лицом к лицу с чудом! С первым настоящим чудом, которое видел в жизни! Это настораживало и пугало!
…А потом Ащух кашлянул и предположил, совсем не в тему:
– Как вы думаете… если мы снимем её украшения… э-э… нам ничего не будет?
Омах заявил:
– Знаете, я человек бывалый… Я вам так скажу – если ты встречаешь что-то необычное, что-то из разряда вон выходящее, да ещё и связанное с колдовством – лучше руками не трогать, а бежать подальше и побыстрее!
– Вот это верно! – согласился Ариджит.
Но никто не побежал. Просто все по-прежнему стояли и смотрели.
Кратуман произнёс:
– Да, конечно… Но, вот, я иногда думаю… Мы столько всяких возможностей упускаем в жизни… Если мы просто уйдём… Не будем ли мы потом сожалеть до конца своих дней, что струсили?
– Струсили, что не решились потревожить покой мертвеца! – хмыкнул Уграх. – Сколько раз мы это делали!
– Как там ты рассказывал?.. – вспомнил Ащух. – Она не живая. Но и не мёртвая. Значит, её покой мы не потревожим.
– Всё не так просто! – возразил Омах. – Я и сам не боюсь обычных могил и обычных мертвецов. Но я остерегаюсь соваться туда, где пахнет магией. Особенно такой сильной! От обычного колдовства у меня есть амулеты и заклинания. А от такого, что сильнее самой смерти… Нет уж, лучше нам убраться отсюда побыстрее! Хватит с нас того, что мы заявились сюда непрошенными гостями! – И вдруг добавил, спохватившись: – Я ведь и не о себе вовсе забочусь, а о княжеском сыне! Я за него отвечаю, как-никак!
Но Кратуман не согласился.
– Почему «непрошенными»? В жизни ничего просто так не происходит. На всё – воля богов! Мы не случайно заблудились. И не случайно встретили эти развалины. И не случайно Утах свалился в это подземелье! Если бы богам это не было угодно, мы бы здесь не оказались!
Уграх кивнул и подтвердил, что, мол, верно – на всё воля божья! И, ничтоже сумняшеся, потянул диадему с головы девушки.
Молния его не поразила. И мёртвые стражи не вышли из своих ниш, чтобы поразить наглого грабителя… Просто диадема оказалась в руке воина.
Тогда и остальные принялись стаскивать драгоценности с рук и ног девушки. Сначала осторожно, нерешительно. А потом, осмелев – быстро и ловко… Пока ничего ценного не осталось более на погребённой…
А потом Утах произнёс:
– И что нам теперь с ней делать?
Омах пожал плечами.
– Оставим здесь. Крышкой закроем – и пусть себе лежит ещё хоть тыщу лет!
– Нет, лучше возьмём с собой! – усмехнулся Падатах. – Если не начнёт вонять в пути – выставим в Дьюшадрэтахе на всеобщее обозрение!
– А может, ты на ней женишься? – предложил княжичу Ащух. – Приволочёшь к отцу, прислонишь к стенке и скажешь: «Папа… только не падай!.. Это моя невеста!»
Благородные захохотали. Лишь Падатах почему-то не засмеялся. Он промолвил, когда вновь наступила тишина:
– А это мысль...
– Ага! – подтвердил Ариджит.
– Нет, я серьёзно!.. Насчёт невесты…Девчонка-то и впрямь хороша! А вот интересно – внутри она так же хорошо сохранилась, как и снаружи?
Наступила тишина. Внезапно так…
А потом вдруг Утах заметил, что детородный орган Падатаха медленно выпрямлялся, выдавая смысл только что прозвучавшей фразы.
– Вот если бы она взаправду была живой!.. – выдохнул Уграх.
– Смугленькая!.. – Омах сглотнул.
– Красивая!.. – согласился Ащух.
Падатах толкнул идею:
– А пусть Утах подставит нам задницу, а смотреть мы будем на неё!
– Ага! Сейчас! – огрызнулся парень. – Свою подставь!
Ариджит проговорил:
– Вообще-то… Если разобраться… Раз она как бы и не мертва…
И член его тоже начал увеличиваться в размерах.
Утах вновь перевёл взгляд на девушку.
В самом деле, мертвецы выглядят совершенно по-другому! Скверна просто истекает из них, подобно неприятному запаху. А тут… Парень не чувствовал ни отвращения, ни смрада. Разве только слабый аромат, похожий на терпкий запах трав, можно было уловить в воздухе, после того как был открыт саркофаг. А обнажённое тело казалось живым и полным той энергии и страсти, что присущи юности!..
И Утах почувствовал, что и сам возбуждается! Что ещё немного, и он сам выкинет какую-нибудь глупость… Впрочем, а почему обязательно глупость?..
Падатах первым протянул руки и сжал в ладонях груди красавицы… На мгновение Утаху показалось, что сейчас она откроет глаза… Но ничего не произошло.
…Ладонь Омаха скользнула по смуглому бедру девушки, по голени – и вернулась на бедро…
Уграх коснулся плоского живота и утопил пальцы в густых волосах, покрывающих лобок…
И следом четырнадцать рук ухватились за прелести нагой княжны, лаская груди, бёдра, живот…


…Слишком прост был этот мир. Слишком просты и непритязательны его люди, чтобы брезгливость и страх могли побороть в них один из самых древних и могучих инстинктов, существующих в природе! Тот, что заставляет мужчин и женщин искать близости друг с другом! Который зовут желанием, страстью, похотью… И на котором зиждется любовь. Да и не одна лишь любовь, впрочем…
И вот теперь, подчиняясь этому инстинкту, теряя остатки разума, стыда и моральных устоев (столь поверхностных, шатких и молодых по сравнению с древними первозданными силами, и столь разнящихся у разных народов, что не вызывает удивления – почему так часто и так легко человеческие существа попирают эти устои, подчиняясь власти грубых и примитивных влечений), тискали и мяли воины лежащее перед ними послушное и холодное женское тело!..
Первым не выдержал Утах – как самый молодой и страстный. Он сказал не своим голосом – громко и с надрывом:
– Не могу больше!.. Хочу её!
– А давай! – выговорил Омах. Тот, что больше других беспокоился о безопасности княжича!
И, как по команде, разом достали воины тело из саркофага, подняв на могучих руках – легко, словно пушинку!.. Двое поддерживали плечи и голову – чтоб не запрокидывалась назад. Двое держали её согнутые ноги – так, что девушка сидела, как в кресле… И Утах, не в состоянии сдержать дрожь (сразу почему-то очень холодно стало), накинулся на красавицу, прижался к промежности её членом – вздыбленным и крепким!..
И упёрся бессильно в холодные створки входа. Будто таран, которым пытались проломить смелые витязи ворота вражеской крепости, да не рассчитали – слишком прочными оказались ворота! Ударил таран бессильно в морёный дуб – и откатился прочь. Лишь слабую вмятину оставил на толстых балках, намертво соединённых самшитовыми клиньями!..
– Слюнями его, слюнями! – дружно загомонили благородные.
Утах и сам догадался. Плюнул на ладонь, смочил слюной головку члена – и повторил попытку. На сей раз удалось. Правда лишь головка и проникла в тугое, непривычно холодное влагалище – да и то с трудом… Утах дёрнулся несколько раз, застонал и сообщил:
– Кончаю!..
Горячее семя потоком хлынуло в лоно темнокожей красавицы. Увлажнило его и согрело. Поэтому товарищи парня, занявшие его место, оказались куда в более выгодном положении, легко погружаясь в бесчувственную любовницу на всю длину своих членов.


…Отдавшись во власть звериной похоти, благородные рычали и стонали тонко, не по-мужски, выли и кричали, говорили ласковые слова и ругались, в трепетном свете факелов насилуя княжну. Сильные, словно горные львы, они с лёгкостью управляли бездыханным телом, придавая ему различные позы или же двигая им так, как двигается объятая страстью женщина, впуская в себя горячий мужской стебель и подаваясь навстречу ему, трепеща от наслаждения!..
Избавившись от первой порции животворной влаги, воины захотели разнообразия, и Падатах первым погрузился в коричневое отверстие заднего прохода. Видя, как розовая головка, а следом и могучий ствол, растягивая анус, проникают в загадочную пещерку, укрывшуюся меж двух смуглых холмов, Утах мысленно порадовался, что не его задницу насилует любвеобильный дружинник!
А после и сам отведал красавицы столь необычным, но не менее приятным способом!..


…Сколько длилось это буйство плоти? Казалось, совсем не долго. Хотя не один и не два раза овладевали девушкой благородные, хотя сгорели все факелы, и под конец лишь два из них, медленно угасая, боролись с мраком подземной гробницы, чудилось им, что лишь часок и пролетел, пока любились они с темнокожей княжной, столь негаданно посланной им провидением!..
..Она лежала на меховом плаще одного из дружинников, заботливо подстеленном Утахом – юноша подумал почему-то, что девушке холодно будет на голом каменном полу. Как будто она могла что-то чувствовать!.. Не живая, не мёртвая. Всё такая же неподвижная, с маской безмятежного покоя, навеки застывшей на лице. Капли мужского семени тусклыми искрами блестели на животе и бёдрах её…
Воины сидели подле в кружок и молчали.
Потом Ащух – дверной проём был прямо перед ним – сказал чуть удивлённо:
– Солнце взошло!..
Все проследили за его взглядом. И увидели лучи света, падающие через горловину на дно колодца – где-то там, далеко, за погружённой во мрак комнатой с нишами и скелетами стражей…
Омах вздохнул.
– Что ж, пора. А то задницы себе отморозим, на холодном сидючи! – Он приподнялся, встав на колени. – Давайте-ка, положим её на место. Золотишко, конечно, себе заберём – ей-то оно ни к чему. А вот тело оставлять так просто, на съедение крысам, пожалуй, не стоит.
Утах приподнялся следом. Наклонился над девушкой и сказал:
– Спасибо, помогла ты нам! Без тебя бы мы, пожалуй, умом бы тронулись! – И покосился на Падатаха. – Жалко оставлять тебя одну, да что поделаешь – мы не чародеи, чтобы вернуть тебя к жизни… Прощай! – и опустился ниже, чтобы, вместо незнакомого людям Дакшинадика поцелуя, коснуться лицом своим лица смуглой красавицы…
…Глаза её, большие и тёмные, были широко открыты!


Утах истошно заорал и вскочил на ноги.
Высоким и звонким голосом вскрикнула девушка…
И вот тогда взревели от ужаса остальные воины!..
…Кто схватился за меч, кто – за шлифованный каменный топор, кто за амулет, оберегающий от злых духов… Прочь отпрянули, как от ярко и неожиданно вспыхнувшего пламени!..
…Девушка не кричала больше. Обнимая себя руками за плечи, словно пытаясь укрыться от холода невидимым покрывалом, она сидела на плаще, обводя живым, испуганным взглядом стоящих во мраке рослых воинов с занесённым над головами оружием…
А потом заплакала.


Утах первым пришёл в себя.
Может потому, что первым всё понял?..
Никто из смертных не знал, как разрушить наложенное колдуном заклятие! Никто и не догадался бы даже! А ведь ответ был прост – жарким мужским телом, пышущим страстью! Детородным членом, полным горячей крови! Живым семенем, обильно залитым в священный сосуд девичьего лона!..
Укрывая дочь свою от людей, понимал чародей, что мало на свете мужчин, способных отыскать подземную усыпальницу её, и ещё меньше тех, кто распалится при виде бездыханного тела! А тем более тех, кто решился бы совершить с телом этим акт любви!
Да только не знал он, что за века сгниют деревянные полы его дома, под которыми спрятан вход в гробницу, и однажды появятся на руинах замка семеро изнемогающих от страсти воинов, чьей любовной силы хватило бы на оживление целого гарема!..
… Видно, богам так было угодно!.. А может – и не богам вовсе, а тому самому кудеснику, что был сильнее самих богов и даже самой смерти!.. Кто знает…


…Утах медленно приблизился к плачущей девушке и опустился подле неё на колени. Осторожно взял за плечи –такие тёплые и живые… Заглянул в большие тёмные глаза, полные страха и слёз… И промолвил дрожащим от волнения голосом:
– Не бойся!