Малярные байки. журн. Русский Штутгарт

       или
       ВЗОРВАТЬ ЛИТЕРНЫЙ!

Однажды нас с напарником пригласили сделать ремонт в старенькой квартирке на Молдаванке. Хозяева тоже были не молоды. Их звали Раиса и Михаил. Сейчас эти имена вызывают определённые ассоциации, но тогда о Горбачёвых ещё никто не знал. Брежнев дырявил в пиджаке очередную дырку под четвёртую золотую звёздочку и откуда он знал, что его наградят? – Понятия не имею!
А мы тихонько строили свой маленький капитализм в отдельно взятых семьях, каждый по-своему.
Открою вам тайну – богатых маляров не бывает, (перерывы между заказами сжирают весь навар) но те, кто мог позволить себе приглашать нас, как правило, уже встали на путь построения индивидуального капитализма.
Наш клиент с Молдаванки, дядя Миша, строил фуражки. Нет, не абы какие, а офицерские, с безмерно задранной к небу тульей, кокетливые фуражки – паруса, за которые порой наказывали, как за не соответствующие уставу. Но разве что угроза вовсе утратить погоны заставила бы офицера отказаться от такого чуда. Сказать, что дядя Миша делал их мастерски – это всё равно, что не просто промолчать, а ещё и нагло повернуться к собеседнику не лицом.
Он делал их, как дышал – легко и естественно. Размещался он в малюсенькой каморке, скорее напоминавшей кладовку. Вот там и строил дядя Миша свои шедевры.

Мы обдирали старый набел, расшивали трещинки, починяли (автор употребляет здесь оригинальную терминологию одесской малярки) алебастром, заведенном на извести маленькие дырочки и трещинки и чистым алебастром дырки побольше, вытаскивали из стен все старые гвозди и шурупы, оставляя простор для творчества при развешивании картин и фотографий после ремонта на новые места, дядя Миша строчил. Короткие и длинные очереди его оверлока сопровождали всё время нашего пребывания в этой гостеприимной квартире.
Иногда, перекуривая перед очередным, сто первым взлётом на стремянку (потолки были не 2.40), мы глазели на его работу.

Было что-то завораживающее в том, как, держа в строго определённой позиции три разноцветных куска сукна, скажем, зелёный – для верха, чёрный – для тульи и красный для канта между ними, он быстро и легко подавал их левой рукой на оверлок. Педаль нажимал ногой, а правой рукой даже иногда жестикулировал.
- Я, ребята, тружусь каждый дрррррррррр день с утра дррррр до ве дрррр (неразборчиво). Вы дрр поверьте, дррр, я не жадный до де дрррррррр (неразборчиво), но люди дррр просят, ждут, обиж дрррррррр (неразборчиво). Да что там, дррррр, вы сами погля дррррррррр, ммне рабо дрр надо.
И он кивнул на толстенную пачку разноцветных конвертов, стоящих на полочке рядом с макулатурным изданием. Пачка потянула бы на «Три мушкетёра» и «Графа Монте-Кристо» вместе взятых. Разброс адресов впечатлял.

Дорогой дядя Миша!
Пишет Вам выпускная группа н-ского высшего офицерского училища из Владивостока. Один парень из нашего отделения был на каникулах у мамы в Одессе и привёз фуражку, что Вы ему сделали. Мы теперь все умираем от зависти и мечтаем о таких фуражках.
Пожалуйста, очень просим, дорогой дядя Миша, сделайте нашему выпуску фуражки! Мы вышлем Вам размеры всех голов и деньги вперёд, только согласитесь!
ПОЖАЛУЙСТА!!!!!!
Нам через месяц выпускаться.

- И что, возьмёте их заказ?
Дядя Миша печально покачал головой – У меня только две руки, а нужно и наше Артиллерийское училище, и Мореходку, и Николаевское, и Херсонское училище обслужить. Они ж меня, как эстафетную палочку следующим выпускникам передают, цену каждый квартал сами повышают, нарочного с деньгами за два месяца вперёд высылают. - Дядя Миша встал чуть размять поясницу. – А для этих парней я ничего не могу сделать.

- Миша, иди, перекуси с мальчиками (это мы с Саней – мальчики), я закрутку взяла, икру из синеньких и жареные перцы.
Дядя Миша неохотно выпускает из рук почти готовый, вывернутый наизнанку «берет» - верхушку от фуражки: - Рая, может тебе таки не надо столько закруток делать? Мы ж их за две зимы съесть не успеваем, даже с помощью Буртманов!
Я наворачивал вкуснейшую икру из синеньких, как у нас называют баклажаны, и часто поддевал вилкой очередной клинышек бархатного красного перца, плавающего в масле, щедро сдобренного чесночком. Саня тоже не отставал. Под эту закуску славно проскочили наши домашние бутерброды и, утолив первый зверский голод, я оглянулся вокруг. В кухне, где мы расположились, на буфете в одинаковых рамках стояло несколько фотографий.
- О! Так это ж Эллка – воскликнул я, увидев одну из копировальщиц с моей бывшей работы в инженерном прошлом.
- Да, это таки Эллочка, дочка наших старых друзей, Буртманов.
Эллка Буртман умела классно целоваться и я, вспоминая наше совместное пребывание в колхозе, слушал тётю Раю уже вполуха.
-…так я и говорю, Нюся, а чего вы никогда не делаете закрутки? Это ж как приятно зимой к столу что-нибудь оживить!
Нюся отвечает: «Ой, я вас умоляю, мине надо этот цурес? Чтобы я заместо пляжу и нашего Чёрного моря, чтоб оно било нам здорОво, отут в собственном поту купалась»?!
А Додик, ну, Эллочкин отец, говорит: «Чего мы не делаем? Мы таки очень делаем! Нюся, а ну неси НАШУ закрутку»!
А я продолжаю, мол, зимой же у маляров хуже с работой, я ж знаю, а так – какая – ни какая поддержка…
- Так Эллкин папа – маляр? Я не знал. А чего ж Вы его не позвали, тётя Рая? – удивляюсь я.
- Додик не хочет с нас денег брать, а я так не могу, да и не хорошо это между своими, дома разговоры всякие, я знаю? Нет, это должны делать чужие люди.
Рая задумывается, но потом спохватывается и продолжает:
- Так слушайте дальше, Додик открывает консервным ножом банку, что ему Нюся принесла, мы все кричим - зачем, зачем, полный стол уже (мы тогда Песах гуляли), но он таки вскрывает банку до конца, а там… сотенные в рулончик плотно скручены!
- Видишь, Раечка, мы таки да делаем закрутки!
Хохоту было… Ой, Додик – это умора!
- Эллка, видать, вся в него, такая же приколистка – добавляю я.
Эллка немного косила и наш комсорг, Женька Юфидин, (это когда я в СКБ работал и с дипломом в пользу прокорма семьи ещё не распрощался) однажды на корпоративной, как это нынче модно называть, вечеринке грубо пошутил:
- Не пойму, на кого Эллка смотрит, на Саню или на Сергея Витальевича?
А она ему тут же оборотку:
- Будь у меня хоть восемь глаз, на тебя ни один не посмотрит!
А ещё вспомнилось, как Юфидин утром, в колхозе, после хорошего сабантуя, что мы устроили, поменяв два ведра картошки на ведро деревенского, домашнего вина, глядел с ужасом в это ведро с разъеденной до состояния губки эмалью.
- Ребята, вы только посмотрите, что мы пьём!

Мы славно поработали в той квартире, атмосфера была лёгкая, домашняя, жаль только, не уговорили тётю Раю на более современный материал для потолков – водоэмульсионную краску.
- Известь здоровее! – убеждённо аргументировала она.
- Да, но известь низкого качества – возражал я.
- Так купите высокого, я же плачу!
Но высокого в Одессе не было…

Уж не знаю, в чём там было дело – в проходящем по Прохоровской допотопном, конвульсионно трясущемся трамвае, или в том, что дом был уже старым и «дышал» всеми своими стенами и перекрытиями, в паршивой извести, или дрянном, перемороженном гипсе, но через неделю после окончания большой комнаты, по потолку пролегла пара едва заметных, буквально нитяных трещинок. Конечно же, они пролегли именно там, где мы их тщательно починили.

БОльшая грязь была уже позади, обои поклеены, окна после покраски выскоблены и помыты, даже кошка Нахес* не металась в бешеном испуге по неузнаваемой, всегда прежде спокойной квартире, а умиротворённо вылизывала свои балетные конечности на родной подстилке фуражечного цвета слева от телевизионного кресла.
Нас так хорошо принимали! Мы старались вовсю, работали аккуратно, и даже собрали большой мусор перед оклейкой обоев, (эта операция требует чистоты).
Дядя Миша и тётя Рая были простыми людьми, но у нас сложились предельно корректные, можно даже сказать, деликатные отношения.
Мы спрашивали, а не помешает ли тут ведро с клеем, который мы хотим замочить на ночь? Они – а не помешает ли нам, если после уборки большой грязи мы наденем не свои грязные «гавы», а их тапочки?
- Ах, что Вы, конечно, никаких проблем!

Что греха таить, многие из клиентов предпочитали приглашать именно нас, бывших инженеров, элементарно боясь сопутствующей традиционно пролетариату грубости и хамства. Некоторые – просто не зная, как следует контактировать сегодня с рабочими. Можно ли их одних оставлять в квартире? Что дОлжно просить, а что следует требовать? Ведь эти отношения, возникая в новой эпохе, требовали и новых стандартов, не говоря уже о том, что многие наши клиенты ранее и думать не могли о покупке подобных услуг, не имели и никакого опыта.

Однако философия – философией, а нам было страшно неудобно в этой ситуации. Мы уже подумывали, то ли снова расшивать трещинки, то ли расстаться счастью денег в качестве отступного? Ну, очень уж ситуация была неприятная!
Это ж надо было проработать душа в душу с хозяевами почти две недели, чтобы приплыть к такому финалу! Так заботиться о благодатной атмосфере и радоваться её чистоте, чтобы в итоге вляпаться!
Очевидно, все эти эмоции легко читались на наших кислых физиономиях.
И тут тётя Рая без всяких предисловий начинает рассказывать анекдот…

Однажды муж приходит с работы, а жена ему и говорит: «Давай, перехвати быстренько, я уже подогрела, и идём в кино, у нас билеты на 19:30.»
- Слушай, давай не пойдём, у меня что-то живот целый день крутит, пучит, неудобно как-то, ну как я там, в кино?.. – уговаривает муж.
- Ой, шо ты переживаешь?! Фильм про партизан, начнут там стрелять, взрывать, ты же знаешь как там у них, а ты под этот тарарам легко решишь проблему со своими газами.
Короче, уговорила. И вот сидят они в зале, его распирает со страшной силой, а эти скоты, партизаны, как назло, не стреляют, не взрывают, а тихонько подбираются к сильно охраняемой железнодорожной ветке, где должен пройти ужасно секретный литерный поезд, о котором никто-никто не знает. Но партизаны таки знают и всеми силами стараются его взорвать.
Бедный мужик держится уже из последних сил, и даже пару раз вставал, чтобы уйти совсем, но люди начинали шикать, а жена притянула его за рукав обратно.

И вот, уже в самом конце фильма, когда вот-вот зажжётся в зале свет, они таки сняли тихонько часового, подкрались и подложили бомбу…

Гремело так раскатисто и громко, что бедняга легко, быстро и с кайфом пустил ветры, его совсем не было слышно! Стало так хорошо, легко, и фильм такой симпатичный, и вообще…
Только один ворчливый гражданин с большой лысиной, сидевший на ряд ближе к экрану, громко проворчал:
- Это надо было полтора часа подкрадываться, чтобы взорвать эшелон с дерьмом!

Но дядя Миша нас успокоил:
- Ничего, ребята, идите с миром, эта трещина была, есть и будет. Нас не будет, дома не будет, а трещина будет! Мы ремонт уже сколько раз ни делали, а она спокойненько вылезает снова. Не переживайте, всё путём, вы честно отпахали, я ж видел! Вы думаете, я строчу, так я не вижу? Я всё вижу!
И мы распрощались и ушли.

Когда я встречаю на улицах военных в фуражках с высокой тульей, я вспоминаю дядю Мишу, чтоб он был нам здоров, и его дрррррр, его ловкие пальцы и тётю Раю с её закрутками, и эту чёртову трещину.

__________________________________________
* если кто не знает, так нахес на идише - счастье