Ящер и лучница

рассказ

Сидит ящер в золотом кресле,
Под ореховым кустом,
Орешечки лущит.
"Жениться хочу!"
"Возьми себе девку,
Которую хочешь,
Которую любишь".

Народная детская считалка


Обречённый на одиночество
1
Шут;м проснулся с криком петуха. Повалялся немного в постели, а потом решительно сбросил одеяло и поднялся на ноги.
Спал он во дворе, рядом с домом, где соорудил некое подобие лежанки в виде низкого помоста из связанных вместе жердей. Конечно, по ночам было ещё прохладно – весна, как-никак – но проводить ночь в пустом, тёмном доме не хотелось. Другое дело – на открытом воздухе: яркие звёзды и луна, шум ветра в листве, загадочные, но совсем не страшные звуки близкого леса… А если вдруг хищник пожалует на хутор – на то овчарки есть, и копьё с дубинкой, что всегда стоят подле постели.
Два большеголовых короткошерстных пса, что спали рядом, вскочили с земли и радостно завиляли хвостами.
– Рыжий! Зубастый! Доброе утро! – Парень потрепал собак по шее. – Что лаяли ночью? Зверь приходил? Или из людей кто?
Те весело заскулили в ответ – мол, ничего, всё в порядке! Зубастый припал к земле и принялся легонько покусывать ступню хозяина. Собственно, за эту свою склонность пёс и получил такую кличку.
– Ну-ну, не балуйся! – ласково пожурил Шутум. – Сейчас дам вам позавтракать, а потом займётесь отарой. – И сказал вдруг, словно отвечая на вопрос, хотя ни одна, ни другая овчарка ни о чём его не спрашивали: – Нет, я, конечно, знаю, что овец уж ощипывать пора, но сегодня не могу. Сегодня у меня другое дело, куда поважнее! – Юноша заулыбался, подумав о чём-то приятном.
...Дом его стоял в лощине, образованной заросшими лесом горными склонами. Длинная глинобитная хижина без окон и с двумя дверьми. Одни вели в комнату с очагом и постелью на земляном возвышении, глиняными кувшинами на полу и кухонной посудой, что стояла на деревянной полке, прилаженной к стене. Другие, пошире, позволяли попасть в ту половину, что предназначалась для коров, овец и свиней.
Правда, коров у юноши давно уж не было. Шутум продал их в посёлок, потому что после смерти родителей со скотом стало тяжело управляться даже при помощи собак.
За домом возвышался навес. Под ним, в загоне, разделённом надвое, под охраной овчарок и ночевали летом те две дюжины овец и десяток свиней, которыми владел парень.
Шутум отворил ворота загона, выгнав за ограду маленькую отару. Потом выпустил свиней. Те были в бурой шерсти и мало отличались от диких кабанов. Вместе с родителями во двор выбежали, радостно похрюкивая, поросята, чьи спины и бока украшали продольные полосы.
– Пасти! – приказал юноша. Мог и не говорить ничего – умные псы знали, что делать.
Сам Шутум был слишком занят сегодня, чтобы уделить четвероногим обитателям хутора больше времени. Без преувеличения можно было сказать, что сегодня решалась его судьба. И оттого парень был взволнован и счастлив!
Спустившись к речке, которая протекала в нескольких десятках шагов от дома (студёная вода с весёлым шумом сбегала по гладким валунам), юноша окатил себя с головы до ног из глиняного кувшина, охнул от холода, и принялся натирать волосы и тело белой мылящейся глиной – килом, которую принёс из хижины в кожаном мешочке. Глины этой в окрестных горах было много, и сельчане даже торговали ею и платили подати храму бога Шард;, что в городе. Каждый год, после сбора урожая, прибывали в посёлок солидные писцы и при помощи загадочных знаков заносили на берестяные свитки, сколько зерна и шерсти, вина и белой глины отправляют в город земледельцы.
Правда, сам Шутум гостей не видел. Он никогда не бывал в посёлке. А писцам недосуг было тащиться в горную глушь. Свою долю податей (собранный в дуплах мёд диких пчёл, сушёные грибы и ягоды, шерсть и кил) парень оставлял в условленном месте, откуда её и забирали сельчане.
…Он так яростно тёр себя ладонями, что пару раз ненароком поцарапался когтями. Ну, да ничего! Главное – быть чистым! Женщины – они не любят, когда от мужчины плохо пахнет. Шутум даже умастился благовониями, которые его научила приготовлять мать – из смолы сосны и кедра, и пахучих трав. Быть может, именно этот пряный аромат смягчит сердце красавицы Кицикилш;г. А заодно будет приятен богам – им ведь не принесёшь достойных жертв, если не совершил омовения, не предстал перед ликом их чистым – телом и душой!
Приведя себя в порядок, Шутум причесался костяным гребешком (ох, и больно же приводить в порядок спутавшиеся длинные волосы!) и облачился в самый красивый из своих нарядов, сшитый матерью ещё для отца. Это была юбочка из шкуры леопарда – жёлтая с чёрными пятнами. В некоторых местах, правда, шерсть поистёрлась, и виднелись проплешины, но как бы там ни было, смотрелась одежда здорово, особенно с поясом, расшитым разноцветными нитками! Такую бы носить князю какому, или воеводе! Уж больно воинственный вид придавала она хозяину.
Юноша полюбовался на своё отражение в реке, где вода, заполнившая яму, была поспокойнее, подвесил на пояс гребешок, бронзовый нож и точильный камень, и обулся в сандалии на толстой подошве, без которых в горах обойтись тяжело. А после направился назад, к алтарю, воздвигнутому возле хижины из небольших плит известняка.
Ловко поймав одну из кур, юноша прижал её к груди, обратил лицо к небу и заговорил с Намки;нг, богиней любви, извиняясь за столь ничтожную жертву и прося хотя бы небольшой помощи в задуманном им деле.
Когда же заколол Шутум курицу и пролил кровь её на алтарь, он заметил вдруг орла, неспешно парящего в бездонной вышине над головой. И сердце радостно забилось в груди! Добрый знак!


Как удивились бы, наверное, непосвящённые, узнай они о причине всех этих приготовлений! Можно подумать, парень собирался совершить нечто из ряда вон выходящее! А ведь он намеревался лишь сделать признание в любви!
Но вот это и было на самом деле необычно и удивительно для юного отшельника!


…Её звали Кицикилшаг. Шутум впервые повстречал её примерно год назад. Он как раз отнёс в крошечную глинобитную хижину, предназначенную для обмена с сельчанами, корзину с ароматными сотами, окружённую гудящими пчёлами, и возвращался домой, шагая по берегу реки.
И вдруг услышал смех и голоса.
Зная, как не любят его деревенские, парень осторожно прокрался вперёд и, стараясь остаться незамеченным, взобрался на вершину невысокой скалы, нависающей над потоком.
Около дюжины девушек и молодых женщин собрались на берегу. Одни стирали бельё, с размаху колотя им об камни, другие чистили песком и мыли глиняную и деревянную посуду. А заодно брызгали друг в друга водой, визжали и смеялись.
Одежду они оставили на камнях чуть поодаль, чтоб не намочить, и тела их, смуглые и красивые, не прикрытые даже клочком ткани, едва не свели юношу с ума! В свои девятнадцать лет, он, что должен был, по всем правилам, давно стать отцом или, уж наверняка, возлюбленным одной из красоток, как это ни ужасно, был девственником! Даже полюбоваться представительницами прекрасного пола парню удавалось крайне редко, в основном издали, – а потому сейчас, снедаемый страстью, он поедал глазами прелести крестьянок, не подозревающих о присутствии чужака!
А потом Шутум увидел её!
Кто-то окликнул: «Кицикилшаг!» И она обернулась. И поднялась с корточек, глядя через плечо…
И сердце юноши ёкнуло. И дыхание остановилось на несколько долгих мгновений!..
Сколько лет ей было? Четырнадцать? Или пятнадцать? Или тринадцать даже – девушки в мире этом созревали рано, и рано старились, потому и выглядели подчас старше своих лет…
Она была само совершенство! Высокая и стройная. Возможно, несколько худощава по местным меркам, зато длиннонога! С острыми грудками, изящными руками, ещё не огрубевшими от тяжёлого труда. Чёрные волосы её, густые и волнистые, ниспадали за спину, прикрывая смуглые ягодицы, а одна непослушная короткая прядь всё время падала на лицо. И тогда девушка отбрасывала её назад мокрой ладонью. И улыбалась, показывая ровные белые зубы.
И глаза её, огромные и чёрные, с длинными ресницами, улыбались тоже!..
Что-то случилось с Шутумом. Как зачарованный смотрел он на девушку – и чем дольше смотрел, тем меньше оставалось в нём вожделения! Парень любовался ею, будто красивым водопадом или чудесным видом, что открывается с горы на долину сквозь прозрачный, незамутнённый дымкой осенний воздух! Он восхищался каждым движением её тела – тем, как грациозно двигается Кицикилшаг и как ловко и без видимых усилий обрушивает на мокрый валун стираемое платье, даже тем, как ставит она на гладкие камни ступни свои с маленькими пальчиками, украшенными розовыми ноготками…
Каждую черту девушки, каждый жест её пытался запомнить Шутум! Заметил даже царапину на правой икре; и красное пятнышко на левом предплечье – наверное, след от ожога. Запомнил даже, какое бельё стирала она, и где заштопано оно было, и где испачкано…
И вдруг к отшельнику пришло осознание того, что не просто так повстречал он сегодня девушку. Что какую-то очень важную роль сыграет она в его жизни! И когда понял он это, захотелось подняться на скале во весь рост, помахать рукой приветственно и воскликнуть: «Здравствуй, Кицикилшаг!» И посмотреть, как удивится она!..
И Шутум испугался! Вздрогнул и сильнее прижался к нагретому солнцем камню. Нет, не время сейчас! Нельзя так сразу! Надо спросить совета у богов, заручиться их поддержкой! Потом только… Да-да, потом!..
И страх прошёл. И на душе стало очень тепло и радостно!


…Он много раз представлял себе их встречу. То у реки (когда девушка пойдёт стирать бельё или чистить посуду), то по пути на поле, куда понесёт селянка обед отцу и братьям; то на винограднике…
Она, ничего не подозревая, будет идти по тропинке, а Шутум встанет за поворотом, опершись плечом о ствол дерева. И когда девушка поравняется с ним, скажет весело: «Здравствуй, Кицикилшаг!» Она, понятно, вскрикнет от неожиданности, выронит ношу из рук и совсем уж, было, решит испугаться, когда парень протянет ей букет цветов, собранных на лесных полянах. И промолвит: «Это тебе!»
Кицикилшаг, несомненно, опешит. А потом неуверенно возьмёт букет, посмотрит удивлённо на россыпь мелких цветов, переведёт взгляд на юношу… И вдруг улыбнётся тихонько. И скажет: «Спасибо».
…А потом они пойдут рядом (Шутум даже поможет ей нести, что там будет у неё), и юноша будет говорить непринуждённо: «Ты не думай, что я такой… Это я только внешне не красавец, а так – не хуже многих ваших парней! Взять, к примеру, Луд;га, ухажёра твоего… (Кицикилшаг сразу смутится, отведёт глаза и скажет быстро: «Ну вот ещё… Вовсе он не ухажёр…») Что в нём хорошего? Только ведь внешность и есть! Он грубиян и дурак – разве ты не видишь, как он обращается со слабыми? Да и девушки для него – только чтобы получить удовольствие. Сегодня он с одной, завтра – с другой…»
Потом он фантазировал, как будут тайком встречаться они, и как однажды родители Кицикильшаг всё узнают и, конечно, возмутятся. И отец с сыновьями придут намять Шутуму бока. Но удивлены будут порядком, что царит на хуторе, добротным домом, ухоженным скотом, и невольно проникнутся уважением к юному отшельнику. А потом ещё узнают, что Кицикилшаг беременна. И разведут руками – ну что теперь поделаешь?..
А пока Шутум только готовился к знакомству. Редкий день проводил он без того, чтобы утром или в полдень, или вечером не спуститься к посёлку, высматривая девушку, и часами наблюдая за тем, как доит она коз, чешет или моет овечью шерсть, прядёт в компании подруг, или же ткёт на нехитром, из нескольких жердей, станке, поставленном прямо на открытом воздухе. А иногда удавалось послушать, как поёт она (и представлялось тогда, как будет она ткать и прясть на хуторе, и петь для Шутума), и сердце начинало стучать сильнее!


Принеся жертвы, юноша отправился за цветами.
На лугу стояли здесь и там в густой траве прутики цикория, усыпанные голубыми звёздочками. А ещё рос клевер, ромашка, душистые метёлки полыни... Шутум быстро собрал букет – пёстрый и пахучий, перевязал его прочным стеблем цикория и взглянул на небо.
Солнце было ещё низко, но парень всё равно боялся, что провозился слишком долго, а потому припустил бегом – сначала лесом, а потом – по тропинке, что вела в посёлок.
Он бежал быстро и легко, не чувствуя усталости, окрылённый добрыми предзнаменованиями. В один миг, казалось, спустился по горному склону, поросшему густым лесом, пересёк речку по мостику из пары переброшенных через неё брёвен, миновал виноградник, полный молодых побегов, зелёных и сочных, – и пересёк ещё один поток, на сей раз поменьше. Туда, где сливались вместе эти реки, женщины и девушки постоянно приходили за водой, для стирки и мытья посуды.
Именно туда, и в одиночестве, собиралась прийти сегодня Кицикилшаг (ещё вчера парень подслушал её разговор с Лудугом). Для юного хуторянина всё складывалось как нельзя более удачно!


И всё-таки Шутум опоздал! Кицикилшаг уже была у реки. Присев на корточки возле полной грязного белья корзины, она готовилась приступить к работе. И она была не одна, а с Дамх;л, подругой своей. Собственную корзину та поставила на землю и самозабвенно несла чепуху о девушках, что поссорились из-за какого-то парня, и о «том самом молодом воине», что сопровождал в посёлок жреца в прошлый раз и который от неё, Дамхул, просто без ума и скоро обязательно пришлёт отцу сватов… Потом, конечно, заберёт её в город и – далее последовал подробный отчёт о привольной городской жизни.
Шутум улыбнулся. Смотри-ка, все только и говорят, что о любви! Да и как иначе – на ней ведь всё зиждется!
С лихорадочно колотящимся сердцем он наблюдал за подругами. С одной стороны, план его, так хорошо продуманный, трещал по швам, ведь парень намеревался пообщаться с девушкой наедине! Но, с другой стороны, – подумал он, – это даже хорошо. Кицикилшаг, возможно, не так сильно испугается. Дамхул, конечно, потом всё разболтает, но и это не так плохо: для родичей Кицикилшаг сватовство отшельника не станет неожиданностью.
Шутум неслышно спустился к реке. Встал, прислонившись к скале в нескольких шагах за спиной юных селянок, стиснув в кулаке свой букет. И замер, не в силах заговорить. Он так долго ждал этого момента – казалось бы, всё продумал и всё знал до мелочей… А вот теперь боялся открыть рот!
Парень поднял глаза к небу, надеясь увидеть какое-нибудь знамение, но увидел лишь облако, наползающее на солнечный диск. Шутум прошептал тихонько молитву, обращённую к Намкианг, потом набрал воздуху в грудь и промолвил, стараясь говорить спокойно и непринуждённо:
– Здравствуй, Кицикилшаг! Доброе утро, Дамхул!
…Они обернулись одновременно.
И взвизгнули. И отступили назад, очутившись по щиколотку в холодной воде (Дамхул едва не упала, поскользнувшись на мокрых камнях). Вскрикнули ещё раз, вытаращенными от ужаса глазами глядя на стоящее перед ними чудовище!..
Ибо безобразен и страшен был Шутум!
Лицо его покрывала серо-зелёная чешуя, щетинясь мелкими остриями на месте бровей и переходя в крупные пластины на лбу и темени. Из-под пластин этих пробивались пучками длинные волосы, ниспадая за спину. Носа почти не было, будто отрезали его – лишь небольшой выступ с двумя длинными щелями ноздрей. Были подбородок без намёка на бороду, тонкие синеватые губы и человеческие глаза. Тёмно-карие.
Чешуя сбегала с головы на шею и обрывалась на плечах и груди, а на руках образовывала нечто вроде перчаток с рваными краями, едва достающими до локтей. На пальцах росли кривые когти; небольшие, но жуткого вида.
– Не… не бойся… – попытался вновь заговорить Шутум.
Он сделал шаг вперёд, глупо и смешно держа в протянутой когтистой лапе свой букет, – но девушки завопили не своими голосами и очутились уже по колено в реке.
– Уходи! Уходи! – кричала Кицикилшаг.
– Помогите! – верещала её подруга.
Шутум сам перепугался. Он совсем не представлял себе, что события будут развиваться именно так. Ведь боги дали ему понять, что всё будет хорошо!
– Пожалуйста!.. – промолвил парень. – Я не хочу ничего плохого!
– Помогите!! – продолжала орать Дамхул, рискуя сорвать голос.
Шутум вконец растерялся. Он совершенно не знал, что теперь делать! В мечтах своих парень не допускал и мысли, что девушка настолько ужаснётся при виде его! Может потому, что к самому себе он привык и не находил свою внешность такой уж отталкивающей.
Наверное, он сбежал бы. Просто повернулся и кинулся прочь… Если бы имел ещё немного времени.
Но неожиданно у реки появился Лудуг с двумя приятелями-сверстниками. Услышав крики о помощи, он бежал со всех ног, сжимая в руке увесистый булыжник.
Лудуг был двадцатилетним парнем, сыном старосты и лидером деревенской молодёжи. Высокий и статный (синяя щегольская юбочка, перехваченная вышитым поясом; длинные волосы смазаны жиром и зачёсаны назад), организатор всевозможных проказ и главный забияка, ухажёр всех девушек посёлка, и которого, как подслушал однажды Шутум, следовало женить поскорее, чтобы избыток сил уходил на заботу о семье.
Юный отшельник перепугался не на шутку! У него уже случались неприятные встречи с Лудугом, а пару раз тот даже наведался с товарищами на хутор, и едва не разнёс там всё в щепы! Лишь из ненависти к изгою!
Шутум заговорил торопливо:
– Да всё в порядке, в порядке… Я просто – вот… – он показал букет, – я просто поговорить хотел…
…Он едва увернулся от камня! Тот врезался в скалу, и осколки брызнули в спину.
– За что?!..
Ответом его не удостоили. Ударом в лицо Лудуг сбил юношу на землю, а потом, при поддержке друзей, принялся избивать ногами, цедя сквозь зубы:
– Ах ты, дрянь! Урод мерзкий! На девок наших позарился! Вот тебе девки! Со свиньями своими сношайся!
Тот не сопротивлялся. Потому что боги не наградили его смелостью; а кроме того Шутум понимал – полосони он кого когтями, завтра вся деревня, вооружённая палками, заявится на хутор вразумлять его! Подобное было однажды в детстве, когда Ящер осмелился ухватить за локоть обидчика. И теперь он лишь прикрывал руками лицо, а колени подтянул к животу.
Потом Лудуг устал и спросил, тяжело дыша:
– Он вам сделал что-нибудь?
Кицикилшаг промолвила:
– Нет. Он просто подкрался сзади…
Лудуг напоследок пнул поверженного юношу и сказал:
– Ну, твоё счастье, урод! Смотри, ещё раз попадёшься на глаза – пеняй на себя!
Растоптанный букет валялся на земле. Лудуг отбросил его ногой и хмыкнул:
– Смотри-ка, ещё и веник какой-то притащил! – И добавил: – А ну, пошёл вон отсюда! Развалился!..
Шутум, плача, с трудом приподнялся и пополз на четвереньках. Потом заставил себя подняться на ноги и заковылял прочь. Всё тело саднило, и болела голова, которую задел кто-то из нападавших.
Юноша почти ничего не видел перед собой из-за слёз. Он удалился немного от реки, сел на землю, и плач его превратился в рыдания.
– Не хочу жить!.. – всхлипывал он. – Не хочу!
Он много раз думал о смерти. Вот и сейчас воображение рисовало ему картину того, как он поднимется на скалу и бросится оттуда вниз. И в тот же день охотники найдут его изувеченное тело и принесут его в посёлок. И тогда Кицикилшаг всплеснёт руками и воскликнет: «Он покончил с собой из любви ко мне!»
Но нет, не будет этого! Не будет девушка переживать смерть юного отшельника! Ведь она даже не попыталась заступиться за Шутума, когда его избивали!
И от этой мысли стало ещё горше. Потому что в одночасье рухнул созданный юношей мир, светлая мечта его была растоптана и осмеяна! И в самом деле – зачем жить?
Но умереть Шутум не мог. Потому что знал – душа его, холостого и не зачавшего новую жизнь, не найдёт покоя на том свете. Не пустят его за ворота города мёртвых, и обречён будет несчастный Ящер вечно метаться по свету в попытке обманом и хитростью овладеть какой-нибудь женщиной, дабы исполнить свой долг. И породить в мир ещё одного несчастного урода!
Так, как случилось, вероятно, с его отцом. С его настоящим отцом.
Вспомнив о родителях, Шутум поднялся на ноги и заковылял обратно на хутор. Войдя в хижину, он лёг на пол, и высохшие было слёзы вновь заструились по щекам. Юноша плакал и вслух жаловался матери своей, Мид;г, и Туру – мужчине, что воспитал его.
Они оба были здесь. Под полом хижины.


2
Некогда жили в посёлке Ашед юноша Тур и девушка по имени Мид;г. Тур был обыкновенным парнем – бойким и любознательным. Мидуг – обыкновенной девчонкой, озорной и работящей. Любви между ними никакой не было, просто однажды родные их решили, что дети как нельзя кстати подходят друг другу – и сыграли свадьбу. Невеста, узнав, кто станет её мужем, поначалу даже ахнула и расплакалась: вовсе не о таком она мечтала! А жених скорчил кислую мину, пожал плечами и руками развёл – вот не повезло-то!.. Но против воли старших не пойдёшь, – пришлось жениться.
И оказалось – не ошиблись родители. Молодые очень быстро подружились и вскоре вдруг поняли, что жить друг без друга не могут! А чуть позже Намкианг даровала юной женщине плод во чреве.
И всё бы хорошо, всё бы, как у людей, если бы не тяжёлая болезнь Мидуг. Боялись, потеряет она ребёнка, а то и сама умрёт, однако женщина поправилась и в положенный срок родила.
Да только когда вынесла повивальная бабка младенца из полутёмной хижины на свет, чтобы увидел его отец, – все, кто был подле, отшатнулись в ужасе, а новорожденного едва не уронили наземь!
Чудовище родила молодая селянка! Не человека – ящера!
Завопил несчастный отец, закрыл лицо руками и бросился прочь! Заголосили женщины, схватились за головы!..
…А потом, когда прошёл первый испуг и поулеглось горе, порешили везти ребёнка в город, в храм Шарду, дабы дал бог ответ, как поступить с уродом – убить его немедля или же есть тут знак какой-то тайный, людям неведомый?..
Немало подивились жрецы увиденному, и даже князь изъявил желание посмотреть на чудовище. Но вот представили младенца богу, и отверз тот уста свои и молвил:
– Высшим долгом и благом, установленным бессмертными для людей, есть брак. Каждый мужчина обязан жениться и зачать детей. И каждая женщина должна выйти замуж и родить, дабы не прервался род человеческий. Те же люди, что не исполнили этого священного долга или умерли какой-нибудь странной, противоестественной смертью, становятся демонами, и души их не уходят в мир теней, а остаются на земле. Скитаются несчастные призраки по миру, пытаясь, приняв человеческий облик, вступить в связь с живыми. Дабы хоть так родить или зачать, исполнив своё предначертание. Но, вот, только, лишь уроды рождаются от такой связи! Демон-скиталец стал отцом и этого ребёнка!
На вопрос же, как поступить с новорожденным, ответствовал бог:
– Пусть живёт. Не стоит лишать его жизни, дабы не разгневать неприкаянную душу. Но и с людьми рядом держать не стоит: скверна исходит от ящера!
Принесли жрецы слова бога крестьянам и вернулись они в Ашед, передав волю небожителя старейшинам. Те, в свою очередь, так порешили: мать из посёлка выселить вместе с ребёнком её. Пусть живёт на лесном хуторе, подальше от глаз людских. Ведь и её вина есть в том, что случилось – отдалась демону, облик мужа принявшему, не сумела отличить ночного призрака от человека – вот и неси теперь своё бремя! А Туру новую жену найти не возбраняется.
Но Тур, волю старейшин выслушав, разрыдался и вымолвил:
– Люба мне Мидуг! Не могу бросить её одну! Пойду и я на хутор!
Уж как отговаривала его родня и весь посёлок!.. Уж совсем отговорили, было, да вдруг замахал молодой отец руками и воскликнул:
– Нет! Не могу! Не могу предать её!.. Ночами спать не буду! – И залился слезами пуще прежнего!
…В горной пади выше посёлка построил Тур глинобитную хижину, выделив половину её для скота, а половину – для своей семьи. Распахал по весне большую поляну и засеял её ячменём, чтобы кормить жену и сына её.
На ребёнка поначалу и не смотрел несчастный Тур. Ненавидел его, в тайне надеясь, что заболеет дитя и умрёт – многие ведь умирают, не дожив до года. Однако редким здоровьем был одарён сын. А когда поднялся он на ноги и пошёл, заметил Лудуг, что походкой напоминает малыш деда своего.
И вот с той поры смягчилось сердце пахаря. И стал он добрее и приветливее с ящером. Тем более, что с тех пор детей у Мидуг не было, а мальчик, кроме своей наружности, ничем не отличался от других детей.
Вот тогда и дано было имя ему – Шутум, – Ящерица.


Странным это покажется кому-то, но первые детские годы счастлив был маленький Ящер. Любознательный и бойкий, он с интересом познавал окружающий его мир, границы которого поначалу не простирались далее двора, зажатого меж огромным глинобитным домом, загоном для овец и навесом над зерновыми ямами. За мальчишкой присматривало огромное чудовище рыже-бурой масти, у которого в крови было заложено заботиться о глупых овцах и маленьких детях. (Старая сука умерла через несколько лет, а щенки её служили теперь Шутуму).
Шутум помнил до сих пор, как не отваживался поначалу заходить в лесную чащу, что подступала чуть ли не к самому дому. Ему чудилось, будто там обитает что-то большое и страшное. Вроде Стража Леса, о котором рассказывал ему отец. Но день за днём мальчик подходил к деревьям всё ближе, пока не шагнул наконец в бросаемую кронами тень. И понял вдруг, что боялся напрасно.
С того дня границы мира намного расширились для него.
А вскоре Шутум стал помогать родителям по хозяйству, и даже сам пас овец и коров – хотя и не без помощи собак. Так что забот ему тоже прибавилось.
Он не страдал от одиночества: его скрашивало общение с матерью и отцом, игры со щенками, козлятами и ягнятами, весёлыми и жизнерадостными, как и сам мальчик. А ещё Шутум любил наблюдать за суетой муравейника и неспешной жизнью обитателей реки – раков и пресноводных крабов, невзрачной ручьевой форели, лягушек и тритонов…
Но потом счастливая жизнь закончилась.
Подружившись с лесом, мальчик стал забираться в него всё дальше и дальше, а однажды решил спуститься в посёлок, о котором знал от родителей, но где бывать никогда не доводилось.
Сначала его почуяли собаки. Залаяли на чужака, выскочили навстречу – и отчаянно, испуганно затявкали: они видели человека, но слышали запах змеи!
Потом мальчишку увидели дети. Они завопили и кинулись по домам. Шутум остановился в нерешительности, не понимая, что могло так напугать сверстников.
А потом навстречу высыпали взрослые. Некоторые были с палками и деревянными вилами. «Ящер! Ящер! – кричали они. – Сын демона! Убирайся отсюда!»
…В тот день Шутум впервые испытал боль и обиду от перенесённого унижения. И впервые узнал, вернувшись домой, что урод он, и Тур не отец ему, и что люди всегда будут его бояться и ненавидеть. Узнал, но принять не захотел.
Ещё не раз после того случая пытался мальчик подружиться с кем-нибудь из селян, но постоянно наталкивался на страх и ненависть, и нередко бывал бит.
И хотя он имел всё, что необходимо для существования – шкуры и шерсть для одежды, крышу над головой, молоко и сыр, мясо и творог, – чем взрослее становился, тем острее ощущал потребность в чём-то большем, нежели спокойная, но рутинная жизнь с родителями (Тура он так и продолжал звать отцом – а тот и не противился).
Ему нужны были друзья. Не старшие наставники, а равные по уму и воззрениям. И ему нужны были подруги.
…О таинстве зарождения жизни он узнал ещё очень маленьким. Да, впрочем, какое тут таинство, если ходишь за скотиной, и вся жизнь её от появления на свет и до смерти у тебя перед глазами! А ещё и родители пояснили многое. Ну, и они, конечно, нередко предавались любви, а когда в доме лишь одна жилая комната без перегородок – многое доступно взору. Да и не прятались родители, не допуская даже мысли, что в столь естественном и освящённом богами акте есть нечто постыдное.
Не мог припомнить Шутум, когда впервые испытал он ярое влечение страсти и когда впервые возжелал девушку. Но помнил, как засомневался однажды: сбудется ли его мечта? И тут же решил – сбудется! Не оставят небожители, помогут!
Впрочем, не стоит думать, будто к одной лишь пустой радости плоти стремился Ящер. И ему, неграмотному юноше, выросшему в горной глуши на восточной окраине Кургала, ведомо было, что не одни лишь сладостные ласки женщины делают мужчину счастливым! Нужно ещё, чтобы кто-то, очень близкий и желанный, просто ждал тебя дома! Чтобы где-то на земле билось любящее тебя сердце!


Постепенно Шутум привык к своему положению изгоя. Но из-за наивности своей, никак не мог понять – по какой причине облик его и происхождение вселяют такой страх в сердца людей, и что за скверну он распространяет? Впрочем, Лудуг не очень-то боялся скверны: омовение совершил – и ладно. Да и родители Шутума не ведали зла от сына. У них на хуторе так же родила земля, и коровы давали молоко, и хлеб, наверное, был ничем не хуже деревенского.
А внешность – так ведь среди нормальных парней порой встречаются такие уроды!.. Разве что чешуёй не покрыты! И ничего – никто не гонит их! Даже невест себе находят – в Ашеде, или из других посёлков привозят. А девушки-то – загляденье! И почему родители выдают дочерей за таких?..
Вот, Лудуг. Подлец подлецом! Он ведь не только Шутума преследовал, он и с другими ребятами посёлка – с теми, кто послабее – обращался без особых церемоний! Мог оскорбить словом, мог и ударить… Но девушкам он отчего-то нравился. Однажды Шутум даже подсмотрел как, укрывшись от посторонних глаз в чаще леса, Лудуг любился с одной из них, очень молодой и замужней!
Наблюдать эту сцену было сладостно! Но когда парочка накинула нехитрые одежды свои и удалилась, Ящер разрыдался. Он вспомнил лицо девушки, подмятой под себя Лудугом – прикрытые веки её и полуоткрытый рот, и негромкие восклицания, что вырывались из её груди… И ещё – глаза её, когда она, после всего, смотрела на парня. Сколько восторга и нежности было в них!..
Неужели никто и никогда не посмотрит так на Ящера! Неужели никто и никогда не примет его ласк? И не будет ждать у очага...


Амазонка
1
Ночью был дождь, и утром, в лучах восходящего солнца, лес сверкал миллионами алмазов, повисших на кустах и деревьях. Ледяные капельки искрящимся потоком низвергались на голову и плечи Нубанш;г, едва она невзначай задевала ветки. Это не удручало нисколько – забавляло даже: девушка привыкла переносить суровые холода горных зим, а утренняя свежесть и прохладная влага приятно бодрили её.
Она шагала обнажённой, лишь обутая в мягкие сапоги, перетянутые ремнями. Кожаный мешок с немногочисленными пожитками висел на широких лямках за спиной вместе с колчаном, откуда топорщились оперённые древки стрел. Да ещё пояс охватывал узкую талию. На нём висели кремнёвый нож и костяной кинжал, гребешок и красивый шлифованный топорик из диорита – им можно и рубить дерево, и сражаться.
А на плече покачивался огромный, сшитый из шкур тул с расстёгнутым устьем, где покоился натянутый лук. Вообще-то, тетиву следовало держать спущенной, чтобы не уменьшать упругую мощь лука, но здесь, в чужих землях, девушка не чувствовала себя уверенно, а потому держала оружие наготове.
Лес был полон птичьих голосов и хриплого лая косуль, топота копыт и мягкой поступи лап, хлопанья крыльев, журчания ручьёв и шума водопадов на бурных реках… Здесь, на южном склоне главного хребта, было не так мрачно, как по ту сторону перевала. Вместо дремучих буковых лесов росли дубы и кедры, и терпко пахнущие хвоей и смолой можжевеловые рощи, что охотно пропускали к земле солнечные лучи. А далеко впереди, когда удавалось разглядеть с полян, виднелись вершины южных гор – не тёмно-серые, вулканических пород, а светлые, выбеленные солнцем и ветрами, изъеденные дождями и талыми водами.
…Уже много дней прошло с тех пор, как навсегда оставила Нубаншаг дом своего детства и отправилась навстречу судьбе, известной лишь богам. По большому счёту, не так уж далеко она ушла – спустилась с северного хребта, на котором прожила все свои шестнадцать лет, пересекла широкую долину, и, преодолев затяжной подъём, миновала один из диких, нехоженых перевалов центрального кряжа.
Да только ведь горы – это не степь, про которую так часто рассказывала мать. В степи, если видишь, например, холм, то просто идёшь по направлению к нему, и рано или поздно достигнешь цели. А среди скал и ущелий нетрудно заблудиться даже бывалому охотнику! Выберешь себе направление – а на пути обрыв! Пока найдёшь, где спуститься или как обойти – вот уже и солнце село, надо готовиться к ночлегу. Иной раз и обрывов нет, да весь путь завален каменными глыбами. Хочешь идти вперёд – прыгай с одной на другую с вещевым мешком на спине. И смотри – не оступись: никто тебе тут не поможет, случись подвернуть или сломать ногу! Любая серьёзная травма – почти верная смерть, а потому лучше не торопиться.
А ещё надо охотиться и готовить пищу. Ну, подстрелить птицу какую или мелкого зверя, или гнездо разорить – не проблема. А вот если дождь прошёл – как развести костёр, чтобы приготовить пищу? Замучаешься!.. И опять же, потеряешь время.
И зверей надо остерегаться. Конечно, не каждый хищник опасен – он скорее убежит в чащу, почуяв запах человека. Но медведь или лев – от них добра не жди, особенно если старые они или калеки. Быструю лань догнать не могут, а вот тихоходной двуногой дичью полакомиться не прочь!
А ещё – люди!.. Их Нубаншаг тоже сторонилась. Людей она встречала на своём пути несколько раз. Дважды слышала говор на незнакомом языке, а спустившись в долину, пересекла широкую тропу с тянущимися вдоль неё двумя канавками. И увидела вдалеке повозку на двух колёсах, которую тянули по этим канавкам ленивые и послушные волы. На повозке сидел кто-то, но путешественница не отважилась показаться на глаза чужакам – мать говорила, что люди по всей земле боятся и ненавидят амазонок, а потому лучше держаться подальше от мест, где живут те, кто признаёт над собой власть мужчин.
…Но то было ещё до подъёма на главный хребет. Путь на гребень его прошёл без особых приключений, если не считать бегство от рыси, решившей, что девушка способна обидеть её котят, да однажды пришлось отсиживаться на дереве, пока по лесу шествовало стадо диких кабанов – тоже с молодняком, а потому злое и опасное.
Перевалив кряж (на вершине было очень ветрено и холодно, и висели тучи, оттого в двух шагах ничего не было видно), амазонка провела ночь в одном из сырых и неуютных гротов, укрывшем, правда, от дождя, – а едва рассвело, была уж на ногах.
С первыми лучами солнца холод отступил, и девушка избавилась от рубахи и куртки, спрятав их в вещевой мешок. И продолжила путь обнажённой, предоставив тело ласкам дневного светила, ленивому ветерку и ледяным капелькам дождя, висящим на листьях деревьев.


К полудню Нубаншаг вышла к реке, широкой и мелкой. И бурной из-за тающих на вершинах гор снежных шапок. Пришлось потрудиться, чтобы найти переправу, где река разливалась особенно широко, и напор воды не был чересчур силён и не грозил сбить с ног.
И вот тут её ждала новая встреча. И новое, по-настоящему опасное испытание.
…Осторожно шагая по колено в воде и держа над головой лук, девушка достигла противоположного берега. И вдруг, уже ступая на сухие камни, она услышала за спиной громкий всплеск, различимый даже на фоне речного шума. И непохожий на обычный плеск бегущей воды.
Миг всего потребовался, чтобы отшвырнуть сапоги и вещевой мешок прочь, а оружие изготовить для боя (спасибо, мама, за выучку!)! Одно движение – и стрела лежит на туго натянутой тетиве огромного, составленного из дерева и жил, лука, нацелившись кремнёвым жалом в грудь зверя!
…Не зверь то был!
Нагое двуногое существо в накинутой на голову и плечи медвежьей шкуре стояло в воде шагах в двадцати от амазонки. Лицо его закрывала кожаная маска в виде хищно скалящейся морды. Огромная, усаженная кабаньими и медвежьими клыками, палица раскачивалась в мускулистой руке.
Нубаншаг сразу поняла, что это мужчина. Потому что он был вооружён, а женщины оружия не носят. И эренм;, амазонкой, он не был: сложение не то – плечи широки, мускулы буграми… На другие отличия сразу внимания и не обратила.
И тут она вспомнила…
Мать рассказывала ей о необычном племени, которое звалось лудимш;хами. Обитало оно в горах, жизнь свою посвящало войне и колдовству и владело искусством превращения в волков и медведей. Отчего и носили члены его вместо одежды звериные шкуры. И хотя не пользовались оборотни в бою луками, не было им равных в сражении! Потому как не брало их никакое оружие кроме заговорённого. Или – оружия амазонок. Наверное, по той причине, что сами свирепые воины были в чём-то подобны амазонкам – не жили они постоянно на одном месте, и женщин среди них не было. А как умножалось их число – неведомо. То ли медведицы рождали им младенцев, то ли похищали лудимшахи детей из посёлков земледельцев… Наверняка известно было одно – лучше с десятком мужчин повстречаться, чем с одним оборотнем!
Вероятно, раздосадованный тем, что попытка подкрасться незаметно провалилась, воин зарычал и бросился в атаку.
Наверное, он просто не знал, что имеет дело с эренми, и рассчитывал на оберегающие его чары. А может, полагался на быстроту свою, – да только боги были заодно с Нубаншаг! Речная вода хватала воина за ноги, а донные камни, разъезжаясь, мешали бежать… И верно направленная руками богини-охранительницы стрела прошла могучее тело навылет; плеснув, нырнула в реку позади.
Из ранки – точно против сердца – хлынула алая кровь. Оборотень замер на мгновение, а потом вновь, как ни в чём не бывало, ринулся к юной амазонке!
Та прыгнула из воды на берег, отбросила бесполезный для ближнего боя лук и схватилась за топорик. Живучесть врага не испугала её – подчас смертельно раненый зверь живёт ещё долго и способен убежать от охотника, или атаковать его. Нубаншаг подумала только, что бить надо по коленной чашечке, дабы лишить лудимшаха способности передвигаться.
Но этого не потребовалось. Стрела исполнила своё предназначение, и оборотень, сделав несколько шагов, уже стоя на берегу, зашатался вдруг и повалился на спину.
С колотящимся сердцем, девушка осторожно приблизилась к поверженному врагу. Теперь она могла внимательнее рассмотреть представителя другого пола, о коем ранее знала лишь по рассказам матери.
Он лежал, распластавшись на своём плаще, огромный и страшный. Тело его было покрыто редкими волосами, особенно густыми на груди – не лишённой сосков, но не по-женски плоской и мускулистой. Чудовищные руки, казалось, могли разорвать Нубаншаг на куски, подобно медвежьим лапам, случись им до неё дотянуться!..
И потом только она увидела его гениталии.
И окончательно поверила в то, что перед ней человек. Мужчина.
Девушка была удивлена немного. Она думала, уд мужской напоминает таковой у тура или зубра – приросший к животу и торчащий вверх, если хозяин будет стоять на задних лапах. Наверное потому, что в песнях и заклинаниях, которым она училась от матери, мужчина всегда отождествлялся именно с быком. Но детородные органы, которые Нубаншаг могла теперь лицезреть, были совсем не звериные и очень небольшие по размерам. Что ж, теперь она будет знать.
Амазонка приблизилась к мёртвому воину. И нагнулась, протянув к нему руку.
Теперь для неё оставалась ещё одна неразгаданная тайна – лицо незнакомца, скрытое под маской. Похоже ли оно на женское? Мать почему-то не рассказывала никогда, подчёркивая лишь ужасный облик мужчин, а дочь никогда и не спрашивала.
…Кто знает – приподними тогда Нубаншаг маску, и жизнь её, вероятно, сложилась бы совсем по-иному. Но у богов были свои планы относительно судьбы девушки.
И они направили стопы соратников убитого оборотня к реке.
Двое воинов, одетых в медвежьи шкуры и с масками на лицах, появились на берегу. Замерли на мгновение, увидев труп товарища и склонившуюся над ним амазонку – и с рёвом звериным кинулись в воду!
Девушка отдёрнула руку. Метнулась на берег, подхватив на бегу лук свой и сапоги. Босая кинулась в лесную чащу, позабыв вещевой мешок. Главное – оружие в руках!
Сначала надеялась – отстанут. Но враги бежали следом, и там, за спиной, всё ближе и ближе, слышались топот ног, рык и треск ломаемых ветвей.
И тогда юная лучница поняла, что ускользнуть не удастся. И что не может подпустить врагов слишком близко, так как не устоит в рукопашном бою!
И она обернулась лицом к оборотням и натянула лук. И крикнула звонко, призывая охранительницу свою:
– Богиня моя! Встань рядом со мной!
Стрела нырнула в зелёную листву склонившихся книзу ветвей и прободала одного из преследователей. А девушка кинулась в сторону, топча сухие ветки и острые камни и не замечая боли.
Лудимшахов было с полдюжины. Одного амазонка только что убила или серьёзно ранила, другой продолжал погоню, а злобный вой остальных слышался вдалеке. Ориентируясь на ответные клики своего соратника, воины помчались вдоль реки, стараясь обойти девушку справа.
Нубаншаг выпустила стрелу, затем ещё одну, но оба раза промахнулась, и теперь враг был всего в десяти шагах от неё!
Амазонка издала отчаянный крик и припустила изо всех сил! Ей нужно было пробежать совсем немного!..
Нападающий, наверное, обрадовался этому возгласу. Поверил в ужас юной лучницы. И ринулся вслед с удвоенной энергией, чтобы схватить Нубаншаг или сразить палицей…
И споткнулся о девушку, внезапно бросившуюся ему под ноги.
Сначала оземь грянула чудовищная палица оборотня. А потом и сам хозяин грузно рухнул вниз лицом, подняв в воздух тучу сухой листвы. И в тот же миг амазонка выпрямилась и рубанула топориком!
Шкура смягчила удар, но спасти не смогла. Прочный, крепче бронзы, камень проломил клиновидную кость, что на виске, и приподнявшийся было воин осел под собственным весом. И вытянулся неподвижно. Маска свалилась с него, но у Нубаншаг не было времени задержаться хотя бы на миг. Она побежала прочь от реки, вверх по заросшему соснами склону.
И эта уловка её сработала (да ещё и богиня помогла, сбив с толку врагов): лудимшахи продолжали бежать по берегу, а девушка тем временем мчалась в другом направлении, не замечая боли в исколотых в кровь камнями и сухими ветками ступнях.
Лишь много после, она сбавила темп и, прихрамывая, прошла ещё сколько-то, прежде чем опуститься на землю.
Похоже, мать была права в своём мнении относительно мужчин. Хотя, если честно, верить её словам не хотелось даже сейчас. Всё-таки, лудимшахи не совсем люди. А стало быть, и не совсем мужчины.


2
Амазонки обитали к северу от горной страны, называемой ими Кург;лом. С давних давен, отказавшись от мужского общества, кочевали племена их на степных просторах меж великими реками Идаг;л и Уруд;н. Перегоняли с места на место стада коров и овец, охотились, ловили рыбу… И жили большей частью в шатрах из войлока или шкур, которые во время перекочёвок ставили на большие тяжёлые телеги, запряжённые волами. Хотя иной раз оседали на одном месте, и тогда рядом с шатрами появлялись глинобитные хижины и возделанные участки земли, засеянные просом, пшеницей и ячменём, чечевицей и горохом.
Порой амазонки и торговлю вели с жителями посёлков и городов, меняя шерсть, шкуры, обработанные кожи и ткани на бронзу, соль и украшения. Подобно другим племенам, не брезговали они и грабежом, отбивая у пастухов охраняемый ими скот. Хотя к тем же пастухам и приходили по весне, дабы зачать от них и продолжить свой род.
Родившихся мальчиков относили в степь, оставляя на съедение зверям, и лишь девочек воспитывали, обучая чтить богов и богинь, что покровительствовали народу эренми, вести хозяйство и биться с врагами.
Огромный лук, составленный из дерева и проклеенный сухожилиями, как говорят, был изобретением амазонок. Выпущенные из него стрелы с лёгкостью пронзали щиты и доспехи княжеских дружинников, уязвимых для легконогих стрелков даже на своих быстрых колесницах.
Но и поражения приходилось терпеть лучницам. После одной из кровопролитных битв захватили воины в плен юную Туму;ш, дочь Галаз`эб. И, по праву победителей, овладели ей. Весь остаток дня истязали дружинники смуглую красавицу, проникая в неё всеми доступными способами! А, насладившись, связали и оставили в покое, веря, что окончательно сломили волю несчастной.
Но следующей же ночью, нащупав подле острый камень, перерезала амазонка путы и бежала из лагеря врагов.
Всю ночь шла она и лишь утром свалилась от усталости. И проспала до вечера. А когда солнце закатилось, вновь продолжила свой путь беглянка – на юг, к высоким горам и густым лесам, где, как надеялась она, не настигнет её погоня. Много дней шла она, нагая, голодная и без оружия, питаясь сырым мясом птиц и мелких зверей, которых удавалось убить камнем или палкой…
В самые безлюдные дебри забралась девушка. Построила шалаш, изготовила нож из куска кремня, копьё и лук. И начала обустраиваться на новом месте. Уж здесь-то, не сомневалась, её не отыщут.
К тому времени как новое живое существо, зародившееся в чреве её, сделало Тумуаш почти беспомощной, она успела обзавестись и добротным домом с плетёными стенами, обмазанными глиной, с крытой дёрном крышей, одеждой из шкур и заготовками для нового боевого лука, что сохли до поры, оставленные в хижине. Появилась и посуда, глиняная и деревянная, да и всё то, что необходимо по хозяйству.
А летом родила амазонка дочь. Вложила в руку её лук, дабы передал он душу свою девочке, и нарекла её Доброй Лучницей, надеясь, что имя это поможет дочери стать прославленным воином народа эренми.
Так появилась на свет Нубаншаг.
И, наверное, потому, что семя многих мужчин смешалось в чреве Тумуаш, девочка родилась красивой и сильной. Что ж, нет худа без добра.
Нубаншаг рано начала помогать матери по хозяйству, а лет в семь уже охотилась с маленьким луком на птиц и зайцев, умела расставлять силки и удить рыбу в заводях бурной реки, что протекала рядом с их хижиной. А ещё училась уклоняться от летящих стрел и драться – кулаками, копьём, ножом… Чтобы уметь противостоять не только хищному зверю, но и врагам, которые задумают покуситься на честь её, свободу или жизнь.
А по вечерам девочка любила слушать сказки и легенды, которые рассказывала мать. Именно так узнала она, о величии сотворённого богами мира, в котором обитает множество людей, чьё предназначение – служить бессмертным, воздвигая им храмы и святилища, жертвуя пищу и вино. И в благодарность за это боги вознаграждают своих верных слуг (вот только амазонки, верно, провинились в чём-то, раз небожители позволили врагам одолеть лучниц в том давнем сражении).
Рассказывала Тумуаш и о том, как бились эренми с мужчинами, стоящими на колесницах и одетыми в бронзовые латы. Как ловко сновали меж боевыми двуколками отважные лучницы, стрелами и дротиками сражая заносчивых дружинников!..
Тогда и задала вопрос Нубаншаг:
– А кто такие мужчины?
Этот вопрос поначалу даже смутил женщину. А потом она рассмеялась:
– Вот-вот, и я когда-то спросила об этом приёмную мать.
…В результате девочка получила достаточно размытое представление о том, что есть мужчины. Перед глазами её появился образ безгрудого существа с могучими руками и ногами, со страшным звероподобным лицом и детородным органом вроде того, что у зверей же. А ещё – со скверным характером, дурными манерами и мерзким запахом изо рта!
– Как хорошо, что ты убежала от них, мама! – воскликнула Нубаншаг в порыве чувств. – Мы ведь никогда больше не вернёмся туда, где живут мужчины?
Мать промолчала. На этот вопрос она пока не могла дать ответа.
А дочка была не в меру любознательной. И то ей расскажи, и это объясни… Вот, например, боги. Почему у них мужчины и женщины живут вместе, а если и ссорятся, то не доводят ссору до войны? И почему о многих небожителях можно сказать, кто их отец и кто мать?..
– Мама, мама, а кто мой папа?
Этот вопрос смутил Тумуаш по-настоящему. Она замялась, а любопытная дочка не отставала:
– Ну, что ты молчишь! Скажи, где мой папа!
…Была зима. За стенами хижины выл ветер – носа не высунешь! Огонь очага рассеивал сумрак, да плясал огонёк на конце фитиля, торчащего из наполненной жиром глиняной плошки.
Тумуаш стояла у ткацкого станка, протягивая утк;м поперечную нить. Глиняные грузила на продольных нитях, покачиваясь, клацали друг о друга.
– Он тоже был страшный?.. Ну почему ты молчишь?
– У тебя было много отцов, – вымолвила наконец Тумуаш.
– Как это?
– Когда я попала в плен к воинам князя, они изнасиловали меня. Их было много. Вот почему…
– Что такое изнасиловали?
– Всё ты хочешь знать!
– Да, хочу!
Слишком архаичен был мир Тумуаш, и люди в нём достаточно непосредственны и наивны, чтобы избегать подобных откровений перед детьми. Да к тому же, подумала амазонка, пусть так – пускай девочка знает и плохое. Иначе как научится бороться со злом, если не имеет о нём представления?
И она рассказала. И услышала очередной вопрос:
– Все мужчины делают это?
Тумуаш помедлила с ответом.
– Нет… Нет, пожалуй… То есть, делают все. Но есть те, кто соединяется с женщиной по её согласию, а есть такие, кто признаёт лишь свою волю.
– Значит, есть хорошие мужчины?
Амазонка ответила не сразу. Потом вымолвила негромко:
– Да. – И обернулась к дочери, сидевшей у очага на волчьей шкуре. – Да. Я знала одного. Он… Он был моим отцом.


…Вот с этого и началось!.. Теперь не было вечера, чтобы Нубаншаг не попросила:
– Расскажи ту историю!
И мать обязательно восклицала:
– Боги всемогущие! Вот наказание-то! Да неужто не надоело тебе одно и то же слушать?
– Не надоело, – признавалась девочка.
…События те были правдой. Ну, почти правдой. Тумуаш была хорошей рассказчицей, и что-то добавляла в любимую дочерью историю, а что-то выбрасывала за ненадобностью, и потому со временем повествование превратилось в небольшой рассказ, больше похожий на печальную сказку. Вот он.


3
Жил на свете великий воин по имени Шагх;л – Злое Сердце. Принадлежал он к разряду тех мужей, что, не получив от предков ни земли, ни тучных стад, ни громкого имени, сами добывали себе богатство и славу.
Злым и свирепым воителем был Шагхул. Собрал он вокруг себя таких же искателей приключений и наживы и рыскал с ними в степях и горных долинах, бороздил на быстрых ладьях зелёные воды океана, хищничая среди бесчисленных островов, разбросанных вдоль побережья. И не было дворца, не было города, где не пели бы сказители о его бранных подвигах и сокровищах награбленных, которые порой не могли вместить самые большие корабли!
…Давно миновала пылкая юность. Уж зрелость вступила в свои права, и седина появилась в длинных волосах и густой бороде воина, а он всё свирепствовал с армией своею, в одночасье обретая несметные сокровища, и спуская их без сожаления на пиршествах и за игрой в кости. Казалось бы – вот оно счастье! Остепенись, осядь на одном месте, обзаведись домом и семьёй… Но нет – всё будто бы искал чего-то неугомонный капитан. Или, быть может, бежал от чего-то, пытаясь забыться в странствиях, сражениях и попойках…
И вот очередная война загорелась в степях – повели князья свои дружины против амазонок: не хотели владетели мириться с соседством женщин, что оружие носят и власти мужской над собой не признают.
Обрадовался Шагхул, прослышав о кровавой забаве и, взяв с собою лишь юного возницу да оружие, поспешил сесть на самый быстрый из своих кораблей.
Сутки летела ладья. Без отдыха, сменяя друг друга, пенили гребцы вёслами воды… А в прибрежном городе купил Шагхул колесницу и две пары коней, чтобы то одну пару впрягать, то другую, не загоняя понапрасну.
Много дней катилась колесница среди лесистых предгорий и густотравных степей, минуя сёла и города, пересекая речушки и голые, бесплодные земли. И вот настиг Шагхул, к великой своей радости, армии славных князей, что правили городами страны Бах;сарит. С распростёртыми объятиями приняли князья знаменитого воина. Да порадовать уж ничем не могли: миновали битвы, не помышляли более амазонки о схватках с врагами.
Но не хотел Шагхул упускать шанс отведать жаркой битвы. В числе первых помчался он на колеснице своей туда, где большой отряд лучниц замечен был следопытами.
…Вот уж далеко за спиной остались благородные союзники. Вот уж и не слышно топота их коней, и одни Шагхул с возницей среди жёлтой травы, перекатываемой ветром, подобно морским волнам. Летит угрюмый воин, словно беркут, добычу высматривающий! Словно зверь хищный в поисках жертвы!
И выехал вдруг на дозор амазонок. Большие луки были у них в руках, и колчаны висели за плечами, почти лишённые стрел, рассеянных в сражениях.
Гикнул возница весело, хлестнул коней и повёл колесницу в атаку!
Кинулись бежать амазонки. Лишь одна осталась на месте. Послала она стрелу, да промахнулась сгоряча. Едва отскочить успела, когда колесница пронеслась мимо.
Посмотрел Шагхул на юную лучницу сквозь наглазья шлема, сиявшего огнём на солнце; усмехнулся мрачно. Мало среди амазонок красавиц: шрамами покрыты их тела и лица, рано теряют они красоту и молодость. А эта – загляденье просто! «Моей будет!» – решил пират.
И соскочил наземь. Лязгнули его броня, и наборный пояс, и тяжкий бронзовый меч… Страшен был звук тот, словно демоны смерти зубами лязгнули! Да не испугалась девушка. Натянула она тугую тетиву и послала во врага пернатую стрелу с костяным жалом.
Уклонился Шагхул, молвив:
–Хороша посланница! – И шагнул навстречу.
Вновь подняла амазонка лук и пустила стрелу с кремнёвым наконечником.
Сбил стрелу Шагхул ударом руки. Промолвил, усмехнувшись мрачно:
– И эта хороша! – А сам всё ближе!
Сверкнула карими глазами грозная красавица, – и что-то напомнил воину блеск этих глаз… Давнее что-то, полузабытое… Замешкался он. И пропустил стрелу пернатую, медным остриём вооружённую. Угодила стрела в грудь Шагхула, и лопнула от страшного удара: крепка была броня пирата – пластины кованой бронзы слагали её, тонкими ремешками скреплённые, чешуе подобные.
– А уж эта – лучше всех! – воскликнул Шагхул и, кинувшись к лучнице, опрокинул её наземь. Придавил её сапогом и засмеялся, торжествуя:
– Вот она, участь всех женщин!
И вдруг умолк. Нахмурился. Пропала усмешка в густой бороде.
Увидел он амулет на шее пленницы. Кабаний клык; у корня – оскаленная звериная морда вырезана, а от неё к острию узор тянется – словно грива львиная. Жмурится хищная морда, морщит нос, жуёт пропущенный между зубов кожаный ремешок…
Потемнело ещё больше лицо Шагхула. Словно туча закрыла собою солнце. Убрал он ногу с груди девушки и вопросил глухо:
– Откуда у тебя этот амулет?
Та как отрезала:
– Тебе что за дело?
– Отпущу, если скажешь!
– Матери моей, Галазэб, амулет этот.
– Где же мать твоя?
– Умерла она, – ответствовала амазонка, – разродившись мною шестнадцать лет назад. Только амулет свой и успела надеть мне на шею.
Пошатнулся Шагхул. Так, будто ударил его в грудь тяжкой пикой вражеский копейщик. Закрыл лицо ладонью. И потекли слёзы по бороде, изумляя девушку и возничего, остановившего подле колесницу свою.
И молвил тогда пират:
– Единственный раз любил я. Галазэб было её имя. Больше жизни любил я её! Весь мир готов был положить к её ногам! Да лишь амулет этот подарил, что своими руками вырезал… Смелая она была. И гордая. Не захотела моею стать… Однажды поутру не нашёл я её на ложе своём. Долго искал. Горы обошёл, равнины объехал!.. Опоздал! Умерла моя Галазэб на руках амазонок, родив на свет дочь. И умерло моё сердце вместе с ней и не оживало более. А дочь, мать сгубившую, я и видеть не желал!
Наклонился воин, поднял девушку, поставил на ноги.
– А ведь ты на неё похожа! И взгляд её!.. – И просветлело лицо Шагхула, и молвил он: – Галазэб я не спас, а тебя спасу! Поднимайся ко мне на колесницу, увезу тебя далеко-далеко, где ни бед, ни забот знать не будешь!
Повела плечом девушка.
– Не оставлю я своих соплеменниц! С ними росла, с ними и погибну, раз боги того желают! А увезёшь силой – сама с жизнью расстанусь!
Нахмурил брови Шагхул. Задумался.
А потом улыбнулся.
– Её дочь! Её характер! Её отвага! – И добавил так мягко, как ни с кем не говорил: – Встань на колесницу, дочка! Бывал я прежде в этих краях, знаю тайные тропы. Спасу твоих подруг!
И помчались они к измождённым долгими переходами и бессонными ночами лучницам. Те уж к крутому берегу реки подошли, не зная как переправиться. Ибо много было больных и раненых, и никто плавать не умел.
Повёл их Шагхул по берегу, указал брод, где вода ему самому лишь до пояса была. И перешли бы реку амазонки беспрепятственно, да послышался вдалеке гул конских копыт, лай псов и клики колесничих; засияли на солнце медные пластины лат и рогатых шлемов.
– Не уйти нам! – вздохнула девушка. – Нагонят, перебьют в воде!
Улыбнулся ей пират, заиграли искорки в его чёрных глазах.
– Ну, а я здесь на что? Разве дам в обиду дочку мою? – И велел вознице: – Ты тоже с ними ступай.
Засмеялся возница:
– Ты, Шагхул, никак хочешь всю славу себе забрать, а меня спровадить!
– Как воин говоришь! – пророкотал тот. – Что ж, будь по-твоему.
Не все амазонки к реке спустились. Одни старыми себя считали, чтоб беспокоиться о продлении своих лет, иные изранены были, и не желали стать для соплеменниц обузой; кто-то на благо подруг хотел послужить, прикрыв их отступление.
Посмотрел Шагхул ещё раз в лицо девушки, потом обнял крепко и коснулся носом своим её переносицы.
– Ступай, дочка! Не желают боги твоей гибели!
Попытался сначала капитан уговорить князей прекратить погоню. Возмутились владетели. Не насытились ещё кровью! Не слушали они доблестного воина.
И повёл тогда Шагхул маленький отряд на битву! Направил колесницу на ряды бывших союзников своих; зашипели в воздухе стрелы амазонок, ища себе в пищу мяса людского!
Пали убитые. Завыли раненые. Закипела брань!
Дважды вторгался Шагхул в отряды вражеские. Как горная река, разлившаяся по весне, опрокидывает деревья на своём пути, так и он свергал наземь благородных пехотинцев, и стрелков, и метателей дротиков… Дважды возвращался к обрыву берега воин и видел, что не все ещё переправились амазонки.
…Уж не было рядом с ним юного колесничего, и не тянули тетивы отважные лучницы. Один высился на страшной колеснице Шагхул, окровавленный, весь, как ёж иглами, истыканный стрелами и обломками копий. И промчался он сквозь войска княжеские в третий раз, и вновь к обрыву вернулся. И увидел, что беглянки уж на том берегу. А у самой кромки воды стоит дочь его. Приложила ладонь ко лбу, прикрыв глаза от солнца, и смотрит на израненного воина.
И тогда тихо улыбнулся пират. Отпустил он поводья. Опустился на колени. Положил голову в бронзовом шлеме на перила.
И повлекли колесницу кони – медленно-медленно… В вечность.


4
Долго потом сидела Нубаншаг неподвижно и смотрела в огонь. Виделись ей таинственные и грозные колесницы, запряжённые лошадьми, что похожи на безрогих оленей; и человекоподобные существа – мужчины, одетые в блестящую, словно полуденное солнце, одежду, неуязвимую для оружия. Слышался ей дробный топот множества копыт, крики и гудение тетив…
И представляла Нубаншаг себя посреди битвы, метающей стрелы, что били без промаха! Но вот – всё ближе враги, всё туже стягивается кольцо их вокруг отважной амазонки!.. И вдруг – словно сама богиня войны, сошла с небес – ворвалась в ряды недругов упряжка с лучником в кузове! И с криками ужаса бросились в бегство нападавшие, рассеялись по степи!.. А воин остановил подле девушки колесницу свою и прогудел голосом её матери – грубым басом, которым она изображала голос мужчин:
– Здравствуй, Нубаншаг! Наконец-то я нашёл тебя!
…Кем только она его не представляла! И одним из «отцов», узнавшему во сне от богов, что есть у него дочь, которую надо найти и защитить; и случайным витязем, полюбившим амазонку!..
Чем был тот рассказ для девочки? Почему из всех сказок и легенд, из всех историй о битвах, что знала мать, Нубаншаг предпочитала именно его? Лишь много времени спустя она сумела найти ответ на этот вопрос. В тот вечер, когда мать, закончив рассказ, добавила печально:
– Только зря всё это было. Нас всё равно догнали и те, кто выжил в бою, попал в рабство.
– Неправда! – горячо возразила дочь. – Ведь иначе бы не было меня! И… и вообще… Зачем тогда жить и умирать, если… если всё зря…
Она почувствовала, хотя и не сумела выразить словами то главное, что заключала в себе эта история. А заключала она надежду. Надежду на то, что не всё так плохо в этом мире. Что, несмотря на войны и обман, и грабежи, и насилие над побеждёнными, в людях остаётся ещё что-то светлое, доброе. И эта вечная доброта, дремлющая где-то очень глубоко, однажды прорывается вдруг на поверхность, вынуждая людей совершать великие поступки во имя любви и чести. И до конца хранить верность любимым. Даже если тех, кого любили, давно нет в живых.
И Нубаншаг верила в то, что когда-нибудь и она изведает чувство, которое зовут любовью. Что когда-нибудь и на её защиту встанет мужчина, облачённый в одежду из сияющей бронзы!
…Вообще-то мать говорила, что любят эренми исключительно друг друга. Понимая важность дружбы и наставничества, лучницы поощряли обычай, согласно которому женщины брали себе в подруги и любовницы юных девушек, которым стремились передать моральные представления племени, собственный жизненный и боевой опыт. С этих взрослых наставниц и спрашивали старейшины, если вела себя воспитанница грубо, отлынивала от работы или трусила в бою. Вот почему, чем старше становилась Нубаншаг, тем более печалилась мать её, что нет у дочери достойной подруги.
А та и сама тяготилась отсутствием рядом других людей, но по иной причине. Девушка совсем не прочь была бы обзавестись подругами, да только всерьёз любить одну из них не помышляла. Наверное, рассказ матери так повлиял на Нубаншаг, что дал ей иное представление о любви. А может, и то, что с раннего детства не скрывала Тумуаш от дочери тайну зачатия и рождения, и не раз обращала внимание её на соития животных и птиц, которые несложно было наблюдать. Потому, верно, и решила юная амазонка, что любовь (та самая, настоящая, страстная) – это между мужчиной и женщиной. Потому и мечтала, повзрослев, сойтись-таки с одним из тех самых существ, столь ненавистных лучницам, без единения с которыми, однако, невозможно продление человеческого рода.


Однажды Нубаншаг (было ей тогда лет десять) обнаружила капли размазанной крови у себя на бёдрах, и пришла к матери, удивляясь, как это её только угораздило пораниться. Но мать засмеялась и велела дочери совершить омовение, а затем принесла жертвы прародительнице Нинам; и прочим богам и богиням в благодарность за то, что новая женщина, новая эренми, пришла в мир. И вынесла из дома огромный лук – настоящий боевой лук амазонок, ассиметричный, со спущенной тетивой, намотанной на рукоять. Над оружием этим Тумуаш работала втайне от дочери и теперь преподнесла в дар как знак того, что девочка стала взрослой.
Правда, до совершеннолетия юной амазонке было ещё далеко. Пока не натянет она сама своё оружие – не считаться ей полноправной эренми, не быть воином!
И с тех пор не проходило дня, чтобы не пыталась Нубаншаг покорить упрямый лук! Наступая на нижний рог его ногой, налегала всем телом, пытаясь согнуть тугую пружину и дотянуться петлёй на конце тетивы до зарубки на верхнем. Месяцы проходили и годы, а лук всё противился девушке! Да не просто так – а всё обидеть норовил! То по руке ударит, то по ноге чиркнет, сдирая кожу! Только смотри, как бы не остаться без глаза или не лишиться зубов! И ведь обидно до боли – почти ведь уж и поддался!.. Ан нет – снова вырвался из рук!..
И вдруг однажды у неё получилось! Нубаншаг заверещала от восторга и побежала показывать матери!
Ей было тогда четырнадцать лет.
А два года спустя Тумуаш не стало.


Была зима с её непредсказуемой погодой. Утро в тот день выдалось ясное, и Нубаншаг отправилась на охоту. Ей не везло, несмотря на принесённые загодя жертвы – то стрела летела мимо, то звери чуяли лучницу и убегали до того, как та успевала прицелиться!.. Потому-то девушка далеко ушла от дома.
А к вечеру погода ухудшилась. Небо затянуло тучами, и началась пурга. Здесь, в горах, в отличие от тёплых степей, в зимнее время обычны и снег и метели. В страхе за дочь, Тумуаш отправилась встречать её и простыла на холодном ветру. Поначалу казалось, отвары из трав и молитвы возымеют действие и духи болезней, что вцепились в нестарую ещё, закалённую амазонку, отступят. Но той становилось всё хуже. И вот однажды Тумуаш поняла, что дни её в этом мире сочтены. И сказала дочери:
– Я умираю. Я это чувствую. Видно, я свершила то, что было предопределено мне. Теперь твоя роль исполнить своё предназначение. – Она замолчала, переводя дух. И продолжила: – Иногда я сомневалась – правильно ли поступила, когда убежала в горы. Наверное, правильно. Ты выросла, стала сильной. Ты теперь можешь постоять за себя. Тебе надо вернуться. К людям. К нашему народу.
Нубаншаг зарыдала в отчаянии. И воскликнула:
– Я никогда не покину тебя! Я буду жить здесь и ухаживать за твоей могилой, и приносить жертвы твоей душе! Иначе тебе там будет совсем плохо!
Мать попыталась улыбнуться.
– Эренми никогда не жили на одном месте подолгу. Наши могилы есть везде. Но души не страдают, потому что о них помнят. Ты ведь будешь поминать меня, где бы ты ни была – этого достаточно. – Она вновь умолкла, обнимая упавшую ей на грудь Нубаншаг. – И ещё… Ты не можешь остаться. Ты должна исполнить свой долг перед богами. Ты должна родить. И очень хорошо, если рядом с тобой будет находиться та, которая будет любить тебя и твоего ребёнка. Это очень важно, когда кто-то любит тебя и готов отдать за тебя жизнь.
– Как Шагхул, – промолвила девушка.
Мать прикрыла глаза.
– Шагхул мужчина, – произнесла она спустя какое-то время. – Мужчинам нельзя верить.
Потом женщина сняла со своей шеи амулет. Тот самый – из кабаньего клыка. И вложила в руку дочери.
– Это тебе. На счастье.
…Нубаншаг хотела не смыкать глаз всю ночь, но всё же задремала. А когда проснулась, мать уже не дышала.
…Как удивительно мало знала девушка о своём народе и обычаях его! Знала, что на похоронах полагается плакать и говорить какие-то особые фразы с пожеланиями умершим. Знала, что надо положить что-то в могилу из тех вещей, которые пригодятся покойному в мире мёртвых… Но знаний этих оказалось так мало!
Юная амазонка обмыла тело матери и завернула его, за неимением тканого савана, в медвежью шкуру. Затем привязала тело к носилкам-волокушам и потащила его на гору – туда, где они с матерью любили порой проводить время.
Склон был не очень крутой и лесистый. Он заканчивался почти плоской полянкой на вершине горы. Оттуда хорошо просматривался на юге Большой хребет с его вершинами, укрытыми снегом. А к северу простирались леса. Они спускались куда-то вниз, и за ними, далеко-далеко, в прозрачном воздухе, виднелась полоска жёлтого цвета, почти сливающаяся с горизонтом. Степь.
Обе амазонки приходили сюда, на вершину, в тёплое время года и подолгу сидели тут. Часто Тумуаш рассказывала дочери сказки или делилась опытом. А иногда они обе мечтали, как вернутся к соплеменницам и будут счастливо жить вместе, пасти общинный скот и участвовать в набегах за скотом тех племён, у которых правят мужчины. И, если понадобится, вместе сражаться с врагами. А однажды Тумуаш обмолвилась, что если бы пришлось умереть в горах, она желала бы упокоиться именно здесь, где летом, среди густой травы, встречаются даже метёлки ковыля – совсем как в степи.
И вот теперь, вытирая рукавом полушубка катящиеся из глаз слёзы, Нубаншаг волокла на вершину бездыханное тело матери.
Была оттепель, снег почти сошёл, и лучница без особого труда поднялась на гору и отыскала под снегом расщелину, которую заприметила ещё давным-давно. Талые снега и дожди так размыли серый известняк, что получилось несколько длинных ям разной глубины. В некоторых скопилась глина, и по весне держалась вода. Но большинство пропускали влагу внутрь горы и не наполнялись даже после сильных ливней.
В одной такой яме и схоронила мать Нубаншаг. Разгребла снег, уложила тело, пристроив рядом лук и стрелы, горшок с кашей и вяленое мясо. А сверху завалила камнями – благо, найти их было нетрудно. И воззвала к богам, моля их помочь матери спуститься в мир мёртвых и обрести там покой. И ещё просила, чтобы позволили они Тумуаш встретить наконец своего отца, который так славно бился за неё, дабы рассказала она отважному Шагхулу, что не зря погиб он!


Она вернулась по весне. Снег – грязный, свалявшийся, доживал последние свои дни в тени под скалами, а солнце уж припекало, и влажная земля рождала молодую сочную траву.
Нубаншаг была налегке. Потому что кожаный мешок с провизией и одеждой оставила внизу. Взяла только лук со стрелами, да несла, прижимая к груди, козлёнка, попавшего в силки накануне.
Козлёнка девушка заколола у могилы. Подняла его на вытянутых руках и опустила на землю. И молвила громко:
– Боги! Мать моя всегда приносила вам жертвы. Но вы всё равно не дали ей долгой жизни, а меня лишили единственного моего друга. И единственного человека, которого я знала. Что ж, мы созданы вами, чтобы служить вам, и не нам решать, когда покидать этот мир. Решите теперь и мою судьбу! Я не могу остаться здесь, потому что должна исполнить свой долг и породить новую жизнь. – Нубаншаг вздохнула и добавила: – К тому же, если я останусь, я просто с ума сойду от одиночества! Это вы понимаете: вы живёте вместе, и люди живут вместе. Значит, я должна идти к своему народу, найти своё счастье на земле. Но я ничего не знаю. Я не знаю, где искать эренми. Укажите мне путь! Дайте мне знак!
И она огляделась.
Боги молчали. Только ветерок, налетевший с севера, зашелестел травой.
– Дайте мне знак! Куда мне идти?
По небу очень медленно ползли белые клочья облаков. Они цеплялись за укрытые снегом вершины большого хребта.
Амазонка подождала немного, а потом воскликнула вновь:
– Ответьте мне! Или жертва моя слишком мала для вас?
Знакомый клёкот был ей ответом. И шум могучих крыльев.
Нубаншаг ахнула негромко и вскинула голову.
Огромный орёл пролетел над ней совсем низко, появившись словно бы ниоткуда! А следом за ним, но гораздо выше – ещё один. Распластав крылья, птицы заскользили по воздуху над горами и лесом.
Лучница протянула руку в направлении их полёта.
– Юг… юго-восток!.. Но там же нет степей! Там же нет амазонок! Там горы, горы, горы… И ещё, кажется, океан. Зачем мне идти туда?
Ей не ответили. Две птицы, медленно превращаясь в чёрные точки, по-прежнему удалялись в сторону Большого хребта.
Девушка кивнула. И сказала:
– Да будет так!
И, бросив последний прощальный взгляд на могилу матери, зашагала вниз по склону.


Встреча
1
Беда – настоящая, страшная, перед которой меркли все прежние мелкие горести, пришла внезапно!
Быть может, Шутум и впрямь источал скверну? А может, боги-охранители просто отвлеклись на время… Но так или иначе, кто-то из демонов вошёл в тело матери и не желал покидать свою жертву, несмотря ни на какие заклинания и лекарства. Мидуг бил озноб и мучила лихорадка, и день ото дня становилось всё хуже. Умерла она, не приходя в сознание.
А затем – новый удар!
После смерти жены Тур стал сам не свой. Похудел, потому что почти не ел ничего, постарел как-то сразу. И ходил, словно во сне. А потому неудивительно, что однажды, промахнувшись, ударил себя мотыгой по ноге. Несильно, хотя и до крови.
Уже к вечеру мужчина почувствовал жар. Думал, сон поможет, но утром ему стало совсем плохо. А ещё спустя сутки, умер и он.
Шутум схоронил отца под полом дома, рядом с матерью. Хотя принято было относить тела на кладбище, иногда особо уважаемых людей родные погребали прямо в своём жилище, чтобы дух покойного всегда был рядом, по-прежнему участвуя в делах семьи и помогая, по мере сил, оставшимся на земле.
Первое время юноша надеялся на то, что властительница загробного мира призовёт к себе и его, и он снова увидит родителей. Но время шло, смерть не приходила, и страшная рана в душе медленно заживала. Однако по-прежнему юноша приветствовал поутру самых близких ему людей, заходя в хижину, а, ложась спать, желал им спокойной ночи. И ещё советовался и обращался с жалобой в случае чего.
Он искренне верил, что родители его слышат и при возможности замолвят за него словечко богам. И, кто знает, быть может, пошлют вершители судеб счастье юному отшельнику.


…С того злополучного дня Шутум перестал наведываться к посёлку, решив всё время и силы отдать работе на хуторе.
Выщипывание шерсти у овец, что отнимало много сил и времени, особенно когда работаешь в одиночку, отвлекло юношу от печальных мыслей. А потом, засовывая шерсть в мешок и радуясь тому, как много её, Шутум подумал, что может упорным трудом скопить у себя этой самой шерсти, мёда, шкур, кила столько, чтобы хватило на рабыню. Отец, помнится, рассказывал, будто людей тоже продают на рынках. Правда, молодые и красивые стоят дорого, но ведь красота – понятие относительное. Можно приобрести красивую, но, скажем, покалеченную девушку. Допустим, без глаза. Или со шрамом на лице. Или без пальца. Такая наверняка дешевле обойдётся.
На душе у Ящера даже легче стало от этой мысли. Он представил себе, как приведёт девушку на хутор и как объявит ей о том, что она теперь свободна… Нет, не так! Сбежит ведь сразу! Сначала пусть поживёт. Пусть привыкнет. Забеременеет. Вот тогда можно сразу жениться. Тогда уж куда она побежит, если корни пустила, так сказать?..
Подобно остальным людям своего мира, Шутум не имел ни малейшего представления о генетике и атавизмах, а потому, не догадываясь об истинных причинах своего уродства, наивно полагал, что уж детей-то его боги одарят человеческой внешностью. Да, впрочем, он и не задумывался особо о детях: откуда им взяться, если нет жены!
Но затем пришла мысль, что за рабыней надо в город идти. А плату – шкуры, шерсть, глину и прочее – на плечах не унесёшь. Повозка нужна. Или хотя бы осёл. А где их взять? В Ашеде не дадут! Да если бы и дали – пустят ли такого урода в город? Ведь изобьют, как пить дать! Ладно ещё – не до смерти!
И Шутум вновь приуныл.
А потом стал фантазировать о том, как однажды на посёлок нападут враги. И он, Ящер, встанет на их пути с копьём и топором в руках, и будет биться, не подпуская к Ашеду, пока перепуганные и растерявшиеся жители не подготовятся к обороне. Его, конечно, всего изранят, и отбившие нападение сельчане будут оплакивать лежащего на земле павшего героя, и каяться в том, что так плохо относились к отшельнику прежде. А девушки будут так восхищены самоотверженным поступком его, что сразу влюбятся, и будут оплакивать вместе со всеми!..
А Шутум откроет глаза, с трудом разлепит непослушные губы и скажет им что-нибудь этакое… Мужественное. И с юмором. И потеряет сознание.
Но потом выздоровеет и после долгих уговоров возьмёт-таки в жёны одну из юных селянок. Возможно даже, Кицикилшаг. А, впрочем, скорее всего, не её.
…А на следующий день, поутру, когда проснулся Ящер, то понял вдруг, что мечты его и планы – всего лишь попытка убежать от правды!
Правда же была такова: он проживёт на хуторе один до самой смерти. И лишь собаки останутся его друзьями. Он будет видеть как появляются на свет новые щенки, как растут они и умирают… И как подрастают новые. А потом он и сам умрёт. И некому будет совершить над ним обряд бракосочетания, чтобы покойный вошёл в загробный мир хотя бы формально женатым. Некому будет оставлять пищу душе его, дабы не голодала она на том свете, поедая жалкие крошки, валяющиеся в пыли под ногами!..
Но страшнее всего, наверное, даже не смерть, не то, что после неё, а вот это существование на земле. Ибо нет для человека ничего ужаснее одиночества!


Как бы там ни было, вскоре Шутум вернулся к прежним своим рутинным будням. Он засеял огород, выстирал и вычесал шерсть с помощью больших деревянных гребней, подновил осыпавшуюся обмазку глинобитных стен, слепил несколько горшков, поставив их сушиться в тени (горшки обязательно получались «украшенными» бороздами от когтей)… Да стал готовиться к обходу ухожий своих – лесных участков с бортными деревьями и разломами скал.
И вот именно тогда, когда юноша уж оставил наивные мечты и как будто совсем покорился судьбе, случилось нечто, изменившее всю его жизнь.
Быть может, это родители?..
А может, просто, в светлых чертогах, где обитают бессмертные, кто-то из писцов выудил из сундука затерявшуюся в общей куче молитву. Близоруко поднёс к глазам, присмотрелся внимательно… И вскинул брови, пробормотав: «Что такое?..»


2
…В тот день, рано утром, принеся скромные жертвы, парень отправился в лес. Он намеревался обойти места, где ближе к осени можно будет собрать урожай ароматных, полных тягучего мёда, сот.
Работа бортника лишь несведущему покажется лёгкой. Следует проделать немалый путь, ибо редко когда деревья и скальные расщелины, облюбованные роями, располагаются рядом. У новых гнёзд надо расширить вход, чтобы удобнее было доставать соты, а на старых дуплах подправить деревянные заслонки, которые помешают медведю или кунице добраться до заветного лакомства. Да неплохо бы вырубить, вскарабкавшись повыше по стволу (именно высоко над землёй предпочитают селиться пчелиные семьи), новую борть… Не помешает ещё осмотреть деревья, у которых когда-то давно была срезана верхушка и сделано углубление, чтобы скопившаяся там вода вызвала гниение сердцевины и появление очередного дупла. Жива ли кора? По-прежнему ли бегут в ней соки? Ведь ни за что не облюбует рой мёртвое дерево!
…С топориком и ножом на поясе, с верёвкой на плече, Шутум поднялся в горное урочище, где ещё в прошлые годы заприметил немало старых дуплистых дубов.
Там было дико и тихо. Даже щебет редких птиц не мог побороть вековечное безмолвие древнего леса. Даже ветер, что налетал порой и беспокоил листву, не привносил оживления в суровый пейзаж, и как-то сразу замолкал; и тогда среди дряхлых кряжистых деревьев, вздымающих корявые ветви над валунами, скатившимися некогда с утёсов и на треть вросшими в землю, снова воцарялся первозданный покой.
…А потому в тиши этой Шутум не мог не услышать негромкого пения, доносившегося откуда-то издалека.
Сначала он подумал, что это река. Здесь и правда был небольшой поток – узкий и быстрый, а такие иногда поют очень красиво. Когда, например, вода прыгает с камня на камень или попадает в извилистый узкий каналец, прорытый ею в туфе. Или когда падает струёй в небольшую ямку. И потому может мелодично звенеть или ворковать, или громко журчать, шипя лопающимися пузырьками…
Но потом вдруг Шутум догадался, что реки обычно поют постоянно, не прерываясь. А эта песня то замолкала, то начинала звучать вновь – а то вдруг и фальшивая нота проскальзывала…
Это был человек. Точнее, женщина.
И это было странно: что она делает здесь? Грибам ещё не время, они появятся немного позже. Да и не ходят так далеко в лес поодиночке – лишь с подругами, да в сопровождении мужчин. Заблудиться тоже не могла – в таком случае женщины если не кричат и не плачут, то уж точно не поют. А то была именно песня. Совсем даже не грустная. Только слов не разобрать.
В предвкушении очередного небольшого приключения сердце парня часто забилось. … Конечно, он не собирался попадаться на глаза незнакомке (мало того, что перепугает до смерти – ещё, чего доброго, рядом окажется муж её или кто иной с копьём или дубиной – прибьёт на месте!), просто думал подкрасться тихонько и проследить, кто она такая и что делает.
А ведь и впрямь интересно! Будь женщина из какого лесного селения – тут и голову ломать нечего. Но не было посёлков в округе кроме Ашеда, это парень знал наверняка!
…Он двигался плавно и бесшумно (о, это он умел!) от дерева к дереву, припадая к стволам их и к корням. Ему даже стало казаться, что он и впрямь огромная ящерица, что крадётся к добыче…
Место тут было очень красивое. Речной поток выбегал на обрыв и падал с высоты в три человеческих роста множеством струек. Скала сплошь поросла косматым зелёным мхом, струйки сбегали по нему и хрустальным дождём сыпались в мелкое, по пояс, озерцо. Земля поблизости была утоптана и хранила следы множества лап и копыт.
И тут – мельком, за дубовыми стволами и за сеткой кустов, Шутум увидел мужчину. Ну, конечно! Так и есть! Верно, охотник. Взял с собой жену в помощники. Очень неплохо: вполне может статься, что захочет с ней поразвлечься. Вот тебе и зрелище!
Шутум приблизился ещё на десяток-другой шагов. Старое дерево, жившее только за счёт коры, попалось на пути как раз кстати. В нём зияло не то чтобы дупло – целая дверь! А с обратной стороны в толстой коре имелось несколько отверстий поменьше. Юноша тут же юркнул внутрь пустого ствола и выглянул из созданного природой окошка.
Охотник теперь был совсем близко. Видимо, решил искупаться. Он был без одежды и стоял, опустившись на колено, развязывая ремешки сапога. Развязал, выпрямился и скинул обувь.
И Шутум охнул!..
Потому что не было никакого мужчины! Потому что это она, верно, и пела песню!..
Это была девушка!
Конечно, перепутать её с парнем оказалось немудрено: чёрные волосы, как у многих простолюдинов, были коротко и неровно подстрижены (они падали на лоб слипшимися прядями). Поди, пойми издалека – кто это. Особенно если кусты да деревья мешают приглядеться!
Но уж теперь – как не увидеть!
Девушке было лет около шестнадцати, наверное. Совсем не похожая на Кицикилшаг, она, тем не менее, была необычайно красива!
Большеглазая, с чёрными плавными дугами бровей, высоким лбом и небольшой горбинкой на носу, которая придавала лицу её вид решительный и волевой. Груди с маленькими сосками походили на пару упругих, налитых соком плодов. Они соблазнительно колыхались при каждом шаге. Тело её казалось крепким и закалённым, а жирок под смуглой кожей был слишком тонок, чтобы скрыть мускулатуру, привычную к нелёгкому труду и длительным переходам.
Несколько шрамов на руках, бедре и голени не портили красоту незнакомки, даже напротив – добавляли этой красоте чего-то дикого, хищного! И очень кстати смотрелось на её шее ожерелье из просверленных волчьих и медвежьих клыков, амулет из кабаньего клыка и браслет из медвежьих когтей, охватывающий левую руку выше локтя (а в ушах висели серьги, в виде больших, покрытых ажурной резьбой, костяных дисков).
Когда девушка направилась к водопаду, сходство с лесной хищницей лишь усилилось – так грациозно и легко ступала она, будто готовая в любой момент ринуться в атаку или отскочить в сторону, уходя от опасности!
– О боги!.. – прохрипел Шутум, глядя на круглые ягодицы незнакомки, что напрягались и опадали поочерёдно с каждым шагом…
Бросив под ноги верёвку и топорик, он покинул своё убежище и последовал за ней к озерцу.
Девушка сначала огляделась – не потревожит ли кто?.. Потом опустилась на четвереньки и припала к прозрачной воде губами. Лучи солнца, что пронизывали кроны деревьев, заиграли на её теле яркими зайчиками...
Для Шутума, что притаился в двух десятках шагов позади, это было ужасным испытанием!..
Но он сдержался и ничем не выдал своего присутствия. Он привык сдерживаться.
…Обычно, собираясь искупаться, девушки из Ашеда сначала пробовали воду ногой, а потом заходили потихоньку, охая и повизгивая от холода. Но незнакомка, утолив жажду, просто выпрямилась и без колебаний сиганула в озерцо, подняв тучу брызг!
Она плескалась, словно ребёнок, смеясь и разговаривая сама с собой на каком-то чудном исковерканном языке, понятном и непонятном одновременно. А потом вылезла из воды на камень и, стоя на четвереньках, попыталась отряхнуться – словно зверь. Конечно, ничего у неё не вышло, и девушка вновь звонко засмеялась, подытожив вслух:
– Не получилось, не получилось! – Встала на ноги и наскоро вытерла тело ладонями, смахнув с кожи прозрачные капельки. И сказала: – Ну вот, теперь Нубаншаг чистая. Теперь она идёт спать. Богиня моя, ты будешь сторожить мой сон?
Затем незнакомка легла прямо на землю, где было побольше травы. И сказала с обидой в голосе:
– Проклятые лудимшахи! Из-за вас я лишилась всех вещей! Где теперь моё покрывало? Где моя тёплая одежда? – Посмотрела куда-то наверх и попросила: – Боги! Покарайте их за это!
Девушка положила рядом огромный, удивительным образом изогнутый, лук и колчан, откуда торчали длинные оперённые древки («Вот ты меня не покинул, ты молодец!»). А с другого бока пристроила каменный топорик и костяной кинжал («И вы тоже молодцы!»).
Шутум, что успел к тому времени вновь спрятаться в пустом дереве, отметил, что ни на теле охотницы, ни на оружии её не было ни кусочка металла, только камень и кость. Он готов был побиться об заклад, что и наконечники стрел у неё из того же материла!
Из какого дикого племени пришла она? И почему одна?
Девушка ещё раз, для верности, коснулась оружия, положила руку под голову и смежила веки. Наступила привычная тишина, которую нарушал только шелест ветерка, да плеск воды, сбегающей по скале.
Довольно долго Шутум стоял неподвижно, любуясь лучницей.
А потом вдруг понял, что девушка уже спит. И сердце парня заколотилось в предвкушении того дерзкого поступка, который он вознамерился совершить.
Шутум сознавал, что не может оставаться здесь вечно. Всё равно придётся уйти – сейчас или чуть позже. Так почему бы не попробовать?..
Он покинул своё убежище и осторожно, на цыпочках, приблизился к лучнице. Он и дышать старался как можно тише, опасаясь частым и громким дыханием своим разбудить незнакомку!
…Большая серая муха с оглушительным жужжанием опустилась на лицо спящей, поползла по щеке… Шутум вздрогнул от ужаса, но девушка даже не поморщилась: видно, глубок и крепок был её сон. Парень присел рядом на корточки и осторожным взмахом руки прогнал наглое насекомое – нечего осквернять такую красоту!
Кому же она принадлежит? Кто тот счастливец, что владеет таким сокровищем? Пусть странно она ведёт себя, и подстрижена коротко, и оружие носит, будто мужчина – что до того! Прекрасного не испортить ничем! Даже причёска как будто шла ей.
Шутум буквально пожирал глазами юную охотницу, восторгаясь каждой частичкой её тела! Вот, ресницы, например – разве настоящие ресницы это! Длиннющие и густые-густые! А груди – ухватиться бы за них и не отпускать до конца жизни! А плоский живот и узкая талия, наверняка ещё не познавшие родов!.. А роскошные крепкие бёдра, и треугольник курчавых волос, скрывающий то священное поле, которое надлежит вспахать мужчине!..
Юноша не удержался – протянул руку и коснулся едва-едва левой грудки лучницы. Девушка не пошевелилась, а Шутум просто задрожал от накатившей на него страсти!
И тогда появилась вдруг отчаянная мысль – будь, что будет – броситься сейчас на обнажённое тело, стиснуть пальцами тонкие запястья, вклиниться бедром меж её бёдер и прижаться крепко, вонзаясь в заветную раковину!.. Что она сделает? Как воспротивится? Ведь не сильней же она, чем он, закалённый трудом пастух, земледелец и бортник, что весь составлен из крепких костей и тугих мускулов! А из подслушанного как-то разговора Шутум знал – овладей девушкой, познай её первым – и она тебе покорится! Такова уж, говорят, женская природа!
Несколько секунд сидел он на корточках подле незнакомки сам не свой! Сидел, готовый переступить ту грань, что разделяет человеческое и звериное, дабы ястребом обрушиться на такую сладостную, такую доступную добычу!..
Не обрушился. Не смог. Вообразил себе на один только миг то, что последует за этим – крик девичий, борьба, кровь из расцарапанной когтями кожи её… Отважится ли он овладеть ей так? Получит ли то наслаждение, к которому стремится, овладев беззащитной незнакомкой силой?
И Шутум, что уж подался вперёд, вдруг зажмурился, тряхнул головой и отодвинулся. Нет, не сумеет он! А раз так – чего ещё ждать? Пора уходить!
…Звук шагов заставил юношу вздрогнуть. Кто-то приближался, ступая по травам и опавшей листве чересчур грузно, чтобы остаться незамеченным.
Мужчина!
Это первая мысль, пронесшаяся в уме. Ну, ещё бы – как можно, чтобы столь красивая и взрослая девушка была в лесу одна! Наверняка она тут помощницей мужу, отцу или брату, как парень и предположил с самого начала.
Шутум привстал и стремительно, но бесшумно метнулся прочь, к дереву со сгнившей сердцевиной. И, выглянув из дупла, обмер от ужаса!
Их было трое. Звероподобные мужи, заросшие косматыми волосами. Чёрные нечёсаные бороды их и шевелюры топорщились львиными гривами, оставляя открытыми лишь глаза, горящие безумным огнём! На ногах у них были мягкие сапоги, перетянутые ремнями, но из одежды – только медвежьи шкуры на плечах. Да ещё кожаные пояса, на которых болтались бронзовые ножи и оселки для заточки их. Огромные палицы, усаженные звериными клыками, раскачивались в руках.
Лудимшахи! Оборотни! Легендарное и страшное племя, населяющее глубины Кургала!
Юноше никогда прежде не случалось видеть их – он знал оборотней лишь по рассказам родителей. Неужели те самые, о которых упоминала незнакомка? Те, из-за которых лишилась она своего имущества!..
Лесные воины замерли на миг. Потому что увидели спящую девушку. Та как раз пошевелилась и повернулась на бок, ложась удобнее.
И тогда, как по команде, взревели лудимшахи не по-человечески!..
И ринулись к юной лучнице, взметнув над головами свои чудовищные палицы!..
…И одновременно бросился им навстречу Шутум, завопив истошно! Выпучив глаза, оскалив зубы и растопырив пальцы, вооружённые кривыми когтями, совсем позабыв о висящем на поясе ноже! Безумно и безнадёжно пытаясь защитить от гибели прекрасную незнакомку!
…Это было по-мальчишески глупо! Он, сносивший побои деревенских парней, даже не пытавшийся силой противостоять Лудугу, теперь, потеряв разум, кинулся в драку с непобедимыми бойцами, каждый из которых в одиночку способен был расправиться с десятком врагов!
Но не мог он просто стоять и смотреть, как человекоподобные чудовища увечат красивое тело девушки, сминают ударами нежное, почти детское лицо, терзают её тёплую, пробуждающую страсть плоть клыкастыми дубинами!..
Понимая, что может не успеть, Шутум подхватил с земли камень и замахнулся им, метя в ближайшего из лудимшахов!..


Нубаншаг оплошала! Резко пробудившись от криков, она привстала и начала шарить в поисках кинжала, который, конечно, и не подумал даваться в руки!..
И в этот момент она увидела существо, стоящее над ней с занесённым булыжником… И сжалась в ожидании удара…
Но тут же, проследив за взглядом незнакомца, оглянулась.
…Три оборотня в медвежьих шкурах на плечах улепётывали в лес. Огромная палица одного из них валялась на земле. Вопли ужаса и топот их ног затихали вдали…
Потом стало тихо.
А потом о землю тяжко и глухо ударил камень, вывалившись из руки существа.
И тогда Нубаншаг обернулась к нему и наконец ухватила кинжал. На всякий случай. И поднялась на ноги.
Она уже не боялась мужчины, что спас ей жизнь. Только сердце, не оправившееся от испуга, продолжало бешено колотиться!
В том, что он мужчина, девушка не сомневалась, хотя оружия при нём не было, а вокруг бёдер был обёрнут кусок белой шерстяной ткани.
Он был примерно на голову выше амазонки. Телом своим, стройным и гибким, незнакомец мало напоминал могучих лудимшахов. Мускулатура его была тугой и крепкой, но не выпирала под кожей буграми. По мнению амазонки, мужчина этот куда больше напоминал женщину, чем горные оборотни, но, правда, грудь его была столь же плоской, плечи шире женских, а таз уже. Ну да, они ведь не рожают и не вскармливают! Да и лицо – уж совсем особенное, странное, страшноватое даже с непривычки.
…С незнакомцем вдруг случилось что-то. Он заморгал, качнулся назад и отвернулся вдруг, прикрывая лицо когтистой, покрытой чешуёй, рукою.
Девушка сразу отметила, что не замечала чешуи у лудимшахов. Но тут же решила – кто знает этих мужчин? Вон, одни – большие, ширококостные, с волосатой грудью и руками, а иные стройные и безволосые… Они с матерью тоже немного отличались внешне.
Она догадалась, – надо сказать что-нибудь. И молвила скороговоркой:
– Вот спасибо тебе! Они уж, видно, два дня за мной шли! Я думала, что смогла убежать… – Воскликнула: – Кажется, ты их здорово напугал! Как это у тебя получилось? Вот уж ни за что не поверила бы!.. – И представилась: – А меня Нубаншаг зовут. Ты ведь мужчина, правда?


Шутум опешил.
Он ожидал чего угодно! Того, например, что девушка замахнётся на него кинжалом. Или завизжит и обратится в бегство! Но только не того, что она заговорит с ним, как ни в чём ни бывало!
Парень и не вник поначалу в смысл прозвучавших слов. А потом убрал руку, которой пытался прикрыть безобразное лицо свое и промолвил, запинаясь:
– Ты что… ты… Ты откуда? Ты что, одна здесь?
Девушка оглянулась, проверяя, не возвращаются ли враги. Потом быстро подняла с земли свой лук и положила стрелу на тетиву. Верно, на всякий случай. И заявила:
– Ты как-то неправильно говоришь. – Потом догадалась: – Ну да, ты же мужчина. Мужчины, они по-другому говорят. Вот, эти вообще бурчали что-то непонятное! – И добавила тотчас: – Знаешь, давай уйдём отсюда. А то вдруг они вернутся!
Парень был совершенно ошарашен. Он молча смотрел как девушка натягивает сапоги, а потом повторил свой вопрос:
– Откуда ты?
…Они бежали рядом. Парень заметил, что незнакомка умеет бегать по склонам очень быстро и ловко, как человек, выросший в горах. Пожалуй, она могла бы дать фору иному мужчине-охотнику! Шутум – и тот заметил, что едва поспевает за ней.
Лучница сказала на бегу, не оборачиваясь:
– Эренми. Это мой народ.
– Впервые слышу!
…Они сделали остановку возле истока маленькой речки, что ниже впадала в Ашед. Вода, журча, вытекала прямо из скалы и стекала вниз по уступам, покрытым известняковым налётом.
Они отдышались; потом присели и напились из ладоней.
Шутум всё ещё не понимал, почему девушка ведёт себя так, будто она слепа и не замечает его уродства. Он уж успел убедиться в том, что видит она замечательно, ни разу ведь не споткнулась во время бега! Он вспомнил рассказ отца о том, как в городе ему довелось встретить человека, беззастенчиво пристававшего к прохожим и болтавшего всякую ерунду. Может, девушка тоже сумасшедшая? Во всяком случае, она любит разговаривать сама с собой, а когда находит собеседника, тараторит без умолку!..
– Где живёт твой народ?
– В степях. Это там, на севере, – она махнула рукой. – Только мы с мамой жили в горах. Вдвоём. Так что не удивляйся, что я чего-то не знаю. Я ведь и людей-то других не видела до недавних пор, и обычаи у нас другие. У нас ведь женщины с мужчинами не живут, мы с вами только на время сходимся, чтобы зачать детей.
Сначала юноша молчал, поражённый услышанным. Потом промолвил срывающимся от волнения голосом:
– Так ты что… раньше не видела… мужчин? Ни разу?
– Почему? Видела. Этих вот. Я же убила троих.
– А почему тогда… – он осёкся, – их лица… они ведь…
– А, лица… У них на головах маски были. Страшные такие, – вспомнила девушка.
Ну да, сегодня она видела лудимшахов только со спины!
Ящера даже замутило от осознания того открытия, что он совершил! Он сказал:
– Погоди немного.
И побежал за скалу. Там остановился, воздел к небу руки и проговорил:
– Намкианг! Прости, если напрасно ругал тебя прежде! Теперь-то я понимаю, что ты не забыла меня! – Он проглотил комок, вставший в горле, и вымолвил: – Я отдам тебе двух баранов. И хряка, пожалуй, если ты сделаешь так, чтобы эта девушка осталась у меня!
– Зачем это тебе?
Он резко обернулся. То была не богиня любви, конечно, а девушка. Она стояла у него за спиной и самым беззастенчивым образом подслушивала его разговор с Намкианг. Парень так и заявил ей, немного испугавшись:
– А чего ты подслушиваешь?
Лучница не смутилась нисколько.
– А что такого? – Но всё равно она почувствовала, наверное, что неправа. Поэтому добавила: – Мы ведь друзья теперь. Ты мне жизнь спас. – Потом спросила: – А почему ты хочешь от Намкианг, чтобы я осталась у тебя?
Шутум пробормотал:
– Потому что… Ну… У меня хутор в лесу… Я там жил с родителями. А потом они умерли…
Лицо Нубаншаг помрачнело.
– Как я тебя понимаю! Моя мама тоже умерла недавно. Я спросила богов, куда мне идти, и те велели идти на юго-восток, хотя я хотела на север, в степь.
– А я!.. Я просто пошёл искать дупла… Я собираю мёд. – И добавил шёпотом: – Пчёлы ведь тоже посланницы богов!..
Они умолкли, поражённые этим открытием. А потом девушка промолвила:
– Так вот, значит, какова их воля! – И глаза её вдруг наполнились слезами. И она принялась вытирать слёзы ладонями, размазывая по лицу.
Шутум удивился:
– Почему ты плачешь?
Та замахала руками.
– Нет-нет, это я… от чувств. – Она захлюпала носом. – Просто я понимаю, каково это… И я тоже просила богов о встрече с человеком, который готов будет рисковать ради меня жизнью!.. Правда, мама говорила, это должна быть женщина. Но ведь за неё-то бился отец!.. Это такая история… Я потом расскажу. – Лучница вдруг кинулась к нему, обняла руками, и парень вздрогнул невольно, ощутив кожей прикосновение горячего девичьего тела, ощутив запах его и аромат волос. – Ты тоже сражался за меня!.. Как я рада, что мы встретились! – Также быстро она отстранилась вдруг и спросила: – Я ведь до сих пор не знаю твоего имени!
Юноша замялся. И стал лихорадочно соображать, какое имя мог бы носить, будь он нормальным человеком. А потом понял, что солгать не получится.
– Шутум.
– Ящер!.. Ну да, ты похож на ящерицу!
По-видимому, правда ничуть не смутила девушку.
– Мне показалось, мужчины куда больше отличаются друг от друга, чем женщины. Или я ошибаюсь? Вон, у лудимшахов чешуи, кажется, не было, но уж очень они волосатые. Да они-то и не люди, по сути дела. Что ты скажешь?
А Шутум только стоял и кивал.
Лучница засмеялась. Хотя слёзы всё ещё блестели у неё на щеках.
– Какой ты смешной! И говоришь смешно! Ну ладно, пойдём. Покажешь мне свой дом.


…Так часто представлял себе Шутум первое знакомство с девушкой и то, как пригласит её на хутор, что, казалось, теперь уж ничто не способно смутить его. Но когда настоящая девушка из плоти и крови появилась на дворе, с интересом разглядывая кусочек нового, чудного для неё мира, парень растерялся. Что делать с гостьей?
Для начала юноша представил Нубаншаг родителям. Та всё сразу поняла и поздоровалась, поклонившись полу хижины…
А потом Шутум начал водить её по двору – показал курятник и навес, и зерновые ямы, и хлев… Оказалось, амазонка жила до сего дня лишь охотой, а потому животные и птица, что не стремились убежать и давались в руки, и даже умные псы, присматривавшие за скотиной, вызвали у неё неподдельный восторг!
…А потом юноша спохватился: «Ты есть хочешь?» – и кинулся со всех ног добывать съестное (чуть не перебил посуду, задев плечом деревянную полку, что на стене). Вытащил сыр и хлеб, копчёное мясо, припасённое на зиму, вчерашнюю, очень неплохо сохранившуюся, кашу… Потом – ой! – вспомнил!.. Принёс вина, которое хранил как особую драгоценность (слишком редко селяне делились им с Ящером).
Нубаншаг посматривала на эту его суету и смеялась тихонько. Она теперь не сомневалась, что странствиям её пришёл конец. Хотя и странным было такое завершение пути для гордой дочери народа эренми, презирающего мужчин!


Богиня
1
Бежать надо было – это Шутум понял, когда лежал под одеялом рядом с посапывающей лучницей, глядя в звёздное небо. Бежать, пока не наткнулась она на других людей и не поняла, какого урода повстречала! О, Намкианг, чего-то ты не предусмотрела! И ведь не удержишь девчонку подле себя! Слишком она свободолюбива и подвижна, чтобы сидеть возле хижины и прясть все дни напролёт, ткать или готовить еду. Запросто отправится прогуляться по лесу и выйдет к посёлку! И чего там узнает о своём спасителе! О том, например, почему ужаснулись при виде его бесстрашные лудимшахи!..
Бежать! Подняться повыше в горы… Только как это сделать? Придумать сон, в котором боги велят поселиться на новом месте?.. Так ведь не получится соврать убедительно… Кто бы надоумил, а?
Нубаншаг лежала рядом… Так странно это было – она просто лежала, и он лежал подле неё, чувствуя её горячее бедро своим… И ничего не было. Наверное потому, что оба устали и не хотелось… Они ведь ещё очень долго, до поздней ночи, разговаривали, рассказывая о себе. Вот если бы как тогда…
Парень вздрогнул при воспоминании, что хотел наброситься на спящую амазонку и овладеть ею! И обрадовался, что так не случилось.


…Дни шли один за другим. Долгие, словно месяцы. Полные необычных открытий, больших проблем и маленьких радостей. Первое время юношу смущало и поведение гостьи, и её рассказы о себе и своём народе… Женщина ли она, если владеет оружием и не носит женской одежды? Хорошо ли, что порой разговаривает по-мужски и, не смущаясь, спорит до хрипоты, будто парень с парнем? Нет ли в ней скверны какой особенной?.. Но эту, последнюю, мысль Ящер сразу отбросил, вспомнив, что думали жители Ашеда о нём самом. Да, кроме того, если боги свели два одиноких сердца – значит, это хорошо для обоих.
А ему и впрямь было хорошо! И каждое утро, просыпаясь и видя подле спящую девушку, он чувствовал, как сердце его наполняется восторгом: это правда! Это не сон!
И каждый день находил Шутум время, чтобы оторваться от дел и просто полюбоваться нежданно обретённой женой своей (пусть и не свершал жрец обряда над ними, брак этот, по мнению обоих, был давно освящён бессмертными!). Он любовался большими глазами её, бездонными и прекрасными, как ночное небо; и телом, совершенным, как тело богини; и даже похожими на пух волосками – редкими и бесцветными, покрывающими щёки её, и руки, и спину (лишь на пояснице они были темнее и заметнее)… Волоски эти можно увидеть, только если быть очень-очень близко. И юноша любил в самые жаркие часы, после полудня, расстелить в тени дерева плетёную из травы циновку и лежать на ней рядом со своею лучницей.
…А что до проблем… Как же без них!
Кто, например, мог подумать, что первая попытка соития, на которую решились Шутум и Нубаншаг закончится полным провалом!
А дело всё было в том, что именно та самая часть его тела, которая в течение нескольких лет ежедневно рвалась в бой, теперь наотрез отказывалась занимать боевое положение! Так, говорят, ведёт себя осёл, что исправно служит хозяину, но в самый ответственный момент вдруг отказывается подчиняться командам! И хоть что ты с ним делай!
Шутум перепробовал всё – и крутил непослушный орган пальцами, и тянул, и тряс – даже девушке дал подержаться … Всё было тщетно! Словно порчу какую навели!
И тогда он, не помня себя от отчаяния, вскочил с постели и кинулся прочь, в темноту, … Правда, пробежав десяток шагов, остановился и зарыдал.
Тут лучница его и догнала. Взяла за плечи горячими ладонями…
– Да ты что?..
Он встряхнулся, пытаясь сбросить её руки.
– Пусти! Я ошибался!.. Боги против!..
– Почему?
– Как ты не понимаешь! – крикнул парень – так громко, что проснулись собаки и гавкнули с перепугу пару раз! – Ну не встаёт у меня!..
Это была катастрофа! Будто, в самом деле, божья кара – всё равно как умирающему от жажды встретить родник и не суметь открыть рта! Словно голодному беззубому старику повстречать дерево, увешанное спелыми орехами! Что тут поделать? Только в обрыв вниз головой!
И вот тогда Нубаншаг произнесла очень непринуждённо, даже с оттенком удивления:
– Ну и ладно! Подумаешь! Первый раз всё-таки! У меня, вон, тоже с первого раза лук натянуть не получилось!
– Да ну тебя!.. – буркнул парень.
Амазонка не обиделась. Она предложила:
– Пойдём спать, поздно уже. Завтра ещё попробуем.
По незнанию своему, или следуя природному женскому чутью, сказала она так? Неважно то было. Но эти простые слова и тон, которыми они были сказаны, странным образом успокоили парня. И он поплёлся вслед за своей лучницей, держащей его за когтистую руку.
…А потом был новый день и очередные жертвы богине любви. И Шутум играл с девушкой, касаясь нагого тела её и возбуждаясь… А потом Лучница сказала, что знает один танец, который амазонки исполняют для небожителей и мужчин, дабы склонить их к соитию. И танец этот, полный быстрых, страстных и совершенно непристойных телодвижений, распалил Ящера, заставил позабыть обо всех страхах своих перед очередной неудачей! И он бросился к девушке, а та, засмеявшись, побежала прочь… Но дала поймать себя, потому что желала быть пойманной!..
О, да, она была настоящей женщиной!


2
– …Что-то давно я не видел урода, – заметил Цук;д. – Наверное, после того случая с Кицикилшаг он долго не будет подглядывать за нашими девушками!
Но намёк его был совершенно ясен – надо пойти на хутор Ящера и поразвлечься там. Надо только, чтобы инициатива исходила от Лудуга, как от лидера.
И Лудуг сказал то, что от него ожидали:
– Прячется. Осторожнее стал. Ну, ничего, мы ему покажем. Расслабляться уроду давать нельзя. Пошли!
И ватага из полудюжины парней, вооружившись копьями с обожжёнными на огне остриями (чтобы, в случае чего, отбиваться от собак Шутума), бодрым шагом, с шутками и хохотом зашагала в лес.
Когда до хутора осталось пара сотен шагов, Лудуг велел замолчать, и компания, воображая, что подбирается к стану коварного врага, двинулась тихо, лишь изредка переговариваясь громким шёпотом.
Они достигли края поляны, на которой стояла хижина – и вот тогда, подняв своё оружие над головой, ринулись в атаку на воображаемое неприятельское войско, роль которого должен был играть несчастный изгой.
…И застыли внезапно (задние сгоряча налетели на передних и чуть не сшибли их с ног)!
В тени старого дерева была расстелена старая жёлтая циновка с неровными, поистрепавшимися краями. На этом ложе покоился обнажённый Ящер. Оплетя ноги его своими ногами, подле лежала нагая, коротко стриженая девушка.
Незнакомая.
И необычайно красивая.
…Это зрелище было доступно взгляду лишь одно мгновение.
Потому что в следующий оба вскочили на ноги.
Огромный, чудного вида, лук, словно возникнув из воздуха, оказался в руках прекрасной незнакомки. Он скрипнул тихонько, изгибаясь, и длинная, точно дротик, стрела, нацелилась кремнёвым жалом в грудь Лудуга.
Всё, что тот успел – это лишь пискнуть – будто мышь, которую придавил лапой кот…
Он увидел, как напряглись тугие мускулы на теле девушки, и собственной плотью ощутил мощь её оружия! Он даже почувствовал, как входит стрела в его грудь, пронзая насквозь вместе с тем, кто стоял позади!..
– Стой! – сказал Шутум, и стрела замерла на оттянутой до предела тетиве.
– Кто это?! – незнакомка выкрикнула это так, как кричат при виде чего-то по-настоящему страшного.
– Они из посёлка, – проговорил юноша и прикусил язык.
– Из какого посёлка?!
– Ашед…Здесь, внизу…
И тут оцепенение, охватившее поначалу горе-воинов, прошло. Они завопили, попятились и бросились прочь, ломая на своём пути кусты.
…Нубаншаг не сразу отпустила тетиву. А потом, убедившись, что враг в самом деле ретировался, склонила оружие. И спросила взволнованно:
– Кто эти чудовища? Они люди?
Шутум оторопел.
– Ты… ты не поняла, разве?..
– А что я должна была понять? Они и не женщины, и не мужчины, хотя похожи и на тех, и на других… Ты с ними знаком?
– Да…
Случилось то, что должно было случиться рано или поздно. Чего уж теперь… Юноша промолвил после паузы:
– Они… они люди. Мужчины. Только… они… нормальные. Это я… не такой…
Нубаншаг пожала плечами и хмыкнула презрительно:
– Ну, вот ещё! Сравнил! Ты – настоящий мужчина! И ты очень даже симпатичный. А эти… Бр-р! Жуть! – Она передёрнула плечами. – И надо же такими уродиться!
Какое-то время юноша удивлённо смотрел на неё… А потом засмеялся и крепко стиснул в объятиях.


…Долго бежали, не разбирая дороги, Лудуг со товарищи! И только когда ветер донёс запах дыма родного посёлка, далёкие голоса людей, мычание коров и лай собак – тогда лишь почувствовали они себя в некоторой безопасности.
Им не требовалось объяснений. Всё было ясно без слов!
Какая-то богиня – леса ли, горы ли, реки – пойди тут разбери – избрала Ящера своим любовником (не могла же обычная девушка из плоти и крови отдаться такому чудовищу!). А ведь всем известно как не любят бессмертные самонадеянных глупцов, что из праздного любопытства проникают в их, сокрытую от глаз простых людей, жизнь! И как жестоко карают провинившихся!
Вот почему, не сговариваясь, первым делом кинулись юноши к алтарю, что стоял посреди селения и пали перед ним на колени, вознося благодарные молитвы богам-покровителям и суля дары за то, что уберегли их от гнева прекрасной нимфы!