Школа выживания для гражданских лиц

...Когда в Израиле что-то случается, а случается, к сожалению, слишком часто, — все живут только этим событием, и ничем другим. И семьи, которых коснулось горе, в этот день (и несколько последующих дней — до следующего несчастья) находятся в центре внимания всей страны. В больницах тесно от прессы, телевидения, радио, социальных работников и добровольных помощников. Но неизменно наступает день, когда семья остается одна. Теракт – это верхушка айсберга. Не менее страшно то, что происходит после него…

О родителях, потерявших своих детей в терактах, можно сказать одной фразой: "Это не проходит никогда". Фразой, которая принадлежат Софье Маневич, похоронившей 15 февраля своего единственного ребенка — солдата Сашу Маневича, погибшего на трёмпиаде в Азуре вместе с другими мальчиками и девочками в военной форме. Все они — Ясмин, Кохава, Рахели, Офир, Саша, Дуду — были хорошими, домашними детьми: едва добравшись до базы, тут же звонили родителям, чтобы те не беспокоились. В то утро все семь мобильных телефонов замолчали навсегда. И теперь родители, проживая в памяти предшествующий смерти день — 13 февраля, пытаются понять, какой знак посылали им высшие силы, чтобы предупредить о несчастье. Они словно ищут подтверждения тому, что то была судьба, не случайность. А иначе — как жить с этой болью и ощущением, что мог бы подставить свои ладони, как подставлял их сотни раз, и уберечь любимое дитя, но не уберег…

Татьяна Полонская:

— В то утро я, как всегда, подняла Кохи,подвезла ее до тремпиады, поцеловала. Обычно она сразу шла к остановке, не оглядывалась. А тут почему-то оглянулась, посмотрела на машину. Я опустила стекло: "Что, доченька, с машиной что-то не в порядке?" — "Да нет, мама, все в порядке", — помахала мне рукой и пошла. Я приехала на работу. Позвонил муж: "Кохи взяла телефон?" И тут девочки сказали мне: "Говорят, в Азуре был теракт на остановке". Я посмотрела на часы — было около восьми. Я начала кричать: "Моя Кохи там!" Говорят, сердце матери не обманывает. Меня успокаивали, а я твердила одно: "Если бы Кохи была жива, она бы позвонила". А потом я
увидела в телерепортаже с места теракта ее сумку с рекламой "Кока-колы". Кохи в тот день была выходная и в часть поехала, потому что ее попросили кого-то подменить.

Софья Маневич:

— Саша утром обычно не завтракал — брал бутерброд с собой. Около двери я встала на цыпочки, чтобы его поцеловать, — сын
у меня был высокий, а он, смеясь, меня оттолкнул, мол, уже не маленький. И пошел. Бабушка услышала о теракте по радио РЭКА. Обычно Саша около девяти всегда звонил, когда добирался до базы, а потом телефон отключал. И вот в 9 звонка нет. В полдесятого нет. Я хожу из угла в угол в салоне, мама ходит из угла в угол в спальне. Ждем. А он все не звонит. Наконец, в 11 — звонок. Я бросаюсь к телефону, а там незнакомый голос: "Когда ваш сын уехал из дома?" Я сразу даже не поняла, что это звонят из части. А в 12 к нам уже приехали из службы оповещения. У меня было накануне дурное предчувствие. Саша позвонил, сказал, что приедет ночевать, а я его отговариваю: "Сынок, не надо. Останься там". Он даже обиделся: "А-а, ты не хочешь, чтобы я приехал домой. Нас потом полторы недели с базы не отпустят. Мама, я так хочу домой". У меня всегда был дикий страх за него. Все лето Саша из-за меня просидел дома у компьютера. Соберется на дискотеку, а я: "Сынок, не ходи, сейчас такое опасное положение..." И он остается. И все равно не уберегла.

Смадар Криси:

— В то утро я почему-то обнимала и целовала Ясмин дольше, чем обычно. Мы так хорошо провели с ней выходные. Я сказала:
"Как быстро пролетело время!", а она мне в ответ: "Все хорошее, мама, почему-то всегда кончается быстро". Она вышла из дома такая красивая, с улыбкой, в чистенькой куртке... И не позвонила. Обычно мы перезванивались с ней по 7-8 раз на дню. Муж позвонил с работы, сказал, что в Азуре что-то случилось и он боится за Ясмин. Я сказала ему: "Ну почему из всех солдат именно Ясмин?", а у самой сердце дернулось. Ее телефон не отвечал, и мы помчались домой, начали всюду звонить — на базу, в больницы. А в 12 к нам уже приехали со страшным известием.

Рами Леви:

— У меня в последние две недели было тяжелое предчувствие — раньше такого не случалось. Когда Рахели возвращалась домой, я каждый раз говорил себе: "Слава Богу, она вернулась". В то утро я довез ее до тремпиады, она вышла из машины, я посмотрел в зеркало, как она переходит дорогу, подумал с облегчением: "Ну вот, все в порядке, она уже на остановке, и автобус на подходе". Только приехал на работу — сообщение о
теракте. И тут же мне звонит старшая дочь (она отслужила в армии и хорошо знает эту тремпиаду): "Папа, у Рахели телефон не отвечает". Я побежал по коридору, мои товарищи за мной: "Рами, что случилось?" — "Моя дочь там…» Дома включили телевизор, звоним куда-то, растерянно смотрим друг на друга…Не хочется верить. Когда к нам пришли – все надежды умерли.

Тами Илуз:

— Дуду в то утро должен был заступить на другую должность — получил новое звание, а нашивки пришить не успел: так и остались лежать на столе. Накануне он как будто к чему-то готовился. Подстриг волосы, ногти, надел белую рубашку, но вечером почему-то никуда так и не пошел. Утром я его разбудила и прижимала к себе, как в детстве, а Дуду только смеялся: "Ну что ты, мама..." Я положила его куртку на батарею, чтобы согреть — зима, холодно, а он у меня нежный мальчик, единственный сын, остальные — дочери. Приготовила тост, теплое питье, напомнила, чтобы не забыл куртку. Я пошла на работу, в детский сад. В тот день мы должны были отмечать день рождения одного мальчика. Ждем его. И вот он приходит с мамой, а она говорит: "Был теракт в Азуре". И меня словно ножом ударили в сердце, я сказала себе: "Там мой Дуду". Звоню ему — не отвечает. Пошла бродить по улицам, как безумная. В 12 сообщили нашим соседям, что их сын, Офир Мегидиши, погиб. Меня как пронзило: "Офир поехал в часть вместе с Дуду". С этой минуты я уже не помнила как меня зовут, кто я. И тут к нашему дому подъехала машина, вышли трое военных. Соседи показали им на меня. А я кричу: "Только не ко мне!" — и бегу от них. Кто-то тронул меня за плечо: "Извините, но ваш сын..." — а я на него с кулаками, кричу: "Нет! Нет!" Я все надеялась, что Дуду в больнице, что он жив.

...Были еще двое ребят, которые разделили участь солдат, ожидавших автобуса на тремпиаде в Азуре 14 февраля, но, к сожалению, о них некому рассказать. Родители Офира Мегидиши после смерти сына находятся в очень тяжелом душевном состоянии, а родные Голи Вайнер слишком далеко отсюда — во Франции. Голи репатриировалась в страну одна, хотела служить в израильской армии. И погибла на пути в свою воинскую часть

Как выживают родители, потерявшие детей-солдат в теракте?

Татьяна Полонская, мать Кохавы, за несколько месяцев похудела на 19 килограммов. Когда я увидела ее фотографию полугодовой давности, где она снята в обнимку с дочерью, то просто не узнала ее в этой пышной, цветущей, улыбающейся женщине со снимка. Салон квартиры Полонских напоминает мемориал. Повсюду — фотографии 19-летней Кохавы Полонской. В углу — большая стеклячнная витрина, где выставлены вещи погибшей девочки. Над витриной — израильский флаг, большой портрет в рамке: Кохи снята улыбающейся и в солдатской форме (она мечтала служить в боевых частях, но ее туда не взяли из-за врожденного порока сердца), горящая лампочка в форме поминальной свечи. Под стеклом — телефон Кохавы, который навсегда замолчал утром 14 февраля; часы, которые до сих пор идут; погоны; книжка под зловещим названием "Вероника решила умереть", которую она взяла в дорогу и не успела дочитать; маленький кожаный ремешок с ее именем из родильного дома, сохраненный Татьяной; записочки и забавные зверюшки с ее армейского стола (Татьяна Полонская: "Они и в армии оставались детьми. Продолжали играть в игрушки. Моя девочка не знала, что такое любовь, — она только недавно познакомилась с мальчиком. Не успела... А у нас в душе осталась пустота, которую ничем не заполнить. Когда мы сделали эту витрину, мне стало чуть легче. Мне кажется, Кохи со мной, в этой комнате, где с каждой стены на меня глядят ее портреты. Я превратилась в домоседку. Мне не хочется расставаться с дочерью даже на полчаса").

Мать Давида Илуза поседела в 42 года и считает, что ее жизнь кончена. Она закрыла на ключ дверь комнаты, где жил ее сын, и боится к ней приближаться. Семья Илуз собирается сменить квартиру, в которой они пережили столько горя. Тами узнала от других солдат, что ее сын вместе с Офиром Мегидиши упустил в тот день предыдущий автобус, солдаты просили водителя открыть дверь, но он не сделал этого. (Тами Илуз: "Мне говорили, что этот водитель теперь страшно переживает, но даже если он придет ко мне через десять лет, я его не прощу. Никогда не прощу. Он мог спасти жизнь моему сыну и не спас. Я не в состоянии находиться дома, кружу по улицам, говорю сама с собой. Мы не включаем радио и телевизор — не можем слушать новостей о новых терактах. Наш дом - пустой. Печальный. Каждую субботу мы садимся за стол и начинаем плакать. Дуду хотел служить в боевых частях, но я его не пустила. Хотел пойти в летчики — не пустила. И в подводники не пустила. Я так боялась за него, а он погиб в нескольких десятках километров от своего дома, не в бою, а на автобусной остановке. Если бы я знала в то утро, что Дуду не вернется, я бы заперла дверь на три замка и никуда бы его не пустила. Я не верю, что он ушел навсегда. Я продолжаю ждать".)

Рами Леви просиживает вечерами у компьютера, читая стихи, которые помещают армейские друзья Рахели на сайте, открытом в память о ней ее парнем, с которым она познакомилась в армии. (Рами Леви: "Друзья Рахели, которых мы при ее жизни видели раза два, а некоторых не знали вовсе, постоянно звонят нам и навещают нас. Ее командиры тоже часто звонят, говорят, какой хорошей солдаткой была наша дочь. В части, где жила Рахели, открыли мемориальную комнату, куда я возил всех своих друзей и соседей. Они очень жалели, что о том, какой талантливой девочкой она была, они узнали только после ее смерти. Не представляю, как бы я пережил ее смерть, если бы не поддержка всех этих людей").

...Солдаты:ашкелонцы, погибшие на тремпиаде в Азуре, похоронены в одном секторе кладбища. Когда на могилу Ясмин приходят ее родители, Смадар и Хаим, возникает ощущение, что трагедия случилась вчера. Хаим так плачет и зовет дочь, что на это невозможно смотреть без слез. (Смадар Криш: "Наша девочка была полна любви. Она обо всех заботилась, всем помогала. Ей очень нравилось в армии, она училась на офицерских курсах. Мы совершенно не справляемся со своим горем, не верим в случившееся. Очень скучаем по Ясмин. Мне снится иногда, что она возвращается...")

Софья Маневич заказала в фотомастерской большой портрет сына — он снят в форме и с оружием, незадолго до гибели. Сашину комнату она оставила нетронутой — все вещи лежат так, как он их оставил в то утро. (Софья Маневич: "Я знаю, что такое не проходит никогда. Я поняла это еще в России, когда работала с женщиной, потерявшей много лет назад сына. После этого у нее родился другой сын, который к тому времени был уже взрослым. Но я помню, как она плакала и убивалась по своему первенцу, как будто это случилось вчера. На людях я держусь, дома — заливаюсь слезами. У меня ведь, кроме Саши, никого. Всю жизнь его одна растила. Я так боялась за него. Как-то он, приехав, рассказал, что пьяные свернули по ошибке в часть, сбили ворота. Он в этот момент был на вышке. Саша сказал, что если бы он стоял у ворот, его бы уже не было. Мое сердце так и зашлось".)

...Они были очень хорошими детьми. Когда другим бывало больно, Кохава воспринимала чужую боль как свою. Она вынянчила своего племянника. Успела написать книгу — пособие о том, как пользоваться компьютерами в армии.

Дуду был одаренным математиком, прекрасно разбирался в электронике. И еще прекрасным был баскетболистом. Помогал старикам. О нем помнят всюду, где он успел побывать в своей недлинной жизни.

У Рахели и Ясмин было очень много друзей, эти светлые и веселые девочки делились своим душевным теплом со всеми, кто в этом нуждался. А кроме того, были очень способными — обе с отличием учились в армии на разных курсах.

Офир Мегидиши служил в Ливане. Когда его мать тяжело заболела, он перевелся в часть, которая была поближе к дому, чтобы ухаживать за ней.

Саша Маневич был главным помощником матери, все делал по дому. Этой семье, репатриировавшейся из Брянской области шесть лет назад, жилось в Израиле нелегко.

— Поверь мне, — говорит Тами Илуз, — погибают только хорошие дети. В нашем блоке за последнее время погибли трое солдат. Я
всех их знала — замечательные были ребята.

...Родители погибших теперь часто встречаются в Ашкелоне, в доме Полонских. Они собираются создать "амуту" и установить в Азуре обелиск с именами детей — на том месте, где они погибли.

— В Израиле так быстро все забывается — слишком много печальных событий за последние месяцы... Вот прошло полгода, и далеко не все уже помнят о том,что произошло в Азуре 14 февраля, — говорит Татьяна Полонская. — Наши дети
сложили головы за Израиль, и мы не хотим, чтобы о них забыли. На месте их гибели должен стоять обелиск с их именами. Мы сделаем для этого все, что в наших силах.

Шели Шрайман, «Окна» («Вести»), 2001 год.