Интервью с самим собой

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга о самом себе. Она составлена из дневниковых записей и путевых заметок. Ее особенность в том, что ее автор, то есть я, обыкновенный человек, никакая не знаменитость. Любой человек, независимо от профессии, может быть интересен. Мы мало знаем о наших предшественниках, как-то раньше не принято было интересоваться этим. А мне было бы интересно, если бы вдруг обнаружились записки кого-нибудь из моих предков, деда или других. Я не знаю о них почти ничего. Сейчас пытаюсь собрать что можно, переписываюсь с оставшимися родственниками, но все собирается очень скупо, по крупицам. Может быть, и моим потомкам будет интересно узнать, а кто был их предок, как прожил свою жизнь, что за время было.

Хочется думать, что, может быть, и другим читателям покажется интересным опыт одной жизни. Готовя рукопись, заодно еще раз сам вспомнил, что было.

Собрав и систематизировав свои записки, решил почти ничего не добавлять от себя, сегодняшнего, ничего не править — что написалось когда-то, то и написалось.

Материал книги состоит из нескольких глав. Начинаются воспоминания с блокадного дневника, а потом с перерывами до настоящего времени.

В первую главу почти полностью вошел блокадный дневник, написанный по памяти зимой 1943 года, после того, как мы с мамой эвакуировались летом 1942 года из Ленинграда в село Шуган в Татарию к ранее уехавшей туда тете Зине с семейством.

Далее следуют школьные дневники, начиная с шуганских времен и кончая ленинградскими, когда я учился в школе № 155 в Греческом переулке, затем дневники студенческие вплоть до отъезда в большую жизнь на работу в Рустави.

Дневниковые записи начинаются с детства. Это время становления, развития, получения образования, узнавания мира. Мне кажется, что я уже тогда понимал, как важно заложить правильные основы в фундамент будущего человека, будущей жизни.

Вторая глава посвящена работе — вначале в Рустави после окончания института, затем с 1954 по 1991 год в институте ВИАСМ ВНПО «Союзавтоматстром», а потом еще несколько лет до 1996 года в Ассоциации пользователей АСУ цементных предприятий. В главе бегло приводятся перечень, последовательность и характер работ. В эту главу включены и записки во время командировок.

В третью главу вошли записки о некоторых турпоходах, путешествиях, поездках по стране, по таким благословенным местам, как Крым, Кавказ, Средняя Азия, Золотое кольцо Москвы и другим.

Четвертую главу составили описания некоторых зарубежных путешествий.

Может быть, читатель найдет в этих и других записках что-нибудь интересное для себя. Мне самому, готовя эти материалы, было любопытно еще раз окунуться в атмосферу и подробности этих поездок. Записки не претендуют на полноту. В путешествиях всегда много переживаний, встреч и общений с разными людьми, новых впечатлений.

В пятую главу вошли рассказики, размышления, некоторые письма и стихотворения.

Дневники или записки — те же движения души, только выраженные прозой.

Когда-то я увлекался черно-белой фотографией. Много лет снимал «Сменой» и «Зенитом», грамотно выбирал экспозицию, почти профессионально печатал. На работе в институте мы неоднократно устраивали выставки. Сколько часов провел в ванной и сколько перепортил бумаги — не сосчитать. В поездки почти всегда брал два фотоаппарата — один для черно-белой пленки, другой — для слайдовской. Теперь и «Смена» с «Зенитом», и черно-белые фото отошли в прошлое. Мало творчества. Требуется только выбрать кадр и нажать кнопку, остальное сделает сам аппарат, потом не ты, а другие проявят и напечатают.

Писание карандашом и ручкой тоже отходит в прошлое. Есть диктофоны и компьютеры. Но все равно, какое удовольствие записать в блокнот, сидя на скамеечке в городе или на пенечке в лесу: «Восходит солнце, просыпается жизнь, да здравствует новый день».

Невесть откуда пришла мысль закончить книгу Благодарением и неким Реквиемом, как образом конца и в то же время продолжения жизни. И связать финальные слова с музыкой, с любимой второй частью 7-й симфонии Бетховена. Мне трудно судить, получилось ли. Скорее нет, но другого финала запискам не придумал.

Благодарю за труд и помощь в создании книги наборщиков текста Лену Королеву и Олю Готманову, а также литературного редактора Валентину Степановну Кизило.

Буду признателен за отзывы и замечания.

Надеюсь пробудить этим трудом и у других желание написать о прошлом, каким бы оно ни было.

2001 г.


Блокадный дневник
Первые дни войны

Проснулся я в 7 часов утра. Летнее солнце теплым светом заливало нашу комнату. Бабушка, мама и папа были уже на ногах. Я быстро помылся, оделся и сел завтракать. За завтраком папа сказал мне, что он слышал по радио (недавно к нам провели радиоприемник), что Германия в 5 часов утра без объявления войны напала на наши границы. Он сказал также, что в 12 часов дня будет по радио выступать с речью тов. Молотов.

Перед выступлением тов. Молотова у нас на Охтинском лесопильном заводе был митинг. На митинге выступали рабочие нашего завода. Они говорили, что Красная Армия прогонит немцев с нашей земли. Они были твердо уверены в нашей победе. После окончания митинга все разошлись по домам, мы пошли домой слушать радио. Тов. Молотов также говорил, что «враг будет разбит, победа будет за нами». Я еще больше воодушевился тем, что мы победим врага.

Каждое воскресенье мы уезжали «в город» (жили мы в пригороде, в поселке на Малой Охте при лесопильном заводе). В городе жили все мои дяди, тети и папина мама, моя бабушка (мамина жила с нами). Каждое воскресенье я, мама и папа ходили в кино или ТЮЗ. Сегодня мы не поехали в город из-за объявления войны. Мы узнали, что немецкие самолеты утром этого же дня напали на многие наши города. В Ленинграде они еще не появились, но мы их ждали.

С первого дня войны с нашего завода стали забирать на фронт рабочих и служащих. Моего папу пока не забрали, так как он был одним из лучших служащих завода и на работе был нужен. Пока на него наложили бронь.

Мимо нашего поселка протекала речка. Наш дом стоял над самой речкой и считался одним из лучших домов в поселке, так как в каждой квартире (их было 8) был отдельный водопровод и уборная. Дом стоял на горке. Под горкой стояли штабеля дров с человеческий рост, припасенные жителями поселка к зиме. Мы с мальчишками играли около этих дров в войну. Смастерили револьверы, наганы и сабли, разделились на две группы. Одна группы ловила, другая — пряталась. После того как наша группа проиграла, мы собрались в небольшую кучку и начали говорить о войне, кто что знает. Так постепенно прошел день.

Другие дни шли однообразно. В школу я не ходил. Целый день проводил с мальчишками. Только к этим однообразным дням прибавились воздушные тревоги. Они были по несколько раз в день, а иногда случались и ночью. Первая эвакуация

Постепенно в Ленинграде заговорили об эвакуации. Стали эвакуироваться на восток детские дома, ясли, школы, крупные и мелкие предприятия, отдельные семейства. Я с братом эвакуировался с детьми работников Севзаплеса. Стало известно, что мы уезжаем 5 июля 1941 года в небольшое село Пестово.

И вот настал этот день, 5 июля. Утром я проснулся, помылся, оделся и позавтракал. Я, мама и папа взяли вещи и поехали на трамвае на улицу Некрасова, где жил мой двоюродный брат. Оттуда мы все вместе поехали на Большой проспект, где жила моя тетя. Она ехала с нами в качестве воспитателя. Всех детей посадили в машины и отправили на Московский вокзал. Ночью погрузили в товарные вагоны — теплушки. Нас кое-как разместили на полках. Мы с братом лежали на верхней полке. Утром я проснулся, когда поезд шел. Я слез с полки и подошел к двери. Я стоял и смотрел на проносящиеся поля, луга, леса, воинские эшелоны. На остановке лег на полку. Рядом играли мальчики, но в поезде мне было скучно. Иногда я принимался читать взятые из дома журналы. Ехали мы две ночи и один день. К 11 часам приехали в Пестово. Нас погрузили на подводы и отправили к дому № 28. Там нас разместили. Директор и воспитатели ходили договариваться, в каких домах мы будем жить. Все ребята бегают, прыгают, а мы стоим в стороне (мы здесь никого не знали, потом познакомились). Я вышел на улицу, и мне стало так грустно, что я заплакал.

К обеду мы были уже на новых квартирах. Я с братом на 2-м этаже в группе моей тети. Обедать ходили в столовую. Тропинка проходила через сосновый бор. Как хорошо здесь! Солнце печет немилосердно, но здесь свежо и приятный запах. Мы с ребятами бегаем в бору, играем в войну, ходим по несколько раз в день купаться на речку. Кормили нас очень хорошо, всего было вдоволь, а в это время в Ленинграде появились продовольственные карточки. Но, несмотря на это, мы очень хотели домой. Говорили, что нас пошлют еще дальше. Но однажды приехал представитель Севзаплеса, и мы с ним поехали обратно в Ленинград.
Неудавшаяся эвакуация

Как только мы приехали в Ленинград и сошли с поезда, завыли сирены, и голос диктора в репродукторе объявил: «воздушная тревога, воздушная тревога». Мы сразу же с воспитателями прямо с вокзала побежали в убежище. Когда кончилась воздушная тревога, мы все разъехались по домам. Когда я приехал домой и, отдохнув, вышел погулять на улицу, то увидел, что ребят из нашего поселка осталось очень мало, почти все разъехались. Эвакуация продолжалась.

Папа с мамой начали хлопотать о том, чтобы я с мамой эвакуировался. Когда, наконец, все было готово к отъезду и осталось ждать эшелона, сказали, что эвакуация временно прекращена. Когда она восстановилась, мы не смогли попасть на эшелон, но моей тете с детьми удалось уехать. По железной дороге эвакуация прекратилась, и мы остались на зиму.

Воздушные тревоги бывали очень часто. Мы пробовали считать, и выходило, что в среднем по 10 раз в день, а часто и ночью. Хочу описать одну из ночных тревог.

Ночь. Мы спим. Вдруг по радио завыли сирены. Мы быстро вскакиваем, так как спим в одежде. Я с папой бегу по улице, мама идет за нами. Темно. По небу над нами рыщут прожекторы, слышится гул самолетов, сверкают разрывы снарядов. Их осколки со свистом летят вокруг нас и ударяются в мостовую. Бежишь скорее, боишься, как бы не попало в тебя. Вот луч прожектора нащупал немецкий самолет. Сильнее забили зенитные орудия. Но вот и газоубежище, ускоряешь бег, несмотря на то, что хочется посмотреть, что будет дальше. Убежище заполнено людьми, они лежат на нарах (иногда тревоги продолжаются до утра). Я сажусь на стул. Изредка подхожу к двери, слушаю, что происходит на улице. Очень хочется выйти, но нас не пускают, около двери дежурят люди из МПВО.

Наконец отбой. Все выходят из газоубежища. На западе — огромное зарево. Мы с мамой проходим мимо вышки. Там нас ждет папа, он здесь дежурил, и мы вместе идем домой. Папа говорит, что это горит на Васильевском острове. Приходим домой, ложимся спать. Бабушка дома, иногда она не ходит в газоубежище. Примерно такого характера тревоги бывают и днем.

Около нашего дома вырыты траншеи, или, как мы их называем, щели. Общими силами люди нашего поселка вырыли их еще летом, они общие для всех. А еще мы сами вырыли специально для себя. В случае бомбежки нашего дома мы бы переселись туда. Днем мы ходим в эти траншеи.
Голод

Наступила зима 1941 года. Вместе с зимой пришел и голод. Хлеба давали по 500 г рабочим, 400 г служащим и по 350 г иждивенцам и детям. Учеба в школе не начиналась из-за бомбежек помещений (почти все школы были заняты госпиталями) и голода. Крупы и мяса давали очень мало, и люди начали пухнуть и умирать от голода. Стали есть кошек и собак. Керосина и электричества в городе не было, прекратила работу канализация, не хватало дров. Люди сидели в холоде, в голоде, без освещения. Но у нас на лесопильном заводе было электричество, были дрова и канализация.

С начала зимы стали умирать мужчины. Доктора говорили, что женщины не умирают сейчас потому, что у них в теле имеются жировые запасы. Мой отец сильно ослабел. Из-за этого он перестал ходить на работу. Ему выписали белый хлеб. Я каждый день бегал за ним в булочную на Малую Охту. С хлебом мы разделились. Мы с мамой ели вместе, папа и бабушка раздельно. Папа давал нам с мамой 200 г белого хлеба, а мы ему 200 г черного. Вскоре он настолько ослабел, что пришлось его отправлять в больницу для слабых, где кормили лучше, чем дома. Мы часто ходили его проведать. Он снова встал на ноги, начал ходить на работу, но заболел сильным поносом (в городе все болели тогда голодным поносом), и его снова пришлось отправить в больницу. Не пробыл он там и неделю, как позвонил маме по телефону, чтобы мы приехали и взяли его обратно. Мы с мамой пошли за ним в больницу. Заплакал он как маленький, увидев нас. Получив обед, мы пошли домой. Отца пришлось взять под руки, так как он еле держался на ногах.

- Каждый день в нашей палате умирали прямо на глазах, по три, по четыре человека, — сказал папа, — во дворе под окном их складывали в штабеля, как дрова, не успевали хоронить. Тяжело, очень тяжело умирать там, Женечка! - Дома не легче, — сказала мама. - Нет, лучше я умру дома на своей кровати.

Как только мы пришли домой, папа лег и много дней лежал, не мог от слабости встать.

Постепенно норму хлеба стали уменьшать и дошли до того, что стали давать по 125 г нечистого хлеба. В хлеб примешивали дуранду, картон и бумагу. Люди стали умирать тысячами в день. Мертвых кидали прямо в траншеи, а когда они наполнялись трупами, их засыпали землей. Отдельных могил не было, но за 3 кило хлеба могли бы дать могилу-одиночку. Покойников в гробы не клали, а зашивали в простыни. Мертвые валялись на улицах. Кошек и собак больше не осталось, и люди начали есть друг друга. Рассказывали, что одна мать убила своего ребенка, чтобы пользоваться его продовольственной карточкой.

Утром, когда мы из булочной приносили хлеб, его резали на тоненькие ломтики и сушили на плите, так как он был сырой. Хлеб каждый из нас замыкал на ключ. Бабушка, как только получала утром хлеб, не могла удержаться и сразу съедала его. Мы с мамой делили хлеб на три части — на завтрак, обед и ужин. Папа же был очень экономный, и, несмотря на то, что очень был голоден, всегда оставлял «на черный день» хоть маленький кусочек. Иногда за хлебом, мясом, крупой приходилось простаивать в очереди целые дни. Бывали дни, когда хлеба привозили так мало, что доставалось только немногим, а остальные сидели по несколько дней без хлеба. Папа получил от завода в поддержку полпуда мучных отбросов, из них мы пекли лепешки.

У моей мамы специальность машинистки, но зимой она стала работать телефонисткой. Работала по 8 часов, а два раза в неделю работала ночью. Обеды готовил я, потому что она была занята. Зимой я заболел, и очень серьезно. Мне чудилось, что я куда-то лечу. «Мамочка, папочка, мне так не хочется умирать», — кричал я в бреду. Все думали, что я умру, но я выжил. У меня было что-то с мозгом. «Это от голода», — говорили врачи.

Однажды зимой мама сказала мне, что умерла от голода моя тетя, папина сестра, и чтобы я не рассказывал папе. Папе сказали, что она уехала в Барнаул. Если бы он узнал о ее смерти, это было бы для него большим горем.

Папа был очень слаб, еле держался на ногах. Всю зиму я на улицу выходил очень редко, в основном сидел дома, читал книжки. Некоторые ребята нашего поселка эвакуировались, другие умерли, так что играть мне было не с кем и неохота.

Наступила весна. Апрель. Люди опять стали эвакуироваться. Некоторые бежали куда-нибудь в пригород, в деревню, подальше от голода. Хлеба постепенно стали прибавлять. Однажды мы купили продовольственные карточки у эвакуированных, которые уезжали из Ленинграда. Утром 9 апреля бабушке сделалось плохо и она слегла в постель. Она начала пухнуть. Ночью с 11 на 12 апреля она умерла.

Папа и мама получали на заводе усиленное питание. Мама со мною делилась, папа тоже давал что-нибудь, но я у него не брал, так как знал, что он сам очень голоден и, может быть, не выживет. Он бы давно умер, если бы не сердце, оно у него было очень крепкое.

Стали ходить некоторые трамваи. Улицы и заборы начали чистить от накопившейся зимней грязи. Стали открываться школы. Я начал ходить в школу, туда я ходил только из-за питания, давали на 50 г хлеба больше, чем полагалось. Кроме того, давали готовые завтраки, обеды и ужины.

Папа сообщил мне, что 15 мая умерла от голода его мать, моя бабушка.

В конце мая к нам переехали и стали жить у нас тетя Рая, дядя Гриша и их дочь Аня. У них там не было ни дров, ни освещения, поэтому они переселились к нам. Около нашего дома росло много травы, мы рвали ее и делали из нее лепешки.

В начале мая мама очень сильно заболела голодным поносом. Я за ней ухаживал и думал, что она умрет, до того она была худая. Когда она болела, несмотря на голод, в рот ничего не брала. Весь паек, который она получала, съедал я. С большим трудом я ее выходил.

Дядя Гриша решил больше не скрывать от папы, что умерла его сестра, и рассказал ему об этом. Зимой, когда она умерла, мы скрыли это от него. Папа весь день ходил, как отуманенный, и ругал меня за то, что я ему не сказал раньше.

Папа стал хлопотать, чтобы его завербовали на какой-нибудь завод, только подальше от Ленинграда. И его завербовали на сахарный завод в Батуми на Черном море. 5 июля он должен был сесть на поезд. Утром мы сложили вещи и повезли. Нам помогал мужчина с нашего завода. На поезд папа сел благополучно. Здесь ему дали 3 килограмма хлеба и тарелку каши. Он угостил меня и маму. Ровно год назад они отправляли меня в Пестово, но в тот год было более радостно на душе, чем сейчас. Настало время расставаться. Папа меня крепко прижал к себе, и мы горько заплакали. Мне было очень больно расставаться с ним, может быть навсегда. От мысли, что, может быть, я его больше не увижу, я еще крепче прижался к нему. Нас еле разняли. Мы с мамой пошли домой. Я часто оборачивался и видел, что папа все еще стоит на перроне и глазами провожает нас.

С этого дня я стал ждать от него писем. Он обещал, что, как только переедет Ладожское озеро, так сразу же напишет. Но писем от него не было. Разные мысли мелькали у меня в голове. Жив ли он? Как он переехал Ладожское озеро? Почему не написал? Может быть, он написал, а письма не дошли? На эти вопросы я не мог найти ответа.

Сохранилось единственное письмо отца, посланное в ту страшную зиму в центр города, в семью, где жили его мать и сестры. Вот оно:

«Мои родные! Снова вынужден обратиться к услугам почты. Гриша по телефону пролил луч надежды, что он приедет, и опять ни звука. Это и обидно, и печально в условиях Ленинграда. Так хотелось вас всех видеть, а особенно Гришу, о многом поговорить, но что же делать, если я без ног, еле дохожу до конторы с великими муками. Мой милый Гриша, ведь то, что ты просил давно готово и лежит у меня, а ты не звонишь. Как вы все живете? Как самочувствие? Хотя бы написали открытку. Как обходитесь с питанием, все ли вы выкупили за III-ю декаду? Я себя чувствую неважно, как и многие, ослабел крепко, а особенно подводят ноги. Женя также сильно начала сдавать. Кстати, можете ей звонить на коммутатор 58-79. Изик очень серьезно все переживает, приносит большую пользу в семье, исчезла шаловливость, и отпечаток этой серьезной действительности сделал его старше и опытнее его детских лет намного. Убедительно прошу звонить. Крепко целую, ваш Борис. 3/I 1942 г.»
Вторая эвакуация

Мы с мамой решили уехать куда-нибудь подальше от Ленинграда, потому что еще одну зиму мы не переживем. Тетя Рая с семьей уехала от нас к себе домой тоже готовиться к отъезду. 13 июля мы уезжали в Татарию к моей тете.

Утром мы погрузились в эшелон. В 12 часов дня уходит поезд. Мы едем. 14-го мы приехали к станции (позабыл, как называется), недалеко от Ладожского озера. Здесь нас на машинах отправили к Ладожскому озеру. Там мы пересели на катер. Мы с мамой сели около капитанской рубки.

Первый раз я на озере. Кругом вода, конца ей не видно. Волны окатывают с головы до ног. Рядом с нами идет другой катер, тоже с эвакуированными. Но вот виднеется берег. От бельшое расстояние тянется деревянный мост. На мосту мы погрузили вещи в тачки и доехали до берега. Там пришлось стать в очередь и ждать, пока подъедет машина. Наконец, часам к двум, сели в машину и она тронулась. Мы едем по берегу Ладожского озера. Мимо мелькают деревни и склады с продовольствием, которое увозят на катерах на другую сторону озера. Часам к пяти мы приехали на место и выгрузились около железной дороги, где должен был остановиться эшелон и погрузить нас. Мама пошла за пайком, и вернулась только когда наступили сумерки. Кормили нас здесь очень хорошо, так мы ни разу не ели за всю зиму. Ночь переночевали на вещах под открытым небом. Рано утром, когда еще не совсем рассвело, погрузились в вагон, и часам к десяти поезд тронулся.

В Тихвин приехали утром и простояли целый день. Здесь нас тоже очень хорошо кормили, но дальше стали кормить хуже. 16 июля мы приехали в Канаш, город в Чувашской АССР. Дальше наш поезд не пошел. Нам сказали, чтобы мы выгружались, завтра за нами приедут подводы, и что мы будем работать в колхозе в Чувашской АССР. Но здесь мы выгружаться не хотели, и мама стала хлопотать, чтобы нас перевезли в Казань, а оттуда мы как-нибудь доберемся до моей тети.

Ночью мы с трудом погрузились на пассажирский поезд, потому что он был полон народу, и нас не хотели пускать. Мы кое-как устроились, и я уснул на вещах. Проснулся ночью и сильно удивился: когда мы сели в вагон, то он был до того полон народа, что некоторые стояли, негде было сесть, а теперь одни мы остались на весь вагон.

Утром приехали в Казань. Шел дождь. Улицы были грязные. Город мне показался пасмурным, некрасивым. К нам подъехала машина, чтобы отвезти нас на пристань, к пароходу. Вот мы на пароходе. Вещи разместили на палубе. На пароходе нам было очень хорошо, кормили неплохо. Так бы ехал, ехал и ехал, и нигде бы не слезал, но через двое суток мы приехали в Челны. Там мы случайно нашли подводы из села Шуган, они привезли сюда соль. Бригадир согласился нас довезти до Шугана. Ночь переспали в Челнах и рано утром выехали. Трое суток мы ехали. 29 июля приехали в Шуган.

Мы въехали в небольшое село, но в Муслюмовском районе (к которому относился Шуган) оно считалось большим, так как были деревни по 30-50 домов, а в этой около 300. Нам указали на дом, в котором жила зубной врач, моя тетя. Подъехали мы к красивому одноэтажному деревянному дому с пятью большими окнами. Тети дома не было, встретил нас мой двоюродный брат Моня и хозяйка дома. Люба, сестра Мони, умерла в Шугане от сахарной болезни.

Отдохнув несколько месяцев, мама стала работать в колхозе, а я все лето бегал с ребятами, с которыми успел тут подружиться. Ловили рыбу, ходили на горы за ягодами, лазили в огороды за огурцами и морковью. Лето я провел очень хорошо — отдыхал от прошедшей зимы.

Школьный дневник
Деревня, 1942—1945 гг.

Село Шуган стояло на холме. Весной, когда разливались реки, луга и деревья у подножья Шугана затапливало водой. Я любил забираться на деревья и смотреть, как мирно колышится вода, заодно и готовился к экзаменам. В конце мая мы засеяли для себя огород. Еще зимой мама стала работать воспитательницей в Ленинградском интернате в дошкольной группе. Я вместе с ребятами интерната ходил работать в колхоз. Работал на сенокосе, на горохе.

Как хорошо работать на сенокосе! Наложат бабы воз сена, ляжешь на него спиной и лежишь, наслаждаешься запахом душистого сена под горячими лучами солнца. Потом его нужно отвезти.

На горохе работать было труднее. Пыль. Как начнешь его топтать, чтобы больше поместилось на воз, солома больно колется. Дороги тоже были плохими, и иногда воз вместе со мной падал. За каждый день такой работы мне платили по полтрудодня, а иногда по целому, смотря сколько свезешь возов. За все лето я заработал трудодней 16 — 18.

Зимой в Шугане начался голод. Конечно, голодали не все, но самые бедные даже опухали от голода. Мы не голодали, так как собрали с огорода много картофеля. Картофель здесь был очень дорогой, и его у некоторых не было, поэтому они и голодали. Не было также и хлеба. От чего уехали, к тому приехали.

В апреле, когда сошел снег с полей, мы с Моней стали ходить за пшеничными колосками, которые остались на поле с осени. После экзаменов я решил идти в колхоз на прополку, так как дома мне делать было нечего. До сенокоса я иногда работал на интернатском огороде. А когда было свободное время, ходил за прутьями и плел корзины.

Перед собой я поставил две задачи, которые должен выполнить за лето: научиться плавать и ездить на лошади. Каждый день я ходил купаться, и уже немного научился плавать.

16.06.44 г. Проснувшись утром, я оделся, помылся (иногда я умываюсь до пояса, а теперь нет, потому что купаюсь в речке) и сел завтракать. Сегодня мы спали на полу, так как отняли кровать. После завтрака я закончил копать свой огород. У нас с мамой огород в 5 соток засеян картошкой. Перед обедом я читал «Кюхлю». В Шугане, когда есть у меня свободное время, я читаю.

18.06.44 г. После завтрака я пошел на базар к моей маме, которая продавала наши вещи для того, чтобы нам пропитаться. С базара мы с братом, взяв небольшую тележку, отправились в рему за прутьями, так как дров у нас не было, и не на чем было сварить обед. Перед тем как уехать, мы выкупались в речке, и сейчас нам было не очень жарко. Мы стали рубить прутья и складывать их на тележку.

19.06.44 г. Сегодня мы решили выбивать из коровьего назему кирпичи, тоже для топки, как это делали многие в Шугане. Мы начали после завтрака и до обеда сделали 130 штук. После обеда и вечером я играл с ребятами в рюхи. Хотя в Шугане бегаешь, играешь, отдыхаешь, купаешься в речке, но все равно хочется домой, хотя и знаешь, что ничего лучшего в Ленинграде не предвидится.

28.06.44 г. Сегодня я за все время моего проживания в Шугане ходил с братом в районный центр Муслюмово, что в 12 км от Шугана — нас вызывал военкомат. Из дома мы вышли в 7 утра, и пришли к 10. С первого взгляда Муслюмово мне очень понравилось: много деревьев, и одно это придавало ему красивый вид, ларьки, в которых продавали морс, двухэтажные дома, от которых я уже отвык. Мы сразу же пошли в военкомат, и нам там сказали, что будем участвовать в двадцатикилометровом походе, в который будут входить игры, наступление, переползание. Мы в военкомат пришли босиком, так как иначе было нельзя: ночью шел дождь, и все дороги были размыты, да и в ботинках было нельзя, потому что натрешь ноги от долгой ходьбы, а лаптей не было, так что мы не знали, что делать. Но помощник военкома отпустил нас домой, и мы ушли с его разрешения. По дороге мы встретили татарина с лошадью, который за кусок хлеба довез нас до Шугана.

1.03.45 г. Сейчас, когда я пишу это, я сижу дома, а на улице завывает ветер и клочьями валит мокрый снег, так что на лыжах не покататься, да и идти некуда, поэтому хочется в город, в свою квартиру, на Охту, посмотреть, как и что, какие знакомые ребята живут там, и вообще припомнить все-все старое.

Недавно привезли сюда картину «Под Сталинградом», и я ходил ее смотреть. Пять рублей — и я в клубе. Народу полным-полно, ведь кино в Шугане — большая редкость. Картина немая, поэтому надо читать, а так как я близорукий (в то время у меня была болезнь глаз — трахома) и стоял на почтительном расстоянии, то я ничего не видел и просил читать стоящего рядом мальчика. После 1-й части перегорела лампочка и механики полчаса возились с аппаратом. Но, наконец, кино окончилось, и народ с шумом повалил на улицу. Кино здесь весьма редкое событие, поэтому в школе на другой день только о нем и говорили.

Приближаются майские праздники, и на шуганской сцене я буду выступать в какой-нибудь пьесе. Первый и второй год в Шугане я глядел на сцену, а в третий год сам выступаю. Например, в Новый, 1945 год, я играл в сказке Пушкина «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» старшего богатыря. К 23-му февраля, дню Красной Армии, в пьесе Гоголя «Женитьба» — Яичницу, к 8-му марта еще в какой-то пьесе.

Хотя сегодня и 1-е марта, а стоит зима, дуют холодные ветры, снег даже не думает таять. Здесь вообще зима холодная, а ветры дуют такие, что иногда крыши домов слетают. В 1-й год моего приезда было столько снега, что он лежал до вершины заборов в несколько метров, а когда растаял, то образовалось такое огромное половодье, что все луга от гор до села были залиты водой, а по улицам нельзя было пройти без сапог. Сейчас все с нетерпением ждут весны, потому что дров осталось мало, да и по другим причинам.

8.06.45 г. Вчера у нас проходило выпускное собрание учеников четвертого, пятого и шестого классов. Учителя говорили, что не надо быть лентяем, себялюбивым, эгоистом, а надо быть патриотом, помогать в беде другим, помогать дома родителям, а по учебе задавать учителям не книжные вопросы, а если они не сумеют ответить, то искать знания самому. А если родители отстали от жизни, то учить их жить по-новому, так как новое поколение должно знать больше своих родителей, воспитывать в себе самые лучшие качества: упорство, старательность, не бояться опасностей, всегда идти вперед, не жалеть себя для построения коммунизма, больше ходить в кино, театр, читать книги, и особенно учиться, потому что без образования нельзя быть настоящим строителем коммунизма. Мне эти слова глубоко запали в память. Я хочу и буду добиваться быть таким, как и говорили учителя.

С тех пор как папа уехал из Ленинграда, я от него не получал писем и не знаю где он. Очень много писем я послал в Бугуруслан, где находится справочник местожительства всех людей СССР, но мне отвечали, что никаких сведений они не имеют, кроме того, что он выехал из Ленинграда 5 июля 1942 года, а куда приехал, не знают. Как мне хочется, чтобы он был сейчас со мной, как хочется с ним душевно поговорить, но, наверное, это одни мечты. Он, когда уезжал, был очень слаб и мог не выдержать трудного переезда.

В то время, когда мы еще были в Ленинграде и голодали, нам материально помогал мой дядя Борис. Он состоял на военной службе по защите Ленинграда. Когда ему выдавали паек, он часть приносил нам. Он очень помог нам этим. Может быть, благодаря ему мы и выжили.

В начале июня директор интерната привез из Казани радостную весть о том, что мы, то есть интернат, уезжаем в начале июня, числа 13 или 14. Надо готовиться к отъезду, а между тем хочется пожить в Шугане еще лето. Мы уедем, так и не дождавшись ягод (а их здесь очень много), сенокоса, уборочной кампании. Хочется поработать на полях, вдоволь накупаться, а пока я хожу в рему за прутьями и плету корзины.
Город, 1945—1949 гг.

29.11.45 г. После возвращения в Ленинград мы с мамой поехали туда, где жили раньше — в нашу комнату. В ней уже жили другие люди, но нам разрешили взять наши вещи, папину скрипку и фисгармонию. Нас приютил дядя Борис в своей комнате на Некрасова, 60. Там же жили Моня с тетей Зиной и вернувшаяся из эвакуации мамина сестра тетя Лиза со своим мужем.

Первое время после возвращения в Ленинград я бродил по улицам, осматривал город. На другой день сразу же пошел в кино и с тех пор постепенно просматривал все картины. Погода стояла великолепная. Дома не сиделось. Был на выставке «Героическая оборона Ленинграда», в различных садах, особенно часто на стадионе и ЦПКиО. Сразу стал одним из футбольных болельщиков. Редко пропускал игры. Читал мало, не до книг. Постепенно стал театралом. Игра артистов мне очень нравилась, не то, что мы в Шугане. Увлекся шахматами, доставал шахматные книги, прочитал Капабланку, Левенфиша и много других, но все же редко обыгрывал Моньку.

Но наконец наступил день, когда надо было идти в школу. Школа мне очень понравилась, все классы были чисты, отделаны, ребята были дружные, сплоченные и, главное, чего я не ожидал, не антисемиты. Ребята моего класса тоже недавно вернулись из эвакуации. Это был 7б класс, из приехавших. Сразу же в классе пошла возня, борьба, как в Шугане, новые покрашенные стены плакали — они были биты.

5.12.45 г. Раз в неделю посещаю театр и кино. Интересуюсь книгами, но времени не хватает, много уроков. Записался в две библиотеки. Читаю книги «полезные» — Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Начал читать Байрона, но мне не понравилось. Увлекся Перельманом. Читаю его «Занимательную физику» и «Занимательную математику».

Открылось множество кружков — шахматный, гимнастический, конькобежный, лыжный, драматический и другие. Глаза разбегаются. Хочется поступить во все разом. Время несется быстро. Ложусь спать каждый день не раньше 12, встаю в полвосьмого, так как к восьми в школу: будет зарядка, потом завтрак. Некоторое время занимаюсь шахматами, но потом бросаю. Поступил в гимнастический кружок для укрепления здоровья, а это первое дело. Начинаю интересоваться музыкой. Хочу быть, как папа — музыкантом, но в кружок меня не принимают. В драматический тоже расхотелось. Одни только книги не бросаю, продолжаю ими увлекаться. Прочитал «Республику ШКИД», понравилось. А что если мне самому начать издавать журнал? Возьму себе кого-нибудь в помощники.

30.12.46 г. Этим летом я уехал в пионерлагерь в бывшее финское село Келломяки на берегу Финского залива на Карельском перешейке. Село красивое, ребята дружные, жизнь хороша. Целые дни играли в волейбол, футбол и другие игры, собирали ягоды, купались в Финском заливе. Вечерами под аккордеон иногда танцевали. Кстати о танцах. Это случилось спустя несколько дней после приезда в лагерь. На даче девочек заиграл аккордеон, и мальчики пошли туда танцевать. Пошел и я. Одна из девочек подошла и пригласила меня. Она стала учить меня танцевать, чего я не умел. Она мне понравилась. Это была девочка 16-ти лет, довольно красивая, с черными волосами, бровями и глазами. Она звонко смеялась, щуря глаза и показывая ряд мраморных зубов. Кажется, я ей тоже понравился. На танцах она всегда танцевала только со мной, в играх всегда выбирала меня, писала записки, предлагала ягоды.

У нас в лагере мальчики имели обычай предлагать дружбу девочкам. Я долго не осмеливался, но потом решился. Она мгновенно согласилась, как будто ждала этого, и сказала, что отказала бы всем, кроме меня. Это что-то да значит! В этот вечер мы долго разговаривали, стоя в стороне от всех, — о дружбе и о том, как надо дружить. С этого дня мы стали близки друг другу. После костров вечерами мы шли домой вдвоем, разговаривая, счастливые. Часто обменивались книгами, поддерживая связь. Хотя однажды поссорились, но быстро помирились.

В Ленинграде я звонил ей, назначал свидания, мы встречались. Она говорила преимущественно о себе, о том, что у нее много знакомых мальчиков, что они устраивают вечера, о многом другом. Я больше молчал, не зная о чем говорить. Ее звали Леся Некрасова. Редкое имя. Жила она далеко от меня.

Началась учеба, наши встречи прекратились. Звонить ей очень трудно, ее часто не бывает дома, часто она не слышит меня, да и я ее. Надо выходить из положения. Я написал ей письмо, довольно глупое, даже сейчас раскаиваюсь, потом второе, не менее глупое, в котором послал ей свое стихотворение о любви. Она не ответила. Я бы хотел с ней переписываться. Но что поделаешь? Вот и кончился мой маленький первый роман. Чуть закаленный, с небольшим опытом вышел я из него.

10.06.47 г. Прошло уже почти два года, как я вернулся в Ленинград. Я хочу вести дневник, чтобы понять самого себя. Мне хочется понять, как может измениться человек за год. Ровно год тому назад я вскапывал огород из нескольких соток в Автово, что выделили маме. Сейчас, копая снова, я хотел бы вспомнить, что я думал, и какие у меня были мысли год назад.

Мне очень недостает «духовника», не с кем посоветоваться, поговорить. В книгах только указывают на пороки, не говоря как их излечить. Так и люди. Любят поучать, хотя и знают, что слушателям это не нравится. Каждый хочет быть самостоятельным. Говорят, что я самоуверен: «Не надо быть таким самоуверенным». Хорошо, а как это сделать?

5.07.49 г. Пройдены 19 лет жизни, окончен 10-й класс. Теперь подведем итог. А он мне не нравится, ведь за 19 лет очень многое можно сделать в смысле дел и знаний. Мог бы достичь гораздо большего. Во мне нет уверенности в себе, в своих силах, без чего очень трудно жить. Я однообразен и скучен даже самому себе. Кроме того, у меня нет особого интереса к чему-нибудь, меня интересует все, то есть ничего. У меня даже нет цели в жизни, у меня множество мелких целей, но основной цели жизни — нет. Правда, есть мечта, но я никому, вернее, редко кому говорю о ней. Моя мечта — стать писателем. Но я понимаю: для того чтобы быть им, надо много знать, знать жизнь, надо быть наблюдательным и волевым.

Я не нашел для себя подходящего института, да и в самом деле, какой я мог найти, если меня интересует литература и все остальное понемножку. Но что-то выбирать нужно. Я много перебрал и остановился на радиотехническом факультете Электротехнического института им.Ульянова (Ленина). Я выбрал себе красивую «жену», но не знаю, долго ли мы проживем с ней вместе.

Возможно, я проживу в Ленинграде 5 лет, пока буду учиться. На эти годы у меня большие виды, большие надежды. Говорят, что самые лучшие годы — школьные, но я не согласен. Я хочу, чтобы самые лучшие мои годы были институтские.

За эти 5 лет я должен многое прочитать, закалить себя в физическом отношении, а главное, в моральном — воспитать (пока не поздно) волю и уверенность в своих силах. У меня много желаний, но единственный способ не желать — это исполнять свои желания.

Без цели трудно жить. Отсутствие целей порождает лень, праздность, безволие и порочность. Для того чтобы быть волевым, нужно исполнять то, что задумал. А чтобы исполнять, нужна цель. Те пять лет, которые я проведу в институте, нужно не потратить зря, даром. Нужно выработать общий пятилетний план развития и восстановления. Основными его пунктами являются: закалить себя в физическом и моральном отношении, стать культурным и широко образованным человеком. Для этого нужно много работать с собой и над собой. 1-я заповедь: исполняй все то, что задумал, несмотря ни на какие преграды, ни на что. Это самое главное. Для этого нужна воля. Итак, воля и еще раз воля! Ум и знания можно приобрести всегда, волю надо воспитывать.

2.10.49 г. У меня неровный характер: я то вспыхиваю, то остываю. Иногда мне кажется, что все чудесно, что жизнь очаровательна, что жить хорошо, иногда на меня нападает страшный пессимизм. Зачем жить, в чем смысл жизни вообще и моей в частности, зачем я живу? Чтобы быть таким, как все? Вот повзраслею, буду таким, как все: средним, неинтересным, буду потихонечку работать, женюсь, появятся дети и прочее. То есть жить так, как все, то есть повторить предшествующих мне людей? Скука! Ведь зачем-то я живу на свете. Ведь неужели все мы родились на свет только затем, чтобы повторить предыдущих людей и народить других, чтобы они повторили нас? Скучно!

Иногда мне кажется, что жизнь очаровательна, что жить прекрасно. Я готов тогда восхищаться всем — от книжных страниц до тончайших узоров на зданиях, восхищаться людьми. Тогда становишься сильным, хочется бороться, жить.

Во мне много рабской и рыбьей крови, во мне много ложной робости, трусости, нерешительности. Я должен с корнем вырвать из себя тщеславие и робость. Нужно, чтобы слова не расходились с делом. Я не знаю, кто я, что из себя представляю. Нужно жить, нужно больше верить в себя, в свои силы.


Студенческий дневник

17.12.49 г. Скоро мне 19 лет. Чего достиг я за эти 19 лет, что умею, что знаю? Знаю очень мало, а не достиг ничего, кроме отвратительного мнения о себе и людях. А, присмотревшись вокруг внимательнее, вижу, что есть люди гораздо лучше меня, умней и красивей. Я не остроумен, что плохо, у меня тяжелый, мрачный характер человека, который не нашел себя в жизни, своего места, своей роли. Я честен, но не искренен. Я или совсем не схожусь с людьми (поэтому одинок), или схожусь накрепко, что редко. Не ладятся у меня отношения с людьми, с ребятами еще туда-сюда, а с девушками еще хуже. Это из-за одностороннего взгляда на вещи. Вместо того чтобы шутить и веселиться, я мрачен и скептичен, очевидно, из боязни оказаться в неловком положении.

Я много читал о сильных, героических людях, способных жертвовать жизнью ради идеи, а слышу глупые разговоры, плоские шутки, не вижу ничего героического в своих знакомых, только пошлое, мещанское, обыкновенное, жалобы на трудности. А ведь я вижу, что не умеют люди правильно распределять свое время (да и я тоже!), от чего зависит успех в работе, что люди не так тупы, как ленивы, а лень — мать всех пороков. И это очень-очень правильно. Значит, нужно в первую очередь бороться с ленью подлой. А ее много во мне, и от нее, очевидно, идут все мои пороки. Я представляю свое будущее неинтересным. Закончу с грехом пополам институт, получу диплом, зашлют меня куда-нибудь в Новосибирск, женюсь там не по сильной любви (чего мне сейчас очень хочется — это настоящей, сильной, большой, глубокой любви), буду заниматься совершенно неинтересным делом, браниться с женой, людьми, директором завода, читать героические книжки, восхищаться героями и ничего не делать!

А как сделать так, чтобы жизнь была красива? Как?

23.12.49 г. 1ч. 30 мин. ночи. Итак, мне минуло 19 лет. Я хочу спать, у меня завтра, то есть сегодня, зачет по химии. Хочу сказать, что очень недоволен как собой, так и своим поведением (гордость, зазнайство), отношением к людям (эгоизм, самомнение). За год можно много сделать, если по-настоящему захотеть, захотеть не на красивых словах, а на деле, захотеть и иметь волю и характер выполнить все это. Ведь это так хорошо, черт побери, когда ты относишься тепло к людям, они тебе платят тем же, и ты кажешься сам себе лучше и красивее. Хорошо, а?

26.03.50 г. Как я сейчас живу? Если посмотреть на меня сбоку, то вообще ничего, даже неплохо. Имею 1-й разряд по шахматам, неплохо занимаюсь гимнастикой, вообще увлекаюсь и другими видами спорта: лыжами и коньками, волейболом и легкой атлетикой, плаванием.

Каждый вид что-то дает, как-то развивает. Я люблю спорт, и мне кажется, смогу добиться неплохих результатов.

В шахматы я стал играть с 7-8 класса. Увлекался ими очень сильно и серьезно, буквально не вылезая из шахматного клуба Дворца пионеров, а если вылезая, то с головной болью. Шахматы поглощали почти все время, заниматься самообразованием не оставалось времени. Шахматы беспредельно господствовали в моей жизни, но еще я немножко увлекался спортом и много читал. Понемножку учился. Вот и все. Хотя в шахматы я играю теперь не очень сильно, но благодаря им я получил умение составлять план, понятие о расчете, дальновидность, интуицию, умение бороться, силу воли, понятие об инициативе и многое другое. Что мне нужно было взять от шахмат, я взял, теперь играю понемногу, отчасти потому, чтобы не терять спортивную форму, чтобы проверить и тренировать эти качества и, вообще, просто потому, что я их все-таки люблю. Поступив в институт, я занялся другими видами спорта, особенно гимнастикой.

Меня интересует все, что творится в мире, все, что творилось и что будет. А прочесть об этом, изучить это нет никакой возможности — в сутках 24 часа. Стараюсь ложиться попозже, спать поменьше, много читать, беллетристику пока бросил, за некоторым исключением, и считаю это правильным — нужно сначала поумнеть. Поэтому занимаюсь искусством, литературой и историей мира. Начал с Древнего мира, с антики. Это очень интересно, много дает. Посещаю Эрмитаж. Читаю различные философские книги. Жду с нетерпением лета, когда можно будет засесть в Публичке с утра до ночи и, портя глаза, читать, конспектировать, думать. Как Мартин Иден, любимый идеал. А пока нужно заниматься, сессия на носу, без стипендии сидеть очень не хочется. А сказать честно, не люблю я ни то, что сейчас изучаю, ни то, кем я буду в дальнейшем — простым инженером, работающим где-нибудь на заводе в Саратове, жена, дети, мелочи жизни. Очень не хочется быть таким, как все. А как жить иначе?

Вот меня и тянет на Кавказ, в Крым, да куда угодно. Предложите мне на плохих условиях поехать куда угодно, хоть на остров Диксон, на время, я с удовольствием поеду. Мир огромен, а я живу в своей дыре, изучил ее досконально, она уже скучна мне и противна, хочется бежать в другие места, видеть других людей. Ах, как хочется. Вот я хочу записаться в кружок альпинистов, чтобы иметь хоть маленькую возможность, хоть ненадолго попасть на Кавказ, я записался бы хоть в чертов кружок, лишь бы превратил он меня в Вечного Жида, нет, не в вечного, а так, на год — другой, чтобы я полетал, походил по земле, заглянул бы в самые отдаленные ее уголки, и узнал, как живут люди, чем они дышат, о чем думают, о чем мечтают.

Иногда мне хочется писать стихи, но слова или застревают в горле, или выходят какими-то неуклюжими, чужими. Но есть песни, и я их пою. Когда едем куда-нибудь в поезде, я не могу сидеть в вагоне, меня тянет на площадку, на ветер. Дикими и непонятными кажутся мне ребята, играющие в душном вагоне в «козла».
Работа от института на стройке ГЭС под Выборгом летом 1950 г.

Нахожусь в доме отдыха ВЦСПС в Сестрорецке на станции Курорт. В институте дали путевку за двухмесячную работу на строительстве ГЭС, где я работал в июле и августе в восьми километрах от Выборга. Теперь буду отдыхать 12 дней, а потом, чего очень не хочется, за учебу. Эти два месяца прожиты хорошо, впечатлений масса. Попробую их изложить.

Давно мечтал о работе на ГЭС. Ведь по-настоящему физически я не работал вот уже лет 5, а работать хотелось страшно, попробовать, узнать каков я, выдержу ли. Ждал сильно. Ставил две задачи: первая — закалиться физически, стать сильным и выносливым, стараться работать в полную мощь, не сдаваться. Вторая задача сложнее: закалить себя морально, душевно, закалить характер, волю, изменить свое неверное отношение к людям, жить не в одиночку, а в коллективе, быть всегда с ребятами. В итоге — стать сильным физически и морально.

Итак, я сдал экзамены, сдал хорошо, получил долгожданную стипендию, оформил в институте все дела, потом решил отдохнуть дня два, запастись книжками, которые на стройке буду читать (до чего же я был наивным, хотя и продолжаю оставаться таким до сего времени, что является одной из отрицательных моих черт; наивность — следствие незнания жизни).

В день отъезда приехал в институт и начал работать с этого же дня. Послали разбирать сапоги, грязные и рваные, купленные за 25 копеек пара у армейцев. Потом ездил на машине на завод за колесами к тачкам. Был на заводе впервые и с любопытством и изумлением глядел на огромные цеха, освещенные солнцем, полные шума, грохота железа, рева машин. Разнообразные по конструкции, блестящие под лучами солнца, падающего на них, станки возмущенно гудели, выплевывая железную стружку. Около станков суетились люди, заправляя детали, подливая масло, регулируя ход и работу станков. Мы забрали 80 колес и уехали. Затем грузили лебедки, инструменты, сапоги, отвозили все это на вокзал и там погружали в товарный вагон. И к первому часу ночи, разместившись в тесном вагоне, тронулись в путь. Ехать предстояло километров 150 ночью по Карельскому перешейку.

Света нет, но пытаюсь разглядеть своих соседей, знакомых у меня немного — моя группа институтская и еще кое-какие ребята. В соседнем купе собрались исключительно парни, играет аккордеон, поют чисто студенческие, в основном низкосортные или просто похабные песни, читают рассказы, грязные стихи, анекдоты, крики, смех, хохот. Девчонок и близко не подпускают к нашему вагону. Я втиснулся в толпу поющих, слушаю, наблюдаю. Нужно знать все из любой сферы жизни, разных людей, знать песни, анекдоты, — словом, жизнь, какова бы она ни была, худой, уродливой, но это жизнь, и знать ее нужно. Но жизнь, конечно, не песни и анекдоты, я стараюсь понять этих людей, эту сторону их жизни.

Мерно и четко колеса стучат,
Поезд несется вперед.
Звучит гармонь и хор ребят
«Бигл допл» поет:
«Шел веселый паренек
Не жалел своих сапог,
Веткой вслед ему махал топл».

Но с силой вдруг, меха распустив,
Тряхнул гармонист головой,
И хор подхватывает мотив
Веселый, колючий, живой:
«Холостой, покуда не женился,
Не узнает, что такое ад,
Что такое бешеная львица
И откуда у гадюки яд».

Песня эта смолкнуть не успела,
Новую выводит гармонист,
Ярко, с переливами, умело
Будто не студент он, а артист:
«Сижу и целу ночь скучаю,
И холодно, и грустно мне,
А струйки мутные
Так медленно стекают,
За воротник и по спине».

Но вот, врезаясь в смех и гам,
Играет новую песню нам:
«Сан-Луи горит в огне реклам,
И буги-вуги играют джазы там».

В вагоне тесно и темно, за окном черными силуэтами мелькают деревья, телеграфные столбы. При свете фонариков играем в карты, шахматы, поем. Некоторые спят вповалку на вещах, на чем угодно. Мне спать не хочется, выхожу из вагона и сажусь на подножку. Прячась за угол вагона от холодного пронизывающего ветра, смотрю на проносящиеся мимо поля, леса, луга. Изредка мелькают темной массой огромные карельские валуны. Становится жутко от мрачного бесконечного леса, уныло однообразных картин спящей природы. Но вот вдали на горизонте появляется красная полоска, от которой становится как-то тепло на душе и веселее. Эта полоска расширяется, разрастается, красный свет просыпающегося дня заливает добрую часть неба. Наконец из-за деревьев появляется диск солнца и оно, победно завоевывая каждый кусочек неба, посылает бесконечные улыбки всему земному.

Но вот подъезжаем к Тиенхааре, поезд останавливается, мы вылезаем из вагонов, довольные, что приехали, греемся на солнце, смеемся. Дом наш издали напоминает разрушенное сгоревшее здание без штукатурки, с торчащими кирпичами, внутри — обыкновенный сарай. В 4 ряда от стены до стены тянутся нары с узкими проходами. Размещаемся, набиваем матрацы соломой, идем осматривать местность. Местность красивая, кругом лес, сады, огороды. Недалеко протекает река.

Назавтра, чуть взошло солнце, в 6 утра нас разбудил дежурный, и мы пошли на работу. Сначала наша бригада работала с 6-ти до 3-х в первую смену, затем с 3-х до 11-ти во вторую. Завтрак и ужин привозят на машине. Красивая картинка: солнце уже или еще палит, на полянке сидят человек сто студентов кучками по десять человек и жадно уплетают кашу, хлеб, чай. Всем весело, шуток неисчислимое количество, из-за деревьев улыбается солнце, глядя на нас.

Я приехал на стройку, мало зная и понимая, что такое физический труд, но с твердым желанием работать в полную силу, по-настоящему физически уставать до боли в мышцах. Мне казалось, что все будет хорошо, что мы будем дружно работать. Но как-то сразу начали сказываться недочеты, неувязки, простои. Часть нашей академической 944 группы организовали в бригаду. Бригадиром был Ханин. Собрались в бригаде какие-то «маменькины сынки». Они боялись всего — грязной работы, тяжелого лома, мокрых сапог. Каждый старался делать работу полегче, побольше отдыхать. Бригадира не слушались, был настоящий бардак, склоки, каждый старался показать себя, навязать другим свое мнение. Бесконечная ругня и ссоры отбивали желание работать. Очень не хочется вспоминать о днях работы в этой бригаде, где каждый делал, что хотел. Ханин болел несколько дней, и я его замещал. Противно вспоминать об этих днях. Ребята не хотели работать, устраивали частые перекуры. Я несколько раз чуть не подрался. Так, на завтрак отводится 30 минут, они же завтракают 45 минут, потом сидят, переваривая, еще минут 10. Злюсь страшно, а им смешно. Поворачиваюсь, иду один, тогда они нехотя поднимаются тоже и тянутся за мной. Не успев прийти на место работы, они снова садятся отдыхать. Теперь я понимаю, что отчасти был и я виноват — неправильные методы, кричал, ругался, а надо было действовать спокойно, но твердо. Я понимал это, но никак не мог измениться. Не понимаю, как это можно — быть 20-летними парнями и не любить, не уметь работать, не жаждать стать сильными и выносливыми. «Тряпки вы, с вами ли строить коммунизм?» — ругал я их.

Работать и дальше в такой обстановке мне не хотелось. Поэтому я плюнул на них и перешел в другую бригаду. Изредка забегал к своим, помогал чем-нибудь, завтракал с ними, но работал отдельно.

Я старался делать на стройке как можно больше работ, чтобы расширить свой кругозор, старался вникнуть глубже в каждую работу. И это мне удалось. Не было на стройке такой работы, какую я не делал бы. И я почти доволен собою, поработал я хорошо. Я работал лопатой: рыл землю для опор под трубопровод (очень грязная и трудная работа, ибо земля перемешана с гравием и камнями, яму все время заливает водой, «лягушка» откачивает плохо, вода, размывая землю на лопате, очень мешает и т. д.), очищал от разного хлама отводной канал здания ГЭС (работа ведется под зданием, постоянно заливает из щелей ключевая вода, она холодит руки и ноги, днем там всегда сыро и темно), грузил и разгружал машины с песком и гравием (приятная работа — песок не тяжел и берется легко, работа идет быстро, 10—15 минут, и машина полна), нагружал тачки всем: песком, гравием, цементом, бетоном. Хорошая работа средней тяжести, однако к концу дня выматываешься основательно. Если дорога хорошая, то тачка бежит легко, если дорога по земле — напрягаешься до предела, до боли в мышцах, помогая даже коленями. Дорога средняя или плохая, и каждая тачка стoит больших усилий.

Я возил на тачках землю, глину, гравий, песок, камни, цемент, бетон. Старался не отдыхать в промежутках, нагружал тачки сам или помогал нагружать. Бил бетон. В бригаде Финкельштейна, куда я перешел, разбивали кувалдами бетонные стены и колонны здания ГЭС. Бил недели две. Сила у меня была, и я считался одним из лучших бойщиков. Работа хорошая. Берешь тяжелую кувалду килограмм 8—10 и бьешь до боли в мышцах, пока работают руки, потом отдыхаешь, потом снова, и так далее. Однообразно, зато чувствуешь, как наливаются силой мускулы, становятся больше и крепче. Учишься точности удара, когда бьешь по зубилу. Кувалды постоянно ломаются, дерево не выдерживает. Я очень любил эти работы кувалдой. Как кузнец, бьешь по толстому арматурному железу, чувствуешь, как оно нехотя подчиняется твоей воле и, довольный, бьешь, бьешь и бьешь до усталости.

Носил землю и бетон на носилках. Руки оттягивает, ломит, но, сжав зубы, идешь и идешь, считая шаги. Помню и не забуду одни носилки: нес глину с Тоней Дрогайцевой. Наложили много, нести метров 30, иду и чувствую, что не донести, что вот-вот сброшу, но думаю: «Тоня же несет», и, сжимая зубы, сжав веки глаз, напрягаю волю, чтобы преодолеть боль в руках. Наконец донес и, довольный, что победил желание бросить и донес, радостный, что мышцы свободны, отдыхаю, идя назад.

Мне очень нравились эти силовые работы — возить тачки, носить носилки, рыть землю, бить кувалдой. Я проделал еще много мелких работ — по дню, по два, по три на каждую. Так, ставили стапеля. Носил бревна, их клали друг на друга, скрепляли скобами. Из плотницких работ я делал еще щит для цементного замеса, строил плоты, пилил бревна, доски, арматурное железо, разбирал стены, работал на лебедке, устанавливал, стоя по пояс в воде, треноги в реке для запруды. Делал цементные замеси для бетонирования — три ведра песка или гравия на ведро цемента и ведро воды. Через несколько минут танца с лопатой вокруг этой кучки замес готов.

Бетонировал, расшивал швы. Расшивка швов не тяжелая работа, но цемент сильно разъедает пальцы рук — надо смочить щели камней, и, беря из ведра раствор рукой или мастерком, заделывать швы. Заливал насос, двигал трубопровод. Для этого почти все строители человек до 60 повисали на 4-х вагах. Две лебедки тянут по стапелям отрезанную часть трубопровода весом в 22 тонны и длиной 45 метров. Льет дождь, но мы, по команде повиснув на вагах, приподнимаем трубу и передвигаем ее на новое место под крики, смех и дружные наши усилия. Это одни из лучших минут на стройке.

Еще ставил телеграфные столбы, носил воду для столовой, мастерил стол и скамейки для красного уголка, ездил в Выборг на машине грузить лебедку, тросы. Итак, я работал на стройке почти на тридцати видах разных работ. Разумеется, вместе с другими. И чувствуешь, как создается коллектив, как дружно и слаженно идет работа, без споров и отнимающих силы склок. Коллектив все-таки большое дело и создать его не так-то просто.

С людьми я сближаюсь трудно, но уж если сближаюсь, то надолго. На стройке я старался познакомиться со многими, если не со всеми.

Читал мало, старался не уединяться, а быть больше с ребятами, играл в домино, в карты (научился в преферанс), в шахматы, в волейбол, в городки, собирал ягоды, ходил в лес, загорал, купался. Особенно любил дежурить ночью. Заранее на ночь наколешь дров, наберешь досок и целую ночь горит костер, а ты любуешься красотой летней ночи, мерцающими звездами. Тишина, лишь изредка застрекочет кузнечик в траве и где-то вдали залает собака. Огонь весело трещит, красные огоньки жадно лижут дерево, тлеют угли, тепло. Иногда сноп искр взовьется ввысь и тогда приятно смотреть, как во мраке разлетаются и гаснут искры, а снизу, словно на помощь в их общей борьбе с ночью, с мраком летят, кружась, еще и еще. Лежишь и думаешь о людях, о себе, о человечестве...

Любил слушать радиоприемник. Чувствуешь, что мир живет — в радости ли, в печали, что ты не один не земле. На разных языках говорят, играют, поют и, даже не понимая языка, я готов слушать долго, вслушиваясь в прелесть незнакомой речи. Люблю слушать музыку. Вообще колесико на приемнике кажется мне волшебным, малейший его поворот приоткрывает уголок жизни мира.

Несколько слов о Тоне Дрогайцевой. Чудесный работник, чуткий, отзывчивый человек. Вместе с тем исключительно скромная и даже немного застенчивая. Она превосходно работает, ни когда не отказываясь ни от какой работы, наоборот, жалуется, если работа попалась легкая или ее мало. Она в этом отношении любого парня нашей бригады затыкала за пояс. Когда нам требовался отдых, она продолжала работать. Даже мне, сравнительно сильному парню, трудно было с нею сравниться. На вид она не очень сильная, и часто я с удивлением и с восхищением видел, как она без отдыха возила тачки, или их нагружала, или била молотом не хуже любого парня. Она живет в общежитии, и ей часто приходиться совмещать работу с учебой. Так, одно время она работала проходчиком в шахте на строительстве Ленинградского метро, где не всякий мужчина справляется с отбойным молотком. А после этого еще шла на лекции в институт. Действительно, большая и трудная работа делает человека скромным. Она была в бригаде, состоящей исключительно из ребят, бригадиром. Я сейчас отдыхаю вместе с ней в доме отдыха. Она скучает, торопится с отъездом, читает книги. Серьезный человек, она не ходит на танцы и не умеет веселиться. Но твердо знает, что в этой жизни не пропадет.

Много, очень много хороших ребят было на строительстве, не жалеющих себя в работе, чутких товарищей. Так, Леня Андреев и Изя Райхберг были прекрасными организаторами, хорошо управляли своими участками, их уважали и слушались. Веселые и интересные в жизни, они были чутки к ребятам и нисколько не задавались. Стройка, как какой-то могучий горн, сожгла всю труху, слабую и себялюбивую, закалив еще больше сильных и скромных, умеющих, любящих и желающих работать.

11.10.50 г. Я замотался. Живу какой-то бурной жизнью, вертясь как белка в колесе среди людей в постоянных заботах, хлопотах, тревогах, делах. Берусь за тысячи дел, силы чувствую необыкновенные. Если тебе верят, если у тебя что-нибудь получается — сердце пылает и ощущаешь столько сил, что, кажется, сделал бы любое невозможное.

Меня выбрали в курсовое бюро ВЛКСМ на культсектор. Появились сотни хлопот. Нужно организовать художественную самодеятельность, экскурсии в Эрмитаж, Петропавловскую крепость, Исаакий, театр и так далее, нужно организовать и провести диспут на литературную тему. Кроме того, я в бюро шахматной секции, надо организовать помещение и провести турниры. Сегодня записался в четвертьфинал первенства Ленинграда по шахматам, а это очень серьезный турнир. Также начнутся межвузовские соревнования по шахматам, первенство института. Но этого мало. Я занимаюсь в гимнастическом кружке — нужно к январю получить третий разряд по гимнастике. А как не записаться в такие замечательные кружки, как философский, английского языка, хор или драмкружок, где хотят поставить пьесу? Нужно будет на смотре художественной самодеятельности что-нибудь почитать. Кроме того, я хочу вести шахматный кружок на нашем курсе. Одно время в начале года я с большим подъемом писал в нашу институтскую газету. Потом были собрания: курсовое комсомольское, факультетское, конференция, профсоюзное собрание, заседания бюро, вызовы в Комитет комсомола.

По воскресеньям хожу в Эрмитаж слушать лекции по искусству, прочел «Историю искусств» Гнедича, «Автомонографию» Грабаря. Я наслаждаюсь повестями и рассказами раннего Горького, хожу в Эрмитаж раз в неделю, читаю книги по искусству и философии. Но ведь надо же и учиться. Я, правду говоря, не люблю ни одного нашего предмета, даже ненавижу некоторые, вроде теормеха, злюсь на себя — зачем я сюда пошел? Я люблю как раз те предметы, которых у нас нет, хожу в Публичку заниматься искусством, историей, философией. Тем не менее кашу я заварил большую, и мне самому интересно, как я ее буду расхлебывать, сумею ли справиться со всем этим. Попробую, ведь интересно!

Кажется, я сделал большую ошибку, что пошел в ЛЭТИ. Я бы с громадным удовольствием изучал искусство, живопись, литературу, философию, историю, логику, психологию. И делаю это. Каждую свободную минуту.

Как мне хочется быть художником, писателем, найти таких людей, которые понимали бы меня, с которыми мне было бы не скучно, любящих и ценящих искусство, умеющих поспорить и повеселиться, свободных ребят и девушек! Но я скромен и застенчив, хотя честолюбив и тщеславен, плохо сближаюсь с людьми, особенно с девушками, а мне кажется, что я мог бы быть хорошим товарищем и смог бы по-настоящему любить!

А годы проходят, все лучшие годы. Как найти свое призвание, как стать счастливым?

20.11.50 г. Боюсь правдивости пословицы «кто за все берется, тот ничего не умеет». За слишком многое взялся я. Пожалуйста, говорит внутренний голос, тебе предоставлена замечательная возможность проверить свои силы, велики ли они, на многое ли ты способен. И мне самому интересно это. Уйма дел, забегаешься, закружишься, и хорошо: знакомишься со многими людьми, мало думаешь о себе, но плохо, что перестал писать лекции (не все, правда), не все успеваю сделать, некоторые вещи делаю плохо. Вот этого надо бояться. Такой соблюдать закон: если что делаешь, делай хорошо! И если подумать, то это исключительно важное в жизни правило (в моральном смысле). И если уж ты, голубчик взялся за дела многие, то, пожалуйста, разбейся в лепешку, а сделай их хорошо.

Еще одного боюсь — вымотаться. Но это не так страшно. Более страшно разменяться на мелочи, жить бессвязно, подчиняясь лихорадке жизни. Берусь за многое, но ни за что в серьез.

Сейчас важно побольше узнать о людях, о жизни. Я хочу заниматься во многих кружках, постепенно меняя их, беря от них все, что они могут дать. Сейчас задача — работая, поменьше думать о себе, быть твердым, решительным и, главное, целеустремленным. Стараться иметь ясный ум, и иметь обо всем свое мнение. С другой стороны, правильно сказано кем-то:

«Бей в барабан и не бойся!
Целуй маркитанку звучней.
Вот смысл глубочайший науки,
Вот соль философии всей».

Смотреть на жизнь не хмурясь, не скептически, а весело, энергично, а жизнь и люди будут отвечать тем же, и тогда все будет хорошо.

26.03.51 г. Я не знаю ни одного предмета как следует. Учусь халтурно. Ни одного домашнего задания не выполняю сам — скатываю, кроме обязательных, лекции пишу не все. Это сказывается на экзаменах — два в эту третью сессию я сдал на тройки, то есть остался без стипендии, но потом, с величайшим трудом, удалось их пересдать. Но эту сессию чувствую, также не сдам. Постараюсь, конечно, но не сдам. Утешаю себя мыслью, что буду лучше учиться на 4 и 5 курсах, уже по своей специальности. Как же я могу заниматься с утра до вечера, а в этом институте меньше невозможно, когда в мире столько интересных, непознанных вещей. Я хочу познать жизнь, я берусь за все, что можно, за любую работу, за любой интересный доклад, все хочу сделать сам.

Сейчас я возглавляю культсектор курсового бюро ВЛКСМ нашего курса, член редколлегии институтской газеты, председатель шахматно-шашечного клуба института, занимаюсь в гимнастической секции, пишу доклады, рецензии и др. Но на самом деле я нигде не справляюсь с работой. Хотя и понимаю, что лучше меньше, да лучше. Но это для меня трудно. Надо бы выбрать одно, а не гоняться за всем сразу. Да, еще пою в факультетском хоре у Валерки Преображенского.

Стройка летом мне много дала, в этом году институт опять будет достраивать Калининскую ГЭС, я еще не решил, ехать ли мне. Июль буду на военно-морской практике, в августе — свободен. Наверное, я все-таки не вытерплю и поеду в августе. В самом деле — что я буду делать в городе, а три недели поработать на стройке, повеселиться, познакомиться с новыми людьми — это в тысячу раз лучше. К тому же я возьму с собой и книги. Итак, решено — завтра же подаю заявление.

28.03.51 г. Утром встал рано и до 3-х часов успел только сняться для анкеты и положить в Сберкассу 300 рублей, 120 рублей я заработал на зимних каникулах, демонстрируя партии Всесоюзного шахматного турнира им. Чигорина. Вообще, я неплохо провел каникулы. Вставал в 10 часов, завтракал и уходил в Публичку, изучая «Историю западноевропейской философии» Александрова и все относящееся к философии этого периода. Два раза в неделю ездил в институт заниматься гимнастикой, затем ехал в Публичку, а оттуда в 4 часа, пообедав там, отправлялся на работу в Консерваторию, где проходил турнир. Я люблю наблюдать не только за ходом партий, но и за партнерами, за их поведением, одни спокойны даже в сильных цейтнотах (Смыслов), другие нервничают, постоянно посматривая на часы. Хотя трудно по внешнему виду определить характер человека и распознать взаимоотношения между людьми.

Однажды, когда очередной тур закончился, и я стал собирать в коробки часы и шахматные фигуры, появился на сцене музыкант, сел к органу и стал играть. Я попросил разрешения остаться и послушать. Это был известный органист Браудо. Он опробовал инструмент перед выступлением и репетировал. Я, будучи один в огромном зале консерватории, слушал великолепные звуки с замиранием сердца, будто он играл только для меня. Потом мы разговорились. Работа от института на стройке ГЭС в Тиенхааре летом 1951 г.

Четко стучат колеса поезда, уносящего нас из Ленинграда. Ночь. В купе тускло светит лампочка. Сонная атмосфера. Большинство спит, положив вещевые мешки под головы, некоторые лениво играют в карты, в соседнем купе поют несколько голосов. Читать становится труднее, буквы то двоятся, то расплываются в какую-то невообразимую кашу, глаза слипаются. Чтоб не заснуть, выхожу на площадку. Резкий холодный ветер, освежая, бьет по лицу, проникает за ворот, холодит тело. Сажусь на площадку у отрытой двери и, прячась от ветра за угол вагона, смотрю на проносящиеся мимо темные леса, луга, холмы. Изредка мелькнут огромные валуны, обросшие мхом, озера, покрытые беловатой пеленой тумана и снова кругом леса, леса — бесконечные, глухие. Иногда лес расступается, и вдали виднеется кусочек горизонта, начинающий окрашиваться поднимающимся солнцем.

Дом, где нам предстоит жить, расположен рядом с площадкой строительства. Нам, студентам, пожелавшим поработать под Выборгом на стройке по восстановлению разрушенной войной ГЭС, предстоит ее снова собрать и пустить. Я записался в отряд без колебаний, интересно попробовать свои силы.

Мы стоим на цементном полу старого разрушенного здания ГЭС и слушаем нашего начальника строительства, студента 4 курса Володю Васильева, рассказывающего о проекте стройки, о работах, которые уже сделаны и которые нам предстоит сделать.

Трубопровод большого диаметра, по которому подается вода на ГЭС, разрезан на 3 части. Первые его секции уже лежат на новом месте, и почти засыпаны песком, третья секция еще стоит на стапелях и терпеливо ждет своей участи. Плотина, окончательно разрушенная в прошлом году, начинает отстраиваться, уже отлиты «быки» — основа новой плотины. Здание ГЭС осталось таким же, каким оно было раньше.

Жара. Солнце нещадно палит, обжигая кожу, воздух нагрелся, трудно дышать. Обнаженные загорелые фигурки строителей мечутся, снуют на всех участках, кипит работа, и кажется, ничто не мешает ее четкому продуманному ритму.

Бригада Левита работает на засыпке песком средней части трубопровода. Девушки, не разгибаясь, работают лопатами, нагружая тачки песком и гравием. Ребята везут тачки к трубопроводу. Тачки с песком катятся вниз по досчатой, довольно некрепкой дороге, чтобы ссыпать свой груз на трубопровод. Навстречу им поднимаются уже пустые тачки и, обгоняя друг друга, спешат на «насыпной пункт». Ребята, пыльные и потные, спешат — нужно обогнать вырвавшуюся вперед бригаду «Кроликов». Бригада «Кроликов» тоже засыпает трубопровод. Поднимая на трехметровую высоту мокрый песок или глину, они нагружают вагонетки. И нужно большое искусство, чтобы донести полную лопату песка, не просыпав его на голову или спину стоящего напротив товарища. Пока четверо наиболее сильных ребят везут вагонетки по эстакаде, остальные заготавливают новые порции песка и глины.

Знаете ли вы, что такое эстакада? О, вы не знаете Калининской эстакады! Нагруженные доверху мокрым песком или глиной тяжелые вагонетки регулярно, на каждом повороте, сходят с рельс и хорошо, если им не вздумается при этом перевернуться и свалиться куда-нибудь вниз под эстакаду. Вначале это было непривычно, но затем научились бороться: двое ребят помассивнее становились на заднюю раму и «давили», другие, просовывая под переднюю раму заранее приготовленную для такого случая вагу, восстанавливали ось на свое место, и вагонетка благополучно продолжала свой путь до следующего поворота.

Солнце по-прежнему нещадно палит, небо пустынно, ни малейшего признака облаков. Хочется удрать под какое-нибудь дерево в тень, спрятаться от его жгучих лучей в прохладную воду речки.

Здорово работает бригада Исянова на бетономешалке. Каждый знает свои обязанности, никто не суетится, не мешает другому. Работа идет быстро, в каком-то нарастающем четком ритме. Виктор Порецкий, основательно «напудренный» цементом, работает лопатой, не разгибаясь. Бетономешалка, переваривая порции смеси бута или гравия с цементом, разливает готовый бетон в непрерывно подъезжающие тачки, увозящие его на постройку бутобетонной стенки или водоспуска.

Одновременно бригада Шалашова, работая на машинах, подвозит то песок, то гравий, то бут, и стройка, медленно пожирая все это сырье, руками людей возводит плотину, засыпает трубопровод, воздвигает бутобетонную стенку, водослив.

Все идет хорошо, все на своих местах, но вот машины останавливаются — кончился бензин. Машины встали — значит, нет ни песка, ни гравия, ни бута, ни цемента. Левит идет ругаться к Васильеву. Тот предлагает пока работать с носилками.

Встаем в 8 часов вместо 6 утра — нет работы из-за того, что кончился бензин. Что думает начальник строительства Лукомский, комитет ВЛКСМ, парторг строительства Петров? Впрочем, что можно ожидать от Петрова? На строительстве, в бригадах он бывает крайне редко или не бывает вовсе, словно его это не интересует. Только однажды он принял самое деятельное участие в работе стройки. Когда перекрыли старое русло и открыли, срыв часть перемычки, новое, между камней в стоячей воде осталась рыба. И нужно было видеть, с каким усердием, стоя на коленях на скользких камнях, ловил он рыбу в мутно-грязной воде старого русла.

Лениво выходим на работу — опять бут таскать или щебенку с одного места на другое: ее вчера ссыпали на 100 метров ближе, чем это было нужно, и теперь мы на носилках носим ее к бетономешалке. Сегодня воскресник. Это третий воскресник за месяц работы на ГЭС. Первый был в колхозе — пололи картофельное поле. Второй в совхозе «Свекловичный» — метали стога. Хороша работа на сене!

25.11.51 г. В Ленинграде сразу же с сентября окунулся в общественную и спортивную работу, как председатель шахматно-шашечной секции бесконечно бегал, хлопотал о турнирах, шахматах, кружках. Достали с великим трудом шахматные часы и с не менее великим — мастера по шахматам Жуховицкого. Начались турниры новичков, второго разряда, первенство города среди вузов и командное первенство по ДСО. Нужно было организовать кружки, добыть помещения.

Продолжаю заниматься гимнастикой 3 раза в неделю. Тренирует нас Катишев Борис Ибрагимович очень хорошо, но у меня получается неважно. Однако гимнастику люблю и не брошу, пока не стану приличным второразрядником.

Сентябрь и октябрь ходил в Публичку регулярно, читал, а сейчас не до книг.

Много произошло событий за последнее время, но самое главное — это мое увлечение туризмом, увлечение по-настоящему, со страстью. Я даже гимнастику забросил на целый год. Не занимался шахматами, настолько был поглощен туризмом.

Началось все с того, что как-то в начале 3-го курса я, проходя по институтскому коридору, заметил небольшое объявление о том, что в ближайшую субботу будет проведен однодневный туристический поход. Это было 15 сентября 1951 года.

Мне первый туристский поход так понравился, что когда на ноябрьские праздники был организован большой и серьезный поход, я тоже решил идти, но прежде пришлось выдержать очень трудный бой с мамой. С тех пор перед каждым походом у нас жестокие бои, которые всегда кончаются тем, что я иду в поход. Ее аргументы вначале — «через мой труп», потом, постепенно привыкая, «ну что тебе это дает?», «поезжай лучше в дом отдыха» и пр., наконец — «не забудь взять с собой шарфик».

25.08.52 г. 3-й курс прошел в отношении учебы крайне неудачно. В первом семестре я получил одну тройку по электрическим машинам и остался без стипендии. Во втором семестре, несмотря на все мои старания, повторилась та же история, и, получив тройку по истории магнетизма, я снова сижу без стипендии. Что было в моей душе, не хочется вспоминать: дикое озлобление на весь мир, на деканат, который мог, но не дал мне возможность пересдать только потому, что я не совсем учтиво вел себя с замдекана Смирновым. Такие душевные потрясения хотя и приводят к «переоценке ценностей», взглядов, мыслей, что не так уж плохо, но и порядком старят. Пришлось немного поработать грузчиком на товарной станции.

17.11.53 г. После закарпатского похода осталось много фотопленок. Мы с Димкой Поляковым сильно увлеклись фотографированием и потратили на это много времени и денег. Печатали в общежитии, надо было достать пленки, объектив, увеличитель. У нас ничего не было, кроме желания. Но вот мы сравнительно неплохо отпечатали по 200 карточек, печатали всякие и хорошие, и плохие, не жалея бумаги. Нам нравился сам процесс печатания — появление на мертвой бумаге живых человеческих лиц, поз, которые о многом нам напоминали. Шуткам, спорам, смеху не было конца.

Так теперь повелось — после каждого похода я достаю увеличитель и запираюсь у нас в ванной. Наслаждаюсь, печатаю, творю. Мать ворчит, соседи бранятся, что нельзя пройти в ванную, а я себе печатаю, и смешно видеть, как появляются, всплывают веселые рожи, смешные позы, картины природы, виды погоды. У меня уже масса фотографий, наверно штук 600.

2.02.54 г. Только что пришел из филармонии, слушал «Пер-Гюнта» Грига и Ибсена. Какая великая музыка! Она какая-то особенная, ясная-ясная, чистая, даже хрустальная. И, кажется, что не на земле ты, что кто-то сильной рукой поднимает и уносит тебя далеко-далеко в сказочные леса, непроходимые, дремучие, застывшие в глубоком молчании, снежные. Вся музыка — великолепна! Даже похоронная — смерть Озе — красива и трогательна. Но самое лучшее — это рассвет и особенно песня Сольвейг. Сольвейг, которая полюбила великого грешника, беспутного, грязного, пьяницу, но влюбленного в жизнь фантазера, романтика. Она пришла к нему, преступнику, сама, не побоявшись суда общества, а затем прождала Пер-Гюнта 40 лет. Подумать только — 40 лет одиночества и тоски, ничего о нем не зная, но

«Судьба пусть хранит,
Если жив еще ты.
Пусть радость и счастье
Тебя озарит».

Это великий подвиг любви! Но все же ее любовь какая-то пассивная, недейственная. А весь «грех» Пер-Гюнта оказывается в том, что он всю свою жизнь был не самим собой, а играл. И он спрашивает Пуговичника, как же ему быть самим собой. Пуговичник отвечает: «быть самим собой — значит забыть о себе, не думать о себе». Ой, так ли это. Скорее всего, именно это и есть игра в хорошего человека, а Пер-Гюнт всю жизнь и был самим собой — мечтателем, сумасбродом, эгоистом. И все-таки «Пер-Гюнт» прелесть.

Право же, я больше всего после Чайковского люблю Грига, причем их обоих различной любовью, и получается, что они оба на первом месте. Затем Лист, Россини, Штраус, Шопен, Глинка. Бетховена я еще плохо понимаю: все кажется на один манер и ничего не запоминается. Если бы меня сейчас спросили, что я люблю больше всего на свете, я ответил бы — музыку. Раньше я не обращал на нее никакого внимания, а теперь во мне постоянно звучат отрывки из симфоний, сонат, арий, просто песен. Моя голова как приемник: повернешь ручку приемника, и вспыхивают то одна, то другая мелодии. В голове ручки нет, поэтому там стихийно вспыхивают множество мелодий. Как я хотел бы сейчас научиться играть! Правда, у меня сейчас «открылся» голос, я много и часто пою, и очень доволен, если мое пение кому-нибудь нравится. Особенно люблю петь в лесу и под душем, когда моюсь после занятий в спортзале — в душевой великолепный резонанс и вообще приятно.

Еще немного о себе. Сессию окончил хорошо. Одна четверка. Накупил кучу билетов в театры, хожу на гимнастику, был на катке, на лыжах в Кавголово, где обморозил уши и где окончательно влюбился в одну девицу — Леру Семенову.

Познакомился с ней в Кавголово — посчастливилось кататься вдвоем. Потом вместе ехали домой и на этом, пожалуй, все, можно поставить точку. Я ее видел в филармонии, на институтском вечере, но подойти не решался.

2.04.54 г. И правильно делал. Так и надо было — остаться в стороне, наблюдать и не мучиться. Но судьба (коварная!) решила иначе. С тех пор мы встречались в институте и здоровались как знакомые — и только. Однажды я был в филармонии на концерте М. Ваймана и увидел ее — одну. В первом отделении я смотрел на нее чаще, чем на Ваймана, она сидела в первом ряду партера, а я стоял и хорошо видел ее. В антракте я заметил, что она осталась на месте и, набравшись храбрости, подошел. Мы разговорились. Мальчик, который сидел рядом, не пришел, и я остался сидеть на его месте. В общем, было очень хорошо, и я был на седьмом небе от счастья. Потом проводил ее по Невскому до Московского вокзала. Беседовали, разговор шел в основном о гимнастике. Она сейчас тренируется по программе мастеров, и вскоре должна будет выступать.

На другой день я, встретив ее в институтском коридоре, пригласил ее еще на один концерт в филармонию — на Глинку. И она согласилась, к великому моему удивлению и радости. Мы были на Глинке, дважды ходили в кино, успели многое рассказать друг другу, я ее трижды провожал. Одним словом, влюбился я страшно, а она, по всем признакам, ни капли внимания. Но что же она ходит со мной? И вот последний вечер разрушил все. Я с великим трудом достал билеты в филармонию (я сейчас зачастил в филармонию, минимум раз в неделю) на вечер итальянской песни хора Свешникова. Билеты оказались плохими, вернее, одно место хорошее, другое плохое… Нет, не могу писать. До сих пор тяжело, мне казалось, что после того вечера все кончено, любовь моя прошла, но это, оказывается, не так-то легко.

5.04.54 г. Мы с Лерой договорились встретиться у филармонии в двадцать минут девятого. Я опаздывал на две минуты и бежал, думал, ничего, извинюсь — простит. Но ее еще не было. Я походил минут 10, прочел все афиши, газеты, перездоровался со многими знакомыми. Наконец, опоздав минут на 20, она пришла. С этого все и началось. Я сказал: «Нехорошо, Лера, опаздывать». «Да я не виновата, это автобус». «Брось, Лера, оправдываться не надо». И замолчали. Так же молча сели на свои места. Я сел, конечно, на неудобное место и мне за колонной ничего не было видно. Я решил, что лучше стоять и все видеть, и робко спросил: «Может быть, мы будем стоять? Я ничего не вижу». Она что-то неопределенно промычала и осталась сидеть. Я ушел обиженный, стоял впереди, потом вернулся, немного постоял за ней, и, видя, что она не обращает на меня внимания, снова ушел.

Хор Свешникова исполнял, кажется, Чичероне — какого-то итальянского композитора XVIII века, какую-то церковную музыку, но такую чудесную музыку и в таком исполнении я слышал впервые. Я видел огромный собор, где под звуки органа поет хор, а верующие стоят на коленях и молятся, и так красиво, стройно и торжественно льется музыка под могучими сводами храма. Люди делятся с Богом своими бедами, печалями, маленькими радостями. И я сам начал молиться.

Я помню, я молился всего дважды: в филармонии и еще раньше — на Кавказе. Дело было вечером, ужинали у костра. Но я на кого-то обиделся, отказался от ужина и ушел куда-то в темноту. Меня окружал дремучий лес, где-то рядом слышался плеск ручейка, невдалеке виднелся костер, и видно было, как двигались люди, и доносился веселый шум, который еще больше усугублял мою печаль, и я вдруг стал рассказывать Богу или лесу, или этому ручейку свои беды и печали, жаловаться на себя и просил у Бога три вещи: мудрости, силы характера и любви. И долго я так стоял в темноте. Иногда меня звали, но я не отзывался. После этого я стал как-то чище, умнее, лучше, чем был раньше. Если молиться искренне, это здорово очищает душу.

И вот ссора и эта музыка заставили меня вторично пережить такое, правда, я немножко сознательно экзальтировал себя, то есть понимал, что со мною происходит. Но все равно было очень хорошо.

После окончания первой части я подошел к Лере, хотел поговорить, поделиться с ней моими переживаниями, простить ей ее опоздание. Я думал, она встанет и мы пойдем погуляем. Но она посмотрела на меня, чуть улыбнулась, и, не говоря ни слова, вынула книжку и начала читать. Я был ошеломлен. Я не сказал ни слова — не было слов у меня, и тогда я ушел. Я бродил один по фойе, и мне было очень стыдно за нее и обидно за себя. Больше я к ней не подошел, лишь следил издалека, и так мне было больно, что я во втором отделении чуть не разревелся. Я думал, она поймет свою ошибку, найдет меня и встанет рядом. Тогда я, конечно, все прощу, и будет очень легко. Но этого не случилось. И я понял: значит, она равнодушна ко мне. Но как можно так поступать, я не понимал. Я привел ее в филармонию, куда столько народа старалось попасть в тот вечер (я трижды бегал отмечаться в очередь, прежде чем достать билеты), усадил ее на лучшее место, а она — ноль внимания. Что же она за человек после этого? Одним словом, было очень обидно. Потом, не зайдя за ней, я спустился вниз за пальто (номерок был у меня), она сама пришла вниз. Мы молча оделись и молча вышли. У меня вид, наверное, был ужасный. От нее — ни слова раскаяния.

7.04.54 г. Теперь мне ясно, что я ее разлюбил — если можно так сказать. Она мне по-прежнему нравится, ибо хороша собой, но раньше я за красивой оболочкой представлял себе и столь же красивое содержание, теперь же вижу, что выдумал его сам.

Сейчас главное, чем я живу — это гимнастика. Десятого числа у меня соревнования — я выступаю по второму разряду. Готовился этот семестр очень много — по 3—4 раза в неделю тренировался. Сейчас чувствую себя хорошо, мышцы окрепли, стал сильнее, чем когда бы то ни было. Играю в шахматы на первенство института между факультетами, сижу на 1-й доске и очень горд этим.

Тщеславен я тоже страшно и к славе неравнодушен, но умею это скрывать. А с этим надо бороться. И хвастун я оттого, что люди, кажется, не замечают меня, заняты собой. А я-то такой хороший: и спортсмен по разным видам, и голос у меня ничего, и песен знаю множество, и стихов целую кучу наизусть, и читаю их неплохо, и стихи пишу и рассказы, а вот не обращают на меня внимание. И правильно делают. Не скромен ты. Это отталкивает. Думаешь, что лучше других, себя считаешь умнее всех, а люди нутром чувствуют это. Ну, а что делать, так хочется похвастаться, а то так никто и не узнает, какой я хороший.

Вот недавно я спас мальчика. Он провалился под лед Карповки и плавал, цепляясь за края льда. Я подполз к нему и вытащил. Это произошло всего за одну минуту, произошло просто, даже как-то обыденно. Я его вытащил и ушел, а женщины отвели его домой, и никто не знал, что я так поступил. Я долго крепился, но потом рассказал Моньке и Лере — захотелось похвастаться, какой я хороший, но почему-то это не принесло удовлетворения. Мне кажется, что из всего, что я совершил, самое лучшее было спасение этого мальчика и двух девиц во время зимнего похода. И прав Горький — как хорошо чувствовать, что ты чем-то помог людям, что ты можешь быть нужным и полезным.

11.04.54 г. Вчерашний день прошел чудесно. К нему я слишком долго готовился. Встал рано, не спалось. Утро было прекрасное, солнечное. И начало было хорошее: постояв часок в очереди, я достал 2 литра молока. Потом поехал в институт выступать по второму разряду по гимнастике. Соревнования (как я их боялся!) прошли удачно, и я набрал нужное количество очков.

19.04.54 г. Живу страшно беззаботно, свободно и легко, ничем особенно не занимаюсь, ничего особенного не делаю, не скучаю, но и не так чтобы очень весело, а так как-то, одним словом — беззаботно. Бегаю по театрам, кино, хожу в филармонию, думаю о девчонках, немного о будущих страшных экзаменах и о всяких пустяках. Ни одной серьезной мысли, ни одного важного дела. Вот перечень «дел» последних дней: был на лекции в Эрмитаже, смотрел фильм «Дорога надежды», видел в театре «Демона», «Эсмеральду», слушал 6-ю симфонию Чайковского, завтра пойду на «Великого государя», обедал у тети Раи и, между прочим, бывал в институте.

Сейчас вообще очень увлекаюсь Чеховым. Чехов, как и Чайковский, тонкий, нежный, скорбный.

23.04.54 г. Сегодня встал поздно, занимался гимнастикой, немного науками, потом гулял. Погода чудесная, весна настоящая, Нева — красавица, белые льдинки плывут по темно-синей воде.

21.05.54 г. Идет последняя сессия в институте. Уже сдал один экзамен. Так грустно. Последнюю лекцию отмечали втроем — я, Женя Калинина и Виталий Кремков, у Жени дома в Басковом переулке. Купили вина, закуски, вспомнили старину, Виталий играл на гитаре, мы с Женей пели.

Вот и прошли студенческие годы. Они были разные — пестрые, шумные, всякие. Прошли быстро, и все-таки было хорошо! Никогда не помяну их худым словом, всегда буду помнить как свои лучшие годы.

26.06.54 г. Прошел месяц. Сдал экзамены и теперь работаю над дипломом на цементном заводе Воровского и в Лаборатории автоматики. Посоветовал Монька, который здесь работает. Нас четверо из нашей группы пришли сюда готовить дипломы, одновременно устроившись на полставки. Здесь очень хороший и интересный народ. Лаборатория размещается в одном из корпусов Апраксина двора.

Вечерами гребу (несколько сезонов сидел в четверке академической, потом в каноэ и байдарке), в августе собираюсь идти в поход по Кавказу. За месяц было много событий: проводил Димку на Кавказ, он улетал в альплагерь. Было, как всегда с ним, чудесно. Шли пешком, трепались обо всем, что придет в голову, он нес рюкзак, я был в его плаще, было хорошо и легко, но я завидовал ему, что он улетает (первый раз в жизни!), и завтра уже будет в центре Кавказа. Потом он написал письмо, я ответил.

Получил письмо от Светланы. Маленькое, странное и очень взволновавшее меня. Несмотря на все, я ответил дружески.

Сблизился с Женей Калининой. С ней мы друзья (друг от друга у нас почти нет тайн). Часто гуляем втроем, а когда Виталий уехал — вдвоем. Эта дружба с моей стороны переходит в любовь, но я преодолею, тем более что она уезжает на месяц в Кондопогу, а я за это время еще в кого-нибудь влюблюсь. Так хочется хорошей любви, но меня трудно полюбить — я слишком сложный и противоречивый человек.

19.12.54 г. Завтра распределение, крутой поворот всей жизни. Куда только, вот вопрос. Грустно чего-то, как всегда перед дорогой, и в то же время немного радостно — впереди новая жизнь во всех отношениях.

Студенческие годы пролетели очень хорошо, жаль только, мало было любви. Впрочем, любви, дружбы, счастья всегда мало. Не хочется философствовать на этот предмет — куда пошлют, и зависит ли дальнейшая жизнь человека от этого, и в какой мере.

Писать сейчас не хочется, напишу потом, как прошли лето, осень. Но все же куда, какой город? Куда бы ни послали, буду готовиться к дороге, как к празднику, ибо новую жизнь нужно встречать радостно, чтобы и она тебе тем же ответила.

В Ленинграде ничего не жаль покидать, кроме мамы, Нади и Димки. А напоследок погуляем же и покутим, эх!

21.04.55 г. Жизнь — это огромный лес, ты заблудился, хочешь выйти на какую-нибудь тропинку, идешь, не разбирая дороги, и любая случайность может вывести тебя на любую из многочисленных тропинок, рассекающих лес. И всегда тебе будет казаться, что другие возможные тропинки чище и короче к цели, и всегда это будет тебя мучить.

А сейчас я жду из Рустави ответа: ехать мне туда или нет, и боюсь отказа — поехать хочется, пожить одному самостоятельно, посмотреть на людей, в Ленинграде вообще все уже надоело. Боюсь отказа. Сейчас веду паразитический образ жизни: ровно ничего не делаю. Это с 1 марта после защиты диплома. Был 12 дней в доме отдыха, было неплохо, особенно к концу, когда я поближе познакомился со всеми девушками и по вечерам танцевал, ходил иногда на лыжах, играл в бильярд, читал, занимался всем тем, чем положено заниматься в доме отдыха.

Я распределялся одним из последних и все боялся, что кто-нибудь до меня возьмет Рустави.

Студенческие годы оказались бурными, насыщенными событиями, но многое осталось за кадром, дневники писались от случая к случаю, подчас с очень большим перерывом. Почти ничего о жизни в учебной группе. Немногим больше о товариществе в походах и шумных встречах после. Описания некоторых походов в студенческие годы приводятся в третьей главе. С тех далеких студенческих пор мы, «походники», дружим, ходим на юбилеи друг друга, продолжаем встречаться дома или на дачах, перезваниваемся. Тепло лицейского товарищества — институтской дружбы согревает меня и в старости. Мы — это я и моя супруга Галя Малькова, Дима и Валя Поляковы, Миша и Лариса Смарышевы, Леша и Алла Киселевы, Боря и Лена Леоненок и многие другие. Именно походное братство оказалось самым живучим.

Дневники последних лет

24.02.87 г. В воскресенье утром уехал в бассейн (вот уже много лет мы ходим в бассейн СКА по выходным), а оттуда сразу же сюда, в Вырицу. Только пообедал, разместился и сразу же встал на лыжи. Место очень красивое, село огромное, кругом сады и лес. Наш профилакторий стоит на отшибе, имеет вид большого шалаша, 3-х этажный. И есть 4-й этаж — танцзал под крышей, где большой бильярд и теннисный стол. 1-й этаж — сплошь медкабинеты, а в подвале сауна, души, ванны и прочее. Жилых — два этажа на 96 душ. Хотя заполнен пока наполовину. Вчера меня осмотрел врач и прописал мне подводный массаж, парафин на поясницу от остеохондроза и ингаляции от ангин. Плюс сауна, лыжи, бег по утрам по дорожке и чистый морозный воздух.

02.03.87 г. Прошла прекрасная неделя. Утром я бегаю 3 км, сегодня уже перешел на 4, затем после завтрака 2,5—3 часа на лыжах, лес здесь сказочный, еловый. Морозец, солнце, иногда падает легкий снежок, деревья стоят в снегу, очень красиво. После обеда читаю, затем процедуры, сауна, ужин и телевизор с 21 часа.

Ко мне в номер через форточку повадилась синичка, очень красивой расцветки. Полетает по комнате и обратно в форточку. Прилетает утром в 8.30 и так целый день. Я на соседнюю кровать кладу косточки от яблок. Клюнет одну и улетает, но тут же снова возвращается. Такая трусиха. Много читаю. Например, Вознесенского «Прорабы духа». Мне кажется, проза выходит у него лучше, чем стихи. Все стихи этой книги прочел, ни одно не запомнилось, ни одно не понравилось, так чтобы «Ах». Прозу, особенно воспоминания, читать интересно.

Прочел о Февральской революции. Каждая партия приписывает ее себе в заслугу. А она была стихийной. Создалась обстановка взрыва. Кто-то, безвестный, поднес запал, и началось. Ошибка царя и других в том, что они начали и уже не могли остановить войну. Это странно. Ведь династия Романовых была с немцами в родстве. И от последствий войны погибла. Вот парадокс. Россия выдохлась в процессе этой войны, и физически и морально.

09.03.87 г. Редко пишу. Утром регулярно бег, потом лыжи, последние три дня нашел новую лыжню, красивую, вдоль реки Оредеж, добежал однажды до ее конца. То есть километров по 25 ежедневно.

Уже стало тепло, морозы ослабли, ярко светит солнце, не погода — чудо. Эти две недели прошли идеально. И настольный теннис, и бильярд, и лыжи, и мой приемник. И нет соседа. Еще неделя, и все.

Надо идти на завтрак. Светит солнышко, надо сегодня дофотографировать лес, хотя он уже не такой красивый, как был в начале.

Очень люблю лес в первой половине марта. Безветрие, морозец, снег, деревья в снегу, лыжня. Я заметил, что в это время всегда хорошая солнечная погода. Больше всего люблю кататься на лыжах в марте.

04.01.93 г. Когда-то я записывал чужие высказывания, которые мне нравились. Теперь, когда жизнь прожита, или, скажем, основная ее часть, можно и самому что-нибудь наговорить. Глядишь, кому-нибудь и пригодится. Если бы отец или дед оставили свои записки, думаю, мне было бы интересно их разбирать. Как и чем жили, о чем думали мои предки? Но я об этом никогда не узнаю. Поэтому, чтобы мои потомки не мучились этими вопросами, начнем эту тетрадь. Пусть это будет эксперимент. Мне и самому интересно, доберусь ли я хоть до половины этих листков. И с чем. Можно будет это назвать — интервью с самим собою. Неплохое названьице. А темы любые, широкие, как сама жизнь. Начнем, пожалуй.

05.01.93 г. Прежде всего, мое первое слово о моем отце. Я знал его мало и помню плохо — он погиб в 42-м, когда ему был всего 41 год, а мог бы жить долго и счастливо, ходить в филармонию, путешествовать, общаться с многочисленными родственниками, воспитывать меня, даже еще родить ребенка.

Практически его, как и многих других, убила война. И неизвестно, где он похоронен, может быть, нигде — в Ладоге. Жаль, что так мало ему было отведено. Я думаю о нем давно и постоянно, веду с ним нескончаемые разговоры. Каким он был? Знаю, что он работал бухгалтером на лесопильном заводе на Охте, где мы поселились в середине 30-х годов, что хорошо играл на скрипке и фисгармонии, которые были у нас дома, любил футбол. Хотел, чтобы и я занимался музыкой, но у меня не пошло, я любил болтаться на улице, играть с мальчишками. Помню, как он брал меня с собой на завод в душевую, ибо дома не было горячей воды. Особенно помню время войны и блокады, смерть родственников, дистрофию, налеты, бомбоубежища. И наше последнее прощание на перроне какого-то вокзала. Так несправедливо — прийти в этот мир на такой короткий срок. Мама хоть пожила в два раза больше, видела внуков, дождалась горячей воды, метро, цветного телевизора, отдельной квартиры. Ведь просто жить — видеть небо, лес, озеро, море, дождь и жару, слушать музыку, бывать на выставках, общаться с людьми, близкими и друзьями — большое наслаждение. Само по себе. Не говоря уж об остальном.

Конечно, сволочи политики, играющие судьбами людей, развязавшие эту войну, как, впрочем, и все остальные войны, и построившие концлагеря в своих странах. Всем не повезло, но особенно тем, кто жил в первой половине ХХ века. Миллионы погибших. Во имя ничего, бессмысленно, зазря. Из-за амбиций, равнодушия, глупости и бездарности правителей, особенно наших, российских, от Николая II до Хрущева.

Я смотрю на фотографию отца со скрипкой, и его жизнь продолжается, пока я жив, пока помню о нем.

06.01.93 г. Более всего обязан я матери. Она не только дала мне жизнь, спасла от голода в блокаду, но и опекала, как могла, всю жизнь.

Она ничего не жалела для меня, и хотя частенько поругивала, в сущности, была добрым человеком. Жизнь у нее сложилась нелегко: жестокое время, ранняя смерть мужа, брата, почти всю жизнь в коммуналке, постоянный страх за мой «язык», за свою работу (она последние годы, с 45-го до выхода на пенсию, работала машинисткой в институте истории партии в Смольном, и ее увольняли в начале 53 года после «дела врачей»). Ее работа была единственным источником нашего существования, пока я учился.

Ей не очень-то повезло со мной. О чем и болит у меня душа и не проходит чувство вины. Как не проходит оно перед старшим сыном.

08.01.93 г. Может быть, покаяние придумано в христианской религии не для того, чтобы отпустили грехи и можно было бы грешить снова, как я думал раньше, а для внутреннего просветления, хотя бы частичного, ибо если действительно сам признаешь свою вину, свой грех, то покаяние не искупает ее, конечно, а лишь приглушает, делает новый грех чуть менее вероятным.

Поэтому важно покаяние для самого себя. Мне кажется, это один из правильных постулатов христианства, вернее, один из самых важных. «Покайтесь», осудите сами себя, признайте свои ошибки, свою вину. Наверное, отсюда «не покаешься — не спасешься». «Спасешься» — это я понимаю не в смысле загробной жизни, а для улучшения земной, для просветления души.

У кого не бывает ошибок или того хуже, но важно искренне признать, что виноват, и попросить прощение. А если не у кого, то у Бога. Для себя самого.

14.01.93 г. Один дирижер, один оркестр, одни инструменты, одни нотные тетради, но иначе расставлены черные кружочки, и получается совершенно разная музыка. Значит, эти кружочки, или то, как их расставил композитор, и есть главное, почему музыка такая разная.

То же можно сказать и о писателях. Все одинаково у всех, вот только буквы по-разному расставлены, а выходит — один гений, а другой бездарь. И каждый человек состоит из одинаковых частиц и элементов, а почему-то есть гитлеры и сталины, пушкины и сахаровы. Значит, отличаются они только некоей духовностью, строем мысли и чувств. От чего это зависит, если материально все одинаково, где находится это отличие? Почему один строит дом или церковь, рисует картину или икону, а другой пытается это уничтожить? Наверное, главная разница в том, что заложено в голову. Ведь если мысленно представить, что Пушкину заменяют руку или ногу, печень или даже сердце, все равно он останется Пушкиным. А к его телу подставить чужую голову — это будет уже другой человек.

Скажем, древний человек был точно таким же, как и мы сейчас, но не умел делать чего-то: писать, считать, сочинять, разговаривать, или умел это делать очень примитивно. Со временем эти умения развились. Умение делать что-то лучше других, умение делать дело. Любое. Рождение и развитие таланта — искры Божьей, как его называют. Просто это свойство человека, его характеристика, запрограммированная где-то в мозгу. Но почему такие разные встречаются программы? И что сделать, чтобы злых программ не было, чтобы люди научились их распознавать, как-то стирать или заменять другими, более человечными и цивилизованными?

29.12.98 г. Всегда почему-то грустно, когда кончается год, уходит еще один, этот 1998 год.

Хотя впереди еще что-то и осталось, но на год меньше. Этот год был как любой другой — и хороший, и плохой, и в стране, и в моей жизни. Жаль, что мало пишу. И редко. Может быть, внуки или правнуки прочтут, а почему бы нет. Ведь мне были бы интересны записки моих родичей, даже и не столь далеких, а хотя бы отца или матери. Особенно отца, ибо его не стало в 42-м году. О чем думал, чем жил, каким был. Я пытаюсь сейчас собрать хоть что-нибудь о них, расспрашиваю тех, кто еще жив, составляю анкеты. Кое-что, конечно, выяснилось, но очень скупо. От меня много записей останется, от отца — одно-единственное письмо.

Так что же за год был прошедший? Хоть небольшое, но у меня есть дело, работа. Люди, среди которых бываю, все очень хорошие. Иногда видимся или перезваниваемся со школьными (их только двое — Михеев и Гуртман) и студенческими друзьями, ходим в гости, в основном на дни рождения или на годовщины свадеб. Чаще к Смарышевым, особенно летом к ним на дачу 7 августа, в день Мишкиного рождения. Появились и более поздние друзья.

В этом году издал две книжки стихов: Саши Аносовой, 14-летней школьницы, и избранное своего, к сожалению, ушедшего друга Толи Дьяченко. Немало времени ушло на это, но работа приятная и результат виден. Участвовал в наших постоянных сборах на «Островке», две лекции прочел — об Окуджаве и Галиче. Ну, там разные огородные дела, не так чтобы очень, но все же, в основном снятие урожая, много было клубники и черной смородины. Потом была поездка в Нью-Йорк к сестре Ане на ее 75-летие.

На лыжах начал кататься в ноябре и в Осельках, и здесь, в Сосновке, только вот вторая половина декабря мокрая, все растаяло, дождь. В начале года родился внук, так что действительно много всего было.

И вот я подумал, почему бы не написать, как я прожил, каковы мои убеждения, взгляды на все прошлое и настоящее. Конечно, сейчас уже поздно что-либо исправлять, но хотя бы понять для себя и тех, кто, может быть, заинтересуется мною, что я за человек. Писать воспоминания не хочется, у меня память плохая, она какая-то геометрическая, помню планы городов, маршруты, а разговоры, людей, события — плохо. Надо попробовать из дневников сделать некую повесть-воспоминание, тем более что записок сохранилось много, просто убрать все лишнее, остальное — что есть, то есть. Не пропадать же им. Хорошая мысль. И занятие на будущий год. И заодно вспомнить, что было.

30.12.01 г. Завершается моя «писательская» деятельность. Вышло уже небольшим тиражом четыре книжки воспоминаний, потом в сокращенном варианте еще одна. Все раздарил. Получил массу удовольствия от услышанных и прочитанных в письмах добрых слов в свой адрес. Это укрепило меня в мысли, что после соответствующей доработки надо издать уже нормальную книгу более-менее приличным тиражом. Этот год и ушел на подготовку текста, на поиски издательства, составление сметы. Процесс создания окончательного варианта рукописи, знакомства со множеством людей и их мнениями оказался интересным делом. Попутно за эти несколько лет отредактировал и издал еще с десяток книг моих друзей и знакомых. Пригодился старый опыт. Уже можно создавать клуб рядовых авторов собственных биографий.

Что ж еще? Немного работаю, немного бездельничаю. Люблю бродить по центру нашего города, он все хорошеет и готовится к своему 300-летию. Люблю бывать в филармонии, на выставках и в музеях, реже в театрах, кино, Публичке. Зимой катаемся с супругой на лыжах у нас в Сосновке, регулярно ходим в бассейн, играем в настольный теннис, занимаемся дачными делами. С велосипедом тоже давно дружу. Много читаю, хотя глаза стали быстро уставать, да и разные другие болезни начали привязываться.

Моя кошка в этот раз родила четырех очаровательных котят (в прошлом году было трое). Все два месяца она не отходила от них, я помогал ей, как мог. Очень забавные существа, я долго и трудно искал им новых хозяев.

На два дня перед Новым годом ездил в Москву. Она меня на этот раз потрясла. Был на большой выставке картин любимого К. Моне, в новом Историческом музее, Доме художника, храме Христа Спасителя, бродил без устали по Тверской, любуясь подсвеченными фасадами, праздничной иллюминацией, похорошевшим городом. Если бы не названия на русском языке, можно было бы подумать, что это одна из европейских столиц. Я хорошо помню старую Москву 60—80-х годов, когда и поесть было негде, и в гостиницу не устроиться без направления. Есть с чем сравнивать.

Я не изменился, тот же характер, те же интересы. Все как раньше, как было всегда, как будто не осталось за спиной семидесяти лет. Может быть, все могло сложиться иначе? Возможно, основные характеристики человека, или судьба, при рождении кем-то на всю жизнь программируются или устанавливаются, а остальное — нюансы, детали, случай. Кто бы изобрел прибор, определяющий призвание человека, его настоящее место в жизни?

Нет ничего важнее, чем найти себя, не потеряться, ибо мы приходим в этот мир на такой короткий миг. Хочется все попробовать, все успеть, везде побывать «пока не меркнет свет, пока горит свеча».

Не так уж много дней осталось до небытия. Душа страшится и в то же время понимает, что ничего сделать нельзя, закон природы. Ведь до нашего рождения тоже были века, когда жили другие люди, а не мы. Разгадать тайну смерти еще никому не удалось, а может, и нет ее, этой тайны. Все просто и естественно. Только хочется, насколько возможно, отдалить расставание с самим собой.


Первая работа и жизнь в Рустави. 1955-1957 гг.

Май 55 г. Поезд Москва-Тбилиси. Я еду на первое постоянное место работы в город Рустави по распределению. Я хотел уехать куда-нибудь и начать самостоятельную жизнь, чтобы посмотреть, чего я стою. Дома у меня не было даже своего угла. Мы втроем — я, мама и дядя Борис — жили в 24-метровой комнате в большущей коммунальной квартире. Но даже не это главное: было желание свободы и желание посмотреть на мир, увидеть, как живут люди. Ибо в многочисленных походах жизнь по-настоящему не увидеть, группа варится, что называется, в собственном соку. А тут все внове — и работа, и быт, и новые люди, и новые места. Это было здорово, и я был счастлив, что уезжал далеко от дома, тем более в такую прекрасную страну, как Грузия. Об одном сожалел и грустил — об остающихся друзьях. Но есть почта, и потом, я буду приезжать, ко мне будут гости. Разберемся. Главное — новая жизнь.

Я лежу на второй полке купе и гляжу в открытую верхнюю амбразуру окна. Смотрю уже часа два на проносящуюся за окном одетую в зеленый наряд землю. Где-то далеко-далеко из равнины вырастают холмы и приближаются все ближе и ближе. Мелькают белые домики деревень, кое-где уже окруженные первыми тополями. Небо чистое, за окном парит южное солнце, но в купе не жарко, ветерок, обдувая, приятно щекочет тело. Мысли, как волны спокойного моря, лениво перекатываются друг через друга, не вызывая никаких эмоций. Даже петь не хочется. И все же — как-то там, на новом месте, все сложится? Колеса простучали по мосту через мутную реку Белую, и воспоминания больно, но приятно кольнули сердце.

Леса густеют, становятся пышными, действительно южными. Люблю я деревню с сенокосом, с лошадьми, с парным молоком по вечерам. Все кругом зелено, лишь вблизи деревень промелькнут черные еще пашни. Первый туннель. Сразу становится темно, пахнет дымом. Спешим закрыть дверь и окно. Едем в темноте долго-долго, лишь изредка огоньки осветят на мгновенье купе, проскочат зайчиками по стенкам и снова ничего не видно. Но вот уже опять солнце играет за окном, блестит лента реки и кругом зелень, зелень, зелень. Кусты подчас приближаются близко-близко к окну, я не выдерживаю, протягиваю руку, но хватаю воздух. Деревья насмешливо кивают ветвями. Какая-то птичка успела что-то пропеть мне в окно. Должно быть: «Какой славный день».

Проезжаем Аше. С ним у меня связано много хороших счастливых минут. Еду один, от чего и радостно, и грустно. Я отлично провел последнее время, был в двух походах, из которых привез много чудесных песен, побывал в Риге и Москве. Вот и Лазаревское, милые сердцу знакомые места.

Море! Вот оно! Долгожданное, наконец-то! Глаз не могу оторвать, какое оно огромное и красивое. Иногда поезд так близко подходит к нему, что хочется прыгнуть. Лежу и любуюсь бесконечной красотой моря. Мне кажется, что люди, живущие рядом с морем, должны быть очень счастливы. Оно сплошь голубое и лишь у берега чуть зеленоватое и такое прозрачное, что далеко видно прибрежное дно. Море сегодня какое-то величественно спокойное, волны лениво набегают на берег и пенятся, украшая серый каменный берег длинной белой лентой. Когда поезд замедляет ход, я слышу, как море вздыхает. Солнце разделило море на две части широкой сверкающей полосой. Она вся в серебре, переливается, посылая солнцу тысячи радостных улыбок. Море все время движется, на его поверхности возникают и тотчас тают белые гребни волн. Лежу и любуюсь морем, и в голову лезет всякая ерунда.

15.08.55 г. Сегодня составил план на 6 месяцев, то есть до отпуска. Он в основном таков: 2—3 раза в неделю шахматы, так как собираюсь зимой играть в квалификационном турнире в первенстве Рустави, два раза гимнастика, научиться играть на гитаре, познакомиться с грузинской историей и литературой, думать о повести и так далее. План ничего себе, но обладает важным недостатком — это план одиночки. И все же его нужно выполнить.

Записался в библиотеку, взял Важа Пшавела. Хочу познакомиться с ним, с Пришвиным, с Паустовским, особенно с последним.

Жду с нетерпением маму в гости. Кроме всего прочего надоело питаться в одиночку. И времени уходит много, и невкусно.

27.08.55 г. Какие это были дивные дни! Теперь (сейчас!), когда это уже кончилось, особенно остро чувствуется, как было хорошо и славно, и как больно, что уже все прошло. Неужели за два дня возможна такая душевная близость с человеком, которого раньше совсем не знал? Никогда в жизни я не мог бы предположить, что в Рустави приедет Десницкая (да и Семенова тоже) ко мне (ну и в Тбилиси, конечно, они, наверное, хотели посмотреть Тбилиси и вряд ли у них была мысль обо мне), и мы до такой степени сдружимся за эти два дня, что до слез жаль будет расставаться. И я никак не думал, что мне до такой степени понравится Лена Десницкая. Нет, не выразить словами, что сейчас на душе. Милая Леночка, какая она славная, умная и как легко с ней! А как поет! И главное, как любит пение, оперу — настоящей любовью художника.

Никогда не забыть, как во Мцхете (вчера еще!), которое скоро станет таким далеким и поэтому еще более милым, она пела в замке, в монастыре «Джвари» на горе, куда мы переправились на лодке через реку Арагви. В полуразрушенном храме она взобралась на возвышение у окна, мы сидели снизу на скамейке. Под сводами монастыря, быть может, впервые за 1300 лет раздались звуки такие сильные и в то же время нежные, то мощно звенящие, то едва слышные, тонкие и замирающие звуки. Я не упомнил всех названий арий и песен. Лицо у нее было вдохновенное, чуть приподнятое вверх. Ветер слегка играл у нее в волосах, они развевались и, казалось, что она летит по воздуху. Чудные были минуты. Как-то трудно писать, неповоротливы слова и получается не так, как хочется.

Леночка, Леночка...

Встретил я их утром 25-го в Тбилиси. Я думал, Лена строгая, неприступная. Она высокого роста, но худенькая, и поэтому кажется еще выше. А потом в расспросах и рассказах об их агитпоходе по целине лед тронулся, и как! Мы постоянно были втроем — я, она и Лера. Может, ревновали остальные ребята? Но нам было хорошо. Мы и в автобусе умудрялись петь. Она мне много (и даже очень) рассказывала о себе, о походах, о Мишке, Лешке и других.

Утром поехали на Тбилисское море, купались, Лера кувыркалась, катались на катере и пели, много пели песен. Потом музей искусств, Куинджи, споры, потом пешком на Пантеон и гору Давида. Большого труда стоило мне уговорить их ехать завтра в Рустави. Но поехали. Утром 26-го я решил во что бы то ни стало отпроситься (золотой наш начальник — отпустил!), и я снова у них. Вечером 1-го дня гуляли по парку, по Рустави, заходили ко мне. У меня была еще мысль о Лере (хотел потанцевать с ней, хотел сказать Рубидию, чтобы он не приглашал Леру), а сейчас, то есть вечером другого дня, о Семеновой уже не думаю.

Лена обещала писать! Подумать только. С каким нетерпением я буду ждать ее писем. И как я хочу поехать теперь в Ленинград на каникулы, чтобы с ними пойти в поход. Думаю, что это будет числа 7-го.

Итак, позавтракав, мы поехали в гостиницу, а оттуда вчетвером в Мцхету. Не стоит писать, скучно это, все равно эти дни запомню до мельчайших подробностей. Как хочу ее снова увидеть!

28.08.55 г. До чего тошно. Такое настроение и прежде бывало часто, но никак не могу к нему привыкнуть. Самыми счастливыми днями моей жизни были, как это ни странно, дни походные: на пароходе в Вознесенье, в закарпатском Ужгороде, дважды на Черном море в 53 и 54 годах, особенно в Сухуми и на теплоходе «Россия», майский поход и сейчас эти два — три дня. Что ж, это должно быть временно. Интересно, что она испытывает. Должна первой написать письмо. А Лера, по-моему, обиделась, что я почти не обращал на нее внимания, особенно вчера, и в автобусах старался садиться рядом с Леной. И при расставании просил не ее, а Лену писать. И было, наверное, очень заметно, как меня тянет к Лене… Ничего, все проходило, и это пройдет. У нее в Ленинграде жених есть — Борис Леоненок. И потом, это безнадежно. В смысле ответа и в смысле расставания. Увидимся только через полгода в Ленинграде. Эти несколько дней мне намного дороже, чем 10 дней (больше — 12) со Светой, с поцелуями, объятиями и прочим. Не представляю, как это произошло, если я раньше не любил ее, и как это прекрасно, когда любишь. Последнего у меня еще никогда не было. Я всегда стеснялся. Может, это и к лучшему.

Теперь я понял: только большая душевная близость, общность взглядов дает то, что можно назвать любовью, а не просто увлечение красивенькой фигуркой и личиком.

А почему же ты переписываешься с Надей, Лерой, Светой, Галкой, то есть со всеми теми, которые когда-то в той или иной мере волновали твое сердце? Не знаю. Просто интересно, как живет человек, что с ним будет, как сложится его судьба, и вообще, поговорить хочется. Если бы было можно, я бы переписывался со всем миром.

04.09.55 г. План уже трещит. Выполняется только гимнастика. То к одному пойдешь, то к другому. Сегодня с утра ходил на рынок, потом фотографировались, сложились и купили пленку. Весело было и хорошо. Дурака валяли в парке. Потом был на стадионе, в библиотеке и вечером дома. Был у меня один паренек, замечательный спортсмен — 1-й разряд по плаванию, 2-й по легкой атлетике, 3-й по хоккею и др. Поговорили по душам. Всегда есть о чем поговорить, когда встречаются разносторонние спортсмены. Мы бы сдружились со временем. Он очень славный парень, но его берут в армию.

Писем давно ни от кого нет. И от Димки, и от Лены. Хочется думать, что виновата почта.Скоро (в следующее воскресенье) приезжает мама. Надо будет подготовиться, то есть постираться и заштопаться.

Если бы были деньги, то уехал бы сегодня в Бакуриани и в Боржоми. Никогда так плохо не было в материальном смысле. Ровно неделю тому назад кончились деньги, будут только через 10 дней. И ни у кого нет. Одалживаю по 25, по 30 рублей. Противно. И питаюсь скверно: картошка и картошка. Сегодня позволил себе роскошь: помидоры и фрукты. Надоело. Скорей бы приехала мама.

22.04.56 г. Это было сумасшедшее время, и жаль, что не писал хоть понемногу. Правда, писал много писем, некоторые копии оставлял. Из них видно, как жил.

В сентябре приехала мама. Я снял комнатку около парка, и мы там жили три недели. Одновременно, числа 22 сентября, приезжала Галя М. Много рассказывала о походе тяньшанском, о своих послепоходных приключениях. Видно было, что мама ревновала, но Галка ей понравилась. Они вместе даже ездили в Мцхету. Много говорили. Она умная.

Простились хорошо, почти с признанием. И с тех пор я часто о ней думаю. Мне трудно сказать, могу я без нее жить или не могу. Наверное, могу. Иногда мне кажется, что я вообще никого не смогу полюбить. Часто я представляю Галку своей женой. Мне кажется, лучшей пары для себя я не нашел бы. Но как-то нет у меня к ней того огромного большого чувства, имя которому — любовь. От ума больше. И потом, осуществить трудно. Она довольно далеко и уже получила распределение в Новосибирск. Так что все карты окончательно спутались.

10.12.56 г. С 25 октября по 6 ноября был в Телави на полуфинале Грузии по шахматам, где занял 3-е место и не попал в финал. Там на окраине растет огромная старая-престарая чинара. Обратно первый раз в своей жизни летел самолетом.

С ноября начал здорово работать, часто по две, даже по три смены и без выходных. Пускали завод. Хорошо втянулся в дело, знаю теперь все свое оборудование. Создали мастерскую в нашем цехе. Был один, стало уже четверо. Была маленькая комнатка и пара приборов, стала большая комната, много приборов и станков. Сейчас работы много, но это на месяц, на два, и все. Если хорошо налажу дело, то потом смогу часто и уезжать, и заниматься, и ставить опыты в мастерской. Работа, то, что делаю, нравится мне очень и удовлетворяет вполне, но личная жизнь тошна.

Еще много всего было — и работа, и поход по кавказским горам и к морю, и разные поездки, и участие в шахматных турнирах. Узнавание Грузии, интерес к ней и любовь сохранились на всю жизнь.

Всего два года провел я в Рустави. А сколько было всего. Несмотря на скептическое отношение к самому себе, на самокритику, что видно из дневника тех лет. Здесь я вдохнул свободу полной грудью. Очень много пришлось работать. Примерно год нам сдавали завод (азотно-туковый), насыщенный автоматикой. Надо было разбираться со всеми, чтобы без обмана, а потом самим пришлось эксплуатировать. В результате я знал чуть ли не все наизусть. Иногда вызывали ночью (приходил автобус), если что-то стряслось, и надо было разобраться быстро и четко. Очень хорошей оказалась школа. Я с самого начала был зачислен в штат КИП и А. Им руководил Шатиришвили Александр Георгиевич, милейшей души человек, а его замом был Яшвили Гурам, тоже замечательный парень. Остальной штат составляли русские, приехавшие, как и мы с Розой, по распределению со всех концов страны. Правда, в основном женский пол. Работать приходилось много, было интересно, опыта набрался. Живая работа. Научился читать схемы, ремонтировать, экспериментировать, писать рацпредложения. На заводе все и всех знал и меня, думаю, ценили.

Молодой город Рустави проектировали чуть ли не у нас в Питере, поэтому он получился таким симпатичным. Четыре крупных предприятия расположили за городом — металлургический, наш азотно-туковый, химический и цементный. Тбилиси рядом, минут 30—40 езды на автобусе или на электричке.

Я купил себе велосипед, ездил на нем на работу, ибо на автобусе ездить было мучительно. На нем же ездил в Тбилиси, в Мцхету. Это был один из первых «Туристов». Хорошая машина. Я потом привез его в Питер и много ездил по городу и за город, даже пару раз в Песочную на нашу дачу.

Особенно я полюбил Тбилиси. Часто там бывал и просто так, и когда играл в шахматы, и когда жил там в гостинице, участвуя в первенстве. И когда приезжали ко мне гости, всем показывал Тбилиси, возил в Мцхету. Сначала была Света, потом Лера с Десницкой, потом мама, потом Галя, потом Поляков. Я был влюблен в эти места, и со всеми хотелось поделиться этой любовью. Как действующий гимнаст, я входил в сборную города, мы тренировались и даже выступали. Играл дважды на первенство Рустави по шахматам, один раз даже стал чемпионом, в Тбилиси играл и в командных соревнованиях. Дней 10 провел в Телави, играя в полуфинале первенства Грузии. А уж сколько раз, как только возникнет какое-нибудь «окно» в работе, мы заказывали автобус и выезжали за город, в Боржоми и другие места. Был в Баку, в Сумгаите у Фимы, куда он тоже был распределен, в Ереване и других городах. Множество раз ездил по военно-грузинской дороге из Тбилиси в Орджоникидзе и обратно. То на экскурсию, то просто так, то провожал Свету, то к Розе в гости, то в поход летом 56 года.

Я хотел летом 56 года, отработав год, пойти в какой-нибудь поход со своими, но что-то сорвалось. И тогда пришлось идти в плановый поход с ленинградской группой из Орджоникидзе в Цей, потом несколько перевалов, Шови, Кутаиси, Батуми, Сухуми. Оказался очень хороший маршрут и славная группа. Были горы, море, песни, увлечения, дружба.

А вот жили мы тогда в общежитии в комнате со Славой. Жили неплохо, но дружбы, сердечности не было. Он очень любил симфоническую музыку, оперы, певцов знал отлично. И меня приучил. С его подачи я особенно полюбил оперы «Риголетто» и «Травиату» Верди, у него был проигрыватель и куча пластинок. И это тоже была отдушина и счастье, тем более что он тоже был и непьющий, и некурящий.

Нас, живших в общежитии, сплачивало общее дело, общие друзья и знакомые, общая ненависть к порядкам и беззакониям. Я и сейчас с таким теплом вспоминаю тогдашнюю свою жизнь, когда я чувствовал себя как бы хозяином города, полностью свободным человеком, не обремененным ни семьей, ни чем-либо другим. Хотя прошло уже 43 года, до сих пор помню крики по утрам разносчиков своеобразной простокваши: «мацони, мацони», жару, отсутствие воды (ее давали часа на два в день), заводскую жизнь, новых друзей, толкотню в автобусах и электричках, бесконечные поездки, походы, шахматные турниры, славные города Тбилиси и Мцхету.

Не все было гладко. Были и страшные минуты. Однажды ночью мы проснулись от грохота на улице. Выглянув в окно, увидели колонну проходящих танков. Ничего не поняв, мы легли спать. Надо сказать, что до этого события случился в 1956 году 20-й съезд партии, на котором, как потом выяснилось, выступил Хрущев со своим знаменитым докладом. И через какое-то время этот доклад зачитывали на специальных собраниях на предприятиях. Прочли и на нашем. Эффект был грандиозным. Все расходились молча, без разговоров.

Я не любил Сталина за его жестокость, за антисемитизм, за лагеря, за милитаризацию страны. Но когда он умер, было грустно, казалось, что все рухнет, что все держалось на нем. В день его смерти нас собрали в институте, объявили, многие плакали. Мы с Димкой пытались уехать в Москву на похороны, но то ли в этот день отменили поезда, то ли я не смог попасть на поезд. Теперь, после страшных разоблачений Хрущева, было еще тяжелее от сознания того, какие монстры руководили страной, сколько горя принес сталинский режим.

Но Сталин был грузин, и грузины были о нем другого мнения. Им было лестно, что их человек считался гением и руководил такой державой столько лет. Они его боготворили и вдруг услышали такое. Оказалось, что уже несколько дней в центре Тбилиси шел непрерывный митинг, где выступавшие клеймили нынешнее руководство и славили Сталина. Власти пытались запретить и подавить митинг, но он только разгорался. Тогда попытались разогнать силой оружия. Погибли люди. Митинг перенесли к памятнику Сталину на берегу Куры. Женщина кричала в микрофон: «За что вчера убили моего сына?» Многих арестовали. Власти ввели войска. Лозунги, портреты заполнили город. Говорят, вывесили речь Микояна на 19-м съезде и его речь сейчас. Были шествия. Но сила взяла свое, власть одержала верх — не без труда и с кровью.

Наши попытки поехать в Тбилиси и самим посмотреть, что творится, оказались безуспешными. Не ходил транспорт — ни автобусы, ни электрички. Мы питались слухами очевидцев. К нашим обычным разговорам о жизни, о работе, о людях, о всяких безобразиях прибавилась и эта тема. В первое время остальные темы отошли на задний план.

Я и сейчас-то удивляюсь тому, как всего за два года я так много успел и посмотреть, и поработать, и познакомиться с массой интересных людей. И даже жениться, когда в январе 57 года впервые приехал домой и увез Галю в мой любимый Рустави. Но дальнейшая жизнь там не сложилась. В феврале всюду прошли сокращения и ее никуда не брали, даже по путевке в институт «Автоматпром», которую я получил в Москве. Комнату, которую обещали на заводе, в новом строящемся доме, тоже не дали. И пришлось возвращаться в Ленинград. Может, это и к лучшему. Я ведь серьезно думал обосноваться в Рустави. Мы с Галей привезли с собой вещи, книги, пластинки, все, что нужно для постоянной жизни. И долго еще потом я переживал, что вынужден был уехать из Рустави, так меня тянуло обратно, с таким трепетом я возвращался, делая себе всеми правдами и неправдами командировки в Грузию, но постепенно с годами это чувство любви и воспоминаний улеглось, последующие события постепенно смывали былые восторги.

Да, меня тянуло в Рустави много лет после отъезда. И я приезжал.

Формально я приезжал только на цементный завод и в Минстройматериалов Грузинской ССР. Обследовал, составил план его автоматизации, но, к сожалению, в отличие от других заводов, где почти везде, даже, пожалуй, везде, после моего обследования шла реализация этих планов и я следил за этим, здесь производство было таким запущенным и таким страшным (в сырьевом цеху текли все краны и все ходили в резиновых сапогах), что в моем любимом городе мне так и не удалось внедрить ничего, кроме, пожалуй, вискозиметров шлама.


С 1954 по 1991 г.

Когда в институте, где я учился, пришло время писать диплом в 1954 году, нам сказали, что если кто сможет найти себе тему дипломного проекта и организацию, где его можно написать, то это будет приветствоваться руководством. У меня не было знакомых организаций, но как-то я обмолвился об этом своему братцу Эммануилу, с которым мы многие годы жили в большой коммунальной квартире на улице Некрасова, 60. Он ответил, что, дескать, приходите к нам, поговорите с руководством, у нас молодая организация, найдется много тем.

Я сначала сходил сам, получил несколько тем, деканат одобрил, потом прихватил еще ребят из нашей учебной группы, нас распределили по отделам, дали руководителей, утвердили тематику, даже оформили на полставки. И в голову тогда не могло прийти, что это решение определит всю мою дальнейшую производственную и, возможно, жизненную судьбу.

Организация, куда мы попали, называлась научно-исследователь-ской лабораторией автоматизации, сокращенно НИЛА. Родилась она в недрах института Гипроцемент, который занимался вопросами проектирования и строительства цементных заводов. Незадолго до моего появления она отпочковалась от Гипроцемента и вошла в состав треста «Союзтеплоконтроль». Располагалась она на втором этаже 15-го корпуса Апраксина двора. НИЛА включала в себя три основных отдела: обжига, помола и разработки нестандартных устройств. Отдел обжига цементного клинкера возглавляла Лощинская Анна Валериановна, отдел помола сырья и цемента — Береза Владилен Шулимович, отдел приборостроения — Дворкин Лев Соломонович. Я попал в отдел помола, руководителем мне назначили Гельфанда Якова Евсеевича.

Основная задача была сформулирована следующим образом. Надо найти способ автоматического управления процессами помола сырья в шаровой мельнице. Машинист управляет мельницами, которых в цеху бывает много, по слуху, на ощупь, интуитивно. Поэтому качество шлама, выходящего из мельницы, сильно колеблется, а надо, чтобы шлам, или размельченный с водой известняк с добавками, подаваемый потом на обжиг во вращающиеся печи, был нужного качества, заданных технологической картой параметров, иначе из клинкера, выходящего из печей, может получиться цемент не той марки, что требуют заказчики.

В качестве объекта для исследования был выбран сырьевой цех завода им. Воровского, что работал тогда почти в центре города на Химическом переулке, недалеко от метро «Нарвская». Задача состояла в том, чтобы снять характеристики конкретной сырьевой мельницы, найти способ управления процессами подачи на вход известняка, добавок и воды, построить и испытать систему управления, определить настроечные параметры регуляторов, рассчитать устойчивость системы при заданном качестве и максимальной производительности.

Помню, как мы со Львом Абрамовичем Гиршовым, прошедшим войну и недавно демобилизованным, монтировали аппаратуру для испытаний, долго снимали характеристики мельницы, строили систему управления и даже пробовали, настраивая регуляторы, управлять мельницей. Ходили на завод часто ночами, когда лучше всего работалось, наносили на входе мельницы возмущения сырьем и водой, смотрели, как ведут себя параметры, строили характеристики. Потом я на эту тему писал диплом, рассчитывал параметры устойчивости и качества. Все мне было интересно, все внове, был отличный коллектив, хорошие люди. В феврале — марте 1955 года я защитился и уехал по распределению в Рустави.

После возвращения из Рустави в 1957 году я несколько месяцев искал работу, не нашел, но как-то зашел туда, где я когда-то писал диплом и работал на полставки. Меня тепло встретили и предложили работу в том же отделе. Отдел уже размещался в другом корпусе Апраксина двора — 26-м. И начальник отдела был уже другой — Трофимовский, тихий, спокойный, невзрачный, мало что решавший, но и никому не мешавший. Главным идеологом был, как и раньше, Гельфанд. Именно он и был настоящим руководителем отдела, решавшим все вопросы тематики, кадров, конкретных командировок. С ним было легко и приятно работать, я всегда поражался глубине его суждений, через некоторое время мы подружились.

Помню, как в первые дни работы в лаборатории похвалил меня Лев Абрамович, когда я взялся разобрать, отремонтировать, почистить и снова собрать довольно сложный по конструкции и вышедший из строя на заводе исполнительный механизм. Сказалась хорошая школа работы в КИПе в Рустави, когда все приходилось делать.

Со Львом Абрамовичем любил беседовать на разные темы, он частенько рассказывал флотские байки из жизни командира торпедного катера, на котором служил на Черном море во время войны. И это были как маленькие новеллы. И хотя он иногда повторялся, слушать его было всегда интересно.

В первый же год работы мне поручили разработать устройство, которое могло бы заменить используемый в системах управления дорогой, серийно выпускаемый частотомер. Я, как бывший КИПовец, взялся за это с удовольствием, мне отвели угол, я обставился аппаратурой, снимал зависимости, экспериментировал. Помню, записали на магнитофонную ленту шум мельницы в разных режимах ее работы, и этот сигнал подавался на вход прибора наряду со звуковым генератором.

Так появился на свет один из самых важных датчиков в системах управления шаровыми мельницами. Потом это устройство, названное усилительно-преобразовательным блоком — УПБ, или «электроухом», стало серийно выпускаться сначала в мастерской, потом на нашем опытно-экспериментальном заводе и использовалось во всех системах управления всевозможными мельницами не только на цементных заводах, но и в других производствах, где они работают, в частности на горно-обогатительных комбинатах, на заводах стеновых материалов. Потом оно многократно модернизировалось, менялся тип используемого микрофона, выходные параметры, габариты.

Несколько позже мне пришлось заняться и другим главным прибором — датчиком для систем управления в шаровых мельницах мокрого способа производства — вискозиметром. Он уже был изобретен Гельфандом Яковом Евсеевичем. Требовалась его модернизация, стандартизация выхода, механическая надежность и др. Ведь эти два устройства работали непосредственно на объекте в условиях запыленности, влажности и высоких температур. Значительную роль в работах по модернизации вискозиметра РВ сыграл Юрий Иванович Дубинин, который к тому времени уже работал в моей бригаде. Потребовалось, не меняя общего принципа, усовершенствовать схему и конструкцию, провести испытания, разработать документацию, поставить на производство. Я рад, что до сих пор и УПБ, и РВ функционируют и нужны. Недавно позвонили по телефону из какой-то организации и спросили, не хочу ли я принять участие в выпуске более современного вискозиметра.

Вообще с Юрой Дубининым мы многие годы работали душа в душу. Он тоже любил Новороссийск, и одним из первых стал брать в наши обычно длительные командировки семью — жену Виту, дочку Алену и сына Романа. И на других объектах, цементных и не цементных, — в Чимкенте, в Днепропетровске, на Сходне, в Лисичанске мы работали вместе. Вместе и отдыхали часто на северном побережье Чудского озера в Каукси. У Юры были золотые руки, он не чурался никакой работы.

За те несколько лет, что меня не было, выбрали для исследования новый объект — Новороссийский завод «Октябрь», сырьевой цех. Была идея сделать типовую установку контроля и автоматического регулирования процессов помола сырья. Потом ее назовут КРС. И для других агрегатов цементного производства тоже разрабатывались типовые установки: для обжига — УРПО, для помола цемента — РЗМО. Меня почти сразу и направили в командировку в Новороссийск, где надо было продолжить исследовательские работы и автоматизировать уже все мельницы сырьевого цеха, научиться дозировать барду. На это ушло несколько лет.

Сначала мне трудно давались командировки, тем более такие длительные — не меньше месяца, но потом свыкся. В поселке в районе цемзавода «Октябрь» мы снимали в частном секторе комнаты, ходили на работу пешком, в город выбирались редко, либо на рынок, либо в кино. Работали много, трудно, не все шло гладко.

Помню, как-то приехал в Новороссийск наш самый большой начальник — руководитель треста Зимин Анатолий Иванович. Он любил вникать во все дела, знал обо всех ведущихся работах, всех сотрудников в лицо. Попросил меня рассказать, как идут эксперименты, как снимаются характеристики объекта, показать журнал. Журналом справедливо остался недоволен — плохо веду. Устроил мне выволочку. Этот урок я запомнил на всю жизнь. В этот же приезд он устроил поездку в подвалы винзавода «Абрау-Дюрсо», взял нас с собой. Нас замечательно приняли, все рассказали и показали, напоили. Мы предлагали автоматизировать этот завод. Потом я еще много раз бывал и в подвалах, и в дегустационном зале завода.

Когда выпадали выходные, мы уезжали большой компанией с ночевкой в Абрау, Дюрсо, Лиманчик, к источнику «Святая ручка» за хребет. Ездили на Малую землю, в Геленджик, в Анапу. Однажды на месяц в свой отпуск приезжала Галя, я показал ей свои любимые места, и мы даже плавали в 1957 году на первом рейсе нового тогда теплохода «Адмирал Нахимов» в Сочи.

Очень мне нравился Новороссийск, особенно сочетанием красивого курортного городка с большим индустриальным центром. Хотя в то время были трудности с водой. Ее, как когда-то в Рустави, давали всего несколько часов утром и час-другой вечером. Люди в это время набирали ведра, тазы, ванны. Помню, как в центре города бегали люди с ведрами за машиной-водовозом.

В Новороссийск я ездил в командировки с 1957 по 1995 год, то есть почти 40 лет, и всегда очень любил приезжать в этот город. Сначала жил в частном секторе, потом в гостинице «Черноморская» в центре города, потом, когда построили, останавливался только в гостинице «Новороссийск». Директор гостиниц Цеханский знал нас, уважал ленинградцев и всегда старался разместить нас по мере возможности. И комбинат нам часто бронировал места, что было немаловажно. Правда, бывало, приходилось ночевать и в коридорах гостиницы на раскладушках. Однажды мы с Юрой Дубининым несколько дней жили в крохотной комнатке уборщиц, где хранилось их нехитрое снаряжение. Гостиниц в городе поначалу было всего две, одна для моряков и приезжавших к ним на свидание жен, и вторая общегородская «Черноморская». Гостиницу «Новороссийск» строили очень долго, но уже последние годы я останавливался только в ней.

В институте мы отрабатывали системы, экспериментировали с целью создания типовых решений с последующим тиражированием на другие заводы. Цементных заводов в стране было тогда около сотни. Правда, много уж очень старых по технологии и оборудованию, но для большинства типовые решения подходили. Нам удалось для всех основных агрегатов создать не только типовые решения, но и реализовать их в виде конкретных установок, которые производили заводы нашего объединения. Надо сказать, что в наше объединение ВНПО «Союзавтоматстром» входил головной институт ВИАСМ, занимавшийся автоматизацией во всесоюзном отраслевом масштабе всеми переделами стройматериалов — производством цемента, стекла, керамики, стеновых, асбеста и др. Потом было два завода в Грозном и Новороссийске, которые выпускали продукцию, разработанную в институте, — установки автоматизации, специализированные датчики и устройства, просто щиты. И еще было до десяти монтажно-наладочных управлений, разбросанных по всей стране.

Но все это было потом. А вначале мы входили в трест «Теплоконтроль», потом в «Севзапмонтажавтоматика». Из 26-го корпуса Апраксина двора в 1959 году переехали в Дом политкаторжан, а в 1960 году нас объединили с ЦПКБ «Энергочермет», которое располагалось во дворце «Новознаменка» в Сосновой Поляне, куда мы окончательно и переселились.

Семья наша из четырех человек с 1957 года жила на улице Петра Лаврова, 12 (ныне Фурштадской) в маленькой десятиметровой комнате, стояли на городской очереди. Когда в Сосновой Поляне для сотрудников института был построен небольшой четырехэтажный дом, мы получили там маленькую двухкомнатную квартирку. Это было счастьем. Сосновая Поляна была тогда почти курортным местом: было несколько послевоенных домов, построенных еще пленными немцами, один кирпичный дом, где размещались АТС, магазин и начальная школа, остальные же домики были одноэтажными, окруженными садами и огородами. Некоторые из наших сотрудников снимали здесь летом дачи, нам же посчастливилось — работа и жилье рядом. Правда, поначалу приходилось детей возить в детский сад далеко, на Московский проспект, позже нашлись места и здесь.

До переезда в Сосновую Поляну мы обзавелись участком земли в 6 соток в поселке Песочный. За несколько лет построили, в основном своими руками, дом 5х7 м, разбили сад, выкопали колодец, даже успели полакомиться созревшими ягодами, овощами, немного пожить. Одно время, проводя там три отпуска летом, я с удовольствием плотничал. Но когда переехали, я быстро осознал, что дача эта не очень-то и нужна. За ней надо ухаживать, ездить стало далековато, а здесь хорошо, кругом парки и лес. К тому же у меня появились длительные командировки, а дети летом — или в пионерских лагерях, или мы ходим в походы, сидеть на даче с ними некому. И я продал ее, за что меня всю оставшуюся жизнь пилили все кому не лень. Я и сам долго колебался, был уже разбит сад, да и дом был построен своими руками и из хороших материалов, купленных на лесоскладе на Магнитогорской улице, где работал дядя Гриша Магаршак.

Сначала все отделы и лаборатории института располагались в дворцовом здании, но довольно быстро стало тесно, пришлось выстроить сначала одно, потом к нему пристроить еще одно большое здание. В нем на первом этаже разместились мастерские, где изготавливались экспериментальные образцы.

В 1959 году я стал руководителем группы автоматизации процессов дробления и помола, а чуть позже — начальником сектора отдела автоматизации. С 1967 по 1972 год был заместителем начальника отдела, а с 1972 года до выхода на пенсию, т.е. до марта 1991 года, работал главным конструктором объединения.

Было в институте, даже в объединении, еще одно очень важное направление работ — создание специализированных приборов и устройств автоматизации. Их требовалось много, причем не только для цементной отрасли. Было создано несколько отделов для их реализации, но самым главным был отдел разработчиков. Дело это сложное, хлопотное, очень долгое. Некоторые такие разработки длились годами, даже десятилетиями. Ребята в отделе были очень талантливыми и трудолюбивыми, но условия работы на наших цементных заводах оставляли желать лучшего. Много удалось сделать полезного, но были и работы, длившиеся, казалось, бесконечно.

Много лет прошло, но не забыть мне, как ныне покойный мой хороший приятель и человек, прекрасный во всех отношениях, Боря Прогер как-то встретил меня в коридоре очень расстроенный и сказал: «Ну ничего не идет, двадцать раз переделываем то одно, то другое, столько сил потрачено, жизнь проходит, а все без толку, нет результатов, все зря. У вас, системщиков, хоть что-то работает, а у нас конца-края не видно, вот что обидно, понимаешь, Изольд?» Вот у кого были золотые руки классного механика, так это у Бори. Не хотели работать механические сложные роботы в условиях цементной грязи, пыли, технологической неразберихи. Может быть, это настроение сыграло свою роль в последующем инфаркте и смерти еще молодого Бори.

Мы дружно жили и в институте, и особенно в командировках, ибо делали одно дело. Но иногда нас охватывало отчаяние от, казалось бы, ненужности и неэффективности нашей работы, от неадекватности прилагаемых усилий и получаемого результата, от постоянной борьбы с руководством, с министерством, с заводами, с сотрудниками, с собой.

А вообще-то мы жили интересно. Организовывали вечера, капустники, выпускали газеты, устраивали фотовыставки, участвовали в разных спортсоревнованиях — на лыжах, по плаванию, в шахматах, играли в бадминтон, даже в лапту, ездили в однодневные дома отдыха, на лыжных стрелах, ходили в походы по выходным в командировках. Много лет по воскресеньям ездили в бассейн СКА. Абонементы организовывал и руководил секцией Аркадий Стеркин. Мы были молоды, было много энергии, все любили бардовские песни, друг друга, были во многом единомышленниками. В нашем отделе регулярно устраивали веселые капустники. Я фотографировал и выпускал фотоальбомы.

А сколько раз приходилось работать на овощных базах, на колхозных полях на прополке и уборке свеклы, капусты, картошки.

Я довольно быстро стал руководителем направления по сырьевым мельницам. Когда мы создали типовую установку КРС, появилась необходимость ее тиражирования на другие заводы. И тогда несколько человек отправилось на обследования. Надо было объездить все более-менее хорошие заводы, а их оказалось не менее половины действующих. Я взял на себя Сибирь, Дальний Восток, Среднюю Азию, Кавказ.

После такого обследования и нашего выбора мы ежегодно собирали совещания в объединении, приглашали на них представителей этих заводов, а также производителей наших установок, монтажников и наладчиков, и составляли по каждому объекту график внедрения. Это была огромная работа, длилась она ряд лет, пока большинство заводов не были оснащены этой техникой. Мы с Гельфандом старались управлять этим процессом, также я вел статистику по всем внедряемым устройствам всех основных переделов цемзаводов, составлял отчеты, готовил материалы для министерства. Попутно много времени уходило на совершенствование этих установок, внедрение новых датчиков.

Создав типовые установки КРС, РЗМО и другие для цементной промышленности, мы стали искать новые технологии для их применения, чтобы можно было их привязать к похожим агрегатам в других отраслях стройматериалов. Пришлось объездить для этого несколько предприятий стеновых материалов, кирпичных заводов, даже побывал на трех стекольных заводах — в Саратове, в Паневежисе, на Сходне. Надо было выбрать головной объект для каждой отрасли. Так, стали работать в Днепропетровске и Лисичанске на шаровых мельницах, а на Сходненском стекольном заводе под Москвой создавали установку по автоматизации струйных мельниц, очень прогрессивных по сравнению с шаровыми, фактически мельниц нового типа — противоточных струйных без шаровой загрузки, когда грубомолотые материалы разгоняются с огромной скоростью потоком воздуха навстречу друг другу и измельчаются. Несколько лет ушло на работу на этих объектах.

За эти годы в отделе сменилось несколько начальников. Были Михайлюта (имя, отчество забыл), Цирульников Семен Моисеевич, Шкалевич, приглашенный из Гипроцемента, потом неизвестно откуда взявшийся Ларченко Анатолий Афанасьевич, Смирнов Валентин Васильевич. Несмотря на частую смену руководителей, общее направление работ не менялось, мы старались все принципиальные вопросы решать сообща. Очень напряженно и слаженно работали отдел и лаборатория, входящая в его состав. Разрабатывались и испытывались системы контроля и управления для многочисленных агрегатов и технологических схем производства цемента, как мокрого, так и сухого способов.

Но, как и в любом живом организме, были и болезни «роста», трения, борьба группировок, ссоры, разрывы отношений. Многое проистекало оттого, что в одном отделе была и научная, и проектная части. Научная часть выдавала основные решения, проектная часть должна была их реализовывать, разумеется, с привлечением научной. И я подчас ссорился с нашей научной частью. Они почти всегда хотели реализации сложных решений, ибо только их можно было запатентовать, на их базе написать диссертацию. Я же хотел, чтобы решения, а соответственно и установки, были проще и понятнее заводчанам, с такими легче работать, настраивать, их проще эксплуатировать. Пусть даже при этом придется немного поступиться качеством. Мне, как отвечающему за реализацию решений, хотелось, чтобы все было понятно и чтобы эффективно работало. И это противоречие между желанием сложных решений и плохими условиями их внедрения в тяжелых производственных цехах попортило всем много крови. За авторские свидетельства платили деньги, за диссертации тоже, это и побуждало.

Я всегда считал, что платить надо за конкретную работу, кто бы ее ни делал, а не за звание. Поэтому и сам не стал писать диссертацию. Чтобы стать кандидатом наук, надо было сдать три экзамена — по иностранному языку, по марксизму-ленинизму и по специальности. Потом выбрать тему и несколько лет ее разрабатывать, потом писать, собирать рецензии, защищаться. Я посчитал, что этого мне не осилить, да и времени было жалко. Я наивно полагал, что надо за диссертации отменить надбавки, тогда их будут писать не все кому не лень, а только истинные ученые, которые не могут работать иначе. А по всей стране во всех отраслевых институтах было именно такое нездоровое положение вещей, как разделение единой организации на научную и проектную части, что и приводило в итоге к противоречиям, обидам, болезням, и мы этого также не избежали. Может быть, я был не прав, меня и раньше ругали за эту точку зрения.

Мы, конечно, пытались совместить научную и проектную части, все делали сообща, и в командировки ездили вместе, и на испытания, и на сдачу систем, но все же трещина время от времени проявлялась. Я настаивал, чтобы системы были простыми, только тогда они смогут нормально работать в тяжких условиях цементного производства. Но мне отвечали, что им неинтересны простые решения, если они могут быть более изящными и сложными.

Мне же все труднее и труднее становилось защищать нашу тематику в министерстве, выбивать на это деньги, ибо я отвечал за финансирование своих многочисленных объектов. Появившиеся в обиходе даже простые слова, например «алгоритм управления», в министерстве не воспринимались никак, над словом «алгоритм» посмеивались. Особенно усердствовал в этом деле, тормозя развитие всех научно-исследова-тельских работ, тогдашний главный энергетик, с которым приходилось согласовывать и перечень, и объемы всей тематики.

Наверное, это тот случай, когда было две правды, то есть когда были правы и те, и другие. Надо было найти что-то третье, чтобы в нем было место всем, чтобы всем было интересно, чтобы в этом третьем сочетались все-таки интересы всех: науки, проектной части, заводчан, министерства.

Итак, первая часть моей деятельности состояла в модернизации специализированных устройств и создании типовых установок для помола сырья в разных отраслях. В основном работы велись на следующих объектах: Чимкентский цемзавод, цемзавод «Октябрь» в Новороссийске, Лисичанский и Днепропетровкий заводы стеновых материалов, Сходненский стекольный завод, но в основном на первых двух.

После работ на цемзаводе «Октябрь» базовым объектом на много лет стал Чимкентский цемзавод. Сначала работы велись на одной сырьевой мельнице, позже и на остальных. Потом стали внедрять управление другими цехами уже с помощью средств вычислительной техники. Много раз приходилось ездить в Чимкент, с заводчанами у нас сложились отличные отношения. А с бывшим в то время начальником цеха КИП Шапошниковым Василием Васильевичем и членами его семьи мы дружим до сих пор.

Вместе с руководителями отделов я занимался также общим руководством внедрения всех установок автоматизации в цементной отрасли: кроме своих «родных» сырьевых мельниц мельницами цементными, вращающимися печами, болтушками и др. Составлял общие планы внедрения таких установок на конкретный год, на такую-то пятилетку, на следующую, собирал акты внедрения, эффективности и т. д. Мы представили эти установки для демонстрации на ВДНХ и получили медали — золотые, серебряные, бронзовые. Несколько лет ушло на подготовку материалов, демонстрацию, обслуживание на выставках и стендах ВДНХ.

Вот почему так много приходилось ездить в командировки. Много объектов, несколько источников финансирования — предприятия и Минстройматериалов. Работы не простые, часто затягивались на несколько лет. Надо было построить для установок помещения в цехах, запроектировать и получить кабель, заказать, получить и смонтировать сами установки, часто охватывающие все агрегаты цеха, наладить, испытать и сдать их заводу в промышленную эксплуатацию, рассчитать и подтвердить экономический эффект, подобрать и обучить коллектив из заводских работников для их обслуживания. Конечно, я был не один, у меня была своя бригада, свой сектор в отделе. Особенно хочется отметить моих товарищей: Юрия Ивановича Дубинина, Юрия Яковлевича Крахтанова, Семена Борисовича Непомнящего. Это была мобильная, дружная и сплоченная бригада. Мы и отдыхали часто вместе с семьями.

Этот этап работы закончился тем, что почти все цементные заводы страны были оснащены нашими установками.

Когда появилась вычислительная техника и ее стали использовать в системах, началась другая жизнь. Сначала институт редоточился на трех базовых объектах цементного производства мокрого способа — Себряковском, Чимкентском и Новороссийском «Пролетарии». Меня назначили главным конструктором последних двух объектов. На этих объектах, благодаря возможностям вычислительной техники, отрабатывались новые технические решения, усложненные системы. Объекты были разными, поэтому, чтобы разработать и опробовать типовые решения с помощью УВМ для последующего тиражирования, на них и были сосредоточены основные силы института — проектная, конструкторская, исследовательская части. Заводы это понимали, всячески шли нам навстречу, способствовали подбору сотрудников в группы по обслуживанию, а мы находили специалистов, подчас из других городов, проводили их обучение.

Со временем открыли при своем институте базовую кафедру, где готовили одну из групп технологического института, читали им лекции, организовывали практику, потом распределяли на наши объекты. Так и я получил для Чимкента, а потом и для Новороссийска ряд молодых специалистов, на которых потом, когда мы перешли на другие объекты, все и держалось. Приходилось заниматься выбиванием жилья для них. Моя задача состояла в организации поставок комплектующих, УВМ, кабеля, в участии в испытаниях систем, в контактах с руководством заводов.

Постепенно работы сосредоточились в Новороссийске на цемзаводе «Пролетарий», где появилось более современное технологическое оборудование. Но и с Чимкентским цемзаводом долго еще не расставались, ибо постоянно приходилось или что-то усовершенствовать, менять технику, в том числе и вычислительную, на более современную, или приезжать и разбираться, почему что-то идет не так. Это называлось авторским надзором. Чимкентскую группу АСУ возглавлял Ямшанов Алексей Афанасьевич, новороссийскую — Зискель Анатолий Семенович. Оба специалисты высочайшего уровня, каждый в своем роде, с ними меня связывали добрые дружеские отношения, особенно с последним и его замечательной семьей.

Толя Зискель попал на завод сразу после окончания техноложки. Прошел хорошую школу в КИПе, потом в отделе АСУ. Ряд лет работал директором цемзавода «Пролетарий». Много я повидал директоров, но такого необычного директора не встречал. Он говорил тихим голосом, но его все слышали, никогда не ругался, знал на заводе всех и все до последнего, как говорится, винтика. Заводчане его очень ценили и уважали. В начале перестроечных лет, когда директоров стали выбирать на собраниях, выбрали его, несмотря на жесткую конкуренцию. И завод почти сразу пошел в гору, выросли заработки, технология и работа оборудования приблизились к норме.

Много раз приходилось участвовать во всяких совещаниях, конференциях, семинарах. Один раз был участником школы-семинара на озере Иссык-Куль, что проводили «фрунзенцы». Так мы называли сотрудников отдела автоматики Академии наук Киргизии, с которыми поддерживали тесные творческие контакты. Они занимались автоматизацией Кантского цемзавода. Ездил в Суздаль на конференцию по экономике, в Алма-Ату и Ташкент — на минприборовские совещания. Не забуду, как с любимым мною Мишей Левиным, очень умным и ироничным, бродили по Суздалю по вечерам и в перерывах между выступлениями, ездили на экскурсии, и о чем бы ни говорили, с ним всегда было интересно. Однажды он вдруг сказал: «Помнишь, у Салтыкова-Щедрина один мужик семерых кормил? А как ты думаешь, сколько народу кормит сейчас один колхозник?» И долго еще мы возвращались к этой теме, почему так все вышло и что нужно сделать, чтобы экономика в стране работала нормально. Мне тогда казалось, что выборность руководства от лаборатории, отдела, института, до цехов и предприятий в целом есть панацея от многих бед.

Был у меня и в Ташкенте друг по фамилии Гудыма, он работал в отделе АСУ при Минстройматериалов Узбекской ССР, курировал все работы по республике, я часто останавливался в Ташкенте в его доме, иногда вместе ездили в Навои. Он по вечерам ремонтировал телевизоры, а также собирал в те далекие времена классные магнитофоны с редким тогда стерео- и квадрозвучанием, которым я заслушивался в его маленькой мастерской.

Поскольку огромный объем работ, выполняемый по комбинату «Новоросцемент», одному нашему институту было не осилить, мы создали в Новороссийске целую организацию НСПКТБ, и в дальнейшем работали с ними бок о бок, согласовывали характер и объем всех работ. Проектно-конструкторское бюро и монтажно-наладочное управление вошло в состав Новороссийского треста нашего объединения. Когда они набрали силу, стали выполнять работы и на других объектах страны — в Себряках, Черкесске, Караганде, Арарате и др.

Потом в моей жизни, помимо Чимкента и Новороссийска, появились новые объекты. Стали строиться и у нас более современные и экономичные заводы, так называемого сухого способа производства. И меня назначили ответственным по двум мощным заводам этой серии — Спасскому и самому крупному в стране — Новоийскому, что находится в очень красивом современном городе Навои между Бухарой и Самаркандом. Множество раз приходилось ездить на эти заводы, пока шли работы по привязке, монтажу, потом испытаниям систем сначала на одной технологической линии, потом на других.

Еще одним из направлений моей работы было курирование организаций, занятых автоматизацией на других цементных заводах. Автоматизация основных цехов цементных предприятий, разбросанных по всей стране, даже нашему мощному объединению оказалась не под силу, и наше министерство попросило Минприбор подключить какую-либо свою организацию к этому делу.

Минприбор выделил одну из своих фирм в Грозном. Мы предоставили им несколько заводов, включали их во все наши планы. Эти заводы оказались одними из лучших в отрасли: Карачаево-Черкесский, Акмянский и Ульяновский. Заводы эти были мокрого способа производства, и мне пришлось их курировать, включать в планы, участвовать в выделении финансов, согласовывать ТЗ, участвовать в сдаточных испытаниях, улаживать их споры с заводчанами и в республиканских министерствах. Много раз приходилось ездить в Черкесск и в Акмяне, встречаться с ними на других объектах, бывать в Грозном, они тоже часто приезжали к нам. Это была по-настоящему совместная работа. Еще они работали на Навоийском и на Спасском цемзаводах, часто приезжали к нам для согласования объектов, работ, планов финансирования заводов. Вначале «грозненцы» были очень слабы, но быстро учились, много изобретали, и в итоге вышли на приличный уровень. Хотя часто бывали у нас с ними споры по принципиальным вопросам управления агрегатами, особенно вращающимися печами. По мельницам они в основном повторяли наши решения, по печам наизобретали много своего, сделали несколько толковых приборов.

Постепенно круг по внедрению систем с использованием средств вычислительной техники расширялся, и мне приходилось вести статистику по всем объектам, собирать акты внедрения, эффективности, сравнительных характеристик и т. д.

В 80-е годы, когда появились персональные компьютеры, а потом и устройства связи компьютеров с внешними датчиками и исполнительными механизмами, с большой памятью, системы приняли современный вид. А сколько прежде было споров — ставить одну большую центральную машину для управления процессами производства либо в каждом цеху по своей? Только об истории применения средств вычислительной техники для контроля и управления производства цемента можно написать не одну страницу. Но настала эра контроллеров и персональных компьютеров с их потрясающими возможностями, и все споры быстро закончились.

Но все же немало успели и сделать. На многих заводах выработавшие свой срок локальные типовые установки КРС, РЗМО и другие были заменены на типовые системы с использованием средств вычислительной техники как отдельными цехами, так и крупными предприятиями с центрального поста управления. Кроме управления технологическими процессами разработали системы для заводского персонала — бухгалтерии, плановиков, энергетиков, сбытовиков и других.

До этого много раз меняли вычислительную технику прямо на объектах, пока не вышли на использование контроллеров и персональных компьютеров и для управления, и для контроля, и для задач чисто экономических — бухгалтерских, сбытовых, ремонтных и др.

Институт и объединение, как сейчас мне кажется, работали в целом слаженно и с хорошим эффектом. Многое хотелось сделать. Чересчур много объектов было и у меня. Много времени уходило на координацию и курирование работ подшефных фирм — «грозненцев» и Новороссийского НСПКТБ, на поездки в министерства для согласования планов, выделения финансирования, отчетов о проделанном. Институт наш был отраслевой, и отдел был тоже отраслевой, всему руководству объединения, института, отдела приходилось этим заниматься.

Хорошо бы нашелся кто-нибудь, кто написал бы историю расцвета и упадка нашего объединения. Возможно, это была бы типичная история отраслевых фирм тех лет.

Как изменилась жизнь за несколько десятилетий. Сейчас повсюду компьютеры, интернет, телефоны в кармане, ксероксы, ризографы. Я помню время, когда все сотрудники нашего института ходили звонить к секретарше директора по единственному телефону в город или, того хуже, в межгород через девятку, которая к тому же постоянно была занята (несколько других выходов в город были у руководства). И сами бегали к секретарше, если кому-то удавалось до нас дозвониться. Это было мучительно.

Эта глава, в отличие от всех остальных, пишется сейчас, в 2000 году, и с удивлением замечаю, что помнится очень многое. Иногда вплоть до мелочей. Например, как все праздники и Новый год дружно отмечали в отделе, как не раз ходили по ночам в смену, как играли в настольный теннис в Ахангаране, а с Юрой Дубининым — в большой теннис в парке цемзавода «Октябрь» в Новороссийске, как вместе отдыхали в редкие выходные в Чимкенте на Комсомольском озере, в Новороссийске на Косе и в Абрау-Дюрсо, как играли в первые годы в лапту в обед на пустыре у нашего института или в хоккей на озере в парке, или в бадминтон у стен института, как дружно каждый год ходили на демонстрации 1 мая и 7 ноября, да мало ли что.

В день своего рождения я нечасто бывал дома: конец года, надо успеть сдать систему, подписать акт. Отмечали в гостиничных номерах. И один из таких дней запомнился на всю жизнь. Дело было в Чимкенте. Этот день — 22 декабря — приходился на День энергетика. Во Дворце цементников было принято отмечать этот день. Весь день в КИПе и у энергетиков готовили салаты, закуску, горячее, выпивку. Вечером сначала, как водится, торжественная часть, потом все рассаживаются за накрытыми столами в фойе. В этот раз среди прочих тостов был и тост обо мне, ибо в этот день мне исполнилось 50 лет. Были приветствия, подарки, медаль «50», сделанная большим умельцем по такого рода делам Лешей Ямшановым, торт с пятьюдесятью свечками. Ближе к ночи все вышли во двор и устроили фейерверк.

Работе на каждом объекте можно посвятить отдельную главу, может быть, когда-нибудь продолжение и напишется.


Ассоциация пользователей АСУ и КИП цементных заводов Союза

Как-то в середине 80-х годов пришла мне в голову мысль, что на многих заводах, где мы работаем над созданием систем и средств автоматизации, существуют похожие проблемы по техническому оснащению, по условиям эксплуатации, по программному обеспечению АСУ, по подбору и обучению кадров и др. И хорошо было бы собрать в одном месте руководителей служб эксплуатации совместно с разработчиками для рассмотрения всех назревших вопросов, обмена информацией, просто знакомства и установления взаимных связей. Я долго ходил с этой идеей к руководству института. Руководство соглашалось со мной, но ничего не делало.

И тогда я понял, что надо действовать самому. Будучи как-то в Новороссийске, договорился с руководством комбината, что нас примут в октябре, разработал программу с конкретными докладчиками, лекциями, посещением цехов, направил ее с сопроводительными письмами на заводы. И на правах зачинателя провел первое такое совещание (или конференцию, что звучит более солидно). Конференция продолжалась три дня, потом была, как и полагается, культурная программа — в один из дней комбинат выделил автобус, состоялась экскурсия по городу, окрестностям, в Дюрсо, в Абрау, в дегустационный зал. Всем понравилось, решили организовать Ассоциацию, выбрали Совет и меня председателем, решили регулярно собираться и в дальнейшем. Все перезнакомились, завязались связи, и это, пожалуй, было самым главным.

По результатам работы (а я не только руководил, но и конспектировал все выступления) выпустил подробнейший отчет, добавив в виде приложения информационно-справочные материалы по внедренным средствам и системам управления, и разослал его всем участникам.

На следующий год я выбрал другой завод — Рыбницкий. Снова доклады, сообщения, обсуждения, знакомство с цехами завода. В день отдыха был зафрахтован теплоход и мы прокатились до лесопарка по Днестру и обратно. После конференции мною тоже был сделан подробный отчет для всех участников. В 1989 году все повторилось, но уже в городе Черкесске на Карачаево-Черкесском цемзаводе. На экскурсию ездили в Архыз. В 1990 году собрались в городе Навои, жили, как всегда, вместе в гостинице, где по вечерам в каком-нибудь номере продолжались разговоры о деле и о жизни. На экскурсию ездили в Бухару. Экскурсии всегда были на следующий, как правило четвертый, день, после основных трех совещательных.

В 1991 году собрались в Липецке. В начале этого года я вышел на пенсию и в институте уже не работал, но готовил и проводил такие конференции уже от имени Ассоциации. Бывал в министерстве, согласовывал с ними планы работы Ассоциации, программы конференций, снабжал их и заводы необходимой справочной информацией.

Последние три совещания проводились в Новороссийске в 1992, 1994 и 1995 годах. Жили в домиках за городом в пансионате завода «Пролетарий» в Широкой балке, вместе питались, вместе бродили по красивым местам побережья, вместе занимались в помещении библиотеки. В последний год конференция стала международной, в ней принимали участие немецкие специалисты фирмы «Сименс».

Несколько раз в конференции принимал участие мой двоюродный брат Эммануил из Института проблем управления. Он читал весьма интересные лекции, знакомил участников с последними достижениями современных систем управления.

Забавно, что начинали мы с ним вместе еще в 1954 году в НИЛА, где я писал диплом, а он уже работал, и завершил я свою основную работу тоже будучи вместе с ним в том же 1995 году в Новороссийске в Широкой балке, где жили мы рядом в домике, вместе делали зарядку, бегали, завтракали, купались, участвовали в работе, бродили по красивым окрестностям, вспоминая прошедшие времена. И теперь, спустя пять лет, он, в отличие от меня, еще продолжает активно работать, ничуть не меньше, чем раньше, консультирует, проводит тендеры, пишет книги, статьи, справочники. Он просто молодец. А когда он приезжает в Питер, мы любим бродить по центру города или ездить в пригороды — Пушкин, Павловск, Петергоф.

Отчеты по каждой конференции получались у меня многостраничными: я старался втиснуть в них всю известную информацию, существующую в области разработки и внедрения средств и систем автоматизации цементных предприятий. Так, отчет о работе конференции за 1988 год составил 69 страниц, в другие годы чуть меньше. Отчеты за последние годы были и вовсе тонкими, ибо в начале 90-х годов цементная отрасль, ориентированная в свое время во многом на ВПК, стала переживать не лучшие времена, выпуск цемента резко сократился, развитие автоматизации уже мало кого интересовало, лишь в конце 90-х годов вновь наметилось оживление и отдел, в котором я столько лет проработал, перешедший в начале 90-х годов в Гипроцемент, уже не страдает от отсутствия работы.

До сих пор в моем архиве хранятся отчеты по этим конференциям, состав и фотографии участников, протоколы принятия решений.


Книги

Первый опыт написания книги был опять же с моим братом Эммануилом. В большом и толстом справочнике по производству цемента был наш раздел «Автоматизация производства», где текст был справедливо поделен пополам, ему — теория автоматического управления, мне — конкретные производственные решения, реализованные к тому времени. Потом уже Яков Евсеевич Гельфанд пригласил меня поработать над книгой по автоматизации процессов дробления и помола, и я многому научился в этой совместной работе.

Наконец, однажды я был вызван к главному инженеру Сергееву, где мне было предложено написать учебник по автоматическому регулированию и регуляторам в промышленности стройматериалов. Оказалось, что в институт из министерства пришло письмо с предложением подобрать авторский коллектив для его составления и издания. Сергеев составил список, но все почему-то отказывались. Я обещал подумать, долго и мучительно размышлял, советовался и согласился не скоро. Одно дело — писать что-то по конкретной тематике, в чем сам принимаешь участие, что знаешь на собственном опыте. Другое дело — учебник, да еще на достаточно общую тему, хорошо разработанную к тому времени, где известные вещи надо изложить четким, ясным и понятным языком и по возможности кратко, а потом уже добавить конкретные примеры из области автоматизации различных производств.

У учебников всегда много сложностей с прохождением и согласованием содержания с учебной программой, текста с редакцией, рецензентами и министерством, а потом и утверждением текста в качестве учебника.

Тяжело далась мне эта книга, писалась она дома вечерами и даже ночами, когда в нашей маленькой квартире дети засыпали, и наступала тишина, также по выходным в Публичке, иногда в Новороссийске, если удавалось поселиться в отдельном номере. Зато потом другие книги писать было легче, был опыт, он пригодился и для следующих книг.

Потом был второй учебник о монтаже, наладке и эксплуатации автоматических устройств, уже в соавторстве с работником нашего монтажного треста.

Спустя несколько лет эти книги были доработаны и переизданы. Так, первый учебник вышел еще в 1979 и в 1985 годах, а второй — в 1984 году.

Потом, наверное, я вошел во вкус, мне нравилась эта деятельность, и последовательно, уже в соавторстве, вышли еще две книги, одна в 1981 году, другая в 1986 году. Последним был справочник по автоматизации цементного производства, изданный в 1991 году, выпущенный в рамках Ассоциации и посланный на большинство цементных заводов. Много было написано статей, в основном они публиковались в журнале «Цемент», а книги, кстати, выходили в издательстве «Стройиздат». Оно находилось тогда на площади Островского, куда приезжать по делам всегда было приятно, уж очень хороша эта площадь с драмтеатром, Публичкой, памятником Екатерине ??. Были и авторские свидетельства.

Много времени и сил уходило на книги, трудно давались, примерно год тратился на рукопись, потом еще год, а то и больше на согласование, доработку, утверждение. Вышло всего десять книг.

Перечень книг:

       * Гинзбург И.Б., Ицкович Э.Л. Раздел автоматизация производства в «Справочнике по производству цемента» / Под.ред. И.И. Холина. М.: Госстройиздат, 1963.
       * Гельфанд Я.Е., Гинзбург И.Б. Автоматическое регулирование процессов дробления и помола в промышленности строительных материалов. Л.: Стройиздат, 1969.
       * Гинзбург И.Б. Автоматическое регулирование и регуляторы в промышленности строительных материалов. Л.: Стройиздат, 1974; 1979; 1985.
       * Гинзбург И.Б., Титов Ю.А. Монтаж, наладка и эксплуатация автоматических устройств в промышленности строительных материалов. Л.: Стройиздат, 1976; 1982.
       * Гинзбург И.Б., Непомнящий С.Б., Трачевский М.Л. АСУТП в промышленности строительных материалов. Л.: Стройиздат, 1981.
       * Гинзбург И.Б., Смолянский А.Б. Автоматизация цементного производства (справочное пособие).Л.: Стройиздат, 1986.
       * Гинзбург И.Б. Справочник по автоматизации цементного производства. Л., 1991.

В 90-х годах в журнале «Цемент» регулярно печатались мои справочные статьи на тему автоматизации цементного производства по материалам очередной конференции руководителей служб АСУ и КИП цементных заводов.


Командировки

Как-то в институте, сидя на длинном и скучном совещании у главного инженера, я от нечего делать стал вспоминать, где и когда я успел побывать, в каких походах, поездках и командировках. С тех пор так и повелось: в специальном блокноте после возвращения я всегда отмечал, где был, когда и сколько дней. Поэтому сохранились все даты и перечни мест. За каждой строкой перечня всегда было много неизбежной суеты и труда: билеты, вокзалы или аэропорты, поезда или самолеты, гостиницы или просто скамейка в парке, лавка на вокзале, даже палатка за городской чертой (было и такое).

Командировки — это немалая часть моей жизни. Примерно треть времени в году приходилось бывать в командировках, часто переезжая с места на место. Если даже грубо прикинуть общее число командировок, окажется, что их за 34 года работы в институте с 1957 по 1991 год было около 270, и с 1992 по 1995 год во время работы в Ассоциации пользователей АСУ цементных заводов — 11. Причем только в Москву или через Москву ездил более 120 раз, в Новороссийск — 84 раза, в Чимкент и Ташкент по 64 раза и т. д. Любил бывать в столицах Прибалтийских республик, в столицах Средней Азии, особенно в Алма-Ате и Ташкенте, в Кавказских республиках.

В Алма-Ате, когда была возможность, ездил в выходные на высокогорный каток в Медео, брал напрокат коньки и катался часа два, а потом ходил в горы в Горельник, Чимбулак и выше к перевалу, однажды даже заночевал высоко в горах на какой-то базе, кажется, она называлась «Эдельвейс».

В Новороссийске любил выезжать в Абрау, Дюрсо, ночевать в Лиманчике на берегу моря. И всегда старался водить в эти места новеньких. В первые годы работы, когда Себряковский цемзавод и цемзавод «Пролетарий» в Новороссийске были главными базовыми объектами института, в Новороссийск приезжало много сотрудников института, тогда на выходные мы устраивали коллективные поездки за город. Жили в палатках, жарили шашлыки, купались в море, вечерами пели песни у костра. Веселое было время. Несколько раз летом, когда в гостинице жарко и душно, я привозил свою палатку, устанавливал ее либо в Дюрсо на склоне горы у моря, либо у входа на косу, днем уезжал на комбинат, вечером возвращался в свой «домик». Иногда ездил в Геленджик, в Анапу, в Широкую Балку.

В последние годы комбинат «Новоросцемент» всегда бронировал мне место в гостинице «Новороссийск» в любимом одноместном номере на 9-м этаже с видом на Цемесскую бухту. Я сбрасывал все теплое дорожное, бежал купаться, потом шел на базар за овощами-фруктами, просто гулял по красивому городу, по набережной, где бегал по утрам. Было радостно на душе.

С Чимкентом и особенно Новороссийском связано много счастливых дней. И там, и там сложился определенный круг друзей. И там, и там можно было устроиться на ночлег. И там, и там приятно было видеть, как идут дела, как развиваются и работают системы. Но и вкалывать приходилось изрядно, особенно во время испытаний и сдачи систем в эксплуатацию.

Конечно, большей частью командировки были чисто производственными: наладка, испытания и сдача систем автоматизации в эксплуатацию. Были поездки в министерство в Москву по делам или за централизованным финансированием, или для согласования и утверждения технических заданий, утверждения планов по новой технике. Но всегда пытался работу совмещать с осмотром достопримечательностей, чего-нибудь интересного, сходить в музей, на выставку, на концерт, в театр.

Хочется кое-что пояснить. Были командировки-однодневки и были на месяц, были в одно место и сразу во множество. Это зависело от цели. Москва посещалась часто либо проездом, например, утром приехал, а вечером уже куда-то надо ехать дальше, либо приезжал по делам в министерство, где всегда все было непросто. Массу времени пришлось провести в министерских кабинетах и коридорах.

Поскольку мы вели работу на многих цементных заводах страны, частенько приходилось посещать и республиканские министерства, особенно в Алма-Ате и Ташкенте, реже в Баку, Ереване, Тбилиси, Вильнюсе. Дело в том, что по какой-то традиции большинство цемзаводов располагались вблизи столиц либо крупных городов. Заводы имели большие отличия, и чтобы внедрить наши системы управления основными агрегатами — печами и мельницами — приходилось объезжать все заводы, выявлять эти особенности, составлять соответствующие протоколы, где отмечалось, что должен сделать завод, а что мы для размещения и внедрения средств автоматизации.

Поэтому несколько таких поездок похожи на путешествия по столицам. Хотя целью было объездить за один раз не менее пяти предприятий, но если при этом по пути попадались какие-либо экзотические места, старался не пропустить их, не проехать мимо. В этих поездках всегда нравилась перемена мест, встречи с новыми людьми.

Несколько сохранившихся описаний больше похожи на экскурсии (именно в этих случаях по большей части и писалось). Это скорее исключение, ибо правилом в командировках обычно была неустроенность, добывание с трудом билетов на транспорт, места в гостиницах, выматывание нервов в министерстве, и много других, не всегда приятных моментов.

Командировки — это целый мир, большой кусок жизни, тяжелый и легкий, грустный и счастливый, чаще все-таки трудный. Но память так уж устроена, что хорошее всегда помнится.


По Средней Азии и Кавказу. Апрель 1965 г.

Итак, снова в путь. На этот раз вдвоем с Юрой Крахтановым. Правда он сопутствует лишь часть пути. Мой же путь, о котором я всегда мечтал — это проехать всю Среднюю Азию, переплыть Каспий и далее по Кавказу. Это подряд 7 столиц, включая город Повелителя Вселенной — Самарканд. Так вышло, что рядом со столицами республик находятся небольшие городки с цементными заводами, которые мне предстоит обследовать на предмет внедрения в будущем средств и систем автоматизации. Первым был город Кант под Фрунзе. Потом на поезде поехали в Чимкент.

Поезд пришел в Чимкент в 4 утра по местному времени. 3—4 часа поспав, отправились на завод. Завод знакомый вплоть до каждого крана и какой-то родной. Видимо, правда — во что больше вкладываешь сил, то и дороже. Два завода дороги мне — Руставский и Чимкентский, и еще новороссийский «Октябрь».

Я помню здешний завод чуть не в развалинах, строящийся. Цех, где мы внедряли автоматику, работал плохо, никто не верил ни в нас, ни в наши приборы. Опускались руки, и однажды было так тяжело, что захотелось плюнуть на все и уехать. Но взяли себя в руки, продолжали бороться, сумели довести дело до конца. То нет сырья, то морозы ударят и померзнет аппаратура, то сотни других неполадок. И так бы мы ничего не сделали, если бы нас не поддержали местные ребята из КИПиА и главный инженер. С того времени завод пошел в гору, и приятно сознавать, что в этом и моя есть доля — цех стал неузнаваем, производительность повысилась почти вдвое. Раньше мельницы то текли, то выбрасывали сырье назад и машинист бегал по цеху, как угорелый. Сейчас все щиты с автоматикой собраны в отдельной комнате — операторской — на площадке. Комната застеклена, шуму меньше, пыли мало, пол покрывает линолеум, на едином пульте управления работает сотня лампочек, приборов, регуляторов.

28 работников цеха перевели в другие производства. Но этим дело не ограничилось. Работа в цеху все улучшается и по мелочам, и по-крупному. Лучше стали дробить материал, хорошо сортировать мелющие шары. То же самое стали делать в других цехах. Обо всем новом, что я узнаю, я пишу на завод. И кое-что из этого внедряется. Меня здесь всегда принимают отлично все — от рабочих до главного инженера. С начальником цеха КИП Шапошниковым Василием Васильевичем вообще подружились. Мы с Юрой помогли в настройке приборов, устроили небольшой экзамен, выявили, почему цеха стали хуже работать, с нами все согласились.

Раньше директор безразлично относился к автоматике, теперь говорит мне: «Все, что узнаете о чем-нибудь новом, пишите, будем пробовать». И приятно, что делают не для показухи, а для себя, для завода.

Два с половиной дня мы с Юрой трудились, затем погуляли по городу и уехали в Самарканд.

Памятники Самарканда прекрасны. На улицах города много народа, возможно потому, что суббота базарный день, хотя торговать особенно нечем. Готовят на жаровнях шашлыки, плов, продают лепешки, сладости, много ишаков с «шейхами», а рядом автобусы, «Волги». Попадаются живописные и колоритные фигуры местных жителей. Встречаются женщины в чадрах, несущие на головах тяжелые тюки, одетые очень тепло. Иногда обращают на меня внимание, так как на мне два фотоаппарата и один киноаппарат. Мне надоело их везде таскать на себе, но охота пуще неволи. Я дома не прощу себе этого: что значит маленькое неудобство сейчас по сравнению с возможностью иметь какой-либо шикарный кадр? Часто встречаем немецких туристов, хотя экскурсантов немного. В Мавзолее Гур-Эмир мы с Юрой были вообще одни.

Воскресный день мы провели с Юрой в Бухаре, его поезд уходил днем на Кувасай, мой — ночью на Ашхабад.

Плыву на пароме по Каспию. Кругом море, берег давно скрылся, скоро должны быть нефтяные камни Баку. Пасть парома «Советский Туркменистан» проглотила один или два груженых состава. Пассажиры прогуливаются по верхней палубе, где расположены каюты 1, 2 и 3-го классов, салон, ресторан. Море спокойно, только буруны у кормы и в хвосте. Люблю море. За что? Не знаю. Вот пустыня, как море, даже растет там что-то, верблюды ходят. Видел я одногорбых под Ашхабадом и по дороге на Красноводск. Экзюпери так красочно воспел пустыню. А море голо, куда ни посмотри. Но мне пустыня не нужна, глядеть на нее более получаса скучно. А вот на море — сколько угодно. Хорошо спать у моря и слушать его дыхание. Может быть, потому, что оно живое? Хорошо, что я выбрал путь морем. Не надо спешить, будь что будет. У меня отдельная каюта, 2-е место свободно. Перво-наперво помылся в душе, потом поел, а сейчас, как всегда, когда на корабле делать нечего, сижу на палубе, смотрю, пишу.

Когда причалили в Баку, шел легкий дождик. Я походил по старому городу. Пытался залезть на высоченную Девичью башню, долго ходил по ханскому дворцу, по музею искусств, по мокрому городу, под моросящим дождичком. Очень мне понравился старый город — узкие кривые улочки, неизвестно куда ведущие, старые обветшавшие дома. Кое-где сохранились купола мечетей и минареты. Зато дворец хана потрясает — он великолепно сохранился, там сейчас музей. Он расположен на вершине крепости очень компактно и продуманно. Мечеть с минаретом, развалины бани очень живописны, сверху видны отдельные комнаты, диваны, фонтаны. Словом, есть где походить и что посмотреть. Хорош музей, много скульптуры, полотна западных и наших мастеров. Есть и мои любимые, ибо я в третий раз в этом музее, например «Волга» Куинджи. А кто построил это здание? Оно прекрасно отделано изнутри. Оказалось, два брата-армянина — нефтепромышленники конца XIX века. Город красивый. Великолепный бульвар вдоль моря, парк на горе.

Сегодня еду на поезде из Баку в Ереван. Рядом течет Аракс, дорога тянется по ущелью. Рядом с дорогой высится частокол невысоких столбов метра два высотой, на которых протянута колючая проволока. Сверху проволоки натянут на роликах провод под напряжением. Далее вспаханные полосы, иногда мелькнут пограничники, заставы, вышки, что со стороны Ирана. Кажется, что граница совсем не охраняется. Горы темного цвета, в основном скалы, нависшие камни, осыпи. Наш поезд сопровождают пограничники, стоят в тамбуре каждого вагона.

Еду в город Арарат, где находится цементный завод. Но в выходные делать там нечего, да меня и не пустят без пропуска. Придется жить в Ереване. С трудом, но удалось устроиться в гостинице. Знакомлюсь с городом. Странно, что здесь нет никакой старины: ни башен, ни крепостей. Хотя оказывается, крепость была, но ее разрушили век назад при взятии города штурмом русскими войсками. Осталась одна полуразрушенная башня.

Посмотрел картинную галерею, исторический музей, довольно много экспонатов, сделано все с любовью. Был на выставке в доме Сарьяна. В галерее особенно много Айвазовского, оказалось, он армянин. Много русских художников — Серов, Коровин, Репин, Куинджи. Люблю их всех, особенно Левитана, Врубеля, Крамского. А вот к Репину равнодушен, хотя и понимаю, что огромен, многолик, разнообразен.

В воскресенье утром поехал в Эчмиадзин. Это с полчаса от города. Погода разгулялась, народу тьма. Я приехал в удачный день, была Пасха, ожидалась служба в соборе, причем самого Католикоса. Собор не из самых роскошных, что я видел, зато самый древний из действующих. Как будто I век нашей эры. Внутри довольно богатые росписи стен и куполов, висят религиозные картины. При соборе музей, очень богатый, много всяких крестов, кадильниц, перстов указующих, макетов собора, старинных книг, ковров, шапок, богатой одежды прежних Католикосов. Огромный серебряный сосуд, в котором готовят мирру из цветов для помазания. Все целуют его и, прикоснувшись к нему рукой, касаются рукой лба. Много подарков. Вообще у армян нелегкая история, их часто пытались уничтожить, в 1915 году младотурки вырезали половину армянского населения, то есть 1,5 миллиона. Они поэтому очень ценят, что Россия взяла их под свою защиту. И официально, и сам народ, с кем ни поговоришь.

Мне объяснили, что всего в христианстве существует 3 церкви — католическая, греческая и армяно-григорианская. А остальные лишь их отростки. Так вот, центр армяно-григорианской церкви здесь, в Эчмиадзине. Здесь живет Католикос, которого, как и Папу Римского, избирают тайным голосованием после смерти прежнего, которого здесь и хоронят. Этот Католикос из румын, еще сравнительно молод. Кругом снуют очень молодые парни-служки, хорошо откормленные и безусые. Они здесь и живут.

И вот толпа зашумела и встала в два ряда от ворот виллы Католикоса до входа в собор. Я открыл все свои фотоаппараты и тоже встал в ряд. Ждем выхода Католикоса. Наконец он выходит. И вот процессия начинает медленно двигаться по образовавшемуся проходу. Шатер с красным верхом несут 4 монаха, под ним в высокой шапке в длинных расписанных одеждах с крестом в руке, осеняющим народ, шествует Католикос. Он сед, у него небольшая бородка, усы, невидящий взгляд. По бокам, спереди и сзади шествуют монахи, наряженные в соответствии с праздником, и что-то поют. В толпе много корреспондентов и любителей поснимать. Один залез на заборчик и пристроился с объективом. За Католикосом толпа хлынула в собор. Открыли иконостас, и началась служба. Хорошо звучат голоса, хор поет негромко, но так, что хватает за душу. Наверно, призывают к добру. Все религии зовут делать добро. Это, а также красочность обрядов, привлекает людей.

Может быть, религия в просвещенный век должна сходить на нет, но медленно и не скоро. Ибо мало накормить человека, надо просветить его ум знанием и дать работу душе. Не все ли равно, какую исповедовать религию — важно быть человеком.

Араратский цементный завод оказался ужасно грязным и пыльным. Отвратительно работает оборудование, контрольно-измерительных приборов нет никаких, стоят на площадке питателей голые щиты, десятки пустых щитов. Технология не выдерживается. Словом, один из худших заводов. Никто ничего не знает. Задаю элементарные вопросы, даже начальник производства не знает, что ответить. Главный инженер болтун, но, как ни странно, русский. И приняли меня плохо. А как хорошо меня принимают на Чимкентском цементном. Сразу же: ну, рассказывайте, что нового вы там изобрели. Дашь какую-нибудь идейку, сейчас же схватятся, скажут: вас хочет видеть главный инженер, зайдите к двум часам к директору. Внимательно выслушают все предложения, все мои замечания, немедленно принимают меры.

До поезда в Ереван оставалось 2 часа, и я еще раз прошел по заводу. Зашел полюбопытствовать в шиферное производство, где увидел ХIХ век и вообще рабский труд. Работают три машины-линии, на каждой женщины вручную делают шиферные плиты. В колоссальном темпе, ни секунды не отдыхая, волнируют женщины шифер. На лежащую внизу форму одна укладывает шиферный лист, затем берут два куска трубы, нагибаются и быстро волнируют, т.е. придают ему нужную форму, затем кладут сверху новую форму, снова лист и т.д. Я бы не выдержал и полчаса. А еще жара. Мужчины сидят у машин — все-таки более интеллектуальный труд, а здесь только женщины. Я стоял потрясенный. И нельзя остановиться, передохнуть. Тяжкий труд.

Переночевав на вокзале, на следующий день уехал в Рустави на автобусе. Можно было вечером уехать на поезде, но я очень хотел посмотреть на озеро Севан, на Семеновский перевал и вспомнить ту дорогу, по которой 10 лет назад мы ехали с Розой. По дороге через стекло снимаю горы, Арарат, Аргац. У Севана еще лежит снег, деревья голые. На остановке знакомлюсь с шофером и прошу его остановить у озера. Он соглашается, останавливает автобус, я выхожу и фотографирую чудесное, искрящееся на солнце горное озеро. На востоке возвышаются невысокие горы, еще покрытые снегом. Я благодарю шоферов, и они приглашают на свое сиденье впереди. Сажусь. Видимость отличная, начинается подъем на перевал, очень часто снимаю всеми тремя аппаратами, беседую с грузинами-шоферами. Они рассказывают о дороге, о своей жизни. Они обслуживают венгерские автобусы, что были получены Грузией три года назад. Учить их пользоваться этой техникой послали одного парня. Так всю дорогу они мне рассказывали об этом парне, какой он и славный, и красивый, и веселый, и как его все шоферы любят. И я понял, что быть добрым и веселым важнее для людей, чем иметь ум, рассудительность, силу.

Спуск с перевала превосходен. Непрерывный серпантин вьется по горе, крутые повороты, природа уже пошла другая, много зелени, дорога просматривается хорошо. А вот и солнечная Грузия. Знакомые, щемящие сердце места. Шофер ведет автобус удивительно четко, нежно, без авантюризма, не спешит, 2-й помощник собирает деньги с пассажиров, которых они набрали по дороге, не давая им, конечно, никаких билетов. Семь часов ехали, но я рад, что поехал на автобусе.

Итак, я в Тбилиси. Узнал расписание всех поездов, прошелся по любимому маршруту и уехал в Рустави. Остановился я, как всегда, у Ильи Джанашвили. У него дочка, ей уже 2 года. Немного поиграв с нею, я начал визиты.

Первый вечер был у Виктора Гохберга. Бродили по городу, болтали, он рассказывал о встречах с Талем, какой тот простой и веселый человек, много говорили о работе. Он работает на металлургическом заводе в ОТК. Он говорил, как много идей, но трудно пробить что-либо новое, о своем сыне от первой жены, о тесте второй жены, бывшем работнике КГБ Грузии, который написал книгу воспоминаний, но ее, несмотря на отличные отзывы, никто не хочет печатать.

На другой день я побывал на цемзаводе, объяснил им, что и как надо делать, чтобы автоматизироваться. Единственный, кто там что-то понимает, так это начальник цеха КИПиА, остальные, даже мой знакомый главный инженер, ни бум-бум. Но хорошо, что хоть выслушал меня, все мои предложения, и приказал тотчас отреагировать — послать соответствующие письма.

— Понимаешь, — говорит мне начальник КИПиА, — ну никто не хочет работать, никто. И зарабатывают немного, и все равно не хотят. И получается заколдованный круг — зарабатывают мало, потому что не хотят работать, а не работают потому, что мало платят.

А завод красивый, весь в зелени.

Потом я пешком, а это километра 3, отправился на АТЗ, мой родной азотно-туковый, где виделся с Гурамом Яшвили, а потом пошел к Шатиришвили на новый, только что пущенный завод синтетического волокна. Огромный, крупнейший в СССР, а может и в мире. Александр Георгиевич на нем главный инженер. Мой бывший начальник. И очень любимый мною человек. Встретились трогательно и нежно. В присутствии многих людей обнялись, поцеловались. С двух часов до восьми вечера провел с ним. То сидели в его кабинете, то он водил меня по заводу. «Видишь, Изя, — говорил он мне, — стал я ниточником». Он очень больной (сердце), но огромной души человек. Я убежден, что он самый лучший грузин. У него жена русская и двое уже взрослых детей.

Мне нравится, как он разговаривает. Мягко, не торопясь, с юмором рассказывает он о детях, о жизни. Причем он тоже ненавидит здешние порядки, где властвуют деньги, где трудно с продуктами. Подробнейшим образом познакомил меня с заводом. Почти со всеми здоровается, с кем за руку, с кем кивком головы — гамарджоба. По тому, как загораются лица людей, я вижу, как любят его на заводе. Хотя официально правление начинает работу в 9 утра, он уже полвосьмого на месте. И уезжает самым последним. А уж я-то знаю, как трудно быть главным инженером строящегося и одновременно действующего, да еще иностранной поставки, завода, но монтируемого нашими. Они выпускают шелковые (искусственные) нити, сети и др. Любопытное производство. Но можно придумать много рацпредложений. Хорошо бы на каждом предприятии ввести должность главного рационализатора, который был бы свободен от всего, а только ходил бы по заводу и думал. Им кажется в порядке вещей что-либо, а я (с улицы) задаю вопрос, и сразу возникает усовершенствование.

Потом снова сидим в кабинете, он рассказывает об Италии, где был недавно, как там здорово в смысле питания и порядка, можно поехать куда хочешь. Каких только я не видел главных инженеров: бездельников, работящих, крутых, болтунов, всяких, но Александр Георгиевич — единственный. О нем можно говорить очень долго. Если бы я остался тогда в Рустави, а ведь чистая случайность, что я уехал, я бы работал с ним. Это был десятый завод, где я побывал за время командировки.

Назавтра утром я поехал в город Каспи на другой цемзавод, тоже с обследованием на предмет будущей автоматизации. На обратном пути заехал в Мцхету. Снял на пленку место, где «сливаяся шумят струи Арагви и Куры, был монастырь». Потом долго ходил по Кафедральному собору. Один служитель подробно рассказал его историю. Джвари — это VI век, а этот собор Х—ХI веков. Услышал еще раз легенды и об отсеченной руке архитектора, и о святом столбе, и о гробе Христа. В соборе 35 потайных комнат, где во время нашествий прятали стариков и детей.

Следующий, последний здесь день, я бродил по Тбилиси. Шестнадцать часов непрерывно ходил по музеям, церквам и соборам, по городу. В который раз побывал в Метехском замке и Пантеоне на горе Давида. Здесь могила Грибоедова, одного из светлых умов России. Чудный город Тбилиси, но до чего плохо в нем жить людям. Кругом воруют, абсолютно все покупается и продается, даже квартиры и места в институте, многие наживаются на торговле, на людских бедах. Вечером видел, как группа молодых грузин шла по улице и сбивала все урны с мусором. Это было на одной из центральных улиц. На мое замечание они не обратили никакого внимания. Мусор рассыпался, а, может быть, их матери будут утром снова его собирать. Как же надо не любить свой город. Сорят не заработанными деньгами, работать не любят и не умеют. Наверное, все здесь держится на русских и на таких, как Александр Георгиевич и Гурам.

Итак, еду домой, общий вагон, 3-я полка. Не беда, ничего страшного, только душно. Все забито, даже проходы. Проснувшись рано утром, оставляю свои шмотки на попечение сидящей внизу семьи и иду в новый купейный вагон, встаю у окна, которое открывается до самого низа и наслаждаюсь в течение 7 часов морем, горами и ветром. Не знаю ничего лучшего, как ехать, наполовину высунувшись в окно, от Сухуми до Сочи в ясный солнечный день. Мимо проносятся Афон, Гагры, Хоста — знакомые, милые сердцу места. И главное — море, далекое и близкое, искрящееся, синее, шумящее, ласковое и нежное. Как я люблю его: часами, сутками готов слушать его шум и смотреть на него без устали.

Много загорающих, но купающихся что-то не видно. Наверное, вода еще холодная. Это высшее счастье — стоять вот так у окна и смотреть на море. Я очень волновался, будут ли в Сочи билеты на ленинградский поезд и хватит ли мне денег. Вышел в Сочи и сразу же бросился к кассе, ибо если билетов нет, то надо на этом поезде ехать дальше в Ростов. Но на мое счастье билеты были, и я купил себе купейный, вот когда отосплюсь, сдал чемодан, надел на себя все фотоаппараты (до моего поезда ровно 3,5 часа) и ушел в город.

Я отдыхал и душой, и телом. Тело в первой же столовке слопало порцию наших славных пельменей за 30 копеек. А душа отдыхала от Грузии и Армении — везде русские родные лица, великолепные деревья, а главное — море. От морпорта далеко вдоль берега тянется дорожка. Я шел по ней, и не было человека счастливей меня. Народу еще немного, многие загорают, но никто не купается, вода 11°С. И вдруг пришла мысль — а почему бы не искупаться? Смыть грязь. Сказано — сделано. Раздеваюсь, делаю на берегу излюбленный комплекс упражнений с пляжными камнями. И бултых. Вода обжигает, дух захватывает. Но 30 саженок туда и потом обратно. Ищу для пацанов красивые камни. И тут мне приходит в голову мысль — а почему бы не взять их летом сюда? Как бы хорошо было. Морские прогулки на пароходах, поездки в парки и на Ахун, купания и др. И маршрут можно придумать симпатичный, и квартиру снять (зашел по дороге в квартбюро), и с питанием здесь хорошо, а потом поплыть в Ялту, а закончить можно в Новом Свете, и из Феодосии вернуться домой. Очень разнообразно и здорово.

Люблю я Сочи. В этом городе удивительно сочетаются экзотика с современностью, культура с архитектурой, море с пальмами. Заходит солнце. Вот его раскаленный диск медленно приближается к горизонту, окрашивая все вокруг, и начинает опускаться в воду, осталась половина шара, и вот уже маленькая розовая полоска гаснет где-то в волнах.

Кончился день. Стою у окна до Туапсе, пока не кончается море. Смотрю, нюхаю, слушаю, пока не становится совершенно темно. Послезавтра Ленинград и конец 26-ти дневного путешествия. И снова я увижу своих шкетов, жену, мать и всех остальных, и снова будет так, как будто и не было ничего. Все.


Из Ярославля в Москву и далее. Май 1969 г.

Наконец сбывается давняя мечта — посмотреть Ярославль, Ростов, Александров и др.

Ух, и устал я сегодня за день. С шести утра на ногах, и вот уже десятый час вечера. Впечатление, будто прошло не два дня, а целая вечность. Но по порядку. В 22.45 поезд прибыл в Ярославль, на перроне полно встречающих. Втиснувшись в переполненный троллейбус, доехал до площади, где находятся гостиницы, и, о чудо, попал в двухместный номер. Я тотчас завалился спать, чтобы встать завтра пораньше.

Наутро, проснувшись около семи, пошел в город изучать его начерно ногами — просто ходить, смотреть, где что расположено, прикидывать дальнейшие маршруты. Город великолепен, масса церквей, красивые купеческие дома Х?Х века, чудесная, длиннющая, незабываемая, единственная в своем роде, высоченная набережная Волги. Разная в утренние и в вечерние часы. Утром, когда на высокой набережной почти никого, внизу на берегу полно рыбаков. Днем все семьями и парами спешат на катера — за город, вечером — нарядная, праздничная, многомерная, сверкающая орденами (День Победы!) толпа.

После завтрака в 10 утра уже был в Кремле. Музей очень хорош, много икон, правда, более поздних и реставрированных, но есть одна, кажется, Х?V века. Ну, и как полагается — золото, митры, кресты, кадила, деревянная резьба и пр.

Очень большой и разнообразный художественный музей, много картин Коровина, штук 12, есть Антокольский, даже Эрьзя одна вещь в глине. Великолепен портрет Неизвестной Крамского, конечно Айвазовский, обычный и необычный — пирамиды, вид из Каира. Словом, довольно большой выбор.

Побродив по Кремлю, полазав по верху стен, наснимавшись и налюбовавшись соборами, трапезной, колокольней и другим, ушел в город. Я уже начал забывать названия, так их много за эти дни, но есть там рядом три необычные церкви — это красавица Богоявления, что рядом с Кремлем, Ильи Пророка в центре города и Иоанна Предтечи — самая потрясающая. Она стоит несколько в стороне, около шести трамвайных остановок от центра. Со всех сторон застройки, какой-то химкомбинат мешает смотреть, ибо сооружение не только необычное, но и очень высокое и не лезет в кадр. Интересно, что такую прелесть никто (ну, единицы) не посещает в выходной день, я ходил один. Странно, что такую жемчужину, которая могла бы украсить любой город, «держат» где-то на задворках, незаметна она для большинства и местных, и туристов, редкие из них сюда забредут порадоваться безвестным гениям старины.

Вечером решил навестить Василия Николаевича, вспомнив, что он живет в Ярославле. Это мой сосед по каюте в путешествии по Арктике и Енисею. Приняли меня блестяще, стол ломился от яств, пили арабский коньяк, закусывали свежими огурцами, маринованными грибами, выловленной сегодня в Волге рыбой. Вспоминали прошлое, было непринужденно (он, его жена и я) и весело. Вечером гуляли по городу, он рассказывал обо всем, что попадалось на пути, были навеселе, и настроение было распрекрасное.

Утром следующего дня на 7-часовой электричке поехал в Ростов. Надо сказать, что мне крупно везло: случайно проснулся около 6-ти, подвернулась электричка (поначалу собирался ехать на 8.30), был чудный солнечный день, утром покатали меня и еще одну пару из Москвы за 1 рубль по озеру Неро в Ростове Великом, мы нафотографировались здесь всласть. Оказалось, что девушка путешествовала в прошлом году на теплоходе «Воровский», поэтому разговорились о Соловках, далее перешли к земле Франца-Иосифа — льды, айсберги, зимовщики, съемки «Красной палатки» и т. д. Все же у них, как я понял, по сравнению с нашим маршрутом на «Татарии» было поинтересней — земля Франца-Иосифа и о. Вайгач лучше нашего Калгуева.

Потом, потрясенный, я бродил по Кремлю. Действительно чудо. Экскурсовод попался хороший, запись колокольного звона, Успенский собор, звонница с 11 колоколами, которые, по сведению одного из экскурсантов, не звонили с 63-го года, когда здесь снимали «Войну и мир». Но другая подтвердила, что последний раз, пожалуй, звонили в 65-м или 66-м году, на съемках хорошего фильма «Семь нот в тишине». Половина мастеров колокольного звона уже умерли, осталось человека 3—4, играть некому, учеников нет. Потом ходил пешком в Яковлевский монастырь, Дмитриево-Шереметьевский собор. Это как воевода среди барышень, в его архитектуре смешение разных стилей. Поразительно везло мне в эти три дня буквально во всем, даже в мелочах.

Приехав в Переславль, я тут же устроился в гостиницу, наскоро перекусил в местной харчевне и пошел бродить по Переславлю, экономя время на завтрашний день, за который нужно не только все посмотреть здесь, но и добраться до Загорска и не поздно прибыть в Москву. Прелестное впечатление, ни с чем не сравнимая самобытность, сочетание старого города с природой и памятниками. А я еще колебался, ехать ли. Долго сидел у озера Плещеева, любовался видом, закатом, отдыхал. В Переславле раньше было 47 церквей и 5 монастырей, а сейчас осталось только 2 монастыря и десяток церквей.

Вдоль широкого канала (или реки) шныряют необычные лодки, длинные и узкие, как гондолы, ну как в Венеции, и мостики через канал, в лодках парни с девушками, гитары. Шумят, ревут моторы. Центр старого города, где стоит древнейший Спасо-Преображенский собор 1152—1157 гг., так называемый Кремль, окружен длиннющей искусственной насыпью высотой метров 10 и довольно широкой вверху. Насыпь прорезает дорога Москва—Владимир. Рядом с собором, кстати сказать, изумительной архитектуры ХII века, удивительной простоты и гармонии форм расположились терема, в которых родился Александр Невский, а рядом стоит ему памятник.

Я устал и думал лечь спать пораньше, однако долго проболтал с шоферами, живущими со мной в комнате. Они рассказывали о своей непростой жизни, жаловались, что нечего есть на дорогах, в столовых одна рыба да консервы.

Проснулся, как всегда, рано и побрел к дальнему монастырю километра за 2-3 с тем, чтобы потом, посмотрев ботик Петра и музей, выйти на дорогу и «голосовать» на Загорск. Стоял чудесный летний день. Никитский монастырь на берегу Плещеева озера хорошо виден с другой стороны озера. В состоянии он плачевном, но кое-где реставрируют. На мемориальной доске, где написано когда он построен и что охраняется государством, кто-то карандашом написал: «Разве так охраняют?». На обратном пути встретился подвыпивший парень, разговорились. Начал он примерно так: «Можно Вам задать вопрос?» — «Ну, можно». «Что вы здесь делаете, куда идете?» — «Ну, туда-то». «А вот у меня несчастье, мать отравилась из-за меня, оттого, что непутевый, что пил много, окончил музучилище в Ярославле, здесь дом, работаю в музшколе, но теперь один, ни отца, ни матери, ни жены». И такая печаль была в его облике и словах. Мать из-за него отравилась уксусной эссенцией. Ну как теперь жить дальше? И все это водка. Словом, поговорили. В конце он неожиданно сказал: «Ну скажите мне что-нибудь хорошее». Я заговорил о красоте этих мест, о том, что нельзя пить бессмысленно, что нужно любить работу и все пройдет.

Потом пешком ходил к ботику Петра, это туда и обратно 6 км. Дорога приятная, берегом озера. Ботик — единственное, что осталось от сгоревшей потешной флотилии Петра I, стоит в небольшом домике, вокруг на стенах портреты, скульптуры и прочие вещи той эпохи, письма Петра к матери. Экскурсовод — «один я, а вчера было 20 экскурсий, устал», — немного под хмельком, но довольно толково все рассказал. Сейчас здесь, во дворце, в домах, ротонде и пристройках находится пионерский лагерь Минобороны. С ними трудно бороться, сказал экскурсовод. А зачем бороться, подумал я, пусть, детям здесь хорошо — отличный вид, исторические места, много зелени, воздуха. Затем я довольно бегло осмотрел стоящий на холме Горицкий монастырь, где довольно богатый музей, по типу Ярославского, и Успенский собор. В монастыре познакомился с двумя симпатичными москвичками. Они только что приехали, расспрашивали, куда следует ехать и что смотреть, а я им рассказывал. Они вдвоем, на машине, приглашали с собой, обещали подвезти до Москвы, но я сказал, что пойду на дорогу, и если часа через 2—3, когда они поедут обратно, я еще буду стоять, тогда они захватят меня.

Было воскресенье, машин мало, час я тосковал на дороге, но потом повезло, здоровый МАЗ подхватил меня, а потом и еще одного парня.

В Загорске я уже в 4-й раз. Загорск — конфетка, видимо недавно подреставрировали, все сверкает и сияет. Народу немного, даже прохожих, одни старики, но встречаются и молодые, разумеется, верующие. Сначала служба была в древнем соборе, откуда слышался женский хор. Потом там в полумраке все подходили (длинная была очередь) к раке с мощами Святого Сергия Радонежского и целовали ее. Полчаса я слушал, как поет мужской хор, человек 60, расположенный в уголке, ими дирижировал молодой парень без бороды и симпатичный.

Потом я шел пешком до электрички и вот вечером Москва — душная, пыльная.

За эти три дня получилось отличное путешествие. У меня хоть раз в год да случается интересное путешествие по стране. Я отмечаю их в блокноте, и набралось уже довольно много, если считать с тех далеких институтских времен, когда я начал ходить в походы.

В Саратове пробыл день. Дальше были деловые посещения цементных заводов в Вольске, Жигулевске, Чимкенте, Новороссийске.

Люблю совмещать командировки, поездки по цемзаводам с осмотром интересных мест. Когда я еще их увижу, а тут вот они, рядом или недалеко, почему не посмотреть? И часто мне это удается.


В Тбилиси, Рустави и Новороссийск. Июнь 1979 г.

Все возвращается на круги своя. Поэтому я лечу в Тбилиси. Когда-то, в 55 году, почти четверть столетия тому, ехал я по распределению с тревогой и любопытством на поезде в Тбилиси, а потом в Рустави, размышляя о прошлом и с надеждой на будущее. Никому не известно, как сложилась бы жизнь, если бы я распределился по-другому. Стоит ли об этом. Лучше побродить по Тбилиси, вспомнить прошлое. Мы изменились. Я — в худшую сторону, он — в лучшую. Он вряд ли меня узнал, — я его узнаю. Тем более с тех пор я бывал здесь время от времени. Ибо полюбил. Кусочек прошлого, если оно интересно, всегда влечет.

Когда сложилось так, что в 1957 году пришлось уехать, я долго переживал, вспоминал вольную жизнь. Долго не мог успокоиться, все тянуло назад на завод и в город, где я чувствовал себя хозяином. Последний раз был здесь лет шесть назад. Каков ты сейчас, город? Фуникулер, картинная галерея, старый шахматный клуб, крики «мацони» под окнами по утрам…

В первые два года моей жизни в Рустави почти все мои ленинградские друзья побывали у меня в гостях. Я с гордостью показывал им город и окрестности. Да, с тех пор прошла целая жизнь. Только что простился с дочкой, с женой, которая, кстати, не приедь тогда в Тбилиси, могла и не стать моей женой. Люблю дочку, как никого никогда. Такое крохотное существо, а помнишь о нем везде, даже в Индии.

С удивлением должен признаться — я ничего не добился в жизни. Теперь я понимаю: потому что не добивался. Ибо считал, что стандартные человеческие ценности — дача, диссертация, квартира, машина и т.п. не стоят того, есть вещи выше, интереснее. Я дилетант. Я, если можно сказать, профессиональный дилетант. Увы, сейчас думаю, что я ошибся. Все эти вещи — дача, диссертация и другое не стоят жизни, конечно, но, тратя на них часть жизненной энергии, потом не чувствуешь себя обездоленным. Причем обездоленным собой же, своими руками. Во мне было много заложено, я готов был на большие вещи, но — не состоялось. Пожалуй, потому, что не ясна была конечная идея, я мало трудился.

Да, наверное, во все нужно вкладывать душу, всего себя, только тогда возможна отдача, а я себя любил больше. Хотя не понимал, что вкладываемое возвращается обратно сторицей. В семье, в друзьях, в даче. Хотя и говорил, что любимая поговорка — не жалей себя. А, видимо, жалел.

Самолет гудит, подлетая к Тбилиси. Солнце красит облака в нежный сиреневый цвет. Что меня ждет? Вокзал? Надо здесь быстро все проскочить и — в Новороссийск. Вот что я действительно люблю, так это Новороссийск — за то, что дал мне столько радости.

Можно подводить черту работе. Видимо, сейчас, в связи с нашей реорганизацией, самой крупной за эти год-два, всех разметавшей, начнется новый период в моей жизни. Новая квартира — тоже, фактически жизнь без пацанов. Может быть, попробовать писать? Так, небольшие рассказики. Даже большая река начинается с малого ручейка. Так хочется выпустить книгу об АСУТП. Если бы ребята-соавторы не подкачали, уже сдал бы ее. А так все затянулось на неопределенное время.

Сижу на заводе, с утра походил по нему — такую грязь в цехах, такое полное отсутствие автоматики вижу впервые. Моя цель — обследовать и договориться о работах по автоматизации, посоветовать им, что лучше в первую очередь, что потом.

Сбылась мечта. Ем хачапури и запиваю водой Кахури в любимом месте «Воды Лагидзе». Действительно вкусно. Сегодня целый день на ногах. Суббота. Вчера допоздна засиделся у Гохбергов, а до того с шести вечера бродили с ним по Рустави. Меня потрясло, что его дочь уехала в Израиль и учится в Иерусалимском университете. Великолепные открытки и прекрасные письма. Все время я под впечатлением.

Итак, с утра сходил на базар в Тбилиси, купил помидор, хлеба, черешни, чеснока и полез на Мтацминду обедать этим на травке. Все здесь знакомо, всюду надо отметиться. Потом пешком прошел через Пантеон в парк и далее через Метехи в старый город. Сионский собор был открыт, потом по Руставели — к шахматному клубу. Здесь и пишу сейчас. Какой прекрасный клуб. Неугомонно трещат птицы. Неужели ничего не изменилось? Мужчины и женщины после 30 все толстые. Наверное, много едят, хлеб у них очень вкусный, много машин — значит, мало двигаются, и вообще не занимаются спортом. Кроме избранных. А молодые стройны, как и положено им быть.

Как хорошо пахнет зелень, свежо после сильного ливня, от которого спасался в универмаге, любуясь в цветном телевизоре детскими рисунками грузин. Что за прелесть, откуда столько талантов? По улице сплошной поток машин, и скоро уже разговаривать будет нельзя, не услышать соседа. Старый город прелестен — узкие улочки, навесные балконы, дети играют, открыты лавки, некоторые прямо на улицу выставили свой товар. Как в Индии. И машины тут же стоят, притиснувшись к домам, оставив узкий проезд. Проблемы с гаражами, наверное.

Приятно, что не жарко, все-таки начало июня, а не июля, когда жара непереносима. И старый шахклуб на месте, только теперь в нем какой-то музей. В магазинах полно чеканки, те же кинотеатры. Конечно, сколько ни смотрю с Мтацминды — не устаю, красиво. Во всех красивых городах надо делать смотровые площадки. Это незабываемое зрелище. Наверно, я сентиментален. Меня тянет туда, где мне было хорошо. Я уже говорил: это Чимкент, Новороссийск и др. И туда, где еще не был, а может быть, и не буду. Но тянет ужасно. Может быть, это главная моя ошибка, я разбрасываюсь. Кто знает. Пора возвращаться в Рустави. Я обещал Илье Джанашвили быть. Но оказался у Гохбергов — читал письма дочери, и долго гуляли, вечер прошел интересно.

Приехал утром в Тбилиси, сошел с автобуса у Метехи, дошел до памятника Пиросманишвили, затем через старый город пришел на базар. Глаза разбегаются — и клубника, и черешня, и молодой картофель, и помидоры с огурцами. Словом, все что хочешь. Все примерно в районе 1,5 — 2 рублей. Нагрузившись, пошел обратно к Метехскому замку завтракать. Оттуда вид чудесный, здесь сейчас и сижу. По дороге минут 40 слушал службу в Сионском соборе. Народу было не очень много. Видел их Католикоса. Его наряжали в серебряную накидку, на голову он одел исключительной красоты золотую шапку, украшенную бесчисленными драгоценными камнями. Пел хор мужской и женский. Это было божественно. Голоса удивительно слитные рвались ввысь под купол, душа замирала.

Сейчас сижу на берегу Арагви напротив монастыря Мцыри. Много раз я там бывал когда-то. Сейчас храм монастыря реставрируется, купол в лесах. Квакают лягушки, поют птицы, тихо, спокойно. Приехал в Мцхету и долго не мог оторваться от храма. Он недавно был отреставрирован, и теперь как новый. Вокруг очень живописная крепостная стена. И простор. Самый большой храм в Грузии. Лень пересказывать, что говорят о нем экскурсоводы. Он построен на месте захоронения какой-то женщины с рубашкой Христа. Росписи все погибли, когда храм хотели подновить к приезду Николая I. Внешне много искусной лепки. Здесь захоронения всех царей до последнего Ираклия II и его сына, в том числе основателя Тбилиси Вахтанга Горгосала. Храм действующий, но по большим праздникам. Икона Христа (Спас Нерукотворный) с закрывающимися глазами производит на всех большое впечатление. Вокруг хорошие дома с садами. Мало почему-то машин. Пора уходить, а не хочется.

Христианство в Грузию пришло в 326 году. Здесь есть мужской и женский монастыри, семинария.

Я уже в Новороссийске. Уже больше года не был и, может быть, сейчас в последний раз. Хотят отстранить меня от здешних работ. Это результат нашего раздрая. Жалко.

Наслаждаюсь. Сижу на скамейке на набережной и любуюсь бухтой и умирающим днем. Темнеет, зажглись огни на многочисленных кораблях, заполнивших бухту. Отдыхаю: кажется, отдыхаю по-настояще-му первый раз. Парадоксально. Раньше все эти поездки перемежались с нервами, теперь — покой. Но все равно — приятно видеть плоды своего труда. Почти 10 лет прошло. А просто ли — сейчас коллектив АСУ на комбинате и в СКБ 50 человек, а вначале был ноль, вначале было Слово. Сейчас хожу и веду бесконечную беседу с собой, морем, кораблями, Гельфандом, женой, детьми, Гиршовым и другими обо всем.

Доехал я из Сочи на «Комете», в 5 — 6 вечера был в гостинице. Она, как всегда, переполнена. Но к вечеру мы с Медвинским были в двухместном номере. А рано утром я отправился на море, обошел все места, отметился. Все как было. Я здесь как дома. Вот за что я люблю Новороссийск. Покой. Отель. Все рядом. Море рядом. Отличная набережная, красивый город. В субботу и в воскресенье ездили на лиманчик. Целый вечер жгли костер. Тихо. Приятно. Покойно. Прочел здесь несколько чудесных вещей — Доктороу «Регтайм» в переводе Аксенова и «Последний взгляд» Олдриджа, Аксенова «Круглые сутки «нон-стоп» и многое другое. В гостиничной библиотеке есть все журналы за все годы.

Недавно прочел, как американцы после сорока начинают массово заниматься спортом, они мобильны и у них есть где, у них есть воля. И дороговизна медицины подстегивает. Миллионы сели на велосипед, бегают. Здесь не видел ни одного. На пляже практически не двигаются. Никто и понятия не имеет о системе йогов, о правильном питании. Какое-то инертное общество.

Совсем стемнело. Прожектор шарит по морю. Эк как нас раскидало — меня, Гельфанда, Гиршова, Френкеля и других. Внутреннее напряжение сами создали и не справились, а начальство не любит конфликтных ситуаций. Кто бы ни был прав — некогда разбираться, да и не разобраться — лучше всех разогнать. Как в школе — пересадить на другие парты. А все-таки мы победили и проиграли одновременно.

Удивительно, что здесь вспоминаю Индию. Улицы, запахи, звуки. Почему столько раз гляжу на порт с этой набережной, и не надоедает? Есть вещи, делать которые много раз не надоедает. Но мысль, что где-то есть чудесные места — Париж, Венеция, Лос-Анджелес, и ты их никогда не увидишь — угнетает.

Как прекрасен мир сверху, с самолета. Как удивительна наша земля. И действительно, может быть единственная во вселенной. И человек неповторим, как неповторима любая букашка. Сегодня публикуют договор со Штатами. Конечно, хорошо. Кто против? Но смешно. Сначала сами со страха ли, от жадности, от напора ли военных, от игр ученых или еще от чего-то породили дьяволов — тысячи, сотни тысяч бомб, ракет, способных уничтожить все земное несколько раз бездумно, бессмысленно. А теперь говорят: давайте что-то ограничим, что-то сократим, остается еще более чем, но — ура самим себе. Речи, полеты, пожимания рук, тысячи журналистов, миллионы бифштексов и т. д. Вот главная цель — себя показать, покрасоваться, заслужить аплодисменты. Но ведь более выгодно было бы вместо этого раньше не делать зла. Это было бы во сто крат умнее. Ведь не вооружаются же, скажем, Дания, Индия, Франция и другие настолько, не тратят же половину своего бюджета, пуская экономику на ветер. И ведь не боятся же они. Мексика — сосед США. Почему-то не боится она их, даже если бы и захотела, ничего сделать бы не смогла. Это главное — все равно не угнаться. Или идеология нас разделяет и отсюда — страх? Идеология — та же религия. К черту религии, которые нетерпимы друг к другу. Надо брать пример с Индии, там полная веротерпимость.

Но люди есть люди. Воюют и будут воевать между собой — это в крови, это от бескультурья. Надо в школах ввести новый предмет — человековедение. В самом деле, преподают физику, математику, историю и др., а изучением души человека, проповедью добра, фактически нового «закона Божьего» не занимаются. А почему бы нет, надо учить людей уважать друг друга, как себя вести в тех или иных случаях, как относиться к жене, мужу, детям, как вести хозяйство и др. И через поколения два-три это скажется. Надо создать новый учебник — обо всем этом, а также о питании, о физвоспитании, о системе йогов, о религиях, и читать курс с 1-го по 10-й класс.

Но государства не должны воевать. Что не поделили воюющие народы? Ничего: как правило, они не понимают, зачем воюют. Это все госдеятели, руководители запутываются ли в делах, по злобе ли, от недостатка воспитания, от желания себя показать, войти в историю и т.д. Ну какая нужда была монголам пройти до Югославии? Или Ал. Македонскому, или Наполеону, или Гитлеру? Если они и были здравы в уме, то, прежде всего, их питало ощущение собственной силы. Если сказать Наполеону или Гитлеру, чем это кончится, разве начали бы они войны, они же были уверены в совершенной победе. Так почему бы не попробовать кровью и жизнью других добыть себе, а не своему народу, славу, почет, награбленное добро, место в истории? Ведь живут же сейчас и ФРГ, и ГДР, и Франция прекрасно. Значит, можно было всего этого достичь и без завоевания жизненного пространства, без грабежа и войн, а другими средствами? Если бы целью было благосостояние своего народа, тогда бы можно было. Но ими двигали безнаказанность, ощущение собственной силы, самоупоение, а может быть, просто легче завоевать кого-нибудь и ограбить, чем навести порядок в собственном доме? Низменное чувство — нагнать страх на другого. Госдеятель должен быть мудр. Государством должны править ученые. Это старая мысль. Но хватит об этом. Скоро Питер, что он мне сулит? Я о себе много думал в последнее время. Характер человека часто берет верх над его умом. Надо быть спокойнее, не быть вспыльчивым, стараться не конфликтовать. У меня же нет запаса остойчивости. Я быстро загораюсь. Надо терпеть, а я это плохо умею. Но — надо.


Глава 3. Путешествия по стране

Одно из самых светлых впечатлений и переживаний молодости — это походы и путешествия по стране. Их было множество с 1951 по 1991 год. Здесь приводятся отрывки из записей о некоторых походах и поездках.


Самый первый поход. Сентябрь 1951 г.

17 сентября в 17 часов наша группа в составе 11 человек с рюкзаками за плечами и большим желанием быть похожими на настоящих туристов выехала из Ленинграда. Вел группу никогда не унывающий Гриша Кнох.

Преград в пути не бойтесь!
Вперед, друзья, смелей!
Нас ждут лесные тропы,
Нас ждет простор полей,

Глубокие озера,
Рек горных быстрота,
И всей природы прелесть,
Величье, красота.

Приехав в Зеленогорск, мы отправились на озеро Красавица, где должны были заночевать, а на другой день двинуться дальше по пути к Репино.

Вечерело. Солнце уже село, оставив багровую полосу окрашенных туч. Где-то высоко-высоко зажглись первые звезды, ласково мигающие нам. Лес обступает нас непроницаемой стеной, дышит ароматом сосен, кустарников, трав, теплом, скопленным за день. Шуршат листья, ведущие между собой о чем-то бесконечную беседу. Природа словно обнимает нас, и мы отвечаем ей тем же — поем. Быстро проходим 7 км — и мы у озера Красавица, лежащего в низине, окруженной со всех сторон лесом. Идем по берегу озера в глубь леса подальше от дороги и располагаемся на песчаной небольшой косе, чуть-чуть вдающейся в озеро.

Пока часть ребят, вбивая в песок колья и натягивая веревки, ставит палатки, другие вместе с девушками разжигают костер и начинают варить ужин.

Не теряя даром времени, Лева Левит, страстный рыболов, расставляет удочки (а неплохо поужинать жирной ухой из щуки или форели), но щуки почему-то обходят его приманки. Но Лева не унывает. Он может часами сидеть, глядя, как мерно колышутся на волнах поплавки.

После ужина сидим у костра, смотрим на языки огня, пожирающего хворост, на тихую гладь уснувшего озера.

Тихо дремлет темный лес.
Тишина. Природа спит.
Где-то в вышине меж звезд
Диск луны блестит.

Дует теплый ветерок,
Ветви шепчутся едва,
Набегая на песок,
Мягко плещется вода.

Хочется долго-долго сидеть, вслушиваясь в шорохи леса, шепот листьев, плеск воды. Звуки, сливаясь, создают какую-то бесконечную мелодию, воспевающую красоту летней ночи.

Встаем вместе с солнцем. Туман еще стоит над озером, но природа уже начинает просыпаться. Подул легкий ветерок, зашумели деревья, закивали ветвями навстречу солнцу, приветствуя его.

Выкупавшись в студеной воде озера, мы пошли к костру греться и пить чай. И вот мы снова в пути. Гуськом друг за другом идем по тропкам по берегу озера, рюкзаки и палатки за спиной больно давят на плечи, но мы не замечаем этого, идем вперед, любуясь красотой пробуждающегося дня.

Солнце светит весело,
И легко идти.
С боевою песнею
Снова мы в пути.
Лес тропинки стелет —
Проходи друзья,
И манит нас сенью,
Но прилечь нельзя.
Ждет нас много нового
Где-то впереди,
Будем с песней снова мы
В даль легко идти.

Мы первыми пришли на общую стоянку — сбор всех туристских групп, разожгли костер и стали готовить обед. Вскоре начинают подходить и другие группы, на полянке становится шумно и весело. Играем в волейбол, обедаем, отдыхаем, поем.

Но нам пора — наша группа продолжает свой путь к станции Репино. Идем берегом реки Сестры, узкими тропками, пробираясь в зарослях мелкого кустарника, высокой травы, густо растущей на влажных берегах. Русло реки то суживается и вода течет быстро, недовольно шумя и разбиваясь в пену и брызги о попадающиеся на ее пути камни, то расширяется в спокойную гладь озера. Впереди кто-то начинает песню, и все подхватывают ее бодрый мотив. Хорошо быть туристом!


Поход по Карельскому перешейку. Ноябрь 1951 г.

Это был первый большой шестидневный и, пожалуй, очень трудный поход. Впрочем, часто в походах бывает так трудно, что кажется, будто именно этот и есть самый трудный. Этот поход был труден на всем протяжении, особенно к концу.

Интересно, что походы запоминаются с поразительной точностью. Я даже помню, о чем мы говорили в поезде, о чем я думал. Туристские походы составляют самые лучшие дни в моей жизни. Наверно, самое интересное в жизни всегда запоминается очень хорошо, как, впрочем, и самое дурное.

В поезде играем в карты, знакомимся, ибо записались по объявлению. Итак: Лева Бынков, Дима Поляков, Рина Мартюшова, Валя Барнаковская, Нина Титова и другие, всего 14 человек. Когда я представился Рине, она засмеялась — «какое интересное имя», и долго еще улыбка не сходила с ее лица. Надели рюкзаки и в путь. В дороге идем шеренгой, беседуем, смеемся. Лес смешанный, редкий, изредка виднеются по бокам озера. Ночевали на сеновале. Было холодно, и мы зарылись глубоко в сено. Сено щекотало, лезло за ворот, кололо лицо, но все же было приятно. Утром тронулись в путь. К полудню подошли к реке Вуоксе, моста нет, дорога обрывается. Хорошо, что нашли у солдат старенькую дырявую лодку и на ней партиями переправлялись на другой берег. Всего было одно небольшое весло. Я взял его, сел на корму, и, попеременно гребя то с одной, то с другой стороны, переправил одну партию. Обратно плыл не спеша и блаженствовал.

Лодка легко рассекает мелкие волны Вуоксы, слегка покачиваясь. Вуокса все же широка, и пока доплываю до берега, успеваю спеть немало песен. «Меж крутых бережков» особенно хорошо получилась. Затем загружается вторая партия, а с ней и один военный, который доставит лодку обратно. Греемся у костра, пьем чай и идем дальше. Идем сначала полем, с Вуоксы дует сильный ветер, затем входим в лес, становится теплее, но и темнее. Рассказывая друг другу разные истории, доходим до села и ночуем в школе.

Пока варили ужин, Димка читал какие-то веселые сказки, найденные в шкафу, а мы, усевшись за парты, следили, как прыгают по стенам тени от тоненького язычка свечки, и смеялись, слушая веселые истории.

Наутро снова в путь. Шли по шоссе, дурачились. Здесь я поближе познакомился с Димкой. Мы сразу поняли друг друга, и с тех пор всегда старались быть вместе: и в походах, и в институте, насколько это возможно (он на 2 курса младше меня). Пообедали в райселе Мельниково. Идти стало очень тяжело, порой мучительно, почти все сбили ноги или натерли мозоли. Привалы стали блаженством. Отдыхали, подняв ноги кверху, затем нужно было долго, метров 200, расходиться, пока не войдешь в прежний ритм. Мы с Димкой постоянно убегали вперед и однажды поплатились — пришлось вернуться назад, так как прошли развилку.

Однажды ночевали в доме председателя во второй холодной комнате в селе Коннитса. Это было 6 ноября. Пилили, кололи дрова и грелись у печки. Следующий день был похож на предыдущий, но идти было еще труднее из-за сбитых ног. Ночью подошли к селу Кутузово (кажется) и заночевали в «Розовой даче» — комнате отдыха местного дома отдыха. Это была самая лучшая ночевка, и мы с Димкой всегда ее вспоминаем. Комната была обставлена мягкой мебелью — диванами, креслами, на полу лежали ковры. Вечер прошел прекрасно: выпили, устроили самодеятельность и танцы под собственную музыку. Спали на диванах, на коврах, я — на двух сдвинутых креслах, что вообще-то оказалось не очень удобным, так как спинки мешали вытянуться.

Мы с Димкой влюбились в одну и ту же девицу — Рину Мартюшову, хотя она не очень красива, зато неглупа, в меру наивна, и обладает очень красивым голосом. Мы до сих пор не можем с ним равнодушно проходить мимо нее, хотя другой летний поход несколько поколебал нашу в нее влюбленность.

В дороге много пели, и когда вечером пришли в деревушку, голоса у всех были хриплыми. Я уже начал хромать и шел не в первых рядах, как раньше. Ступать на ногу было все больнее и больнее, и я стал побаиваться, что просто не дойду. Была у нас еще одна переправа недалеко от Ладоги, а вечером пришли в Рауту (Сосново) и уехали домой.

Этот поход нас очень сплотил, и мы в основном его составе сделали еще два похода.

На следующие ноябрьские праздники я снова ушел в четырехдневный поход. Что меня ожидало в городе? Скука и тоска. Компании хорошей нет, а быть одному надоело. И я пошел в поход, и не пожалел об этом. Как всегда, этому предшествовала веселая беготня с Димкой за палатками, за оформлением путевок и т. д. Утром 6-го уехали в Сосново. Ну и веселый был поход! Досыта насмеялись. Хотя разве можно насмеяться досыта? Ночевали в хатах, хотя были палатки (но холодно). В знак протеста против душных хат, пахнувших свежим тестом, козами, ягнятами и маленькими ребятами, я сколотил небольшую группу из пяти человек, и мы под дружное презрение остальных уходили на сеновал, забрав у них одну палатку (нас было 12 человек) и одеяла, так что холодно нам не было. В последнюю, третью ночь, нас было уже семеро. Праздник встретили как нельзя лучше. Выпили, поужинали и часа два-три горланили песни, пока не надоело. Потом оделись и пошли гулять. В этом же селе у литмовцев был сбор, и они соорудили большой костер. Мы поспели вовремя, его как раз начали разжигать. Снопы искр летели высоко вверх и гасли там, пеплом падая на наши головы. Компания собралась большая и дружная. Уселись на бревна вокруг костра и стали горланить песни, многие из которых даже я не знал.

Ну и веселый же был вечер! Горит костер, поют хорошие песни — что может быть еще чудесней? В выборе поз не стеснялись, каждый возлежал или сидел, где и как хотел. Но этого показалось мало. Перепели песни, и давай качать друг друга. Начали с начальства, а потом взялись и за остальных. Подкидывали высоко вверх, но не разбегались, а честно ловили и потом очки в траве находили. То там, то здесь вспыхивали песни, и костер от этого горел еще чудесней. Устраивали гигантские свалки, — не разберешь где руки, где ноги, где палки. Кидались друг другу под ноги, и стоило кого-нибудь повалить, как на нем, бедняге, сразу вырастала куча барахтающихся тел. Я едва терпел. Очки мешали, не хотелось их лишаться и в кучу-малу кидаться. Успокоились только тогда, когда костер уже начал догорать, и мы ушли к себе спать.

Из похода я и Димка вернулись влюбленными, на сей раз в разных девушек. Еще не было у нас с ним похода, из которого мы возвращались бы не влюбленными.

За все студенческие годы очень редко в праздничные дни я был дома, всегда в поездках за город. Даже как-то Новый год встречали в лесу, устроив хоровод вокруг кое-как наряженной елки, по веткам которой мелькали блики костра. И возвращаясь домой, всегда было до слез жаль, что весь этот очередной праздник жизни так быстро закончился.


Поход по маршруту Луга-Нарва. Январь 1952 г.

…Вчера, путешествуя по чащам и занесенным лесным тропкам вдоль еще не замерзших рек, по оврагам и холмам, мы, наконец, дошли до села Корпово, где и переночевали в начальной школе.

А сегодняшний день начался очень хорошо. Наутро мы, наскоро собравшись, упаковали рюкзаки и, смазав лыжи свечкой, вышли из Корпово. Предстояло пройти около 24-х км. Погода стояла чудесная: безветренная, мягкая, с небольшим морозцем. Снег легким покрывалом устилал землю, пушистыми подушками лежал на ветвях сосен, ослепительно ярко улыбался нам, приветствуя наступающий день. Солнце вынырнуло из-за облаков, обласкало землю косыми лучами, зажгло снег. Он заискрился, ожил, посылая солнцу тысячи ярких улыбок.

Идти было интересно, весело, легко. Вначале шли узкой тропкой через лес, затем от села Заозерье по основательно засыпанной снегом дороге. Заозерье, когда-то большое село, теперь почти вымерло. Пустыми на косогоре стояли избы с вынутыми рамами окон, с разрушенными сараями, поваленными плетнями. Села этого района оказались частично разрушенными во время войны, частично были переселены в другие места. Идти пришлось по целине, прокладывая дорогу в мягком глубоком снегу. Каждые 10 минут сменялись прокладчики, чтобы можно было двигаться равномерно километров 5—6 в час. Вскоре дорога стала едва видной, затем раздвоилась и наконец исчезла.

Забравшись в ложбинку, скрытую от ветра, ребята развели костер и стали готовить обед, а я тем временем объехал все вокруг, выискивая пропавшую дорогу. Кругом был лес, кое-где белели поляны, казавшиеся уходящими вглубь дорогами. Ничего не найдя, я вернулся к костру, где, пообедав, мы решили идти по азимуту точно на запад, до тех пор пока не выйдем на какую-нибудь дорогу или тропинку, или не войдем в ближайшее село.

Но мы шли и шли, а впереди не было никаких признаков дороги. По бокам темнел лес, далеко впереди высились небольшие горы. Ветер, раскачивая вершины деревьев, стряхивал широкие шапки снега, сидящие на густых ветвях сосен, елей. Снег, падая вниз, увлекал нижние слои и обрушивался на землю густым белым потоком.

Я шел впереди, каждые 100 метров проверяя азимут. Темнело. Дул пронизывающий холодный ветер, быстро выдувая все тепло, накопленное за время ходьбы. Но надо было двигаться, чтобы не замерзнуть.

Вскоре стало довольно темно, но где-то по бокам и впереди можно было еще разобрать какие-то полосы, похожие на дороги. Они манили к себе, тянули как магнит, ибо желание найти дорогу было тогда едва ли не самым сильным желанием, испытанным нами. Мы шли на эти полосы и, приблизившись, убеждались, что снова со всех сторон тянутся такие же белые полосы, пропадая в зарослях кустарника.

Наконец стало ясно, что никакой дороги мы сегодня не найдем, что вообще вряд ли существует поблизости какая-либо дорога, что через час, когда станет совершенно темно, двигаться будет невозможно. Нужно успеть до темноты забраться в лес, чтобы спрятаться от ветра и заночевать. Когда я это понял, то уже не глядел на компас, а повел группу к лесу.

Когда мы вошли в лес, сразу же стало теплее. Позади осталось болото, неприветливый и суровый кустарник, резкий холодный ветер. Пройдя немного, мы заметили впереди кучу срубленных или поваленных ветром деревьев, среди них возвышалась какая-то огромная бесформенная масса. Все остановились, а я, взяв фонарик, пошел вперед выяснить обстановку. «Кажется, нам повезло, сколько поваленных деревьев, этого должно хватить на всю ночь», — думал я. Чем дальше я уходил от ребят, тем страшнее мне становилось. Они стояли молча, напряженно вслушиваясь в молчание леса, казавшегося необъятным, мощным и страшным. Деревья, уходящие высоко вверх, казалось, слились с небом, покрытым густым слоем свинцовых туч. Мощные стволы с переплетенными сучьями, покрытыми снегом, напоминали каких-то ужасных чудовищ, молча наблюдающих за каждым нашим движением.

Осторожно передвигаясь, перелезая через поваленные стволы, освещая вокруг все тоненьким лучом фонарика, я добрался до поваленного дерева. Огромная масса оказалась вывороченными корнями его. Подумалось, что здесь можно будет неплохо устроиться. Я осторожно осмотрел поваленные деревья и даже легонько постучал по стволу — не зарычит ли мишка в своей берлоге, они любят такие дремучие места. Но все было тихо, только из темноты послышался голос Виктора:

- Ну, как там, Изольд?
- Да ничего, валяйте сюда — устроимся.

Спальных мешков у нас не было, ибо возможность такой ночевки мы даже не могли представить. Но раз уж так случилось, нужно устроиться так, чтобы запастись дровами на всю ночь и расчистить место вокруг костра для всех.

Между двумя большими, накрест поваленными деревьями развели костер, словно у входа в грот, потолком которого служило небо, а стенами — стволы сосен. Часть ребят и девушки занялись подготовкой ужина. В ведро насыпали снег, вынули хлеб, крупу, открыли консервы. Другая часть ребят отправилась в лес на поиски сухих дров и валежника. Несмотря ни на что, настроение ни у кого не падало, никто не сидел без дела, все как-то крутились — кололи и таскали дрова, собирали снег для воды, устилали еловыми ветками место вокруг костра, разжигали костер, варили ужин. Со всех сторон, прорезая тишину леса, неслись крики, стук топорика, треск ломаемых сучьев и деревьев.

Димка дремал, сидя на рюкзаке, засунув руки за пазуху, склонив голову набок, безучастный ко всему происходящему. От его насквозь мокрых ботинок и ватных шаровар поднимался пар, сырые варежки лежали на коленях. По его лицу метались тени от костра и казалось, что он улыбается. Наверное, ему снилось, что он лежит дома в теплой кровати, сытый, и читает Лондона «Белое безмолвие», а потом, отложив книгу, долго лежит, мечтая об удивительных приключениях, о походах, о подвигах.

Рассевшись вокруг костра в ожидании, когда закипит натопленная из собранного снега под кашу вода, мы пели. Надя заводила песню, и все подхватывали ее, разносили по лесу. Пели все, что знали и помнили, в том числе и «Ходили мы походами в далекие края».

Когда сухих стволов натаскали большую кучу, ужин был уже готов, и мы приступили к трапезе. Весело потрескивал костер, разгоняя сгустившуюся темноту, плотным кольцом обступившую нас со всех сторон. Светлые блики плясали на стволах могучих деревьев, ползли куда-то в темноту ночи, освещая то молодые стройные елочки, чувствующие себя довольно уютно под густым покровом больших деревьев, то лежащие стволы, покрытые снегом. Искры с треском вылетали из сухих поленьев, устремляясь вверх большим фейерверком, словно хотели силой своей разогнать низкие тяжелые тучи, раскинувшиеся над лесом.

После ужина стали готовиться ко сну. Вынули из рюкзаков все теплое, в том числе запасные носки, ватники, свитера, одеяла, оделись и, обернувшись в одеяла, расселись полукругом вокруг костра. Димка рассказывал какие-то веселые истории, все смеялись, потом пели, но, наконец, усталость взяла свое, и в лесу стало тихо. Дежурные сменялись каждые два часа, они кололи дрова, поддерживая костер, сушили мокрые носки, ботинки, варежки.

Не спалось. Глядя на потрескивающие в костре ветви и поленья, прислушиваясь к завыванию ветра, раскачивающего верхушки деревьев, я думал, что, хотя иногда и бывает трудно, жизнь все же прекрасна.

А утром, пройдя через лес, мы вышли на дорогу.


Поход по Кавказу №2. Лето 1954 г.

Как я люблю поезд! Сколько уже ездил и никогда, кажется, не надоест. Лежишь на полке, смотришь, как проплывают вдаль деревни, станции, реки, леса, как меняется природа. Но подчас бесконечное однообразие природы навевает какие-то сложные и почему-то печальные мысли. У меня в поезде всегда смешанное чувство — грустно, что что-то покидаешь, часто любимое, но радостно, что тебя впереди ждет новая жизнь. Второе всегда превалирует.

Главное, компания новая, я люблю новые компании. Жил в последнее время плохо, хоть и работал до шести, но потом лентяйничал, читал мало, в Публичке почти не был, правда, часто греб и ездил на велосипеде, но это не оправдание. Главное правило в жизни: никогда не унывать и всегда быть чем-нибудь занятым, всегда о чем-нибудь думать, как можно больше знакомиться, быть чутким к людям и т. д.

Три дня жили в Теберде на турбазе. Устроились в своей шатровой палатке. Место очень красивое, ущелья обступают, с двух сторон горы, крутые, до половины лесистые. Великолепна гроза ночью. Я ее никогда не забуду. Когда-нибудь опишу, а сейчас я сижу на берегу третьего Бадукского озера. Темнеет, невдалеке слышны крики ребят, возящихся около палатки. Озеро, как и первые два, изумительно красиво. Гладкое, как зеркало, оно окружено со всех сторон горами. На западе по ущелью вьется среди зелени белая лента реки Бадук и глухо шумит. Озеро описать трудно. Днем оно светло-голубое, удивительно прозрачное, очень холодное. Вечером в нем отражаются окружающие горы, белые облака, синее небо. Даже сейчас, вечером, оно не потеряло своей голубизны и всему отражению в воде придает голубой оттенок, отчего краски уходящего дня становятся необыкновенно красивыми.

На западе гору обвили облака, только вершину они оставили темной и плывут над ней нежные белые, слегка окрашенные в розовый цвет. Становится совсем темно. День был трудный. Полпути шли все в гору, вес рюкзака килограмм под 25. Завтра пойдем на снежный перевал. На противоположной стороне озера на склоне горы на кусочке снежника видели двух джейранов. Становится прохладно, хоть небо в легких облаках. Совсем темно.

Сидим перед Марухским перевалом. Сильный туман ползет снизу с долины, в тумане тонут высокие, окружающие перевал горы. Иногда идет дождь с градом. Укрывшись под несколькими плащами, поем песни, дрожим от холода, но не унываем, хотя наверняка предстоит мокрая и холодная ночевка, ибо туман вовсе не собирается уходить. Все ходят мокрые и смотрят по сторонам с надеждой. Сегодня ночевали после Халегского перевала на озере. Место пустынное, камни, скалы, ни деревьев, ни дров. Я по пути нашел пару палок, на которые мы поставили палатку, и немножко хвороста, разожгли костер, подогрели какао. Ночь была изумительной: яркая-яркая луна, и все небо сплошь усыпано звездами. Вдали темнеет Главный Кавказский хребет, местами белый от снега. Внизу темнеет озеро и шумит речка. Красиво.

Вообще говоря, некрасивых мест на Кавказе нет. Даже однообразных, как у нас в России, нет. Взять хотя бы вчерашний день. Заночевали у «грота», невдалеке от тропинки, рядом с рекой. Между прочим, ночевки сами по себе довольно однообразны и одинаковы: ставим палатку, варим, ужинаем, ложимся спать.

Утром путь лежал вверх по реке Аксаут до реки Халега. Река Аксаут — обычная горная река, небольшая, но быстрая. Очень красивый вид на цепь гор Аксаут, на горные пики.

На следующее утро мы с трудом втащились на марухский перевал, увидели там блиндажи, остатки оружия, ржавые консервные банки, человеческие кости. Здесь держали оборону во время войны. Потом было уже легче, на другой стороне хребта много зелени, водопады. Взяли еще несколько перевалов и вышли к озеру Рица. На грузовике в кузове с песнями спустились в Сухуми. Здесь разбились на мелкие группки. Я уговорил Надю Подкопаеву, которой симпатизировал, поехать со мной в небольшое путешествие по побережью. Не без труда оторвал я ее от подруги. Но это были счастливые дни. Из Сухуми поехали на теплоходе «Россия» в Батуми.

Помню восторг, как мы, влюбленные друг в друга, бродили, взявшись за руки, по гигантскому теплоходу, как ночевали на палубе, постелив мою палатку и наши походные одеяла, любуясь на тысячи звезд на небе. Погуляв день в Батуми, вернулись обратно на «России», потом останавливались на турбазах, ставя палатку в специальных местах «для диких туристов» в Афоне, Гаграх, Сочи. В Афоне вечером зашли в бывший монастырь, в котором располагался санаторий, и в собор, где играла музыка и были танцы. И мы танцевали, а со стен и колонн собора на нас укоризненно смотрели сохранившиеся лики Христа и святых. Побывали в Хосте в тиссо-самшитовой роще, в Гаграх. В Сочи жили несколько дней. Потом московским поездом уехали домой. И еще долго встречались, вплоть до моего отъезда в Рустави.


Поход по Кавказу №4. Лето 1961 г.

Вот я и еду. Нас полтора вагона с огромными рюкзаками. На Кавказ. В каждом купе своя группа, своя жизнь, свои песни. Я ждал момента, когда более 100 туристов поедут в одном вагоне вместе. Мне казалось, что это будет единая жизнь, и все будет великолепно. Но и так хорошо, хотя целого нет, в каждом купе своя компания. Нас 13 человек в одном купе, и странно — совершенно не тесно, хотя тут же еще 13 рюкзаков. Прекрасные ребята — никакого намека на нытье, на жалобы, интересно, как будет в горах. Бодрость группы, пожалуй, главное. Все остальное придет! Это точно. Так же как и для человека главное — бодрость. Как-то сегодня я это понял отчетливо.

Уже ночь, отличный был день, для меня много песен оказалось новых. Завидую тем, кто не испытывает борьбы с самим собой. Я скован, что-то мне мешает. Это надо преодолеть. Для меня это задача № 1. Сколько времени я уже не был вот так. Пожалуй, впервые за последние 5 лет я еду с удовольствием, хотя и в самом общем вагоне, и впервые за свой счет.

Какая полная луна! Почти не видно звезд. Тысячи лет люди глядят на луну, и я вдруг вижу все эти взгляды разом, отраженные, радостные и печальные, они тревожат душу. Как отраженный свет доходит от звезд и галактик до нас через много лет, так и эти взгляды живших когда-то людей.

Второй день в поезде. Сегодняшним днем я почти доволен. Скованности гораздо меньше, бодрости больше. Познакомился с маршрутом, с общей ситуацией, был в штабе сбора, все начальники заняты изучением карт — перевалы, ледники, дневки, «я прихожу сюда», «встретимся на плато вверх и влево от альплагеря». Обсуждают, кто когда куда придет, кто кого и как страхует, записки в турах, контрольные сроки и т. д.

Ночь, все улеглись, но еще долго слышится шепот и смех. Рюкзаки, набитые вещами и продуктами, ночуют в проходах. С утра делали на станции на остановке зарядку. Поезд стоял 14 минут, успели побегать, потом выстроились в круг, к общему удовольствию всех окружающих. В середине стоял Леша Киселев и командовал — махали руками и извивались тазом. Завтракали помидорами, огурцами и шутками. Не замечаешь, как идет время. Изучаю песни. Норма в день по две. Иначе ничего не выучишь, а тут нужна система.

В Харькове стояли 38 минут, гуляли по городу. Покупали хлеб, мороженое, пили воду. Три девушки все же отстали от поезда. В Тихорецкой оставили для них билеты. Для них это хорошее приключение. Когда-то я тоже отстал от поезда в Риге. Помню все подробно, хотя это было лет 10 назад. Да, критические моменты в жизни самые лучшие, тогда человек проявляется весь, живет полной жизнью. Да здравствуют критические моменты! Если их не так много приходится на жизнь, то может быть, их нужно уметь создавать, может быть, в этом и заключается жизнь? Уметь создавать критические моменты и преодолевать их. Опять же любимая поговорка — да здравствует человек, который не умеет жалеть себя!

Утром на третий день приехали в Невинномысскую.

Сегодня первый день, как мы в горах. Когда наши уже разошлись по палаткам, долго бродил, наблюдая звездное небо. Монотонно шумела река, сверкало звездное небо, мерцала, переливаясь алмазами, Большая Медведица, вписываясь в ущелье. У нас в засвеченном Питере звезды ведут себя более сдержанно. Отлично видна Кассиопея, любимое созвездие. «Славлю я тебя, о Кассиопея, пять звезд твоих ярчайших, что рассыпались викторией по Млечному пути» — сочинил я когда-то в Чимкенте. На юге ярко сверкает какая-то звезда, возможно Сириус. Отличное небо! Сквозь деревья видны язычки костров, слышатся обрывки песен, вспыхивают светляки фонариков. Мы, несколько групп Ленинградского клуба туристов, остановились в Гвандре, здесь общая база, тренировки, уточнение маршрутов. На днях разойдемся, каждая пойдет по своему маршруту.

Небо, как и горы, никогда не надоедает, можно смотреть часами, и в голову лезут разные мысли. Думаю о ненужности цивилизации, хотя и понимаю необратимость ее. Вся эта суета, производство, возня вокруг него, что от этого? Тем более, что в основном производство работает на войну. И раньше работало, и сейчас, производя горы оружия — танки, самолеты, пушки, военные корабли и т.д. Зачем это людям? Но ведь и раньше были Чингизхан, Наполеон и тоже зря умирали люди и животные. Где же выход? Почему человечество не может обойтись без войн? Честолюбие? Жажда наживы за счет других? Человечество двулико — с одной стороны, оно глубоко познает мир, с другой — уничтожает плоды труда своего. Может быть, это закон жизни? Сначала природа создает горы, затем разрушает их ветром и водой. Как есть мир и антимир, так и человек одной рукой создает, другой разрушает.

Посидел у костра, попел песни, поглядел на костер. Очень люблю огонь костра. Это, пожалуй, третья стихия, которой можно любоваться часами. Потрескивают сучья, освещая небритые лица ребят, задумчивых девчат. Все сидят на бревнах, человек 20. Поют что попало. Кто-то куда-то уходит, кто-то что-то ест. Ушел и я спать. Завтра рано вставать.

Сегодня рано утром в 4 часа нас разбудили. Было темно и очень не хотелось вылезать из палатки. Ушли из лагеря в половине шестого. Было темно, сыро, и пока шли вниз, было не очень тяжело, хотя рюкзак будь здоров. На ходу учил песни, записанные в блокнот. Новых для себя узнал много. Надо их знать. Есть очень красивые — «Тихо», «Шесть товарищей». Теперь я не боюсь и соревноваться — знаю массу песен.

Вначале хребты были темны, но затем внезапно осветился кончик скалы, и полоса медленно стала сползать вниз. Вот заискрился снежник, ленты стекающей водопадом воды. Дошли до коша. Это такое мрачное бревенчатое сооружение, где живут пастухи. Отсюда перешли на другое ущелье по реке Уллукам и стали подниматься вверх. Сразу стало не до песен, тяжело. Рюкзак режет плечи, приходится сгибаться, подкладывать руки под ремни, поддерживать сзади. Остальные вроде идут легче, или мне так кажется. Все-таки мне за 30 и я не ходил так с 1954 года, это 7 лет. Хотя рюкзак килограмм 25, не более.

Перед подходом к ущелью по реке Восточный Кичкене-Кол около часа отдыхали, пили простоквашу из козьего молока, что купили в соседнем коше. Это вкусно. Потом стали забираться все выше и выше. Тропа то теряется в нагромождении камней, то вьется в траве вдоль реки. Река быстра, мелка и не широка. Но шумит как взрослая. Перед перевалом, который нам нужно взять завтра — Чипер-Карачаевский, около 3292 м 1А категории — обнаружили большую поляну. На ней высокая трава, редкие цветы и камни, камни, камни. Около большущего камня разбили лагерь, поставили 3 палатки, развели костер. Народ разбрелся по палаткам. Постепенно спустился туман, и теперь уже не видно вершин. Прямо перед нами ледник и снежник — ложный перевал Чипер, нам налево. Скоро стемнеет, поедим и залезем в палатки.

Вчера прошли Чипер-Карачаевский перевал. Подъем долгий и нудный, идем по 30-40 минут, потом отдых. Встали затемно, сварили поесть и пошли. На перевал ведет тропа. Под перевалом немецкие блиндажи, кучи старых консервных банок, патронов, осколков снарядов и т.д. Белые кости. Сколько полегло здесь людей. И во имя чего? Представляю, как здесь жили люди, как умирали. Подумать только, куда забрались немцы. И на Эльбрусе были.

На перевале мы ели шоколад, пели песни. Видимость плохая, кругом туман. Медленно ползут через перевал тучи. Но постепенно все растаяло. Спуск был по снежнику, затем по тропе, довольно крутой. Вышли в долину реки Ненскрыра. Стал накрапывать дождик, со всех сторон наползли тучи. Забрались под накидки, сидели и орали песни, а что еще оставалось делать. Потом дождь прошел, и мы стали переправляться через реку по веревке с обвязкой и пристегнутыми карабинами. Пришли на место, разбили палатки рядом с минчанами. Опять начался дождь, все закрыл белесый туман. Все разбрелись по палаткам, только дежурные Таня и Юра копошились у костра, да Игорь им помогал. Мне терять было нечего, я тоже решил помогать, разделся и накидкой стал закрывать нашу палатку, которая начала протекать, а заодно и соседнюю, рубить дрова, разносить пищу. Чудом не заболел — весь мокрый ходил босиком. Потом мне дали сухие штаны, и я забрался в палатку.

С утра я залез на склон, покрытый кустарником и редкими деревьями, нужно было срубить дерево, чтобы оставить дрова следующим группам, т.к. вечером мы сожгли часть общих дров. Юра помог мне притащить дерево, но я промок совершенно. Дождь уже закончился, и мы пошли на перевал Басса 1Б 3034 м. Было нудно и холодно. На горе мы поели консервов и сгущенки и двинулись дальше. Погода разгулялась, наконец выглянуло солнышко и с тех пор уже нас не покидало. Долго шли по снежнику, по леднику, пока не вышли на перевал.

Перевал крутой, острый, и посредине его стоит каменный тур с запиской. Вид с перевала великолепен в обе стороны. Виден двуглавый Эльбрус на севере. Скоро и мы будем на нем. Красавец. По другую сторону — Главный Кавказский хребет. Видимость отличная, в бинокль видны мельчайшие трещины, водопады, камнепады и т. д. Слева хорошо виден четырехглавый красавец Донгуз-Орун, завтра мы будем на нем, вернее, на перевале.

Справа вдали покрыта тучками Ушба. Чувствуешь себя на равных с такими гигантами. Один этот вид стоит многого. Устроились в блиндаже на перевале, ели шоколад, пели песни, загорали. Я читал наизусть Лермонтова, Бернса, Маяковского. Хорошо было. Затем длинный спуск. И мы вышли в долину реки Накра в Сванетию. Слева вид на перевал Донгуз-Орун, справа чудесный вид на долину реки Накра. Накра полноводная, шумная, крутая. Сколько энергии! Поперечные холмы, покрытые лесами, подернуты голубой дымкой. Справа водопад. Прошли кош, попили сейран — простоквашу из козьего молока, поднялись повыше и встали.

С утра пошли на перевал Донгуз-Орун. Подъем медленный, трудный, как всегда. На середине пути встретили группу москвичей. Они нам пели под гитару песни, мы им свои. Около часа отдыхали. Один парень — красивый, остроумный — запомнился надолго. Я сегодня шел впереди. Шли по снежнику, по крутой осыпи камней. Жарило солнце. Оказалось, мы зашли на ложный перевал слева, а через настоящий перевал проложена довольно утоптанная тропа, по которой гоняют скот и ходит много людей. Через ложный не ходит никто, поэтому мне захотелось взять этот ложный перевал. Он выше, и переход с него на настоящий каменистый оказался трудным. На перевале сидела группа школьников из Нальчика, валялись миномет, каска, рядом блиндажи.

Игорь Фирсов — руководитель — был мною недоволен. Мне он начинает надоедать своими криками, понуканием, замечаниями, начальничеством. С перевала долго шли по крутому снежнику, Генка скатился на пятой точке, затем длительный спуск — и мы в долине реки Баксан. Стали недалеко от впадения в Баксан реки Донгуз-Орун.

Массив Донгуз-Орун великолепен, я не видел ничего красивее. Ослепительно яркий снег, крутые склоны, места камнепадов и лавин. Хорошее эхо. Кричу ему на спуске: «Донгуз-Орун, ты красив, я люблю тебя, ты разогнал все тучи. Прощай» и т. д. Надо мной смеялись.

На месте ночевки — трудно придумать лучшее место — нас было еще 12. Потом выяснилось, что Игорь хочет завтра устроить дневку, что хочет Элю исключить из группы за то, что плохо ходит: мол, знала, что у нее больные связки и пошла и т. д. Было очень много шума, криков, обид. Я молчал — не люблю дурацких разговоров: «Ты упала, а если бы не на эту, а на другую сторону, кто бы отвечал» и т.п. Очень было противно. Трещинка между мной и Фирсовым увеличилась. Потом он не хотел идти на Приют 11 — не дойдем, трудно, снаряжение не то и т.д., ну тут я не выдержал, меня поддержали ребята, и Приют отстояли. Вечером я, как мог спокойно, вместе с Геной поговорил с Элей, убедил ее, что нужно уйти утром с рюкзаком, присоединиться к плановой группе. Так и порешили. Наутро снарядили Элю, и почти всей группой отправились сначала в Терскол, а потом к долине нарзанов.

Красив Эльбрус. Погода великолепна. Шумит мутный Баксан. Над всеми возвышается двуглавый гигант. Вдоль реки Баксан хорошая дорога, можно ездить на машинах. По дороге к долине нарзанов и к Тегенекли произошла у нас с Геной стычка с группой — мы с ним шли в трусах, ветерок и солнышко ласкали тело, но все почему-то сочли это неприличным, мы же терпеливо и долго доказывали, что они полны предрассудков, довольно убедительно находили оригинальные доводы, доказывая, что солнце и воздух — лекарства от всех болезней, и что здесь правила приличия неуместны, но тщетно.

Мы посмотрели Тегенекли — небольшое село, рядом турбаза, поселок «Эльбрус», откуда дали телеграммы и послали письма. Обратно ехали на попутных машинах. Поужинали рано, чтобы встать завтра пораньше, но тут выяснилось, что Алена не может ходить, сильно разбила палец. Было решено, к сильному моему неудовольствию, сделать еще одну дневку. Но после того как у меня возникла идея посмотреть ущелья Адыл-Су и Шхельда, саму гору Шхельду и альплагеря, воспрял духом. Стал сколачивать добровольцев.

Наутро первыми позавтракали и ушли я, Юра и Вася. Нам повезло — мы почти доехали вначале до альплагеря Адыл-Су. Ущелье, конечно, великолепно, бурная река, лес, солнце, чистый воздух. Осмотрели лагерь, почитали газеты и потопали к реке Шхельда. Прошли вверх мимо альплагеря «Спартак» с тем, чтобы на обратном пути осмотреть и его. Тропа ведет по левому крутому, заросшему лесом склону реки, вдали виднеется величественный массив.

На одном из привалов, налюбовавшись на Шхельду, ребята не захотели идти дальше. Все мои убеждения разбивались: «Ну увидели, хватит». «Нет, — говорил я, — увидеть мало, надо почувствовать, потрогать, поискать интересных случаев, встреч». Не согласились и ушли обратно. Я пошел один.

Первый раз я остался один. Решил дойти до ледника и посмотреть — а что там дальше. Чудный тенистый лес привел меня к открытому безлесью, вдалеке видна морена и красуется справа Шхельда со своими башнями, слева еще какие-то горы. Вскоре я пошел по морене, тропа кончилась, началась осыпь, камни. Недалеко от морены встретил идущую в лагерь симпатичную девушку с цветами. Разговорились, и я пожалел, что мы расходимся, мне хотелось идти дальше, а ей нужно в лагерь, она провожала группу на восхождение. Я шел по морене и думал, что вот сломаю ногу, а здесь это сделать просто, и никто не поможет.

Все время, пока шел, был слышен шум реки, видно было место из-под ледника, откуда река берет свое начало. Внезапно шум прекратился, стало тихо, тихо. Дойдя до поворота хребта, я повернул назад — Шхельда была уже рядом. Когда вышел на тропу, то увидел сидящего мрачноватого грузина (потом оказалось, что это был мастер спорта Кахиани, знаменитый альпинист). Он стал расспрашивать меня, откуда я и что здесь делаю. Рассказал, чем занимается в спасательной станции, как в этом году три дня висел недалеко от какой-то вершины, а непогода так и не позволила взять ее. Сейчас он привел лошадей и ждет группу спасателей, которые несут парня, сломавшего ногу.

Я тоже решил дождаться группу, чтобы посмотреть, как это происходит. Около часа стояли мы и толковали. Наконец вдали показалась группа, один нес сзади парня, остальные его сменяли. Усадили парня на лошадь. Все было проделано не торопясь, с шутками, парень был весел тоже. Я спешил и потому быстро ушел от них. Завернул по дороге в «Спартак» посмотреть, и вдруг увидел знакомое лицо — Сеньку Шульмана. Этот человек, как и я, знает огромное количество песен. Это друг моего брата Мони, какое-то время мы даже работали с ним вместе в Апраксином дворе в лаборатории автоматики. Потрепались, попели друг другу разные песни, побывал я у них в палатке, хотели меня накормить — я с утра ничего не ел, договорились встретиться в Ленинграде, вместе учиться играть на гитаре, ну да разве расскажешь все, о чем болтали. Там же я видел Абалакова, Чередову и других мастеров. Они встречали группу с пострадавшим. Незаметно я сфотографировал их. В общем, было очень здорово. Сеня меня проводил до ворот, рассказал пару анекдотов и я ушел. Перед этим осмотрел альплагерь и понял, чем они живут. А живут они скучнее нас. Много сидят в лагере, зависят от погоды, жизнь почти цивилизованная по сравнению с нашей. Наша бродячая жизнь лучше. Честное слово. Долго это объяснять, но лучше — разнообразнее, каждый день новые места, физические нагрузки. С точки зрения техники у них, альпинистов, многообразие, с точки зрения новых впечатлений, жизни одним коллективом, в палатках, у костра и т.д. наша несомненно лучше.

И все-таки мне хочется в Крым, я еще там ни разу не был, но как успеть?

Дошел до Тегенекли, поел в ларьке, небо начало затягиваться тучами, стал моросить дождик. Доехал сначала немного на попутной машине, затем меня подхватил мотоциклист.

Вечером выяснилось, что Алена все равно идти не может. Долго судили, рядили, одевали ее в мужские ботинки, но потом приняли решение отправить ее в Тегенекли, чтобы не терять дня пути на Приют 11.

До 12-ти дня ее устраивали, мы с Аней и Ией покупали продукты, потом все обедали, затем собрались и вышли на дорогу. Все машины до ледовой базы прошли, нам оставалось или ждать до утра, или идти пешком. Пешком, кроме меня, никто не хотел. Решили ждать. Нам повезло. Через полчаса договорились с проходящей мимо машиной, и за 150 рублей шофер согласился нас подбросить. Влезли в кузов, едем вверх, горланим песни. Облака все ближе и ближе. Иногда, когда машина идет очень трудно (ГАЗ-51), вылезаем и подталкиваем. Скоро мы очутились в облаках, уже ничего не видно, только полоска дороги, скалы и камни. Глухо урчит машина. Проезжаем какие-то домики, видимо, там ночуют плановые группы. Недалеко от ледовой базы крутой подъем, машина даже с нашей помощью не может его взять, приходится вылезать и идти с рюкзаками к ледовой базе. Вот и она. Отсюда начинается ледник и снег. Одеваемся потеплее, перекусываем и в путь.

Вся тропа в снегу, вдали виден Приют 11 и две вершины Эльбруса. Подъем до Приюта занимает 2,5 часа. У самого Приюта нам встретился пожилой, сухощавый, немного суровый хозяин Приюта — Владимир Кудинов, как потом выяснилось, замечательный, очень приветливый человек. Он объявил, что мест нет, и показал на гряду скал справа — там можно переночевать.

Облака давно остались внизу, Главный Кавказский хребет как на ладони — Донгуз, Шхельда, Дых-Тау, Кошкан-Тау и т.д. Величественное зрелище! Горнолыжники катаются на лыжах. Мы с Игорем пошли осматривать эти скалы. Там стояли группы, есть среди камней места для палаток. Но все забастовали — уж лучше в коридорах Приюта пересидеть ночь, хоть в тепле, а там замерзнем. Все палатки, кроме нашей с Геной, стоят обычно плотно закупоренные, там утром такой спертый воздух, не продохнуть. Мы же обычно на всех стоянках спим не внутрь головой, а наружу, и вход всегда открыт. Правда, надеваем шапочки и свитера, но зато всегда свежий воздух.

Долго вели переговоры с Кудиновым. Мне это надоело, стало темнеть, и я говорю Генке: «Ну, пойдем одни». К этому времени переговоры окончились ничем, и все, ворча, поплелись к скалам. В Приюте, конечно, и тепло, и вкусно пахнет, но что же делать, если какая-то съемочная группа заняла все места.

Поставили палатки. Я попросил разрешения пойти с Геной в Приют на вечер, посмотреть его, почувствовать, чем и как живут там люди. Но начальнику, видно, вожжа под хвост попала — нет и нет, нас обидели, а вы туда же, завтра рано вставать. Ия без вас замерзнет одна в палатке. Я к тому же долго уговаривал всех подняться рано утром на Приют Пастухова, пока не согласились. Здорово мы разругались с руководителем. Как это не посмотреть Приют? Наконец Ия перешла в другую палатку, а мы с Геной пошли. И сразу окунулись в тепло Приюта. Мы хотели купить ужин, но нас так накормили, что всего было и не съесть.

На одном этаже Приюта живут плановики, на другом разместилась Киевская киностудия, снимающая фильм «В снегах Антарктиды», собаки тут же, артисты, стоят мокасины.

Познакомились с туристками, они нас приглашали к себе ночевать, мы их к себе. Вот была бы для наших хохма, если бы утром они увидели в нашей палатке двух девиц. Комнаты маленькие, забиты кроватями, окна-иллюминаторы. Поговорили мы с Кудиновым. В общем, было все очень и очень славно. И часов в 10 вечера мы ушли к себе наверх. Надели на себя все, что можно, впервые за все время закупорили палатку и легли головами не ко входу. Особенно-то холодно не было. Впервые мы ночевали вдвоем. Небо изумительное. В горах ничем не засвеченное, а на Приюте особенно. Звезд миллиарды.

Утром дежурные проспали и вместо 4-х разбудили всех около пяти. Так мы и не попали на Пастухова. Я рвал и метал. Погода была великолепна. Туч уже не было и в помине, светились еще звезды, высились вдали темные исполины, постепенно розовела полоска на востоке. Вдруг откуда-то из-за гор выглянул кусок пламени, и вскоре выползло все солнце. Как-то очень быстро это произошло по сравнению с восходом на Ай-Петри, который я видел позже. Свернули палатки, собрали рюкзаки.

(Так сказано в записках того времени. Но мне почему-то помнится другое. А именно то, что долго мы в палатке не выдержали жуткого холода, ибо было у каждого из нас только тонкое одеяло. Одно стелили внизу, другим накрывались. И часа в три ночи мы, поняв, что замерзаем, вылезли из палатки и стали греться движением, пританцовывая на месте. И так часа два, пока не согрелись. Но при этом любовались открывшимся потрясающим видом, когда внизу все закрыто облаками, а из них торчат пятитысячники Кавказа с серыми шапками, и потихоньку светлеет и светлеет на востоке, пока солнце не вышло из облаков и на него стало больно смотреть. Было очень холодно, и никого не хотелось будить.)

Когда все стали собираться, мы рассказали о вчерашнем вечере, но это не произвело никакого впечатления. Мы в их глазах просто двурушники. Фирсов захотел чаю, но на Приюте только разжигали плиты. Обиделись еще раз и ушли по маршруту, связавшись страховочными веревками. Пошли на перевал Хотю-Тау, обвязавшись по двое в связке из-за возможных трещин, невидимых под снежным настом. Одну девушку вели почти под руки, часто отдыхали, ибо у нее из-за высоты оказалась кессонная болезнь. А высота Приюта 11 составляет 4200 м. Я и сам в первый раз оказался на такой высоте. Еще в этой снежной пустыне надо было точно выйти на перевал, а это не просто. Но вышли. Спуск в долину был очень крутым. Остановились рядом с очередным альплагерем Узун-Кол. Там была дневка. А дальше предстояли еще два перевала Ак и Нахар, и спуск в Сухуми. Еще на подходе, когда я окончательно разругался с Фирсовым, я решил уйти из группы (у Гены были другие планы) — посмотреть Домбай, о котором много слышал, перейти через Клухорский перевал в Сухуми и каким-то образом за оставшееся до окончания отпуска время смотаться в Крым.

Надо сказать несколько слов о том, что предшествовало этому походу. Последний раз я был в походе, тоже на Кавказе, в 1956 году. Потом в 57-м женился, переехал в Ленинград, у нас в Песочной появился дачный участок, началось строительство дома, практически моими силами, освоение участка, пошли дети, сначала один, потом и второй. И нам с Галей пришлось крутиться, чтобы все успеть. Все выходные и отпуска этих лет уходили на строительство. И так мне это надоело, так хотелось в поход, в лес, в горы, к костру, к песням, что в этот, 1961 год, я сказал: «Хватит, надоело, я устал. Все куда-то ходят, а я тут как проклятый так и буду всегда?». Я пошел в Городской клуб туристов, где мне посоветовали группу, мне понравился маршрут, устроили сроки, и я решился.

И вот теперь я ушел от группы, весь в сомнениях, правильно ли поступаю. Взял свою палатку и немного еды. Ушел утром и уже к вечеру через Теберду добрался до Домбая. Поставил палатку на большой поляне у шумной реки в палаточном городке. Ходил от костра к костру, слушал, что поют вечерами, сам пел, знакомился, меня кормили. Дух свободы, приключений, событий, встреч и знакомств наполнял душу восторгом. За несколько дней я здесь все оббегал, сходил на Алибек, на турбазу, в поселок. А потом, разузнав как и что, пошел через Клухор.

Во второй половине дня на Северный приют идут грузовики. Если есть место, подвезут. Дорога сначала идет на Теберду, затем сворачивает направо в ущелье реки Гоначхир и пересекает широкую долину. Вначале долины справа от дороги у подножия хребта на высоте 1850 м находится озеро Туманлы-Гель. За мостом через реку Гитче-Муруджу дорога поднимается к пихтовому лесу и приводит к Северному приюту. На приюте все ночуют вповалку на полу, подстелив кто что может. Рано утром инструкторы всех поднимают (а это несколько плановых групп и множество одиночников), выстраивают в ряд и ведут на перевал. Колонна идет по тропе медленно, трудно, часто останавливаясь на отдых. По реке Северный Клухор тропа приводит к Клухорскому озеру. Над озером поднимается вершина Клухор-баши и ледник. К перевалу идем справа от озера по снегу, тропа давно кончилась, пошли камни, потом снег. Сам перевал находится на высоте 2816 м. С него открывается красивый вид на ущелье Южный Клухор и Клычский хребет.

«Плановиков» медленно ведут на ночлег на Южном приюте, а мы, одиночники — альпинисты, бывалые туристы и другие, сбиваемся в группу и быстро скатываемся вниз, мы торопимся к вечеру попасть в Сухуми. Быстро пробегаем Южный приют и попадаем в селение Гвандра, что у слияния рек Гвандра и Клыч. За эти несколько часов получаем огромное удовольствие от спуска вниз, от буйства лесов, водопадов, общего вида вокруг, просто незабываемого. В 25 км ниже Южного приюта уже к вечеру часов в 5 или 6 у села Квема Аджары нас ждут несколько грузовиков со скамьями в кузове. И вот мы мчимся к морю вниз по красивой дороге и кричим от радости все песни, которые знаем, в восторге от скорости, местных красот и от того, что едем к морю. Эта дорога — одно из самых незабываемых впечатлений. Тогда это было в первый раз, позже я переходил Клухор еще 3 раза. И каждый раз душа поет от красоты, от свободы, от счастья быть, ходить и смотреть, дышать и чувствовать эти чудные места — горы, ущелья, водопады, бурные речки, деревья и цветы.

Приехав поздно вечером в Сухуми, я успел поставить палатку на турбазе и сходить искупаться в теплом ласковом море. Помню даже, как меня поразило то, что оно флюоресцирует.

На следующий день с утра пошел на морвокзал, чтобы узнать расписание пароходов на Ялту, погулял день по уже знакомому городу, искупался, сходил на базар, а вечером купил палубный билет на огромный лайнер и поплыл через Сочи, Новороссийск в Ялту. Спал на палубе, расстелив палатку, было тепло, ночью засыпал под шум двигателей, легкое покачивание палубы и яркий свет тысяч звезд на небе.

В Ялте случайно узнал, что в Массандровском парке есть небольшой пятачок у моря, где находится стоянка «диких» туристов. Нашел это место, поставил палатку, искупался и пошел бродить по городу. Все близко, доступно. Побывал в Гурзуфе, в Никитском ботсаду, в Ливадии, в Ласточкином гнезде, иногда возвращался поздно и всегда удивлялся, что палатка моя беленькая стоит на месте, закрытая на все пуговки. Несколько дней спустя переехал в Мисхор, там тоже нашел кемпинг над парком, поставил свою палатку и объездил всю эту часть Крыма. Много было знакомств, попутчиков, попутчиц. Однажды ночью вдвоем совершили восхождение со стороны Мисхора на Ай-Петри, чтобы полюбоваться видом и встретить восход солнца. А потом в той же компании поехали куда-то в горы с ночевкой смотреть на водопад Джур-Джур.

На меня эти сказочные места произвели потрясающее впечатление, я всегда потом стремился сюда и мне всегда хотелось с другими поделиться этой радостью, пожить хоть немного, походить, поплавать, посмотреть, может быть, одно из самых красивых мест на земле — южный берег Крыма, а впоследствии оказалось, что и восточный берег тоже прекрасен.

Потом уехал на теплоходе в Одессу, где мама знакомой девушки, с которой я подружился на корабле, работавшая в аэропорту, достала мне билет на самолет в Москву. У них я и жил два дня и заодно знакомился с Одессой.

Так закончилось это одно из самых насыщенных моих путешествий. Многое хорошо помнится до сих пор, например ночное восхождение на Ай-Петри, ночевка у водопада, хождения по паркам и дворцам Алупки, Мисхора, Ливадии (тогда еще не было музея: во дворце располагался военный санаторий, а в зале заседаний руководителей государств СССР, США и Англии была просто столовая, и меня там тоже покормили), Гурзуфа, Ялты. Ночевал всегда в своей белой перкалевой палатке — «Памирке», весившей каких-то 4 кг, моем походном домике многие годы странствий.

Это было счастливое время еще и потому, что в Крыму, да и на Кавказе, можно было ночевать почти везде, на берегу моря это разрешалось, «диких» туристов было полно. Это уже потом, после холеры стали гонять, позакрывали все такие стоянки, ходили пограничники, штрафовали, и потихоньку «дикий» туризм пошел на снижение. Но мы еще застали то счастливое время, когда все было можно, и ночевка в палатке на самом берегу моря не была чудачеством или какой-то экзотикой. Тогда еще не было приемников, магнитофонов в таком количестве, потому разводили костры и пели сами, ибо это было и время рождения бардовской песни. Хорошая эпоха, и не только потому, что были молоды и хотелось посмотреть мир. Многие и детей старались приучить к такой жизни. Мы своих начали таскать с 3-х лет сначала в походы выходного дня, а уж потом постепенно и в большие — в Крым, на Кавказ и другие места.


Автостопом в Крым. Лето 1963 г.

Как-то пришла в голову мысль, что в бесконечных походах мы не видим жизни, окружающей нас, варимся в собственном соку, а хорошо бы пожить среди людей, посмотреть на мир другими глазами — хоть немного, но участника. И тогда я задумал большое путешествие для себя с рюкзаком и палаткой.

Итак, после долгих раздумий и переживаний я, наконец, вышел на большую дорогу на Среднюю Рогатку, там, где шоссе раздваивается на Москву и Киев. За спиной рюкзак, в кармане красная книжица «Автостоп», впереди полная неясность, куда и зачем еду. На развилке уже стоял один паренек.

- Сколько стоишь?
- Минут 20.
- Далеко собрался?
- В Одессу.

Для начала неплохо. Я поднял руку с красной книжицей, и через 5 минут остановился грузовик.

Мне хотелось заехать к Пушкину в Михайловское, мой напарник хотел в Псков, нахваливая его, но потом передумал. Машина везла какое-то литье, и мы сидели то на нем, то на палатке, то на чьем-то чемодане, то на мешке. Кругом лес, дорога, озера, села. Не холодно, дует ветерок, обгоняют машины. Обычная дорожная жизнь. Больше всего на свете я люблю ветер. Я люблю висеть на подножке трамвая, электрички, чего угодно, лишь бы был ветерок. Если бы мне разрешили сесть на крыло самолета, я бы согласился. Так вот, проветрились мы основательно. 374 км до развилки на Пушгоры, сменив много машин. Там нам повезло, сразу же сели на грузовик и через 23 км шагаем к нашему первому ночлегу.

На турбазу в Тригорское мы пришли вовремя. Во-первых, закрывалась столовая, во-вторых, начался дождь. Он собирался целый день, немного капал, но начался по-настоящему, когда мы были уже под крышей. Дежурный по столовой, сжалившись, очевидно, над нашим усталым видом, сказал: «Ладно, я покормлю вас без талонов, завтра разберемся». И нас покормили кашей с маслом, творогом и чаем. Это было то, чего нам не хватало. Потом, переждав дождь, мы отправились ставить палатку. Спустившись с горки в долину реки Великой, мы обнаружили три скирды сена. У одной из них стояли автомашины и палатки. Мы отправились к ним. Нашли место, установили палатку, расположились и пошли отмывать дорожную грязь. До чего славно броситься голышом ночью в реку Великую. Смыв усталость первого дня, мы отправились «домой». Спать еще не хотелось и, увидев огонек костра, мы пошли к нему сквозь тьму ночи.

Хорошо, что я взял приемник! Лежишь в палатке, а он что-то ласково нашептывает тебе на ухо. Утром на чей-то талончик мы позавтракали на турбазе и двинулись по маршруту Михайловское — Святогорский монастырь — Тригорское — городище Воронич. Домик Пушкина, няни в Михайловском, небольшой парк, могила поэта впечатляют. Воистину все дышит Пушкиным. Везде на дощечках его стихи. И чаще всего цитируется его самое лучшее (без рифмы) «Вновь я посетил».

Самое красивое место — это все-таки Тригорское. Дом и парк, ель-шатер, которой 400 лет, озера, скамья Онегина, зеленый зал, часы, банька, беседка.

Прелесть «автостопа» — в резкой смене впечатлений, настроений, дорожных событий.

Едем дальше. Довезли нас до Опочки, затем Пустошка, Невель, Езерище, Витебск. До семи машин сменили мы в этот день. Сидим на обочине и ждем очередную машину.

И опять на дороге, и опять неизвестность, И опять уже вечер, и опять что-то ждем,
Будет, нет ли машина, посидим ли, поедем,
Иль останемся здесь до утра под дождем.
Могилев где-то близко, и машин на дороге
Стало меньше и меньше, все куда-то спешат.
Вдруг порыв сильный ветра потревожил деревья,
И они задрожали, листвою шурша.
Закачали ветвями, вспоминая о чем-то,
Об увиденном прежде посудачить хотят,
Словно вдруг захотелось рассказать нам о прошлом,
Чтоб не так было грустно на дороге стоять.
Где-то ходят на лодках по извилистым рекам,
По веревке на гребень, обвязавшись, ползут,
Где-то любят друг друга, и поют где-то песни,
И сидят у костра, и ночуют в стогу.
Мы сидим на дороге, хорошо еще двое нас,
Не так тошно и скучно, и томительно ждать.
Ждать судьбы, ждать дороги, ждать машины,
Которая остановится доброе слово сказать.
Сердце вдруг потеплеет, очерствелое было,
Говоришь, — что ж, спасибо, путь счастливый тебе.
Хорошо, когда доброе сердце у человека,
Хорошо, когда много хороших людей на земле.

Когда мы подъехали к Витебску, уже смеркалось. Мы сошли с машины, похарчились в ближайшей столовой, расспросили, где поблизости есть река и пошли к ней. Выбрав удобную полянку недалеко от деревни на берегу Западной Двины, разбили палатку, разожгли костер, продымились и, налюбовавшись огнями Витебска, отправились спать. Берег весь усеян бревнами, пахнет мокрым лесом, такой специфический, знакомый с детства запах.

Вода прозрачная, гладкая как зеркало, теплая, пахнущая лесом. Утром собрались, вышли на большак, позавтракали во вчерашней столовой.

…Плыву на пароходе из Киева по Днепру, вечером познакомился еще с одной девицей, ленинградкой. Посидели, потом потанцевали на палубе. К вечеру собрались тучи, была гроза. Молнии беспрерывно яркими змейками вспыхивали на небе, освещая на короткий миг волны, берег. Грохотал гром, сверкали молнии, лил дождь, а мы танцевали на мокрой палубе на пятачке, и я соблазнял ее поездкой в Крым, так просто, из спортивного интереса. Мы даже договорились провести всю ночь на палубе — разве увидишь еще когда такую красоту, тем более, что в нашей огромной многонаселенной общей каюте душно и тошно. Мы расстались, я ушел ужинать, потом, взяв палатку и приемник, вышел на палубу, но она не пришла. Я на скамейке расстелил палатку и спал, положив под голову приемник, настроенный на какой-то джаз. Просыпался часто, гроза уже кончилась, дул ветер, лил дождь, волны были черны и неподвижны. Сегодня буду в Запорожье. Нет, я неплохо придумал, чтобы ехать полтора дня на пароходе. Хоть и не отдохнул ни на иоту, наоборот, почти не спал обе ночи (сегодня в поезде отосплюсь), но ради ночных огней на реке, ради бакенщиков, разжигающих бакены, ради ночных костров на берегах и палаток, неподвижных фигур, застывших у костров, ради рыбаков, усеявших около крупных городов берега и на лодках, ради того парня, ради сказочной грозы, ради минуты, когда я вдруг, проснувшись сегодня часа в 4 утра, увидел небо — чистое, сплошь усеянное звездами и маленький серп луны, ради берегов, то пологих и топких, то крутых и обрывистых, на которых в оазисах зелени проглядывают красные и белые крыши домов, — ради всего этого стоило не спать.

Вчера началась вторая неделя странствий. Я плыву без ясной цели. Я как Пер-Гюнт, если это сравнение подходит хоть в малейшей степени, я ищу счастья где угодно, я непоседлив и нетерпелив, я бесцельно транжирю свою жизнь, а счастье у меня дома. Странно, что в дороге мне так кажется всегда, а дома все становится наоборот.

Солнце вышло и снова запряталось в тучу. Впереди дождь. И опять эта неизвестность, эта игра в шахматы с жизнью. Прав Гиршов: можно на одном месте пробыть месяц и постигать его, изучать и радоваться каждой травинке, каждой мелочи, а можно сразу увидеть много и не увидеть ничего. Очевидно, цельные натуры предпочитают первое.

Вот сейчас Днепр действительно хорош, широк, красив, полноводен, берега круты. Дымка делает берега более удаленными. Иногда вдоль берега выстраиваются тополя, сбегают поля, жмутся кучно в зелени деревни. Осталось 4 часа. Последние часы на пароходе, где бы я ни плыл, всегда остро воспринимаются: еще немного, и все кончится. Всегда хочется провести эти часы в одиночестве, послушать плеск волн, посмотреть на берег, впитать в себя все звуки, все краски.

Пена белая волн шумит недовольно у носа,
Слабый след остается извилист за кораблем.
Где-то люди живут постоянно, оседло и просто.
Мы ж куда-то вперед необдуманно как-то плывем…

Запорожье. Выгрузился, распрощавшись. Целый день до вечера бродил по городу. Вначале он мне не понравился, потом, вечером, было лучше. Толпа смотрящих на шлюзы. Скучно все-таки одному. Устал, целый день на ногах. Вечером достал билет с рук до Симферополя и проспал до утра. В купе ехал с мальчиком лет 15-ти. Он из Харькова, едет к бабушке в Симферополь. Как-то легко разговорились. Оказалось, что живет он у Пятихаток. Потолковали о Харькове, свободе и другом.

Утром, что-то около шести, я вышел на Симферопольский вокзал, сел на скамью и развернул карту. Тотчас же познакомился с парнем Валей, он из Днепропетровска, хотел устроиться на турбазе у знакомого инструктора и идти с туристами в Ялту. Через 5 минут он принял мой вариант маршрута.

На турбазе в Бахчисарае нас приняли очень любезно, показали место, где стоят «дикие». Мы нашли место поудобней, поуютней, поставили палатку, перекусили чем было и пошли в Ханский дворец. Расположен он как-то странно, беззащитно, но красив.

Поначалу с девчонкой-экскурсоводом обошли все места. Потом прошлись сами. Кровать и комната Екатерины, танцевальный зал, гарем, и, конечно, фонтан слез. Я долго стоял перед ним, пока не подошла следующая экскурсия. Постоять не дают спокойно. И хотел уйти. Так облепят фонтан — не подступиться, Пушкину было лучше. И вдруг я услыхал голос экскурсовода. Пожилая женщина начала рассказ тихо, бесстрастно, но такая культура была в ее речи, что я стал прислушиваться. Самое незабываемое впечатление о Бахчисарае. Вдруг она с такой болью, с такой глубиной от души повела рассказ о смысле фонтана, о любви хана, о страшной судьбе узниц гарема. И хотя все это примерно в тех же словах я прочел в «Легендах Крыма», но то, как она говорила, растрогало меня до слез. Так, она сказала, что Пушкин с дороги, когда он из Гурзуфа ехал через перевал, услыхав эту историю, примчался в Бахчисарай, прямо с лошади бросился к фонтану и долго стоял потрясенный. Потом сорвал две розы и положил их на фонтан. И теперь здесь всегда лежат две розы.

Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.

Это поэзия. Места, связанные с Пушкиным, попадаются здесь на каждом шагу.

Потом на жаре шлепали до пещерного монастыря. Вечером пинг-понг, ужин, концерт, танцы. Рядом с нами стояло еще много таких же «диких». С двумя парами в дальнейшем еще раз пересеклись пути. Парень и девушка по карте неба ищут звезды. Я подошел с фонариком, стали вместе искать, звезд до черта и на карте и на небе.

И снова на дороге. Я уже не боюсь ее, это важно, это главное. Вначале я боялся ее неизвестности, неприветливости, а теперь мне весело выйти на нее, весело наблюдать ее неумолчную жизнь, ее законы, весело подчинять ее себе. Иногда охватывает злость, хочется браниться и ругаться. Словом, все можно испытать, выйдя на дорогу, кроме равнодушия. Снова «Волга» до поворота, а дальше цементовоз, что ехал до Севастополя. Мы сошли на развилке дороги на Ялту и вскоре доехали на открытой машине до нужного нам места. Кругом отвесные скалы, дикие красивые места.

И мы пошли по тропе. Очень тяжело идти по жаре. Вскоре рюкзак становится невыносимо тяжел. Солнце печет неумолимо. Тени почти нет, пот заливает глаза, не знаешь, куда девать руки, где найти тень.

И вдруг за деревней оазис — озеро с зеленой водой, тенек и ключ. Наслаждались больше часа. Я смертельно хотел пить и не отрывался от ключа. Вода ледяная, она казалась самой вкусной вещью на свете. Поели немного слив и двинулись на Мангуп. Подъемчик приличный, в тенечке и сумраке деревьев дошли без отдыха часа за полтора. Наверху стояла группа «плановиков». Они долго восхищались нами и пытались поднять наши рюкзаки, а у вас, говорили, несмотря на это, довольно свежий вид.

Вид с Мангупа красивый. Заходит солнце, темнеют дали, длиннее тени, вода шумит, внизу долина, леса, ущелья, все погружается во тьму ночи. Поставили палатку, умылись, напились. Есть нечего, да как-то и не хочется. Пошли на костер.

Люблю костер, он меня гипнотизирует. Я становлюсь рассеянным и добрым. Пели, но все чушь. Я спел им песен 10. Даже хлопали. Это было непривычно. Было хорошо. Слушали приемник, потом пошли на гору смотреть огни городов, играли там ночью в «третий лишний». Познакомился с некоторыми девчатами. А какое небо на Мангупе! Луны пока нет, звезды падают так часто, что можно разбогатеть за минуту. И будет все. Но это не интересно и не нужно.

Наутро я побегал по Мангупу. Снялись. Идти сегодня немного. Остановились в саду. Есть охота, над головой сливы, груши. Мы собрали слив, я даже тряс дерево. Словом, пообедали. Потом нашли еще лужу рядом с селом. Купались, забрались в сад, снова ели сливы, груши, дремали. Снова шли. И вдруг опять оазис — река Бельбек. Искупаемся? Река мелкая, но сверху вода теплая, а внизу холодная. Нырнешь и ходишь себе по дну. Хорошо! Через полчаса пришли на турбазу и успели пообедать. «Девочки, покормите» — старый проверенный способ. Купались в так называемом бассейне. Я было хотел лезть на Орлиный залет, потом отложил на утро. Снова маршрутная самодеятельность вечером и меня знакомые девчонки из мангупской группы пригласили попеть.

Я человек не гордый. Могу, даже лучше без аккомпанемента, он только мешает. Я долго колебался что петь, выбирал, репетировал. Осмелев, спел три песни: «Поезд», «Тянь-Шань», «Ты мое дыхание». Хлопали здорово, слушали тихо. Потом стали приставать, можно, дескать, списать эту или ту. Я — пожалуйста. После отбоя мы организовались и ушли к речке петь. И тут я пел, наверно, час. Было темно, лиц не видно. Пели что-то общее. Вдруг подошел инструктор с фонариком. Ему понравились «Горожане». Прямо загорелся, сбегал за бумагой, стали записывать при свете фонариков. Потом разговорились. Он замечательный парень, подружились мы в минуту. Я стал расспрашивать, как можно организовать свой завтрашний день, как побывать в какой-либо пещере. И вдруг оказалось, что он спелеолог. Исследовал массу пещер Крыма. Долго болтали о пещерах, о селевом потоке, о подводных городах. Условились завтра встретиться на Ай-Петри и пойти в пещеру. Он знает там одну недалеко.

Наутро мы позавтракали и снялись. Я по дороге сбегал на Орлиный залет. И там застал этого Костю-спелеолога с группой. Он рассказал о том, что видно с этого места, попели, потрепались и ушли. Я полазил по пещере, разделся, дошел с фонарем до конца, вода ледяная, темно, капли воды, как алмазы, сверкают на потолке, мрачно.

Перед входом в Большой каньон сбросили рюкзаки в сторожке, и пошли по самому каньону вверх. Большой каньон — это одно из прекрасных мест на Земле! Хаос камней в ложе реки. Берега крутые, поросли кустарником и хвойными, река прохладна и глубока, то течет, то водопадится, то образует бухты, колодцы, озерца. В них можно искупаться. Вода бодрящая, не каждый решится. Голубое озеро. На дне его уйма консервных банок, они алмазами сверкают под прозрачной водой. Идем все выше и выше, вода выдолбила в камнях ложа, отполировала их лучше любого скульптора. Все выше и выше встают стены, угрожающе нависают камни, сосны, все yже и yже русло реки. По бокам везде стоянки туристов, остатки обгоревших деревьев, банки и вбитые колья. Вот пещера, уходящая вглубь. Фонарика нет и ничего не видно. Лезть без света не хочется. Сыро. Просматриваются какие-то силуэты.

Ущелье заворачивает и, кажется, вот тупик, скалы сомкнулись, но выход всегда находится. Так и в жизни. Жизнь извилиста, бурна, дика и разнообразна, как этот каньон, и часто кажется, что нет выхода, но жизнь идет вперед, несмотря ни на что, и выход находится.

Наконец ущелье становится совсем узким, до 2-х метров, скалы отвесны, воды уже нет, одни камни. Солнце сюда не проглядывает, вокруг полумрак синеватого оттенка. Какие краски! Как я пожалел, что не взял цветной пленки. Мы так и не дошли до конца, вспомнили, что оставили рюкзаки у рабочих, строящих дом, а время уже позднее, и пошли обратно по верхней тропе.

Какие жалкие эти «плановые» туристы. Их водят по тропе, с которой ничего не видно, всего несколько часов. А к двум ведут обедать. Разве может сравниться красота каньона с какими-то щами, котлетами и компотом. Можно и не пообедать раз, зато побродить здесь до вечера. Здесь нужно пожить. Это точно. Есть такое понятие, как мера вещей, люди плохо этим пользуются. Нельзя сравнивать обед с дикой красотой каньона.

Мы выскочили из каньона и стали маячить на дороге с автостопом.

Любопытное зрелище представляет собой вечером эта харчевня на Ай-Петри. Непрерывно кто-то входит и выходит, стоит гул, шум двигающихся стульев, смех. А какие колоритные фигуры, бороды, обветренные лица. Как в Приморском кабачке. Поели, посидели. Как жаль, что накрылась моя пещера. Когда мы пришли в харчевню, Костя был еще тепленьким, и мы чуть-чуть туда не отправились. Костя поговорил с начальником этого приюта, и нам разрешили разместиться в гостиной. До отбоя оставалось время, и мы, одевшись потеплее, пошли смотреть на берег, звезды, Ялту. Это было великолепное зрелище! Ялта искрилась изумрудами разноцветных огней, брошенных в бухту чьей-то щедрой рукой. Темнело море. Неужели завтра будем купаться в его волнах? Искрились Алупка, Мисхор и другие злачные места.

Я размышлял о том, что делать дальше. Валя мне уже надоел, надо как-то от него избавиться. Расположились, расстелились на полу. Вечером те девчонки из «плановых», что слышали меня на вечере, просили меня спеть. Петь — всегда пожалуйста, и теперь, когда после отбоя потушили свет и я еще не успел расположиться, вдруг кто-то взял меня за руку: «Пошли к нам в комнату петь». Минутное колебание — и я в женской спальне. Темно. Меня ведут на свободную кровать. Сажусь, оглядываюсь, темно, редкие силуэты. Комната велика, человек на 25. И те две москвички пришли, стоят с кем-то в проходах. И я пел. Пел одну за другой песни, которые знал и любил, часа полтора, без перерыва. Иногда меня спрашивали, не устал ли, может хватит. А мне — лишь бы слушали внимательно. Это было восхитительно. Я пел, мне говорили: «Еще, еще». Иногда сами называли песни, иногда одни говорили: «Мы эту знаем, не надо», но другие: «Нет, спойте». Я сидел на сетке кровати в очень неудобной позе и пел, пел. Лучшие минуты в моей жизни.

Хорошо чувствовать себя нужным, интересным людям. Но все на свете имеет конец. И мы ушли к себе, улеглись на полу. В темноте я не увидел, кто оказался рядом. Выяснилось, что это одна из москвичек, на которую я сначала не обратил никакого внимания. Она что-то спросила, я ответил, и, слово за слово, мы зашептались. Нет, поистине эта ночь была волшебной. Все кругом давно уже спали, кто-то сопел, ворочался, было совершенно темно, я не видел ее, лишь чувствовал волосы, локти, плечи. Я о чем-то говорил, читал стихи, иногда говорила она, интересно, сколько сейчас времени, нужно спать, я уже не хочу, нет, нужно. Мы умолкали, потом кто-то снова спрашивал что-то, и все начиналось снова. Наконец рассвело. Мы минут 20 поспали, и нас разбудили. Быстро собрались и ушли на смотровую площадку.

Вставало солнце. Дул необычно теплый ветер, полно народу набилось на вышке. Светало, розовело все более и более, и вдруг совсем неожиданно в туче показался серп солнца, и оно неумолимо начало расти. Иногда серп расплывался сверху, вырастали какие-то горбы, вначале еще можно было смотреть невооруженным глазом, а потом я надел темные очки. И вот солнце — круглое, живое, настоящее взошло над миром, чтобы согреть людей. Что бы они делали без него? И как они могут плохо жить под ним?

В Ялте я бросил кости на ближайшем к вокзалу пляже, искупался несколько раз, полежал, упился молоком и пошел сдавать рюкзак в камеру хранения. Взяв палатку и топорик, отправился в Массандру на старое место ставить палатку. В позапрошлом году в это время там стояло две палатки, сейчас их было штук 30. Бродили милиционеры и гнали, но все как-то не очень обращали на них внимание. Когда они ушли, я выбрал место, поставил палатку и уехал в Гурзуф.

После Гурзуфа я вернулся в Ялту, где в Массандровском пятачке у моря стояла моя палатка. Перекусил, иду, любуясь Ялтой, ищу знакомых. Слышу какие-то знакомые и родные звуки. Это оказались четверо туристов — двое парней и две девушки, сидят на скамейке в парке и поют. Я, конечно, не мог пройти мимо, подсел к ним, попели вместе.

Как-то было хорошо встретить вдруг в нарядной Ялте родственные души. Потом они встали и сказали: «Ну, мы пошли». Я подумал, что они тоже стоят в Массандре, и спросил: «Куда?» Они говорят: «На вокзал, ночевать». «Зачем, — говорю, — на вокзал, у меня палатка стоит, она ждет вас». Это я выпалил мгновенно. И они так же не раздумывая согласились. Мы шли по главной улице вечерней Ялты и горланили песни. Дорогой познакомились. Трое хабаровчан — Зоя, Юра и Володя, и москвичка Ира. Трое были в Домбае, ходили там на Семенов-баши, потом вышли через Клухор в Сухуми, далее по берегу в Сочи, а сегодня приехали в Ялту. До этого они были в Волгограде и Кисловодске. Теперь собираются в Севастополь, Одессу, Кишинев, Киев. Молодцы. Москвичка пристала к ним в Сочи. Юрка даже уволился, когда его не отпустили в отпуск, так они хотели ехать. Идем по темной Ялте, поем песни с Зоей по очереди и вместе. Хорошо, что я нашел их. На следующий день я их потащил в Симеиз.

Сначала мы хотели сойти в Алупке, но катер шел до Симеиза, и мы не удержались проехать бесплатно. Был шторм, огромные волны кидали катер из стороны в сторону, он проваливался и взмывал на волне, волны захлестывали палубу, все были мокрыми, но нам было весело, мы горланили песни, глядели на берег, на белые всплески волн. В Симеизе сходили на скалу Диво, поплавали и вышли на дорогу. Я как-то сразу увидел грузовик. Добежал.

- До Алупки довезешь?
- Садитесь.

Мы мигом забрались. Ехали с ветерком, улыбались дороге. Мы с Зоей пели, у нее хороший голос. И девчонка отличная. Слезли и пошли смотреть дворец. Зоя чувствует поэзию, красоту.

Мы бродили по дворцу, потрясенные пейзажами, зимним садом, скульптурой девочки, голубой гостиной. Хаос, поляны красивые, лебеди в прудах. Наконец потопали пешком в Мисхор, туда, где я стоял когда-то в кемпинге. Разбили мою палатку, и ушли в парк. Поужинали. Мисхорский парк — одно из лучших мест в южном Крыму. Мисхор и Гурзуф — нет ничего лучше, кроме Нового Света и Карадага. Побродили, потанцевали в ресторане под великолепный джаз. Полутьма, столики, танцующие пары, отличная музыка. «Мы по палубе бегали, целовались с тобой». Потом ушли и долго искали свою палатку. Вообще-то я хорошо ориентируюсь. В том смысле, что сразу пытаюсь схватить общее расположение и запомнить что где, будь то большой город или малый, куда ведет тропа или улица. Ночевали как и раньше. Мы с Зоей и Юрой в палатке. Володя и Ира снаружи. Мы с Зоей долго не спали, я перезаряжал фотоаппарат, потом мы читали друг другу наши дневники. Мне не понравился ее: были там-то, видели то-то — сухо как-то. Ей, по-моему, понравился мой. Она была беспокойна, долго не спала, куда-то уходила. Может, я не понял ее. Наверное. Утром я пожалел, что не понял. Ночь, песни, поэзия, красота места, ее тянуло посидеть, пошептаться, а я не уловил.

Наутро мы, поев, уехали катером к Ласточкину гнезду. Долго сидели там, плавали, загорали. Я заплывал до самого «гнезда». Там пещеры, темно, страшновато, бьется волна, скалы, гроты, трава на камнях. Пели песни. Познакомился с одной альпинисткой из Ленинграда, знает Визбора, горы. Приятно поболтали. Забрались на «гнездо», сфотографировались и ушли в Мисхор. Хорошо, что я их встретил. Но пришла пора расставаться и с ними. Они вечером уезжали в Севастополь. Попрощались тепло-тепло. Дал я им на дорогу книжечку автостопа и они ушли.

Воистину, да здравствует разнообразие! Лежу, пишу, сплю, болтаю, любуюсь морем, берегом, знакомлюсь с разными людьми. Ночью в Ялте иду в Массандру на знакомый пятачок, палатку не ставлю, тепло, сплю на ней, укрывшись одеялом.

Еще раньше мы условились встретиться с Ирой. Может быть, она пойдет со мной дальше на несколько дней. В 11 у нас свидание на турбазе.

Дегустационный зал в Ялте. О нем можно писать долго и подробно. Но вкратце. П-образный стол, за которым с наружной стороны сидят люди, а в середине стоят столики с бутылками и огромная декоративная бочка. Сидят все на полубочках, на тележках развозят рюмки, рассказывают историю Массандры, объясняют вкус вин. Проникаешься торжественностью момента, никто не разговаривает, не смеется. Я задаю, когда можно, множество вопросов, подробно, как успеваю, записываю про вина. Дают на пробу 10 рюмок, маловато. Хорошая, в общем, идея.

Потом обедаю и иду на пристань прощаться с хабаровчанами — они уплывают в Одессу. Сидим на ступеньках лестницы перед пароходом, едим арбуз, смотрим, как грузится пароход, как поднимают автомашины, мотоциклы, поем, грустим, шутим. Как-то сдружились мы за эти несколько дней. Наконец они уходят на палубу, мы с Ирой остаемся. Пароход медленно разворачивается. Хорошо слышно, как они поют песни, которым научил их я. Показывают, что хотят остаться, я подставляю сетку — прыгайте. Словом, так грустно-весело я еще никого не провожал. Полчаса мы стоим с Ирой и машем руками, а на пароходе то с одного, то с другого борта нам отвечают, пока пароход не скрывается за молом. Я даже растрогался.

У нас остается мало времени до 23-х часов, когда нужно забирать рюкзаки, и мы решаем посмотреть тропу в Ливадии. Я очень люблю это место. Доезжаем на автобусе, находим ее. Темно, тропа едва проглядывается. Никого, даже страшновато. Доходим до беседки, долго любуемся огнями Ялты, темнеющим морем, идем обратно. Ужинаем, ночуем в Массандре, выбираем место между палаток, быстро ставим свою и спим до утра.

Утром 29-го мы с Ирой завтракаем и отправляемся в Алушту, а затем в Новый Свет. Море неспокойное, едем долго, более двух часов, расположившись на носу катера. Иногда окатывает волна, но это же море, ему можно все простить. Знакомые места. Вот Гурзуф, скалы Чехова, Шаляпина, Пушкина. Даже если это не было связано с их именами, все равно здесь все дышит поэзией. Я, кажется, привязался к Крыму на всю жизнь. В Алуште купаемся и по традиции выходим на большую дорогу, уйдя далеко за развилку. Машин мало и ни одна не останавливается. Стоим минут 40. Вдруг остановилась «Волга». Та же знакомая ситуация — отец, сын и мать на заднем сиденье. Едут в Судак. Нам по дороге, садимся. Шофер попался очень неприветливый. Но дорога скрашивает все — сплошные серпантины, кажется, два или три перевала. То вынырнет вдруг из-за поворота синее-синее море, то дорога поворачивает на скалы Демерджи. Едем с ветерком.

Доехав до Марокло, выходим, расплачиваемся с шофером талонами автостопа. Он не понимает. Первый случай у меня. Купили хлеб, виноград, персики, еще чего-то и пошли вдоль берега моря на север. Было пустынно, кругом валуны и рев моря. Темнело. Ирка шла и ныла: «Остановимся здесь, я не могу дальше». Я понимал ее — в сущности, с малознакомым парнем идет от ласковой цивилизации в какие-то дремучие места, где дико и, наверное, нет людей и нечего есть. Я и злился и уважал ее — «а все-таки идет», но молчал. «Давай шлепай быстрее, хватит ныть». И успокаивал ее, что там, в Царской бухте, полно людей, хотя у самого такой уверенности отнюдь не было. Шли мы долго, часа 4 — 5, и все берегом по песку, по камням. Вот и знакомые места, куда я доходил в прошлом году, вот и тропа. Изредка встречаются люди. Мы устали, быстро начало темнеть, но хочется дойти до места.

Ира вынула приемник, и вдруг голос Шаляпина запел «О, если б навеки так было», а потом что-то еще. Сразу стало как-то легко на душе. Вот и скала, на которой растет дерево. Какова сила жизни! На совершенно пустынной скале, стоящей в море у берега, растет небольшая ель. Вот другая знакомая скала и щель, из которой дует холодный ветерок. Можно остановиться и здесь, но приятнее в Царской. И вот уже в темноте мы карабкаемся по скалам, спускаемся по осыпи, и видим, наконец, «Царскую», и «Кита», и огни костров внизу, и различаем голоса людей на берегу: «Навару дайте, навару».

Спускаемся. Прямо в бухте на берегу стоят две палатки. Подходим, знакомимся. Ленинградцы. Живут здесь уже три дня. Завтра уходят в Гурзуф. Нас накормили. Но я, как обычно, когда усталый, не чувствую голода. Вот горячий чаек — это да! Никакая поэма о еде не сравнится со стаканом горячего крепкого чая для путника, прошедшего целый день. Я уж не помню, когда и пил этот чай. После ужина поем под гитару. Как-то так получилось, что пел в основном я: «Наши песни нам уже надоели, спойте нам что-нибудь новенькое». Новое для них мне приходилось отыскивать с трудом, ибо они в курсе и многих певцов знают. И все-таки часов до двух у костра пели и пели.

Я поставил палатку рядом с ними на пляже. Что может сравниться с прелестью тихой ночи на берегу моря, когда с трех сторон молчаливо стоят скалы, причудливо темнея вершинами, плещется ласковое, совершенно темное море, горит огонек костра, вокруг которого склонились, сидят, лежат люди и негромко так поют? Потом купались по-царски, когда полная луна зашла направо за скалу, провели мысленную черту по пляжу: девочки ушли направо, мы — налево. Слышны голоса и плеск воды. Море светится, горят десятки огней у рук, пальцев, у камней под водой. Но уже прохладно, насухо вытираюсь полотенцем и чувствую себя, как говорится, вновь рожденным. Даже кричать хочется от красоты ночи. Кто знает: может, новорожденный тоже кричит от ощущения красоты того, что он видит, и того, что еще ему предстоит. Хорошо родиться на свет человеком!

Утром соседи снялись, и мы провожали их на катер. Опять, это уже во второй раз, мы с Ирой провожаем полюбившихся нам людей. Долго махали руками, пока катер не скрылся за «Китом». Они оставили нам Славку — харьковчанина, который, загоревшись моими рассказами о местных достопримечательностях, решил остаться еще на день. Отличный он парень! Поначалу он показался мне так себе, невзрачным, но потом оказался интересным, альпинистом, у нас нашлось много общего, он фото- и кинолюбитель, любитель диспутов харьковских. Очень славно мы провели этот день. Часов в 10 — 11 я повел Славу и Иру на траверз Нового Света. Посмотрели все любимые мною места.

После Нового Света был Карадаг, его бухты, его красоты. Мы находимся в пещере в Разбойничьей бухте. Уже утро. Бухта пустынна, мала и дика. Бушует море, волны шумят и кидаются на бухту, на скалы, разбиваются о камни, пенятся. Чудное море, я еще не видел его таким беспокойным. Но оно не злое. В бухте беспрерывно кипит вода, колышется, шумит, то затихая, то вновь ревя. Удивительное это зрелище. С вечера, всю ночь и сейчас утром вода пенится, разбиваясь на массу брызг, белые живые полосы у берегов не исчезают. Вдруг появляется волна слева из-за поворота и несется на берег, остервенело разбиваясь по дороге о большой валун, и набрасывается на берег, шипя в камнях, и уползает обратно, а на помощь ей несутся еще. Иногда вдруг становится тихо: море, словно тигр перед прыжком, замолкает на несколько секунд, а потом вдруг вырастает новая волна и несется на берег.

Я мало спал сегодня, часто просыпался, смотрел, слушал. Слева скала «Разбойник», справа «Сфинкс». Мы в пещере под «Разбойником» и его не видно. «Сфинкс» во всем великолепии. Ночью он погрузился во тьму, и гигантская голова его задумалась над смыслом жизни, ибо дума обо всем остальном имеет конец, а смысла жизни никто не знает. Утром его макушку осветило солнце и стало спускаться все ниже и ниже. Теперь пена волн блестит на солнце, искрясь, а море такое же беспокойное, вдали виден суровый пустынный безлесный берег. Да здравствует новый день!

В конце была Феодосия и поезд домой. Может быть, это путешествие — одно из самых интересных и насыщенных в моей жизни.


Альплагерь в Домбае. Август 1964 г.

В самолете «Ленинград — Минводы» знакомлюсь с ребятами, едущими в лагерь — их замечаешь сразу, особенно не надо искать. Минут за 40 до Минвод показался Эльбрус. Две головы его, седые и всевидящие, возвышались над всем, и от них невозможно было оторвать глаз.

Сколотить компанию на Пятигорск мне не удалось, все почему-то спешили в Черкесск — это самый простой, надежный и, в общем-то, неинтересный путь. У меня было время, смена в лагере начиналась только завтра и, главное, манящая впереди неизвестность, возможность посмотреть эти места и наполниться еще раз Лермонтовым, как в прошлом году Пушкиным. И вот уже я, схватив свой рюкзак, еду на автобусе в Пятигорск. В дороге прошу остановить машину около места дуэли. Оказалось, это село Лермонтовское. Вместе со мной вышел паренек с рюкзаком. Ему тоже нужно где-то переночевать, он едет в Баксанское ущелье в альплагерь завтра утром на автобусе. Недалеко турбаза, там и решили устроиться на ночлег. Пошли. На базе познакомились еще с одной такой же девчонкой, тоже едущей в Баксан завтра утром. Я их стал уговаривать не ночевать на базе — слишком все просто, места есть, плати по 70 копеек и занимай кровать, а, посмотрев место дуэли, ехать в Пятигорск и, побродив там остаток времени, заночевать где-нибудь в лесу у Провала. Они сопротивлялись недолго, и, оставив рюкзаки на базе, мы пошли, болтая, к месту дуэли.

Как безумно жаль Лермонтова. Конечно, в любой случайности есть закономерность, но ведь то, что случилось, все-таки можно было предотвратить тысячью способов. Хорошо говорить это сейчас. Это был бы Толстой в русской поэзии. К месту дуэли ведет дорога, на самом месте памятник стоит — обелиск. И нельзя уйти не расстроенным с этого Машука. А народ все идет и идет. Ни Лермонтов, ни Пушкин, наверное (ужасная мысль пришла ко мне), не ценили себя, по-настоящему не понимали своей роли, своей значимости в отечественной словесности. Иначе из-за пустяка не стали бы рисковать, стреляться.

Потом едем в Пятигорск на электричке и идем по городу в направлении ванн, грота, Провала и т. д. по главной улице. Темнеет. Город зажигает огни. Гуляют пары, светятся витрины магазинов и ресторанов, много зелени. На нас посматривают удивленно: двое парней с большими рюкзаками и девушка посередине. Сначала хотели перекусить, т.е. поужинать в столовой, но было уже поздно, зашли в гастроном, купили хлеба, колбасы, лимонада и пошли на колоннаду. Нам весело, и вообще хорошо. Забравшись на колоннаду, ужинаем, ибо это единственное еще светлое место. Отсюда чудесный вид на город, рядом грот Лермонтова, вначале принятый нами за Провал, над ним беседка Эолова арфа. Жуем хлеб, колбасу и запиваем лимонадом.

Отдохнув, двигаем дальше. Грот как грот, закрыт железной дверью. Это, наверное, чтобы не писали в нем. Очень уж любит наш россиянин оставлять о себе таким образом память. В кромешной тьме, держась за руки, выходим наверх на дорогу и, узнав где же Провал, топаем к нему. Так вот ты какой, Провалище. До него ходят автобусы, но сейчас Провал закрыт. Пока мы с Аллой изучаем расписание автобусов (выясняется, что первый уходит отсюда в 5 час. 18 мин., а им нужно успеть к 6.30 на автостанцию) и читаем о Провале, Сергей бегает вверху и ищет место для ночлега. Потом мы поднимаемся. Зайдя в лесок, фонариком освещаем путь, находим чудное место, прямо шалаш из деревьев, я вынимаю свою палатку, мы ее быстро ставим, пока Алла нам светит фонарем. Затем устраиваемся и долго не можем уснуть, переживая происходящее. С Аллой такое приключение впервые и она восторгается всем. Я читаю из Лермонтова, что помню, на Машуке нельзя его не читать. Болтаем, спим плохо. Почти не спим. Боятся они проспать свой автобус. Наконец светает. В 5 встаем, быстро собираемся, и снова выходим к Провалу. Автобуса нет. Жаль уходить и не посмотреть это место. Тогда я раздвигаю створки железной решетки-двери и сверху с трудом пролезаю в узкий темный коридор, который приводит меня к обвалу диаметром метров 15, внизу некоторое подобие остатков озера, много голубей на крутых стенах, сочится вода, сверху видно небо. Оказалось — просто дыра в земле, к которой прорыт тоннель. Доедаем остатки завтрака и на подошедшем автобусе уезжаем на вокзал. Далее они едут на автостанцию, а я не знаю куда деться. Очень мы сдружились, и жаль расставаться. Прощаясь, Сергей говорит обо мне: «Приятно встретить на дороге хорошего человека». Мне просто грустно.

И я решаюсь ехать в Кисловодск, а там будет видно. Сажусь на шести — часовую электричку, в 7 утра уже в Кисловодске. Как будто летают самолеты в Карачаевск. Это мне и надо. Пока откроют кассу аэропорта, и я смогу узнать расписание или купить билет, иду знакомиться с городом. Свежо, улицы чистые, много зелени. Дорога идет в гору в парк. По дороге знакомлюсь с пожилым человеком, он мне рассказывает, что надо посмотреть и как пройти в верхний парк. Прямо на улицах санаторные делают зарядку. Смешно смотреть на них. В основном пожилые люди, хотя есть и молодежь. Сначала они дома испортили себе здоровье, а теперь приехали лечиться. Уверен, что дома они зарядок не делают, спят с закрытой форточкой, кутаются, едят как и что попало. Лучше построить стадион с бассейном, чем еще один санаторий. А такие стадионы нужны в каждом микрорайоне. Тогда и санаториев можно поменьше. Я плохо представлял себе Пятигорск, Кисловодск, теперь — знаю, мне они нравятся. Очень. Когда-нибудь, лет через 30, приеду сюда отдыхать, обойду все вокруг. Сейчас мало времени, приходится довольствоваться несколькими часами и путеводителем «Лермонтов в Минводах».

Наконец покупаю билет на самолет на 14.00, остальное время брожу по городу, по парку, пью нарзан в галерее, забираюсь наверх на «Солнышко», словом, наслаждаюсь всем и думаю о Лермонтове. Пообедав на открытом воздухе, еду в аэропорт, и вот Карачаевск. Дальше все просто. Автобус до Теберды, попутная машина до поворота, 6—7 км пешком — и я в лагере. Знакомые места, я здесь, в Домбае, третий раз. Почему-то к этим старым знакомым местам нет того благоговения, как в прошлые два раза, все знакомо.

Волнения дороги — как доберусь — на этом кончились, а начались другие — примут ли, ведь путевка у меня на другую смену и даже не на меня, а на Димку, и вообще, сдам ли я предварительные экзамены. Все же физически я не очень уже в силе, хотя в альплагере я не первый раз. Но вышло все хорошо. Димка оформил все мгновенно. На следующий день с утра медосмотр, получение снаряжения и сдача физнормативов. Я со страха присел 20 раз на одной ноге, о чем дома даже не мог мечтать, на канат залез до верху без ног. Словом, все обошлось хорошо.

Завтра у нас еще один день занятий — переправа, а послезавтра выход на Семенов-Баши.

Но вот вечером возвращается группа с Димкой. Выстраивается линейка. Руководитель пришедших докладывает: «Товарищ дежурный по лагерю! Группа инструкторов в количестве пяти человек вернулась с восхождения 5-б категории трудности по маршруту — траверз главного Домбай — Ульгена. Все в порядке». Дежурный пожимает ему руку и, обращаясь к стоящей линейке, говорит: «Группе инструкторов, совершившей траверз «Домбай — Ульгена» по маршруту 5-б категории трудности, физкульт-ура». «Ура-а-а» — несется из многих глоток выстроившихся на линейке. «Валентине Ивановой, — продолжает дежурный, — выполнившей норму мастера спорта, физкульт-ура!» Прокричав, все бросаются к группе, дарят цветы, обнимают, а Валю дружно качают. Все постепенно расходятся. Вечером сухим вином отмечаем с Димкой и другими восхождение.

Ночь. Чистое звездное небо. Хребты гор грозно вырисовываются на фоне потемневшего неба. Шумит река, слышатся песни, крики, смех, голоса, лагерь живет своей жизнью.

На следующий день было тяжелое тренировочное восхождение на Семенов-Баши. Шел с трудом, не следовало вчера вечером пить.

Были еще тренировки и небольшие походы, но на главное восхождение меня не взяли — сказался трудный подъем на Семенов-Баши. И оставшихся «слабаков» объединили в группу и повели в сторону Теберды в поход с ночевкой. Наутро надо было возвращаться, но я пытался подбить руководительницу сходить всем на красивые Муруджинские озера, которые тут недалеко. Она никак не соглашалась, в лагере группу ждут к определенному часу. Тогда я ушел сам и прихватил еще двух девиц, которые были в этой группе, но к нашему лагерю отношения не имели. Подъем по тропе был трудный и долгий, озера на самом деле оказались не близкими. Обратно мы приехали на попутной машине поздно вечером, и мне, конечно, влетело. На следующий день утром на общей линейке был зачитан приказ о досрочном отчислении меня из лагеря. После лагеря я еще собирался в Крым на недельку, а тут дней за пять до конца смены отчислили, я даже обрадовался: если на восхождение не берут, уеду раньше, побольше поброжу по Крыму.

На следующий день рано утром собрал рюкзак, вышел на дорогу, доехал до Карачаевска, оттуда был рейс на Минводы и я долетел. Тут же, в аэропорту, купил билет на Симферополь, а оттуда до Ялты долетел на вертолете, и часов в 6 вечера поставил палатку на знакомом пятачке у моря в Массандре и наконец окунулся в теплое море. Вот здорово!

И снова брожу по знакомым местам Южного берега, поджидаю Диму Полякова, которому перед отъездом подробно объяснил, как меня найти в Массандре. Виделся с Иркой, моей знакомой москвичкой. Через несколько дней и вправду появился Димка, да не один, а с Бобом Горнштейном и еще какой-то незнакомой девицей, тоже из нашего лагеря. Пришлось мне еще раз все обойти и показать им все сказочные места — Ливадию, Ласточкино гнездо, Алупку, Мисхор, Ялту и т. д.

Особенно запомнилась поездка в Большой каньон Крыма, где Димка, видимо, от полноты чувств, забрался на дерево, а потом упал с него и немного ушибся. Потом мы говорили: «А помнишь Большой каньон, где ты, альпинист, покоритель всяких пятитысячников, свалился с простого дерева?» Потом была ночевка на Ай-Петри и встреча, как обычно, с восходящим из моря солнцем, и спуск по тропе в Ялту. (Недавно Димка неожиданно спросил: «А помнишь, какую песню мы пели на Ай-Петри и всем она очень понравилась?» Я не помнил, конечно. Оказалось — «Черное море» Кима.)

А потом уплыли в Судак, Новый Свет, Карадаг. Сказка. Димка до сих пор с удовольствием вспоминает нашу одиссею. В последнюю ночь им захотелось цивилизации, надоела неустроенность и они ушли, как ни уговаривал я их остаться, из Разбойничьей бухты в Карадаге — месте нашей последней ночевки. Я остался один. Правда, рядом с пляжем, где я устроился на гальке, в пещере расположилась парочка, мы вечером наловили рыбы, запекли в золе, обернув в газету, устроили костерчик, я им попел, поговорили. Интересно так знакомиться с людьми, с попутчиками по жизни, с кем однажды пересеклись линии.

Ночь сказочная. Тихо вздыхает море, горят звезды, светится горизонт, слева темнеет скала «Разбойник», справа — «Сфинкс». Утром собираюсь, иду морем до метеостанции знакомым путем, потом на попутках добираюсь до Феодосии. У железнодорожных касс встречаюсь со своими, покупаем билеты, гуляем по Феодосии, а вечером уезжаем поездом домой.

Это было очень славное путешествие, особенно в Крыму, несмотря на не очень удачный на этот раз альплагерь.


По Арктике и Енисею. Сентябрь 1968 г.

О том, что существует такой маршрут по Арктике и Енисею, я узнал от Ренара Лифшица по прозвищу «Борода», когда он появился однажды в институте в нерпичьих унтах. Унты до колен сияли и переливались всевозможными красками, что в сочетании с бородой Ренара придавало ему облик бывалого зимовщика. А после рассказов о белых медведях, льдах, штормах, айсбергах, оленях, собаках, нартах, чумах, пимах и прочем вопрос о моем отпуске был решен окончательно.

Правда, дальнейшие опросы родственников и знакомых не вызвали всеобщего энтузиазма. Перед отъездом из Ленинграда вечером на квартире у Ренара, лежа на шкурах и попивая черный кофе, я слушал последние указания, как вести себя во льдах Арктики, в гостях у самоедов, в тундре, в окружении оленей, и, возможно, внезапно оживших мамонтов.

Теперь отступать было уже некуда, и, прихватив с собой большой чемодан с теплыми вещами и абалаковский рюкзак для даров природы, я с помощью ИЛ-18 приземлился в Архангельском аэропорту.

Архангельск — первый морской торговый порт России — основан в 1584 году. Город вначале был построен в виде небольшой четырехугольной деревянной крепости без единого гвоздя. В 1693 году по приказу Петра I была построена Соломбальская, военного ведомства, кораблестроительная верфь и тем самым положено начало создания государственного и военно-морского флота. В 1694 году Петр I участвовал в спуске на воду и испытаниях первого корабля («Святой Павел»), построенного на Соломбальской верфи. Подпоры у нового корабля подрубал сам царь.

В ХVII веке Архангельск играл важную роль в пополнении бюджета страны, около 60% всех торговых доходов России в государственную казну давал Архангельск. Архангельск называют дорогой в Арктику. Порт служил базой подготовки важнейших экспедиций для исследования и освоения Северного полярного бассейна. Для них в Архангельске строились специальные суда, изготовлялось разнообразное оборудование, набирались экипажи из опытных и закаленных полярников.

Из промышленных предприятий Архангельска наиболее крупные — деревообрабатывающий и целлюлозно-бумажный комбинаты, машиностроительный завод, порт, водорослевый комбинат.

Наиболее значительным памятником является бронзовая скульптура Петра I, выполненная в натуральный рост (2 м 4 см) М. Антокольским в 1872 году. Из музеев наиболее интересные: музей древнерусского искусства и музей изобразительных искусств, где среди полотен Репина, Крамского, Айвазовского, Шишкина, которыми, впрочем, нас, ленинградцев, не удивишь, выделяются, просто бросаются в глаза и запоминаются надолго северные пейзажи художника А. Борисова.

Даже сейчас, находясь уже на корабле, я все еще сомневаюсь, правильно ли поступил. Так или иначе — я на «Татарии».

Белоснежный, многопалубный, с килем, ютом, баком, музыкальным салоном, спасательными жилетами, двумя якорями, шлюпками для внезапной высадки, трубой, трапом, бомс-брамс-стеньгой и прочим снаряжением океанский лайнер «Татария» горделиво красовался у пирса в ожидании наплыва туристов.

В момент отплытия на пирсе образовалась толпа провожающих. Все отплывающие сгрудились на левом борту. «Татария» накренилась и, казалось, вот-вот перевернется. Шел дождь. Провожающие махали платками, шляпами, плакали, кричали что-то о попутных ветрах и футах под килем. Отплытие задерживалось. Да, «провожают пароходы совсем не так, как поезда». Наконец капитан собрался с духом и твердым голосом приказал «отдать концы». Теплоход загудел, толпа заволновалась. Огни Архангельска медленно таяли в пелене дождя. Разнесся слух провидцев-метеорологов, что дождь в момент отплытия — к хорошей погоде. Как это ни странно, в дальнейшем этот прогноз полностью подтвердился. Погода благоприятствовала всему, что нас ожидало.

Первое, что нас ожидало, были Соловецкие острова. В 9 утра мы стали на рейде гавани Благополучия напротив Кремля. Все высыпали на палубу, затрещали затворы фотоаппаратов, зашумели кинокамеры, загремели якорные цепи. На «Соловки» давалось три дня.

В состав Соловецкого архипелага входит шесть островов, из которых три — Большой Соловецкий, Анзерский и Большая Муксалма довольно большие, а три — Большой и Малый Заяцкие и Малая Муксалма невелики. Соловки находятся на 65? северной широты в 115 км южнее Северного полярного круга. Острова покрыты лесом, в основном хвойным, озерами (их 492), грибами и ягодами. Всего этого и вместе, и по отдельности — изобилие. Обживались Соловки сначала монахами, потом заключенными и в последнее время туристами.

Приходилось всячески ухищряться, чтобы сэкономить время. Например, завтракать в первую смену, ужинать в третью, с риском остаться без места в ресторане, и обедать на берегу, чтобы не терять 2 часа на поездку к кораблю, вертящемуся где-то в заливе вокруг собственного якоря.

Боязнь, что где-то есть еще что-то интересное, которое никак нельзя не увидеть, непрерывно подхлестывала и мешала смотреть. Моментами я даже завидовал тем, кто знал, что все равно всюду поспеть невозможно. Так, лодки не плыли, а неслись по озерам и каналам, в которых в зеркальной, прозрачной воде отражались свисающие к аккуратно выложенным каменным и досчатым склонам кусты и деревья, образующие подчас шатер, непробиваемый для солнечных лучей. Каналы просились на пленку.

Еще одно интересное сооружение — это дамба, соединяющая Большой Соловецкий остров с Большой Муксалмой. Дамба, построенная 100 лет назад, сооружена из больших валунов. На первый взгляд кажется, что это хаос камней. Потом, пройдя по дамбе, понимаешь стройную систему основной дороги и отрогов, предохраняющих дамбу от разрушения в моменты штормов и бурь. Вода во время приливов и отливов проходит сквозь дамбу.

Иногда на пути попадались полуразрушенные от времени строения. От экскурсоводов мы узнали, что с 1923 по 1940 год на Соловках был «белый» лагерь СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения), который вначале населяли враждебные Советской власти элементы, среди которых были юристы, врачи, журналисты, актеры и пр. Спустя некоторое время стали завозить уголовников. В лагере велась большая работа по перевоспитанию трудом («трудотерапия»). Была построена узкоколейная железная дорога, начаты торфоразработки, организованы промыслы — пушной, по добыче водорослей и морской капусты, регулярно работал театр, выпускали журнал «Соловецкие острова» и газету.

И все же главное и самое интересное на Соловках — это Кремль. Высоченные, сложенные из камней замшелые стены на изгибах венчаются башнями (Белая, Успенская, Квасоваренная и другие). Толщина стен доходит до 6 метров. В центре Кремля величественный Преображенский собор. После всевозможных передряг Кремль до недавнего времени находился в довольно плачевном состоянии. Но несколько лет назад, благодаря усилиям нескольких энтузиастов, во главе которых стояла Светлана Васильевна Вереш, восстановление Кремля сдвинулось с мертвой точки. Ежегодно летом сюда приезжают группы студентов-москвичей. Они расчищают и восстанавливают былую красоту Кремля. Вокруг Светланы Васильевны — «настоятельницы», как мы ее шутя называли, собралась небольшая группа энтузиастов-подвижников, променявших суетную жизнь городов на дело собирания и осмысление всего того, что относится к истории и культуре Соловков. Мне посчастливилось слышать, с каким вдохновением и любовью Светлана Васильевна ведет экскурсию. На вид она очень симпатичная женщина, с короткой мужской прической, с тонким проникновенным голосом.

Мы досыта походили по Кремлю, по собору, башням, галереям, колокольне и уникальной трапезной. Особенно сильное впечатление произвела белая башня, в каменных мешках которой в темноте и сырости, прикованными к стене, содержались и охранялись монахами инакомыслящие.

Среди 240 пассажиров было много интересных людей. Были художники, интересующиеся психонервной деятельностью, инженеры-гидротехники, увлекающиеся социологией, врачи, знающие толк в колокольном звоне, математики-кулинары. В наш век, когда одной из модных болезней является потеря связи с конечным результатом труда, каждый завел себе хобби, и если дело так пойдет дальше, то недалеко то время, когда хобби станет основной деятельностью человека, а работа — так, для души, по вечерам, в свободное от хобби время.

Обо всех рассказывать — долго. Хочется рассказать о двух уже довольно пожилых людях. Одного зовут Рубцов Сергей Дмитриевич, ему за 60, он живет в Ленинграде. Очень подвижен, всем интересуется. По утрам он всегда долго и обстоятельно делает зарядку. Другой на его месте давно бы уже из сил выбился. И упражнения-то у него непростые. Например, уже в конце он вынимал из брюк коробок со спичками, рассыпал их у своих ног, и затем нагибался, поднимая по одной, не сгибая ног в коленях. Единственный, кто мог в любую погоду и качку перестоять всех на палубе, был он. Среди очень немногих он купался в Белом море.

На Енисее, где температура воды была около 10?, он купался и пытался помогать нам переносить женщин из шлюпок на берег. Оказалось, он «морж». Купается зимой в Неве. Я, говорит, уже не настоящий «морж», здоровье стало сдавать, если температура ниже чем -15?, а скорость ветра выше, чем 10 м/сек., уже не купаюсь. И семья у него тоже спортивная. Играют с женой в баскетбол («в баскетбол в последнее время стало трудно — перешли на волейбол»), много путешествуют.

Другая — Дроздова Анастасия Петровна. Ей уже за 70, она агроном из Грозного. Путешествовать начала недавно. До этого было все некогда — война, дети, работа. Бывала на Казбеке, на Курилах. 70-летие встретила в Саянских горах, плавала по Лене, была недавно в труднейшем походе в долине гейзеров, где надо было местами идти по 40 км в день. Качку она переносила плохо, и мы подружились, когда я носил ей в каюту из ресторана что-нибудь поесть. Она рассказывает: «В прошлом году стала я умирать. Умирая, решила купить путевки на Лену, в Саяны и в Арктику. Приходит врач и говорит, ну в какой же тебя, Петровна, санаторий отправить. Я говорю ему, что, мол, выбрала я, в какой. Так его чуть инфаркт не хватил. Ну, отлежалась я. Как же думаю, умру, а такой красоты не увижу. И поехала. На Лене отошла, в Саянах уже совсем хорошо себя чувствовала».

Как известно, через Белое море проходит Северный полярный круг. Готовясь к встрече с ним, все выстроились на палубах и носу корабля, чтобы почувствовать за полярным кругом, как это обычно пишут, ледяное дыхание Арктики. И вот пароходный гудок известил об этом событии. Всеобщее ликование! По корабельной радиосети зазвучал пламенный голос Нептуна, разрешающего официально «оный круг Полярный Северный, с позволения мово в 31 день августа месяца в море Белом, ладье, именуемой «Татария», пересечь».

Но это было первое разочарование: на месте круга не оказалось, не было ни льдов, ни белых медведей, ни плавающих айсбергов, ни ледяного дыхания, было одно — качка.

Опустели места, посещаемые наиболее часто — музыкальный салон, бар, палубы. Лишь немногие мужественно боролись с тошнотой, ища на верхней палубе точки наименьшей раскачки. Палуба корабля опускалась и поднималась значительно ниже и выше горизонта. В борт хлестали волны. Море казалось безбрежным, волны шли одна за другой с непонятным упрямством. Наиболее интересная качка — бортовая. О ее приближении по трансляции обычно предупреждали заранее: «Товарищи туристы, через полчаса наш теплоход выйдет из горла Белого моря и изменит курс. Возможна бортовая качка. Просьба в каютах убрать со столов и стульев все предметы и закрепить их». Всего не предусмотришь, и многие предметы беспризорно метались по каютам.

В ресторане сидели считанные единицы, бледные, вцепившиеся в столы, жестко прикрепленные к полу. Шатаясь и хватаясь за что придется, официантки разносили снедь. Но это не помогало, стулья вдруг ползли куда-то в сторону, и тогда всех начинало носить по ресторану с тарелками, ложками и стаканами. Было и смешно, и грустно.

Но чувство юмора не оставляло нас, и на следующий день вышла стенгазета, красочно описывающая переживания первого дня качки:

Ой, подруженька моя,
Качалась ты, качался я!
Как прошли Полярный круг
Закачалось все вокруг!
Мачты, шлюпки, мы с тобой —
Все качалось в разнобой.
Мой миленочек лежит,
Не слезая с коечки.
Как, скажи, его любить
В этой обстановочке?

Когда корабль пришвартовался в Нарьян-Маре, на пирсе состоялся импровизированный митинг по случаю нашего прихода. Местные власти выступали с речами. После чего нас познакомили с городом, тундрой, краеведческим музеем, а в час дня состоялся праздник во Дворце культуры с концертом и продажей теплых оленьих тапочек и семги в буфете. Наиболее активные раздобыли на комбинате пимы, а в тундре и у мясооленькомбината — рога. За тапочками стоял длинный многочасовой хвост. Над хвостом пылал лозунг: «Привет участникам рейса во льдах Арктики». Полугодовой план комбината по продаже тапочек был выполнен за три часа.

Нагруженные впечатлениями и дарами природы, возвращались на корабль. Но не все. Охотничий взгляд местного радиожурналиста быстро обнаружил в толпе туристов недремлющий интеллект молодых социологов. Интервью было записано на портативном магнитофоне, которое потом транслировали по нарьян-марскому радио в разделе «События дня». Смысл интервью сводился к следующему: «Путешествуйте с широко раскрытыми глазами, путешествуйте на север, запад, юг и восток — в этом смысл жизни… Один день в Нарьян-Маре окупает 7 дней непрерывной качки». Попутно талантливые девчата обеспечили молодежную редакцию местного радио темами радиопередач на ближайшие несколько лет.

Вечером огни Нарьян-Мара прощально светились на удаляющемся берегу.

Однажды на теплоходе обнаружилась гитара. Шестиструнная. То, что надо. И с ней москвич Юра, путешествующий с папой, мамой и тетей. С тех пор моя жизнь, и без того суматошная, пошла в разнос. На сон почти не оставалось времени. Юра достал у массовика-затейника для себя семиструнку, а шестиструнку благосклонно уступил мне. В некоторые дни пели вообще с утра и до поздней ночи. Пели на палубах, в каютах, в музсалоне, в электричке по дороге в Норильск, на лодках, в автобусах, в чумах и на главной площади острова Калгуева. Пели дореволюционные, революционные, периода нэпа, пятилеток, войны, но в основном современных бардов и менестрелей. Пели плохо и хорошо, с чувством и без, соло и хором, на всех октавах и голосах, до полной хрипоты, но пели.

Апофеозом был заключительный вечер, когда мы с Юрой дали 4-х часовой концерт, транслировавшийся, как потом оказалось, по всему кораблю и, возможно, в эфир. По очереди и вместе рыдали наши голоса и гитары. После этого в течение месяца пришлось восстанавливать с помощью всевозможных пилюль утраченные тембры голоса.

Идем Карским морем. Прошли пролив Югорский шар. Покачивает. Кругом темные, почти черные волны. Получили телеграмму с борта «Вацлава Воровского»: «Привет с земли Франца-Иосифа. Кругом Рокуэлл Кент». Завидуем страшно. Только при большой фантазии можно вообразить в Карском море и льды, и белых медведей.

Днем следующего дня мы были в порту Диксон. Как-то повелось, что куда бы мы ни причаливали, там тотчас устанавливалась хорошая погода, хотя до этого выли метели, крепчал мороз или лил дождь. Погода была солнечная, температура за бортом -3?. В сентябре на Диксоне близок конец безледной навигации — горячая пора. И так как пирс небольшой, нас долго держали на рейде. Наконец пришвартовались.

Диксон расположен на 73? 30` северной широты. Название дано в честь норвежского купца, финансировавшего одну из первых экспедиций, побывавшую в этих местах. Диксон крупный поселок, дома двух-трехэтажные. Вдоль улиц тянется мостовая на водопроводных трубах. Их нельзя прокладывать в земле. Есть магазины, школы, клуб полярников, музей. Население — 5000 полярников и полярниц. На острове имеются полярная станция и гидробаза, обеспечивающая безопасность проводки судов по Северному морскому пути. На острове Диксон (в 15 минутах езды на катере через Енисейский залив) есть метеостанция (первая в России полярная метеостанция), аэропорт (зимой самолеты садятся прямо на лед пролива).

На берегу, на крутом откосе установлен памятник норвежцу Тиссену, мужественному исследователю Арктики, прошедшему зимой путь в 900 км от зимовки Амундсена до Диксона для выхода на связь. Он не дошел всего несколько сот метров.

В центре поселка — памятник Бегичеву, знатоку и первопроходцу Таймыра. Этот человек был проводником многих экспедиций, сделал немало открытий.

В Отечественную войну поселок с помощью двух пушек сражался с немецким линкором, пришедшим в эти места с целью высадить десант и разрушить метеостанцию. Получив повреждения, линкор был вынужден уйти. В последнее время здесь готовятся к выходу различные экспедиции.

Местами белел выпавший на днях снег. Экскурсоводы разбирали группы. Побродили по поселку, заглянули в краеведческий музей и на последнем рейсовом катере несколько человек, ко всеобщей зависти остальных, уехали на остров, понадеялись на случай, чтобы вернуться обратно на материк к кораблю, отплывающему вечером. Погуляв по острову на подвернувшемся попутном проходном катере, палуба которого едва не касалась бурлящей воды, с песнями возвращались обратно. И успели еще на концерт, данный в нашу честь местной самодеятельностью, где на бис шла песня о Диксоне:

Полярное утро не знает рассвета,
Здесь ярче сиянье далеких планет.
Большая зима и короткое лето,
Здесь снега полно, а подснежников нет.

Вечером перед отплытием пошли знакомиться на стоящий рядом корабль к ленинградцам, плавающим в этих местах, в основном между бухтами Тикси и Диксон. В тесной каюте за дружеской беседой была распита бутылка за встречи в Арктике и закушена копченым омулем, вывезенным с острова Вайгач.

Красив, широк, могуч Енисей! Сколько можно было, находились на палубах на свежем воздухе, любуясь его разнообразными берегами. По вечерам, когда зажигаются звезды, начинают свой разговор маяки и бакены.

Рано утром показалась Дудинка — ворота Норильска. Наш путь лежал в Норильск — один из самых удивительных городов на земле. Название его — от реки Норилки. Проживает здесь 150 тысяч жителей, из коих треть — дети. Город построен на сваях, которых не замечаешь. Улицы широкие, дома многоэтажные, современные, красивые. Магазины, рестораны, кафе «69 параллель», плавательный бассейн, уникальный профилакторий. Климат: в середине июня — последняя пурга, в середине августа — первый снег. Город начал расти в 1935 году на базе богатейших рудных ископаемых Таймырского края. Главное достоинство месторождений — совместное залегание руд и угля. Нашли рядом и газ. Сейчас строится газопровод. В рудах Талнаха 56 элементов таблицы Менделеева, из которых многие имеют промышленное значение (никель, медь, кобальт, платина и другие). Самое большое в мире месторождение никеля и меди. Здесь любят эпитет «самый». Самая северная в мире железная дорога (до Дудинки), самый северный телецентр, самый северный плавательный бассейн, театр и т. д. Постоянная воздушная связь с Москвой, с Сочи. О городе можно рассказывать часами.

Нас очень приветливо встретили, покормили в лучшем ресторане, на автобусах показали все: и город, и рудники, и удивительный профилакторий, в оранжереях которого субтропическая растительность, в то время как за стеной стоят лютые морозы, и дом техники, где отражена вся история города и комбината. Вдоль дороги стоят щиты для задержки снега (борьба со снегом, метелями — одна из важных), Общая длина щитов около 300 километров. Трубы, по которым вода питает город, тянутся от реки вдоль дороги. Много еще проблем связано с суровым климатом 69-й параллели, и люди мужественно борются с трудностями.

В Дудинке богатейший краеведческий музей, где мы узнали множество полезных сведений. Например, что шкурка белого песца стоит столько же, что и тонна канадской пшеницы, а голубого и того дороже, что орнамент на шапке ненца выполнен так, что заменяет паспорт, автобиографию и справку с места работы. Можно увидеть здесь невиданных ранее птиц, рыб и зверей, и даже потрогать их.

На улицах воображение поражает арка, выполненная из труб, которым понадобилось пересечь улицу. Наверху арки натянуты плакаты: «Каждый день труда — шаг к коммунизму» и «Победа коммунизма неизбежна!»

Крупный порт руками-кранами разгружает и нагружает суда, торопится — скоро кончается навигация.

Игарка названа так в честь лоцмана Ермака Егорки Ширяева. Это крупный порт для экспорта леса, имеется три завода, грузит ежегодно 130 судов пилоэкспорта, население — 18 тысяч жителей. Нам посчастливилось посмотреть мерзлотную станцию. На глубине 7 метров вырублен небольшой коридор, из которого двери ведут в комнаты, где проводятся всевозможные исследования. Стены покрыты инеем. Вечную мерзлоту можно потрогать руками. Оказывается, вечная мерзлота — это слоеный пирог, в котором слой земли или глины чередуется со слоем льда. Температура в этом холодильнике равна -3,6?С. В одной из комнат побольше — музей. Здесь хранятся замороженные во льду разные диковинные рыбы, деревья. В ледяном сейфе для потомков хранятся программа и устав КПСС, а также подшивки газет «Правда», «Труд» и «Красноярский Рабочий» за 1941—1945 годы. И надпись: «Вскрыть эти исторические документы надлежит 9 мая 2045 года».

На глубине 14 метров, где в соответствии с законом природы несколько теплее, чем на глубине 7 метров, есть еще одно небольшое помещение. Лестница туда ведет в совершенно снежном тоннеле. Полное впечатление, что спускаешься в царство Снежной королевы.

В тот же день пошли в обратный путь, вниз по Енисею.

Однажды по кораблю прошелестел слух о возможном явлении северного сияния. Тотчас же по укоренившейся издавна привычке появился список с записью фамилий на сияние — кого будить. Например, указывалось, что в каюте № 63 будить 2-ю койку справа внизу. Этот необычный список был вывешен в главном вестибюле для всеобщего обозрения и дополнения. Потом оказалось, что будить-то некому. Собирались уже назначить дежурных, но капитан пообещал поднять корабль как по боевой тревоге.

Как-то поздно вечером, в самый разгар бьющей, как всегда, ключом жизни, в музсалоне по судовому радио раздалось долгожданное: «Товарищи туристы! Кто хочет посмотреть северное сияние, спешите на верхнюю палубу». Через секунду корабль сотрясался от грохота 240 пар ног. Казалось, объяви, что тонем, такого эффекта не было бы. Все как были, в чем были, где были независимо от возраста и пола неслись по палубам наверх. Центр тяжести корабля угрожающе перемещался все выше и выше. Сияния как такового не было. Это была шутка. Команда ржала. Все же, довольные событием, постепенно расходились. Наверху остались только самые непоколебимо верующие. Они ждали. И им воздалось. Их энтузиазм, помноженный на что-то невещественное, вызвал все-таки легкое сияние.

Белые полосы на звездном небе возникали, казалось из ничего, играли и сияли. В редких случаях они вдруг падали вниз, расцвечиваясь. Кто-то кричал: «Смотрите!», и все головы поворачивались в указанном направлении, восторгаясь. Была чудесная ночь. Светила луна. Горели Большая и Малая Медведицы, и другие, пожелавшие остаться безымянными, звезды. Тонули во мраке берега Енисея. Подмигивали маяки, бакены, огни редких деревень. За кормой излучался след теплохода.

Однажды после обеда, когда ничто не предвещало никаких событий и каждый был занят своим делом, двигатели корабля замерли. Корабль остановился. Интуитивно почувствовав назревание чего-то необычного, мы выскочили на палубы в ожидании дальнейшего. Погода была почти безоблачна, а недалеко на берегу Енисея загадочно выстроились 4 чума. Наконец вышел старпом и объявил, что будет спущена шлюпка с наиболее крепкими мужчинами для проверки течения и возможной высадки. На трапе началась давка. Оказалось, что местные харчи сделали всех необыкновенно сильными и умеющими грести.

Лодку стали спускать. Толпа напирала, оттесняя редких мужчин в сторону. Трап трещал. Наконец первая лодка отошла. Так как осадка ее превзошла все нормы, а подходы к берегу в этом месте Енисея рассчитаны на лодки с плоским дном местных рыбаков-ненцев, то, не дойдя метров 20 до берега, лодка прочно села на мель. Вода была ледяная, берег рядом. На нем резвились собаки, настороженно глядели рыбаки, около чумов возились женщины и дети. Все молча смотрели на берег. Наконец, кто-то первый не выдержал неопределенности ситуации и, раздевшись, шагнул в воду. Наиболее храбрые последовали его примеру. Остальные тоскливо глядели на чумы. Когда их взгляд дошел до моих холодеющих ног, я вернулся. На мои плечи, а затем и еще нескольких парней, кто-то взгромоздился и был, ко всеобщему удовольствию кино-фотолюбителей, доставлен на материк. Лиха беда начало. Вскоре наши ноги потеряли чувствительность, а тут подошла еще одна лодка, перегруженная сверх всякой меры... А тем временем высадившиеся заполнили чумы, фотографируя все, что было возможно. Внутри одного из чумов находилась женщина с тремя маленькими детьми. Четвертый, совсем грудной, лежал в люльке. Здесь же по центру стояла буржуйка, возле нее спала собака, в углу висела «Спидола» и лежал журнал «Наука и жизнь». Женщина выделывала шкуру и отвечала на наши вопросы. Около чумов висела доска с соцобязательствами.

Чумы были временные, летние. Летом мужчины ловят рыбу, женщины обрабатывают шкуры, готовят пищу, нянчат детей. Осенью все уходят вглубь материка к стационарным жилищам и оленям. Здесь же оленей, к огорчению всех приехавших, не оказалось.

Дети были накормлены конфетами, счастливчики получили сувениры в виде обрезков оленьей шкуры, старой широкой лыжи, неизвестно почему оказавшейся здесь, и широкого ножа на деревянной палке для выделывания шкур.

Экспедиция тем же путем, на тех же плечах, теряя из карманов сувениры, переносилась в шлюпки.

Тундра дышала покоем, безлюдьем и безлесьем.

Вечером того же дня состоялся, наконец, долгожданный праздник Нептуна.

У Семи островов запомнился лов селедки.

Несмотря на все страхи, качки на обратном пути не было, если не считать последней ночи на корабле уже на пути в Мурманск. Поэтому мы высадились ко всеобщему удовольствию нашему и местных жителей на островок Колгуев. Тут уж мы увидели настоящих оленей и настоящие нарты. Искушение покататься было велико. У одного из домов стояли запряженные нарты, и самый смелый из нас отправился к старейшине семьи на переговоры. Диалог передавался потом в следующей редакции. «Дяденька, покатайте нас, пожалуйста». Молчание. «Ну, пожалуйста, мы ведь никогда не катались на нартах». «Мы всем расскажем дома, и к вам будут приезжать толпы. Знаете сколько у нас знакомых?» Ни слова в ответ. «Если вам кажется, что олени устали, так мы все четверо худенькие». Молчание. Новая атака с другого конца: «Оленям даже полезно будет размяться, они у вас застоялись».

Когда все мыслимые доводы были приведены, старейшина спросил: «А водка у вас есть?» Случайно оказалась одна бутылка. Сделка состоялась. Катание на оленях фиксировалось в деталях на всех кино-фотокамерах, и вошло в золотой кино-фотофонд путешествия.

С Колгуева мы уезжали обвешанные оленьими шкурами, рогами, пимами, тапочками, сумочками и даже одним моржовым клыком.

Вот и Мурманск, а с ним и конец наших странствий. Неожиданно все кончилось. Жалко расставаться. Все записывают адреса друг друга, телефоны, договариваются о встречах.

Лечу домой на ночном самолете, и в иллюминаторе видно, как северное сияние, искрясь, расцвечивает небо.


Поход с детьми по Кавказу. Лето 1969 г.

Мы с супругой познакомились, учась в институте, в турпоходе. Наших детей, когда они были еще маленькими, тоже стали приучать к походной жизни: ставить палатку и жить в ней, разжигать костер, готовить пищу, ходить с рюкзаком. По выходным выезжали за город, сначала на разные сборы в компании, потом сами по себе. Очень любили ездить по выходным в Кавголово. Километров 5 шли пешком, слева обходя озера и останавливались на своем излюбленном месте у небольшого озера, почти напротив большого трамплина. В этом месте народу было мало, но много ягод и грибов. А когда дети, Валера и Игорь, немного подросли и Игорю исполнилось 6 лет, мы впервые рискнули отправиться далеко — в Крым. Но не просто в какое-то конкретное место полежать у моря, а вместе с семейством наших друзей — Смарышевыми совершить недельный поход по крымским горам, а потом, ночуя в палатках у моря, обойти и объехать все южное и восточное побережье Крыма от Симеиза до Феодосии. Потом были и другие походы: еще раз в Крым и по маршруту Псков — Изборск — Печоры — Михайловское — Череменецкое озеро.

Прошло несколько лет, и мы условились со Смарышевыми — в следующий раз едем на Кавказ. Пора показать детям настоящие снежные горы.

Сборы, как всегда, проходили в суете и нехватке времени. Маршрут вначале мыслился очень общо — Теберда с радиальными вылазками, Домбай и через Клухорский перевал на Сухуми. Далее по всему побережью до Сочи. За неделю до отъезда Миша сообщил, что есть идея более блестящая, чем радиальные вылазки из Теберды. Нужно устроить настоящий поход по горам дней на 7 и взять не менее трех перевалов, один из которых Марухский.

Я с некоторым содроганием вспомнил, как 15 лет назад в довольно сильной компании, где были даже мастера спорта, мы брали этот перевал. Надо сказать, что перевал не дался нам с первого раза. К нему мы подошли по леднику со стороны Бадукских перевалов и Бадукских озер и остановились отдохнуть. Слева чернела пила Кара-Кая. Погода с утра капризничала, а тут испортилась вовсе. Спустился густой туман, и начал накрапывать дождь. Хоть мы и рвались в бой, но Зеленков, руководитель группы, приказал ставить палатку. И это почти в час дня. Скрепя сердце, выбрали камень покрупнее и поровнее, поставили шатровую палатку, водрузив ее в центре на изогнутую палку, которую я зачем-то тащил через ледник. Пригодилась, даже очень — на ней держалась палатка. Ночью лил дождь, грохотал гром. Палатка намокла, и хилая палка не выдержала — сломалась. Мокрая палатка ночью накрыла всех спящих и без того под мокрыми одеялами. Остаток ночи ребята по очереди обломок палки с палаткой держали на коленях. Наутро дождь кончился, и мы, выжав все мокрые вещи, потянулись вверх на перевал. Он оказался крутым, скользким и трудным. Наверху поразило обилие блиндажей, гильз, консервных банок, белых человеческих костей. На другой стороне внизу под перевалом бушевал водопад Азырт.

Памятуя о прошлом, я пытался было выразить некоторое удивление таким выбором, но со мной не согласились. И все же перед самым отъездом Миша сказал, что он посоветовался с Толей Муравьевым, кстати, одним из участников того похода, и изменил маршрут. В итоге два полукольца: Теберда — река Назылыкол — перевал Назылыкол — далее долина реки Уллу-Муруджу с заходом на Мудружинские озера. Оттуда, если удастся — на Бадукские озера и в Домбай. Два дня живем в Домбае в альплагере «Алибек», ходим на ледник, купаемся в Турьем озере, потом выходим через перевалы Чучхур и Клухорский к Южному приюту и далее в Сухуми. Это и полегче, и разнообразнее.

Итак, едем. Рюкзаки собраны. У детей не такие маленькие, «символические», как раньше, когда мы в той же компании бродили по Крыму, когда им было по 6-7 лет, а средние и потяжелее. Перед уходом взвесили на безмене, получилось свыше 6 кг: у каждого по спальнику, пакет личных вещей, книги, игрушки и блокноты для дневников. У нас с Мишей примерно 25—30 кг, у женщин — 15—20. Отойдя от дома шагов на 50, Игорь заявил, что ему лямки давят на плечи, и положил под них кисти рук. О том, что ему давит рюкзак и разгибает назад, он заявлял непрерывно во время семиминутного шествия до трамвая, и не замолчал даже тогда, когда я рассердился и заявил: «Если ты и в горах думаешь себя так вести и хныкать, то лучше оставайся дома сразу». Мое заявление было оставлено без ответа.

На вокзал пришли мама и тетя Оля. Они принесли традиционные шоколадки, которые, если бы не мое вмешательство, были бы тут же съедены. «Оставим, они пригодятся нам в горах».

Наконец поезд тронулся. Доехали мы без особых приключений. Если не считать того, что мы с Игорем чуть не отстали, когда пошли на остановке покупать тульский пряник, и перед нашим поездом, стоящим на третьем пути, пустили товарный. Замешкайся буфетчица на 10—15 секунд со сдачей, поезд бы тю-тю. Мы едва успели перебежать дорогу перед носом товарного поезда, как наш тоже тронулся, и мы вскакивали уже на ходу. Какими милыми, уютными и родными показались нам наши боковые места в плацкартном вагоне.

Пришло время представить действующих лиц. Папы — соответственно дядя Миша и дядя Изя. Папы обычно заняты маршрутом, костром, установкой палаток и предназначены для того, чтобы носить тяжелые рюкзаки. Мамы — тетя Лара и тетя Галя — заняты одежками, едой, мойкой посуды, и обычно отменяют то, что запрещают папы. С мамами о чем-либо, например о желанной сгущенке, договориться значительно проще.

Дети — Вова, Валера и Игорь. Первым двум 11, последнему 10 лет. Обычно они заняты игрой в карты, иногда строганием кораблей из коры деревьев, возней и дракой по любому, даже микроскопическому поводу, и совершенно не обращают никакого внимания на окружающий пейзаж.

В Теберде мы остановились на турбазе (за забором, на пригорке есть специально отведенное место для «диких» туристов), и, найдя удобную точку, стали рассматривать прекрасно видные горы Домбая. Мы, в частности я, ожидали, что, увидев впервые настоящие снежные горы, дети будут удивлены, поражены, начнут задавать кучу вопросов, вообще не оторвут от них глаз. Ничуть не бывало.

- Дети, вот видите, на фоне высокой снежной горы торчит шпынь, наподобие зуба, он так и называется «Зуб Софруджу», а гора за ним Софруджу. Мы с тетей Ларой, когда еще вас не было, взбирались на эту гору. А вот, справа от зуба, гора Белала-Кая. Еще в старинной песне поется: «Передо мной Белала-Кая стоит в туманной вышине, а струйки мутные так медленно стекают за воротник и по спине». А слева виднеется гора Амануз-баши и Джугутурлючат.
- И не выговорить-то, — прокомментировал Игорь, и тут же они отправились гонять мяч. До этого они клянчили карты.
- На турбазе, да еще детям, да еще в горах в карты играть запрещается, — сказали папы.

Поклянчив еще немного, и видя, что из этого ничего не получается, они стали играть в мяч.

Когда-то, когда мы возвращались из первого Крымского похода в купейном вагоне, и нас, взрослых, страшила перспектива незанятых делом детей, прыгающих с полки на полку, непрерывно возящихся и дерущихся, дядя Миша достал где-то карты и научил их самой простой игре — в пьяницу. Игру они освоили мгновенно, и в купе во время обратной дороги было необычайно тихо и спокойно. Можно было поговорить и даже что-то почитать. Чтобы им не наскучила игра, мы пытались ее разнообразить, скажем, шестерка бьет туза или назначать козырей. Игра, однако, не наскучила. Вот уже прошло столько лет, они выросли, научились играть в дурака, в девятку, во что-то еще, и мы всегда, когда они уж очень начинали надоедать, спасались картами. Но карты превратились уже в бич. Они могут играть в них целыми днями, не замечая ничего вокруг.

Однажды, перекусив в местном кафе шашлыками, сходили в маленький пробный поход к водопаду Шумка. По дороге в местном гастрономе была обнаружена необычная сгущенка в тюбиках. Все стали настаивать, чтобы купить. «Ладно, на обратном пути», — сказали мы. Игорь все огорчался, что за это время ее могут продать или закрыть магазин.

Тебердинская турбаза! Ты изменилась немного за столько лет. Первый раз мое свидание с тобой состоялось в 1954 году, второй — в 61-м, потом в 62-м и 64-м годах. Ты все хорошеешь. Там, где когда-то был пустырь и мы играли в волейбол, а рядом стояли палатки «диких», теперь симпатичные домики, где проживают «плановые». Великолепный вид на Домбай, шум голубой Тебердинки, чистый прозрачный воздух.

Ужин, который ты сам варишь на костре, — что может быть вкуснее! С запахом дымка, с плавающими угольками. Картошка или каша с тушенкой, компот или крепкий чай, поджаренный до хрустящей корочки хлеб. Костер сам по себе зрелище гипнотизирующее. Сколько раз приходилось разводить костры зимой и летом, сидеть до утра, спать или петь песни, просто смотреть, как языки пламени лижут сухостой, слушать характерное потрескивание, видеть, как в темноте ночи вырываются ввысь к макушкам деревьев снопы искр, а костер, как хорошая песня, никогда не надоедает. Всегда удовольствие — разводить костер, мешать обструганной палкой суп или кашу.

Итак, 1-й день похода. Утром в понедельник вышли из Теберды в ущелье Назылыкол. И чуть было не запилились не на тот перевал. Вышли в итоге на развилку в начале ущелья и здесь остановились на ночлег. Поставили палатки, я остался, а все собрались идти на минеральные источники. В это время проходившие мимо туристы принесли мне фотоаппарат и киноаппарат со спрятанным в него паспортом и аккредитивом на 300 рублей, которые я забыл на предыдущей стоянке, оставив на камне. Сижу себе, в ус не дую, что я оставил их на камне далеко от этого места, загораю, пишу в блокноте. Вдруг передо мной останавливается человек с моими принадлежностями. Как чудо.

Потом, уже к вечеру, когда все вернулись, я пошел к минеральным источникам и Вова составил мне компанию. На 10 минут мы побили их прежнее время, показав 35 минут до источников. У самого источника мы остановились пораженные — на дереве висела подвешенная за ноги баранья туша. Головы уже не было. Из шеи еще капала кровь. Кабардинец мастерски снимал шкуру, потом тушу потрошили. Рядом четверо горцев, привязав лошадей, разводили костер из привезенного снизу хвороста. Пока мы с Вовой пробовали воду из трех источников, готовился шашлык, а в котел с водой бросали мясо похуже. Нас попросили запечатлеть зрелище, оставили адрес, а, узнав, что мы остановились далеко внизу, дали с собой мяса на шашлык. Когда мы подошли к нашему лагерю, было уже темно.

2-й день — подход к перевалу, ночлег на «рваном башмаке». Шел дождь. Запомнилось, что когда мы, мокрые от дождя и усталые, на подъеме к Назылыколскому перевалу расположились передохнуть недалеко от большой группы плановых туристов, нас стали упрашивать поесть с ними, стали давать миски с супом и хлебом. У них уже стояли палатки, горел большой костер, и они черпали суп и компот из больших котлов, черных снаружи. И все это под дождем. С меня двое снимали рюкзак. «Ну и ну», — говорят. А мы на привалах не всегда снимали рюкзаки, чтобы потом не корячиться.

Придя на место, быстро поставили палатки и залегли, благо уже перекусили. Потом, часов в 5, дождь кончился, мы с Мишей сходили на склон за дровами, развели костер.

Утром 3-го дня встали пораньше, сварили манку и в путь. Это оказался самый трудный и самый интересный день. К перевалу сначала вела тропа, потом шли по камням. Великолепен вид на снежный цирк перед перевалом. Подъем местами крут, вышли, наконец, к снежному перевалу, считали, что высотой 2400 м, а потом оказалось, что 3100 м. Но все молодцы, выдержали подъем. Вид с перевала прелестен, но тучи сгустились. Минут 5 смотрели на Муруджинские озера, съели шоколад (вот когда пригодился!), вынули из банки, что была в каменном туре, записку, написали свою, и под дождем начали трудный спуск. Тропу размыло, все мокро, спуск крут.

4-й день. Дневка в ущелье Уллу-Муруджу. Еле сагитировал народ пойти к Муруджунским озерам. Остались Миша и Валера. Подъем был крут и долог, на озерах застал дождь. Место суровое, северные скалы в снегу, озера разного цвета, вода холодная.

5-й день. По ущелью мы спустились вниз к шоссе на Домбай, перешли мостик и заночевали рядом с «плановыми» у тропы на Бадукские озера. Место хорошее. Лес такой, что, несмотря на проливной дождь, сидели под соснами, пацаны играли в карты, а ели в палатке.

6-й день. С утра, рано позавтракав (опять мы с Мишей повара), ушли налегке на Бадукские озера, потом, съев все, что еще оставалось в рюкзаках, быстро собрались и вышли на дорогу. Немного пройдя, остановили грузовик и доехали до Домбая. Поели в столовой и отправились в альплагерь «Алибек», это еще вверх 7 км. Туда нас пустили, разрешив поставить палатку и пожить несколько дней. Кто-то из знакомых Полякова работал в это время в лагере инструктором.

7-й день. Налегке пошли на ледник «Алибек» и к Турьему озеру. Там спускались со снежного склона и купались в холоднющем ледниковом озере.

Несколько дней пожили в «Алибеке», погуляли по Домбаю. Потом уехали в Северный приют, где обычно собираются и ночуют все, кому завтра переходить через Клухор — и плановые туристы, и «дикие», и альпинисты, и прочие. К этому времени я уже трижды переходил через этот перевал, так что путь известен. Рано утром все поднимаются, кое-как приводят себя в порядок и, построившись в колонну, где инструкторы спереди и сзади, начинают медленный подъем. До перевала природа сурова и диковата, видимо, северный склон, что сказывается, перед перевалом озеро в снегу. По снегу и камням колонна выходит на перевал. Потом «плановиков» ведут на ночлег в Южный приют, а остальные, рванув вниз, проскакивают Южный и, забравшись в кузовы грузовиков, специально поджидающих в каком-то селе, через несколько часов с песнями и ветерком добираются до Сухуми. Поздно ночью, поставив наши палатки на месте для «диких» на турбазе в Сухуми, идем на море купаться. Море флюоресцирует.

Несколько дней жили в Сухуми, бродили, купались, ездили за город в пещеры. Потом переместились в Новый Афон, тоже остановились на турбазе в своих палатках, бродили по городу, по монастырю, были на Иверской горе, откуда потрясающий вид на море, у входа в пещеры.

Обычно первую половину дня проводили на море, во вторую куда-нибудь ездили. Потом жили в Пицунде, поставив палатки прямо на пляже, на песочке. Пробирались в зону отдыха, где стоят высотные гостиницы и находится хороший парк. Из Пицунды переехали в Сочи, тоже на турбазу. В Сочи ездили в Дендрарий, в Хостинскую тиссо-самшитовую рощу, на смотровую площадку горы Ахун за Мацестой.

Когда в порту стоял огромный черный океанский лайнер «Шота Руставели», мы с Игорем пошли на него смотреть и прошли внутрь. На входе проверяющий попросил показать пропуск, я сказал: «Извините, я забыл в пиджаке в номере». «В каком?» — спросил моряк, я назвал, не моргнув глазом, какой-то номер, он поверил, видя перед собой интеллигентного мужчину в очках и с ребенком, и пропустил. Побродив по палубам этого потрясающего теплохода, мы ушли.

Смарышевы уехали немного раньше домой на свою дачу, мы до конца жили в Сочи, загорали, купались, питались в любимой столовой перед спуском к морпорту. Сочи приятный город, зеленый, парковый, и всем понравился. Как и весь наш маршрут.


Глава 4. Зарубежные путешествия

Путевые заметки писались непосредственно во время поездок, чаще всего в автобусах, на скамейках, перед сном, в самолетах. Окончательно оформлялись после возвращения, некоторые даже печатались на машинке, в текст вклеивались картинки из проспектов, фотографии. Наиболее интересные и подробные самоотчеты вроде «По Индии и Непалу», «Вокруг Европы» вместе с большими черно-белыми фотографиями демонстрировались на выставках в большом фойе актового зала нашего института. Особенно большой была выставка «Вокруг Европы», где были представлены на стендах 70 страниц машинописного текста и более 100 фотографий 30х40.

Выезжать за рубеж (в турпоездки или в гости) я начал довольно поздно — в 36 лет. Первой была поездка в Венгрию в 1967 году, потом были другие страны, особенно много путешествовал в 90-е годы. Все незабываемы, все помнятся, хотя удалось посмотреть немало — 27 стран, в некоторых посчастливилось побывать даже несколько раз. Запомнились и все города, а их было более 150. Здесь приводятся наиболее интересные описания некоторых зарубежных путешествий.


Польша — Германия. Март 1971 г.

Жизнь в Варшаве начинается очень рано, ибо в Польше рабочий день с 6.30 утра. Поэтому, когда мы вышли на улицу, на ней царила обычная предрабочая лихорадка. Мы прошли по Сенаторской улице и попали прямо в Старый Город.

На другой день в Варшаве ездили в загородный летний дворец королей. Мела метель, падал мокрый снег.

Видели фильм о возрождении Варшавы — потрясающе, как за такой короткий срок отстроили почти полностью разрушенный город. Видели бродячих музыкантов, кафе «Под крокодилом». Город очень приятный, особенно старая часть.

Два с половиной дня в Кракове промелькнули как в сказке. Действительно сказочный город, особенно, если бродить вечером. Приехали в Краков, устроились в отель в самом центре города, поужинали и отправились бродить по городу. Утром я проснулся и до завтрака обошел весь центр. После завтрака повезли в Освенцим. Даже сейчас в этом месте не покидает ощущение ужаса. После обеда стояла хорошая погода, и я отправился в Вавель гулять, а после ужина тоже бродили по городу, по Вавелю, сидели в кафе под Ратушей. На следующий день экскурсия по городу, и после обеда пещеры солевые в Величках — очень красочное зрелище. Вечером смотрели кино и катались на извозчике по древним улицам и площадям.

На рыночной площади горят фонари, подсвечивается костел, торговые ряды и колокольня ратуши. На башне костела пробило 11. Вверху открылось окно, и показался трубач. Голос трубача повторялся 4 раза и смолкал, обрываясь каждый раз на высокой ноте. Это легенда о трубаче, который, увидев монгол, первый сигналом трубы известил об опасности. Тогда ворота удалось быстро закрыть, город тем самым спасти, но трубач пал, пронзенный стрелой.

На углу площади одиноко стояла карета. На облучке возвышался извозчик, ноги прикрыты одеялом, шляпа на глазах, на носу очки в железной оправе. Верх кареты опущен, настоящая карета, она подана — прошу садиться. Нас двое — пан и пани. Степенно, не торопясь, забрались на сиденье. В полумраке кареты было таинственно, запахло средневековьем. Извозчик обернулся к нам и что-то спросил по-польски. Наверное, куда везти? Какой вопрос — к Королевскому дворцу в Вавель! Лошадь пошла трусцой, копыта запели по камням мостовой — цок-цок-цок. По полутемным улицам с редкими прохожими мы якобы спешим на прием в Королевский дворец, не опоздать бы, а то столы уже накрыты, ломятся от яств национальных и заморских, суетятся послы, нервничает королева, что запаздывают бродячие музыканты, которых очень любит слушать на десерт после скучной классической музыки их любимая дочь Ядвига. Нет, мы не музыканты, просто влюбленная пара, и были в кабачке под Ратушей. В кабачке тяжелая дверь скупо освещается фонарем, каменные ступеньки ведут вниз, небольшие залы, сводчатые потолки. В зале фонари, решетки, деревянные лавки, стулья, простые столы. Вспомнилось: «Мы с тобой в подвале сводчатом выпьем старого вина». Мы и выпили, только кофе с двумя пирожными. От стен веет историей. Хорош Краков и днем, и в любое время.

Следующие дни провели в Познани и Вроцлаве. Ходить по карте по незнакомому городу, даже иностранному, любопытно, интересно, появляется чувство уверенности, нет боязни уйти далеко, нет паники, и видишь больше, т.к. не надо волноваться, что не успеешь куда-нибудь и заблудишься. Мне казалось, что по чужим городам, не зная языка, ходить трудно, — оказалось не так.

Переехали в ГДР. До обеда была экскурсия по Дрездену.

На следующий день с утра побывали в Дрезденской галерее, а потом после обеда я, Майя и Миша поехали в Майсен. Было всего 3 часа на осмотр города, чтобы успеть вернуться к ужину. За это время Миша успел потеряться два раза и оба раза найтись. Тысячелетний Майсен не был разрушен, его пощадили. Приятно ходить по улицам узким и тесным среди маленьких магазинчиков, невысоких домов с вытянутыми красными крышами, где архитектура — как симфония звуков. Майсен — приятный городок, центр фарфоровый, с большим собором на горе.

Потом был Лейпциг, потом парк и дворец в Сан-Суси, Потсдам и, наконец, Берлин, где мы жили в 40-этажной гостинице на Александрплац, бродили по центру, по музеям, фотографировались у Бранденбургских ворот, поднимались на лифте на вершину телебашни, постояли у Берлинской стены, ездили на метро. Многие в группе были книжниками, и я тоже. Искали везде магазины русской книги, у нас хорошие книги — большой дефицит. Это был последний пункт, откуда на поезде домой. Столько увидели прекрасных городов, прекрасных построек человеческого гения.

Но мне показалось этого мало, я сошел где-то с поезда, оставив багаж ребятам, пересел и поехал в Каунас и в Тракай, и их исходил вдоль и поперек. Жил в Каунасе в дешевенькой гостинице, слушал колокольный звон, бродил по музею Чюрлениса и музею чертей. Из Каунаса поехал в Вильнюс, а оттуда уже домой. Потом я часто бывал в Вильнюсе, ибо работали мы на Акмянском цементном заводе, что в Литве, и я любил ездить туда через Ригу, а на обратном пути через Вильнюс, где всегда задерживался на день-два и где любил бродить по городу. Меня в Вильнюсском министерстве промстройматериалов тоже, видно, любили, ибо я всегда старался отстаивать интересы завода, не боясь ссориться с «грозненцами», которые вели там работу по автоматизации, а я от имени головного института их курировал.


ОТ Бомбея до Дели через Катманду. Сентябрь 1977 г.

Поздним вечером 14 сентября, утомленные почти месячной всевозможной подготовительной суетой, прививками оспы, уколами от холеры, таблетками от малярии, поисками простых носков и надежных чемоданов, увешанные разнообразной кино-фотоаппаратурой с обратимой и необратимой цветной и черно-белой пленкой, прошедшие, наконец, таможенный, пограничный и прочий контроль, взмыв на «Боинге-707» в абсолютно черное, плачущее дождем небо Москвы, оставив где-то далеко внизу тяжкий груз прошлых дел, забот и тревог, мы несемся со страшной скоростью на встречу с новым миром, другим миром, пока таинственным и непонятным, который до сих пор был виден либо на картинках, либо с экрана кино или телевизора, и который теперь можно будет потрогать, понюхать, поглядеть самим, и в котором предстоит теперь 17 дней пожить, побродить, понять.

В просторном салоне самолета полутьма, глухо шумят моторы, мягко звучит музыка, спят, насытившись, пассажиры. Не спится. Вспоминаются хлопоты оформления и подготовки последних дней, но это — приятые хлопоты. Не каждый же день едешь путешественником в Индию, да еще в Непал! Набрав дома книг об Индии и начав их читать, я, к своему ужасу, обнаружил, какая это сложная во всех смыслах страна, и что ее не изучить за такое короткое время. Кое-какие книги взял с собой. Как они потом пригодились!

После Дели взяли курс на Бомбей. Ослепительные стюардессы кормят почти непрерывно. Приземлились точно по расписанию в 15.00 местного времени. Короткие формальности, и мы едем в автобусе через весь город в отель «Президент». У самого аэропорта вдоль дороги в город ужасающая бедность, немыслимые хибары, пыль, грязь, женщины развешивают белье, дети копошатся у развалюх. Затем пошли улицы с богатыми кварталами, красивые дома, памятники. И — вот он! Океан! Индийский. Точнее — Аравийское море. Не очень жарко, что-то около 30?. В отеле прохладно, внизу лавки со всевозможными сувенирами, бассейн прямо под открытым небом на втором этаже. Номера на двоих — просторные, удобные. Все продумано до мелочей. Белоснежная ванна с четырьмя кранами, кондиционер, приемник, сувениры, холодная вода в термосе. Из широкого, во всю стену, окна — вид на Бомбей.
Бомбей

До обеда успели пройтись по городу. Улицы тесные, на тротуарах полно народу, от нищих до вполне прилично одетых людей, некоторые уже спят, растянувшись прямо на асфальте, и их все обходят (вечером большинство тротуаров забито спящими людьми — детьми, женщинами, стариками). На тротуарах — лавки с товарами. Можно купить все, что угодно — от драгоценностей (бус, ожерелий, камней, перстней и др.) до любой одежды, обуви, оправ для очков, книг и т. д. Прямо на тротуарах торгуют фруктами — бананами, яблоками, апельсинами, ананасами, готовят и продают горячую пищу, какие-то зерна, орехи. На зеленый лист что-то кладут, все сворачивают, мажут красной краской и продают как жвачку с наркотическими свойствами. Трубят огромные двухэтажные красные автобусы, проносятся машины всех марок по своей любимой левой стороне. Коров что-то не видно. Трудно привыкнуть к левостороннему движению. Приходится крутить голову в разные стороны. Попрошайничают мальчишки и иногда взрослые. Нас предупреждали, что лучше ничего не давать — отбоя не будет. Иногда из автобуса все же давали конфеты, карандаши, значки. Потом был обед. Кормили нас так плотно, вкусно и разнообразно, как никогда. Чтобы сразу покончить с этой темой, расскажу только об одном обеде (остальные по форме и содержанию в основном были похожи). В ресторане гостиницы расположились за длинным столом. Сначала все набросились на холодную воду, которую разносили в графинах (почти всегда хотелось пить), потом перед каждым ставили по охлажденной бутылке очень приятного лимонада или кока-колы. Потом приносили чашечку супа непонятного содержания, однако съедобного. Затем все вставали и шли к отдельному столу, именуемому в простонародье почему-то «шведским». Взяв большую тарелку, обходя последовательно дымящиеся и холодные, разнообразные яства, каждый накладывал себе в зависимости от способностей и вкуса любое из 40—50 предлагаемых блюд: всевозможные салаты, мясные и рыбные блюда, картофель вареный и жареный, рис, приправы, какие-то индийские острые блюда с картофелем, овощами, мясом, лепешки и т.д. и т.п. Хочется попробовать все и, как ни скромничай, а получается ух-тарелка. Потом такой же стол с фруктами или фруктовым салатом, тающим во рту тортом, соками. И, наконец, на выбор чай или кофе. Конечно чай, крепкий до черноты, душистый, пахнущий медом, какой-то горечью, наверное, просто чаем. Его лучше пить без сахара, чтобы не терялся вкус. С небольшим разнообразием такие обеды были почти всегда, и часто ужин походил на обед. Завтрак в сравнении выглядел скромнягой.

После позднего обеда на автобусе повозили по городу и привезли в другой отель, где в небольшом зале в течение полутора часов нас знакомили с индийскими танцами и музыкой. Очень свободно, легко, уверенно, весело танцевали артисты, казалось, без всяких усилий, так естественно, как ходят, дышат. В конце мы, несколько человек, плясали вместе с ними. Было очень хорошо и непринужденно. Потом нас отвезли на последний, 34-й этаж отеля, откуда из садика виден залитый огнями город и знаменитый полукруг набережной Марин Драйв — серебряное ожерелье города. Затем еще был ужин и гулянье по ночному Бомбею. В следующие два дня нас знакомили с городом и его достопримечательностями. Здесь были и знаменитые висячие сады, и аквариум, полный диковинных рыб, и прачечная прямо под открытым небом, и музей М. Ганди, и знаменитые «Ворота Индии» на берегу океана, и фешенебельная Марин Драйв, и знаменитый отель «Тадж-Махал». Но самое сильное впечатление оставили просто улицы. Разноцветная толпа людей, бесчисленные красочные лавки с товарами, дневные и вечерние праздничные шествия, посвященные буддийскому Новому году, заклинатели змей, бегающие за туристами в надежде что-нибудь заработать. Несмотря на плотное расписание, хватало времени, чтобы побродить по городу, по магазинчикам, искупаться в бассейне. С верхотуры «Висячего сада» можно полюбоваться прекрасным видом на город, бухту Бэк-Бей и изгибающуюся дугой набережную Марин-Драйв, называемую «Королевским ожерельем». Рядом с садом высится мрачная «Башня молчания». Она построена персами для уничтожения трупов умерших при помощи многочисленных грифов, слетающихся сюда на пиршество. Персы, потомки древних выходцев из Ирана, землю и огонь считают священными. Согласно их верованию, тела умерших нельзя ни закапывать в землю, ни сжигать, чтобы не осквернить огонь и землю. Таких башен в Бомбее шесть.

В один из дней от «Ворот Индии» отчалил катер, на котором почти час мы плыли к знаменитому острову Элефанта с огромным пещерным храмом, выдолбленным в цельной скале в начале VII века. Храм посвящен богу Шиве. Многочисленные скульптурные изображения бога высечены в храме. Согласно индуистской религии, божество имеет несколько проявлений: Брахма — бог-творец, Вишну — бог-хранитель, Шива — бог-разрушитель. Индуизм представляет собой единую религию, но верующие могут почитать и преклоняться любому из богов. Бог Шива разрушает не все подряд, а только злое, плохое во имя создания хорошего.
Аурангабад. Эллора. Аджанта

Из Бомбея мы вылетели в Аурангабад. Это всего около получаса лета. Надо сказать, что маршрут хорош еще и тем, что между городами сообщения самолетные. Это быстро и удобно («Боинг-737»), выбираешь себе место у окна, и вся Индия как на ладони — невысокие зеленые холмы, леса нет совсем, тянутся извивающиеся ленты рек и нескончаемые поля разноцветными квадратами. Независимо от времени, в пути всегда вкусно и сытно покормят.

В Аурангабаде в отеле «Аджанта Амбассадор» весь персонал гостиницы вышел нас встречать, каждому выходящему из автобуса вешали на шею большую гирлянду разноцветных живых цветов. Специально для нас молодой индус привел к гостинице двугорбого верблюда, на котором желающие, ко всеобщей радости остальных, могли покататься за небольшой «бакшиш». Отель был пуст, уютен, прекрасно оформлен внешне, но главное, как и в Бомбее, при нем был бассейн, голубым продолговатым глазом смотрящий в синее бездонное небо. Едва успев выкупаться, поехали на экскурсию в Эллору.

Эллора — это огромный пещерный город с 34-мя высеченными храмами и монастырями. Они создавались с IV по XI век последователями трех разных религий: тут 12 буддийских, 17 индуистских и 5 джайнисских пещер и храмов. Все храмы высечены в темной базальтовой лаве, имеют естественную крышу, освещаются металлическими отражателями служителей. Кроме одного — самого знаменитого в Индии — индуистского храма Кайласа, названного по имени горы в Гималаях, где, согласно религиозным верованиям индусов, жил Шива. Он не имеет крыши и стоит под открытым небом. 120 лет высекали этот храм. Храм огромен 84х47х34 м, украшен бесчисленными скульптурными фигурами, барельефами и орнаментом, и считается самым красивым храмом бога Шивы. Прямо против входа сидит на священном цветке лотоса Лакшми, жена Вишну, богиня красоты. Ее охраняют два слона. Они держат хоботами сосуды с водой и поливают Лакшми. Внутри главного здания, куда вход в обуви запрещен, на потолке изображен пляшущий Шива с женой Парвати. Если смотреть на Шиву снизу, передвигаясь по полу храма, глаза бога как бы следят за вами. На одной из стен главного храма высечены Шива с трезубцем и коброй в руках и Вишну с колесом судьбы. Колесо судьбы, как посох, раковина и лотос, считаются символами Вишну, а бык, кобра и трезубец — это символы Шивы. Храм снимать можно только кусками, в объектив не влезает. Все храмы имеют свои номера. Храм Кайласа — 16. Перед буддийским пещерным храмом 10 высечены двор и веранда. Высокий сводчатый потолок. В глубине стоит ступа, а перед ней — скульптура Будды-учителя. Пещера 12 — единственный во всей Индии трехэтажный буддийский монастырь. Внутри — кельи монахов, скульптуры Будды и его слуг. Индуистская религия признает Будду (он вполне историческое лицо). Она считает его девятым воплощением бога Вишну: первое — черепаха, второе — рыба, третье — кабан и т.д. Десятое воплощение еще не наступило.

Джайнисский храм 32 посвящен основателю джайнизма Махавире. Он сидит в позе Будды на троне из лотоса, который поддерживают львы. Около него слуги с опахалами, они держат над ним три зонта. Достопримечательностью пещеры являются колонны: когда по ним ударяют, они начинают звучать. Никакого времени не хватит, чтобы обойти и осмотреть все.

Назавтра нас с утра повезли в Аджанту. Вокруг поля, деревушки, кипит жизнь, все при деле, и нет такого обилия бездомных и нищих, только мальчишки осаждают, как всегда, автобус, выпрашивая «бакшиш» либо торгуя диковинными сувенирами. Пещерные храмы Аджанты (их 32) расположены в левой части каньона, по дну которого шумит речка. Вдоль храмов сделана асфальтовая терраса, которая соединяет входы во все храмы. Храмы выдолблены в базальтовой лаве пещер. Это буддийские храмы и монастыри, сооруженные со II века до н.э. по VII век н.э. Когда в VII — IX веках индуизм одержал победу над буддизмом, храмы были заброшены и входы в них завалены камнями (поэтому они хорошо сохранились). Лишь в начале XIX века охотившиеся в этих местах члены английской военной экспедиции обнаружили эти произведения искусства. В выдолбленных храмах резьба по камню, скульптура, живопись изображают Будду, сцены из его жизни и легенды, связанные с его учением. Скульптура и живопись в пещерах освещаются сейчас, как и прежде, при помощи металлических зеркал, отражающих солнечный свет. В глубине одной из пещер высечена скульптура Будды в позе учителя. Его лицо сделано так, что при освещении с одной стороны оно улыбается, с другой — погружается в размышление, с третьей — на лице появляется гнев. Многие пещеры украшены скульптурами слонов и других животных. Но больше всего Аджанта знаменита фресковой росписью стен с непотускневшими красками. Несметное количество фигур женских, слуг, царей, цариц в самых обыкновенных жизненных ситуациях (купанье в ванне, катанье на качелях, танцы, расставанья и встречи), в самых естественных позах и одеждах, украшенных жемчугом и другими драгоценностями. В одной из пещер — семиметровая скульптура усопшего Будды. Над ним ангелы радуются, что его душа улетает на небо. На одной из фресок — Будда вернулся после просветления к своей жене, он одет нищим. Левее три демона, проникшие во дворец, охота (Будда-царь гонится на лошади за антилопой), конюшня с лошадьми, изображение битвы. Будда в образе обезьяны. Будда подает милостыню нищему. Будда едет в красивой колеснице на базар.

Будда родился индийским принцем. Ночью после женитьбы ушел из дома и стал аскетом. В течение шести лет он жил в лесу, где предавался размышлениям, пока на него не нашло просветление. Первую свою проповедь он прочитал в Варанаси. С тех пор этот город священен.

Несмотря на различие религий, индусам свойственна веротерпимость, более того, мы видели символы, изображающие единство религий. Моральные правила религий совпадают — послушание родителям, уважение к старшим, щедрость, аскетизм, неубиение живых существ — жизнь священна, все, что родилось на свет, должно жить, и нельзя убивать ни бабочку, ни змею, ни корову, ни человека. Датой рождения Будды считается 563 год до н.э. Слово «Будда» значит «просветленный», «познавший истину». Так стал величаться Сиддхартха Гаутама после того, как достиг просветления, сидя под деревом вблизи города Варанаси. Согласно брахманизму, жизнь человека и его судьба целиком зависят от воли богов, которые вершат помыслами и судьбами людей. Согласно учению Будды, человек должен полагаться на самого себя, а не искать защиты, помощи и спасения извне. Будда призывал вырваться из круга бесконечных перерождений души, в которые человек попадал из-за незнания истины, и достичь нирваны, когда человек освобождается от пут земной жизни, всяких страданий и страстей, побеждает в себе собственное «я», преодолевая дуализм тела и духа, придя к духовному совершенству.

На дорогах Индии встречаются буйволы, сидящие по шею в воде, козы, стада коров, повозки, запряженные быками. Зеленые квадраты перемежаются с черными. По дороге часто делали остановки, видели, как женщины полощат в ручье и сушат белье прямо на земле, быки достают воду из колодца с помощью веревки и огромного мешка, из которого выливается вода. Прямо у шоссе кипит базар.

Аурангабад назван в честь Аурангзеба, одного из самых жестоких монгольских завоевателей. У его отца Шах-Джахана было 14 детей. Шах-Джахан был одним из самых просвещенных царей. За время своего царствования он построил столько дворцов, мечетей, мавзолеев, крепостей, сколько не построили все остальные, вместе взятые. Когда в 39 лет умерла его любимая жена Мумтаз Махал, он обещал выполнить две ее просьбы — построить мавзолей и не жениться. Наверное, если бы он женился еще раз, ему было бы не до мавзолея. И тогда свет мог бы не увидеть одного из своих чудес — мавзолея Тадж-Махал. Это воистину прекрасное сооружение. Но о нем позже, когда мы приедем в Агру. Так вот, этот самый Аурангзеб сверг отца, заточив его в одну из башен им же выстроенного Красного форта (из этой башни узник до конца своих дней смотрел на стоящий на другом берегу реки Джамны мавзолей), убил всех своих братьев, разрушил много индийских храмов.

Нам в Аурангабаде было хорошо. Кормили, как всегда, великолепно, бассейн с утра до вечера был к нашим услугам, магазины с их соблазнами находились где-то далеко в городе.
Джайпур

Почти полуторачасовой перелет, и мы в Джайпуре. Этот город похож на огромный муравейник в жаркий день, когда дождя нет и не предвидится. Улицы переполнены снующими толпами людей, вело- и моторикшами, автобусами и велосипедистами (это основной вид транспорта во всех индийских городах, кроме самых крупных). Безучастные ко всему, лежат, стоят, вяло двигаются так называемые «священные» коровы и быки, бродят обезьяны, живущие во дворце, на верблюдах возят песок, где-то кричат павлины, заклинатели змей поджидают свои «жертвы», зазывалы приглашают в лавки, набитые всевозможным товаром. Особенно славится Джайпур резьбой по камню и слоновой кости, чеканкой по серебру, драгоценными и полудрагоценными камнями.

Бесчисленное множество дворцов. «Дворец ветров» в центре города выделяется оригинальным фасадом, все дома в центре города выкрашены в красный цвет. Архитектура строений восточная. Городской дворец махараджи поражает роскошью и богатством. Всюду украшения из золота, серебра, слоновой кости, бархата, драгоценных камней. Колонны, ажурные беседки, внутренние дворики, сочетающиеся с зеленью и бассейнами, — ничего толком не успеваешь разглядеть, глаза разбегаются. На Джайпур нужна неделя, а не полтора дня. Огромна обсерватория Джай Сингха с множеством астрономических инструментов из мрамора и красного песчаника — от солнечных часов, показывающих время с точностью до секунды, до гороскопа, предсказывающего судьбы людей по расположению планет в момент рождения человека.

На следующий день нас повезли в загородный дворец Амбер. Он расположен на высоком холме (кажется, нет в Индии ни одного холма, на котором не было бы сооружено дворца, крепости или храма). Внизу на небольшой площади нас встречали мальчишки с безделушками, заклинатель уже с двумя кобрами, и главное — дюжина слонов. На них возят наверх в крепость. Слоны покрыты яркими разноцветными попонами, на спине каждого деревянное седло с подушками на 4-х человек. На шее слона сидит погонщик с металлическим багром, которым он управляет слоном. Плавно раскачиваясь, слоны поднимают нас наверх во дворец. Этот дворец национализирован, в нем сейчас музей (в некоторых еще живут потомки махараджей). По роскоши он не уступает главному дворцу — есть колонны в виде хоботов слонов, мраморный бассейн, персидский сад, апартаменты личной резиденции основателя Ман Сингха украшены черным мраморным орнаментом по белому мрамору, тончайшей резьбой по камню, зеркальным с золотом потолком, в спальне выпуклые зеркала, отражение свечей в которых напоминает звездное небо, коллекции разнообразного оружия. Но вершиной архитектуры могольского периода является мавзолей Тадж-Махал в Агре.
Агра

Агра была столицей империи моголов с 1527 по 1658 год. Вначале Акбар, а затем его внук Шах-Джахан построили много прекрасных дворцов, но нет ничего выше божественного мавзолея Тадж-Махал. Абсолютная симметрия, что вообще характерно для восточной архитектуры. Перед мавзолеем длинный водоем и сады по его сторонам символизируют рай. Здание внутри и снаружи выложено белым мрамором, украшенным мозаичным орнаментом. Огромен главный купол, симметрично расположились 4 малых купола и 4 минарета, которые едва заметно наклонены в сторону от мавзолея, чтобы в случае землетрясения не повредить купола. Надгробия внутри мавзолея украшены драгоценными камнями, всюду тончайшая резьба по мрамору. Эхо внутри длится 18 секунд, я его опробовал, спев по куплету из «Аве-Мария» и «Я встретил Вас». Получилось эффектно. Очень красив мавзолей лунной ночью, кажется, что он невесом. В первый же день после позднего ужина отправились к нему пешком. Нас всю дорогу сопровождали велорикши, не теряя надежды на заработок, а на обратном пути специально для нас открыли магазинчик. В кромешной тьме у мавзолея некоторые деревья светились, как елки в новогоднюю ночь, усеянные светлячками.

В огромном заброшенном дворце Фатехпур-Сикри под Агрой запомнилось, что, если обойти вокруг гробницы основателя дворца, за небольшую плату дадут кусочек цветной нити, которую надо привязать на мраморную решетку окна и загадать желание. В одном из помещений дворца стоит колонна из камня в виде цветка лотоса. Цветок наверху колонны. От него в четыре стороны отходят четыре арки, символизирующие единение четырех религий — индуизма, буддизма, мусульманства и христианства. Хороший символ. Веротерпимость в Индии исключительная. Полдня отдыхали в прекрасном отеле «Махал», снаружи — красный кирпич, внутри — мрамор, дерево, ковры, купались в бассейне, голубом, как небо над Тадж-Махалом. Вечером после ужина в небольшом зале показывал нам удивительные фокусы молодой индус.
Кхаджурахо

Мы прилетели в этот небольшой поселок рано утром, разместились в маленьком уютном отеле, позавтракали и тотчас отправились на экскурсию. В центре поселка, отгороженные невысоким заборчиком, на зеленой лужайке высятся 22 индуистских храма (когда-то, 1000 лет назад, их было 84). Они асимметричны, конусообразны, покрыты снаружи и внутри скульптурными изображениями (резьба по камню) женщин, воинов, животных, сценами любви. Статуи, горельефы и барельефы заполнили все пространство стен храмов. Невозможно оторваться от этой симфонии камня и таланта, поразительны естественные позы скульптур. Как хорошо, что на этот раз не надо было спешить. С перерывом на обед и небольшой «шоппинг» (хождение по лавкам и магазинчикам) мы провели здесь целый день. Скульптур, высеченных из белого песчаника, несметное множество. В отличие от прочих мест, где толчется куча всякого народа, и часто просто мешают смотреть, здесь тишина и пусто, бродят одиночки, пары, сидят, думают. Очень приятно ходить по дорожкам от храма к храму, смотреть, не торопясь снимать. Как жаль, что исчезли еще 62 храма, разрушенные мусульманами. Когда темнеет, внутри храмов служители подсвечивают фонариками. Пещерные храмы были в целом тяжеловатыми, религиозными, серьезными. Эти — какие-то языческие, веселые, все движется, живет, любит.

Вечером после ужина вытащили на лужайку перед отелем кресла, устроили импровизированный концерт. Сияла луна, вдалеке светились уходящие ввысь храмы. Настроение было чарующее, и я пел часа два подряд все песни, какие еще помнил. Особенно понравилась «Ну, пожалуйста». Действительно, песня несет в себе аромат незнакомого города, когда у человека есть крыша над головой.
Варанаси

Короткий перелет, и мы в городе Варанаси, самом индийском городе Индии. Это — священный город. В нем 1500 индуистских храмов, 500 мечетей и 40 христианских церквей. И это на 600 тыс. населения. В дни религиозных праздников, которых в Индии множество, население в городе резко возрастает за счет миллионов паломников. По улицам автобусы двигаются с трудом, непрерывно сигналя. Толпы людей, велосипедисты, рикши, коровы, волы, обезьяны, собаки, торговцы, нищие, отшельники, молящиеся. Нас провели к золотому храму — Бисванатх — по узкой улице шириной метра два, не более. С обеих сторон сплошные лавки с самым разнообразным диковинным товаром. Буквально протискиваемся. Какие звуки, запахи, цвета! Наконец, в водовороте улиц среди домов, множества храмов и мечетей отыскиваем этот золотой, зажатый между домами. Кругом грязь и зловоние. Чтобы хоть немного разглядеть храм, поднимаемся по лестнице соседнего дома на 3-й этаж. Видны два позолоченных купола, девочки-индуски позируют нам на его фоне, внизу время от времени позванивают в колокольчики.

Нам показали еще ряд храмов — «Мать Индии» с рельефной картой Индии, храм Дурги, где обосновались обезьяны, и другие. Здания Университета, тоже напоминающие храмовые постройки, раскинулись на огромной территории парка.

На следующий день нас подняли в 5 часов утра, отвезли на берег Ганга и, рассадив по лодкам, повезли вдоль берега. На протяжении нескольких километров вдоль берега сотни храмов спускаются к воде. На их ступенях стоят в воде священной реки прямо в одежде множество молящихся людей, некоторые купаются. Стремительно восходит солнце, окрашивая в розоватый цвет фасады храмов, тела и одежды сотен людей. Со всей Индии стекаются сюда паломники. Они приходят либо за исцелением (иногда река Ганг, в воде которой нашли много серебра, способствует этому), либо за смертью. Ибо считается за великую честь, если человек здесь сожжен, а его пепел брошен в Ганг. Это гарантирует спасение души и ее перевоплощение в будущем. Кроме того, купание здесь — символический акт очищения души, так как, по представлениям верующих, святая вода уносит с собой не только болезни, но и грехи. Нам показали несколько площадок для сжигания трупов. Горели костры. На бамбуковых носилках завернутые в белый холст тела перед костром окунают в последний раз в воды Ганга.

Солнце уже поднялось довольно высоко, наши лодки причаливают к берегу, снова отель, завтрак, недолгие сборы, аэропорт, и вот мы уже покидаем Индию. Наш путь в Непал, в столицу Непала Катманду.
Катманду

Внизу еще реки, поля и равнины Индии. А вот и Гималаи. Высочайшие в мире горы. Выстроили стеночку, сверкают на солнце седыми головами. Кто из вас Эверест? Как быстро, всего минут 40, и мы приземляемся в аэропорту. Проходим таможенные и пограничные формальности. Катманду довольно спокойный город, никто не окружает автобус на стоянках, не пристает на улицах с просьбой купить что-нибудь или обменять. Нам сказали, что можно ходить даже поодиночке и в любое время. Увы, гор снежных не видно, на невысоких холмах, обрамляющих долину, сидят белые облака, отдаленно напоминающие горы. После относительно скромного обеда отправились на двух небольших автобусах на экскурсию по городу.

Начали с Патана. Патан — одна из трех частей города Катманду, бывшая столица княжества, другая Бхадгаон, третья — собственно Катманду. Столица Непала находится на высоте 1360 м. По дороге в Патан осмотрели мануфактурное производство, где тибетцы ткут ковры вручную. Работают даже дети. Одни делают основу, другие — нити по рисунку и т.д. Ковры очень хороши. Просто чудо, что за ковры! Здесь же в лавке их при желании можно купить. Рядом, на другом производстве, делают из дерева решетки, фигурки, маски, льют бронзовых идолов.

На центральной площади Патана — обилие храмов и дворцов. Глаза разбегаются. Но архитектура их уже совсем другая, нежели в Индии. Вид пагод. Снизу большая четырехскатная крыша, кверху — меньше и меньше. Число ярусов доходит до четырех — пяти. Сплошь резьба по дереву и камню. Сверкают на солнце золотые и бронзовые фигурки Будды, кобры. Ошеломляющая площадь. Полно народу.

Вечную проблему — слушать или фотографировать, решил в пользу последней и поплатился. Пока снимал, пока перематывал пленку, группа куда-то ушла. Бросился их искать и не нашел. За площадью — сплошной лабиринт улиц, переулков. С полчаса бродил в одиночестве, но они куда-то запропастились. Я знал, что отель где-то километрах в трех, недалеко, что найти дорогу в принципе не очень большая проблема, но я также знал, что не уезжают, оставив кого-то, будут искать, а уже это мне ни к чему. Пока же я искал их и невольно наблюдал за незнакомой и удивительной жизнью города, то, несмотря на внутреннюю тревогу, неожиданно получил большое удовольствие. Оказалось, что есть разница — ходить группой или одному. По совершенно незнакомому городу. Острее впечатления. Какой здесь рай для тех, кто бродит, думает, смотрит, фотографирует, заходит в лавку, снова ходит и смотрит. Таинственной, загадочной и непонятной казалась мне эта площадь. Уж потом-то я выучил ее назубок. Но сейчас она казалась мне тревожной. Но вот я увидел своих. Оказывается, они зашли во двор какого-то дома и там смотрели на какой-то храм. Никто даже не заметил моего отсутствия, считают только в автобусе.

Во дворе одного из домов расположился так называемый терракотовый храм. Он в виде пирамиды. Снаружи снизу доверху покрыт бесчисленными фигурками Будды, внутри за решеткой ниша, в которой сидит Будда в человеческий рост и во лбу его сверкает большой бриллиант. Вокруг этого храма во дворе сплошные лавки с товарами и сувенирами.

Вечером пошли гулять в центр Катманду, где находится площадь Тундикхел, на которой расположены правительственный дворец и высоченные древние храмы. К площади ведет главная торговая улица Нью-роуд, застроенная домами в европейском стиле с многочисленными магазинами. На площади и на прилегающих улицах шли какие-то представления, ходили ряженые. Хиппи (их в Катманду много) длинноволосы, одеты бедно, сидят группками, что-то обсуждают или ходят, смотрят, разговаривают, и вечером это, безусловно, элемент экзотики в этих местах. Площадь запружена народом, храмы доверху полны сидящими людьми. Оказывается, завтра праздник, и население, в том числе пришедшее издалека, заранее занимает места. На площади высится дворец Хануман-Дхока. У его ворот стоят изваяния богов мудрости с обезьяньими головами — Хануманы. Рядом с дворцом находится величественное пятиярусное здание личного храма королевской семьи — Таледжу Бхавана. Окна большинства жилых домов без стекол, на ночь закрываются деревянными решетчатыми ставнями. На всех храмах, на деревянных стойках, подпирающих крыши, вырезаны эротические сцены. Мы не видели ни одного храма, где бы их не было. Надо сказать, что эротология — наука о любви — считается в Непале, и особенно в Индии, одним из существенных компонентов древней культуры и религии.

В последующие дни нам показали самые древние и известные храмы Непала — Сваямбунатх и Боднатх. Первый стоит на высоком лесистом холме. Был воздвигнут как буддийская ступа за 100 лет до н.э. Боднатх еще более древний храм — 300 лет до н.э. На гигантских полусферах высятся четырехугольные башни с глазами, глядящими на все четыре стороны. Золотые храмы осаждаются паломниками и туристами. Последний храм — самый древний и самый почитаемый не только непальцами, но и индусами. Неподалеку от храма у реки видны три площадки для кремации умерших — для простых людей, для знати и для королей. Считается за честь быть здесь сожженным. Вот принесли на носилках труп, завернутый в белый саван, вымазанный красной краской, и опустили ногами в реку. Начали разводить костер.

В третьей столице — самой древней — улицы, соединяющие площади, узки и грязны. Вся жизнь на них. Здесь и торгуют, и бреют, и носят на головах в больших корзинах товары, и оправляются, и разделывают убитых животных, и готовят пищу. Много храмов. На одном из них вдоль лестницы, ведущей наверх, стоят скульптуры львов и драконов. По улицам разгуливают коровы, собаки, куры и другие животные.

В один из дней нас повезли на центральную площадь Катманду на праздник. Что творилось на площади. Она вся вместе с подступами была забита людьми. На ступенях храмов, на крышах народ ждал начала представления. Европейцы заняли специальные площадки, но не смогли все разместиться. Толчея неописуемая. Трое парней, постриженных под буддийских монахов, под собственный аккомпанемент на гитарах пели в кругу толпы. Мы их заметили еще вчера. Ряженые плясали у самого дворца. Потом пришли войска, навели относительный порядок, заиграл оркестр, и на площадь стали прибывать автомобили с послами и их женами. Поток автомобилей, в том числе и наша «Чайка». Но вот прибыли король и королева. На виду у всей площади на втором этаже дворца состоялся этот прием. На площадь вкатили, впрягшись в оглобли, огромную красивую карету, внутри которой на красном троне сидела нарядная девочка лет семи — принцесса. Она вышла из кареты и была доставлена к королю. Ее выбирают из числа претенденток в пятилетнем возрасте, когда кончается срок очередной принцессы — в 11 лет. Она не член королевской семьи, она из народа, ее подвергают всяким испытаниям, в том числе на смелость, запирая на ночь одну в храме и т.д. Успешно прошедшую все преграды жрецы объявляют принцессой, и она живет лет до 11-ти затворницей в специальном доме под наблюдением жрецов. Раз в год, в тот день, о котором идет речь, она является народу, чтобы вручить от имени царей небесных королю земному символ власти еще на год.

До глубокой ночи узкие улицы старого города полнились народом, в Тибетском квартале работали лавки и магазинчики, на перекрестках у храмов, у гигантских масок шли представления. Огромная, пестрая, удивительно живописная толпа людей, очень доброжелательных к тому же, никаких инцидентов, никаких пьяных. По узким улицам, кроме того, умудряются ездить велосипедисты, мото- и велорикши, ходить коровы, ездить, непрерывно сигналя, автомобили, никого не задев. Улица представляет собой единый бурлящий организм, в котором все движется, и ни разу я не заметил, чтобы кто-нибудь кого-то обругал, задел, грубо оттолкнул, все предельно вежливы. Может быть, в этом смысл того, что улица управляется сама.

Однажды, подняв в 4 утра, нас повезли в горы встречать восход солнца.

Улетали из Катманду в полдень. Справа тянется снежная цепь Гималаев. Сверяюсь по карте. А, вот и Анапурна. Горы все дальше, снова равнина, знакомый, характерный для Индии ландшафт. Подлетаем к Дели. Кто-то шутит, что теперь можно писать в анкетах, что в Индии были дважды.
Дели

Сверху видно, какой огромный город Дели. И очень зеленый. В новом городе — широкие проспекты, правительственные учреждения, коттеджи и дома чиновников, служащих. В старом — Красный форт с Могольским дворцом, соборная мечеть Джамма Масджид, по величине вторая в мире после Софийской, развалины древних мечетей, великолепный минарет Кутб-Минар, железная колонна, приносящая счастье тому, кто охватит ее руками, прислонившись к ней спиной. Все промелькнуло как в калейдоскопе: художественная галерея, места кремации Ганди и Неру, президентский дворец, ворота Индии. На Дели было отведено полтора дня, из которых полдня занял прощальный «шопинг» по лавкам Тибетского квартала, что рядом с нашим отелем «Империал», и магазинам торгового центра. ПрощальныКак всегда, когда вставать рано, разбудили по телефону. Позавтракали и в путь.

И вот переполненные впечатлениями и сувенирами летим на «ИЛ-62» в Москву через Ташкент, домой. Мысленно проходит в памяти день за днем. Удивительно, как это ничего не перепуталось в голове, все хорошо помнится — каждый день, каждая встреча, каждая улица, каждое событие, значительное или крошечное, повсюду запах дымящихся сандаловых палочек, суета городов, величественная тишина пещерных храмов, даже ящерица, замершая на стекле с наружной стороны окна номера в отеле. Конечно, время безжалостно, и пока оно не сотрет из памяти мельчайшие детали, затем более крупные и, наконец, все остальное, пока я не червь, я — царь, и благодарю судьбу за это прекрасное путешествие.


Справа по борту Eвропа. Ноябрь 1983 г.
Корабль

Маршрут «Вокруг Европы» начался в конце октября 1983 года в Одессе. Нагруженные сумками и чемоданами, прошедшие таможенный и пограничный контроль, полные надежд, туристы со всех городов Союза всходили по трапу на борт теплохода «Шота Руставели». Белоснежный, огромный, 8-палубный, с музсалоном, спортзалом, сауной, ресторанами и барами (в том числе ночным), библиотекой и двумя бассейнами, теплоход разводил пары. Разместившись в уютные и просторные, в основном двухместные каюты, знакомясь на ходу, все высыпали на палубы попрощаться с Одессой. Теплоход загружал в свое чрево воду, питание, топливо, коробки с кинолентами и прочие вещи, необходимые в дальней дороге. Предстояло проплыть 10 тыс. км (или 6 тыс. морских миль) по восьми морям, одному океану и множеству проливов и заливов, разбросанных вокруг Европы, посетить 8 капиталистических стран — Турцию, Италию, государство Ватикан, Испанию, Португалию, Францию, Англию, Данию. И уложиться при этом в 26 дней. Но вот прозвучала команда капитана «отдать швартовы» и корабль, медленно разворачиваясь, стал выходить в открытое море. Силуэт Одессы постепенно таял на фоне быстро темнеющего неба.

Что-то ждет впереди? А ждал нас прекрасный ужин в ресторане. Показалось поначалу, что шеф-повар хочет нас удивить. Но потом выяснилось, что это норма. Кормили здорово, разнообразно и вкусно. Как они умудряются из обычных продуктов приготовить для такой прорвы народа столько вкусных вещей. А народу было около тысячи — 560 туристов и 300 человек команды. Как я ни старался по утрам бегать по палубам, делать зарядку, плавать в бассейнах (с подогреваемой и естественной водой), перед ужином выматывать себя в спортзале и снова в бассейне — хотелось поплавать во всех морях — чувство голода не приходило. Поначалу, готовясь к поездке, казалось, что время на корабле — выброшенное время. Но я ошибался. Его не хватало. Ибо хотелось повсюду успеть — не только в бассейн, спортзал, музсалон, кинотеатр. Днем открываются такие чудные виды на восход и закат, на острова и проливы (Босфор, Мессинский, Гибралтар и пр.), проплывающие берега разных стран, пароходы, порты, просто волны, даже один действующий вулкан, а вечером — огни прибрежных городов.

В хорошую погоду загорали на палубах. А погода сопутствовала. Только в Риме вначале накрапывал дождик, на всем остальном пути было солнечно и тепло. Одно из множеств корабельных удовольствий — журналист из Москвы в кинозале четыре дня показывал свои слайдфильмы о Риме, Ватикане, Париже. Неужели это все нам предстоит увидеть и даже потрогать? По вечерам в музсалоне — танцы. Прекрасно играют и поют молодые музыканты. В барах — цветные телевизоры, и мы смотрим передачи всех стран, мимо которых проплываем или в портах которых стоим.

Разместившись в нашей, сразу понравившейся каюте на двоих со всеми удобствами, мы с моим соседом Шамилем поднялись на лифте из своей преисподней — самой нижней палубы на самую верхнюю за Яном в его «люкс» и отправились в первое путешествие по теплоходу. Какой он огромный. Можно заблудиться. Стемнело, все разошлись по каютам. Как-то странно тихо в первый вечер на теплоходе. За окнами темно и холодно. Скоро ужин. Надо будет сегодня пораньше лечь, чтобы пораньше встать и начать утро с зарядки. Что может быть лучше зарядки на море под восход солнца?

Только теперь окончательно поверилось, что еду. Сколько всего было. До сентября было ничего неизвестно. Потом был приятный вызов для подписей под посольскими анкетами для виз. Это уже что-то. Потом собрание группы. Потом оплата в гостинице «Москва» с получением путевки, потом Ленинградский вокзал, Одесса и вот уже завтра будет Стамбул.
Стамбул

Днем подошли к проливу Босфор. Все высыпали на палубы и любовались открывавшимися видами, благо погода солнечная и теплая. Я не ожидал, что пролив так красив, неширок, очень живописен, берега видны хорошо.

После утреннего завтрака сразу на выход, садимся в автобус и едем на экскурсию в Айя-Софию. Ехать по Галатскому мосту одно удовольствие. Открывается живописный вид на бухту, облик города незабываем — у моста качаются джонки, дома налезают на дома, многолюдно, на улицах у жаровен стоят продавцы каштанов, ходят увешанные метелками торговцы, открыты лавки, чистильщики сапог выполняют свою нехитрую работу. Автобус остановился недалеко от Айя-Софии, мы вышли и направились в ее сторону. Несколько слов о городе и мечети. Когда-то в давние времена римский император Константин перенес столицу своей империи на более удобное место, где располагался небольшой греческий городок Византий, и тем самым продлил еще на 1000 лет жизнь великой Империи, разрушенной варварами на Аппенинах. А через 70 лет император Феодосий и вовсе разделил Римскую империю между двумя сыновьями, Гонорием и Аркадием, на Западную и Восточную. Город быстро строился, на холмах возводились многочисленные храмы, строились дворцы, монастыри, бани, ипподром. Город обнесли тремя стенами с башнями высотой до 40 метров. Главные ворота были золотыми. Город поражал обилием зелени, красотой и богатством. На главной площади поставили аналогично римской колонне Траяна колонну Аркадия. Ее венчала статуя Цезаря, а рельефы изображали походы и сражения, в которых легионеры несли орлов не с одной, а с двумя головами. Герб римской империи — ОРЕЛ — раздвоился, стал двуглавым, одна его голова смотрела на запад — на Рим, другая на восток — на Константинополь. В Х веке не было в мире более богатого и великолепного города. К этому же времени христианство взяло верх над язычеством. Хотелось во что-то верить. Вера в Христа, который был и человеком и Богом, жил, умер и снова воскрес, от которого ждали чуда, позволяла людям надеяться, что Христос был послан на землю, чтобы спасти людей от страданий. Нужно верить, терпеть и надеяться. В том числе на загробную жизнь. И поэтому в VI веке при императоре Юстиниане на высоком холме построили главный храм города — Святой Софии. Его построили удивительно быстро за пять лет (532 — 537 гг.). На четырех колоссальных арках лежит невысокий барабан, рассеченный бесчисленными окнами, а уже на нем покоится огромный купол, покрытый изнутри мозаикой. Солнечные лучи, проникающие через эти окна, заливают храм светом и создают эффект висячего в воздухе купола. Истина всегда несет свет, а свет — истину. Высота храма около 60 м, длина 77 м, диаметр купола 31,4 м. Самая большая мечеть в мире. Первые 900 лет существования храм был христианским, последние 500 — мусульманским, сейчас — музей.

Поражает обилие колонн по бокам от центрального куба. Их 107. Каждая носила какое-либо имя. Эти колонны, доставленные из разных стран мира, символизировали торжество христианской религии. Так, восемь колонн из красного порфира привезены из Рима, восемь из гладкого зеленого мрамора — из Малой Азии, где те принадлежали храму богини Артемиды Эфесской (одному из семи чудес света), колонны из желтого мрамора привезли из Африки, из крапленого зеленого мрамора — из Фессалии, гранитные — из Египта. Стены украшают мозаики, сложенные из кубиков золотой смальты. В восточной части храма изображена Богородица с младенцем, сидящая на троне. Глаза Богородицы и младенца смотрят вперед, и где бы ни находился человек, его всегда встречают печальные глаза матери и пристальный взгляд Христа.

В 1453 году турки штурмом захватили город и вырезали всех его жителей, их султан Мехмед II въехал на белом коне в храм Святой Софии и, пораженный его красотой, повелел не разрушать его, а превратить в мечеть. Спустя некоторое время стены храма были заштукатурены (молодцы, что не уничтожили!), благодаря чему сохранились старые росписи, и возведены 4 минарета, с которых муэдзины 5 раз в день скликали народ на молитву.

Фотоаппараты у нас отобрали при входе, и пока группа слушала экскурсовода, я прошел внутрь. Было так тихо и торжественно, что хотелось каяться в своих грехах, умолять о прощении, просить о милосердии. Мы здесь пробыли с час, и не хотелось уходить. Долго рассказывал экскурсовод, водил из угла в угол. Снимать обувь не надо было, так как полы мраморные и вообще — музей. Затем пешком прошли в крепость-дворец Топ-капе — бывшую резиденцию турецких султанов — и застряли там на 2 часа. Проходим массивные ворота, перед которыми 400 лет дрожали послы всех государств мира, и попадаем во внутренний двор-сад. Все продумано, все удобно — это приемная, это сад, это гарем, это кухня, здесь жили слуги, здесь послы, здесь сам султан, здесь заседал совет министров. Фонтаны, деревья, дворцы, спуск к заливу. Сейчас это один большой музей. Сколько в нем всякого добра. Награбленного, подаренного когда-то. Золотых изделий — тьма, бриллиантов тоже, один, самый выдающийся, в отдельной витрине, подсвечивается и вращается. Кажется, 86 каратов. Кинжалы в алмазах, фарфор китайский, ордена всех стран в бриллиантах, даже орден подвязки, золотой слон, личное оружие султана такого-то, колыбель из золота, кареты, золотая рука — мощи какого-то святого. Ходим, открыв рот, и не закрываем с час. «Вот отсюда, — говорит гид, — султан подслушивал заседания своих министров и, если ему что-то не нравилось, вызывал главного визиря и делал внушение». Много было кроме нас иностранцев и местных экскурсантов, детей. Детям некоторые стали давать значки, и потом из-за этого были неприятности, оказывается, власти считают это пропагандой. Потом была Голубая мечеть, красочный базар.

Два крохотных буксирчика оттащили нашу громадину от пирса и, развернувшись, мы поплыли в сторону Мраморного моря. Долго еще наши взгляды бороздили живописную бухту и тающие в дымке купола и минареты. Мраморное море темное, живое, действительно мраморное. Спокойное, только у бортов белопенное. Солнце погружается в 6 вечера прямо в море, небо чистое, багровое. Вот и ушло солнце, только слегка розовеет небо в этом месте. Вот и следа не осталось. Так и жизнь. Кажется, еще полно впереди времени, а глядь — уже и все. Как много это — час, день, год, и как быстро все проходит. «Кто над морем не философствовал? Вода». Дарданеллы — широкий и совсем не интересный пролив — проходили поздно вечером. Входим в Эгейское море. Никогда не думал, что на корабле будет так интересно. И кормят по-прежнему просто здорово. Даже мне — едоку — много, вкусно и разнообразно.
Рим

Рим на пути первый город, где мы будем жить и питаться не на корабле. Это нам повезло, что римляне когда-то построили свою столицу в глубине Италии. Всего каких-то 2 часа на автобусе. Из порта Чевитавекья, где остался на причале прекрасный «Шота», как всегда, каждую группу на своем автобусе со своим гидом, нас повезли в Рим. Быстро разместившись в двухместных номерах отеля, успели до обеда пробежаться до центра и обратно, благо картой принимающая фирма успела нас снабдить.

Бог мой, это ведь не просто какой-то город, это же Рим, «вечный город», его улицы, площади, фонтаны, памятники, магазины и пр. Почти три дня и две ночи. Всего-навсего. Они пройдут так быстро. Но они впереди, вот они начались и надо использовать их на полную катушку, самым наилучшим образом, чтобы как можно больше посмотреть и увидеть. После обеда в соседнем с отелем ресторанчике с белым сухим вином и знаменитым спагетти настало время первой экскурсии по городу. На «своем» автобусе, прикрепленном к нашей группе на все «римские каникулы», нас доставили к площади Венеции, откуда пешком пошли к Форуму и Колизею. Форум — древнейшее место, где когда-то стояли прекрасные дворцы, колонны, арки, располагались площади, на которых решались судьбы империи и мира, устраивались приемы и празднества в честь побед, казни в дни поражений. Сейчас это величественные развалины, отдельные колонны, две сохранившиеся арки — Тита и Константина. Многие сооружения находятся на реставрации и закрыты со всех видимых сторон. По Форуму прогуливаться, как раньше, судя по фотографиям, уже нельзя — все смотрят с видовых площадок. И от этого впечатление несколько слабеет. Но все равно оно значительное.

Символом «вечного» города является бронзовая волчица на столбе в углу Капитолийской площади. Говорят, где-то в центре в клетке держат живую волчицу, но мне она не встречалась.

Здесь недалеко Колизей. Или то, что от него осталось. Внутри полно групп. Вообще Италия на одном из первых мест по посещаемости. В год туристов 25 миллионов. А в Испании, к слову, 42 миллиона, она вообще на первом месте в Европе и, возможно, в мире. Массивные стены, галереи, глубокие ходы под бывшей ареной Колизея.

Здесь жизни обрывались вмиг
Под звон мечей и дробь копыт.
Из этих окон рвался крик
Стотысячной толпы.

Когда-то здесь возвышалась тридцатиметровая бронзовая статуя Нерона. В Колизее 4 яруса.

Каждый город, как, кстати, и страна (а также отдельный человек, семья или театр), имеет свои периоды расцвета и заката. Если сейчас, когда от старого древнейшего и средневекового Рима осталось так мало, и они, эти остатки, тем не менее так прекрасны, можно только догадываться, каким он был когда-то. Из справочника известно, что в период расцвета в античном Риме было 11 терм, три театра, 6 стадионов, более 400 храмов, 36 триумфальных арок, 1800 дворцов. А дошло-то до нашего времени в целости всего ничего — Пантеон, Колизей (полуразобранный), арки Тита и Константина и несколько колонн, в том числе колонна Траяна. Последняя в целости и сохранности, по ее периметру 2500 мраморных барельефных фигур, повествующих о древних походах. Только наверху вместо фигуры императора Траяна позже поставили апостола Петра. Три нижних яруса Колизея имеют по 80 аркад с полуколоннами в простенках, в каждом пролете второго и третьего ярусов стояло раньше 160 статуй. Рядом с Колизеем — фургончик, каких много, где продаются всякие яства, напитки, пирожки с горячими сосисками, кока-кола, фанта, орехи, конфеты.

Усаживаемся в автобус и едем по городу. Как и всегда, пытаюсь запомнить расположение улиц и площадей, чтобы потом ходить уверенней. Вот нас подвезли к церкви Святого Петра в цепях (Сан-Пьетро ин Винколи). В алтарной части в стеклянной коробке висят цепи, которыми когда-то якобы был скован Святой Петр. Стены покрыты росписями на темы, связанные с этими событиями. Церквей и соборов в Риме великое множество, особенно в его центральной части, однако никакого времени на все не хватает, хоть неделю живи в Риме, но эту церковь посещают все. И не из-за каких-то там цепей сомнительного происхождения, хотя для христиан это реликвия, а потому, что справа от алтарной части Микеланджело пришло в голову поместить своего Моисея, может быть, одну из самых значительных своих скульптурных работ. Из-за этого Моисея всегда полно народу в церкви и на прилегающей маленькой площади. Вот какова сила настоящего искусства.

Скульптура из белого мрамора несколько больше человеческого роста, освещается специальными лампами. От фигуры Моисея веет спокойствием, уверенностью, вечностью. За четыреста лет сколько здесь перебывало людей. Я никогда раньше не задумывался над тем, во сколько раз искусство скульптуры сложнее и ответственнее живописи. Сложнее, потому что у нее несколько измерений, ответственнее — если отбил чего не так, уже не исправишь. Полотно можно переписать и кусок, и целиком, скульптуру исправить подчас невозможно. Картину нарисовать хорошо ли, плохо чуть не каждый может, а обработайте-ка кусок мрамора. Может, поэтому так мало скульпторов? Особенно настоящих. Я стал на них глядеть теперь с большим уважением — Антокольский, Микеланджело, Бернини, Роден. Кроме того, Микеланджело был еще и гениальным живописцем, и архитектором, и поэтом. Пожалуй, уникальный случай в истории. Вот уж поистине, если человек гениален или просто талантлив, он талантлив во всем, чем занимается.

Когда уже стемнело, гид подвел нас к фонтану Треви. Маленькая площадь полна народу. Сам фонтан, слившись с фасадом здания дворца Поли, занимает чуть ли не полплощади. В центре фонтана — сказочная колесница океана, коней ведут Наяда и Тритон. Вода не бьет ниоткуда, а тихо струится. Это вообще особенность римских фонтанов. Никакие струи не бьют ни вверх, ни вбок. Вода струится, плещется. Фонтанов, к слову сказать, в Риме около четырехсот. Фонтан Треви многолик. Все, кем он населен — лошади, люди и пр., движется, живет, переливается водой, сверкает. Вокруг разноязычный говор. На барьерчиках сидят, фотографируются, постоянно сверкают блики фотовспышек.

Первый римский вечер. Погода пасмурная, на улицах народу немного и они несколько тускнеют от этого, но витрины по-прежнему завораживают и площади так же уютны. Не без труда находим знаменитую площадь Испании с ее широченной двухмаршевой лестницей (140 ступенек) вверх, где стоит церковь Санта-Тринита деи Монти (Святой Троицы на горе), и высится очередная египетская колонна из сада Салюстия. Внизу фонтан Ла Баркачча в виде ладьи и прочих морских атрибутов. На бровке фонтана и ступенях лестницы сидят и даже лежат люди, в основном молодежь, некоторые играют на гитарах и что-то поют. Сверху лестницы открывается прекрасный вид на Рим с выступающими над крышами домов куполами многочисленных церквей и соборов.

Собор Святого Петра — главный католический собор мира. Он действительно огромный. Высота собора 142 м, диаметр купола 42 м, внутри мозаика, позолота, множество скульптурных надгробий. На полу отметки, соответствующие размерам других крупнейших соборов мира — Миланскому, Флорентийскому, Лондонскому. Проект Браманте, купол Микеланджело, колоннада Бернини. Справа от входа в глубине скульптурная группа «Пиета» Микеланджело. Одна из его самых значительных работ. И, что удивительно, одна из ранних. В центре под куполом необычайной красоты бронзовый балдахин работы Бернини, а за ним фантастический по своей декоративности бронзовый алтарь. Спиральные колонны балдахина подобны змеевидным колоннам из иерусалимского храма Соломона. Согласно легенде, под этим местом могила Святого Петра.

Выходя из собора, попадаем на гигантскую площадь, охваченную идущими от собора двумя полукругами, как раскрытыми для объятия руками, сдвоенными колоннами. Их 284. И еще 88 пилястр и 140 каменных статуй на аттике того же Бернини. В центре площади обелиск, привезенный из Гелиополиса римским императором Калигулой. По сторонам обелиска два фонтана.

Площадь Навона расположена на территории древнего стадиона Домициана, где раньше проходили народные гулянья, карнавалы, ярмарки. По центру площади три фонтана, в центре против церкви Святой Агнессы — фонтан четырех великих рек вокруг египетского обелиска с аллегорическими фигурами, символизирующими Дунай, Нил, Ганг и Рио-де-ля-Плата. По площади машины не ездят, поэтому люди чувствуют себя спокойно, разложены лотки, некоторые прямо на асфальте, торгуют всякой всячиной, но в основном картинами, видами ночного города. Часть площади занимают вынесенные столики с плетеными креслами расположенного рядом кафе. Балконы украшены цветами. Очень красивая и уютная площадь, но надо идти дальше. Далее огромный Пантеон (диаметр купола 43,5 м — крупнейший купол в мире) с крохотной площадью перед фронтоном, высоченная колонна Марка Аврелия (42 м), снова Треви и площадь Испании и, наконец, улица Корсо доходит до пьяцца дель Попполо (Народная площадь). Это было время с пяти до семи вечера, когда улицы и площади забиты народом и машинами. В центре площади — египетский обелиск Рамзеса II высотой 24 м, вокруг него четыре фонтана с мраморными львами. К площади, забитой в это время сотнями машин, сбегают с холмов широкие лестницы. Центральная улица узка, только разъехаться двум машинам. Но проезжая часть, не говоря уже о тротуарах, полна народу. Все же машины и мотоциклы как-то умудряются проехать. В основном гуляет молодежь, очень симпатичные девушки и юноши. Некоторые курят, едят мороженое или фрукты, которые продаются в изобилии тут же с лотков, покупают горячие жареные каштаны. Разглядывают витрины, афиши кинотеатров, негромко разговаривают. Прямо гулянье какое-то.

На третий день после экскурсии на виллу Боргезе мчимся в порт Чевитавекья, где ждет нас наш «Шота». В салоне негромко звучит музыка, поет Челентано. Хочется молиться или писать стихи.

Тысячи лет пролетели как миг
В бездне событий,
Как изменился, однако, твой лик,
Город великий.
Толпы людей, что жили однажды,
Смотрят на нас,
Взгляд их очей чувствует каждый, —
Свет не погас.
С прошлым в борьбе пусть неистов прогресс
Меняет все круто.
Вечно к себе сохранить интерес —
Разве не чудо?

Рим — это лучшее, что я видел пока из всех своих путешествий, если не считать Катманду. Язычество, видимо, как религия изжило себя со временем, а новая религия, храмы, вообще искусство просилось на волю, и страшно подумать, что было бы, не придумай кто-то христианство. Искусство получило новый толчок в развитии. Конечно, сколько было жертв, но все великое, наверное, не может быть без страданий. Почему сейчас перестали строить такие храмы? Ведь Ватикан богат не менее. И верующие не перевелись, а вот был взлет, лет 150 в средние века, когда все это выстроили. Желания энергичных пап, наличие художников, стечение обстоятельств?
Море

Пока не стемнело, гуляем по палубам и глядим на тающую на горизонте Италию. Два дня нам предстоит провести в море, пройти вдоль берегов южной Франции и Испании, пролив Банифачо (между Корсикой и Сардинией) и самое интересное на пути — пролив Гибралтар. На борту, как всегда, кипит жизнь. Днем — палуба, всякие спортивные и культурные мероприятия, репетиции самодеятельных концертов, которые по вечерам в музсалоне дает каждая группа, сауна, библиотека, бассейны, завтрак, обед, ужин, обозрение проплывающих мимо окрестностей, легкий флирт. Вечером — танцы, концерты в музсалоне, цветные телевизоры, работающие на полную мощность бары, прогулки по палубам, кино.
Кадис

Как обычно, раздали паспорта и, когда внизу на пирсе появились все 14 автобусов (по числу групп), начали спускаться по трапу. По программе до обеда — экскурсия по городу, после обеда свободное время.

Поразительный городок этот Кадис. Я вначале, когда познакомился с программой, пожалел, что мы проведем в нем целый день. Однако он очень понравился. Маленький, уютный, вытянутый в узкую полоску, омываемую океаном с трех сторон. Улицы кривые и узкие, какими и должны быть улицы средневекового города. И если бы не магазины с современными витринами и товарами и не вечернее освещение, то полное впечатление, что мы попали в средневековый портовый городок. В центре огромный собор, позади него — набережная, спереди — крохотная площадь с памятником какому-то папе. Никогда не видел таких маленьких и симпатичных площадей. Хорошо, когда улица кривая, и ты не видишь ее всю сразу, идешь с интересом — а что же дальше, и вдруг неожиданно попадаешь на крохотную площадь, от которой еще куда-то ведут улицы. Дома все (во всяком случае, фасады) живописны, каждый просится в кадр. Улицы узки, некоторые по ширине вытянутых рук, балкончики чуть не соприкасаются, кругом ставни, многие закрыты, вечером светятся в основном только первые этажи, где почти сплошь разместились магазинчики и бары.

Полчаса бродили по собору. Он огромный, какой-то запущенный, но внизу в подвале несколько комнат, в которых разместили музейную экспозицию — Мурильо, Сурбаран и др. картины, церковные принадлежности; все в золоте, серебре, бриллиантах. Экскурсовод: «Вы видите самую дорогую реликвию Испании, в ней находится 1 миллион бриллиантов».

Глядим во все глаза, щелкаем фотоаппаратами. Огромен склеп с захоронениями вполне достойных граждан. Но на улицах лучше. Провели по центру, зашли еще в один музей, посетили очень приятный сад, где все деревья аккуратно подстрижены, некоторые в форме животных. Повозили на автобусе по современной части города: городские ворота, сквер, в центре опять кому-то памятник, и пошла прямая авеню, похожая на тысячи таких же, усаженная по бокам современными домами. Гид, как всегда, дорoгой рассказывает об истории города, о том, что видим мы, проезжая.

Городок оказался уникальным. Вот, думалось, как я был неправ, когда вначале жалел дня на Кадис. В полном смысле слова хорошо сохранившийся средневековый город. Не успеваешь удивляться на каждом шагу — архитектуре, лавкам, небольшим кафе, где просиживают вечером за неторопливым разговором с бутылочкой сухого вина, смотрят телевизор, что-то обсуждают. Это не великий Рим, здесь все в миниатюре, как-то по-домашнему. Особенно понравились улицы, мощеные цветными плитками, по ним идешь как по ковру, машины не ездят, много цветов, иногда встречаются мраморные миниатюрные парадные. Снова я вышел к саду, прошел по набережной. Карту не дали, но днем план городка отложился в голове. Да тут и заблудиться мудрено, хотя, покрутившись по центру, я иногда становился в тупик: «А куда же дальше?»
Севилья

Наутро после раннего завтрака заняли места в автобусах и отправились в Севилью. С полуострова на материк ведет одна дорога. Смотрю во все глаза. Вот она, земля испанская. Ни на что не похожа. Погода блестящая, на голубом небе плывут легкие облака, мимо нас проплывают зеленовато-желтоватые холмы. Иногда попадаются эти рекламные быки, обычно на вершине холма, чтобы подальше было видно, как декорация на огромной сцене жизни. Часа полтора дороги, и вот мы въезжаем в Севилью. Справа какая-то речушка. А, это же Гвадалквивир. Как там у Пушкина? «Ночной зефир струит эфир, шумит, бежит Гвадалквивир…». На этом ограничиваются мои познания о Гвадалквивире. А вот к Севилье я немного подготовился, — есть такая книжка из серии «Города и музеи мира».

Итак, начнем с Алькасара. Это дворец (и крепость) бывших мавританских правителей, заложен еще в Х веке. Несколько внутренних двориков, вокруг которых построено большое количество всевозможных помещений. Самый большой — двор девушек (когда-то сюда в качестве дани привели сто девушек), есть еще двор знамен, охотничий, кукол. Дворец невысок, 2 этажа. На втором этаже жилые комнаты. Там до сих пор останавливаются короли Испании. А когда-то дворец вообще был резиденцией правителей Испании. На первом, который показывают туристам, множество удивительных помещений — зал принцев, зал послов, зал судей и т.д. Кругом арки, изящные колонны, стены и потолки покрыты голубыми изразцами, тончайшей инкрустацией. Арабская вязь многократно повторяет изречения из Корана: «Нет победителей кроме Аллаха» и др. Алькасар считается одним из самых ярких зданий стиля мудехар. Я понял, что это смесь мавританского с готикой. Но мне кажется, первого в нем куда больше. Нас не спеша провели по комнатам дворца, потом показали интересный сад, где всякие экзотические деревья, например апельсиновые, пруд с золотыми рыбками, фонтаны. Прекрасное сочетание архитектуры с живой природой на маленьком участке земли за дворцом.

Потом прошлись по улочкам старого города, узким и кривым. Хочется щелкать фотоаппаратом направо и налево. Вот и собор. Гид говорит, что он второй в Европе по величине. Интересно, как они считают. Готический собор. Но как хорош и снаружи, и внутри. Его строили сто лет в XV веке, сейчас такой не возвести и за триста.

Собор сейчас — это музей живописи и скульптуры. В соборе полумрак, но витражи горят, переливаясь всеми цветами. Какой он огромный, кажешься крохотным в этом красочном храме. Как всегда, с точки зрения гида, и здесь все — самое-самое. Самое грандиозное ретабло (типа иконостаса) в мире находится в главной капелле. В нем пять рядов прямоугольных ниш, разделенных столбами готической формы. В нишах изображены сцены на евангельские и библейские сюжеты. Напротив огромная решетка в стиле платереско. За главной капеллой — королевская со статуей Королевской мадонны из кедрового дерева, считающейся покровительницей города. В Капелле Сан Педро помещены картины Сурбарана. В Главной ризнице большое количество скульптур, картины Мурильо (он и Сурбаран жили в Севилье почти в одно и то же время и умерли почти в одном возрасте 65 лет), уникальная серебряная трехметровая дарохранительница XVI века. В соборе еще множество капелл, в том числе гробница Колумба (но где он точно захоронен, неизвестно). В капелле Святого Антония висит огромная картина Мурильо «Святой Антоний». В XIX веке голова святого была вырезана из картины и увезена в Америку, но затем, не без помощи денег, вернулась на свое место. Внутри раздался приглушенный колокольный звон. Потом оказалось, что у собора собралась толпа и идет какая-то служба: священник стоит на балконе дома и говорит в микрофон, а толпа оживленно реагирует. Во дворе собора — апельсиновый сад.

Едем обратно на теплоход знакомой дорогой. Половина автобуса дремлет, гид молчит, а мне хочется объять необъятное, ибо душа ликует — надо же, какой прекрасный город есть на свете. Как много прекрасного выстроено людьми. Хорошее не пропадает, все, что разные короли и священники строили для себя, оказалось и для всех.

Когда все автобусы вернулись на теплоход, а это примерно за 1,5 — 2 часа до отхода, в нашем прекрасном и любимом музсалоне нам показали небольшой концерт. Под гитару в микрофон страстно и сильно пел мужской голос, а в центре на маленькой сцене танцевали 6 девушек танцы фламенко, все в разных нарядах. Тонкие, стройные, красивые. И танцы под стать им. Мы получили за эти последние 40 минут большое удовольствие.

Потом, как всегда при отплытии, все высыпали на палубы попрощаться с Кадисом и Испанией. Вечер, город расцветился огнями, порт живет своей жизнью. Разворачиваемся, и огни Испании долго еще сверкают нам вслед. Зовут ужинать, но не хочется уходить с верхней палубы. Над головой прекрасное звездное небо.
Лиссабон

Утром следующего дня обнаруживаем, что идем уже вдоль Португалии. Как всегда до завтрака, бег 10 кругов, зарядка, купание в двух бассейнах. Вода в Атлантическом океане не такая соленая, как в Средиземном море, причем вода забортная еще довольно теплая +190. Затем душ и завтрак. Погода отличная, все загорают на верхней палубе, ждем Лиссабона. Где-то часам к 12 корабль резко берет в сторону берега, и идем вдоль берега по заливу, а потом по реке — город растянулся узкой полоской вдоль побережья на много километров. Как полезен оказался бинокль, все как на ладони. Бухта очаровательная, очень живописная, удобная, проплываем мост высотой 70 м, длиной 2,2 км, похож на стамбульский. Основная часть города слева, а справа у моста на высоком постаменте стоит огромная скульптура Христа, раскинувшего руки, как бы обнимающего и благословляющего огромный город. Фигура сделана в виде креста.

Обедаем сегодня пораньше. Швартуемся. Подходят автобусы, нас ждут. Выходим с паспортами и вкладышами, которые дает нам местная таможня, а при входе их отбирают (есть и такая система), сумки, как и везде, не проверяют. Наш очередной гид пересчитывает нас сам и не по головам, как обычно, а по пустым креслам. И начинается экскурсия по городу.
Атлантика

Опять отчаливаем. Стало темно, в небе зажглись звезды, берег теперь справа, сияет огнями. Статуя Христа, освещенная прожекторами (пьедестал не освещается), парит в воздухе. Очень эффектно. Как бы возносится. Не хочется ужинать — такая красочная бухта, пожалуй, вторая после стамбульской. Становится ветрено, корабль плывет в ночь, мы на крайнем западе Европы, океан вокруг, но в основном слева. Теперь путь на север, в холода, в Бискай, Ла-Манш и прочее. Кончилась южная часть, прошла половина путешествия. Да, конечно, она была удачной. Было 4 страны, и хотя Стамбул и Лиссабон оказались смазаны малым временем, Италия и Испания окупили своими впечатлениями. Да и корабль тоже доставляет массу удовольствия. Рано утром таким прекрасным показался восход солнца, что не поленился и спустился в каюту за фотоаппаратом. С погодой нам явно везет. Два дня плавания были удивительно теплыми, все загорают на верхней палубе, многие купаются. Днем показывают слайды о Париже. Очень здорово. Разглядываю схему и листаю литературу о Париже. Какой огромный и сложный город. Нашел все главные площади и улицы. Очень важно, где будем жить.

Купался утром и перед обедом. На эти дни падают ноябрьские праздники. Нас особенно вкусно потчуют, хотя, кажется, куда уж. Почти каждый день у кого-нибудь оказывается день рождения, а то и у нескольких. Повара под аплодисменты преподносят счастливчику огромный торт.

Как приятно просто так глядеть на воду за бортом. Неужто завтра увидим Париж? Я не был в нем десять веков и 52 года и вряд ли буду еще. Как он там жил это время? Москвич, показывающий слайды, говорил: «Позавидуйте сами себе — вы завтра будете в Париже». Мы молча завидуем, и жизнь на корабле идет своим чередом.
Париж

Утром теплоход входит в порт Гавра. Все уже позавтракали, собрались в путь. Пароход швартуется, нам, как всегда, раздают паспорта, вот и подали автобусы, по команде группами спускаемся по трапу на берег, рассаживаемся в автобусах и трогаемся в дорогу. Дороги здесь, как, впрочем, и в других местах, хороши.

Первая остановка в Версале, где побывали во дворце и парке.

Въезжаем в Париж со стороны арки Звезды (или Триумфальной арки), едем по Елисейским Полям и далее, покружив еще немного, останавливаемся на Больших Бульварах у отеля «Франсуа». Смотрю по карте. Ура! Это центр. Отсюда рукой подать до всего. Размещаемся в отеле, номера в основном на двоих, крохотные, две кровати, два шкафчика, столик и туалет с душем. А зачем лучше? Нам бы только спать, да и будем ли спать? Еще час до ужина и, бросив вещи в номере, пошел кружить по улицам. До чего приятно ходить по карте, понимая, куда ты идешь и где находишься. Верчу головой во все стороны, тороплюсь, шагаю быстро, размашисто, фотоаппараты болтаются слева и справа.

Триумфальная арка. Что я о ней знаю? Что построена она по приказу Наполеона по аналогии с римскими в честь его побед. Что она чуть ли не самая большая в мире, больше, чем арки Тита и Константина. Наполеон любил все самое большое. Что она стоит на площади, от которой расходятся 12 улиц, из которых одна и есть Елисейские Поля, что под ней горит вечный огонь и похоронен Неизвестный солдат, что в свое время под нею проехал катафалк с прахом В. Гюго, которого хоронил весь Париж, а потом и прах самого императора, которого привезли с острова Эльба, чтобы перезахоронить в соборе Инвалидов. Барон Османн когда-то хорошо поработал. Великие времена рождают великих архитекторов. Красиво подсвечивается она вечером. Сейчас нам предстоит в обратном порядке пройти путь, который Моруа в книге «Париж» назвал самым грандиозным архитектурным ансамблем в мире — ансамбль от арки Звезды до Лувра через пляс де ля Конкорд с ответвлениями до церкви Мадлен и дворца Консьержери.

Главная улица Парижа залита огнями. Масса народу, несмотря на поздний час, все гуляют, прохаживаются, смотрят на витрины, заходят в магазины, работают кафе, рестораны, столики для желающих расставлены прямо на тротуаре. Один официант показывает публике за столиками фокусы, вокруг собралась толпа прохожих, мы тоже подошли. Фокусы вполне профессиональны. Он ведет себя удивительно естественно, никакого подобострастия перед публикой или заигрывания. Кажется, ему нравится делать то, что он делает. Не хочется обобщать, но мне показалось, что эта черта характеризует (во всяком случае, внешне) всех, кого я здесь видел. Доброжелательность и добросовестность. Древний принцип, порою нами забываемый: если что-то делаешь, делай хорошо.

Улица широченная, вдоль тротуара в несколько рядов крупные деревья. Машины мчатся, как стада антилоп, шурша шинами и визжа тормозами. Кстати, переходы надземные, много зебр и можно усмирить это стадо, начав переход. Почему-то почти нет подземных переходов, может быть, метро идет под улицей, а оно у них неглубокое, но чрезвычайно разветвленное (может быть, поэтому слабо развит наземный общественный транспорт — он просто не нужен). Много театров и кинотеатров. С огромных витрин смотрят на прохожих Бельмондо и постаревший Ив Монтан (в новом фильме «Официант»). Собственно говоря, улица Елисейские Поля коротка, чуть больше километра, но это грандиозная улица, какой-то Вавилон. Затем она значительно расширяется, представляя собой двойной сад, и эта часть по справочникам делает ее самой широкой улицей в мире. То есть улица просто исчезает. Где-то в глубине слева — сады, окружающие Елисейский дворец, — резиденцию Президента Республики. Справа — Большой и Малый дворцы.

Еще немного, и опять «самая большая и живописная площадь» — де ля Конкорд. В центре Луксорский обелиск из Египта (ему 34 века) и два фонтана, фонари, статуи, посвященные разным городам Франции, вход в сад Тюильри, который приводит к Лувру. Когда-то здесь стояла гильотина, и катились в корзину головы Людовика XVI, Марии-Антуанетты, Робеспьера и множества других. Раньше это была площадь Людовика XV, в центре стояла его конная статуя, потом статую снесли, а площадь переименовали в пл. Революции, затем в умиротворенно-нейтральное Согласие. На повороте к церкви Мадлен разместился знаменитый ресторан «Максим». Небольшая площадь с Вандомской колонной спряталась в глубине квартала, еле находим. Какая приятная площадь, в центре мощная колонна. Ее решил воздвигнуть Наполеон для прославления своих побед подобно знаменитой колонне Траяна в Риме. Колонна высотой 43,5 м (как диаметр купола Римского Пантеона) была отлита из пушек, захваченных под Аустерлицем. По спирали — бронзовые барельефы со сценами одержанных побед. Наверху статуя Наполеона. У нее своя судьба. Сначала он был в одеждах римского Цезаря, после падения императора статую, естественно, сняли, потом снова поставили, но другую, в сюртуке и треуголке; Наполеон III, придя к власти, приказал восстановить прежнюю. Во времена Коммуны колонну вообще разобрали, но после ее падения снова восстановили. Статуи, оказывается, тоже подлежат разжалованию. Площадь узкая, запертая домами, между которыми вход и выход, наверху домов знаменитые мансарды, названные по имени архитектора Мансара, их придумавшего. Фасады домов тоже освещаются. Рядом Гранд-Опера. Что гранд, так это точно. Глубокий, живой, фантастический, особенно ночью, фасад, так этого мало, такой же красивый он со всех сторон. Обошли здание. Вот бы попасть внутрь. Затем снова, петляя, вышли на пл. Пигаль. Там все то же. Только решетка у Мулен-Руж опущена, да фонтан перестал работать. На Больших Бульварах работают редкие ресторанчики. Сквозь стекло видны яркое освещение, неспешная работа официантов, редкие пары. В 3-м часу ночи вернулись в отель.

Я принял душ и завалился в кровать на 3 часа. Жаль, окно не открыть, шумят машины на Больших Бульварах. В шесть встал — два часа до завтрака — и снова пошел бродить. День был чудесный, всходило солнце, золотел рассвет со стороны Лувра, если смотреть от арки Звезды. Народу мало, в саду Тюильри бегали трусцой. Париж просыпался. Ни трамваев, ни троллейбусов я что-то не заметил, может быть, они на окраинах, а, может быть, не хотят портить улицы проводами, может быть, хватает метро. Я ходил поначалу по карте и ни разу не заблудился. Но оказалось, можно ходить и без карты, ибо часто на перекрестках попадаются стенды с подробной картой того куска района, где вы сейчас находитесь, и жирной точкой отмечено местонахождение этой карты. Это очень помогает в ориентировке. По вечерам она подсвечивается. Когда я вернулся к восьми утра в гостиницу, завтрак уже ждал на столике. В Париже завтрак нам приносили в номер. Кофейник и булочки, а масло, джем и сахар в пакетиках.

Утром этого дня нас повезли на автобусе в Лувр. По дороге заехали на кладбище Пер-Лашез, у стены которого были расстреляны коммунары в 1871 году, и возложили цветы. На кладбище похоронены многие деятели культуры Франции: Мольер и Бомарше, Бальзак и Шопен, Делакруа и Эдит Пиаф, Россини и многие другие. Самое большое и самое богатое кладбище Парижа.

Вышли на берегу Сены у огромного мрачного здания Лувра и потянулись за гидшей во двор, где слева высится скромная арка Карусель, за ней сад Тюильри, где я сегодня утром уже побывал, а направо вход в Лувр. Нам, как обычно, раздают в вестибюле билетики, и мы поднимаемся по лестнице на 2-й этаж.

Бродить по Парижу, да еще одному — одно удовольствие. Вот ворота Сен-Дени, поворот направо, вот пл. Бастилии с контуром разрушенной народом тюрьмы и монументом с летящим Гением свободы, вот Сена с ее многочисленными мостами, вот остров Сите, омываемый рекой с двух сторон. Захожу с его восточной стороны. Там крохотная площадь Дофина. Помню, что она особенно нравилась Моруа. Иду направо к собору Парижской Богоматери.

Вот ты какой! Тебя можно обойти, потрогать, зайти внутрь, полюбоваться гармонией твоих форм и снаружи и внутри, горящей на заходящем солнце западной розой (витраж). Внутри пусто, бродят одинокие путники, работает лавка, продают крестики, иконы, как всюду. Да, как ты хорош, особенно фронтон. Что значит готика, особенно ранняя. Посидел на скамеечке перед ним, отдохнул, полюбовался видом собора, перезарядил пленки. Сколько здесь событий за 800 лет. А ведь когда-то (послушаем Гюго)… Первый камень в собор заложил Карл Великий. Все гармоничные части фасада воздвигнуты одна над другой в 5 гигантских ярусов и сливаются со спокойным величием целого. Наибольший вред собору нанесли люди. Ныне в его фасаде недостает трех важных частей: крыльца с 11-ю ступенями, нижнего ряда статуй, занимавших ниши трех порталов, и верхнего ряда изваяний, украшавших галерею первого яруса и изображавших 28 королей древней Франции. Внутри собора были мириады статуй, населявших все промежутки между колоннами нефа и хоров — статуи коленопреклоненные, стоявшие во весь рост, конные, статуи мужчин, женщин, детей, королей, епископов, воинов, каменные, мраморные, золотые, серебряные, медные. Когда-то собор украшала колоколенка, стройная, остроконечная, звонкая, ажурная. Полчища политических и религиозных смут растерзали его роскошный скульптурный и резной наряд.

Ничего себе, если он сейчас так красив, каков он был раньше? Пожалуй, ты самый красивый из всех, что я пока видел, — польстил я ему. Но надо идти, а то скоро стемнеет, и время поджимает. Вокруг собора лавки, где продают сувениры, виды Парижа, открытки, картины и чего только здесь нет. Сбегал налево в сторону Монпарнаса, поискал Пантеон, Сорбонну, собор Инвалидов, запутался в переулках, снова вернулся к Нотр-Дам, перешел на правую сторону по мосту Александра III (самый красивый мост, пожалуй), оставив слева две башни мрачного Консьержери, где жили осужденные на казнь Людовик XVI, Мария-Антуанетта, Робеспьер и другие, вышел на уже протоптанный путь к пляс де ла Конкорд. Время кончается, на ужин нельзя опаздывать, уже стемнело. А вот и роскошная улица Риволи. Все-таки так мало успел. Не успел дойти до Эйфелевой башни, дворца Шайо, музея Родена. Париж не Рим, оказывается. Рим я обошел за пять часов не спеша. Здесь шел очень быстро, а не успел посмотреть даже всего, что наметил. Этот день — третий в Париже — оказался самым-самым.

До завтрака я прошел уже другим маршрутом, народу на улицах мало, церкви пусты. Куда подевались парижане? Они, видно, в центре не живут. В основной массе, конечно. После завтрака (опять в номере) нас снова повезли по городу. Начали с собора Инвалидов. Он был построен Мансаром по приказу Людовика XIV. Видимо, много в то время оказалось инвалидов после многочисленных войн, рядом были казармы, где они жили, госпиталь. Это одно из уникальных, даже в Париже, зданий. Шедевр мирового значения. Гармония форм. Удивительно красивый купол диаметром 27 м, на нем фонарь с высоким шпилем. Внутри стены собора облицованы светло-серым мрамором. Около двухсот лет все было спокойно: одни инвалиды доживали свои дни, другие приходили им на смену, пока кому-то не пришла в голову мысль перезахоронить здесь Наполеона. Сказано — сделано. Это целая история, как его сюда перевозили, но собор пришлось перестроить. В центре под куполом было сделано большое круглое углубление (крипта), окруженное сверху балюстрадой. В центре был установлен саркофаг на высоком мраморном постаменте. Саркофаг выполнен из целого куска красного гранита. Говорят, что во всей Европе не нашлось подходящего камня, и везли его на лошадях из России (из Карелии). Прах Наполеона лежит будто бы в семи гробах из разных видов деревьев, последний из дуба. Крипта сделана со смыслом. Чтобы с верхней балюстрады каждый, заглянув вниз, как бы нагнулся, поклонился праху Наполеона. Но вниз к саркофагу можно и спуститься по мраморной лестнице. Двенадцать крылатых Побед окружают саркофаг, а между ними свисают со стен знамена, захваченные Наполеоном в сражениях. В боковых капеллах похоронены его братья, маршалы и сын. А также маршал Фош, победитель немцев в первую Мировую войну.

Катим дальше. На Монмартр, к церкви Сакре-Кёр (Святое сердце). Плутаем узкими улочками, взбираясь на холм. Я, конечно, знал, что есть в Париже Монмартр, на верхотуре которого построили белую церковь, но что здесь так красиво, и не предполагал. Автобус остановился за церковью, и нас повели к ней окружным путем через знаменитую площадь Тертр, предупредив, что если кто отстанет, у автобуса быть тогда-то. Площадь крохотная, забита народом, в основном туристами. В центре художники предлагают свои картины, некоторые рисуют тут же, вокруг лавки с сувенирами и видами города. Как не хватает денег. Площадь напоминает площадь Навона в Риме, уменьшенную раз в 10, но с тем же количеством народа. Толкучка, глаза разбегаются и смотреть, и снимать, и покупать. Потом подходим к Сакре-Кёр. Хотя эта церковь — полная противоположность Нотр-Дам, и французы, говорят, не сразу к ней привыкли из-за ее романо-византийского стиля, но это сказка. Язычество. Огромный, белоголовый храм на вершине холма, с вытянутыми вверх куполами. Справа и слева две конные статуи какого-то короля и Жанны д’Арк в доспехах. Париж отсюда как на ладони, большая белая лестница уходит вниз, на крохотной площади перед церковью четверо поют под гитару, прямо на тротуаре разложены всякие безделицы и сувениры для любителей. Я не жалел пленки. Потом зашел внутрь. В алтарной части светится огромное сердце Христа. Отсюда не хочется уходить, но программа зовет дальше.
Руан

В Руан въехали как-то незаметно, вышли из автобуса и пошли к центру. На площади старого города сохранено место, где когда-то была казнена Жанна д’Арк. Здесь стоит большой крест и рядом скорбящая скульптура Жанны. Рядом, тоже в центре площади, современная церковь необычной архитектуры с широкой, поднимающейся вверх крышей, как морской вал, если позволительно такое сравнение.

Церковь посвящена жизни национальной героини, признанной позже святой. Осмотрев экспозицию, посидели на широких скамейках, амфитеатром поднимающихся вверх. Нам рассказали историю Жанны и этой церкви. Потом прошли через базарчик, тоже расположившийся, как ни в чем ни бывало, на этой площади. Рыбы всевозможнейших сортов, мясо, фрукты, овощи, чего только нет, все аккуратно, чистенько. Целый ковер цветов! Пошли к собору по старинной улочке. Эта улочка как из сказки, узкая и прямая, повсюду разукрашенные в разные цвета чистенькие домики, бесконечные лавки и магазины. Посреди улицы полуаркой раскинулись как бы ворота средневекового замка, а над ними герб города. Потом улица, продолжаясь, привела нас к небольшой площади с Руанским собором. Один из самых известных готических храмов в Европе. Стрельчатые арки фасада, стремящаяся ввысь ажурная каменная громада. Внутри полумрак, пусто, через встроенные динамики звучит церковная музыка местного органа. Хорошая идея. Не каждый же может попасть сюда на службу, на орган. Обходим собор внутри, гид подробно рассказывает о чем-то. Хочется побыть одному, послушать тишину, разглядеть нехитрое внутреннее убранство. Светятся витражи.

Потом нам показали какой-то монастырь и отпустили погулять на полчаса до автобуса. И все потянулись обратно той же чудной улочкой, заглядывая в магазинчики. Надо бы хоть открытку привезти из Руана. А Ян, как истинный джентльмен, на последние гроши купил цветы для одной из наших прекрасных дам ко дню ее рождения. Позже, на корабле, мы отметили это событие, собравшись после ужина в одном из баров. Пили, пели песни, читали стихи, говорили речи, было очень раскованно. Тамада, он же Ян, был как всегда в ударе. Надо сказать, что в целом группа оказалась интересной, дружной и веселой. Вначале только долго раскачивались, присматриваясь друг к другу. А этот вечер как-то сплотил нашу разношерстную, но в целом очень неплохую группу. Правда, наша мужская тройка определилась сразу, еще по дороге в Одессу, когда мы оказались в одном купе. И дальше мы держались друг друга. А с этого дня рождения Рамоны (имя-то какое!) все еще больше раскрепостились. Никаких споров, склок, пустых переживаний, как это иногда бывает в случайно собранных группах, все хорошо, все уважительно относятся друг к другу. Очень хороший у нас был руководитель Нина Александровна, ненавязчивая, спокойная, совершенно неконфликтная, нам доверяющая, словом, как надо, и все ее за это любили и уважали. Что, надо сказать, довольно редкий случай.

Потом (после Англии) был наш концерт в музсалоне совместно с московской группой. Долго готовились, репетировали. Я спел три старых туристских песни (гитару взял у мурманчан). В конце хор обеих групп исполнил песню на собственные слова, под музыку песни Пахмутовой:

Мы проплыли все вместе полсвета.
Быстро тает так время чудес,
Долго будем мы помнить об этом,
Сохраним к чудесам интерес.
Пожелаем друг другу успеха
И добра, и любви без конца.
И круиза прекрасного эхо
Пусть останется в наших сердцах.
Расстаемся, друзья,
Остается в сердце нежность.
Будем вечно беречь.
До свиданья, до новых встреч!

А в конце круиза был замечательный, чуть не до утра последний вечер в ночном клубе и музсалоне. Но и это оказалось не все. Уже в купе поезда Рига — Ленинград сам по себе возник импровизированный концерт, причем в коридоре между купе, веселились, хохотали до слез, дурачились.
Лондон

С утра на палубе смотрим, как корабль вошел в Темзу и движется вверх. Берега низки, неинтересны, в основном производственный пейзаж. Я не ожидал, что Темза может быть такой широченной, шире Невы. Но это только здесь, в Лондоне она yже. Швартуемся в порту Тильбори, где будет стоять «Шота» все три дня, получаем паспорта, выходим.

До обеда обзорная экскурсия. Лондон был основан еще римлянами и, будучи деревянным, сгорел в 1666 году в грандиозном пожаре. Не уцелели и каменные дома. Архитектор Кристофер Рен коренным образом перестроил город, заменив старую запутанную средневековую планировку на прямые радиальные магистрали, соединяющие площади. Рен был колоссальным тружеником, так, только в Сити он построил 50 церквей, не считая сотен других зданий.

А чего стоит выстроенный по его проекту самый большой в мире протестантский собор Святого Павла. Внутри собора его могила с надписью на надгробной плите: «Если ты ищешь памятник, посмотри вокруг».

Центр города — район Сити. Здесь тьма банков, биржи, редакции крупнейших газет, суды, фирмы, церкви, огромные каменные здания и даже собор Святого Павла. За счет высоких зданий улицы кажутся узкими, но красные двухэтажные автобусы разъезжаются довольно лихо. Такси узнать легко — черные машины эпохи 30-х годов.

По правому берегу Темзы протянулось известное здание Парламента с могучей башней Викторией с одной стороны, и башней с часами «Биг Бен» — с другой.

Обширный район Вест-Энда известен своими красивыми улицами и площадями, парками и дворцами, музеями и театрами. Одних только театров тут полсотни. «В Сити делают деньги, в Вест-Энде их тратят» — говорят англичане. После обеда, заехав за цветами, отправились на Хайгейтское кладбище к могиле Маркса. Кладбище старинное и довольно запущенное. На высоком пьедестале на могиле Маркса стоит бронзовый бюст. Рядом захоронения его близких.

Когда все собрались, едем в Национальную Галерею. Она находится на Трафальгарской площади — самой красивой площади в Лондоне. Напротив классического восьмиколонного портика галереи в центре площади высоченная (в объектив не помещается) колонна Нельсона. Наверху 44-метровой колонны (для сравнения, высота Александровской колонны на Дворцовой 47,5 м) 5-метровая статуя адмирала. У подножия колонну сторожат четыре огромных бронзовых льва, поодаль два фонтана и стаи голубей. Трафальгарской она названа в память об известном морском сражении, выигранном англичанами, но которое стоило жизни одноглазому адмиралу. Рельефы со сценами сражений в пьедестале отлиты из металла трофейных французских пушек. На площади есть еще парадная конная статуя Карлу I и церковь Святого Мартина, по периметру посажены деревья.

Национальная Галерея — это не бывший дворец, как Лувр или Эрмитаж, а специально выстроенное здание, и относительно недавно, всего в 1824 году. Внизу гардероб, но можно ходить и в пальто. Сумочки проверяют. Поднимаемся по лестнице, в небольшом холле можно приобрести множество красочных изданий, слайдов. Направо залы английской живописи. Гид задерживает группу здесь чересчур долго, и я ухожу дальше.

План галереи очень прост. В принципе, в галерее сплошные шедевры. Много картин импрессионистов, зал Гойи, прекрасны Рембранд, Рафаэль, целый зал Ботичелли, Веласкес, Эль-Греко, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Веронезе, Рубенс, Тициан, Тинторетто, много мне неизвестных авторов. Да, это чудо. Все внимание на картины. Полы, стены, потолки не отвлекают, это не дворец.

Утром следующего дня (14 ноября, понедельник) снова отправились в Лондон. Едем не быстро, в дороге уже случаются пробки, рабочий день. Снова едем через Темзу по мосту, подъезжаем к Вестминстерскому аббатству. Его начали строить 700 лет назад и строили (рекорд!) 500 лет. Аббатство считается лучшим памятником средневековой архитектуры Лондона. Это один из шедевров западноевропейской готики. Сначала это был собор монастыря, потом он стал усыпальницей королей и всех выдающихся людей Англии, своего рода Пантеоном, оставаясь одновременно и храмом, где проводятся богослужения и коронация. Его длина превышает 150 метров, высота центрального нефа более 30 м. Мы вошли через главный вход. Сразу за его порталом на мраморном полу очерчено место, где обычно стоит гроб какого-нибудь выдающегося деятеля во время отпевания. Последний раз здесь отпевали Черчилля, но похоронен он не здесь. Рядом могила неизвестного солдата. По сравнению с этим собором Руанский и Нотр-Дам могут показаться пустыми. Здесь явное перенаселение. Сплошные надгробия, прекрасно вырезанные из камня, подчас сложные и ажурные. По бокам собора капеллы. Тяги стрельчатых арок центрального и боковых нефов просто поражают своей выразительной и тонкой работой. Многие витражи утрачены, некоторые сохранились. В центре одна из первых гробниц аббатства — Эдуарда Исповедника. Самая красивая капелла Генриха VII — сплошное каменное кружево. Здесь надгробия с фигурами Марии Стюарт и ее соперницы Елизаветы, почти всех английских королей и королев, высшего духовенства, знати, скульптурные мемориальные стати и бюсты известных поэтов, писателей, музыкантов, ученых. Так, здесь погребены Диккенс, Шеридан, Чосер, Ньютон, Дарвин. Есть и «уголок» государственных деятелей.

Во время коронации из Тауэра приносят хранящуюся там корону, ставят трон и деревянное с позолотой и росписью коронационное кресло, под сиденьем которого хранится «камень судьбы». Коронация происходит в центре собора на специальном возвышении перед алтарем. В аббатстве полно туристских групп, прямо столпотворение, в капеллу Генриха VII очередь, потеряться тут ничего не стоит. Но мы торопимся, и так много провели здесь времени, торопимся на смену караула к Букингемскому дворцу.

Центр Лондона как муравейник, людской поток и поток машин. Особенно бросаются в глаза двухэтажные красные автобусы. Такие я видел только в Бомбее. Уже стемнело, и зажглись огни фонарей и витрин. Готовясь к Рождеству, центральную улицу украшают искусственными елками с горящими лампочками, красочными рождественскими игрушками в витринах.

На следующий день, снова после завтрака, последняя поездка в Лондон. Автобус плетется совсем медленно. Наконец нас высадили у Тауэра. Эта старинная крепость (ей девять веков) была построена на берегу Темзы еще Вильгельмом Завоевателем. Тауэр побывал за это время и дворцом, и крепостью, и тюрьмой, и местом казни. Он мне показался немного мрачноватым и тяжеловатым. Два ряда толстых стен, крепостные башни, массивные ворота окружал когда-то ров. В центре «Белая башня» — сооружение с зубчатыми стенами и четырьмя башенками по углам, где были основные жилые помещения и капеллы для молитв. Сейчас это музей. Башни крепости соответствуют своим названиям — Кровавая, Колокольная, Соляная, Колодезная. Через Ворота изменников в Тауэр привозили узников, теперь водят туристов. Нам показывают место казни на внутреннем дворике, обнесенное цепями.

Потом в бетонированном подземелье показали Золотую кладовую, где хранятся все ценности английской короны — золото, бриллианты, короны, включая последнюю, современную. В скипетре сверкает один из крупнейших бриллиантов мира «Звезда Африки», являющийся частью огромного алмаза Куллиан. Другая его часть в короне Британской империи. Одну из многих выставленных здесь корон украшает знаменитый древний бриллиант Кохинур.

По внутренним дворикам разгуливают черные вороны. Их не трогают, так как согласно древней легенде, с Британией не случится ничего плохого, пока вороны живут в Тауэре. Для полной гарантии им подрезают крылья. Тауэр охраняют гвардейцы в красных мундирах, высоких медвежьих шапках и стражники, одетые в красочные костюмы личной гвардии короля эпохи Тюдоров. Рядом с замком — знаменитый, самый красивый в Лондоне Тауэрский мост, с двумя огромными башнями и цепями. Наверху башни соединяются переходом, чтобы в случае разводки моста жители могли переходить с одного берега на другой через лестницы в башнях и этот переход. Тауэрский мост, хотя и построен в конце XIX века, стал одной из достопримечательностей города.

Осталось совсем мало времени до прощания с Лондоном, и нас везут к собору Святого Павла, памятнику мирового значения. Сейчас, когда он зажат со всех сторон современными домами, он не производит, наверно, того впечатления, когда возвышался громадою (111 метров) над невысокими домами средневековья. Напротив главного портала — памятник королеве Анне. Двухъярусный портик обрамлен спаренными колоннами. По сторонам портика — две башни-колокольни. В одной из них находится самый большой колокол Англии в 16 тонн. Купол диаметром 32 метра — главная достопримечательность собора — поднят архитектором Реном на высокий барабан, охваченный двумя ярусами колонн. Наверху купола световой фонарь с крестом. Подумалось: если бы собрать фотографии самых знаменитых куполов, этот вошел бы в первую пятерку. Как и большинство зданий подобного типа, собор имеет форму креста и три длинных нефа. Длина собора 175 м. Внутри он относительно скромен, в нем мало скульптур, лепки, позолоты, но поражает совершенством архитектурных форм.
Копенгаген

К Дании подходим с севера через проливы Скагеррак и Каттегат — странные названия, заученные еще в школе. Но они красивы. С утра на палубе, любуемся постоянно меняющимися видами. Погода отменная, но все уже в пальто. Иногда проходят большие пассажирские паромы, соединяющие города и ближайшие страны. Кстати, вот слева и норвежский берег. Вот справа большой замок, говорят, с ним связаны события, описанные Шекспиром в «Гамлете». Это крупнейший порт в северной Европе. Одних только причалов 40 километров. Швартуемся. Не дожидаясь прихода автобусов, нам разрешили сойти и часок прогуляться. Вдоль воды тянется приятный сквер. Гуляем по набережной от порта до города, это рядом. А вот и «Русалка», все набрасываются с фотоаппаратами на нее; вот церковь, английская почему-то, а это памятник матери Дании: женщина на повозке из 4-х быков (своих сыновей) пашет, ей сказали боги: «Сколько за ночь сумеешь вспахать, это и будет датская земля».

Потом была 4-х часовая экскурсия по городу. С остановками в музее скульптур Торвальдсена, на Ратушной площади, у памятника Андерсену, затем Королевская площадь с новым парком, двумя интересными фонтанами и четырьмя одинаковыми дворцами, охраняемыми гвардейцами (в одном живет королева: если ее нет дома, флаг спускают, как, кстати, и на Букингемском дворце, в другом — ее мать, в третьем — гости, если они есть, четвертый пока пуст). За Королевской площадью виден большой купол собора. Городок приятный, чистенький, средневековый, игрушечный. Можно понять Андерсена — в таком городе хочешь не хочешь, начнешь сочинять сказки. Красив канал с отражающимися в воде старинными фасадами, запомнилась церковь с витыми скрученными шатрами. Машин мало, велосипедов тьма. Половина ратушной площади занята стоящими велосипедами. Очень красива неширокая торговая улица, отходящая от площади. Последние полчаса пребывания в городе нам разрешили погулять по ней и площади.

На углу дома, выходящего на площадь, большой красный градусник, над ним золоченая женская скульптура. Если ожидается дождливая погода, она появляется с зонтиком, если хорошая — без зонта. Центр немного подпортили современные высотные дома (банки, корпорации), правда, их немного. Фасад одного из домов весь в рекламе. Быстро стемнело, поэтому фотографий по Копенгагену немного.

Конечно, походили мы мало. Дня, возможно, и хватило бы, если бы целиком провести его в Копенгагене. Но «се ля ви», мы же договорились ни от чего не расстраиваться. Уже соскучились по дому, послезавтра будем в Риге. Вот теперь погода позволила себе испортиться. Низкие облака, свинцовое Балтийское море, на палубу даже выходить не хочется. Сегодня последний вечер на корабле, будет прекрасный ужин и танцы до утра. Надо искупаться перед обедом, последний раз в последнем море, вряд ли завтра будет работать бассейн.

Сколь замечателен был бы этот мир, если бы не был расколот религиозными, политическими, классовыми противоречиями. Нужно что-то всеобъемлющее, нужно что-то делать, чтобы был мир на земле, чтобы восторжествовало царство разума, которое человечество заслужило трудом и страданием.

Подводя итог всему путешествию, хочется сказать: Земля прекрасна, я счастлив, что видел все, что видел, дышал, чувствовал, ощущал, жил.

В Ригу пришли к вечеру, сошли с корабля уже насовсем, прошли таможню, поехали на вокзал, побродили перед поездом по старой вечерней Риге, посмотрели салют на Даугаве, а поздно вечером колеса ночного поезда застучали домой в Ленинград.

Наш вагон долго не засыпал, трепались, смеялись, импровизировали, пели. Помнится, спев в купе, а потом в тамбуре грустную песню «Поезд последние версты мчит», заслужил нежный взгляд и поцелуй женщины, которую почти не знал. Бывают такие ситуации. В конце песни есть такие слова: «Наш паровоз, остывая, дрожит, тучами пар клубя, а мне остается целая жизнь, чтобы помнить тебя», и чтобы помнить уходящие в прошлое 26 незабываемых дней.


КРУИЗ ПО СРЕДИЗЕМНОМУ МОРЮ. Декабрь 1991 г.

02.12. Идем Мессинским проливом, справа хорошо видна нижняя часть итальянского материка — каблука, слева темнеет громада Сицилии, городки расцвечены огнями, снуют паромы.

03.12. Неаполь. Утром в семь причалили в порт. Уже рассвело, но еще горят на берегу огни, справа от бухты темнеет двугорбый силуэт Везувия. Буксиры вписывают нашу громадину в причал. Позавтракали рано, потом выдали не паспорта, а карточки, и с ними выпустили на берег. Шмонала итальянская таможня. Внизу на площади у оригинального фонтанчика стояли, дожидаясь нас, автобусы. Когда все собрались, стали рассаживаться и поехали по городу на экскурсию, которая продолжалась всего около часа и в основном вдоль побережья. Один раз вышли на смотровую площадку, откуда освещаемый солнцем замечательный вид раскинувшегося вдоль бухты Неаполя. Внизу крыши домов, виллы, бухты, яхты.

До обеда гуляли по городу. Карты не дали, ориентируемся по интуиции. После обеда, который пропускать тоже жалко, ибо корабль стоит в центре города, да и надо отдохнуть немного и поесть, а кормят у нас быстро, без задержки, пошли в центр и в старый город. Вечером Неаполь кажется большим дворцом, музеем. Главная улица называется почему-то Виа Толедо, она ярко освещена. Заходили во все встречаемые церкви. Одна из самых крупных — Сан Франческа ди Паола — была закрыта, перед ней большая пустынная площадь, огромный купол собора и, как в Ватикане, охватывающая колоннада. Напротив — здание Дворца, библиотеки и крепости (замка) Кастель Нуаво. Побродили по всем этим местам. Видели скульптуру, похожую на нашу на Аничковом мосту. Оказалось, действительно, Николай I подарил. Вторая церковь — в глубине старого города на маленькой живописной площади — одной из самых грандиозных и красочных — Сан Лоренцо Маджоре. От нее отходит небольшая узенькая торговая улица, справа и слева лавки и ряды, в центре узкий проход, горят лампочки и свечи, город готовится к Рождеству, кругом, почти у всех, сделанные из коры деревьев, вырезанные сюжеты из Библии, особенно, конечно, популярный — рождение Христа. Запомнилась галерея в виде Пассажа в форме креста, в центре огромный стеклянный купол и четыре высоченные тоже из стекла крыши. Еще нашли великолепное здание Университета, кругом мраморные лестницы и колонны, внутренний садик. Главное — все везде открыто и доступно. Даже вечером, когда гуляли после ужина, ибо отплывали в полночь. Город прекрасный, но его очень портят автомобили и мотоциклисты. Сигналов перехода почему-то почти нет, шум, гарь и вонь от этих машин. Пешеходы переходят, лавируя, даже на крохотных улочках, от машин некуда деться.

04.12. Вот и пролив между Корсикой и Сардинией, хорошо освещен берег, извилистый, местами высокий, пролив широкий, здесь не надо брать лоцмана. Завтра Марсель. Солнце в чистом небе садится прямо в море. Вот оно зависло над горизонтом, желто-оранжевый шар постепенно погружается в море, вот мелькнул его последний луч, и горизонт сравнялся в цвете, как будто и не было ничего.

05.12. Люблю смотреть, как причаливает корабль с самой верхней палубы. Это Марсель.

Чувствуется, что это Франция. На улицах порядок, всюду светофоры, улицы широки, фасады с мансардами, ну, естественно, магазины, витрины, как везде в Европе. По дороге к главной улице нашли очень оригинальное современное здание с каким-то садом в центре. Оказался универмаг, внутри совершенно фантастический по изобилию и разнообразию товаров. Ходили, как в музее. Вышли на главную улицу Ла Канбьер. Справа к началу этой улицы подходит широкая лагуна, окруженная городом. Она полна яхт со спущенными парусами и пароходиками. Слева возвышается гора, украшенная собором. Прошлись по центральной улице — красивый бульвар, до церкви готической с двумя высокими башнями и памятником Жанне д`Арк перед ней. Потом посмотрели Триумфальную арку, шикарное здание вокзала Сен-Шарль с высокой лестницей, театр. Просто приятно ходить по улицам, они все в гирляндах и по вечерам расцвечиваются и блистают. Сегодня нам дали с собой сухой паек вместо обеда, и мы на скамеечке съедаем его с удовольствием.

Потом решили забраться на эту горку. Прошли через большой парк, потом улочка привела к высокой лестнице. Наверху холма базилика Нотр Дам де ля Гард, на куполе бронзовая статуя Мадонны. Внутри церкви уютно, народу немного, но главное — вид на город удивительный. Хорошо видны порт и остров Ив с крепостью и тюрьмой. Действительно, город как на ладони. Сегодня отплытие в восемь, надо торопиться. Спустились, побродили по живописной набережной Корниш, проехали несколько остановок в сторону порта на метро (самое бесшумное в мире, как говорят, на резиновых колесах), затем последний бросок в порт на стоянку.

06.12. И была Барселона. И это было прекрасно. Как всегда утром, выйдя на зарядку, я обнаружил, что мы стоим на рейде, город на виду. Я было подумал самое нехорошее, но меня успокоил человек, оказавшийся членом команды, что пришли раньше, потому и стоим, а не потому, что нас почему-то не хотят пустить. Мы проговорили с ним полчаса. Много рассказывал о себе, о судне. Оказывается кораблю уже 25 лет, надо бы ставить на капремонт, но пока фрахтуют, ибо дешевле, и всего две звездочки. Хотя я бы дал все три — четыре. По сервису, конечно. Пугает неизвестность в связи с референдумом Украины, кому они будут принадлежать?

Потом мы вошли в бухту точно в срок (и уходим всегда минута в минуту) в самом центре города. После завтрака, раздав паспорта, нас рассадили по автобусам и отправили на экскурсию. Вначале на гору под названием Монжуйк, где было когда-то древнее еврейское поселение, а сейчас парк, олимпийский стадион, построенный еще в 30-е годы и сейчас обновляемый, другие спортсооружения, строящиеся к будущей Олимпиаде. Все очень красиво. Дважды выходили из автобуса на полчаса. Когда-то, когда испанцы ликвидировали еврейское поселение, на горе долгое время была огромная свалка и трущобы. Только в начале ХХ века стали превращать эту гору в место спорта и отдыха. И надо сказать, очень в этом преуспели. Даже построили здесь огромную церковь с куполами, а сейчас здесь музей, кажется морской. Потом колесили по городу, вышли еще раз у церкви Саграда Фамилия (Святое Семейство), удивительно красивого, просто уникального сооружения А. Гауди. Многие соборы и церкви похожи друг на друга, когда-то я пробовал собирать их описания, объемы, размеры куполов, искал самые-самые, но этот бесподобен, его не с чем сравнить. Но я не ожидал, что он до сих пор строится, и внутрь еще не пускают. Гауди построил только один фасад, после него возвели другой в том же стиле. Снаружи церковь, хотя и обнесена заборчиком, в основном построена. Вокруг нее с одной стороны садик с озерцом, с другой — сплошными рядами базарчик на небольшой площади. Народу не протолкнуться: сегодня, оказывается праздник — день конституции Испании. Магазины все закрыты, это непривычно, но здорово. Не надо на них отвлекаться. Долго нам не дали полюбоваться и увезли на центральную площадь — пласа де Каталунья. В центре площади сад, скамеечки, выставочный зал, два больших фонтана. Потом автобус уехал, а мы до обеда еще бродили 2,5 часа. Главная улица называется бульвар Рамбла (La Rambla), ее продолжает другой бульвар La Gracia. Что ни дом, то дворец, все фасады разные, есть просто необычные, шедевры, в центре ряды деревьев, фонари, скамейка под старину, отели, фонтаны, на пересечениях улиц кому-нибудь поставлен памятник или просто стоит стелла с женской фигурой. Не бульвар — загляденье. Говорят, Невский проспект самая красивая в мире улица. Невский, конечно, хорош, но и La Grаcia не хуже, а Рамбла в центре — бульвар для гуляний, справа и слева — торговцы, фокусники, певцы, цветы, куча гуляющих. Рамбла упирается в небольшую площадь, на которой возвышается высоченный памятник Колумбу. Вечером эти улицы очень красиво освещены. Некоторые дома освещаются специальными светильниками, вмонтированными в собственные балконы. Получается не ровно освещенная поверхность, а игра светотеней. Вот если Невский освободить от машин, от асфальта, посадить в центре деревья, расставить фонари, сделать пешеходным, отремонтировать фасады, украсить витрины, открыть лавки и едальни — вот тогда еще можно было бы посоревноваться. А транспорт пустить либо под землей, либо сбоку, либо вообще разорвать и сделать кольцо у Московского вокзала и у Дворцовой.

После обеда опять пошли по центру и снова к церкви Святого Семейства. Посидели на скамеечке у озерца, глядя на освещенный фасад и его отражение. Сплошные бульвары. Нашли бульвар, где в центре сплошь детские аттракционы и развлечения. Почему-то в Марселе деревья были голыми, без листьев, а здесь платаны почти все в листьях.

Город усиленно строится к Олимпиаде. И это благостно на всем отражается. Так, на берегу моря недалеко от порта на месте бывших развалюх строят современный квартал с двумя высотными башнями, самыми высокими в Испании, где будет олимпийская деревня, а потом в эти квартиры переедут жильцы, которые, кстати, уже оплатили эти квартиры. На несколько километров рядом с портом в этой «деревне» построили пляжи, магазины, сады, фонтаны. Люди одеты прекрасно, полно гуляющих, днем больше пожилых, вечером молодых, много детей. Не город, а какой-то праздник души. Вокруг этой знаменитой церкви столпотворение. Она вечером очень искусно подсвечивается и отражается в озерце, где плавают утки.

Бродим и бродим по городу. В полдевятого снова, уже возвращаясь, ибо отплытие было назначено на одиннадцать, вышли на главную площадь. Тут столпотворение, все сверкает, работают два фонтана, они искусно подсвечиваются, гремит хорошая музыка. Фонтанные струи в такт очень согласованно взмывают вверх, переливаясь цветами. Молодежь под музыку танцует. Мы торопились на ужин, и с полчаса посмотрев на этот праздник жизни, пошли на корабль. На берегу, как всегда, возвышался на высоком постаменте, окруженном львами, сам Колумб, встречая и провожая. Да и асфальт-то только на проезжей части улиц, на пешеходных лежит плитка, подчас очень симпатичная. Из трех уже виденных городов Барселона самой высокой пробы. И долго еще светится в ночи, переливаясь огнями, уменьшаясь постепенно в размерах, этот чудо-город.

12.12. Позади два испанских города Лас Пальмас и Санта-Крус на Канарских островах, через день будет Касабланка.

Пришли в Лас Пальмас рано, поставили нас в центре порта, но довольно далеко идти через весь порт, быстрым шагом минут 20. Порт огромный, недаром говорят, что это самый большой испанский порт. Рядом с кораблем оказался магазин, где продавцы говорят на русском и вывеска на фронтоне тоже на русском. Посмотрели, приценились. Пошли в город искать церковь Святой Анны и вообще старый город. Долго шли по набережной, она широка и прекрасна, справа шоссе и высотные дома, слева песчаные пляжи, стоянка яхт. Набережная выложена красивой плиткой.

Мы шли с час в старый город, и не было конца этой набережной. Потом через переход вышли на небольшую, обсаженную пальмами площадь, а затем на торговую, увешанную рождественскими гирляндами улицу, тоже выложенную гранитными плитками, и главное — для пешеходов. Справа и слева сплошь магазины. Среди прочего на небольшой подставке стоял человек-статуя, весь белый — и голова, и лицо, и одежда. Стоял неподвижно, рядом шапка с монетами. Я сначала подумал, что ловко сделана статуя — кинешь монетку, и поза тотчас изменится. Когда возвращались, он курил и собирал шмотки в баул.

По этой прекрасной улочке и вышли к площади Святой Анны и кафедральному собору. Побродили по узким улочкам старого города, заходя во все дворики, открытые и очень живописные. Вышли к церкви Святого Антония, где молился Колумб перед отплытием в Америку, заглянули в его музей, что напротив, внутри которого очень здорово — сад в центре, колодец древний, красный попугай и туалет. Старые города везде хорошо смотрятся, они прибраны, миниатюрны площади, кривые улочки, красочные фасады. Внутренние дворики, все разные, почти в каждом доме, они спасают от дневной жары.

В Санта-Крус пришли утром на следующий день и пришвартовались близко от города. Погода что надо. После завтрака пошли в город. Как всегда, нахожу лавку «Информация» и набираю проспекты и карты. От небольшой площади у порта торговая улица идет немножко в гору в центр, где площадь с фонтанчиком. Город очень зеленый и красивый. Одна из площадей вся — скамейки, фонтан, мостовая — выложена из цветной голубой керамической плитки, даже урны. И все целое. Рядом маленькая церквушка. Вышли к горке, на которой видны сквозь зелень виллы, и полезли наверх. Вот красота. Все виллы разные, вписаны в холм, кругом деревья и цветы, в некоторых бассейны. Здорово они освоили пустую гору и строят дальше, дорога уходит куда-то вверх. Расчищают площадки, землю завозят и строят очень разные и приятные сооружения.

Спустились в парк, небольшой и уютный. Много фонтанов, большие деревья. Долго бродили по прекрасному городу. А здесь все города такие — красочные, спокойные, разумно сконструированные, что ли, где действительно все для человека, красивые и чистые фасады, фонтаны, пешеходные улицы, магазины на всех первых этажах, и глаз не оторвать от разнообразных витрин. Это все прекрасные декорации к разумному спектаклю под названием жизнь.

Отплывали в восемь вечера, поэтому после ужина сидели на палубе, любуясь видом тающего в дымке города. Жаль только, что не было экскурсии в ботанический сад, где в центре острова рядом с высокой горой в 3700 м растет трехтысячелетнее дерево.

17.12. Трое суток плыли до Мальты. Жизнь, размеренная по часам, завтрак, обед, ужин, занятия английским, иногда лекции, палуба, бассейн, книги, кино, вечером музсалон. Кругом волны, иногда видны берега, редко проплывает корабль, восходы, закаты. В один из вечеров организовали вечер самодеятельности, и я пел тоже.

Утром подплывали к Мальте в пристань Ла-Валетты. В узкой бухте корабль мастерски развернулся и пристал левым бортом, ровно в 8. После завтрака экскурсия — сначала на автобусе в горку до верхней смотровой площадки, потом пешком по центру.

Город необыкновенно компактный, красивый, тоже и дворец, и музей одновременно. Небольшой центр приблизительно 1 километр на 1,5. Как тут умудрились столько всего настроить? Большие храмы, маленькие уютные площади, крытый рыночек на одной из улиц. Видовая площадка с микросадиком, откуда красочный вид на часть острова и наш корабль. По узким улицам идем к кафедральному собору. Грандиозный собор, купол, стены, кругом скульптура и росписи. На полу около 400 цветных плит, говорят, они и погребальные, но изображения на них столь многоцветны, что этот пол сам по себе одно из чудес. В центре кафедра, слева и справа от нее два органа. Правый предел закрыт решеткой, сквозь которую видна в серебряном окладе икона. Мальтийский орден поначалу зародился в Иерусалиме, откуда его потом изгнали, а суть его — оказание помощи больным и сирым. Старая икона Божьей матери стала главной реликвией. Потом ее подарили Павлу I, который согласился взять Орден и Мальту под свое покровительство. Где сейчас та икона — неизвестно. Эта в соборе тоже святая, но другая все же, есть еще серебряная решетка внутри предела, которую спасли благодаря тому, что когда пришли враги, ее покрасили в черный цвет. У этого предела всегда много молящихся.

Потом, после короткой экскурсии, мы уже бродили сами. Интересна церковь, кажется Святой Барбары, огромный куб, полный воздуха и света, купол наверху как яйцо, очень необычный, пол почему-то цементный, стулья простые. А вообще она как новенькая, мощные розоватые колонны по бокам по 6 штук, очень чистые стены. Видимо, церковь была отреставрирована, а полы настелить не успели. Вечером зашли снова — кончал играть орган, и что-то долго и без бумажки в микрофон говорил мальчик лет 10—11. Рядом с этим собором еще один, посидели в нем, послушали прекрасный орган. На другой стороне города оказался приятный небольшой ботанический сад с экзотическими деревьями и видовой площадкой. В саду огромные кактусы, магнолии, мандариновые и апельсиновые деревья.

Здесь любят мемориальные доски и скульптуры разных деятелей прошлого. В центре красивый пальмовый бульварчик со скульптурами.

Англичане отвоевали остров у Наполеона и предоставили ему самостоятельность в 1964 году. Он и расцвел. Спустившись с горки на пирс к обеду, обнаружил разгул всяческого ченча, толкучку, в которой все продавали или меняли — аппараты, бритвы, водку, матрешек, куртки, готовальни. Местные продавали кофе, соки и конфеты за валюту. Такой толчок у корабля я вообще видел впервые. Мы потолкались немного и снова пошли в центр. Просто гуляли. Здесь, оказывается в этот день, хотя и был вторник, начало празднования (за неделю!) Рождества Христова. Все улицы в гирляндах, очень нарядные, светятся, играют и переливаются разными огнями. На каждой улице свой вид гирлянды, на небольшой площади на помосте дают представление, полно народу. Выступают и дети. Девочки в красных накидках то поют, то покачиваются под музыку, в руках горят свечи. Долго слушали и смотрели, уходили, возвращались. Вот так бы везде и всегда — каждый день сделать праздником. Жаль было расставаться с этим замечательным городом.

21.12. Вчера целый день провели в Стамбуле. И хотя экскурсии не было, мы сами побывали везде — и в Айя-София, и в Голубой мечети, и в Топ-Капе. В порту с лодок продавали рыбу, и это было очень красочно, недалеко от корабля наши устроили свой рыночек — икра, водка, матрешки и прочее. После праздничного ужина еще немного погуляли по набережной, по мосту через бухту Золотой Рог, где сбоку двухэтажного моста пешеходная дорожка и много мелких ресторанчиков, и попрощались на верхней палубе с городом и силуэтами мечетей, погружаемых во тьму ночи.

Завтра утром будет Одесса, поезд на Москву и домой. Черное море немного бурлит, ветрено и уже холодно. Впереди неизвестность — распался Союз, ожидается повышение цен, прочие напасти, позади — замечательное путешествие в другой мир, счастливый мир, с прекрасными странами и городами.


По Святой Земле. Апрель 1993 г.

12.04. Сбывается старая затаенная мечта побывать на Святой земле, посмотреть Иерусалим.

Адресов и телефонов набралось много. Как всегда, надавали писем и посылок. Вначале была идея просто посмотреть страну, но остановиться было не у кого. И тогда я начал обзванивать разных знакомых, постепенно обрастая телефонами и именами.

Как всегда, кое-что удалось почитать, разными справочниками и картами обзавелся. На месте пригодятся.

Самолет пошел на снижение, внизу Средиземное море, холмы, зелень, дороги, дома. Аэропорт. Солнечно и тепло. Как кругом красиво, аэропорт замечательный. Заполнили карточки, у стойки их отобрали, поставили штамп в паспорте, наши вещи уже на ленте, забираем, кладем на откуда-то взявшуюся тележку и вместе с остальными катим на выход. Народу много — и прибывших (только из России чуть не три самолета), и встречающих. Все разделены решеткой. Идем как на демонстрации. За решеткой стоят встречающие, машут руками, цветами, на выходе обнимают, целуют. У всех приподнятое весеннее настроение. А вот и нас встречают — Софья Иосифовна и Лена. Они узнали нас. Лена на машине, она провожала своего мужа Борю на наш рейс, что очень кстати, ибо автобусы пока не ходят. Так было неожиданно все, красиво — и что мы на Земле Обетованной, и что нас встретили, что я в первую минуту расчувствовался, и слезы подступили к глазам.

Подвезли нашу тележку с вещами к машине, погрузили вещи в багажник и поехали. Вокруг цветники, редкие пальмы, легковушки снуют, прекрасные дороги, чистое голубое небо. Через полчаса приехали в город Холон.

Наверху всех домов, больших и маленьких, установлены нагреватели с баками на каждую квартиру. Это не очень красиво, но зато какая экономия электроэнергии, почти постоянно горячая вода. По нагревательным тонким трубам течет вода и, нагреваясь в черных змеевиках, попадает в баки, а оттуда в каждую квартиру, если надо. Сначала я думал, что блестящая доска эта собрана из солнечных батарей, а оказалось все проще — просто трубы. На многих крышах — садики и лес телеантенн.

Горю нетерпением посмотреть Тель-Авив, но меня разочаровывают: автобусы пойдут еще не скоро, до центра далеко, как обратно найти дорогу, неясно, да и неудобно сбегать от гостеприимных хозяев. Садимся обедать.

Холон основан в 1933 году как один из пригородов Тель-Авива, основан на песке, ибо «хол» на иврите — песок. Где-то недалеко находится холм Тель-Холон, на котором сохранились остатки древних поселений. Рядом с домом, где мы остановились — синагога, довольно скромная внутри.

Вечером сидим наверху, на открытой веранде. Играем в лото с детьми на шекели. Прохладно, темнеет. Звонит сын Игорь, рассказываем, как доехали, как дела. Потом ужинаем и смотрим телевизор, где много всяких программ, и, что удивительно, две наших российских. Дети с азартом играют в телеигры, девочка мне очень нравится, улыбчивая и молчаливая. Родители Феликса, приятеля Игоря, к которым мы приехали, очень приятные, и мы, сколько позволяет время, не умолкаем.

13.12. Феликс с женой прилетели ночью. Когда все проснулись, знакомимся, завтракаем, рассматриваем привезенные ими из Турции подарки, слушаем рассказы про их тур. Потом Феликс вызывает такси, и около 12-ти едем в гостиницу в Бат-Ям, на набережную. Бат-Ям — это еще один город-пригород, входящий в состав большого Тель-Авива, недалеко от Холона. А вот и море, какое оно голубое! Идем по набережной. В небольшой скромной гостинице нашелся свободный номер с видом на море.

Номер действительно тесноватый, но есть все, что надо, главное тихо, внизу набережная и сразу спуск на пляж. Слышно, как плещется море. И вид на море. Не на какое-нибудь — на Средиземное! Устроившись и разместившись, мы тут же пошли купаться. Было уже три часа дня. Вода оказалась теплой и ласковой, градуса 22—24. Мелкий песочек, много молодежи, ребята играют в какую-то незнакомую игру — отбивают друг у друга мяч деревянными ракетками. Все бы ничего, но шумно от ударов. Накупавшись, даже чуть подзагорев на теплом песочке и жарком солнце, пришли в номер, съели то, что взяли еще из дома, и поехали в город.

Хожу ли, езжу ли по городу, ем ли, пью ли — в душе не проходит чувство восторга. Господи, да неужели же я здесь, о чем давно мечталось, смотрю, дышу, удивляюсь, а впереди еще столько, и главное — Иерусалим! У меня подробная карта Тель-Авива, я примерно представляю, куда мы сейчас едем на автобусе и что я хочу посмотреть. Хорошо ходить, зная где находишься, впрочем, и не зная где, а просто так, тоже неплохо. Начали с центра, дошли до набережной, прошли ее всю, проводили солнце, которое большим огненным шаром село прямо в море. Набережная чудная, вдоль нее большие красивые отели, беседки, скамейки, полно гуляющих, всюду русская речь, справа внизу тянется песчаный пляж. Может быть, лучшая набережная из виденных мной. Купили яблок и помидор, перекусили, побродили до 9-ти вечера, покружив еще в центре.

Великолепен торговый центр Дизенгофф. Огромный, многоэтажный, с эскалаторами, кафе. Недалеко от него над маленькой площадью построен как бы купол для пешеходов и садик, и фонтан в центре. Полно гуляющих, детей, открыты лавки, мороженое ста сортов кругом, да какое вкусное, все залито светом, нарядно и празднично. Прелестный город! Нашли остановку своего автобуса и уехали домой. За открытым окном номера шумит море, уже поздно, час ночи.

14.12. Отель наш назывался BIA MARIS. Хотя дом пятиэтажный, но отель занимает всего один этаж — второй, один небольшой коридор и холл, номеров примерно 16—20.

Нам повезло, что окно номера выходит на море: слышно, как оно постоянно плещется, дышит. Просыпаюсь я часов в 6, уже светло, на берегу по кромке ходят, бегают, купаются. И я вышел, спустился по лесенке на пляж, побегал с полчаса, размялся. Чистая теплая вода, мелкий песочек, как в Каукси. Потом душ, а в 8 надо быть в холле, где уже накрыт столик и нас кормят завтраком, который входит в стоимость номера. Кстати, стоимость номера с завтраком 40 долларов в сутки на двоих. Это совсем не дорого. И без всякой брони. В первый день мы заплатили за один день, в конце пребывания нам выписали счет за остальные.

Помню похожую ситуацию в Париже, когда, нагулявшись, часа в два ночи я прибегал в отель, где лежал мой сосед. Он подвернул ногу на корабле, играя в волейбол, и не пожелал отказаться от поездки в Париж, хотя почти не ходил. Тогда нам в номер негритяночка приносила весьма скромный завтрак — булочку, тюбик масла, джем и кофе. Сейчас завтрак был другим, стол заставлен яствами в изобилии — салат, творог, сметана, яйца, сыр, джем, булка и большой кофейник. Даже прихватывали кое-что и на ужин. Потом идем на часок-другой на море, купаемся — и в путь.

В этот день мы решили посмотреть Яффу. Пошли пешком, это на полдороге до Тель-Авива, шли в общей сложности около часа, не спеша, хотя и через арабские кварталы, закупив разной снеди на обед — апельсины, помидоры, хлеб.

Яффа — небольшой городок, окруженный облезлыми, некрасивыми и грязными кварталами, но сам центр, расположенный на холме, великолепен. Широкая каменная лестница ведет на старинную площадь с собором, в центре — раскопки древнего города. Налево спуск по узким улочкам к аллее, которая идет вдоль моря к ресторанчикам. Можно посидеть на скамеечке, пожевать чего-нибудь, любуясь видом на море и на сверкающую вдали набережную Тель-Авива с высотными отелями. Направо от площади — небольшой холм, на нем парк или сад с мостиками, в центре какая-то белая скульптура, на подстриженной травке сидят парочки, бегают дети. И мы посидели под пальмой, любуясь открывшимся видом. На площади, как и полагается, сувенирные лавки, журналы, в том числе на русском языке, карты, открытки. Но большую часть городка занимают невысокие старинные средневековые дома и каменные кривые улочки. Первые этажи — это сувенирные лавки и небольшие музеи, галерея, мастерские, кафе.

По этому городку можно ходить часами, так он хорош и красочен, заходя во все лавки и галереи. Мы так и делали. Вот как умеют реставрировать, когда захотят и когда есть что. Просто замечательный образец средневековой архитектуры. Я много видел средневековых городов и кварталов, но такого изящного, живописного, уютного не припомню. В садике у белой скульптуры знакомимся с американцами русского происхождения. Они из Лос-Анджелеса, а сюда приехали на экскурсию из Хайфы. «Мы в Израиле первый раз, — говорят они, — и нам очень нравится, но жить хотели бы в Штатах».

В знакомом дешевом супермаркете Бат-Яма покупаем апельсины, яблоки, помидоры, огурцы и длинный белый батон в небольшой лавке-пекарне, который кладут в специальный мешочек. Купаемся, а в 6 вечера ждем гостей, чтобы отдать первую посылку.

Вечером гуляем по набережной, доходим до сохнутовской гостиницы, снаружи очень красивой, в которой поселяют эмигрантов, тех, кому некуда ехать, у кого нет родственников. Они живут здесь в номерах с кухней семьями, иногда довольно долго, учат язык, ищут работу, знакомятся, осматриваются. Вечером не жарко, с одной стороны набережной внизу темнеет полоска пляжа и море, с другой через дорогу — дома, отели, кафе, рестораны, магазины.

Пора подумать о дальнейшем маршруте, и я начинаю звонить из автомата, что на углу напротив гостиницы, и искать дальнейшее прибежище в Иерусалиме. Звонить надо после 10 вечера, когда льготное время. Феликс дал мне магнитную карту и научил ею пользоваться. Телефон в Израиле — одно из чудес. Засовываешь в щель автомата эту карту, на табло высвечивается, сколько осталось времени до конца, набираешь код города, номер, что тоже высвечивается для самопроверки, и по мере разговора видно, как тает время. А еще телефоны-автоматы имеют свои номера. И мне часто говорили собеседники: «Скажите номер вашего телефона-автомата (в номере гостиницы телефона не было), и я вам сейчас перезвоню». Каково?

15.04. С утра до завтрака такое удовольствие побегать босиком по песочку у кромки воды, размяться. Народу немного. Море теплое, зеленоватое, прозрачное, песочек мелкий, днем прогревается, становится горячим. После такого же доброго завтрака идем на пляж. На пляже уже становится много народа, часто слышится русская речь, постоянный стук ракеток. С некоторыми знакомимся. По большей части люди приехали в гости. Один из Ташкента насовсем — «это моя страна». В 10—11 уже жарко, стараемся почаще купаться и не сгореть.

Еще одно здесь маленькое чудо — это такси. Они все радиофицированы. Вызов из гостиницы диспетчеру — и буквально через несколько минут подъезжает машина. Видимо, диспетчер связывается с ближайшим и свободным такси по рации. И дают сдачи до копейки, т. е. до «огорода» (мелкая монета). И счетчик включен, и видно сколько платить.

Феликс решил нас угостить, и привез в «Ущелье Бат-Ям» — роскошный, модерновый ресторан-магазин (обратно за полчаса доходим пешком). Это новый супер-маркет, очень красивый и снаружи и внутри. Построен недавно и, говорят, лучший в Израиле. Выбираем столик в центре и заказываем обед. Грибной суп, салат, пиццу и спагетти, на сладкое кусок торта. Потом осматриваем это замечательное заведение и уходим домой.

Собираемся и уезжаем в город и бродим по Тель-Авиву, по прекрасным улицам и площадям, кружимся по большому кольцу. Все замечательно, улицы очень зеленые, каждый клочок засажен или как-то использован. Деревья в цвету и вообще много цветов. Однако мало, например, в сравнении с Барселоной или Римом, памятников. Там на каждом перекрестке что-нибудь воздвигнуто и архитектура гораздо богаче. Здесь жилые дома внешне почти одинаковы и мало привлекательны архитектурно. Здесь естественно желание как-то бороться с жарким климатом, окна и балконы закрыты раздвижными ставнями. Там, где они раскрыты, видны что-то делающие или читающие хозяева, цветы. Недалеко от проспекта Дизенгоф и Дизенгоф-центра — грандиозного современного сооружения, находится театральная площадь, где расположены несколько театров и концертный зал. Между ними красивый садик, плещется вода, скамейки, несколько старинных огромных деревьев библейского возраста, мостики, лавочки, фонтаны.

Выходим на набережную, отдыхаем. Съедаем фрукты, любуемся на закат. На набережной бродят, бегают, сидят, жуют, прохаживаются. Множество русских, громко обсуждающих свои проблемы. Слева шуршат машины, справа у моря по песочку бегают, играют в мяч, купаются. К вечеру зажигаются фонари. Красиво освещаются отели. Центральная часть Тель-Авива основана в 1909 году в качестве жилого квартала при Яффе, город стал расти после занятия страны англичанами. В Тель-Авиве 14 мая 1948 года состоялось официальное провозглашение государства Израиль.

В переводе Тель-Авив означает «холм новых всходов» и назван в честь библейского еврейского поселения в Вавилонии. Город — центр экономической, коммерческой и финансовой деятельности страны, бывшая столица. Тут полно музеев (главный — музей Эрец Израэль, в него входят Археологический музей, музей истории, музей Алфавита, павильоны стекла, монет, керамики, техники и т.д., а также знаменитый музей Еврейской диаспоры — единственный в мире музей истории еврейского народа, художественные галереи), много библиотек, домов разных писателей, есть музей живописи и скульптуры.

Практически новый город, ему всего 40—45 лет. Удивительно, как за такой срок в пустыне, в таком тяжелом и беспокойном окружении столько понастроили.

Вечером после 9-ти, когда мы уже вернулись, уставшие, в наш отель, звоню по разным телефонам в Иерусалим в поисках жилища. И постепенно созревает план дальнейшего продвижения. Все-таки главное — это Иерусалим, и как здесь ни хорошо, надо ехать дальше. А после Иерусалима последнюю неделю пожить в Хайфе и Нетании, где оставшиеся дни покупаться еще раз и отдохнуть. Мила (дочь школьной подруги Гали) сказала, что ее бывший муж в Иерусалиме согласился нас приютить, и дала его телефон. Он подтвердил, и мы условились еще созвониться, когда определится точное время переезда. Наконец-то дальнейший маршрут прояснился, а то сколько было споров и неясностей. За окном слышно дыхание моря, уже поздно, пора спать.

16.04. Вечером Яффа еще красивее, чем днем. Таинственнее. Горят фонари, допоздна работают лавки и галереи. В конце ХХ века вдруг попадаешь в средневековье, чистенькое, приглаженное, но средневековье. Одно из самых сильных впечатлений — вечерняя Яффа. По легенде, город был построен сыном Ноя Яфетом, отсюда и название. Во времена Соломона Яффа был портом Израильского и Иудейского царств, куда прибывали паломники и репатрианты. Согласно Новому завету, в Яффе жил апостол Петр. Крепостные стены некогда окружали холм, на котором и расположился город. Сейчас это туристский центр с многочисленными художественными ателье, мастерскими, галереями, ресторанами. Мы нашли даже театр.

Вечером гуляем по набережной у нашего отеля. Все залито светом, рекламой, все рестораны открыты, отовсюду звучит музыка, все столики заняты жующей и поющей публикой.

Почти ночь, но по набережной бродят гуляющие, сидят на лавках влюбленные, внизу чернеет широкая лента пляжа и слышно дыхание моря. Веет с него ветерок и прохладно. Чудная набережная, и она строится дальше в сторону Тель-Авива, когда-нибудь с юга до севера Израиля пройдет эта многокилометровая пляжно-песчаная набережная, застроенная отелями, фонтанами, деревьями, цветами, пешеходными дорожками.

Ну почему здесь море везде чистейшее, даже у крупных городов, а в Новороссийске, Одессе, иногда и в Сочи то грязь, то «палочка», то закрывают, то открывают, море стало непохожим на себя, грязного цвета? Под Ленинградом вода стала черная, купаться противно и вообще нельзя, как, впрочем, и в Неве. Мы в России варварски относимся к природе. Почему понадобилось строить гигантский свинокомплекс именно над родниками, питающими водой фонтаны Петергофа, что грозит в ближайшее время вывести их из строя? А бесстыжая дамба, бессмысленная и вредная, да еще оттянувшая на себя силы и средства строителей, которые за это время могли бы построить дороги, жилье, современные овощные базы. Мы у себя в стране только портим все, к чему ни прикоснемся. Наше сельское хозяйство, имея одну из плодороднейших в мире земель, по уровню производства продуктов с 1 гектара где-то на одном из последних мест в мире. А здесь, где и земли-то настоящей кот наплакал, где она красная, глинисто-песчаная, сельское хозяйство — одно из лучших в мире, продумано и реализовано так называемое капельное орошение — во всех садах, парках, просто газонах и цветниках лежат резиновые шланги с отверстиями, по которым, когда нужно, течет вода.

18.04. Едем в Иерусалим. Автобус выбирается из города на скоростное шоссе. Шоссе четырехполосное, разделенное. Кругом леса, новостройки, какие-то виллы-дачи, поля, сады, проезжаем аэропорт.

Перед Иерусалимом красивые ущелья и холмы, город стоит на холмах и возвышениях, поэтому в нем не так жарко. Приехали. Ждем на скамеечке Игоря. Через некоторое время он появляется (сегодня у него рабочий день, он ремонтирует какой-то семье квартиру), высокий, худощавый, со светлыми волосами, и ведет нас на стоянку автобуса № 18 напротив автовокзала, и мы едем к нему домой. Относительно недалеко от центра (6—7 остановок), тихая просторная 3-х комнатная квартира, небольшая кухня с газовой плитой, ванна, туалет, две маленькие комнатки, в одной из которых ночует он, другую отдает нам, большая гостиная и огромный крытый балкон, превращенный в хламовник, но это и его мастерская, где он, по призванию художник, скульптор, по специальности педагог-логопед, в свободное время почти все вечера точит и выпиливает на продажу разные штуковины.

Он дает нам ключ и уезжает на свою халтуру, кратко объяснив, где мы находимся, как найти дом и как доехать до центра. Располагаемся, обедаем и в пять вечера уходим пешком в район центра. Надо до закрытия попасть в Центр советских евреев, где организуются экскурсионные группы по городу и стране, узнать, когда и куда будут на этой неделе экскурсии и как записаться. Улица Штрауса, на которой находится это учреждение, оказалась в центре, рядом со знаменитой пешеходной Бен-Иегуда, улица Георга V и транспортной артерией — улицей Яффо, ведущей к автовокзалу. Кругом идет бойкая торговля, и на улицах, и в магазинчиках, занимающих сплошь все первые этажи. От витрин, красочных и занятных, не оторваться.

Разузнав все, что можно про экскурсии, мы заглянули в буфет и с удивлением уставились на сидящего рядом за столиком бывшего российского артиста В. Никулина. Мы однажды были с ним в одной компании у Смарышевых, его привел тогда В. Глазанов, ленинградский бард, который дружил с артистами театра «Современник». Он почувствовал, что его узнали, встал, поздоровался и поцеловал руку моей жены (не думаю, что он нас вспомнил, та встреча была единственной, и давно, и народу было много на ней разного), чем вверг ее в смущение, ибо рук ей отродясь не целовали. Я решил затеять разговор, раз уж подвернулся такой случай, стал его расспрашивать, как ему тут. Его тут подлечили, он играл в театре, потом с работой стало похуже, ибо плохо с языком. Сейчас выручают иногда гастроли по стране с чтением стихов. Он немного постарел, но большая белая шевелюра, как и раньше, живописна. Мы польстили ему, сказав в общем-то правду, что у нас его еще помнят и любят. Он ответил тем же, добавив, что часто пишет, встречается с приезжающими нашими, и вообще заходите, я здесь частенько бываю.

Побродив по центру, полюбовавшись на пешеходную Бен-Иегуду, где чуть ли не на каждом углу что-нибудь исполняют бывшие наши, где с лотков торгуют всякой мелочевкой и картинами, где неспешно прогуливаются и жуют мороженое, где вообще интересно и живописно, отправились обратно знакомым путем.

Напротив известной гостиницы «Царь Давид» (я не удержался и зашел посмотреть сказочный интерьер внутри) в здании с башней IMCA слышался колокольный звон. Мы долго сидели, слушали, а звуки текли и текли над городом в двух шагах от старого древнего доисторического Иерусалима.

Дома ужинаем, общаемся с Игорем, размещаемся в нашей маленькой комнатке, где половину занимает расстеленный на полу матрац.

19.04. Игорь уходит рано, мы хозяйничаем на кухне, завтракаем и уходим. Идем знакомым путем, проходим садик с ветряной мельницей, и затем по Яффской дороге входим в старый город через Яффские ворота. В руках у меня подробная крупная карта старого города и справочник.

Еврейский квартал старого города, как и другие кварталы, отреставрирован, восстановлен. Сохранены руины нескольких синагог, много жилых домов, узкие каменные улицы, маленькие площади, восстановлена центральная улица римского города Эль Капитолина, превращенная ныне в торговую улицу с художественными салонами и магазинами сувениров.

Мусульманский квартал представляет собой большой крытый восточный базар, чрезвычайно запутанный. В квартале много жилых домов, школ, мечетей. По территории он самый большой.

Армянский квартал включает Армянскую патриархию, монастырь Масличного дерева, ряд церквей, в том числе грандиозную церковь Святого Иакова — кафедральный собор, в музее которого находится коллекция культовых предметов, книг. Интерьер собора один из самых великолепных среди соборов Востока. Вблизи армянского квартала находится древняя сирийская православная церковь Святого Марка, которая, согласно легенде, воздвигнута на месте, где происходила Тайная вечеря. По легенде, трапезная сохранилась. Собор Святого Иакова включает церковь Успения, построенную на месте, считающемся в христианской традиции местом Успения Богородицы.

Христианский квартал включает множество христианских святынь, главная из которых — церковь Гроба Господня. Она представляет собой комплекс из более чем 30-ти помещений и капелл, принадлежащих шести христианским церквам (католической, греческой православной, армянской, сирийской, коптской и эфиопской). Это место распятия и погребения Иисуса (гора Голгофа). Первая церковь была возведена здесь в 325 году по распоряжению императора Константина I. В 614 году она была разрушена персами и восстановлена двадцать лет спустя. Разрушение церкви Гроба Господня арабами стало одной из причин первого крестового похода. Крестоносцы построили новую церковь, которая объединила под одной крышей гору Голгофу и могилу Иисуса. Восстановительные работы после всяких нашествий и пожара начаты в ХIХ веке Греко-православной общиной.

Комплекс включает капеллу царицы Елены, камень, на который положили Иисуса после распятия, небольшую базилику над местом его захоронения и множество других церквей. К церкви Гроба Господня с востока ведет улица, по которой пролегал крестный путь его к Голгофе. Четырнадцать «остановок» напоминают о событиях, происходивших на этом пути, и на месте некоторых из них сооружены церкви и монастыри. На месте, где Иисус был осужден на смерть Понтием Пилатом — крепость Антония; где был подвергнут бичеванию — францисканская капелла Бичевания и капелла Осуждения; на месте, где Святая Вероника подала ему платок, которым он вытер окровавленное лицо, тоже церковь и монастырь; на месте, где Иисус упал во второй раз — францисканская капелла; на месте, где Иисус произнес: «Не плачьте обо мне, но плачьте о себе и о детях ваших», находится греко-православный монастырь Святого Харитония. Много еще и других церквей в старом городе: церковь Благовещения, католическая церковь Святой Анны, расположенная на месте, где, согласно преданию, находился дом, где Анна родила деву Марию, монастырь Александра Невского, церковь Святого Иоанна Крестителя, лютеранская церковь Святого Спасителя и т.д.

И вот через Яффские ворота мы вошли в этот многострадальный город в прекрасный солнечный день. И так не спеша, как бы «начерно», стали просто бродить без особой цели, глядя на то, что происходит вокруг. За воротами маленькая живописная площадь с лавками, магазинами, многоголосьем туристов. Справа развалины дворца Давида, идем мимо по скучной длинной улице армянского квартала до Сионских ворот, за воротами небольшой музей Катастрофы, могила Давида, место, где проходила Тайная вечеря, монастырский сад и цветник, огромный собор с красивыми мраморными интерьерами на месте Успения Марии. Я залез на какую-то крышу, откуда хорошо видны окрестности города.

Потом, пройдя через еврейский квартал, запутались в огромном, кажущемся бесконечным базаре, пока не вышли к церкви Гроба Господня. Небольшая площадь перед ней, скромный вход, а внутри множество гармонично вписанных друг в друга церквей. Справа от входа две лестницы наверх — по одной поднимаются, по другой спускаются — на Голгофу. Наверху две капеллы: римско-католическая и греко-православ-ная, кругом картины с изображением Христа, Марии, люстры, подсвечники, решетки, все начищено, сверкает. Небольшая очередь в нишу, где есть отверстие, куда был вставлен крест Иисуса, окруженное литой серебряной звездой. Нужно согнуться, проползти на коленях несколько шагов по мраморным мозаичным полам, можно сунуть в отверстие руку, можно просто заглянуть. Я не ожидал в этом месте такой роскоши. Внизу, напротив входа в собор, находится камень помазания, на котором лежал снятый с креста Иисус. Многие, став на колени, целуют его.

В центре церкви небольшая часовня над пещерой, где якобы был похоронен Иисус. Она называется Анастазисом, что означает «Воскрешение». Сюда тоже очередь. Монах у входа «регулирует движение». Вначале небольшой «предбанничек», или «передняя». В самой пещере, а она очень маленькая, половину занимает мраморный камень-ложе, обычно помещаются двое-трое. Ждем, когда она освободится, и проходим. Святое место, уже потому, что тут побывало столько разного народа. И гроба-то как такового нет, просто плита, на которой, по преданию, лежал, а потом воскрес Христос. Казнь была в пятницу, в субботу ничего нельзя делать, в воскресенье утром, когда пришли к пещере, обнаружили, что она пуста, а тяжелый камень отодвинут. Все может быть: не исключено, что ученики Христа ночью пришли и перезахоронили его, а потом, чтобы римляне, казнившие Иисуса, не искали его, сами пустили слух о воскресении.

Горят свечи, лампады, еще один монах следит за порядком. Кладу руку на холодный мрамор, склоняю голову. Как бы там ни было, а этот человек заставил полюбить себя чуть не все человечество, свои идеи добра и любви к ближнему. За всю историю человечества никто не придумал ничего лучше. А сколько построено храмов за это время, и каких прекрасных — половина сюжетов искусства посвящены этой теме.

Спускаемся вниз, а потом и еще ниже. Вот ниша, где нашли якобы крест Иисуса. А вот трещина в скале за толстым стеклом. Бывшая гора почти срыта, и на ее месте все это благолепие. Несколько часов провели мы в этом месте. Потом через рынок, по узким кривым улочкам, застроенным тем не менее красивыми храмами и вымощенными гранитом и мрамором, пошли к Стене Плача, но по дороге, плутая, вышли к Храмовой горе, к мусульманским мечетям. У входных ворот охрана, осмотрев наши сумочки и мой рюкзачок на предмет оружия, пропустила нас. Мечети открыты для всех, но нужно купить билет в кассе за 26 шекелей. Мы пожалели денег. Просто погуляли по бывшей горе, где когда-то кипела жизнь, строили и разрушали храмы, а сейчас большой сад и стоят, сверкая на солнце золотой и серебряной головой, две мечети, да прогуливаются группы туристов.

Я сориентировался по карте и вышел точно к Стене Плача. Здесь нас осмотрели уже израильские военные, и по лестнице мы спустились на огромную площадь перед стеной и уселись, разглядывая все, на какой-то бордюр. Теперь можно облегчить мой рюкзак, закусив традиционным батоном, помидорами, яблоками и апельсинами. По очереди, оставляя вещи, ходили каждый к своей стене — справа вход для женщин, слева — для мужчин.

Стена сложена из огромных светлых тесаных глыб, внизу большие щели, куда все засовывают свои записки, обычно с просьбами к Богу, чуть повыше из щелей выбивается травка, колючки. Эта стена, по преданию, осталась от разрушенного храма, хотя мне она показалась просто опорной стеной, окружавшей когда-то Храмовую гору. Стена окружена решеткой с двумя входами. У меня с собой была кипа, которую мне еще в Штатах подарил Юра Френкель. А у кого нет — можно взять перед входом у решетки. В толпе молящихся выделяются ортодоксальные евреи, все в черном, в черных, скрученных штопором пейсах. Они молятся особенно усердно, раскачиваясь. Некоторые сидят на стульях, читают священные книги. Слева в скале огромная пещера, в ней тоже молятся, стоят шкафы с книгами, в глубоком колодце освещается далекое дно и древние стены.

При входе местный раввин, едва владеющий русским, одел на меня еще черную кипу, накрутил на руки черные ленты, предложил прочесть молитву на русском из специальной книжечки. Это было сегодня последнее место, поэтому не торопились, наблюдая за кипящей вокруг жизнью. Потом вышли из Навозных ворот, где когда-то была городская свалка, и пошли вверх вдоль крепостных стен по тропам обратно.

20.04. С утра, наскоро позавтракав, побежали к Навозным (Мусорным) воротам, месту сбора желающих отправиться на пешеходную экскурсию по Масличной горе. Нас повели мимо мечетей через сад к Львиным воротам, выходящим к подножию Масличной (или Елеонской) горы через долину (или ущелье) Кедрона.

Несколько правее от Львиных ворот напротив Золотых на склоне Масличной горы находится древнейшее еврейское кладбище. Согласно еврейской традиции, Мессия войдет в город через эти ворота (которые сейчас наглухо замурованы арабами) и начнется воскресение мертвых и Страшный суд. Поэтому кладбище располагали поближе к этим воротам. Оказывается, здесь захоронения происходят даже сейчас — глубоко религиозные евреи всего мира и Израиля покупают себе здесь места. Наш маршрут по христианским святыням и местам, расположенным на Масличной горе, начался с церкви Гробницы Богоматери над пещерой с могилой Девы Марии, откуда она была взята на небо. Внутри церкви широкая лестница ведет в нижнее подземное помещение, построенное крестоносцами, где похоронен прах королевы Мелисанды.

Идем вверх по дороге к Гефсиманскому саду, который когда-то был частью располагавшегося здесь селения Гефсимания. В те далекие времена сад был большим, здесь находились прессы, на которых из оливок давили масло. Через Гефсиманию проходил Христос в Иерусалим, в садах Гефсимании он отдыхал. Сейчас в небольшом саду сохранились восемь древних олив, возраст которых превышает 2000 лет. Стволы деревьев невысоки, в несколько обхватов, кора по-стариковски в глубоких морщинах. На месте, где когда-то был грот-пещера, в которой молился Христос, и рядом камень, на котором он сидел, когда Иуда пришел поцеловать его, сейчас построен огромный храм (в 1925 году) на месте древнего храма. Храм основан францисканцами, украшен мрамором и золотом. Храм носит название «Базилика мук Христовых». В нем отсутствует дневной свет и нет статуй. Три мозаичные картины на стенах изображают «Гефсиманское моление», «Предание Спасителя», «Взятие Христа под стражу». Перед главным престолом лежит большой природный камень, на котором сидел Христос.

Двенадцать католических стран финансировали постройку храма, он имеет 12 куполов, украшенных гербами этих государств. При храме — небольшой францисканский монастырь. А за его оградой стоит православная церковь Святой Марии Магдалины. Она построена в 1888 году на личные средства императора Александра III в честь святой покровительницы его матери Марии Александровны. Церковь выполнена в стиле московской архитектуры и увенчана семью куполами-луковками. Интерьер отделан мрамором, иконостас также белого мрамора, украшен иконами кисти Верещагина.

Наряду с нашей группой много и других, и одиночных паломников, светит солнце, много цветников, чистые дорожки, хороший вид на старый город. Часто останавливаемся, и наш экскурсовод рассказывает о старом городе и о том, что вокруг нас, о долине Кедрона («а вот в том лесу в долине покончил с собой Иуда»). И все как-то крутится вокруг тех событий двухтысячелетней давности. Как будто ни до, ни после ничего примечательного не было.

Справа от дороги белеют плиты старого еврейского кладбища. Есть и современные захоронения. Например, похоронены здесь защитники еврейского квартала во время войны за Независимость, есть могилы раввинов, могила Бен Иегуды, умершего в 1922 году, и его сына, могилы еврейских просветителей.

Последний пункт нашей пятичасовой экскурсии — маленькая каплевидной формы францисканская церковь «Плача Господня», окруженная небольшим садиком. Церковь занята, пока в нее не пускают, там молится какая-то иностранная группа. Потом она закрывается, но мы успеваем зайти и поглядеть. Названа она так в честь места, где, по преданию, Христос оплакивал будущее разорение Иерусалима. На этом месте стояла церковь византийского периода, слева при входе в церковь сохранилась старинная мозаика. Прежде чем начать спускаться по той же дороге, любуемся прекрасным видом на город и ждем, пока все соберутся. Выше нас не ведут, но рассказывают, что на самой вершине этой горы находится восьмиугольная часовня (она хорошо видна отовсюду из других кварталов города), где, по преданию, Христос вознесся на небо. В часовне лежит камень, оправленный в мрамор, на котором запечатлен след стопы Христа. Часовня почему-то принадлежит мусульманам. Кладка стен часовни относится ко временам крестоносцев. К часовне примыкает женский православный монастырь, основанный в 1903 году вместе с храмом «Вознесения на Елеоне» византийской архитектуры. Интерьер храма украшен ценными иконами. Рядом высится белая колокольня высотой 64 метра — «Русская свеча».

Рядом с этим монастырем еще один — монастырь кармелиток, основанный в конце XIX века. На его территории находится пещера, в которой был найден плоский камень с высеченными на нем словами молитвы «Отче наш» на арамейском языке. Над пещерой воздвигли церковь «Патер Ностер» («Отче наш») в знак первой молитвы, произнесенной Христом перед учениками.

На другом склоне Масличной горы, ближе к вершине, находится ныне арабская деревушка Вифания, рядом с которой расположен православный женский монастырь Святого Лазаря конца XIX века. На этом месте находились дома Лазаря и Симона Прокаженного, а также пещера-гробница Лазаря, из которой он, по преданию, восстал после воскрешения Иисусом. По дороге на Иерихон стоит греческий монастырь с небольшой церковью. В евангельские времена Масличная гора, как и другие окрестности Иерусалима, утопала в зелени пальм и масличных деревьев. И сейчас на склонах гор виднеются сады, деревья, из которых выглядывают маковки церквей, поля.

Спускаемся по той же дороге, проходим Львиные ворота и идем по знаменитой улице Делароса, улице Крестного пути. К нам с Галей присоединились еще две женщины, и мы уже вчетвером идем вверх по этой оживленной узкой улице, заглядывая в мой справочник и карту, пытаясь последовательно находить все остановки Христа, отмеченные всевозможными способами на стенах домов, в том числе номерами. Иногда они легко замечаются, часто найти их непросто, даже с путеводителем. Наверное, с экскурсоводом идти проще, но самим интереснее, обращаешь внимание не только на конкретные места, но и на окружающую жизнь, людей, лавки, стены, храмы. Пройдем же и мы этот путь.

Весь огромный храм Гроба Господня разделен на небольшие притворы, которыми владеют церкви различных религиозных направлений. А участок земли под храмом и вообще принадлежит двум мусульманским семьям, у которых и хранятся ключи от ворот храма. Последняя, четырнадцатая станция — собственно Гроб Господень — представляет собой небольшую купольную часовню из розового мрамора, стоящую посреди храма. Она воздвигнута в 1810 году над пещерой — местом библейского захоронения Христа. Сюда постоянная очередь. Часовня имеет два небольших придела: придел Ангела, где в центре находится фигура ангела, сидящего на гробовом камне, вделанном в мраморную чашу, и собственно гробница, куда ведет узкий и низкий проход, поэтому входящий склоняется в низком поклоне. Гробница освещается лампадами, имеет два метра в длину, полтора в ширину, в ней находится мраморное надгробие.

Постояв, помолившись минуту — другую, выходим и попадаем в греческую церковь, в центре которой стоит большая каменная ваза, символизирующая «центр земли», находящийся в Иерусалиме «Трон патриарха». Против часовни расположен притвор русской православной церкви с алтарем, отделанным золотом и украшенным четырьмя большими иконами московских мастеров. Под Голгофой справа от плиты Помазания, облицованной мрамором, на которую было положено снятое с креста тело Иисуса для умащения ароматическими веществами перед погребением, находится вход в часовню праотца Адама, который, по преданию, жил после изгнания из рая в Иерусалиме и предсказал, что каменное основание Голгофы расколется после распятия. За стеклянным окном часовни виднеется расщелина.

От галереи, идущей вдоль храма, широкая каменная лестница ведет вниз в греческую церковь Святой Елены. В правом углу церкви еще лестница вниз в пещеру Обретения Креста, где мраморная плита обозначает место, где, по преданию, спустя 300 лет нашли крест, на котором был распят Христос. Выйдя из храма, направляемся к Яффским воротам. По дороге удивительное зрелище базара, толпы гуляющего разноязычного народа, еще многих церквей, монастырей (например, церковь Спасителя, церковь Александра Невского, Александрийское подворье, церковь Искупления, церковь Иоанна Крестителя (VIII век), большой греческий ортодоксальный монастырь, монастырь Спасителя ордена францисканцев, духовная семинария Римско-католической патриархии) христианского квартала.

Удивительный город. Это сейчас я сделал такие подробные выписки из путеводителя. Когда ходишь по этим местам, некогда читать подробный путеводитель, вокруг кипит жизнь, хочется ее наблюдать и хоть чуть-чуть участвовать.

Еще есть время погулять по центру, по пешеходной Бен-Егуде. Потом идем домой знакомой дорогой, покупаем снедь, ужинаем, звоним разным знакомым, договариваемся насчет передачи писем, посылок, просто встреч.

21.04. С утра я сбегал в соседний магазинчик за продуктами на день, позавтракали и поехали уже на автобусе к знаменитому и единственному в мире музею Катастрофы — Яд Вашем. Это довольно далеко. Автобус сделал остановку у горы Герцля. Сначала походили по этому холму, зашли в небольшой музей, где находятся экспонаты, связанные с основателями государства Израиль, и в частности с Герцлем — основоположником сионизма, т.е. движения за возвращение евреев на Землю Обетованную. На горе он и похоронен. Здесь же Некрополь президентов Израиля, премьер-министров, например знаменитой Голды Меир, а также большое военное кладбище. Кругом зелень, деревья, цветы, все ухожено, чистые дорожки.

Затем огибаем гору Герцля и идем к Мемориалу, которому всего 35 лет. На небольшой площадке перед ним уже стоят несколько туристских автобусов, дальше все идут пешком. Кругом дорожки, зелень, цветы, скульптуры, несколько павильонов. Идем к главному музейному комплексу. В нем масса залов, рассказывающих и показывающих этапы Катастрофы с 1933 по 1945 год. Фотографии, витражи, макеты, гетто, этапы сопротивления, подлинные вещи, письма, обращения, горы детских ботиночек, очков, зубов, волос, газовые камеры, крематории, концлагеря. В Зале имен на большом экране, сменяя одна другую, возникают фамилии погибших евреев. Тихо играет траурная музыка. Тяжелое впечатление от всего этого.

При входе в административный корпус стоит бронзовый светильник с шестью свечами — символ Мемориала — как память о шести миллионах убиенных людей. В этом здании также располагается национальный институт памяти Катастрофы и Героизма. На территории музея зеленеет аллея «Праведников народов мира», посаженная в честь людей разных национальностей, спасавших евреев от уничтожения. Неподалеку высится обелиск высотой в 12 метров в память евреев, павших в борьбе с фашизмом.

Мы попали также в один из корпусов — в мемориальную синагогу. Построена она в память обо всех разрушенных культовых сооружениях, стены ее напоминают камни Стены Плача, народ толпится у ограды на галерее. После того как закрыли входную дверь, прошел раввин в сопровождении каких-то людей, мне показалось, американской религиозной молодежи, и полчаса шла заупокойная молитва, пели хорошие голоса. Потом мы попали в Мемориальный Сад Детей. Он сделан по идее и на деньги польской семьи Шпигель из США, потерявшей в войну сына Узиэла, в память о всех безвинно погибших детях. Самое высокое, трагичное и печальное сооружение. Круглый зал, в центре до купола какое-то странное сооружение из лампочек и зеркал, все идут друг за другом по узкой галерее вдоль стены и глядят в темноте, как мерцают, загораясь, лампочки, и свет каждой отражается в тысячах зеркал со всех сторон. И на фоне темного, сверкающего блестками и звездочками неба высвечиваются детские лица, звучит негромкая музыка, каждые десять секунд мужской голос в динамиках произносит имя погибшего. Полтора миллиона имен. Потрясенные, мы выходим на яркий свет. Вокруг бродит много экскурсий, привозят детей школьные автобусы.

Возвращаемся в центр и идем в Музей Израиля, что недалеко от Кнессета. Он был открыт в 1965 году. Всего через полтора десятка лет после провозглашения Государства. И какой изумительный музей. Музей строили, одновременно закладывая парк. Кстати, архитектор музея выходец из России А. Мансфель, проектирование парка поручили японцу Исани Нагуши. По территории парка среди деревьев и цветников — дорожки, фонтаны, скульптуры Родена, Майоля, Матисса, Дега, Мура. Здания музея расположены на разных уровнях и соединены стеклянными галереями. Экспозиция огромна и очень интересна. Здесь и история, и древнее, средневековое и современное искусство, есть зал с картинами импрессионистов, Ван-Гога, Шагала, Пикассо, Ренуара, Рембрандта, Модильяни, даже Левитана, есть залы, где проводятся выставки художников. Мы наткнулись внутри здания на небольшой сад-цветник со скульптурами, где можно отдохнуть, посидеть на скамеечке. Здесь есть лекторий, кинотеатр, концертный зал. Очень много древних предметов из раскопок, история техники за последние 100 лет. Много детских залов с игрушками и рисунками. Дня мало, чтобы все рассмотреть как следует.

А еще в парке есть небольшое белокупольное здание — храм Книги. Над землей располагается только полусфера из белого камня, поливаемого водой, чтобы не накалялась на солнце. Узкая лестница ведет вниз в вырубленное в скале помещение, где в центре и по стенам за стеклами листы древних рукописей, оригиналы древних писем, знаменитые кумранские рукописи, подлинный свиток книги пророка Исайи. Внутри постоянная температура и влажность, особое освещение. В случае бомбардировки цилиндр в центре со свитком Исайи опустится вниз в специальное стальное бомбоубежище. Форма купола воспроизводит крышку глиняного сосуда, в котором хранились в пещерах Кумрана на берегу Мертвого моря «Свитки Мертвого моря». Внутри храм Книги выложен местным грубым камнем, имитирующим внутренность кумранской пещеры.

Недалеко от музея находится Кнессет. Мы подошли, узнали из объявления, что четверг единственный день в неделе, когда он открыт для посетителей, наметили завтра приехать. Напротив входа в Кнессет находится большая Менора — пятиметровая, бронзовая с 29-ю барельефами из еврейской истории. Это семиствольный светильник, один из древнейших символов народа Израиля. Менора выполнена скульптором В. Элькалка и подарена английскими парламентариями в 50-х годах. За ней на небольшой возвышенности сад цветов. Минуя сад, выходим к современной высотной гостинице «Шаратон» и снова через центр по улицам Бен Иегуда и Яффской домой. В молодежном центре IMKA попадаем на концерт какого-то ансамбля, поют, танцуют очень неплохо, целый зал молодежи.

22.04. С утра едем в Кнессет, выстаиваем очередь, как обычно, проверка сумочек, рюкзачок в камеру хранения, и через небольшой садик входим в Кнессет. В центре относительно небольшой зал заседаний депутатов в виде полукруга со 120-ю креслами, разделенного на семь секторов. В центре на возвышении кресло спикера, за ним ложа президента, перед ним — кресло главы правительства. Зал круглый, на стенах огромный триптих, посвященный истории евреев с момента Исхода из Египта и до дней Независимости, созданный двенадцатью художниками под руководством Шагала, чтобы депутаты всегда помнили о своем народе. В холле, который примыкает к залу заседаний, развешено несколько грандиозных гобеленов, тоже выполненных по рисункам Шагала. Со стен глядят на нас с фотографий отцы-учредители.

Начиналось это так. Леон Пинскер в 1892 году под впечатлением от очередного погрома написал, что евреи должны иметь свое государство. Многие и до него писали о необходимости возрождения государства Израиль. В 1897 году на Первом сионистском конгрессе журналист из Вены Теодор Герцль изложил подробный план возрождения еврейского государства. Наконец, после второй мировой войны, во время которой было уничтожено 6 миллионов евреев, Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о воссоздании государства Израиль. Хаим Вайцман стал первым президентом страны, а Давид Бен-Гурион — первым главой правительства. Таким трудным, особенно при жестоком арабском сопротивлении, войнах, терроризме, было возрождение. Уникальный исторический опыт — спустя 2 тысячи лет поднимается из пепла казалось бы навсегда разрушенное. Может быть, это и есть некий приход Мессии, но не конкретного Бого-человека, а целого государства. И Золотые замурованные ворота пришла пора разобрать.

23.04. Что объединяет любую нацию? Язык. Разбросанные по миру евреи стали говорить на языке тех государств, где жили. И общий ранее язык исчез. С ним исчезла и нация. Надо было воскресить язык. Нашелся человек, как бывает всегда, когда есть великая цель, Бен Иегуда, который восстановил и моделировал язык. Появились ульпаны — школы изучения языка. Все приехавшие проходят через них. Страна заговорила на древнем языке. И заодно превратила эту землю — пески, солончаки, пустыню — в рай, накормив свой народ и не только свой, построив дороги, пляжи, дома, гостиницы, музеи. И всего за каких-то 40—45 лет. Это второе чудо. Да и университеты, Технион и другие учебные заведения, театры и концертные залы, библиотеки. И этот университет в Иерусалиме не просто коробка, а находится в парке, где все есть, даже свой ботсад. В Штатах, в Бостоне меня водили по трем Университетам. Там тоже учебные корпуса, общежития, библиотеки, церкви, спорткомплексы в парках, поэтому, наверное, и учиться приятнее.

Во второй половине дня мы должны были встретиться с моим старым другом из Рустави — Виктором Гохбергом, приехавшим сюда из Грузии несколько лет назад к дочери, которая тут уже давно. Мы назначили свидание у высотного здания, называемого Мигдал (Городская башня), где находятся банки и другие общественные организации и рядом крупнейший в городе торговый центр Машбир, перед ними небольшой круглый сквер с башенкой с часами в виде часовни. В ожидании прогуливаемся по Бен-Иегуде, заходим в Машбир. А вот и он, все такой же сухонький, живой, но поседевший. Идем пешком по Кинг Джордж, перескакивая с темы на тему. Далее на автобусе едем к нему в Тальпиот, но за несколько остановок выходим, и он показывает нам очередной холм, на склоне которого разбит парк («здесь я часто гуляю с внуком»), откуда открывается прекрасный вид на старый город, Масличную гору, долины между холмами.

Вообще-то название Тальпиот, где он живет, упоминается еще в Библии, в «Песне песней» Соломона. Невдалеке в лесочке виднеется здание Дворца губернатора, где раньше находилась резиденция английского губернатора, а теперь Миссия ООН на Ближнем Востоке. Когда-то, лет 50 назад, здесь была небольшая деревушка, а теперь огромный жилой район, амфитеатром жилых домов спускающийся с окружающих холмов. Дома украшают выступающие друг над другом балкончики, часто превращенные в цветники. Спускаемся по лестнице к нужному кварталу, нас встречают жена Виктора Майя с внуком. Они живут в двухкомнатной квартирке, Майя сидит с внуком, остальные все работают, старшая дочь даже по контракту уехала в Японию. У сына две работы: основная, а еще по вечерам навещает свой магазинчик, свое дело. На накопленные средства строят виллу на побережье. Но тесновато. Квартиру сына сдают, а все ютятся здесь.

Вспоминали нашу жизнь в Рустави, как вместе играли в шахматных турнирах. После того как я вернулся в Ленинград, спустя два счастливых года жизни в Рустави, меня тянуло обратно, я приезжал несколько раз в командировку, останавливаясь в их большой квартире, и они читали мне письма от дочери из Израиля и показывали фото, рассказывали, что их уже столько лет не пускают в гости. Потом, когда их сын служил под Ленинградом, они жили у нас в Сосновой Поляне, навещая его. Сидим в гостиной-холле, ужинаем и смотрим по телеку нашу первую программу, по которой показывают, как Рязанов берет интервью у Ельцина и его семейства.

Стараемся вернуться не очень поздно, ибо завтра рано утром предстоит поездка в Эйлат.

24.04. Утром едем на автобусе до Таханы Мерказит, где напротив огромного здания концертного зала Биньяней а’Ума (Дворец нации) должны ждать автобуса из Тель-Авива, который захватит нас и еще человек пять, которые, как и мы, забронировали в нем себе места на экскурсию. Огромный зрительный зал вмещает более 3000 человек, здесь выступают симфонические оркестры, рок-группы, вообще зарубежные звезды, проводятся музыкальные фестивали, конгрессы, ярмарки. Точно по расписанию подъехал автобус, нам места, чтобы не оказаться в конце, заняли заранее родители Феликса, узнав, что и мы едем этим автобусом в Эйлат.

До чего бывает приятно, когда от тебя мало что зависит, когда тебя везут, кормят, селят в гостинице, рассказывают и развлекают. В салоне прохладно, играет музыка, и экскурсовод рассказывает о тех местах, где мы проезжаем, иногда останавливаемся на полчасика либо у бедуинской юрты, при которой выстроили небольшой магазинчик и кафе, либо на одном из холмов, с которого, если посмотреть вниз, виден прилепившийся к горе монастырь, а внизу шумит невесть откуда взявшаяся речка (на самом деле это старинный водовод). Монастырь очень красиво вписан в склон горы, основан в VI веке н.э., был разрушен персами и восстановлен в XIX веке, носит имя Святого Георгия, здесь его захоронение и пещера пророка Илии.

Спускаемся, едем в сторону Иерихона и сворачиваем вправо к Мертвому морю. Иерихон древнейший город. По библейским сказаниям, евреи после исхода из Египта под руководством Моисея поселились в Иудейских горах на северо-востоке от Иерусалима. Библия говорит, что Моисей умер в земле Моавитянской, но точное место его захоронения неизвестно, хотя недалеко от Иерихона в XIII веке построили мечеть Неби Муса (по-арабски пророк Моисей), где, согласно мусульманским верованиям, погребен Моисей. После смерти Моисея евреи под водительством Иисуса Навина стали расселяться по всей территории будущего Израиля. Легенда гласит, что они окружили стены Иерихона, и однажды Иисус Навин вышел из шатра и приказал как можно громче трубить в трубы, предварительно подкопав под их отвлекающий шум крепостные стены. И стены, не выдержав акустической волны, созданной криками людей и звуками труб, рухнули. С тех пор выражение «труба иерихона» употребляется по отношению к чересчур громко говорящему. В городе находится «Гора искушения», на которой, по преданию, после крещения молился и постился Христос, искушаемый дьяволом. В греческом Монастыре Искушения есть пещера, в которой укрывался Христос во время поста. Сейчас на этом месте часовня. В 10 км от города через реку Иордан есть мост Алленби, выходящий в Иорданию.

И вот мы едем вдоль Мертвого моря. Оно сверкает слева, а справа от шоссе тянется гряда безлесых гор, виднеются ущелья, цвет гор желто-коричневый, моря — синий. По дороге экскурсовод показывает место в горах, где не так давно в пещере случайно нашли ныне знаменитые кумранские рукописи эпохи царя Ирода, известные как «Свитки Мертвого моря». Потом была остановка у небольшого парфюмерного предприятия, изготавливающего из солей и целебных грязей этих мест много приятно пахнущих штучек. Здесь же нам рассказали обо всей продукции, показали минут на 10 фильм. Тут же небольшой музей и магазин, где все можно купить. Это место знаменито своей продукцией не только в Израиле.

Спустя еще полчаса подъехали к какому-то курортному месту, где расположены гостиницы, санатории, цивилизованные пляжи, и сделали остановку на полтора часа. И все, и мы тоже, бросились на пляж. Картинки, когда люди лежат в воде и читают газету, ожили. Мы стали проделывать то же самое. Забавно, но лежа на животе плавать трудно, выгибает, а на спине подгребаешь руками от берега к берегу, или просто лежишь. Вода очень соленая, поэтому на пляже полно грибков-душей, где тотчас после купания можно обмыться. И даже здесь все продумано. Нажмешь на рычаг, польется вода сверху секунд 10—15, потом сама отключается из экономии, а то люди обычно забывают закрывать кран или ленятся; если не успел обмыться, можно нажать еще раз. Торопимся искупаться несколько раз, чтобы еще успеть перекусить.

Из справочника узнаем, что Мертвое море является уникальным феноменом природы. Это самая глубокая впадина на земном шаре и на 400 метров ниже уровня Средиземного моря. Концентрация солей брома, калия, хлора и магния так велика, что море безжизненно, его длина 76 км, ширина 17 км. Построены заводы по производству химудобрений, продукция идет и на экспорт. Здесь же и лечебница с целебными грязями. Рядом много исторических мест. Заповедник Эйн Геди, находящийся в глубоком каньоне, по дну которого между скал и бамбуковых зарослей тропа ведет к колодцу Давида, который представляет собой красивый грот, куда падает водопад. Стены каньона изрыты пещерами, в одной из них скрывался Давид от гнева Саула.

И, наконец, Масада — мощная крепость, расположенная на вершине огромной скалы. Благодаря ее неприступности царь Ирод воздвиг здесь крепость с 37-ю башнями и царским дворцом. Нашли здесь и воду. И выстроили баню и 12 бассейнов для хранения воды. Подняться на развалины крепости можно по тропе, можно и на фуникулере. Я безуспешно пытался договориться об остановке здесь на часок, чтобы посмотреть крепость, но не получилось, не успеваем в Эйлат. Масада для еврейского народа стала символом героизма и самоотверженности, символом свободы. После падения и разрушения Иерусалима римляне два года боролись с небольшим гарнизоном, укрывшимся в этой крепости. Но когда римские легионеры ворвались в крепость, то увидели всех защитников мертвыми (более 900 человек) — они предпочли смерть (самоубийство), но не сдачу. Сейчас наверху после археологических раскопок и реставрации находится музей под открытым небом.

Едем дальше, слева нам показали кибуц у самого моря — домики, деревья, сады, потом пошли соляные столбы, айсберги из соли, разработки, ползающие бульдозеры. Потом дорога ушла от моря вправо, сделали еще одну остановку у какого-то специально построенного оазиса, тоже кибуца, где под соломенными крышами разместился целый комплекс развлечений, столовая, магазинчик, даже минизоопарк, игротека. Просто молодцы. Дальше едем через пустыню Негев, каменистую, безлесую, холмы красноватого цвета вокруг и лента шоссе. Часам к четырем приезжаем в Эйлат — город на берегу Красного моря, самая южная точка страны. Размещаемся в гостинице и, пока до ужина есть часа два, бежим на пляж купаться. Песочек, вода теплая, синяя, чистая, прозрачная. В заливе кипит жизнь — яхты, серфинги, даже парашютисты за катерами. Идем мимо аэропорта, который в центре города, около пляжа, возможно, оттого, что рядом холмы и больше негде разместиться, да и граница рядом, да не одна, а две — с Иорданией и Египтом.

У нас небольшой уютный номер, как везде — две кровати, столик, шкаф и туалет с душем. Подошел наш автобус, и повезли в ресторан на ужин. За общим столом на втором этаже разместилась вся группа. Ужин был весьма кстати, кроме того, он был просто блестящ. Но этого мало, после ужина нас опять повозили по городу и привезли к границе с Египтом, а потом минут на 40 остановились у недавно построенной гостиницы «Принцесс». Таких роскошных гостиниц поискать. Кругом мрамор, цветы, водопадики, пальмы, большие холлы, лифты, магазинчики, картины, небольшой экзотический сад с бассейном. И рядом море. Снаружи подсвеченное, это сооружение, вписанное в гору, кажется сказочным и нереальным. Потом нас повезли домой, было уже поздно, но мне хотелось пройтись по набережной, полюбоваться вечерним Эйлатом, и я сошел в центре, ибо завтра часов в 15—16 отъезд обратно и вечера уже не будет.

Иду по дорожке вдоль моря, слева разнообразные отели, справа море плещется, открыты лавки и магазинчики, игротеки, полно гуляющих, вот мостик через лагуну с яхтами, вот пешеходная тропа, где можно идти, не боясь автомобилей. Здания подсвечиваются, горят фонари. Славно. Поражаешься, как из ничего можно сделать прекрасное. И сразу, чтобы потом не переделывать. Между прочим, много строят еще. Вообще Эйлат считается международным курортом. Из справочника следует, что Эйлат очень древний город, находится на берегу Эйлатского (Аккабского) залива, являющегося частью Красного моря. Окружен горами Эдомскими, Мидиана и Синая, окрашенными природой в разные цвета. В двух десятках километров — знаменитые «Соломоновы столбы», это грандиозный каньон с 50-метровыми столбами из известняковых пород причудливой формы. Есть следы храма, датируемого XIII веком до н.э., временем исхода евреев из Египта. В те времена здесь добывали медь и плавили в печах. Климат Эйлата курортный, температура воды не ниже 220 С, море немного солонее Средиземного из-за большой испаряемости, много экзотических рыб и кораллов.

Пешком вернулся в гостиницу, было уже поздно.

25.04. Утром был завтрак в виде шведского стола в буфете при гостинице. Масса вкусных вещей, ешь что и сколько хочешь. Потом автобусная экскурсия на фабрику, где гранят камни и изготавливают различные драгоценности. При фабрике музей. Нас провели по музею и все показали, потом в магазинчик, где все это продается. Все, естественно, накупили сувениров. А потом было самое интересное — нас повезли в Морской музей — Аквариум. Очень красочное сооружение даже внешне. Но самое удивительное, что отличает его от других аквариумов в других странах, это подводная часть, где за прозрачными стеклами наблюдаем, переходя по кругу, за подводной жизнью сказочных рыб, находящихся в естественной среде обитания. Наверху этого огромного поплавка аквариумы уже искусственные, а рыбки такие же экзотические, глаз не оторвать.

Есть еще один аквариум, где темно, но светятся, как экраны телевизоров, стекла с красивыми рыбками, есть аквариумы под открытым небом с большими рыбами, черепахами. Хорошо все спланировано, буквально на пятачке и аквариумы, и магазинчики, и садик с цветами, и пальмы.

26.04. Удивительно, как в этих местах, несмотря на всякое неспокойство, на бесконечные войны, сохранились, отстроились и живут все эти бессчетные храмы, так же, кстати, как и в других странах — Испании, Италии, Франции. Только в России, собственными силами, самими, без всякой нужды, в 20-е, 30-е и особенно, как это ни странно, в эпоху Хрущева были уничтожены десятки, если не сотни тысяч православных и других храмов или они превращены в склады, в тюрьмы. Не от этого ли у нас еще и общая разруха? Это коммунистическая мораль выпестовала и удивительно легко расправилась с колоссальным трудом собственного народа, построившего все это и украсившего.

В Вифлееме в одной из скал пастухами была вырублена пещера под названием «Вертеп», в которой и родился Христос. Это место считается одной из христианских святынь. Над пещерой воздвигнут храм Рождества VI века. В храме богатый позолоченный алтарь с роскошным иконостасом. У алтаря есть лестница, ведущая в пещеру Рождества. Пещера площадью 32 м2, сейчас отделана мрамором. В неглубокой нише устроен небольшой алтарь, пред которым горят десятки свечей. В пол вделана звезда, под ней надпись на латыни: «Здесь Девою Марией рожден Иисус Христос». В нескольких шагах от звезды три ступеньки ведут вниз в грот, где находятся ясли Христовы — небольшая ниша в стене грота, куда Богоматерь положила сына. В Вифлееме есть еще греческий монастырь, основанный византийцами в VI веке на месте питьевого колодца Давида, а также францисканская церковь.

27.04. Утром собрались, позавтракали, простились с Игорем и поехали в Тахану Мерказит и потом в Хайфу через Тель-Авив и вдоль моря по скоростному шоссе. Устроились в квартире своего дальнего родственника Лени.

28.04. С утра едем в Акко. Пока едем, смотрим в путеводитель. Город упоминается даже в Библии. Его захватывали то одни, то другие завоеватели. Маккавеи воевали с греками, Бар-Кохба с римлянами, крестоносцы с арабами, Ричард Львиное Сердце отвоевал его у неверных, после чего Акко стал столицей крестоносцев. Потом его захватили мамелюки и вырезали живших здесь с незапамятных времен евреев и поселившихся в I веке христиан. В годы правления оттоманского губернатора Джазара (1775—1804 годы) Акко отстроился, были вновь возведены городские стены и построена цитадель. В 1799 году войска Наполеона не смогли взять город. века власть переходит к англичанам, и лишь в последнее время воцарился мир, город стал туристским центром, стали возводить жилье, сейчас численность населения более 40 тысяч. Основные достопримечательности находятся в старом городе, где до сих пор живут арабские семьи.

От автостанции мы по улочке вышли к морю и, свернув налево, попали в крепость. Со стороны моря тянулась крепостная стена с бойницами, с площадками для пушек. Мы попали на большую площадь с красивыми зданиями монастыря Святого Франциска, с Караван-сараем, с колоннами и уходящими в глубь старого города узкими улочками. Потом мы пошли вдоль берега и попали в рыболовецкую гавань, где стоят яхты, а на пирсе торгуют только что выловленной рыбой, тут же приятные ресторанчики.

Дальше начинался восточный арабский город — кривые улочки, средневековье, небольшие площади, базар, лавки ремесленников, мастерские. И тут нам повезло, мы наткнулись на русскоязычную группу. Это привезли на экскурсию недавно приехавших бывших наших. Познакомились с некоторыми и разговорились. Жаль, я всегда забываю подробности разговоров, так уж устроена моя архитектурно-географи-ческая память, но было интересно их расспрашивать о том, как им здесь, хотя они и приехали недавно, с полгода, и в основном учили язык. Нам повезло с экскурсией, ибо одни мы могли и не найти музеев (тем более бесплатно) и грандиозного города крестоносцев, что здесь располагался. Он сейчас отреставрирован и открыт. Удивительно сохранился этот огромный город почти под землей. Из каменных блоков построены большущие сводчатые залы, в одном из которых сейчас устраиваются концерты, сохранился даже «Рыцарский зал» в первозданном виде, есть знаменитая крипта — сводчатый зал для торжественных приемов и церемоний, из него идем по узкому, темному и длинному подземному переходу. Здесь же экспозиция находок, обнаруженных при раскопках «Города крестоносцев».

Выйдя из прохладного подземелья наружу, попадаем в арабскую часть города с турецкими банями, где сейчас находится экспозиция городского музея, выходим к мечети Джазара на большую широкую торговую улицу, упирающуюся в ворота крепости. Мечеть большая (третья после Иерусалимских), красивая, окружена небольшим приятным тенистым садом с фонтаном и крытой колоннадой. Внутри мечеть расписана, на полу персидские ковры. Здесь же гробница Джазара. Очень приятное впечатление остается от Акко, но надо ехать, у нас еще в программе Хайфа.

Хайфа расположена на склоне горы и на самой горе Кармель, спускающейся амфитеатром к узкой ровной полоске вдоль моря. Горный хребет тянется на 25 км, почвы здесь плодородные, в древности склоны были покрыты виноградниками и садами. И сейчас много зелени, здания хорошо вписываются в многочисленные сады и парки. Далеко от центра, почти за городом находится знаменитый Технион, типа нашего Политехнического, есть и Университет.

В этом месте испокон веков жили люди. Евреи, арабы, римляне. И сейчас много религиозных мест и сооружений. Так, гора считается местом жития Ильи-пророка, откуда он, по преданиям вознесся на небо; римский император Веспасиан приносил на этой горе жертву Юпитеру. На горе много монастырей. Один из них католический ордена кармелитов с XIII века с базиликой в виде креста с большим куполом, под главным алтарем со статуей Богоматери находится пещера Ильи-пророка. Сверху замечательный вид со специальных смотровых площадок на бухту. Идем в сторону Бахаистского храма. На одной из улиц расположен музей японского искусства, в основе которого частная коллекция с 6 тысячами экспонатов одного швейцарского гражданина. Во дворе здания музея устроен «сад камней» в японском стиле. Между прочим, очень часто приходится встречаться с разного рода подарками этой стране — музеи, фонтаны, скульптуры, памятники, даже просто камни в садиках или на перекрестках. Многим хочется сделать что-то хорошее для этой древней многострадальной страны, да и оставить о себе память добрую тоже неплохо. Нашли мы и так называемый «сад скульптур» — небольшой сад под открытым небом, где располагаются 18 бронзовых скульптур работы Урсулы Мальбин. Сюда пришла фотографироваться свадебная пара, я тоже их щелкнул. В садике немного народа, копошатся дети. На скамейке я забыл свой фотоаппарат, а когда вернулся, он был на месте, за ним следила пожилая женщина, гулявшая с внуком. Оказалось, тоже из России, но уехала очень давно, в 1947 году, и ее выдает уже сильный акцент. Все, кто приехал сюда давно, устроены и состоятельны.

Недалеко от этого садика находится знаменитый Бахаистский храм, одна из главных достопримечательностей города. Он находится на территории «Персидских садов». Очень красивый сад, хорошо распланирован, озеленен и весь в цветах. Просто райский сад. Но почему-то разделен дорогой на верхний и нижний. В верхнем виднеется похожее на Парфенон какое-то здание, в нижнем собственно храм. Сад окружен высокой решеткой. Золотокупольный храм — центр религии бахай. Создатель и пророк бахаизма Эль-Бах был казнен в Иране как вероотступник в 1850 году, его могила сейчас здесь, в храме. Его учение — бахаизм — сегодня распространено по миру. Считается, что это учение взяло все лучшее из христианства, иудаизма и ислама. Суть учения выразил ученик и заместитель Эль-Баха Баха-Улла, сказав: «Земля есть страна, а все человечество — ее граждане». Основные заповеди — единый Бог, единое человечество, единая религия, гармония между религией и наукой, отказ от суеверий, догм и предубеждений. Хорошая религия. В принципе все религии хороши, провозглашают примерно одинаковые идеи, непонятно только, откуда берутся войны, ненависть, лагеря. Между прочим, в двух километрах от Акко находятся другие сады — «Бахайские», в которых находятся дом-музей пророка Баха-Уллы и его усыпальница.

Почему такое разнообразие религий здесь, что нужно было всем завоевателям в этих местах? Ну, Иерусалим ладно, можно понять. А вот, скажем, тот же Акко. В справочнике можно почитать, что люди здесь жили испокон века. Четыре тысячи лет тому назад на этом месте поселились израильтяне (колено Ашера), в 701 году до н.э. город был захвачен ассирийцами, затем в 333 году до н.э. Александром Македонским и назван Птолемандой, во время Иудейской войны (66—73 годы н.э.) римляне оккупировали, убили и выселили его население, потом пришли византийцы, потом персы (614 год), потом арабы, потом в 1140 году — крестоносцы, которые укрепили город и превратили в морскую базу, даже в свою столицу, в 1291 году египетские мамелюки захватили город, разрушили и вырезали население, затем турки в османский период его отстроили, сделав резиденцией своего наместника по Сирии и Палестине, затем пытался захватить Наполеон, потом британцы и, наконец, в 1948 году наступил мир и покой, город стали заселять репатрианты, развивать промышленность. Сейчас это приятный городок во всех отношениях.

Спустившись с горы от этих райских садов по узким улочкам и лестницам, мы вышли к городскому музею и, хотя было уже поздновато, музей еще работал, и мы зашли посмотреть. С нас не взяли денег, приняв за новых эмигрантов, не знающих еще ни слова на иврите. В музее разделы древнего и современного искусства. Потом вышли к фонтану на перекрестке улиц и по улице Герцля пошли не спеша к дому через мост и по лестнице наверх.

29.04. С утра пораньше отправились на Тахану и сели в автобус до Назарета. Назарет — один из святых городов христианства. Это город, где Деве Марии явился ангел с благой вестью, и где жило семейство Христа и он сам до 30 лет. Над пещерой, в которой Марии явился Архангел Гавриил, построен огромный храм Благовещения. К нему мы и спешим. А вообще Назарет как город возник в эпоху Второго храма, когда появились Цфат, Тверия и другие поселения, куда переместился центр еврейства в то время — в Галилею. Сейчас город состоит из двух частей: в старом городе, где расположены все христианские реликвии, живут арабы, в новом, выше на горе — евреи.

Храм Благовещения часто перестраивался, разрушался, пока в 1955 году католики не построили нынешнюю базилику, украшенную произведениями искусства со всего мира. Храм очень почитаем во всем христианском мире и внутри очень красив. Внутри сохранилась скала с пещерой, к которой с нижнего этажа храма ведет лестница в несколько ступеней. Пол и стены пещеры выложены мрамором, внутри беломраморный престол, под которым в полу выложена звезда с надписью: «Здесь слово стало плотью», над престолом изображение «Благовещения» итальянских мастеров, две гранитные колонны отмечают местоположение Марии и Архангела. Здесь Гавриил произнес два ставших впоследствии знаменитыми слова «Аве Мария». Очень красочен главный престол Святого Архангела и огромные полотна, подаренные разными странами, на стенах. Мы уходили и снова возвращались сюда не раз, слушали песнопения внизу у грота и наверху у престола. Прелестен этот собор, храм, церковь или базилика, не знаю, как более правильно. Из нее выход в садик, а оттуда недалеко еще одна церковь — Святого Иосифа, мужа Марии, над предполагаемым местом его плотницкой мастерской. Под храмом тоже сохранилась пещера, куда ведет лестница. Есть здесь и еще церкви: над колодцем, к которому ходила за водой Мария, устроен престол на четырех колоннах, рядом православная церковь Архангела Гавриила. Потом мы с экскурсией, которых тут тьма, прошли по арабскому тесному базару к старинной назаретской синагоге, в которой якобы проповедовал Христос. Рядом маронитская церковь, построенная в память о проповеди Христа, которая начиналась словами: «Дух Господень на мне». Недалеко от маронитской находится католическая церковь на месте дома, в котором Христос, по преданию, вернувшись после своего воскрешения в родной город, в последний раз ел хлеб и пил вино. В старом городе много и мечетей.

Пока на остановке дожидались автобуса, чтобы ехать дальше к Тивериадскому озеру, разговорились с одной нашей эмигранткой, поселившейся в верхнем городе. Долго ждали автобуса и вот едем дальше в Тверию.

Тверия была основана Иродом Антипой в 22 году до н.э. и названа в честь покровителя Ирода римского императора Тиберия. Странные шутки выделывает история с названиями, часто совсем не по заслугам, а просто так, случайно, как, например, Тверия или Америка. Название озера, видимо, тоже связано с этим именем — Тивериадское. Тверия входит в число четырех святых городов Израиля наряду с Иерусалимом, что естественно, Цфатом и Хевроном (ныне арабским). Хеврон считается святым потому, что на его центральной площади находится пещера Мехпела, где похоронены патриарх Авраам, его сын Ицхак, внук Яаков и их жены — Сара, Ревекка и Лея. Кроме того, утверждают, что здесь похоронены Адам и Ева. Сначала над пещерой была синагога, потом последовательно стояли византийская часовня и церковь Святого Авраама, воздвигнутая крестоносцами, потом арабы построили мечеть, которая и действует сегодня. Любопытно, что определенные часы отведены для молений трем религиям. Цфат прославился тем, что в средние века стал духовным центром каббалы (мистического учения в иудаизме, основанного на символическом толковании слов и чисел в Ветхом завете). В средние века в нем поселились евреи, изгнанные из Испании. Сегодня Цфат известен кварталом художников и художественными галереями, древними синагогами, в которых хранятся свитки Торы.

Так вот, Тверия. Она стала после разрушения Второго храма духовным центром страны, здесь заседал Синедрион — высший законодательный и духовный орган страны. В Тверии был завершен Иерусалимский Талмуд, творили многие законоучители и философы. Судьба города сходна с другими — римляне, византийцы, арабы, сельджуки, крестоносцы, турки, мамелюки. Как и большинство городов, она делится на старый и новый город. Старый жмется к озеру. Туда мы и идем от автостанции, переписав расписание на обратный путь. По дороге зашли на базар, купили разной снеди, где, кстати, разговорились с семьей проживающих здесь бывших «наших». Потом прошлись по красивой набережной мимо пляжей, едален, отелей, вышли к крепостной стене и какому-то храму, расположенному в небольшом приятном садике. В храме нашли отдел информации, и я набрал разных карт по стране и городам. Недалеко был цивилизованный пляж, на котором еще почему-то не начали брать за вход, и мы вошли. Травка, песочек, два бассейна, спуски с водой в бассейн, едальни, души — хорошее место. И мы провели там часа два. Хотя вода в огромном озере грязновата, но мне хотелось отметиться, и я поплавал.

По озеру плавают пароходики, в том числе экскурсионные. Оно имеет много названий — Кинерет, Тивериадское, Галилейское, Геннисаретское. Его длина 21 км, ширина 12 км, глубина до 48 м. Здесь тоже было много событий, связанных с именем Христа — он ходил по воде, как посуху, прекращал бурю, накормил пятью хлебами и двумя рыбами толпу голодных, возвел апостола Петра в сан первосвященника, произнес Нагорную проповедь, исцелил слепого и бесноватого. Все эти места отмечены монастырями и другими храмами. Ныне озеро является основным водохранилищем страны, из него по водопроводу питается водой все население и земля. В озеро впадает река Иордан, берущая начало в горах Хермона и вытекает из озера в Мертвое море. Удивительно, как одна относительно небольшая река питает водой целую страну. Наверное, еще используются и подземные источники и опреснители морской воды. В большом бассейне вода мало что чистая и теплая, еще время от времени включают искусственные волны. Это любопытно. Дети съезжают с горок и плавают на мелководье.

Потом прошли немного вдоль озера по дороге. Слева у озера тянутся пляжи, дома отдыха, сады, справа большое старинное кладбище. На берегу имеются горячие минеральные источники и много водолечебниц. Тверия город-курорт. Вдоль озера много киббуцев, есть даже крокодилий питомник, но нам до него не добраться. Время подходит к концу, возвращаемся тем же путем и на предпоследнем автобусе уезжаем в Хайфу.

30.04. Приятель Лени отвозит нас утром в Тахану, и мы уезжаем к нашему последнему пристанищу — Нетании. Приезжаем, звоним и оказываемся в квартире моей двоюродной сестры Мии. Осталось три дня с половиной, три ночи, ничего осматривать больше не надо, будем отдыхать, загорать и купаться. Что мы и делаем. Покормившись, наговорившись, уходим пешком в центр города. Городок небольшой, очень приятный, в центре все, что надо для жизни — автостанция, базар, магазины, замечательная набережная и прекрасный пляж с мелким желтым песочком.

Из справочника следует, что город назван в честь американского филантропа Натана Штрауса (кстати, в Иерусалиме улица, где находится Еврейский центр информации, именно Штрауса). Город является центром цитрусовых и вообще курортный. Погуляли, покупались, городок очень понравился, вернулись, чтоб не очень поздно в первый день. Нас встречал на автостанции и отвез к Мие брат Яши Козловского, которому я привез письмо. Он спросил, чего мне хотелось бы, я говорю, что хотелось бы Кесарию посмотреть, и получил согласие на воскресенье, когда в Израиле, как известно, рабочий день, он заедет после работы и отвезет, тут недалеко.

Мия с дочкой и двумя внуками жили под Минском, дочка работала учителем музыки, сама Мия очень тонкая и художественная натура, всегда играла в самодеятельных театрах, рисовала и вышивала цветными нитками картины. Мальчики ходили в школу. Сначала все было нормально, хотя и жили трудно. Потом детей стали дразнить «жидами», иногда младшего бить. Стали искать выход, хотели куда-нибудь переехать, но в наших условиях это безнадежно. И пришла идея уехать, нашли дальнего родственника, он вызвал, так и оказались здесь. Квартирка маленькая, стандартная — маленькая кухня, холл-гостиная, две комнатки-спальни. Тихое место. Здесь тоже трудно, но дела идут, дети в школе. Лара как-то устроена, учится и работает. Мия занята общественной работой, продолжает вышивать картины, на ней и дела хозяйственные, получает, как и все, пенсию в 600 шекелей, квартира оплачивается общиной.

Когда дети заснули, мы долго сидели с Мией, вспоминали блокаду, наших родителей. Ее мама врач, мой отец бухгалтер. Он очень любил музыку, играл на скрипке и пианино. Миина мама и мой отец — брат и сестра — погибли в блокаду. Наша общая бабушка, тоже умершая в блокаду, была дочерью раввина из хорошего рода, ее звали Берлин Сара Борисовна, дедушка имел фамилию Гинзбург.

01.05. В этот день не было ничего особенного, мы отдыхали, гуляли по городу и набережной, много купались, прикидывали, что купить для дома. На пляже было ветрено, море волновалось, но по волнам скользили серфинги и моторы, очень популярные, кстати, взятые напрокат здесь же на пляжах. Пляжи везде хорошо оснащены, можно взять напрокат все, что захочется, поесть, попить, помыться под душем, склоны от набережной до пляжа зеленые, в цветах, ухоженные, как и все здесь. На площади перед главным спуском на пляж в центре большой фонтан, полукругом отели, рестораны, магазинчики, стоят столики на тротуаре, торгуют мороженым, гуляют явно спокойные, счастливые люди. Я заглянул в небольшой отель на этой площади поинтересоваться, есть ли места и почем может быть номер. Свободные места были, номер на ночь на двоих 40 долларов, если на 5 и более дней, то и дешевле.

Прекрасна набережная на высоком берегу, пешеходная дорожка, аттракционы для детей, много клумб с цветами, большие и разнообразные красивые отели. Когда-нибудь вся территория от юга до севера страны будет сплошь пляжно-отельной, обустроенной. Сейчас, правда, строительство несколько приостановилось. Разнорабочих и строителей набирали из арабского населения, привозили их на автобусах из мест проживания, потом увозили обратно, и так ежедневно. Потом эти строители стали терроризировать местных, кого-то убили, восстала общественность, с ними расторгли договор, остановились стройки. И тем плохо, нет заработков, и этим. Так появилась работа для эмигрантов, и некоторые из них работают строителями, хотя приезжают сюда в основном квалифицированные врачи, инженеры, музыканты.

02.05. С утра то же, как и вчера, пляж, купание. Потом на оставшиеся шекели покупаем, что наметили, оставив на завтрашний последний день самую малость. Мия отвезла нас в две лавки, куда люди сдают свои ненужные вещи, которые потом за крохотную цену отдают репатриантам. Для новых эмигрантов это, конечно, благо, вещи хотя и подержанные, но вполне ничего.

После обеда во второй половине дня к нам заехал Леонид Абрамович Козловский, добрая душа человек, со своим приятелем, и повез смотреть Кесарию, что на север пару десятков км. Город и крепость были построены еще царем Иродом. Как иногда не совпадает имя человека с его делами. Этот Ирод был большим строителем. Он и построил красивый город с крепостью в естественной бухте на участке земли, которую ему отдал кесарь римский Август, и назвал в его честь Кесарией. И здесь была когда-то резиденция Понтия Пилата и других римских прокураторов. Я бы тоже на их месте жил здесь, а не в кипящем котле Иерусалима. 500 лет Кесария была столицей римской провинции, центром христианской культуры. Здесь стоял знаменитый 10-й легион, разрушивший Иерусалим. Сначала персы, а потом арабы все это уничтожили. А потом пришли крестоносцы, а потом в 1291 году все довершил Саладин. Здесь находилась, а потом пропала чаша из цельного изумруда «Святой Грааль», которой, по преданию, пользовался Христос во время Тайной вечери.

Нынешняя Кесария — небольшой курортный поселок, застроенный прекрасными виллами и соседствующий с городом-музеем под открытым небом. Сохранился обнесенный крепостной стеной и рвом город крестоносцев с руинами башен, базилики Святого Павла. Реставрирован сохранившийся амфитеатр II века н.э., где время от времени проводятся фестивали искусств, сохранились несколько статуй на «Улице статуй», ведущей на ипподром.

Севернее Кесарии есть город Зихрон Яаков, являющийся центром виноделия. Он основан в конце ХIХ века и своим процветанием обязан вложившему свои средства барону Ротшильду и назван так в честь отца барона. Ротшильд умер в 1934 году в Париже и пожелал быть похороненным на Святой Земле, что и случилось 20 лет спустя недалеко от города в роскошном парке, заложенном в его честь. Добрые дела не пропадают. Недалеко от этих мест художники образовали свою колонию, превратив пустырь в цветущий сад, и поселились здесь с семьями. В поселке есть художественная галерея, классы живописи, скульптуры, мастерские.

Вечером гуляли по Натании, прощаясь, то был последний вечер, завтра домой.

03.05. С утра собрались, попрощались и поехали на Тахану, купили билеты в аэропорт, и пока Галя сидела на вещах в ожидании автобуса, я сбегал на рынок, накупил всякой снеди — лимонов, апельсинов и прочего, а Галя потом купила огромное красивое полотенце, хоть на стену вешай. Вот и наш автобус.

Аэропорт гудел как растревоженный улей. Пока найдешь свою стойку, очередь, а потом собеседование с переводчиком — что везете, не давал ли кто посылок, и куча других вопросов, но вещи почти ни у кого не открывают, видимо, все на психологии, где были, кто родственники и снова — не взяли ли что-нибудь у посторонних. Потом вдруг команда — всем срочно покинуть аэропорт, вещи оставить. Оказалось, служба обнаружила какую-то ничейную сумку, долго пребывающую без признаков хозяина. Это общее правило действует везде и всюду. Все-таки время от времени обстоятельства напоминают, что враг не дремлет и что он коварен. Так, очень часто виднеются заборы, сетки, огораживающие что-либо, с колючей проволокой и следящими камерами по углам, и не только в аэропорту, на каких-либо военных, а и гражданских объектах. И это единственное, что портит пейзаж.

Перекусили на последние деньги в местной кафешке, а Галя встретилась со специально приехавшей повидаться двоюродной сестрой Женей, с которой не удалась встреча в Натании. Рейс немного задержался, но вот — летим домой, под нами страна, Тель-Авив, Средиземное море. Все.

«Вот, Я соберу их из всех стран, в которые Я изгнал их во гневе Моем и в ярости Моей и в великом негодовании, и возвращу их на место сие, и возвращу их в безопасности».

(Иеремия 32, 37)

«Приму вас, как благовонное курение, когда выведу вас из среды народов и соберу вас из стран, в которых вы рассеяны, и будут светиться вами пред глазами народов. И узнаете, что Я — Господь, когда введу вас в страну Исраэля, в землю, которую Я клятвенно обещал отцам вашим».

(Иехезкель 20, 41-42)

«И будут жить на земле, которую Я дал рабу Моему Яакову, на которой жили отцы ваши, там будут жить они и дети их, и дети детей их во веки веков».

(Иехезкель 37, 25)


Поездка в Швейцарию. Апрель 1996 г.

Город Цюрих расположился очень удобно на берегу огромного Цюрихского озера и вдоль вытекающих из него двух рек — Лиммат и Шиль. Много мостов, в том числе пешеходных, цветников, фонтанчиков, чистые улицы, маленькие изящные площади, но особенно красочны фасады. Какой прелестный город! Несколько старинных соборов протестантских, но бедных внутри, ибо нельзя отвлекаться во время общения с Богом. Один с двумя башнями Гросмюнстер, очень старый 1100-1250 гг., другой Фраумюнстер (заложен в 853 году, строился в ХIII — ХIV веках) с фресками Шагала, готическая церковь Вассеркирхе (ХV век) и др.

Правая часть города состоит из холмов, на которых расположился Университет, виллы, красивые тихие улочки, деревья в цвету, отели, коттеджи, чистые дороги. На некоторых смотровых площадках с высоты замечателен вид на город. Мне он сразу понравился — уютный, красивый, какой-то праздничный. Прогулялись у озера, на берегах которого тысячи яхт, потом прошлись пешком по старому городу до гостиницы. Поднялись к себе, пообедали-поужинали тем, что захватили из дома, и снова отправились бродить по этому сказочному городку.

На следующий день уезжаем на большую экскурсию на северо-запад страны к границе с Германией. Одно удовольствие видеть даже с дороги прекрасные поля, пасущихся коров, села, городки. Приехали в городок Штайм ам Рейн. В сущности в нем одна улица, но такая красочная, прямо лубочная. Все фасады расписаны и раскрашены. На улице на пьедесталах стоят фигурки, открыты магазинчики.

Показали нам мрачный замок города Шаффхаузен, но замок окружает цветущий сад. Городок проехали, подкатив к знаменитому Рейнскому водопаду. Широкий, шумный, хорошо представленный со всех точек длинной и высокой лестницы, ведущей с самого верху почти до основания. Масса смотровых площадок. В центре островок, куда желающих подвозят катера с другого берега. Полтора часа мы слушали рев водопада. Потом поехали обратно, чтобы успеть до закрытия собора в Цюрихе увидеть фрески Шагала. Меня они потрясли, хотя это совсем другой стиль, чем у старинных, тонких рисунков, но кроме содержания, которое, впрочем, на стандартную тему страстей Господних. Но впечатляет цветовое решение. Именно оно, да еще в сочетании со звуками органа (кто-то репетировал) в пустом помещении собора. Потом опять немного погуляли, прошлись по соборам, вышли к музею, наслаждаясь видом прекрасного города.

Волшебный город Цюрих! Закрою глаза, и стоит он перед глазами. Утренний, вечерний, всякий. Фасады домов — застывшая музыка. Все разные, красочные, цветные, с балкончиками и ставнями, с крышами, как в Париже, — мансардами. На балконах, крышах цветы, даже деревца. Улицы чистые, дороги идеальные, транспорт выше похвал. Очень украшают город озеро и две реки с набережными со всех сторон. Вдоль озера сотни яхт, вдоль рек пешеходные дорожки, мостики.

Утром с сожалением расстаемся с Цюрихом, отелем и отправляемся в Берн через Люцерн.

Все-таки такое удовольствие ехать по швейцарским дорогам, глядя на зеленые поля, пасущихся коров, прекрасную ленту дороги, редкие селенья, все в зелени садов и обязательно торчащим шпилем колокольни. Если наверху колокольни крест — католическая церковь, если не крест — протестантская.

Въехали в Люцерн, остановились на небольшой площади и пошли пешком в сад, где в скале над небольшим озером высечен лев (скульптор Торвальдсен), в нише спящий, скорбящий в честь погибших бойцов швейцарской гвардии, во время французской революции защищавших короля Людовика XVI при штурме Тюильри.

В этом небольшом парке побывали в огромном историческом музее, поднялись по лестнице на вершину скалы с видом на город и забавным комплектом зеркальных комнат, где можно и потеряться в их лабиринте. Накрапывал дождик, и на час разбрелись мы в этом интересном месте. Потом подъехали к знаменитому мосту, и нас снова отпустили погулять на час по старому городу, где красочные фасады, маленькие площади, узкие улочки наряду с современными витринами и магазинами, набережная очень красочная и странный мост, деревянный пешеходный, крытый, идущий не перпендикулярно, как положено мостам, а под углом. Пару раз прошлись по нему, заглядывая в лавки и в старинные треугольные картины (их 112), размещенные на стропилах под крышами. На другой стороне реки собор, весьма симпатичный внутри, как обычно, витражи, орган и прочее.

Жаль, мало времени было на этот очень симпатичный городок. Но впереди столица — Берн.

Экскурсия по городу была пешеходной. Первая остановка у собора. Называется он Санкт-Винценц, XV — XVI веков (арх. Энзингер). Огромный, с высоченной башней, наверх которой ведут 300 ступенек круглой каменной лестницы. Вид сверху замечательный — внизу красные черепичные крыши, лента реки Ааре как на ладони. В центре города несколько интересных улиц, с обеих сторон которых тянутся аркады нижних этажей домов, за которыми лавки и магазины, а в центре и на перекрестках ренессансные средневековые скульптурные забавные фонтаны. Красивые башни с часами, где каждый час бьют куранты и вылезают забавные фигурки.

Прошли через мост к яме с медведями, традицию которой сохраняет город со времен средневековья, и вернулись обратно в отель.

На следующий день автобус везет нас в горы.

Здесь горы так близко, что можно утром в Берне сесть в машину, через час быть в горах, подняться на подъемнике и сделать восхождение. Нам показали несколько альпийских городков и даже один водопад.

Снова в путь на нашем милом автобусе. Первая остановка в городке Грюйэ. Сначала нас завезли на сыроваренный завод. Нам показали процесс приготовления сыра, кино про это дело, все на виду, потом внизу магазинчик, где нарезали кусочками сыр на пробу и, чтобы удобнее было брать, воткнули в кусочки палочки с флажками. Здесь же в магазинчике можно купить всякие сыры, что все и сделали. Потом в садике поснимались на фоне картины с коровами на фасаде заводика, сели в автобус и поехали в сам городок. Оказывается, на холме крепость, рядом с ней городок с одной улицей. Идем по ней, любуясь, как обычно, на фасады и витрины. Вход в крепость платный. На нее дают всего полчаса, но такая она прелестная, все залы в хорошем состоянии. С небольшой крепостной площади любуемся окрестностями, горами и равнинами. Но приходится торопиться. В таком замке можно жить, не замок, а дворец. Едем еще в один замок — Шиньонский, что на окраине города Монтре на берегу Женевского озера.

Замок начали возводить в XII веке. Он окружен рвом со стороны дороги, а с другой стороны вдается в озеро. Замок многопланов, окружен несколькими мощными стенами и башнями, внутри несколько дворов — точнее, три. Сейчас все помещения сплошной музей — подземелье, колонны, арсенал, бойницы, тюрьма, даже виселица сохранилась, галереи, большой зал, дубовые колонны, потолок и камин XIII и XV веков, рыцарский зал, спальня графов, красивые оконные переплеты, вид на озеро и противоположный холмистый берег, даже сохранилось отхожее место XIII века — просто две дырки над водой озера, часовня, графский зал, колонны из черного мрамора, музей скульптуры и макеты замка, лестница на самый верх башни, четвертый двор, бастион.

Затем едем в центр Монтре, и на набережной нам дают еще час погулять. Городок — прелесть, тянется вдоль озера. Красивые фасады, отели, это как обычно, но до чего хороша и длинна набережная. «В этом отеле жил Набоков, в этом Маннергейм, там на набережной стоит ему памятник» — рассказывает гид. Вообще много знаменитых людей здесь побывало, даже была большая русская колония эмигрантов первой волны — часть в Париже, часть здесь.

Место чудное, какой роскошный городок. Жаль уезжать. Торопимся в Лозанну и в Женеву. Лозанна тоже на берегу озера, но погода испортилась, и Лозанну проехали, заглянув на полчасика только в грандиозный прямо в центре города на холме собор Нотр-Дам (1175—1275 годы) в стиле ранней бургундской готики.

На следующий день отправляемся на экскурсию по Женеве на автобусе. Сначала нам показывают бесчисленные здания ООН, потом сам город, собор, набережные, старый город, великолепный ботанический сад. Это третий по величине город в Швейцарии. Он находится на берегу Женевского озера (его длина 72 км) вдоль вытекающей реки Рона.

Набережные — вот что украшает город, особенно по обеим сторонам озера. И яхты вдоль этих набережных, тьма их. И большие цветники на набережных, и опять-таки фонтаны со скульптурами на улицах. Зашли в старинную церквушку, послушали репетицию на органе. Очень хорошее звучание.

Главное украшение города — фонтан в озере — грандиозное зрелище, очень впечатляет. Обошли все пирсы с припаркованными яхтами, подошли к месту, откуда бьет фонтан — всего-то мощный насос прямо в середине озера и струя со шлейфом бьет на огромную высоту. Набережная над озером — широкая, с большими клумбами цветов. Скульптор тут же высекает, став на лесенку, из белого мраморного камня уже почти готовое изображение, одновременно беседуя с прохожими. Катается на роликах молодежь, компанию малышей возит паровозик с вагончиками. Прекрасный вид на озеро, город, на фонтан и гористые окрестности.

В последний день едем на поезде через всю страну в аэропорт Цюриха.


Классическая Италия. Сентябрь 1996 г.

08.09. Летим в Рим. Из аэропорта поехали в Пизу, где у нас первая ночь. Ехали долго, красивая страна, хорошие дороги. Приехали к ужину, получили в гостинице ключи, покормили очень неплохо, забросили вещи в номер и пошли искать знаменитую площадь Чудес с падающей башней. Внизу мне дали схему и по ней объяснили, как пройти. Пошли человек 5 — 6. Показалось довольно далеко, но это всегда по первому разу так кажется. По вечерам улицы грязные, темноватые, народу совсем мало. И вот она! Остановились у ограждения метрах в 30. На фоне темного неба башня и за ней просматривающийся собор кажутся фантастическими, таинственными, как голос из ушедшей эпохи, из далекого прошлого. Глаз не оторвать. Потом обошли с другой стороны, с главной, уже все три сооружения, которые как в сказке, выросли на зеленой лужайке. Домами не скованы, не стеснены, простор, только сзади просматривается древняя стена. Сверху и снизу темнота, слабая подсветка беломраморных созданий делает сказочным это место. Тишина, покой, редкие смотрящие, ограда и дежурящие полицейские. И это виденье оказалось за всю поездку одним из сильнейших.

Утром до завтрака сбегал еще раз посмотреть. Ворота были уже открыты, можно было пройти внутрь ансамбля, потрогать белые мраморные стены собора и баптистерия. Собор был заложен в XI веке в честь победы пизанского флота над неверными в гавани Палермо. Затем последовало строительство баптистерия в 1152 году и крепостных стен в 1155 году с Львиными и Новыми воротами, башнями. К строительству башни приступили в 1173 году. Но освободили площадь от всяких построек только в ХIХ веке.

Едва успел на завтрак, потом собрали вещи, погрузились в автобус и снова поехали на площадь Чудес, где после небольшой экскурсии дали самостоятельно погулять часа полтора. По дорожкам внутри и по улочке вдоль решетки бродили толпы туристов. Я был счастлив, что высмотрел и купил у продавцов сувениров путеводитель с отличными фотографиями Пизы на русском языке. И решил потом покупать в каждом городе. Купив билеты, вошли в собор. Красота сказочная, ходишь открыв рот, скульптуры, картины, мрамор, росписи, да и объем значителен, орган, роскошный кессонированный потолок, мраморный пол.

Падающая башня очень охвачена колоннами и галереями для публики (сейчас не пускают), внизу для компенсации наклона охвачена обручами с противовесом в 600 тонн свинца. Наверху колокольня. Высота башни 58,5 м, отклонение 4 м. Здесь же за собором и музей собора. Но туда не пошли, а только заглянули, мало оставалось времени, хотелось еще и еще погулять по зеленой площади и дорожкам и налюбоваться всем вокруг.

Хорошо, что утром я сбегал сюда, по дороге еще раз посмотрел на реку Арно, площади Виктора Эммануила II, Гарибальди, узкую улочку с фасадами церквей и современными витринами магазинов, площадь Рыцарей, статую Козимы I Медичи и многое другое.

До чего приятно ехать в автобусе и взирать на окружающие дороги, почти убранные поля, холмы, редкие деревья.

09.09. Во Флоренцию приехали рано, разместились в отеле около аэропорта и отправились в центр на экскурсию. Экскурсия пешеходная, началась около вокзала. Потом с этой точки мы будем ходить сами, ибо у вокзала кольцо многих автобусов и нашего тоже. Подошли к собору. Потрясающе красиво он облицован. Белый мрамор с инкрустацией цветного, фигуры святых в нишах, огромная роза, колоссальный купол, наверно вообще самый красивый из всех куполов мира, рядом башня и баптистерий.

Собор Санта Мария дель Фьоре (Святая Мария с цветком) по объему чуть не третий — четвертый в мире до сих пор, а купол — второй, и построили его в XIII—XIV веках за 140 лет. Купол Брунеллески. Фасад раньше был из красного кирпича, облицевали его лишь в XIX веке.

Купол восьмигранный. Фонарь над куполом имеет форму небольшого храма с позолоченным шаром и крестом. Описывать всю красоту снаружи и внутри бесполезно. Это божественно. И народу тьма. Сплошь экскурсии, полно народа внутри и снаружи на небольшой площади перед собором. Из собора прошли по улочке, заглянув во двор дома, где когда-то жил Данте и где стоит ему памятник. Потом подошли к церкви Санта Кроче, где похоронен Микеланджело и другие, потом вышли на площадь Синьории. Дальше везде ходили-бродили сами — на мост Понте Веккио XIV века, набережную реки Арно, улочку у галереи Уффици и опять по центру, снова в соборы, пока не пришло время ехать на ужин. После ужина я снова и снова бродил по центру, любуясь кипящей жизнью на центральных площадях и улочках. Толпы молодежи, импровизированные концерты на пл. Синьории, сидящие люди на мраморных ступенях храмов, открытые кафе, рестораны, магазины, лавки сувениров. Жизнь допоздна бьет ключом.

10.09. Сразу после завтрака уже сами поехали в центр. Город уже более-менее знаком, есть схема. Начали с церкви Сан Лоренцо. Очень красивая и богатая внутри отделка, картины, скульптуры, потолок, пол, кафедра, капеллы. Снаружи церковь не облицована. Проект Микеланджело не был реализован. Потом капелла Медичи. Невозможно описать всего. Поэтому я буду краток, так, фрагментарно, для памяти.

Внизу в подвальчике касса, фотографии капеллы, магазинчик. Выше — Королевская капелла, очень красивая, а через переходик — собственно Медичи, где их гробницы со скульптурами Микеланджело — Утро, Вечер, День, Ночь и др. Собственно, получился памятник самому скульптору, а не этим Медичи, уже мало известным, кроме Козимы I и Лоренцо Великолепного. Потом пошли в собор, еще раз все обошли и ушли через мост во дворец, где находится музей Питти. Небольшая очередь минут на 15, а когда шли мимо Уффици, очередь тянулась вдоль галереи, выходила на набережную и там загибалась. Музей Питти потрясающий, красочны полы и потолки, картинами увешаны все стены, только Рафаэля я насчитал 11. На стенах почти нет свободных мест, так плотно они висят. Картины Рафаэля все на крюках, чтобы можно было лучше разглядеть, поворачивая. Часа полтора провели в восхищении. Во дворце есть еще 3 музея: современного искусства, музей серебра, музей карет, но мы пошли в Сады Боболи, что рядом. Этому саду 400 лет. Погода эти два дня шикарная, уже осень, не жарко, но солнечно и небольшие облака. Сад разбит на холме, много зелени, дорожки, мы устроились на травке, поели еще нашу питерскую пищу — яйца, хлеб, огурцы, поснимали город и пошли обратно. Через мост Веккио на площади Синьории. Оттуда снова в собор, в его музей, что рядом, а там Пиета Микеланджело, которую он хотел поставить на свою могилу. Стоит отдельно в нише, много другой скульптуры и прочего из собора. Потом снова в Санта-Кроче, а оттуда пошли искать синагогу, ибо сказали, что это 2-я в Европе.

Синагога внутри, где мы отдыхали, оказалась тихим местом, где сумрачно и торжественно, но за вход почему-то взяли плату. Потом вышли на Университетскую площадь к церкви. Потом снова к собору, благо все близко. Здесь Галя поехала на ужин, а я решил остаться и пока было время, несмотря на усталость от целогодневного шатания, полез на купол собора, благо он открыт до 7 вечера. 450 ступенек вверх по узкой, местами винтовой лестнице, где поднимающиеся и спускающиеся с трудом расходятся. Народу — очередь, утром, днем, только к вечеру, когда я стал подниматься в 18.00, стоять пришлось минут 15. Надо же придумать такое удовольствие для потомков — на куполе круглая площадка. Под куполом узкая галерея, чудные росписи прямо рядом. Вид с купола на город чудесный. Бьют колокола на башне, внизу суетятся люди, все узнается сверху, красные крыши, соборы, площади. Стоял, пока не выгнали в 7 вечера. Зато спускаться было просто, никто не мешал. Я и спускался последним. Отметил время — подъем 12 минут, спуск 7 минут. Пульс наверху 110, через минуту 80.

Потом я еще погулял два часа по центру, понаблюдал за жизнью. На площади Синьории толпа окружила фокусника. Вчера был ансамбль около галереи Уффици, играл на скрипке под аккомпанемент магнитофона молодой человек. Слушают сидя, стоя, даже лежа приготовившиеся здесь ночевать.

Сколько повидали, сколько событий, а всего-то два дня прошло. Фасад собора — сказка, не оторваться, можно смотреть часами. Все соборы и вообще храмы в исключительном порядке, как новенькие, даже лучше, чем когда-то, во-первых, новая облицовка, во-вторых, реставрация, в-третьих, вообще присмотр, ведь сколько приезжающих в страну, и все норовят побывать в Риме, Флоренции, Венеции. В городе, однако, мало фонтанов, только на площади Синьории, много камня, очень мешают мотоциклы и роллеры. Завтра утром уже уезжаем, поэтому я пропустил ужин и нагулялся по городу вволю.

11.09. После завтрака уехали из Флоренции. Оказывается, и за полтора дня, если не лениться, можно исходить всю Флоренцию. Но это минимум, меньше нельзя — больше, может быть, и не надо. Приятный автобус, мягкие сиденья, за окном пошли тоннели, холмы, это уже другая Италия, более красивая, лесисто-холмистая, но и полей хватает, не убран подсолнечник и что-то еще. Потом пошла чистая равнина, поля, такое впечатление, что используется всякий кусок земли.

Перед Венецией сделали остановку в Падуе на площади перед собором. Он посвящен не Деве Марии, как почти все в Италии, а святому Антонию.

Базилика Сан Антонио была построена всего за 80 лет в XIII веке. Святой Антоний был ярым приверженцем христианства, написал несколько книг, живя в Падуе в монастыре, в частности проповеди, отличающиеся глубиной изложения доктрины. Слушать его проповедь в Падуе в 1231 году собралось 30 тысяч человек. (Интересно, как они его без микрофона могли услышать.)

После того как папа канонизировал Святого Антония через год после смерти, над его захоронением стали возводить грандиозный храм. Здание, как обычно, имеет форму креста, но вместо одного купола их много, а средний главный пирамидальный, и наверху статуя. Над куполами кресты, еще зачем-то два больших минарета по бокам. Снаружи собор немного простоват, без облицовки, но с красивой галереей-лоджией, но внутри — божественно, особенно алтарь Святого, очень красив, не описать. Все дотрагиваются сзади до саркофага, молятся. Вокруг мрамор и росписи. Капеллы одна другой красивей.

Очень симатичен церковный двор и велик размерами. Нагулявшись по собору и дворику, пошли к большой круглой площади со скульптурами, в центре которой сквер с фонтанами, что называется Прато делла Валле. Площадь окружена каналом с четырьмя мостами и белыми статуями исторических личностей, коих целых восемьдесят семь. Потом обратно к собору и к автобусу, по дороге купив книгу о Падуе на русском языке и сумочку для Гали. Падуя знаменита еще своим Университетом и многими другими прелестями, но надо ехать дальше.

До Венеции около часа, рукой подать. Автобус, между прочим, не утомляет, как мне казалось. Прекрасные виды из окна. Вот и четырехкилометровый мост на остров, и мы в Венеции. Оставив автобус, пересели с вещами на катер и поехали по лагуне на наш остров Лидо. Вот она слева, красавица! Разместились в гостинице рядом с пристанью. До ужина погуляли. Надо было бы искупаться, но я не сообразил, что ширина нашего острова всего ничего, с километр, а пляжи с другой стороны. Кругом виллы, красивые дома, много зелени, ходят автобусы вдоль острова, который в длину 22 км. У пристани снуют пароходики, большие и малые. У нас четыре ночи здесь и три полных дня. И тем не менее, мне не терпится побыстрее увидеть город, о котором мечтал всю жизнь, и мы едем в город, благо всего-то он в 10—15 минутах на катере от нашего Лидо.

Вот где столпотворение людское, вавилонское. Такое раздолье для глаз. Набережная и площадь перед дворцом и собором Святого Марка полна народа. Играют, словно соревнуясь, оркестры ресторанные, их четыре, бьют часы над аркой, сверкает куполами Святой Марк. Ветрено, с моря волнение, и на площади появляется вода. Разбираемся, что к чему, ходим по узким полутемным улочкам и снова возвращаемся на эту огромную, четырехугольную, может быть самую красивую площадь мира. Часов в 11 уезжаем, чтобы успеть отдохнуть перед завтрашним днем. Тем более, перед завтраком хочется выкупаться и побегать по пляжу.

12.09. С утра до завтрака сбегали на пляж, благо он в пяти минутах. Было ветрено и огромные волны. Но не сделать зарядку на пляже и не выкупаться было нельзя. Потом нас повезли в город на экскурсию. Начали с Дворца дожей. Вообще описывать все достопримечательности Венеции я не буду, о них написано в книгах, да и ни к чему. Поэтому буду весьма краток, изложу только некоторые впечатления и последовательность событий для памяти. Дворец дожей — монументальный музей, тяжеловатый, средневековый. Потом была площадь и собор Святого Марка. В собор входили по мосткам и в очередь — ветер нагнал воду. Красота, сплошь мозаика, внутри собора все идут друг за другом по ограниченной канатами дорожке. Внутри небольшой музей и в алтаре Золотой Алтарь — знаменитая Пала де Оро. Потом мы решили прокатиться по Большому каналу до конца, на обратном пути зашли в музей Академии (замечательный, между прочим, музей), потом просто гуляли — мосты, церкви, узкие улицы, каналы, площади. Вокруг толпы счастливых людей, думаю, сплошь приезжих.

Приехал за час до ужина, чтобы искупаться. Волны опять штурмуют берег. После ужина делать здесь нечего, едем снова в центр и гуляем по площади, на которой кипит жизнь. Брожу и думаю, господи, свершилась моя мечта, а сколько людей здесь ходили и любовались и еще будут много столетий. Не зря Бродский любил эти места, их нельзя не любить.

13.09. С утра после завтрака нас повезли на остров Мурано, где производят знаменитое венецианское стекло. Небольшое помещение внизу, несколько печей и колдующие стеклодувы. В Сходне, где я работал на стекольном заводе, было помощнее, или нам показывают не то. А наверху музей потрясающий, и можно многое купить. Пошел дождь, нас обратно не везут, но катера ходят регулярно от этого острова, рядом с пристанью магазинчик местных сувениров, и мы уезжаем. По дороге сделали остановку на кладбище. Сошли, побродили по церкви, по кладбищу, нашли русское место, могилы Стравинского, Бакунина, Дягилева, здесь будет и Бродский.

Галя осталась со знакомой, я еду один в центр. И снова брожу и брожу без конца. Снова зашел в собор Святого Марка, забрался наверх на открытую галерею. Фотографирую, наслаждаюсь видами, людским муравейником. Много русских, знакомлюсь. То ли корабль пришел, просто ли группа приехала на день, некоторые сами путешествуют. Двое молодых и ребенок в коляске. Он учится в Германии, сняли на побережье комнату, сюда приехали на день. Всем уже как старожил даю советы. В соборе зашел за алтарь, полюбовавшись самым святым местом, где якобы похоронен Святой Марк, один из авторов Евангелия, сзади — огромное, 3 на 2 м, золотое с тысячами бриллиантов панно исключительной красоты. Зашел еще в один музей, что на площади Святого Марка, ибо пошел дождь. Потом прошелся к мосту и далее, можно запутаться, если бы на стенах не надписи «К мосту», «К площади Святого Марка». Я много повидал старинных средневековых городов, но такой огромный, да еще на воде, вижу впервые. Венеция единственна. Сейчас она еще красивее, чем раньше. Старое отреставрировано, новое удачно вписано, особенно магазинчики, лавки, пиццерии. Глаза разбегаются, за каждым поворотом новый пейзаж. Строили для себя, а вышло и для нас — для следующих поколений. Так же и все, и Петербург, и Самарканд. Устаю страшно, но не жалею себя, хожу и хожу, скоро все кончится. Останутся сувениры, книги да память.

Кто бы мог подумать, что я, блокадник и голодранец, смогу столько всего посмотреть? Часто мысленно разговариваю с отцом. Он да мать ничего этого не видели, да и не могли даже предположить, что такое когда-нибудь случится. Я говорю: «Смотри, отец, как это красиво, ты тоже через меня это видишь!»

Таких толп туристов вообще, думаю, нет нигде. И это стоит того. После ужина снова гуляли по площади и городу.

14.09. Последний день в Венеции, завтра уезжаем. И весь день я бродил и бродил. В каких только церквах и соборах не был. Купил книгу на русском, гондолу и другие сувениры. В десятый раз пешком по тем же улочкам, по новым, по мостам и на катерах — больших и малых. И вечером после ужина снова. В этот раз музыкантов потеснили. Половину площади заняли плакаты, на которых надписи протеста против раздела Италии на Юг и Север. Потом под грохот барабанов было шествие ряженых в средневековых костюмах. Окруженные толпой, чего только они не вытворяли с копьями.

15.09. Это день длинной дороги. Едем до Ассизи через Сан-Марино, где была остановка. Холм с крепостью наверху и человеческий муравейник. Вдоль дорог, идущих круто вверх от стоянки бесчисленных автобусов, лавки, магазины, едальни, даже музеи, смотровые площадки с прекрасными видами на Италию. Бродили, сколько позволило время. Даже в Сан-Марино есть путеводители по городу на русском. В таком крошечном месте много музеев — восковых фигур, оружия, авто, курьезов и др. Красивый вид, красивая страна. Часам к шести подъехали к Ассизи. Успели в городской собор, тоже красочный и ухоженный. По каким-то подвалам нас провели к скульптурному изображению Франциска Ассизского. Пара белых голубей крутилась на статуе и не улетала. Потом нам около собора долго рассказывали о Ассизи, о Франциске, о монастыре. И потом пошли по улице в отель. Разобрали вещи, устроились в номере (первый этаж, окно выходит в сад монастыря), но все есть, даже телевизор. В огромном зале кормили одновременно много групп и, надо сказать, весьма отменно. Потом немного погуляли и снова по темной улице пришли к уже закрытому собору. На холме светится красиво освещенный монастырь — цель нашего путешествия в этом месте.

16.09. После завтрака загрузились в автобус и поехали к самому главному собору, что вчера вечером светился на холме. Собор состоит из двух церквей — верхней и нижней, и монастыря. Здесь же лавка сувенирная. Внизу место захоронения Святого Франциска. Все вокруг восхитительно. Наверное, действительно любят они своих святых. Как обычно, минут на сорок экскурсия, потом час свободного времени, можно бродить где угодно, а потом едем далее, купив, конечно же, на русском языке, красочную книгу о славном месте. Да, в городе базилика называется Санта Мария дельи Анджели, а внутри нее в центре сохранили старую часовню Порциунколу, где когда-то молился Святой Франциск в начале XIII века. Здорово, что сохранили, выстроили над нею огромный храм — базилику.

Приехав через 2 часа в Рим, попали в пробку, доехали до отеля, разместились и поехали на экскурсию по городу. Рим мне известен, но провели честно по центру города — Форум, Колизей, пл. Навона, фонтан Треви, Пантеон и др. Все помнится, как будто было вчера, и ничего не изменилось. Но площадь Навона как-то потускнела, а в остальном то же. К ужину нас привезли, а после него, сориентировавшись, сами пошли к площади Испании и лестнице и, сделав круг, вернулись в отель, что находится около вокзала и собора Санта Мария Маджоре, грандиозного, чуть ли не второго — третьего по объему в Риме.

17.09. После завтрака нас повезли в Ватикан, очередь казалась большой, но шла быстро. Как и в прошлый раз, народу тьма, все немного суматошно, но наибольшее впечатление произвела Сикстинская капелла, которая недавно вновь открыта после капитальной реставрации. Сильнейшее впечатление. И не только тем, что изображено, а силой духа Микеланджело и его нечеловеческим трудом.

Удивительное дело, как всего одна неделя (страстей Господних) в истории человечества дала такую пищу художникам, писателям, музыкантам, да и вообще одной из мощнейших религий мира, которая, в свою очередь, дала жизнь стольким храмам, монастырям, сюжетам и не только искусству, а духовным поискам людей. И везде сюжеты практически на одну тему, а не надоедают.

Потом собор Святого Петра. Я его, видимо, подзабыл, но сейчас он произвел огромное впечатление. И никто не торопил, времени было много. Но потом всех повели к автобусу, а я решил остаться (чего я не видел в отеле) и забраться на купол. В отличие от Флоренции, полвысоты здесь подъем на лифте, а потом пешком по достаточно широкой и нетрудной лестнице, и опять галерея под впечатляющим куполом, и наверх. Оттуда вид сумасшедший на все стороны вечного города.

Потом, спустившись, снова прошелся по собору и пошел пешком через весь город. Пообедал перед Пантеоном в Макдональдсе и отдохнул немного за столиком. Хотя я уже хорошо ориентируюсь, карта, что нам раздали, не помешала. Центр города несколько мрачен, обшарпан, узок. Даже центральная ул. Корсо не широкая, шумная, мрачноватая.

Возвращаясь в отель, нашел церковь Сан Пьетро ин Винколе, где разместился Моисей Микеланджело. Потрясающее чатление.

18.09. Последний день начался с дождя. Утром после завтрака пошли еще раз поглядеть на грандиозного Моисея, благо мы тут рядом в 10 минутах, потом во 2-ю по значимости базилику Святого Павла. И пробыли там часа два, рассматривая росписи и скульптуру, а я выходил еще во дворик.

Потом вышли к Колизею, чтобы зайти вовнутрь еще раз, по дороге видели огромные термы Каракаллы, потом подошли к входу в Палатин и Форум. К этому времени дождь почти прошел. Галя идти в этот музей под открытым небом не захотела, а я еще бродил 2,5 часа по этому месту. Тоже колоссальное впечатление. Потом пошел более простым путем к собору Святого Петра, по дороге зашел перекусить в Макдональдс, купил местного винограда. На этой стороне за Тибром я впервые. Неплохой район, маленькие уютные площади на каждом шагу, фонтанчики, памятники. Красива набережная, Тибр мелок и течет где-то далеко внизу, вдоль набережных полно деревьев, высоких и тенистых.

Собор колоссален, пожалуй, действительно не только самый большой в мире, но и самый красивый. Все в цветном мраморе — пол, стены. Справа за стеклом — Пиета. Ходишь и ахаешь от восхищения человеческим гением, создавшим эту красоту. Потом я присел отдохнуть на скамьях у апсиды. Через некоторое время, ровно в 17.00, началась служба, заиграл орган. Поехал домой на метро, ибо устал, а идти снова через весь город нужно было часа два. А тут всего оказалось минут за 20, до метро прошел по новому незнакомому району и доехал до вокзала минут за 7—10. Вечерами все путешественники собираются на площади Испании и у фонтана Треви. Не зря я 13 лет назад кинул монету в фонтан Треви.

19.09. Еще раз успели сбегать к Моисею и побывать в соборе, что рядом с нами. Потом едем в аэропорт, долго, через весь город. Путешествие было прекрасным, одним из лучших и насыщенных.


Классическая Испания. Сентябрь 1997 г.

Центр Мадрида по достопримечательностям очень компактный. Площади Испании и Королевская, памятник Сервантесу, Королевский дворец, собор, ратуша, площади Майор, Коста дель Соль, пешеходная улочка. Город шумный, воздух плохой из-за обилия машин, у Королевского дворца идет реконструкция дороги. Центр с точки зрения архитектуры понравился. В Мадриде я впервые, хотя уже дважды бывал в Испании — в Барселоне, Кадисе, Севилье. На площадях, а их здесь много, что-то высится, кое-где бьют фонтаны, но к ним не подойти. Как-то неуютно человеку в этом городе.

Вечером пошли через центр в большой парк, там хорошо, огромные деревья, пруды большой и маленький, в центре фонтан, гуси плавают, на большом озере даже байдарочники.

Королевский дворец оказался громадным и очень приятным, внутри лучше, чем снаружи. Огромный двор огорожен решеткой. Необычен потолок — из отдельных раскрашенных полосок. Дворец же просто шикарен. Великолепна анфилада комнат, мрамор, огромные ковры на полу, плафоны с росписью, здесь — тронный зал, здесь — прием гостей, здесь — обед и т.д. Строили для себя — получилось для нас, для народа. Сейчас дворец, точнее, его часть, используется как музей, т.е. открыт для посетителей. Часть дворца используется королевской четой для приема гостей, хотя сами они живут где-то за городом.

В музее «Прадо» пробыли почти до конца, сначала с экскурсией полтора часа, потом сами часа четыре. Входили там, где памятник Гойе, выходили к ботаническому саду, куда тоже успели до его закрытия. Город простой, быстро освоились и уже ходили без карты.

На третий день после завтрака уехали в Севилью. По дороге заехали в Кордову, где была экскурсия по городу, сохранившему свой средневековый облик. Огромна и красива знаменитая старая мечеть со встроенным в ее центр католическим собором, цветочная улица, еврейский квартал, мост через Гвадалквивир. Вечером приехали в Севилью, разместились в отеле, перекусили и пошли в центр к собору по симпатичной пешеходной улочке. На следующий день автобусная экскурсия по Севилье, собор, центр, площади Испании, потом мы нашли дом Пилата.

На следующий день переехали в Гранаду, разместились, и была экскурсия по городу под дождем. Мы в отеле не сидим, ходим и ходим. На нашей небольшой площади, где отель, расположился рынок.

На следующее утро забежали в собор послушать службу с органом, потом после завтрака погрузились с вещами в автобус и поехали на экскурсию. На горе недалеко от города расположилась знаменитая Альгамбра — сохранившиеся дворцы с садами от бывших арабских завоевателей. Очень красочно. Бесконечное число помещений, резьба по камню, мраморные полы, деревянные резные потолки. Толпы туристов топчут дорожки больших и малых залов дворца, бьют фонтанчики, цветы, кусты кругом. Особенно красочны сады и вид сверху на город и горы. Тут же дворец Карла какого-то. Большой молодец он, что, построив себе здесь дворец, когда прогнали арабов, не разрушил то, что создали его предшественники.

Сегодня 28 сентября, воскресенье, возвращаемся в Мадрид. Кругом холмы, покрытые зелеными оливковыми деревьями. Зачем их так много и как по склонам собирать урожай? Снова поселили нас в знакомой гостинице.

29-го ездили в Толедо. Была очень большая экскурсия. Замечательный огромный собор, церковь с единственной большой, очень красивой картиной Эль-Греко, синагога скромная, небольшая. Приятный средневековый городок. Свозили на фабрику по изготовлению всяких драгоценностей, где все набросились на них в магазинчике, прошлись пешочком по мосту — красивый вид куда ни глянь, можно понять Эль-Греко. Вернулись не поздно, успели сбегать на вокзал Аточа, в котором небольшой ботсад и скульптура пассажиру, а напротив музей современного искусства. Совсем неинтересный, хотя есть немного Пикассо (знаменитая «Герника»), Дали.

На следующий день поехали в Эскориал — древнюю резиденцию и усыпальницу королей. Эскориал более похож на замок. Сам замок скуп и неуютен, но очень большой. Окружающая природа, холмы, виллы, лес чудом сохранились. В одном из помещений в круглом зале захоронения королей — стоят гробы один над другим, в которых лежат короли и их королевы. Их несколько лет высушивают, ждут, когда они мумифицируются, а потом — в эти красивые гробы. Некоторые еще пусты — для будущих обитателей.

После Эскориала нас привезли в мемориал павших. Власти долго выбирали подходящее место, наконец нашли нужную скалу, кругом лес, в скале вырубили огромный сводчатый тоннель, который приводит в большой каменный храм. В боковых нишах тоннеля похоронены 40 тысяч погибших в гражданскую войну, в центре храма под куполом — могила самого Франко, над куполом снаружи установлен огромный крест.

Франко оказался умнее всех — и Гитлера, и Сталина, и других. Мемориал — символ объединения всех боровшихся друг с другом. Коммунисты тогда проиграли, в том числе и потому, что, как у нас, стали бороться с религией, закрывать и сносить храмы, расстреливать священников. Это оттолкнуло от них многих верующих. Франко счастливо правил много лет, и во многом благодаря ему Испания стала такой, как сейчас. Плюс восстановление королевской власти, которую здесь уважают и любят.

Во второй половине дня бродили по новому району, где много зелени, сад роз, фонтан на озере в огромном парке. Вечером я бродил еще два часа по ночному городу — знакомые площади, улицы, толпы гуляющих.

В последний день была поездка в старинный средневековый город Педрасо и на обратном пути в Сеговию на север от Мадрида. На это ушел почти весь день. Поездка была замечательной. Вообще два последних дня первоначально не входили в маршрут, но потом оказалось, что авиарейсы из Мадрида в Петербург закончились неделю назад, и нам купили билеты на Москву, но на два дня позже.

Нам показалось мало Испании, и мы не уехали домой, а остановились у Ицковичей, и еще за два дня обегали всю Москву — все музеи, плюс Поклонную Гору, плюс храм Христа Спасителя. Вот такое это вышло интересное, долгое и насыщенное путешествие.


По Калифорнии. Февраль 1999 г.

13.02. Вот и наступил день отъезда в Лос-Анджелес. Как-то мне не по себе, страшновато. Пугает неизвестность. Как я там один буду передвигаться. Эдик не всегда же будет рядом. Может быть, я состарился. Раньше в мои бесчисленные командировки и вообще путешествия хотелось все посмотреть, а сейчас люблю быть дома, где со мной мои книги, музыка, телек, рукописи воспоминаний. Хочу издать несколько книжечек о себе, своих родственниках, друзьях, походах, отпусках, командировках. Мне интересно вспоминать, перечитывать дневники, а вдруг и прочесть кому-нибудь будет любопытно. День за окном хороший — морозно, много снега. И снова расхотелось уезжать. 20 дней жить в чужой семье, хоть Эдик и друг, но как бы не рассориться, не быть навязчивым, не надоесть, быть интересным, не в обузу, не заболеть, не потеряться.

Внизу то ли Северная Канада, то ли Гренландия — снега, льды, замерзшие речки, а сверху голубое небо. Чистый, белый, сверкающий на солнце снег. Ясно, морозно, видимость чудесная, будто и не 10 тысяч метров над землей. Земля в складках, как в морщинах, только белых, белое безмолвие. Но вот южнее появляются квадраты земли, холмы, снег только наверху.

Хочется молиться, просить Всевышнего быть благосклонным, снисходительным к моим грехам, не дать здесь заболеть или потеряться, не быть в тягость никому и вернуться домой. Я часто не рассчитываю свои силы, мне кажется, я такой, как и был, а надо почаще смотреться в зеркало, ведь не зря мне в транспорте часто уступают место. Я не умею, к сожалению, молиться, не обучен. Но почему, когда человеку трудно, не по себе, ему хочется молиться, просить, чтобы стало лучше?

Внизу такой красивый пейзаж. Подлетаем. Формальности. Багаж. А вот и Эдик, ура! Это первое чудо, когда мы идем к его машине с багажной тележкой. И едем затем через весь город в спальный район по длиннющей Venture к их улице Lindley. Чудные скверики перед каждым домом, дома двух-, редко трехэтажные, вокруг них зелень, цветы, лужайки, деревья, много пальм, тепло, чистенько и приятно.

14.02. Вчера успели записаться на экскурсию в Сан-Диего, и нашлось место в автобусе. С утра Эдик с Раей привезли меня на место сбора группы в садик, где рядом корты, и сюда же приедет вечером Эдик. По дороге провезли по району Голливуд, где они когда-то жили. Так, ничего особенного.

Экскурсовод Раиса Агуф поздравила всех с Валентиновым днем. Он, говорила она, был добрым человеком, помогал бедным, исцелял больных, писал маленькие письма с пожеланием счастья, называл их валентинками. Этот праздник относится ко всем людям, чтобы делали друг другу добро.

Впервые в автобусе нас угощали печеньем и мармеладом, приятным разговором об окружающей жизни, об истории этого края. Едем по скоростному шоссе, где полно автомобилей, развязок, строятся новые.

Едем мимо аэропорта, хрустального дворца (это лютеранская церковь, построена в 60-е годы для лютеранской общины, снаружи стекло, внутри трубы, 2 раза в году там разыгрываются театральные постановки: рождение, жизнь и смерть Христа, в Рождество и на Пасху, участвуют 150 волонтеров), мимо городка Лонг-Бич, огромного порта, где стоит “Куин Мэри” и т.д. Наш хайвей — 6 рядов туда и 6 обратно, справа — синяя полоса Тихого океана. Глаз не оторвать. Вот и пригороды Сан-Диего — Карлсбад, Сан-Марко и др.

Сан-Диего — один из самых красивых городов США, город на воде, много бухт. В крупнейшем зоопарке открытые вольеры. Сан-Диего — испанский католический святой. По легенде, испанский король сильно заболел, и все потеряли надежду. Однажды мимо замка, где он лежал, проходили францисканские монахи, которые несли мощи своего собрата Диего. Испанцы упросили заночевать у них в замке, мощи разместили в соседней с королем комнате. И случилось чудо — король выздоровел. Мощи были признаны святыми. В честь этого события испанский миссионер и назвал этот город, построили католический монастырь.

Фиолетовые цветы на склонах — альпийские фиалки. Слева на холмах — университет и большой красивый храм мормонов.

Мы почти на границе с Мексикой. Первая остановка — старый город. Базарчик, музеи — бывшая конюшня, палаты губернатора. Магазин керамики, много гуляющих, служба в католическом храме. Очень приятное место. Вторая остановка — набережная в центре. Очень красочная, полно народу, вид на залив, где прогулочные катера, пароходы, мост, едальни, рикши, люди на травке и т.д. Третья остановка в парке. Прошли по дорожкам, кругом павильоны типа испанских, орган под открытым небом, музеи, зашли в павильон ботсада. Четвертая остановка — через мост на остров (3 мили), где живут богатые и где находится знаменитый отель Коронадо. Все открыто, всюду пускают, музей в коридорах, мелкий песчаный пляж, очень красиво смотрится отель со стороны пляжа, каменная гряда и огромные волны методично набегают, шумя и пенясь. Перекусил на открытой галерее отеля, прошелся по нему — народ толчется, живущий и глазеющий, ходят везде, все открыто и доступно, никто не скажет, что куда-то нельзя. Во время прогулок ко мне приставали с вопросами, как там, в России, ибо я был единственный россиянин, остальные эмигранты, нас жалеют — как вы там живете в этом ужасе. Я отбивался. У нас нормально, работает транспорт, в домах есть тепло, свет и газ, в магазинах полно продуктов, работают театры, музеи и т.д. Но их не сбить, — почему вы не едете сюда, здесь ведь так замечательно. Да, замечательно, но у меня там дом, семья, друзья, работа.

15.02. — 17.02. Поездки и прогулки по городу. Город рассекают несколько ущелий, по которым несутся потоки машин, а вокруг холмы, обрывы, укрепления склонов, кусты, камни. Прекрасен берег океана, песочек, широкий пляж, набегающие волны, бесконечность горизонта. Богатые районы, виллы, дачи, роскошные дома, утопающие в зелени, много цветов. У дома Элвиса Пресли сфотографировались, я подошел близко к решетке, чтобы посмотреть, какой там дворик, тут же сработала сигнализация, и чей-то суровый голос что-то сказал. Эдик предложил сразу и уехать. Побывали в саду пяти религий — в центре большое озеро, вокруг на склонах красивые деревья, цветы, все как в настоящем лесу, дорожки. В озере плавают рыбы, утки, лебеди, и все кормят их специально приготовленным сухим кормом, который лежит тут специально для этого. Наверху — храмы, на небольшой площади — знаки пяти религий: индуиской, буддийской, христианской, еврейской, мусульманской. Много гуляли вокруг их дома с внучкой в коляске, любуясь на красивые домики, цветущие деревья, кусты, травку, машины, чистоту вокруг, отсутствие собак, гуляющих по улицам. Очень приятное место. Однажды вечером ездили на берег океана, где набережная и пешеходная улица № 3, где деревья в огоньках и вообще красиво.

В среду днем ездили в центр с высотными домами. Музыкальная площадь с фонтаном и театрами, погуляли по Литл Токио и Чайна-Таун. Хорошее место, надо бы еще приехать самому и походить. Все же город очень разнообразный, приятный, какой-то теплый, я бы сказал. Много зелени. Действительно большой по площади, одноэтажный (на самом деле двух- трехэтажный) — на семью дом, палисадничек, одна-две машины. Вокруг холмы, мы забирались на них по дорогам, любуясь на дома вокруг, деревья, цветы. Народу почти никого. Днем все работают, вечером дома, улицы почти пустынны. Если кто и попадется навстречу, обязательно улыбнется и скажет приветствие «хай». Я с непривычки робел, но тоже несмело бормотал «хай», или «привет».

18.02. Встали утром в полчетвертого, перекусили и поехали на площадь, где от бензоколонки в 5 утра начиналась экскурсия в Лас-Вегас — двухдневная и бесплатная. Бесплатно будут возить, кормить и предоставят ночевку в отеле в Лас-Вегасе. Взял чтиво, ибо часов 6 нас собираются держать в казино «Примадонна» недалеко от города, а уж потом размещение в отеле и экскурсия. В автобусе, несмотря на рань, опять покормили. Говорила экскурсоводша мало, ибо это была армянская фирма, и русский знала не очень, но и говорить-то особенно не о чем. Едем, дорога, много машин, туман, пустыня, но живая. Америка, в отличие от нас, достигла своего светлого будущего. Все есть, все построено — дома, дороги, города, предприятия, ну что еще делать, к чему стремиться, просто жить, и все. А ведь счастье-то в стремлении. Так что у нас все впереди.

Как красива дорога — холмы освещает утреннее солнце, на некоторых из них белеет снег, пустыня поросла кустарником, или его посадили, шоссе в 4 ряда туда и 4 обратно тянется вдоль ущелий. Дорога идеальна, идет вдоль безлесых холмов. Нам выдали талоны на бесплатные завтрак и обед по-шведски и визитную карточку в казино. Объявили программу. Погода хмурая, но ехать приятно. И Эдику от меня отдых на два дня. Холмы подошли к самой дороге, видны кактусы, камни, серая трава. Вдоль дороги тянется полоса столбов с колючей проволокой, наверное, защита от животных.

Сижу в кафе казино, меня фантастически покормили обедом и раньше завтраком, и бесплатно. Лучше, чем в Испании. Я устал, сбил ноги, находившись целый день. Нас в 10 утра привезли в казино и оставили до 16. Я думал, что же делать, взял с собой газеты и две книги. Но не открыл ни одной, так здесь оказалось интересно, сказочно, просто потрясающе, рассказать — никто не поверит. Черт знает что, какая у них грандиозная фантазия. Куда ни повернешь голову — всюду одно восхищение. Море огней игровых автоматов, музей, всякие штучки, речка течет через казино, и ходят пироги, можно и прокатиться, по дороге вылезают из воды искусственные «пираты» и пугают, на сцене выступают музыканты, туалеты как дворцы, кафе и пр. Кроме того, в этом месте еще несколько казино, отелей, бассейнов, фонтанов, пальм, вдалеке холмы, американские горки с немыслимыми петлями и криками молодежи на виражах, проносятся вагончики. Между двумя казино метров 300, не более, так ходит поезд, курсируют автобусы. Я ходил пешком.

Я разрешил себе поиграть, разменяв 10$, чтобы продлить удовольствие, на пятицентовые монеты (можно на 25-центовые и однодолларовые), иногда выигрываешь, но все постепенно тает, как вдруг в самом конце выстроились в линию три джокера и посыпались со звоном аж 500 монет. Пошел и обменял их на 25 долларов. Как все продумано. Действительно, все у них для удобства человека. Стоянки машин, автобусов, отели, только играйте.

В 5 часов приехали в Лас-Вегас, наш отель DAYSINN («Подсолнух») почти в центре. Город очень компактен, пока относительно небольшой. Проехали по главной улице — грандиозно: отели все высокие, красивые, оригинальные — «Пирамида», «Нью-Йорк» и др. Ждем в автобусе ключи от номеров. Вечером с 7.00 до 9.30 будет экскурсия. Надо же такое чудо сотворить в пустыне. Сказка. Потому что у них экономика работает на человека, а не на абстрактную войну. Залог успеха — создать положительную атмосферу. Это из той же оперы — сделай добро людям, и оно вернется и к тебе тоже. Точно — вернется.

После размещения в гостинице оставалось полтора часа до начала экскурсии, и я помчался в центр. Глаза разбегаются от всего. Потом была экскурсия. Вначале повезли в отель «Рио», где сверху обозревали ночной город, потом посмотрели шоу с балкона — внизу казино работает, сбоку сцена, где идет представление, по воздуху плавают корабли, в которых тоже танцующие и поющие. Потом форум Цезаря. Это вообще фантастическое зрелище. Шоу Нептуна, где статуи в фонтане на колоннах опускаются, и вместо них поднимаются Нептун и два бога, плещется вода, фонтаны, 20 киноэкранов отражают это пятнадцатиминутное шоу. Боги ведут диалог, подкрепленный светом, музыкой и струями воды. Форум Цезаря — это целый мир: магазины, казино, выставки и т.д. И даже если бы не было остального, этого Цезаря снаружи и внутри можно было бы назвать чудом света. Но было еще и остальное — фонтаны снаружи гигантские, шоу «вулкан», где горит вода от якобы стекающей лавы, шоу пиратов — целый квартал замков, кораблей, канатов, пиратов. Напротив здания из Венеции — дворец Дожей, башня на площади Святого Марка, мост Реалто в несколько уменьшенном виде. Эйфелева башня, тоже чуть поменьше настоящей, достраивается во французском секторе, есть еще Монте-Карло, Нью-Йорк, египетская пирамида со сфинксом и множество других. После официальной экскурсии я еще гулял до часу ночи. Какая масса световых эффектов, какое пиршество для глаз.

Мой сосед выиграл в «Примадонне» 150 баксов, а в Лас-Вегасе за ночь их спустил. Редко кто выигрывает и умеет вовремя остановиться. Хороший бизнес на одной из страстей человеческих.

Рано утром нас отвезли в Даун-Таун еще в одно казино, хорошо покормили и, чуть поиграв, я пошел бродить по этому центру. Огромная улица —- отели, магазины, казино, закрытая сверху полукуполом типа «Пассаж».

На обратном пути еще раз завезли в знакомое казино «Примадонна», опять раздали талоны на еду, поиграли, побродили и поехали домой.

Поразительно, как Америка реализовала теорию целесообразности, разумности, новой религии — все для человека (создай для него хорошие условия жизни — и он отдаст максимум возможного в труде). Мы же построили какое-то рабовладельческое общество. Может быть, вторая мировая война подтолкнула человечество к развитию техники, общество — лицом к человеку. Все наши в группах и Эдик тоже считают, что в России все плохо, ужасно, что жизнь была загублена. Хотя он и жил-то неплохо, а сейчас — тем более. Но мы тогда этого не знали, делали свое дело как умели, думали, что это и есть то, что надо, а, кстати, и было нормально — жили, путешествовали, любили детей, боролись, читали и т.д.

20.02. Еду в горы в Сан-Бернардино с группой Иосифа Шаинского. На озеро Биг Беер (Большой Медведь), это очень популярное место отдыха, 2—2,5 часа езды. В большом Лос-Анджелесе проживает 14,5 миллионов, 23 миллиона туристов в год, в Калифорнии живут 32 миллиона человек, самый большой по площади штат Техас, потом Аляска. В Калифорнии много национальных парков. В Сан-Диего самый большой в мире зоопарк и аквариум. Здесь есть виноград, персики, лимоны, орехи, делается вино, 80% апельсинов, много клубники. В США три тысячи графств, самое большое — Сан-Бернардино, есть горы Сан-Бернардино, эти названия дали монахи. Здесь повсюду рощи цитрусовых, в графстве Сан-Бернардино в мае проводят национальное апельсиновое шоу.

Первые иностранцы — испанцы — появились в Калифорнии в ХVI веке, но только с 1769 года началось реальное освоение. Индейцы поначалу решили, что эти белые — боги. В 1772 году испанец провозгласил себя губернатором, стал выдавать на землю гранды. Так началось освоение Калифорнии, названной Золотым штатом.

Единственное место на земле, где растут секвойи, находится на западных склонах Съерра Невада, некоторым деревьям около 3 тысяч лет, диаметром 12 метров. Индейцы живут здесь в резервациях, их до 200 тысяч.

Какая красота! Объехали вокруг озера, сделали одну остановку у снежных склонов, где устроили ланч — у кого было что-то свое плюс организаторы прихватили стаканчики и термосы с горячим чаем или кофе. Снежные склоны, множество подъемников, на горе полно катающихся на лыжах и на досках, в домиках все отдыхают, покупают еду, пьют напитки. Тьма молодежи, играет музыка, очень праздничное настроение, светит солнце, искрится снег. Походил по снегу, поснимал, зимой я первый раз в таком катальном месте. Склоны, сосны, снег, катающиеся счастливые люди. Главное — недалеко от огромного Лос-Анджелеса.

21.02. Эдик выходной, за внуком ехать не надо, поэтому много ездили по городу, вечером гуляли на пешеходной улице с лампочками на деревьях и по набережной.

22.02. Оказалось, что можно еще поехать в Лас-Вегас и Лафлин даже на 3 дня и опять бесплатно, я и записался. И Эдику на три дня от меня отдых, и мне некое развлечение. Автобус оказался армянским с небольшой группой русских. Точной программы нет, но что-то же будет, посмотрим.

Солнце встает, вокруг холмы и дорога, и бесконечный поток машин, безостановочный. Бог здесь — это машины и компьютер, телефон тоже. Без этого здесь не обойтись, но ведь есть и другая жизнь у других людей и они не менее счастливы. А в чем счастье вообще? В стремлении. Я здесь придумал байку, что, поскольку у Америки уже все есть — дома, дороги, парки, заводы, ну все-все, ей уже не к чему стремиться, остается просто жить, пользуясь результатами своего труда, а ведь счастье-то в стремлении. Значит, мы более счастливы, чем они, т.к. нам есть, и даже очень, куда стремиться. Из разрухи, невежества — к нормальной жизни.

Вчера ездили в Голливуд — огромный концертный зал под открытым небом, главная улица со звездами на панели, китайский театр, перед которым установлены плиты с отпечатками рук и ног артистов. Звезды вышли на панель, но это как-то нескромно, хотя и любопытно. Ну подумаешь, сыграли несколько ролей, это же работа, не лучше другой, за что такая честь? Лучше бы гениям памятники поставили, тем, кто это великолепие построил, изобрел, изменил жизнь, даже в мелочах. Напыщенность в присуждении всяческих премий артистам — дурной тон.

Дорога блестящая, идет через пустыню вдоль холмов, поросших мелким кустарником и редкими деревьями. Вот где простор для деятельности по освоению этих земель. Освоили же в Израиле, да и здесь, всю прибрежную зону. И тут такая громадная территория, но научатся. А Лас-Вегас — это ли не освоение? Причем блестящее, доведенное до чуда. Дороги, линии передач, магазины, заправки и пр. Ограждение дорог на всем пути. Спускаемся в долину реки Колорадо. И вот открылась эта широченная долина — вдали цепь гор, вокруг пустыня с кактусами и мчащиеся бесконечно автомобили. Казино, куда нас привезли, называется Невада LANDIC, раздали талоны на завтрак и обед. Казино симпатичное, но внутри только игровые автоматы, едальни и туалеты, вокруг ничего. Здесь же и отель. Внешне оно красиво. Но 7 часов здесь нечего делать, поэтому я хожу внутри и вокруг. Очень тепло, печет солнце, вокруг горы. Хорошо придумано — здесь никуда не сбежишь, мы автобусники, а вот зачем здесь столько автомобилей, ведь есть гораздо более приятные места.

Единственное место, где можно нормально посидеть — это кафе. После ух кормежки. Конечно, 7 часов в этом казино — не подарок, но скрашивает возможность погулять вокруг, полюбоваться видом окрестных гор или холмов, вкусно бесплатно поесть. Конечно, это не лучший день, но что поделать, и это неплохо. Может быть, завтра целый день будет наш. Очень тонко здесь все продумано, гулять негде, это только я шастаю вокруг, любуясь окрестными видами, а остальные играют. Познакомился с двумя братьями-стариками. Они армяне, жили в Иране, сейчас здесь, приехали играть, ибо в нормальных городах, таких как Лос-Анджелес, казино нет.

В 8 вечера приехали в Лафлин. Два часа я побегал по прелестной набережной реки Колорадо. На этой стороне реки отели, казино, на другой — городок, где живет обслуживающий персонал, дорога, аэропорт, вдали горы. Маленькие катера снуют по темной реке, катают желающих, большие прогулочные пароходики стоят на приколе на пристанях внизу. Это гулянье по симпатичной набережной вечером как подарок судьбы за скучный день.

23.02. Утро, объевшись бесплатным завтраком, лежу на травке на берегу реки, наблюдаю жизнь. Какое наслаждение вот так лежать на травке на берегу реки, не какой-нибудь, а Колорадо, и глазеть вокруг. Дует ветерок, не жарко, на реке идет своя жизнь, снуют экскурсионные пароходики, скоро и я поеду, только выберу на каком, вот самолетик приземляется на воду и потом взлетает, шустрят быстрые катера, по мосту шумит транспорт.

Выбрал пароходик, заплатил со скидкой (дали книжечку привлекаловку) за входной билет, устроился на верхней палубе, и сейчас пароходик поплывет вверх в круиз по реке, и по-английски нам будут рассказывать обо всем, что вокруг, а я могу только воображать, о чем они там. На открытой палубе за десятью длинными столиками по 8 кресел, что необычно, расположилась публика, в 14.15 отплытие. Билет стоит 10 баксов плюс что-то, то ли 1, то ли 2 еще оторвали от книжки талонной, которой нас осчастливила компания экскурсионная.

Американцы ездят компаниями, вот и за нашим столом шутят, громко разговаривают, смеются, заказывают что-то официантке. Вполне счастливые люди, почти сплошь пенсионного возраста, холеные, почти нет поджарых, все полноваты, но непринужденны, нет не только печали или уныния на лицах, как, впрочем, и везде в Штатах, нет того неблагополучия и озабоченности, что у нас в России на лицах сограждан. Ну не всех, конечно, но очень многих. Одеты просто — кроссовки, джинсы почти повсеместны, рубашки, свитерки, кофточки.

Плывем. До плотины и электростанции и обратно. Берега местами дики, местами ухожены, даже стоят кемпинги на пляжах. Река неглубока, видно дно, но чиста. Все казино и отели располагаются компактно на правом берегу длиной 1,5 км. 2 часа плыли до плотины против течения и час обратно. Конечно, если бы не живописные набережная и река, делать здесь нечего. Лас-Вегас лучше. Но все равно здорово. Непонятно, зачем устроили нам этот день-дневку, хотя и отлично — еще один подарок. Для игры, наверное. Интересно, удастся ли завтра побродить по Лас-Вегасу, где находится это казино, куда нас повезут утром.

В буфете-столовой в огромном казино, сделанном в виде корабля, который, видимо, когда-то колесил по реке, отдают чек и говорят спасибо, и на плакатике надпись — «спасибо, что вы у нас поели». Это им спасибо — ешь что хочешь и сколько хочешь, никто слова не скажет. Все встречные здороваются «хай» и улыбаются, все друг другу говорят «сенк ю» и «экскьюз ми». Может, это напускная доброжелательность, но у нас нет и такой. Все равно приятно.

24.02. Все здесь держится на слабости человека, на жадности, на желании выиграть, не приложив никакого собственного труда, в сущности, на халяву. И едим страшно много, когда на халяву. Сюда же не отдыхать приезжают, а играть, хотя, честно говоря, нет в этом ни большого ума, ни стратегии какой-нибудь — пустое времяпрепровождение. Хотя бывают и выигрыши. Завлекаловка. И в эту страстишку, ерунду вложено столько труда — гостиницы, дороги, шоу, сервис — значит, это выгодно было, и приезжие не должны в среднем обыгрывать казино. Все мыслимые ловушки придумали. Дают талоны — целую книжицу мелких услуг, их в деньги просто не превратить, но если дашь 10 долларов, оторвут талон и дадут фишек уже на 12$.

Солнце встает! Да здравствует новый день. Не важно, выиграю или нет, главное, чтобы Эдик встретил. Этого боюсь больше, я, как маленький ребенок, завишу от него, мало ли что может случиться. Но хватит о грустном, улыбайтесь, сударь! Всему, что вокруг, это же в самом деле прекрасно.

Какие-то умные люди сыграли на страсти человека к игре, подменив жизнь профанацией, и человек проглотил наживку. Вот и мотаются автобусы и стада автомобилей по пустыне. И ездят, и едят, и играют. Рулетка тоже тупая игра — ставишь на какие-то числа, запускают шарик, угадал — твой выигрыш.

В Лас-Вегас уже въехали, школьные желтые автобусы развозят школьников. Время 7—7.30. Узнаются знакомые башни отелей, рядом небольшой одноэтажный городок — здесь проживает обслуживающий персонал. Привезли в «Империал Палас», это в центре города прямо напротив царственного Цезаря. Освоившись и немного проиграв, выхожу на улицу и попадаю в центр. Днем я здесь еще не был, а красота, оказывается, не только вечером. Судьба подарила еще 1,5 — 2 часа для гуляния по центру Лас-Вегаса. Чудо. Это счастье, что я не выиграл, как соседка, которой монеты сыпались и сыпались. Так бы и играл тогда, не догадываясь, что рядом центр, а так со спокойной душой хожу и наслаждаюсь видом. Какая роскошь для глаз, пиршество духа и материи. «Хоть немного еще постою на краю» — вспомнилась строчка песни Высоцкого. Потом нас отвезли в уже знакомое казино «Калифорния» в Даун-Тауне. И я поел, и гулял по центру до самого отправления обратно.

25.02. Лечу в Сан-Франциско. Первый раз лечу в незнакомой стране один, без языка. Летим в Окленд, где меня должны встретить. Интересно, что билет был заказан за неделю по телефону, деньги сняты со счета заявителя, а билет пришел потом по почте. У нас посылка билета по почте неслыханна. А это хорошо: сэкономит время клиента, не надо лишний раз куда-то ехать. Вообще-то это большая авантюра с Сан-Франциско, и так посмотрел достаточно.

Взлетели над океаном, потом берег, холмы, белая полоса волн, тучи и торчащие из них верхушки гор. Внизу темно-голубой океан, красиво. Горы, как застывшие гигантские волны, очень изрезаны, кажутся безжизненными. С моря свернули, летим вдоль берега. Интересно, что на билетах нет номеров мест, а на посадочных есть (кто раньше пришел, тому меньший номер) и пропускают очередь прямо в самолет по номерам посадочных. Они и садятся где хотят. Приносят кое-какую еду. Не понимаю, зачем в напитки кладут лед, да еще столько. Однажды в казино официантка, разносящая напитки, осведомилась, что я буду пить. Я сказал коку. Она принесла со льдом. Я, остерегаясь за свое горло, взял с соседнего столика пустой стакан и начал в него выгружать лед ложкой. Коки осталось в моем треть или четверть. Вообще холодная вода вредна для желудка и пищевода. Может, они так экономят, лед дешевле.

Где-то внизу стоят красавцы, гигантские тысячелетние секвойи. Единственное место, где они растут на Земле — это здесь, в Калифорнии.

Встретили. Среди встречающих я обнаружил человека с плакатом на английском «IZOLD GINSBURG». Марк, наш бывший соотечественник, повез меня в дом, где я буду жить эти три дня, по дороге показал немного город («вот на этой улице началось в 60-е годы движение хиппи»), красивый мост, непрерывно болтали, оказывается, он хорошо знаком с семьей Корчного, и мы легко нашли общий язык. Я тоже когда-то был знаком с Корчным, а со Спасским вообще играл в одном турнире, мы занимались вместе несколько лет в шахматном клубе Дворца пионеров у В.Зака.

Марк открыл дом, поселил меня, сказал, что хозяйка скоро придет, а мне на столе оставлен завтрак, и уехал. Забавно. Потом приехала Таня, познакомились. Она сказала, что экскурсия по городу начнется в три, я попросил забросить меня в город на это время куда-нибудь, а потом приехать.

Так и провел я несколько часов в Линкольн-парке и прекрасном музее. Таня приехала за мной в три на автобусе, посадила рядом и поехали в отель за группой. Она вела экскурсию на английском, вела автобус, а в паузах переводила мне. На переднем сиденье рядом с шофером все видно отлично. Этот автобус и еще две машины — собственность ее фирмы, организующей экскурсии всех русскоязычных групп, а сейчас группы приходится брать и из других стран. Хороший бизнес был до 17 августа, сейчас все кончилось. Все в России разорились. Думаете, я квартиру сдаю из-за хорошей жизни? Приходится принимать гостей.

Очень хорошо она показала нам город, была почти пятичасовая экскурсия. Мост «Золотые ворота», еще один мост, центр, смотровые точки, очень красивый город. Вечером поужинали вместе с ее сыновьями. У меня на третьем этаже ее дома огромный холл, огромная кровать, огромный телевизор, санузел, вид на океан.

26.02. Оказалось, что сегодня экскурсия начнется в 7 вечера. Посоветовался с ней, что мне делать. Я попросил отвезти меня в город и назначить точку встречи. Она слегка удивилась моей смелости (незнакомый город, незнание языка), но я ее успокоил, и она согласилась. Я потом подумал, что и Эдик, и она тоже в беспокойстве — они за меня как бы отвечают. Так я и бродил с помощью карты все 9 часов.

Кратенько о городе. Первая точка, с которой начался день, был новый современный кафедральный собор. Потрясающее сооружение, как снаружи, так и внутри. Огромный купол внутри — на четырех мощных опорах, четыре стены сужаются кверху. Они прорезаны сверху донизу четырьмя дорожками витражей в виде креста, светящихся наружным светом. Витражи разноцветные, разных оттенков. Оригинальный орган, кафедра. Собор этот называется Сент-Мэри и вмещает 2500 верующих.

Вторая точка — Капитолий. Очень симпатична площадь перед ним, и сам величественен. Подошел, смотрю: люди входят, думаю, давай и я попробую, ну, в крайнем случае, не пустят. Но, оказалось, пускают, только проверили на металл. Внутри большой музей и вообще роскошно. Ходи где хочется, так просто. Даже зашел вместе с какой-то делегацией в приемную мэра — большая комната, сидят секретари у компьютеров, и ничего никто не сказал, хотя на мне рюкзачок, кроссовки, куртка. Красивый мраморный пол, лестница, колонны.

Третья точка — нашел начало трамвайных рельсов, поворотный диск, на нем трамвай, купил билет за 2 доллара и проехался по знаменитой трассе через весь город на подножке для форса, что, впрочем, разрешается. Рыбный рынок на другой части города, мы вчера заезжали сюда. Тут же готовят и продают всякие деликатесы. Вернулся в центр с тем же билетом. Скрипит трамвай по граду Сан-Франциско.

По центру гуляю. А все-таки наш Петербург лучше. Он никогда не надоедает, а этот уже, на него двух дней довольно. Забрел в большой китайский квартал.

Сейчас уже 7 вечера, жду свою Татьяну у отеля. Телефон, что она дала мне, перестал работать, видно разрядился, не позвонить. За 9 часов я нагулялся, все, что можно, посмотрел. А все-таки хорош Сан-Франциско, названный в честь ордена францисканских монахов. Вчера была прекрасная экскурсия. «На ту сторону Голден моста я обычно не езжу, — говорила Татьяна, — только ради Вас». Меня то есть. Но вот и она. Группы нет, экскурсия будет только для меня. Персонально. Впервые в жизни. Забавно. И мы объездили весь город. В гостиницах поднимались наверх на смотровые. В одной наверху вращается кафе вокруг оси за час, можно пить кофе и лицезреть окрестности. В другой внизу музей и зал заседаний, где утверждали хартию ООН в 1946 году. В третьей — холл огромным куполом снизу доверху, что отмечено в книге рекордов Гиннеса. Как в соборе. Ночной китайский квартал, мост, центр, вид с разных точек. Видно, что Татьяна хорошо и знает, и любит этот город.

27.02. Утром выяснилось, что группа, с которой я должен был ехать на экскурсию по пригородам, прилетевшая ночью, отказывается ехать. И тогда Таня решает сама показать мне эти места. Но не сразу с утра, а чуть позже, дела были у нее где-то, и тогда я отправился на два часа гулять по берегу океана, где огромные волны накатывались на берег и друг на друга, недовольно шумя. По плотному грязноватому мелкому песку кто-то бегает, кто-то бродит, как я, заметил даже группу ночевавших в спальниках. Некоторые в гидрокостюмах с привязанными к ногам досками плыли навстречу волнам. Тепло, греет солнце, шумят волны. «А что бы Вы хотели посмотреть еще?» — спросила Таня меня накануне. Я сказал, что мое любимое дерево секвойя, и что всю жизнь мечтал его увидеть. Но этого нет в программе, и секвойная роща вообще в другой стороне от нашего маршрута. Но утром она сжалилась, то ли проникшись ко мне расположением и чувствуя свою «вину» за несостоявшуюся экскурсию, сказала: «Ну, ладно, так и быть, если хотите секвойю, будет она Вам, но через два часа поедем, сейчас я занята, а вечером я Вас отвезу в аэропорт». Это оказался второй подарок судьбы сегодня, первый — гуляние по пляжу вдоль океана.

И поехали в рощу, где заповедник, где растут в ущелье секвойи и очень культурно и аккуратно все организовано — дорожки, мостики, дощечки с надписями у деревьев. В лесу течет ручей, сыровато, сверкает на солнце красноватая кора гигантов. Здесь не самые большие экземпляры, самые большие далеко в Иосемитском парке. Роща замечательна, полно машин на стоянке, опять проблемы с парковкой. Огромные деревья стоят целыми семьями. Роща огромна, мы прошли только малую часть, сюда надо приезжать на день. Всем дают схемы дорожек, где все подробно описано и нарисовано. Погуляли, поговорили часа полтора и поехали обратно, а потом в долину, где виноградники.

Долина огромна, окружена холмами и вдалеке горами. На холмах растут аккуратно подстриженные лозы. В центре усадьбы, куда мы приехали, огромный дом, внизу бочки с вином, как бы в подвале, вверху дегустационный зал, где дают пробовать вино, а в центре зала можно пробовать баночные деликатесы — соусы, варенья, джемы и пр., намазав их на кусочки булочек или хрустящих палочек. Напиться не дали, это не в Испании, а вот закусь хороша.

Потом поехали в дом-музей Джека Лондона. Дом стоит на возвышении, окружен лесом. Его выстроила жена писателя после его смерти и сделала музеем, свезла сюда все его вещи и что осталось. Хороший получился музей, хорошая жена. Могила Лондона недалеко, в полутора милях около его сгоревшего «дома волка». По телеку постоянно крутят 20-секундную запись писателя за 6 дней до смерти. Он любил лошадей, путешествия, сам построил яхту, в конце жизни разочаровался в социализме, был вообще отличным мужиком. Стоит макет этой яхты. Рояль на втором этаже, подаренный им жене, т.к. она хорошо играла на нем, и сейчас играют волонтеры. Много книг, в том числе и 15-томник на русском языке. Жаль, такой талантище и покончил с собой в 40 лет. Может быть, гении не выдерживают долго? Может быть, есть гении спокойные и беспокойные. К спокойным относятся художники: Микеланджело, Репин, музыканты: Бах, Гайдн, Шостакович и др. К беспокойным те, которые быстро сгорели под тяжестью своего таланта и характера: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Высоцкий, Моцарт.

Потом поехали еще в один дегустационный фермерский дом, где посмотрели на самые большие в мире винные бочки из красного дерева. Закуски здесь не давали, попробовав несколько вин, я купил пару бутылок — одну для Эдика, другую — домой.

Затем был обратный путь уже в аэропорт Окленда, долгий, на 2,5 часа. С Таней мы проездили в этот день с 11.30 до 20 вечера. И все время о чем-то говорили, даже странно и на меня не очень похоже. Она интересный, много знающий человек. 20 лет назад еле вырвалась из Питера сюда с малолетней дочерью. Теперь у нее еще два сына школьника, дочь учится в Лос-Анджелесе в университете. Всех разговоров (и о Солженицине, и о Познере и т.д.) не передать. Огромный день. Таня на совесть отработала сегодня эти 50 баксов за экскурсию и 45 за доставку в аэропорт.

В аэропорту по справочному телевизору легко нашел свой рейс, свою стойку, свою фирму, получил посадочный. Оказалось просто. За 15 минут до 21 часа начали посадку. И, что удивительно, даже в 9 еще проходили пассажиры — от регистрационной стойки по крытому коридору до самолета 10 метров. В самолет здесь никого не развозят на автобусах. Последний пассажир заскочил в 9, потом еще заскочили трое, дверь закрыли и поехали на взлетную полосу. Взлетели. Внизу море огней. Откуда берется столько электроэнергии и воды? Загадка. Главное изобретение человечества — это, пожалуй, электроэнергия. Отключить — и остановится вся жизнь, замрет. Люди разучились ходить пешком, особенно здесь, в Штатах.

Показался Лос-Анджелес, пошли на снижение, море огней. А вот и Эдик. Все, я дома. Все страхи позади. Едем, он меня расспрашивает обо всем, тоже доволен, что все в порядке.

28.02. Эдик поначалу не хотел ехать в Хрустальный храм, далеко, но потом передумал, и мы помчались по знакомому хайвею. Не сразу нашли, хотя на карте он обозначен. Нам вежливо указали на свободное место для парковки. На относительно небольшой территории сам Хрустальный храм, колокольня необычной формы, магазины, туалеты, скульптуры, фонтаны, кладбище. Сам Хрустальный собор — реформатская протестантская церковь, построенная всего 20 лет назад. Очень современных форм, снаружи стены из затемненных стекол. Зал на 3 тысячи мест. Огромный орган, экран, балкон для хора, кафедра. Окна открываются наружу в сад. Изнутри на белых трубках держатся купол и стены, осветительные лампы. Мягкие кресла с трех сторон, мягкий ковер на полу. Конструкция храма позволила ему сохраниться во время землетрясения, он рассчитан на 9 баллов. Огромный цветной экран увеличивает во много раз поющего, ведущего службу, несколько камер снимают действо. Это сегодня уже вторая по счету служба, а зал полон.

Пришел доктор Шуллер, поблагодарил певицу, начал разговор. Вначале хор исполнил отрывок из 9-й симфонии Бетховена, все, стоя после исполнения, стали здороваться и улыбаться друг другу (доктор Шуллер в начале своей проповеди сказал: «Подайте друг другу руки в знак расположения» или что-то в этом духе). Служба чередуется чисто светскими беседами, оркестром, хором, органом, зал часто смеется шуткам ведущих. Все необычно, просто он скучную службу превратил в интересное шоу, а смысл тот же — живите, как завещал Иисус. Аудитория слушает, затаив дыхание, его вдохновенный рассказ, диалог, наконец, проповедь. Хочется приехать сюда еще, да и знать бы язык. По рядам служащие пускают тарелочку — кто сколько положит баксов или чеков. Сбылась моя мечта — побывать в этом храме и послушать доктора Шуллера. Много лет назад по выходным показывали у нас эту службу по телевизору по какому-то каналу, и я старался не пропускать.

Вечером после обеда ездили смотреть новый буддийский храм, но он оказался индуистским храмом бога Вишну. Но все равно красиво. Каньоны прямо в городе, называются Малибу, Сан-Диего, Топанго.

01.03. В этот день я впервые отважился один поехать на автобусе в Даун-Таун и погулять до пяти вечера. Лишний раз испытал, какое это удовольствие ходить одному по незнакомому городу. Ходил с картой, обошел весь центр — Китайский квартал, Японский, главную улицу, торговую, всюду ужас как красиво. Фуникулер — вагончик с одной улицы на другую, внизу базар. Фонтаны у музыкального центра. Памятник погибшим во Вьетнаме, а также мемориал 7 миллионам украинцам, погибшим в 1932—33 годах от российского коммунизма на Украине — GENOCIDE BY STARVATION. Площадь Калифорнии — фонтаны, озеро, цветы, столики, станция фуникулера, чудное место, два уровня, красивый фонтан — ниспадающие и бьющие в разные стороны воды из труб. Красивый город все-таки.

02.03. Последний полный день, завтра — обратно. Едем в музей П. Гетти. Эдик подвозит меня и в 16 просит быть на остановке внизу. Снизу красивые поезда — фуникулеры — доставляют наверх в музей. Очень красивое место, всего год как закончилась стройка, и его открыли на этом месте, раньше он был в другом. Четыре музея, учебные корпуса, фонтаны, сад цветов, озеро, фонтан, водопад, замечательный вид на город. Музеи очень богатые, я их обошел дважды. Все бесплатно, все открыто. Грандиозный музей. Чего бы американцы ни коснулись — дороги, виллы, садики, музеи — все сделано хорошо, все продумано, все целесообразно. Мы прозябали и боролись сами с собой и внешним миром, производили горы оружия, никому не нужного и бесполезного, а другой мир в это время строил города, сажал деревья, строил дороги, дома, музеи и пр., все нужное людям.

Надпись: «Этот музей есть мемориал Поля Гетти (1892—1976 гг.), открыт в декабре 1997 г.». Город как на ладони со смотровых площадок. Здания невысоки, построены, вернее, сложены из крупных блоков, скрепленных свинцовыми прокладками в 1 см. Резкие линии современной архитектуры. Деревья, кусты, цветы, кактусы, лужайки, озеро, водопад и др. — составляют круглый сад. Гениальные архитекторы спланировали этот центр, их было аж 12, их имена тоже написаны. Строился центр в 1983—1997 годах. Вот и все, это хорошая концовка моего путешествия.

03.03. Вот и закончилась моя одиссея. Аэропорт, самолет грузится в обратный рейс, пассажиры потихоньку набираются. Все-таки это было прекрасное путешествие, я много успел посмотреть, даже более чем. И все благодаря Эдику, его трудолюбию и самоотверженности. Сколько раз он отвозил и привозил меня с экскурсий. Возил по городу бессчетное число. По всем каньонам и хайвеям, по берегу океана. Лос-Анджелес очень странный город, разбросанный, как большая деревня. Но очень зеленая, двух- трехэтажная, может быть, со времен Ильфа и Петрова она из одноэтажной подросла на 1-2 этажа. Надо бы перечитать «Одноэтажную Америку». По дороге в аэропорт заехали в Голливуд за книжкой о Лос-Анджелесе, купили еще сувениров.

Зарегистрировавшись и получив посадочный, я пошел провожать Эдика до стоянки. Мы обнялись, наверное, не увидимся более, я благодарил за все. Мы шутили, трепались, как в молодые годы. Пожалуй, это мой самый или один из самых больших друзей. Мы, кстати, во многом похожи и нам не было скучно.

Все-таки это счастье — возвращаться домой, в свой дом, свой город, семью, страну.

Красивый закат на горизонте. В самолете нас покормили, можно немного поспать. Мои страхи позади. Я не болел, не телся, не надоедал Эдику и Рае, нам не было скучно, это главное. И рассвет, буквально через несколько часов, тоже хорош в моем окошке слева. Вначале было темно, потом появилась узкая розовая полоска, потом все светлее и светлее, видно уже голубое небо и темные облака, и вот уже свет солнца заполняет все пространство. В наушниках тихо звучит музыка. Внизу горы, снег, льды Гренландии. День разгорается все ярче и ярче.


Три страны. Май 1999 г.

Я набрел на этот маршрут случайно. Собирался в Голландию-Бельгию-Люксембург. Там мы еще не были. Ходил по фирмам, звонил, выбирал лучший маршрут. А тут наткнулся в газете на этот. Он в городе только у этой фирмы, и мне сразу понравился, хотя и было опасение, что фирма «Фактор» не очень известная. Но все обошлось. Вот путевка, билеты, паспорта. И рано утром летим в Прагу. Воскресенье, 2 мая. В Праге встречает автобус, нас две группы, одна наша и вторая из Праги через Германию на Париж и в Амстердам. Загружаемся, и начинается экскурсия по городу.

Прагу я очень люблю, по-моему, один из красивейших городов.

Итак, вначале Градчаны, Пражский град, собор Святого Вита, Золотая улочка, Карлов мост, Старгородская площадь, Парижская улица, Старая Синагога (самая старая в Европе из оставшихся), Вацлавская площадь. Знакомые места, хорошая погода, чудный город, сплошное удовольствие. К восторгу примешивается и печаль — сколько миллионов людей за сотни лет видели, как и мы, все это, так же восторгались городом. По этим улицам ходили Цветаева, Моцарт. Жизнь скоротечна, все проходит, и это жаль. Но остается любовь к людям, создавшим такую красоту, хотя их имена никто, кроме специалистов, и не знает.

Утром следующего дня (в понедельник 3 мая), разобравшись, кому куда по списку, познакомились с нашей ведущей Мариной, сели в свой автобус, который оказался польским с польскими водителями, ибо небольшая часть нашей группы ехала на поезде до Варшавы, а оттуда уже на этом автобусе приехала в Прагу. Поехали в сторону границы с Германией, где находится маленький городок Ческе-Крумлов.

Очень приятный городок, на холме находится замок с дворцом, с большим садом, с башней, с так называемым трехъярусным мостом, даже ямой с медведями. Потом прошлись по нижнему городку, где сохранились маленькие дома, магазины, кривые улочки, мосты через речку, миниатюрная площадь с раскрашенными фасадами, собор. Снизу красивый вид на скалу, где расположился замок.

Вечером, немного запоздав, прибыли в Регенсбург, разместились в отеле около вокзала и пошли на вечернюю экскурсию. Вечером городок показался очень симпатичным. Красивый собор Святого Петра, второй в Германии после Кельнского, Старая ратуша, остатки римской крепости, каменный мост XII века. Теплый вечер, открытые кафе, много кругом народа, правда, в основном сидящих, едящих и пьющих. После экскурсии не хотелось идти в отель, и мы еще погуляли.

Зачем этому идиоту Гитлеру понадобилось завоевывать с такой жестокостью чужие страны, в своей столько дел не сделанных и много территорий не освоенных. Вот нынешние немцы привели все в порядок, все отстроили, всем всего хватает, кругом красиво и приятно поглядеть на дороги, дворики, фасады домов, памятники истории и культуры. За что убили моего отца и погибли миллионы других людей, в том числе и немцев, да и сам я чудом выжил? Неужели непреодолимо желание наживаться чужим трудом, чужой землей, чужим богатством?

Утром после прекрасного завтрака было время, и сбегали в собор. Потом еще раз с экскурсией, на которую вечером я подбил Марину. И все, и едем в Мюнхен. Приятная дорога, Мюнхен недалеко.

По городу вначале возили на автобусе, видели необычной формы Олимпийский стадион, красивые фасады буржуазного города. Остановились в загородной резиденции баварских королей, просто погуляли по огромному саду с фонтанами, потом экскурсия по центру — ратушная площадь, соборы, которые восстановлены заново. Потом разместились в отеле и снова пошли погулять в центр, на вокзале разменяв доллары на марки. У симпатичной площади пообедали в Макдональдсе. Далее по красивой пешеходной улочке, заходя в разные соборы, дошли до ратушной площади. Очень приятный и запоминающийся центр. В семь вечера все собрались в центре площади, чтобы идти в любимую пивную фюрера. Конечно, не надо было ходить, тратить вечернее время на шум, гам, крики дурацкой пивной. Но любопытно было взглянуть. Хорошо, что все места за лавками были заняты и нас разместили в более-менее тихой комнате. Сосиски с капустой, мясо, пиво. Я удивил всех и официантов, заказав чай. Не хотелось повторять пражских мучений, когда после бокала пива началась ангина. Странно, но чай нашелся. Нельзя строить такие пивные, они должны быть маленькими, уютными, интимными, как в том ресторанчике у Карлова моста. В этой огромной возникает некое чувство после принятия пива — вон нас сколько, вот мы какие, все можем, всем покажем. И показали.

Следующий день — четвертый, среда, 5 мая — после завтрака загрузились в автобус, немного погуляли в центре и повезли нас в старую пинакотеку, опять же я настоял, и меня поддержал народ, а в программе ее не было. Дали нам полтора часа. Там второй этаж главный. Но сплошь одни шедевры, мы ходили раскрыв рот, любуясь старыми мастерами. Потом поехали в горы, в замок баварского короля Людвига II — Нойшванштайн. Долгая дорога, чудный замок, фантастический. И снаружи, и внутри. Говорят, что нам еще повезло, летом, когда много туристов, вообще не пробиться. Погода подпортилась — туман закрыл панораму гор, еще в дороге стал накрапывать дождик. Жаль, какие были бы виды. Замок произвел на всех сильнейшее впечатление. Вот пример того, как оставлять о себе память.

Потом вернулись в Мюнхен и поехали в Зальцбург.

С утра после скромного завтрака погрузили вещи в автобус и проехали совсем чуть-чуть до тоннеля, пройдя через который, вышли в центр. Была двухчасовая экскурсия по городу, потом все разошлись до пяти часов, когда предполагался отъезд. Мы ходили сами, крутились по центру, поели в рыбном ресторанчике на берегу реки, я зашел в дом-музей Моцарта, и мне там очень понравилось. Целый день лил дождь, подниматься наверх на фуникулере к замку было бесполезно — сильный туман, просто бродили, заходили в соборы, в сад цветов Мирабель. Как всегда, старался покупать книги на русском языке, их везде уже научились издавать, дома скопилось их множество, всегда приятно просто полистать красивые книги, да еще попадаются знакомые места. Сплошное барокко.

И вот едем в Вену, 300 км, пасмурно. Жаль, Зальцбург не показался таким ярким, цветистым, с красивой архитектурой, окруженным лесистыми холмами, каким он выглядит на фотографиях, хорошо бы денька два на него, но делать нечего, общие представления о городе остались в памяти, едем.

Знакомство с Веной было автобусным и немного пешеходным. Город прекрасный, слов нет. Ходили, не жалея кроссовок. В соборе Святого Стефана, очень красивом и снаружи, и внутри, этакая пламенная готика, долго слушали органиста. Собор построен в ХIII—ХIV веках, считается высшим достижением готики, оплетен филигранной каменной резьбой.

Начали этот день с церкви Святого Карла, потом сады Бельведер — летняя резиденция каких-то королей и дом архитектора Хундервассера. Передохнув в отеле, куда нас на полтора часа отвез автобус, и перекусив что было, снова вернулись, бродили, а вечером пришли к ратуше, на площади которой состоялся концерт — играли Штрауса, выступали певцы, клоуны, музыканты. На двух больших экранах лица музыкантов и выступающих, площадь забита народом, этакое национальное гуляние, радость от того, что мы есть, что у нас такой красивый город, хорошая страна, прекрасные композиторы — Моцарт, Штраус, Бетховен и др. Есть чем гордиться. Но это я так, на самом деле люди стояли, пили, ели мороженое, слушали Штрауса и смотрели на экраны и сцену.

Следующий, фактически последний день тоже был насыщенным. Сначала по дороге в город остановились еще в одной летней загородной резиденции Габсбургов Шенбрунне. Огромный дворец, большущий парк, все похоже на Версаль. Но наши Пушкин, Павловск, особенно Петергоф — лучше. Невольно сравниваешь всегда, может быть, это привычка, необъективность, но, в самом деле, это так — наши лучше по всем показателям. Но и то, что мы видели, тоже впечатляет. Потом была пешеходная экскурсия по центру, как обычно, очень подробная и интересная. После экскурсии мы с Галей сбегали в художественный музей и не были разочарованы ни красотой самого музея, ни его огромной экспозицией.

Славная у них пешеходная улочка от Оперного театра до собора, по таким улочкам приятно гулять до бесконечности, каждый раз увидев что-нибудь новенькое — артистов, фокусников, музыкантов, попрошаек.

Вечером, купив входные билеты за смешную цену, побывали в опере. Давали «Вильгельма Телля», хорошие голоса, музыка, но дурацкие декорации. Так как автобус обратно отправлялся в 9 вечера, я ушел даже не дождавшись окончания первого действия. Захотелось снова выйти на эту улочку, еще погулять по центру, зайти в собор, полюбоваться вечерним городом. Начало спектакля у них почему-то в 6.30, в 8 пошел дождь, и мне пришлось перебегать с места на место, прячась под разными крышами, куполами, арками, соборами, что еще не закрылись, не забывая, что ах как мало остается времени, а хочется побывать еще и еще, посмотреть, побродить. Для меня удовольствие не только в чем-то участвовать, но и просто смотреть со стороны. Причем надо, чтобы шумела, кипела жизнь, иначе неинтересно. Если представить город без людей, то и красота чуть померкнет. И в Зальцбурге, и здесь, в Вене, полно колясок с лошадьми и возницами, из них организуются целые длинные очереди в ожидании ездоков. По две лошади в упряжке, разных мастей. В дождливом Зальцбурге их укрывали попонами.

Люблю ходить один, совсем один, все видится острее и чуть иначе, не отвлекаешься на собеседника. Собеседник разговорами, даже краткими, мешает мне думать, разговаривать с собой, наблюдать. Когда собеседник умный, не треплется не по делу, тогда еще ничего. Самым благодарным для меня собеседником, интересным и не раздражающим, помогающим мыслить или развивать мысль, является Моня, мой двоюродный брат. Мы с ним во многом похожи, но это тема отдельного разговора. И я действительно получаю наибольшее наслаждение, когда хожу один по знакомому или тем более незнакомому городу. Может быть, ради этого я и путешествую?


Испания. Сентябрь 1999 г.

Отель, где мы живем, очень большой. Фасад построен полукругом, в центре которого замысловатый бассейн с пресной водой, горбатым мостиком, фонтаном, множеством пластмассовых столиков, лежаков и стульев, баром. Вечером это место превращается в музыкальную площадку, где идут концерты, а отдыхающие сидят за столиками, чего-нибудь едят, танцуют или слушают музыку. Все это отгорожено от дороги высокой решеткой. За дорогой метрах в 50-ти пляж. Внутри отеля большой холл, мягкие диваны, кресла и столы. Можно что-то заказать в буфете. Есть даже спецкомната для игр, большая бильярдная, теннисный стол и пр.

Прошлогодний отель «Pi Mar» в Бланесе был значительно скромнее, но чуть ближе к морю. Через открытый балкон слышался шум моря и открывался красивый вид на набережную и бухту. Отель был поменьше, бассейн располагался на крыше и был совсем маленьким, никаких игровых комнат, небольшой ресторан на несколько смен и зал для вечерних концертов и развлечений. Но нам он тоже, как и этот, очень нравился.

Так же, как и в прошлом году, здесь разноязычье, кого только нет, все здороваются и улыбаются друг другу. Много наших. Много также детей, совсем маленьких, даже в колясках.

Море. Пляж широченный, метров под 50, мелкий песочек. Он блестит и сверкает на солнце. Отдельные плоские до 2 мм темные чешуйки, их очень много, отливают на солнце золотистым цветом, создавая иллюзию золотых россыпей. Отсюда и название Коста Дорада, видимо, от американского Эль Дорадо, что значит золотистый берег. У берега в волнах тоже плещутся эти легкие частицы, сверкая на солнце. Золотистый песочек. В прошлом году в Коста Браве этого не было, был простой крупноватый обычный песок, но тоже очень приятно. Я любил ходить по нему, массируя стопы. Здесь тоже приятно пройтись по песку около волны. Километра три до Салоу и столько же до Камбрилса. Море теплое, соленое, приятное. Утром зарядка у моря, и купаемся до завтрака, после завтрака и перед ужином с пяти до семи вечера. Жаль, здесь нет, как в прошлом году в Бланесе, скал, чтобы поплавать с трубкой и маской. И вообще берег низкий, песчаный, ровный. Прошлогодний, похожий на Крымский скальный, изобиловал бухтами и бухточками. Этот по сравнению с ним проигрывает в живописности. Может быть, не сезон, но пляжи не полны, загорающих мало.

На море везде, впрочем, хорошо. Оно вечно живое. Как и человек, море тоже имеет характер. Оно то ласковое и спокойное, теплое и нежно-голубое, то шумное, бурное, волнистое. Давно прошла гроза, когда яркие молнии рвали черные тучи, лил дождь сплошным потоком, непрерывно гремел гром. Уже несколько дней тишина, безветрие, чистое солнечное небо, а море все никак не может успокоиться, волны с шумом, с остервенением набрасываются на берег, растекаясь по песчаному пляжу, пенясь и откатываясь назад, навстречу новым волнам.

Так и человек: что-то у него давно случилось, а он все не может забыть, переживает молча или на людях, пока время не сгладит.

Набережная. Набережные в Испании красочны и приятны для прогулок. Они выложены цветной плиткой, на них растут пальмы и пинии, пахнущие сосной, цветы, кусты. С одной стороны тянется песчаный пляж и шумит прибой, с другой снуют машины и стоят невысокие дома с красивыми фасадами, на первых этажах которых, кроме отелей, магазины, кафе. На набережных полно русскоговорящих.

Здесь у нас набережная скромная, идет вдоль пляжа от Камбрилса до Салоу, узкая с небольшим парапетом. Рядом тянется небольшая на 1 м 20 см красноватая дорожка для велосипедистов. С одной стороны набережной виллы, окруженные высокими заборами, чередуются с отелями, подчас огромными, может быть, больше нашего. Они построены буквой «П» к морю. В центре бассейн и площадка для артистов и музыкантов, много зелени.

Ближе к Салоу набережная идет уже вдоль шоссе, но она стала шире и уложена узорчатой голубой крупной плиткой. А в районе Салоу набережная широченная, в ее центре во всю длину бьют фонтаны, а около огромного колеса пристроился детский городок с десятками веселых аттракционов. Здесь набережная просто уникальная и кончается красивым фонтаном, меняющим цвета и направления струй.

Вдоль набережной за дорогой тянутся отели. В каком-то малоизвестном Салоу их, наверное, больше, чем в любом нашем городе, даже Сочи. И откуда берется столько еды, которую съедают отдыхающие, и воды. Загадка. В Бланесе тоже прекрасная широкая, выложенная цветной плиткой набережная, вначале тоже узкая. А затем такая широченная, что на ней по понедельникам устраиваются ярмарки. И везде скамейки, цветы, фонтаны, деревья. Красиво.

Камбрилс. Большой рыбный порт. Рыболовные шхуны привезли улов, стоят у пирсов, сортируют по ящикам груды наловленной рыбы. Вокруг стоят зеваки, наблюдая. На открытых тележках ящики с рыбой, пересыпанной толченым льдом, увозят на рынок. В центре набережной старинная башня, единственное оставшееся от средневековья сооружение. Вокруг нее невысокие дома, кривые узкие улицы старого города, маленькие площади. На первых этажах магазины и кафешки. Очень приятный небольшой городок, но и тут есть отдыхающие.

Таррагона. До этого города полчаса на автобусе от нашего отеля. От автовокзала к морю ведет широченный бульвар Рамбла Нова, выложенный в центре красивой плиткой. По бокам у домов автодороги. Бульвар рассекают поперечные улицы и разные памятники, фонтаны. Деревья, скамеечки, можно отдохнуть. Бульвар заканчивается садиком и смотровыми площадками на порт и плещущееся внизу море. Слева древний, полуразрушенный временем амфитеатр, далее старый город, в центре которого собор. Старый город окружают высокие мощные стены с воротами. Вдоль одной из них археологический музей. На, казалось бы, ровном месте с большой любовью сделан узкий, длинный музей под открытым небом — старинные пушки, скульптура — символ Рима волчица, император Август и др., всюду зелень, деревья, цветы.

Большая красивая прямоугольная площадь упирается в Королевский дворец, где сейчас муниципалитет. Но по дворцу можно ходить, особенно по первому этажу, где открытый музей.

Дворец римских цезарей в развалинах, но тоже сохранен и превращен в музей. Если есть лишние 100 песет, можно побродить по амфитеатру римских времен. С любовью все это сохранено. И поэтому тоже едут сюда туристы, а не только из-за моря, солнца, хороших отелей и вкусной еды.

Барселона. В Барселоне мы третий раз. Половодье людей и туравтобусов. Знаменитая Рамбла, площадь Каталунии, старая готическая часть города, церковь Святого Семейства, парк Гауди — все это забито людьми и автобусами. А вечерняя пл. Испании, спускающиеся с горы фонтанные реки — вообще незабываемое зрелище. Широченная улица фонтанов в центре и главный цветомузыкальный фонтан с тысячами труб, изменяющих его водный силуэт. И тысячи людей, сидящих на ступеньках, стоящих у барьера, сверху горы, с боков, снизу, любующихся этим незабываемым зрелищем.

Один из красивейших городов мира, в Испании точно красивейший. Я люблю, когда много людей, но в этот раз было чересчур много. Рамбла забита не только людьми — киоски с газетами и журналами, едальни, а музыкантов и людей-скульптур стало гораздо больше, чем раньше.

Универмаг на красочной пл. Каталунии громаден, забит товаром, а покупающих, как и везде, мало. Зато на 2-м этаже бесплатный туалет.

Вот и набережная с Колумбом на высоченном постаменте. Старый собор, тесные пешеходные живописные узкие улочки старого готического квартала полны магазинов, кафешек и народа. Легковушки вежливы, всегда пропускают пешеходов, как и везде здесь.

В порту построили недавно аквариум, кинотеатр с трехмерным изображением, магазины, едальни и еще много чего. Аквариум очень хорош. Я видел аквариумы давно в Севастополе, потом в Штатах — в Балтиморе, в Бостоне и потом в Лондоне. Теперь здесь. Все они разные. В Эйлате кроме обычных бассейнов с рыбами есть такой, когда люди опускаются на глубину и смотрят на рыб Красного моря, подплывающих к окошечкам с прожекторами. Барселонский тоже хорош своим разнообразием — акулы, скаты, крабы, мурены, кого только нет. Только бы не остались эти уникальные произведения природы аквариумными, а жили бы и дальше в естественных условиях, которые постоянно портятся человеком. Здесь, в Барселоне, придумали такую штуку — в огромном аквариуме, где плавают тысячи рыб, сделан тоннель и по нему неспешно ползет эскалатор с посетителями — впечатление, что мы сами часть этого действа.

Порт Авентура. Это рядом с Салоу. Огромный развлекательный центр. Имитация под Китай, Мексику, Полинезию и др. Но очень красочно — пагоды, пирамиды и др. Это же надо такое выстроить. Аттракционы на пароходе, на поезде, сумасшедшие американские горки, спуск по водопаду, всяческие карусели и масса всего прочего. Особенно интересны выступления соответствующих странам артистов в огромных залах. Очень профессионально, качественно, без халтуры.

В почти пустынной местности рядом с Салоу взяли и построили колоссальный центр развлечений, где все продумано, чтобы человеку было интересно и удобно, и хорошо. Выступления артистов идут целый день, повторяясь, строго по расписанию. Поэтому, когда бы ни приехать, все можно успеть.

Дождь. Два раза нас удивляла здесь сильнейшая гроза, потоки дождя. Не успели мы приехать из Барселоны, как пошел дождь, и в течение почти часа бились молнии, рвали черное небо, грохотал гром, лил страшный дождь. Очень впечатлительное зрелище, особенно если наблюдать это с балкона собственного номера, а не во время созерцания фонтанов. Еще раз сильный дождь застал нас в Камбрилсе, еле добежали до автобуса.

Некоторые соображения. Нам всегда внушали, что Франко фашист, а это нехорошо, и ни к чему хорошему привести не может. Тогда почему этому Франко удалось заложить основы той прекрасной жизни в Испании, той жизни, что она являет миру, а не только туристам? Значит, не так он был ужасен, если его действия привели к такому результату. Испания, Турция, Греция, Египет, даже Израиль создали огромный туркомплекс, вовремя поняв, что интересует людей, дающий к тому же весомые доходы.


По городам Бенилюкса. Апрель 2000 г.

Последние несколько месяцев были очень напряженными. Оформлялись три книжки воспоминаний из четырех задуманных: набор на компьютере, считывание, исправление ошибок, верстка, распечатка, фотографии, обложка и т.д. Много оббегал фирм, где есть ризограф, пока нашел в «Геликон плюс» Ирэну Павловну, которая умеет распечатывать на принтере так, как нужно для ризографа, то есть на одном листе напечатать две страницы. И вот несколько дней назад получил 50 экземпляров последней, четвертой книги (она первой вышла из печати) и уже начал раздавать. Что оказалось приятным делом.

Сдал уже третью, сверстанную как надо, подготовил первую, вторую еще надо дописывать. Параллельно запустил в набор Миину рукопись и еще Веры Николаевны. Получается сразу почти одновременно 6 книг. Мне очень нравится сам процесс создания книги — рукопись, набор, печать, верстка и т.д. Например, с Олей, наборщицей текста на компьютере, над первой книгой при исправлении опечаток и верстке мы просидели за компьютером с 2-х до 8 вечера. Дело для меня новое, любопытное, интересное — как из ничего получается нечто. И познакомился со многими людьми при этом. Не знаю, будет ли интересно все это читать. В конце концов, это несколько странное изложение собственной биографии.

В эту зиму много катался на лыжах у нас в Сосновке, пока не растаял снег, а потом пару раз ездил в Кавголово. Люблю март, когда почти всегда стоит чудная погода, немного морозная и солнечная.

Взлетели из «Пулково-2» в сторону залива. Сверху хорошо виден наш институт в усадьбе «Новознаменка», даже дом, в котором мы жили много лет в Сосновой Поляне, потом Петергоф, Ломоносов, пресловутая дамба. Идем вдоль береговой линии моря.

Из аэропорта нашу группу повезли на экскурсию в Заане-Сканс. Это небольшая деревушка на реке Зан. Деревянные дома, где до сих пор живут, ветряные мельницы. Но главное — это фабрики сыра и деревянных башмаков. Каждой группе показывают и рассказывают, как производят сыр и башмаки, здесь же в лавках можно купить вкусную и красочную продукцию. Все сыры дают пробовать, и мы, естественно, не отказывались. Потом нас отвезли в отель, и вечером можно уже было гулять допоздна. На Амстердам отводилось 3 ночи и 2 полных дня. И я использовал их по максимуму, бродив с утра до позднего вечера.

Половину территории Нидерландов отвоевали у моря, настроив множество дамб общей протяженностью в 2000 км. На месте Амстердама было рыбацкое поселение на реке Амстел. От наводнений защитились дамбой. Отсюда и название города. Фактически город построен на сваях. Так, только на Королевский дворец ушло около 14 тысяч свай.

Старую часть города охватывают четыре больших полукольца каналов, которые пересекаются радиальными каналами, образуя около 90 островов, между которыми перекинуто около 400 мостов. Прокладка каналов, укрепление набережных сваями, устройство каменных облицовок, создание насыпных площадок под строительство, сооружение дворцов, соборов, площадей с красочными средневековыми фонтанами — главная особенность города. По каналам с разных пристаней возят экскурсантов в крытых корабликах, едва вписывающихся в пролеты мостов. Очень симпатично смотрится город, особенно фасады домов со стороны набережных или с проплывающих катеров.

Взобрался на колокольню церкви Вестеркерк, где якобы похоронен Рембрандт (Рембрандт мой любимый художник). Обошел всю церковь, не нашел нигде никаких сведений на этот счет. Скорее всего, это легенда, придуманная теперь в качестве покаяния за плохое отношение к своему гению в конце его жизни. Вспомнились строки стихотворения Н. Матвеевой:

На кладбище нищих в седом Амстердаме

Лежит император контрастов.

Скорее всего, так оно и есть. На кладбище нищих, как и Моцарт.

Много полотен Рембрандта в очень красивом здании Национального музея. Там же и его «Ночной дозор». Эта картина раньше висела в мэрии, но там не нашлось такого размера стены и ее (картину) обрезали с трех сторон. Это я увидел, сравнив ее с небольшой копией, которая висит тоже в этом зале. Музей неплохой. В этом году отмечается его 200-летие. По этому случаю из других мест привезли много разных вещей. Увидел даже нашу эрмитажную «Саскию». Подумалось, что копия. Удивился. Но потом прочел на табличке, что действительно из Эрмитажа.

Что еще удивило. Во-первых, много народа. Я пришел за полчаса до открытия музея, уже была небольшая очередь. А потом вообще толкучка. Во-вторых, везде лежат небольшие книжечки на разных языках, где пронумерованы картины и даются их краткие описания. И все ходят с этими книжечками (на русском, к сожалению, не было) или в наушниках с магнитофонами, взятыми напрокат. В ларьках музея можно купить любую репродукцию.

Недалеко от этого музея расположен специальный музей Ван-Гога. Огромный музей в 3 этажа, где находятся около 100 картин и множество рисунков. И тоже очередь на входе. И тоже можно купить любую репродукцию и ее упакуют в красивый треугольный пенал. Но самая большая очередь стояла в музей Анны Франк (еврейской девочки, которая несколько лет во время оккупации скрывалась здесь, писала дневник, а в итоге была замучена в Освенциме). Почему — не знаю. Может быть, это покаяние. Говорят, что руководство Голландии передало немцам списки и адреса всех живших здесь евреев. За это немцы пообещали не разрушать страну. А евреев почти всех — около 100 тысяч — отвезли на уничтожение в концлагеря. А ведь они когда-то много сделали для процветания страны — были купцами, архитекторами, художниками (один Рембрандт чего стоит), занимались огранкой алмазов. Кстати, в экскурсию входило посещение алмазной фабрики, где многие накупили сувениров. Голландцам, как и немцам, теперь приходится извиняться, платить родственникам убитых евреев, которые еще живы. Замаливают грехи, вот и построили музей Анны Франк.

Интересен музей восковых фигур мадам Тюссо (филиал лондонского), где разыгрываются разные сценки и где можно походить среди фигурок, потрогать их, сфотографироваться рядом со знаменитостями.

Любопытно, что трое живших здесь когда-то людей — Рембрандт, Ван-Гог и Анна Франк, трое самых гонимых в свое время, теперь делают «погоду»: деньги, славу городу наряду с каналами и фасадами. Может быть, есть закон равновесия: плохо сейчас, потом будет компенсация, закон синусоиды. Нет, пожалуй. Нужен труд, талант, работа, борьба. Просто так закон синусоиды вряд ли действует. Они — эти трое — просто работали, не только когда было хорошо, но и когда было плохо, не сдавались. И этим победили время.

Помню, мне очень нравился финал старого послевоенного фильма о Рембрандте, когда в конце жизни слабый, нищий, больной художник поднялся на темный чердак своего бывшего дома, где вся в пыли стояла его большая картина, кажется, «Блудный сын». Он зажег свечу, подошел к картине, рукавом стер пыль, и долго стоял, удовлетворенный, всматриваясь в появившиеся фигуры. Он убедился, что не зря прожил жизнь, и задул свечу.

Все дни (их было целых два) неустанно колесил по городу, кроме музеев, по улицам, вдоль каналов, по многочисленным площадям и садикам. Обедал-ужинал один раз в номере, благо отель находился в центре, рядом с площадью Дам. Покупал в Макдональдсе пакетик картошки, в соседнем магазине — маленькую бутылочку красного сухого вина и фрукты, остальное привез с собой — черный хлеб, консервы.

Кроме каналов, другой особенностью столицы Нидерландов является обилие, как ни в каком другом городе, велосипедистов. На всех улицах для них проложены специальные широкие дорожки. А уж только за ними расположены пути для автомобилей и трамваев. Кстати, снаружи все трамваи расписаны и раскрашены рекламой, что приятно смотрится. Везде стоят велосипеды — у магазинов, особенно училищ, школ и университетов, у вокзала и многочисленных пристаней, в парках и у музеев. И ни машины, ни люди не должны занимать эти специальные дорожки. Вот где истинное уважение к человеку.

В Амстердаме находится знаменитый квартал «красных фонарей». Это обычный жилой квартал, где расположились магазины, кафе, рестораны, каналы, площади, фонтаны, даже церкви. На первых этажах видны за стеклянными окнами ожидающие клиентов симпатичные девушки в мини-купальниках. Можно открыть дверь к той, которая понравилась, выяснить цену, что-то еще, и либо остаться, тогда штора сразу задергивается, либо закрыть дверь снаружи. Все просто. Каких только нет здесь девиц. По вечерам, думаю, все приезжие ходят сюда глядеть на невиданное зрелище. Здесь же на каждом шагу открыты для обозрения витрины секс-шопов, соответствующих кинотеатров и даже театров. Красные фонари, освещающие большие витринные окна, а за ними полуобнаженных девушек, светлокожих, мулаток, темных, всяких, элементарно доступных, манят, как мошкару притягивает свет яркой лампы или костра. А на главной улице города допоздна открыт музей секса, огромный, трехэтажный, сделанный с большой выдумкой и относительно недорогой.

Как-то вечером забрел на вокзал — красивое большое здание. Побродил, вышел на платформу, полюбовался на огромное табло, где высвечивались разные города Европы и время отправления. Подойти, что ли, к кассе, купить билет и уехать в какой-нибудь Милан или Париж. Слабо?

На четвертый день после завтрака отправились в Брюссель через Антверпен. Хороший автобус, приятная дорога, редкие деревья, зеленые поля, на некоторых пасутся почему-то белые коровы. Антверпен оказался милым городком — с красивым центром, как и везде. Как и всюду, средневековые зодчие оставили потомкам много симпатичных зданий, уютных площадей, красочных фасадов домов. Этим-то сейчас и любуются, тем, что успели понастроить в тот золотой век. Удивительно, это притом, что передвигались на лошадях и в каретах, умирали от чумы и других болезней, голодали и жили при свечах, а понастроили такого, что ради этого и едут миллионы туристов. И возводили такие огромные соборы и в таком количестве.

Дом Рубенса очень живописен, красочен дворик. В центре площади перед ратушей памятник римскому воину, отрубившему злому великану руку. Рядом огромный собор Богоматери с высокой 123-х метровой башней. На другой площади стоит памятник Рубенсу. В Амстердаме тоже есть памятник своему великому художнику — Рембрандту.

Забавна легенда, связанная с названием города. Страшный великан Антигон требовал у входящих в гавань шкиперов кораблей непосильную плату, и рубил кисть руки тем, кто ее не платил. Римский центурион Брабо победил великана, отсек ему руку и выбросил в Шельду. Так сложилось название города: «ханд» — рука, «верпен» — бросать. И на центральной площади стоит памятник-фонтан римлянину, освободившему город, с отсеченной кистью его врага. А вокруг высятся готические здания гильдий и городской ратуши, главный фасад которой, как и многих зданий в городе, украшен гербами и скульптурными группами.

Когда-то евреи, бежавшие с Пиренейского полуострова, в ХV веке поселились в Амстердаме и Антверпене. В этих городах сохранились еврейские кварталы. Переселенцы стали купцами, основали знаменитый ювелирный промысел, процветающий и сейчас, настроили синагог. Так, в Амстердаме есть Португальская синагога 1675 года, некогда самая большая в мире. Художники (Рембрандт и др.), врачи, писатели, юристы, ювелиры, банкиры, философы тоже вышли из бывших испанских беженцев, и во многом способствовали развитию этих стран.

Во всех городах около ступенек в квартиры жилых домов есть крохотные участки земли, где растут несколько цветочков в горшках или в земле, кое-где распустившийся сиреневый куст. И все чистенько, и красиво, и смотрится. И никто ничего не рвет. У нас давно бы уже все оборвали. Детей в наших школах надо обучать не столько точным наукам (их давно достаточно в общем виде, ибо есть компьютеры), а учить, как должно жить в обществе, как относиться к людям, животным, природе. Что нельзя (и почему) сорить, воровать, безобразничать, обижать животных, родных, просто людей, убивать. Учить культуре общения, культуре речи и др.

Какое чудо эти здешние дороги. Сколько ни езжу по дорогам Европы и США, не перестаю удивляться хорошему их состоянию, а также окружающей природе, полям, лугам. Шоссе, как правило, двухрядное, по 4 или по 6 полос в одну сторону, кругом развязки, иногда дорожный пейзаж кажется фантастическим, нереальным. Когда они строили дороги, мы строили ракеты и танки.

Во второй половине дня подъехали к Брюсселю. Начали с большого парка, где располагается знаменитый Атомиум, недалеко от него очень красочные японская и китайская пагоды. Потом была большая автобусная экскурсия по наиболее интересным городским местам — вот Королевский дворец, а это самое большое здание в мире, отведенное под дворец юстиции, а вот парк, в который вышел погулять после обильной трапезы Петр I, свалился в овраг и уснул. Очень много суперсовременных зданий из стекла. Но самое интересное — это относительно небольшой, хорошо сохранившийся центр из средневековых застроек.

Брюссель поразил разнообразием, очень современными зданиями, обилием зеленых парков и скверов, роскошными чиновничьими апартаментами европейской столицы. В городе много музеев, памятников. Одна из остановок была у огромной трехаркадной Триумфальной арки Парка Пятидесятилетия, основанного в 1880 году в честь пятидесятилетия независимости Бельгии.

Потом была большая пешеходная экскурсия по центру города. По узким улочкам, по открытым рыбным ресторанчикам и закрытому огромному пассажу. Вышли, наконец, на центральную площадь — Гранд Пляс. Может, и правда, это самая красивая площадь в мире. Ее окружают готические здания многочисленных гильдий, королевский дом, дом герцогов и великолепная ратуша. На вершине 90-метровой башни расположился пятиметровый флюгер, изображающий Святого Михаила, покровителя города, убивающего дракона. Первый этаж представляет собой галерею из 17-ти арок, над ним находятся еще два этажа, высокие оконные переплеты которых украшены скульптурами и статуями. Сказочная ратуша. В полдесятого вечера включили подсветку, в 10 вдруг погас свет, и через минуту началось цвето-музыкальное представление. Зазвучала музыка, вспыхнули разноцветные огни на всех этажах и башенках ратуши. Это была целая симфония музыки, света и архитектуры. Цвето-музыкально-архитектурное пиршество продолжалось всего 10 минут, после чего снова включилось обычное освещение. А в пол-одиннадцатого и в одиннадцать вечера все повторилось.

Недалеко от площади на углу фасада одного из домов находится скульптура писающего мальчика. Мальчик как мальчик, ничего особенного собой не представляет, кроме того, что писает, но почему-то так сложилось, что он является одной из главных достопримечательностей города. Все официальные делегации из разных стран привозят ему одежду, и сутки он стоит наряженный в нее, а потом ее относят в музей, где уже скопилась огромная коллекция нарядов этого мальчика Пис. Видя такой успех необычной скульптуры, городские власти разместили неподалеку то же самое делающую девочку. Но почему-то успеха это не возымело, и к ней экскурсии не водят, не наряжают ее. Может быть, сам процесс у девочек не такой интересный.

После экскурсии нас отвезли и разместили в отеле, где, наскоро перекусив, я снова помчался на эту площадь и уже не покидал ее до позднего вечера.

Судя по картинкам, в августе целую неделю весь центр площади занимает красочный ковер из бегоний размером 77 на 24 м, который образуют 800 тысяч цветов. Его выкладывают фермеры-цветоводы из-под Гента. А еще на ней устраивают игру в живые шахматы. Зная это, я всегда хотел посмотреть на нее. Но она оказалась гораздо симпатичнее моего о ней представления. Просто чудо, а не площадь. А вечером ее еще и подсвечивают. Гуляют люди, работают кафе, рестораны, многие столики вынесены прямо на площадь. Она живет. Она живая. Она теплая. А есть холодные неживые площади, вроде Красной в Москве и отчасти Дворцовой в Петербурге, хотя они тоже очень красивые.

Мало того, что отель великолепный, так еще и покормили утром здорово: горячие блюда, фрукты, салаты, даже шампанское.

А потом часть группы поехала в парк, который называется «Мини Европа», где в человеческий рост расположены самые знаменитые здания европейских городов. А другая часть — на экскурсию в Люксембург. Я решил, что живой Люксембург будет интереснее искусственного парка.

И был Люксембург, и это было хорошо. Чудный, очень живописный городок, компактно, ладно встроены новые дома в старые улочки, площади. Город рассекает огромный овраг, превращенный в парк, много смотровых площадок. Нам все время везет с экскурсоводами. И здесь повозили по городу, потом по центру прошлись пешком, заходя во все интересные места. Потом еще было два часа свободного времени. Эти часы я люблю больше всего. Долго сидел в соборе Нотр-Дам, слушая мощно и прекрасно звучащий орган. В соборе в алтаре изображение Богоматери, покровительницы города. Вот и очень старая церковь Сент-Мишель, а вот Дворец великих Герцогов с красочным фасадом.

Все церкви — католические, но есть синагога. Почти все евреи были угнаны гитлеровцами в концлагеря, сейчас приход синагоги — 2 тысячи человек. Вообще в стране население составляет 420 тысяч человек, в столице — 80 тысяч.

Люксембург — столица Великого Герцогства и резиденция правительства. В 1815 году Венский Конгресс провозгласил независимость страны. Страна сельскохозяйственная, но почему-то знаменита сталелитейной промышленностью. Сейчас здесь располагается таможенно-экономический союз, секретариат Европейского Парламента, Европейский банк. Экскурсовод кроме всего прочего сказала, что когда-то люксембургские розы были очень знамениты и поставлялись даже в Петербург, ежедневно по вагону. Сейчас плантации расположены за городом.

Оказывается, большое удовольствие ехать на автобусе по дорогам Европы. Из окна видны стоящие группкой и в одиночку ветряные мельницы современного вида. Всюду красивые пейзажи, квадраты полей черные, зеленые и даже желтые рапсовые, много лесов, маленьких городков и сел. В далеких ложбинках окруженные лесом виднеются дома с коричневыми крышами. Леса чисты и невысоки, вписываются в пейзаж еловые, сосновые, березовые. Странно, но людей, что-либо делающих на полях, почти не видно. Иногда пасется скот. По автобану несется поток машин, дороги везде выше всяких похвал, машины в идеальном виде, много трейлеров, перевозящих товары. Леса и поля чисты, без всякой грязи и свалок. Слушаю по плееру скрипичные концерты Баха и гляжу на проносящийся патриархальный пейзаж.

Сегодня 5 мая, первый день чистое небо, тепло, солнечно. Едем в Брюгге. Тут недалеко, но целый час выбирались из Брюсселя, еще раз посмотрел город, пусть и из окон автобуса.

Вчера весь вечер часа три-четыре бродил по изумительной Гранд Пляс, заходя в отходящие улочки, заглядывал в магазинчики, наблюдал жизнь, любовался ратушей и фасадами бывших домов разных Гильдий. Площадь грандиозная, не зря называют ее самой красивой в Европе или даже в мире. Возможно, возражать не стану.

Проехали мимо относительно недавно построенной в Брюсселе самой большой церкви, если я не ослышался, она вмещает 100 тысяч человек. Несколько лет назад Папа Римский провел в ней службу. Значит, строят потихоньку и сейчас. Но она не такая красивая, тяжеловата.

Сегодня пятница, 6-й день поездки. Посмотрели два новых города — Брюгге и Гаагу.

Доехали довольно быстро, остановились на специальной площадке, где уже стояло множество автобусов, и нас повели в город сначала на экскурсию, а потом дали три часа свободного времени.

Когда бывает хорошо, хочется сказать по-библейски: и был Брюгге, и это было хорошо. Даже, я бы сказал, здорово. Удивительный городок, возможно, самый красивый на нашем пути, очень цельный, очень живописный, очень красочный. И молодцы, что дали на него достаточно времени — 5 часов. Вначале, как обычно, нас повели по интереснейшим местам, все показали, потом я ходил сам, легко запомнив расположение города. Народу множество, много каналов и мостов. По каналам снуют кораблики с путешественниками, едва вписываясь в пространство под мостами. Впереди на носу сидит рулевой и в микрофон рассказывает на своем языке о живописных местах вдоль каналов, где дома подчас, как в Венеции, стоят прямо в воде. Отстояв небольшую очередь, я прокатился. Описывать все прелести города — площади, церкви, узкие улочки, живописные фасады, мосты, монастыри, большое озеро Любви с лебедями, каналы, высокие колокольни, непрерывно снующие кареты, запряженные лошадьми, сил нет никаких. Это был праздник.

Но все же чуть-чуть попробую. Издавна Брюгге славился ковкой железа и вышивкой. В лавках и магазинчиках всюду продаются красивые вышивки, тонкие, белые, воздушные. На центральной площади находится Дозорная башня 83 метра высотой и крытый рынок. На уровне верхней смотровой площадки висят 50 колоколов, каждый час звонящих свою мелодию.

Самая древняя базилика Святой Крови была построена еще в ХII веке. Алтарь из белого мрамора в стиле рококо сооружен в 1751 году и является главным алтарем нижнего придела. В верхнем, очень красивом готическом приделе, хранится хрустальный сосуд с полотном, пропитанным кровью Христа. Ангелы из золота и серебра держат этот сосуд. Ежегодно проводится праздник Вознесения, когда по улицам города носят сосуд со Святой Кровью и изображения сцен из Евангелия. Очень красиво на небольшой площади рядом с базиликой Святой Крови смотрится готическая городская ратуша ХIV века, одна из самых древних.

Соборная церковь Богоматери с необычайно высокой 122-х метровой башней. В ней хранится скульптура Микеланджело «Дева Мария с младенцем», более известная как «Мадонна Брюгге».

Еще есть собор Христа Спасителя, женский монастырь бегинок и много других красочных зданий. Город фактически является музеем под открытым небом. Очень живописно большое озеро Любви с белыми лебедями. По площадям и узким улицам города разъезжает много повозок с лошадьми, лодки с туристами снуют по каналам. Очень много туристов. Наверно, все путешествующие по Бельгии — Голландии заезжают сюда.

К вечеру нас привезли в пригород Гааги Схевенинген, курортный городок, расположенный вдоль моря. Развезли по отелям. Наш отельчик старенький, но зато хорошо расположен — прямо на высоком берегу в линии с другими, более современными зданиями. Внизу кромка пенистых волн, широкая полоса мелкого песка, сплошная линия кафе и ресторанов и под горкой море автомашин, ждущих своих развлекающихся хозяев. А отдохнуть тут есть где, если и не искупаться, ибо пока море холодное, то хотя бы походить вдоль шумящих волн, посидеть в ресторанчике, поиграть в казино, посетить многоэтажные магазины. Курзал — в центре главное курортное заведение, огромный пирс, выступающий на 400 м в море, где находятся солярий, ресторан и обзорная башня 46 м высотой. Каменные молы защищают пляж от приливов Северного моря. Нам так понравилось это место, что постоянно хотелось ходить и смотреть. Магазины работали допоздна, я сбегал на главную улицу, идущую параллельно пляжу недалеко от моря, накупил еды, устроил пир в своем номере и потом допоздна гулял.

На следующий день в субботу после завтрака была экскурсия в Гаагу, где в центре города находится замок — резиденция королей, правительства и парламента страны, здесь и апартаменты королевы, красивое здание международного суда ООН.

Но самое красивое было потом, когда нас привезли в Мадуродам, где выстроены в 1/25 своей величины наиболее значительные здания страны, предприятия, аэропорт, каналы. Все живет, ходят мини-кораблики, двигаются самолеты и машины, люди, приклеенные на ленту, выплывают из мини-собора. Работают портовые краны, по каналам плывут кораблики, крутятся ветряные мельницы. Очень забавно видеть известные здания ростом с человека. Потом попали в ледяной дворец, где в нескольких комнатах с температурой минус 12°С китайскими мастерами выстроен целый ледяной город, искусно подсвечиваемый изнутри. На входе в это заведение дают теплые куртки. Ну очень красочное зрелище.

Потом я еще догадался съездить в Дельфт. Случайно увидел на остановке трамвая, разглядывая расписание около остановки у Мадуродама, где показан весь его маршрут, а в конце написано «Дельфт». Я рискнул и был вознагражден великолепным зрелищем красивого города. В этот день на самой красивой площади страны Маркт, как ее называют в путеводителях, шла бойкая торговля, работали все кафе, играли уличные музыканты, были открыты церкви, в частности церковь Ниуве Керк с колокольней в 109 м. В ней находится надгробный памятник Вильгельму Оранскому — основоположнику династии, отцу Голландии, который повел в свое время народ на борьбу против испанского владычества и погиб от руки палача герцога Альбы. Город также славен производством керамики и фаянса.

На трамвае я вернулся домой и допоздна бродил по песочку пляжа, по набережной и улочкам славного городка.

В последний день, 7 мая, в воскресенье, нас по дороге в аэропорт Амстердама привезли на два часа в парк цветов Кикенхоф. Огромный парк тюльпанов всемыслимых размеров и расцветок. Кроме них в парке, как и положено, дорожки, озера, фонтаны, ветряные мельницы, крытые павильоны, игровые площадки, и тысячи тысяч цветов. Какое-то чудо света. Или цвета. Все одно, главное, что чудо. Не знаю, что здесь превалирует — доходы от продажи луковиц, цветов и входных билетов, или расходы на обслуживание, но такого количества автобусов на специальной площадке недалеко от входа я нигде не видел. При возвращении, даже зная, где оставили свой автобус и как он выглядит, тем не менее, искали его минут 15. Парк уникальный, огромный, большое наслаждение бродить здесь, глядя на эту симфонию в красках, на дело рук человеческих.

Огромный аэропорт жил своей жизнью. Зарегистрировались, нашли свою стойку, стали ждать посадку, тратя оставшиеся гульдены на сувениры, необычные конфеты, вкусный сыр. Неожиданно очень насыщенной и интересной оказалась поездка.


На Балеарских островах. Майорка. Сентябрь 2000 г.

Балеарские острова расположены в 70 км от материковой Испании в Средиземном море. Самый большой остров — Майорка, диаметром приблизительно 100 км. В западной части острова тянется гряда Трамунтанских гор с густыми хвойными лесами, в остальном равнина с виноградниками, оливковыми и миндальными рощами, со всех сторон теплое море, песчаные и каменистые пляжи.

Столица — Пальма-де-Майорка. Ее основали еще римляне. Потом острова завоевали мусульмане, а в ХІІІ веке их вытеснили христиане во главе с королем Арагона Хайме І Завоевателем. Сейчас остров превращен в крупнейший туристический центр, буквально каждую минуту взлетают и садятся самолеты в огромном аэропорту, заплывают огромные корабли. Так и мы прилетели на чартере из Питера 7 сентября, нас встретили и отвезли в отель «Европа плайя марина», что в городке Ильетас в 7 км от столицы.

Городок курортный, застроен разнообразными отелями вдоль моря, место гористое, скальный берег. У каждого отеля свой крохотный пляж, но все открыто, и можно путешествовать вдоль берега и купаться где захочется. В 10-ти минутах ходьбы от нас есть большой песчаный городской пляж. Берег изрезан, крут и в него замечательно вписаны отели, выходящие балконами на море. Наверху первой линии отелей проходит дорога, так что вход в отели почти с верхних этажей. Так, мы жили на третьем этаже, а вход в отель был с седьмого. Рядом огромный 11-этажный отель «Бананос», а вход в него с девятого этажа. Все номера с балконами. Нам достался торцевой номер. Внизу на небольшой площадке круглый семиметровый бассейн, а за ним уже море. Так близко к морю мы еще не жили. Спуск к морю у нас либо по лестницам, либо через маленькие пляжи соседних отелей. Отели буквально липнут друг к другу, изящно карабкаются в гору и очень живописно смотрятся с моря.

Утром с нашего балкончика видно, как, прячась за растущую рядом пинию, встает солнце. Гостиница хорошая, номер просторный, кормят замечательно. Я стараюсь в ресторан прийти чуть раньше открытия, чтобы занять столик на открытой веранде с видом на море. Это приятнее, чем внутри вокруг столов с раздачей.

В аэропорту нам раздали списки с описанием экскурсий. И вот первая. Сначала после завтрака на автобусе нас, собрав по отелям, повезли в столицу на старый вокзал, откуда ходят еще деревянные вагончики электропоезда по путям, проложенным в начале века. Поезд идет час, все окна нараспашку, дует, освежая, ветерок, красивые виды, множество тоннелей рассекают горы, есть даже один трехкилометровый. Очень живописны горы, покрытые лесом, скалы, холмы, поля, селения.

Узкая одноколейка привела нас к городу Сольеру, лежащему в долине, с трех сторон окруженному горами. Городок вполне современный, но сверху, с платформы, где остановился поезд, кажется старинным, с собором в центре. Оказалось, автобус, на котором нас собирали вначале, приехал сюда к железнодорожной платформе и повез нас в порт, что рядом. Там мы пересели на корабль и поехали вдоль западного побережья в бухту Калобра, где высадились, перешли через пешеходный тоннель в скале на узкий пляж огромного горного ущелья и 1,5 часа купались в чистейшей воде, загорали, фотографировали исключительно живописную бухту. В бухте еще есть рестораны, кафе, магазины. Отсюда на родном автобусе стали взбираться по сумасшедшему серпантину на гору в монастырь Льюк, где в соборе находится реликвия — черная Мадонна, покровительница острова. Собор небольшой, скромный, к Мадонне, как полагается, очередь, внизу прямо под ней — ящик для денежных пожертвований. Полно паломников, монастырь очень известный, удачно расположен в горах, но монахов нет, служат несколько священников, и во всем помогают прихожане.

Дорога до монастыря и после по узкому серпантину, где едва разъезжаются машины, очень живописна, как и путешествие на корабле вдоль скалистого берега. Он чем-то напомнил мне Карадаг. Но Карадаг небольшой, где-то с 1,5 км, а здесь весь западный берег на десятки километров вдоль горной гряды представляет собой невероятно красочное зрелище скал, спускающихся к морю, бухт, пещер.

После завтрака впервые пошли на песчаный пляж. Теплый мягкий песочек, небольшая бухта, чистая вода. Бухта, как и многое другое, окружена отелями, расположившимися среди скал. Все белого цвета, разной архитектуры, с балкончиками. Удивительно, как на таком гористом берегу уместилось столько красивых построек, и все в зелени, в цветах. У каждого отеля свой бассейн.

Приятно, стоя на балконе номера, наблюдать за морем, за плавающими судами. То степенно плывет океанский лайнер, то прогулочное судно, то небольшой моторный катер вдруг взревет и помчится на бешеной скорости, оставляя за собой огромный шлейф воды, то покажутся яхты и виндсерфинги, даже иногда мелькнут байдарочники. Я и сам когда-то греб в академической четверке, в байдарке-одиночке и на каноэ, и знаю, как трудно удержать равновесие даже на небольшой волне.

Огромная бухта Пальмы живет своей жизнью. День постепенно угасает, заходит солнце, появляется роскошная луна, быстро темнеет, только остров светится мириадами огней. И откуда берется столько электроэнергии?

Через день состоялась экскурсия на катере вдоль острова. Из столичной бухты нас, человек 100, посадили на катер, и мы поплыли вдоль побережья на запад. Красиво смотрится берег с вписанными в холмы домами, отелями, бассейнами. Вот и наша «Европа», даже можно разглядеть торец отеля с нашим балконом. Берег живописен, но не так красив как тот, что два дня назад. Тот был выше, круче, дичее, похож на карадагский, этот скорее на ялтинский. Большую остановку сделали в Сан Тальме. Это изящная глубокая бухта, в ней пляж, отели, магазины, кафе, красивая гавань. Нас выпустили на два часа погулять, покупаться, потом покормили каким-то немыслимым пловом с креветками и мидиями, названным паэльей, с вином и шампанским. Русских было так мало, что экскурсия велась на разных языках, кроме нашего.

Хорошо, стоя на носу катера, ощущать упругий ветер, слушать шум рассекаемых волн, видеть симпатичный далекий берег и приближающуюся столицу Пальму с громадным кафедральным собором и старой крепостью на холме. Обратно доплыли за два часа, на пристани нас уже встречали автобусы, которые и отвезли всех кому куда.

Сами ездили на автобусе в столицу, очень симпатичный город, большой собор, красивые бульвары. В соборе наблюдали венчание.

Еще одна экскурсия была в поселок Вальдемоссу в древний монастырь Картуху, где зимой 1838 года жили Шопен и Жорж Санд. Монастырь основан в ХV веке, укромно расположен в горах, красивое место. Сейчас монастырь в основном превращен в музей, в том числе посвященный великому музыканту и писательнице. Приятные кельи с выходом на общую смотровую веранду, заросшую деревьями, кустами, цветами. Есть комнаты, в которых подобрана монастырская экспозиция, небольшая церковь, трапезная. В специальном концерном зале, всю небольшую сцену которого занимает огромный рояль, молодой пианист играл Шопена минут 20.

В те годы, когда они здесь жили, думаю, что писательница Жорж Санд была более известна и знаменита, чем 28-летний композитор Шопен. Теперь ее, наверное, мало кто читает, если вообще читает, а Шопена слушают ежедневно во всем мире. А всего-то заехали сюда на несколько месяцев пожить, и на всю жизнь у монастыря осталась память. А поначалу они сняли жилье в столице Пальме, но когда хозяин узнал, что Шопен болен туберкулезом, попросил выехать. Жорж Санд написала здесь книгу «Зима на Мальорке», она здесь везде продается, как и кассеты с музыкой Шопена, а еще книги о монастыре, буклеты. По дороге в монастырь заехали на завод, где стеклодувы у нескольких печей прямо на глазах делают прекрасные вещи, которые продаются тут же в огромном магазине. В Венеции наряду с похожим цехом был и великолепный музей.

Еще была очень интересная поездка — в знаменитые пещеры. Описать красоту этих двух пещер просто невозможно, настолько они прекрасны. Они огромны, хорошо представлены, кругом дорожки, поручни, подсветка. В первой пещере, называемой Драк, полукилометровая дорожка через множество залов со сталактитами и сталагмитами, колоннами, озерами. На самом большом озере дали небольшой концерт — выплыла из тьмы лодка, освещенная по контуру, в ней сидел скрипач и играл что-то трогательное. Красиво, таинственно.

После первой пещеры дали погулять часок по красивой набережной прекрасного портового городка Порто Кристо, где большой песчаный пляж, яхты в бухте, прогулочные кораблики. Потом был обед в ресторане, но мы его проигнорировали, прошлись по городку и магазинам, купили красивую люстру из ракушек, чуть-чуть посмотрели аквариум. Потом была вторая пещера — Арта, еще бoльшая по размеру. Обе они как некие чудеса света. Медленно спускаемся по лестнице друг за другом, любуясь открывающимися видами справа и слева, умело подсвеченными. В первой пещере наш экскурсовод Ирина все время рассказывала, когда и кем была открыта пещера в начале века, посветит в глубину фонариком, спросит: не напоминает ли вам это то-то и то-то. Напоминает. С потолка в некоторых местах капает вода, на наших глазах идет строительство. С некоторых потолков свисают миллионы игл. Внизу у большого озера расставлены скамьи, и когда все расселись, началось музыкальное представление — в полной темноте выплывали освещенные по контуру лодки, в них сидели музыканты и играли что-то классическое. Концерт шел минут двадцать. Потом желающих везли к выходу на лодках, большинство шло пешком, любуясь озером. На выходе тоже продавались открытки с видами. Умеют они.

Еще показали фабрику, где делают искусственный жемчуг. Выплавляют из белых длинных заготовок капли на тонких проволочках, потом их обрабатывают и делают бусы, ожерелья и тысячи других красивых вещей. Очень впечатляюще. И тут же шикарный магазин, где все это можно купить. И еще показали фабрику стеклодувов, где в старинном замке в цеху разожжена печь и у всех на глазах из раскаленного куска стекла стеклодув ловко вытягивал голову, ноги, хвост лошади. На втором этаже расположился очень хороший музей, где собраны многие вещи других стран и городов, в том числе Венеции. На первом этаже огромный магазин, очень красочный, как музей.

Еще была поездка в усадьбу Х века арабского происхождения, что расположена среди зеленых холмов и садов. Все ходят по маршруту, последовательно рассматривая многочисленные залы, комнаты, кабинеты, дворы, мастерские средневековой эпохи. Во внутреннем дворе уже на выходе дегустируем вина, сыры, джемы, пончики, хлеб из инжира, пиццу.

Летим домой. Справа внизу вдоль берега бухты Пальмы мелькнул наш милый Ильетас, наш залив, даже можно было разглядеть наш отель. Внизу бескрайнее синее Средиземное море. А вот и Альпы во всей своей красе, большой изрезанный массив белоснежных вершин. Ледники, перевалы, склоны, ущелья, над вершинами парят легкие облачка. Вдоль рек попадаются зеленые клочки земли, белые черточки домиков, теснящихся друг к другу. Над всем этим чудом огромное темно-синее небо.

Скоро Питер. Через несколько месяцев закончатся год, век, тысячелетие. Хочется надеяться, что человечество поумнело за ХХ век и следующий окажется более счастливым, более везучим, более разумным.


На юге Франции. Сентябрь 2001 г.

Летим в Милан, внизу Европа, уже во многом знакомая. Но на этот раз места новые — Милан и Лазурное побережье Франции.

Внизу легкие белые облачка, зеленые холмы и даже видны плешины невысоких гор. По зеленым поймам рек кучкуются белые домики, змеятся ленты дорог. Сверху видны также темные глазницы озер, их много: круглых или вытянутых, неровных. Зрелище шикарное, жаль, самолет летит быстро. А вот появились снежные шапки Альп, ледовый цирк и спускающийся язык ледника. Белоснежные гиганты выстроились в извилистую линию. Наверное, это Швейцария или Северная Италия. Одинокие белые облака зависли над этим великолепием.

В Милане я еще не был, неужели увижу уже сегодня, 26 августа, знаменитый Миланский собор, один из красивейших в мире. Хорошо бы найти лесенку-вход на его верх. Нам предстоит ночь в Милане, а назавтра отъезд в Ниццу, где мы будем постоянно жить.

Волнуюсь об оставленной в одиночестве на даче в Осельках кошке Белке. Кажется, уж все предусмотрел, но всего невозможно предвидеть, бедную беременную киску могут обидеть и люди, и собаки. Эта дача третья в нашей жизни. Первая началась в 1957 году на болотистом участке в шесть соток под Песочной. За четыре года был построен дом, заложен сад, даже успели немного пожить и вкусить плодов. Потом лет 10 нас кормил огород в три сотки в поселке Горелово. Теперь вот Осельки.

Подлетаем к Милану, кончились горные пейзажи, равнина вся заселена людьми, кажется одним сплошным мегаполисом. Наверно, так оно и есть.

В аэропорту нас встретили, отвезли в отель. Разместившись, мы поехали на метро в центр. Всего шесть коротких остановок, и мы на площади Дуомо. Там, где стоит этот грандиозный собор. Его западный фасад освещается заходящим солнцем, и он сверкает, как новенький. Видимо, его недавно почистили, в отличие от потемневших фасадов Реймского и Кельнского соборов, где мы были недавно. Миланский собор — самое крупное в мире сооружение из мрамора. Глаз невозможно оторвать от его пламенеющего фасада с сотнями башенок вокруг, на которых воздвиглись какие-то скульптуры. Каждая башня шедевр, а тут их 135, если верить справочнику. Все фасады готического храма усеяны скульптурами, а их здесь аж 3400 штук.

Собор посвящен Святой Деве Марии Нашенте (Рождающейся). Ее статуя из позолоченной меди высотой более 4-х метров — Мадоннина, установлена на самом высоком шпиле собора на высоте 108,5 метра. Она считается покровительницей города.

Перед собором большая площадь с красивыми зданиями, есть фонтан и выходы к метро, а в центре большой памятник Виктору-Эммануилу II, которого в Италии почитают наравне с Гарибальди. Гарибальди вообще замечательная фигура. Король и так должен печься о стране, а вот Гарибальди оказался героем. Его история уникальна, это тот редкий человек, которого любили и любят все.

Собор как бы в центре всего. Хотя вокруг тоже полно всяких красот. Но нет-нет, а взгляд переводится на собор, который ближе к вечеру постепенно стал тускнеть.

Все вертится вокруг площади Дуомо, на которой стоит этот сказочный собор. По площади бродят туристы и разгуливает множество голубей. Это напоминает другие известные площади, где тоже полно туристов и голубей, в частности Трафальгарскую в Лондоне и Святого Марка в Венеции. Постепенно по мере захода солнца западный фасад собора угасал, а потом и вовсе погас.

В этот день вечером в 6 часов в соборе началась месса. Собор был полон, что-то говорил священник, звучал орган.

На следующий день была пешеходная экскурсия по центру города. Огромный замок дворца Сфорцеско с большим парком, скромный фасад театра Ла-Скала, крытая галерея пассажа Витторио Эмануэле, разные церкви и памятники, маленькие живописные площади и музеи — все красиво, но как не забраться наверх главного собора. Оказывается, можно пешком, а есть и лифт. Поднимаемся и попадаем в удивительный лес из мраморных скульптур. Можно ходить по всей крыше, подниматься и спускаться по узким лесенкам, трогать холодный мрамор стен и статуй. Я бывал наверху многих соборов, но везде это только смотровая площадка, маленькая, как в римском соборе Святого Петра или флорентийском Санта-Мария дель Фьоре, или как часть крыши по фасаду в соборе Святого Марка в Венеции. Но лишь в Милане можно прохаживаться по всей крыше собора — этого музея под открытым небом. Хорош вид на город и площадь внизу, а статуи вокруг необыкновенны, уходить не хочется. Бoльшую часть отпущенного времени мы и провели на крыше. Зрелище незабываемое и ни с чем не сравнимое — прогулка по крыше среди многочисленных башен, статуй, химер. Крыша тоже мраморная или гранитная. На соседних домах видны сады на балконах и крышах.

Оставшееся до отъезда время бродили по замку и парку Сфорцеско, дивясь колоссальному труду людей, сооружавших эту крепость, земляные валы и водные преграды вокруг замка.

Едем на автобусе из Милана на юг Франции через Лигурийские Альпы. Сплошные туннели разрезают лесистые холмы, мосты переброшены через ущелья. Внизу виднеются реки или их пересохшие русла. Очень красивая дорога. И вот оно море! Средиземное! Лазурный берег, пока еще итальянский. Впереди остановка в Сан-Ремо. Это еще Италия, но уже на самой границе с Францией. Говорят, здесь все несколько дешевле, чем во Франции, и французы сюда приезжают за покупками. Мы тоже напокупали здесь вина и обувь, ибо оставались лиры после покупок в Милане.

Здесь есть русская церковь, построенная в начале века на деньги царской семьи и эмигрантов, где была немалая колония наших соотечественников. Это место тише, чем на побережье Ниццы, даже климат лучше.

Старый город с узкими улочками, несколько небольших соборов, казино, холмы убегают вверх вместе с домами. Город вытянулся вдоль моря. Есть и большой зал на 20 тысяч мест, где проходит знаменитый конкурс итальянской песни. Кроме песенного фестиваля город славится еще и тем, что в многочисленных оранжереях выращивают цветы для продажи. Этими оранжереями, открытыми и закрытыми, покрыты все холмы на въезде и выезде из города на многие километры.

К вечеру мы приехали в Ниццу, и, разместившись в отеле, сразу же пошли к морю гулять и купаться. Большая широкая набережная полна народа — гуляющего, бегающего, катающегося на роликах. Внизу штормит море, никто не купается, но на галечном пляже народ сидит парочками, семьями. Слушают шум волн и любуются белой пеной прибоя. Было уже поздно и темно, и непонятно — страшные это волны или только кажется, что трудно войти и выйти. Ну как это можно не искупаться? Немного отойдя, нашли более пологий спуск к морю и рискнули окунуться в теплую, соленую, темную воду.

Оказывается, можно выгодно купить абонемент на три дня во все музеи Франции. Он стоит примерно как в сумме за три музея. Поэтому решили максимально его использовать. В первый день сходили сначала в музей Матисса, который много лет жил в Ницце, здесь же на этом самом большом Симиезском холме, где когда-то жили древние люди и где сохранились развалины, он и похоронен на местном кладбище — огромная серая плита с надписью Matiss. Музей находится в большом коричневом доме на самой макушке холма в саду, рядом с живописными развалинами древнего театра. Музей Матисса оказался совсем не интересным, хотя у нас в Эрмитаже есть много неплохих его полотен.

Потом заглянули в большой, очень красивый отель, где любила останавливаться в начале века английская королева, и где рядом установлена ее скульптура. Затем спустились к музею Шагала, который специально построили для его 17-ти полотен из серии «Библейских посланий». Вот это дело, чувствуется настоящее искусство. Музей из стекла и бетона был построен еще в 1972 году при жизни художника (он прожил 98 лет и умер в 1985 году) архитектором Эрманом. Марк Шагал поселился в 1950 году в этих местах в городе Вансе и первоначально собирался отдать 17 своих больших композиций под названием «Библейское послание» в капеллу Дю-Кальвер (Кающихся) в Вансе. Но потом передумал. Мне кажется, потому, что хотел, чтобы вся композиция смотрелась как единое целое, а капелла для этого мала. Кроме того, в маленький городок Ванс приезжает значительно меньше народа, чем в Ниццу. В музейной коллекции есть также другие картины, литографии и мозаики автора. В музее много залов, большой концертный зал с тремя огромными витражами Шагала, объединенными темой Сотворения Мира, большой сад вокруг музея. Редкому художнику удается создать и увидеть при жизни собственный музей. Шагал удивительно разнообразен — витражи, картины, скульптуры, гравюры, литографии, плафоны, фрески. По всему миру, даже я видел много в Нью-Йорке, Цюрихе, Париже, Ницце, Реймсе, Вансе. Так много успел сделать этот человечище.

В этих местах жил Марк Шагал, двух лет не дожил до столетия. И везде есть его работы. Он оставил их в благодарность за счастье жить здесь. Сначала я его не очень воспринимал, да и появился он у нас поздно, зажимали, ибо соцреализмом не пахло и вообще еврей. Сейчас он мне нравится все больше. Сразу узнаваем, ни с кем не спутаешь. Своя тема, которую пронес через всю жизнь. И главное — воплощение. На библейские темы сколько ни писало художников, а Шагала сразу узнаешь.

Этот музей оказался здесь самым значительным. Мы не все понимали, что изображено на огромных полотнах (в части деталей), но общее впечатление очень сильное.

Еще в Ницце нам понравился музей изящных искусств, расположившийся на красивой вилле недалеко от моря. Много картин и скульптур европейских художников, есть даже Роден и импрессионисты, а также работы местных живописцев.

Вообще в Ницце много музеев. Например, построено огромное современное здание для музея современного искусства, но никакого искусства мы там не обнаружили, просто свалка ненужных вещей в рамках, а на огромных полотнах какие-то каракули.

Оказалось, что слово «Ницца» хорошо рифмуется. В голове постоянно крутятся дурацкие фразы, типа:

О, красавица Ницца,
Ну, как мне в тебя не влюбиться…
Ты долго мне будешь сниться…
Как я рад тобою упиться…
Как хотел бы я здесь родиться…
Умереть, а потом появиться…
А, уехав, с тоски застрелиться…
А какие красивые лица…
Ты прекрасна, моя ты царица!

В Антибе в старинном замке устроен музей Пикассо. Очень большой музей, но тоже не впечатлил, если бы не имя, то никто бы не взял эти работы даже в галерею на временную экспозицию. У нас в Летнем саду в маленьком выставочном домике, когда ни зайдешь, гораздо симпатичнее бывают экспозиции. Конечно, и у Пикассо есть много крепких, хороших работ, но не в этом музее. Если верить путеводителю, то он жил здесь в замке Гримальди с 1946 года, там, где сейчас огромная экспозиция его работ.

Там же в Антибе, на приморском бульваре по дороге на очаровательный уютный песчаный пляж попался нам Музей истории и археологии. На стендах выставлены амфоры, украшения и монеты, найденные в здешних местах подводниками на затонувших кораблях и галерах древних греков и римлян.

Из 63-х музеев Франции, которые за 100 франков разрешал нам посетить купленный абонемент, штук 10 нам удалось осилить. В старом городе разыскали еще один симпатичный музей — музей Пейне, где выставлено более 300 работ художника, живущего в Антибе и подарившего городу свои произведения, а город в ответ с любовью показывает их.

По вечерам, когда жара спадает, жизнь в Ницце сосредоточена на широкой набережной города, в кафе и в ресторанах, особенно много их на пешеходных улицах. Будто по вечерам весь город высыпает на улицы, чтобы съесть пиццу и выпить пива. Впрочем, эти пешеходные улицы, по которым не снуют орды машин, очень приятны и красочны. Столики вынесены с обеих сторон так, чтобы проход по середине сузился для гуляющих. Сувенирные лавки и магазинчики предлагают свои товары, на всех перекрестках играют музыканты или стоят «живые статуи». Один изумлял всех классной работой с двумя живыми кошками. Множество художников, рисующих красками из баллонов, много негров, предлагающих свои довольно изящные поделки из дерева. Автомобили здесь удивительно чистые, словно новенькие.

Море, как обычно, штормит. Заходящее солнце золотит облака. Слева встает луна, она сегодня уже полная. Слева из гавани вышел корабль и отправился, наверно, в Барселону. Справа из аэропорта друг за другом взлетают и садятся самолеты. Вечереет. Сейчас на набережной зажгут фонари.

Мы сидим у кромки пляжа, наблюдая море, раскинувшееся на полгоризонта. Сзади на набережной бегают, катаются на роликах, просто гуляют. По проезжей части носятся табуны машин, а за ними выстроились фасады красивых домов, как невесты на выданье — смотрите, какие мы. И впрямь красивые. Особенно известный отель «Негреско». Шикарный отель, можно зайти, посмотреть на роскошный интерьер, никто не препятствует, хотя на входе стоят швейцары в форме.

Сидим на набережной, наблюдаем жизнь. Впереди шумит море, сзади машины. Море лучше. Оно тут всегда было, тысячи лет, а машины каких-нибудь пятьдесят. Но они уже заглушают шум моря. Облака уже потемнели, только справа самые отчаянные еще радуются заходящему солнцу.

Море шумит, дышит, вздыхает. Волны набегают на берег, пенятся, катятся обратно, перекатывая гальку. Можно бесконечно слушать его вздохи, наблюдать живую поверхность говорящего существа.

Огромная, идущая полукругом бухта Ниццы опоясана набережной и красивыми домами. Холмы вокруг тоже застроены. Сверху с холма, где расположен парк, видна как на ладони заселенная домами с красными крышами долина.

Все отели открыты, заходи, смотри, можно и на этаж подняться, выпить чашечку кофе в кафе. Даже не только в такой, как наш трехзвездный, но и в такие знаменитые, как «Негреско» в Ницце и «Карлтон» в Каннах. Красота не только снаружи, но и внутри необычайная, можно ходить, смотреть, заходить в магазинчики. Стоит на входе швейцар в красной форме, но пропусков не спрашивает. Это в наши гостиницы не пускают дальше администраторов, и еще на каждом этаже сидят дежурные. Не знаю, как сейчас, может и изменилось что-то, уже лет семь как не жил в наших гостиницах.

Мы заходили во все отели полюбоваться.

Зашли в русский православный собор Святого Николая. Красив снаружи, похож на наш Спас-на-Крови, он и построен в честь похороненного здесь рядом в часовне наследника русского престола, молодого 22-летнего Николая, старшего сына Александра II. Во время охоты Николай упал с лошади, повредил позвоночник, несколько лет лечился, но безуспешно. Не было бы этого падения, история России, а может и мира, могла быть другой. Всего-навсего. А такая мелочь — плохо закрепил ногу в стремени или лошадь споткнулась о камень.

В Ницце из старого города с площади Гарибальди, где стоит памятник революционеру, поднялись к старинному кладбищу, где множество беломраморных надгробий. Нам объяснили, как пройти к могиле Герцена. Бронзовый памятник в полный рост. Умер Герцен в 1870 году. Один из самых больших умов России, написал книгу «Былое и думы», издавал «Колокол», боролся с царизмом. Знал бы он, к чему приведет идея бить в колокол и призывать Русь к топору.

Когда-то я увлекался народниками. Фигнер, Морозов, Желябов, Перовская, тот же Герцен. Прочел все, что можно было прочитать про них, восторгался их смелостью, самопожертвованием, желанием поскорее изменить жизнь к лучшему. Сейчас я понимаю гибельность и бесперспективность этого пути. «Нетерпение» — это слишком легкое объяснение сути движения. Нужно просто жить, раз уж ты появился в этом мире, по возможности не мешая другим, честно делать свое скромное дело, любить природу, животных, людей. А Гарибальди, а Спартак? Не все так просто. У них были великие цели.

В один из дней сами поехали в Антиб и Канны.

В Антибе большой порт весь заставлен яхтами, а рядом на мысе, окруженном крепостными стенами, расположился очень живописный старый город с узкими улочками, площадями, собором Непорочного Зачатия, замком Гримальди. За крепостью по набережной дошли до маленькой уютной бухточки с мелким песком и долго купались. Здесь хорошо бы пожить, хоть немного. Тихий городок, уютный пляж, красивая небольшая площадь, окруженная отелями. Рядом огромный лесистый мыс, на котором расположились многочисленные виллы разных знаменитостей.

В Канны мы приехали тоже на электричке. Вокзал находится в пяти минутах ходьбы до знаменитой набережной Круазетт. Рядом знаменитый дворец Конгрессов, где ежегодно в мае проходит кинофестиваль. Все фотографируются на известной лестнице, покрытой красным ковром. Набережная Круазетт так себе, ничего особенного, в жару от палящего солнца негде укрыться, все пляжи хоть и песчаные, но закрытые или платные, кроме крайних. На одном из них около дворца Конгрессов мы и расположились. Чуть дальше порт с яхтами и корабликами, за ним старый город с крепостью и собором.

Набережная открыта с юга, жарко, поэтому днем мало народа, но мы честно прошли ее всю, с одной стороны плещется море, с другой в дугу вытянулись отели, главный из них «Карлтон». Старая часть города показалась нам более человечной, чем надменная Круазетт, где нельзя купить ни хлеба, ни фруктов, ни овощей. Пустая набережная. По ней даже на роликах не катаются, как на нашей в Ницце.

Однажды после завтрака мы поехали в Монако на очень комфортабельной двухэтажной электричке. Но смотреть дорогой не на что, сплошные тоннели. Когда поезд вырывается на белый свет, то справа виднеются море, пальмы, пляжи, домики. Шикарным тоннелем вышли с вокзала прямо в порт. Захотелось сначала побывать в экзотическом парке. Вернулись в тоннель, поднялись на лифте наверх и по карте пошли в сторону парка.

Замечательно сработан этот парк кактусов. Дорожка ведет по склону холма, кругом полно всевозможных кактусов от гигантских до малых, они удачно вписаны в склон, некоторые цветут. Полно видовых площадок, слева внизу находится город и бухта с яхтами, правее большой полуостров, где среди домов находятся крепость, дворец, океанографический музей, стадион, а справа вверх уходит лесистый склон. Потом в середине маршрута по этому парку нашли вход в пещеру и успели на часовую экскурсию. Вниз ведет дорожка с бетонными ступенями, а там живописные залы со сталактитами и сталагмитами с красивой подсветкой.

Через весь город проехали на автобусе к большой площади и княжеском дворцу, и пошли на экскурсию по анфиладе роскошных комнат дворца. Потом зашли в океанографический музей и собор. Сил нет описывать все красоты Монако и Монте-Карло. Места эти благословенные. Но очень уж холмы застроены высотными домами. Все ухожено, все красиво, чистенько, садики, деревья, цвета, фонтаны, смотровые площадки. Внизу плещется море, бухта, как и везде, забита яхтами и катерами.

Вечером знаменитое казино красиво освещается. Самое интересное, что в казино всех пускают, но рюкзак приходится сдать в гардероб. И прогуливайся сколько хочешь по большому мраморному царственному фойе. Вход в главную часть казино платный — 50 франков. Пускают всех. Это где рулетки и карточные столы. А зал, где стоят «однорукие бандиты», доступен всем. Я по привычке, как в Лас-Вегасе, разменял 10 франков и поиграл. Несколько раз падало по пять монет, бывало даже больше, чем первоначально, но в итоге хитрый автомат все и съел. Хотя рядом у соседа падала и горбатилась целая куча однофранковых монет.

В Штатах в Лас-Вегасе и Лафлине нас, экскурсантов, не только замечательно кормили и селили в отелях бесплатно, но еще давали для разогрева аппетита игры талоны на двадцать долларов, которые в казино меняются на фишки, а они уже кидаются в автоматы, а там как повезет. А потом уже не оторваться от игры на свои. Американцы хитрые, знают слабые стороны человеческой души. Французы не такие, более прижимистые. Они и кормят дерьмово. Кругом много булки, дурацких пицц, китайских ресторанов, где едят всякую чушь. А вот в Штатах есть едальни, где все лежит открыто, доступно, все вкусно, полно салатов, фруктов, мяса, рыбы, гарниров всяких и все по одной цене. Можно выбрать, положить в пластмассовую коробку и идти в кассу. Есть еще одно прелестное местечко для вкусной трапезы — наш питерский «Колобок» на улице Чайковского — тут и пирожки разнообразные, и салаты, и первое-второе, и соки, и чай-кофе. Здесь все не так. Ну и ладно. Зато здесь ласковое море и красочные места.

Очаровательный городок Сент-Поль расположился недалеко от моря на холме внутри крепости. Узкие средневековые улочки, маленькие площади, на макушке большой собор, от которого во все стороны вниз уходят каменные ступени, каменные дома, каменные стены, кое-где покрытые зеленью, некоторые балкончики в цветах. Вдоль всех улиц тянутся лавки, галереи, наполненные картинами и скульптурами современных художников, сувениры. Со всех сторон крепости можно отыскать смотровые площадки с видами на разные окрестности и недалекое море. Крепость имеет овальную форму. На одной стороне вход через массивные «Королевские» ворота, на другой расположилось кладбище с белыми каменными надгробиями, где, как оказалось, похоронены Марк Шагал с супругой. Над его могилой возвышается нарисованный им ангел. Он и сам ангел, осчастлививший людей своими трудами.

Художники всегда любили этот городок, жили здесь. В городе есть местный исторический музей, а недалеко еще один, специально построенный в 1964 году, названный фондом Маегг, в честь основателей этого музея. Этот замечательный городок напомнил мне Яффу, а также несколько испанских мест, например Педрасо.

Странно, но именно этот городок произвел одно из самых сильных впечатлений в эту поездку, да еще, может быть, путешествие по крыше миланского собора.

Вот и летим домой. Кончились 12 дней путешествия. Вчера был приятный вечер, долго бродили по старому городу, по набережной. Внизу плещется море, тепло, ни ветерка. Вот когда здесь хорошо. Вечером. Не жарко, как днем, когда некуда деться от жары. Море не спасает, на пляже негде укрыться. На платном маленькие зонтики. На набережной тоже пекло.

Побродили по еще работающим сувенирным лавкам. Много красочных вещей, купили всем подарки, вышли опять на набережную. Внизу на галечном пляже сидят пары и компании, некоторые даже на стульях, что перенесли с набережной. Разговаривают, едят, пьют, слушают шум волн.

Летим домой. Нас вкусно покормили, напоили вином, соком, кофе. А за окном минус 50. «А за окном, представляешь, как дует. Вот и уходит земля в горизонт». Это вспомнился Визбор, светлый, солнечный был человек.

Летим домой. С покупками, подарками, сувенирами, впечатлениями. Как-то там дела дома? За эти 12 дней все могло случиться. Как там моя кошечка, она ведь одна жила на даче, вот-вот должны появиться котята, хорошо было бы иметь хоть пару дней в запасе, чтобы перевезти ее в квартиру.

Летим домой. Дома полно, как всегда, дел — по работе, по книгам, три из которых на выпуске, да вот он, целый список дел. Я иногда заглядываю в этот список, который постоянно расширяется, и думаю, как же это я все успею.

Летим домой. Дом там, где ты живешь, где у тебя друзья и знакомые, семья и дела. Возвращаться не менее приятно. Отдых всегда заканчивается, им можно пресытиться, хоть в Ницце, хоть в Ялте, хоть на даче. Прочел здесь книгу Гранина о Петре I. Замечательная книга, высокий профессионализм, как все у Гранина. Чувствуется, что очень много он знает о той эпохе, прекрасно излагает. Хорошо, что мы сами поездили, походили, побродили по побережью. И правильно, что не поехали в Барселону со всеми, но они очень хвалят Авиньон.

Летим домой. И все пойдет, как было. «О, если б навеки так было». Или хотя бы подольше.


Церковь

Когда последние экскурсанты ушли в сторону Боголюбова, где их ждали автобусы, я остался один. Вечерело. По темно-синему небу плавали легкие белые облака. На обширном лугу стояли стога сена. Вдали темнел лесок, справа сверкали купола церквей Боголюбова. Невдалеке от слияния речек Нерль и Клязьмы стоял храм Покрова. В небольшом озерце плыло его отражение.

Храм невелик, и будь он рожден в каком-нибудь городе, он мог бы затеряться, слиться с городским фоном, проиграть от соседства домов разных столетий. Но здесь, где кругом только поля, лесок и речки, он казался выросшим из земли, впитавшим в себя простор и вольность, великаном, невесть откуда пришедшим сюда, чтобы дать всем, кто придет поздороваться с ним, ощущение радости и чуда.

Белокаменные стены вершила луковичная главка купола, небольшая дверь и узкие окна. Скупые украшения. Простота и идеальность форм необычайная. Трудно оторвать взгляд.

В лучах заходящего солнца храм сиял, но постепенно тень стала подниматься все выше и выше, но даже в сумерках он светился, точно плыл в небе как гигантская птица.

Моя палатка белела в небольшой рощице недалеко от озерца. Кругом не было ни души, но я не чувствовал себя в одиночестве. Когда-то здесь кипела жизнь. Речки были полноводны, по ним плыли ладьи с товарами и послами в великое княжество Владимирское. Необычайная красота храма располагала к себе, корабли причаливали, и отсюда уже начинался пеший путь.

Ночью, вдыхая запах свежего сена, охапку которого принес в палатку, слушая таинственные шорохи листьев, мне пришли на память великолепные стихи Наума Коржавина:

По какой ты скроена мерке? Невысокая, небольшая,
Чем твой облик манит вдали? Так подобрана складно ты,
Чем ты светишься вечно, церковьЧто во всех навек зароняешь
Покрова на реке Нерли?Ощущение высоты…
Так в округе твой очерк точен,
Так ты здесь для всего нужна,
Будто создана ты не зодчим,
А самой землей рождена.

1969 г.


Ферапонтово

Приехав в Ферапонтово, поставил палатку под стенами монастыря на берегу небольшого озера. Пошел гулять по окрестностям, зашел в собор. Он оказался небольшим, но внутренняя роспись на стенах и четырех столпах поразила меня. Росписи покрывают все вертикальные плоскости. Они выполнены Дионисием с сыновьями в начале XVI века. Немного выцветшие и несколько вытянутые фигуры святых просто завораживают. Я не торопился, уходил, возвращался, снова уходил, снова возвращался.

Ко мне в соборе уже привыкли, стали пускать и так, хотя это музей и надо каждый раз покупать билет.

В конце дня собор закрылся, я погулял по монастырю, перекусил и расположился на ночлег в палатке. Спалось в эту ночь плохо, беспокоили какие-то шумы, может быть, на склоне паслись лошади или коровы.

На следующий день, немного погуляв по живописным окрестностям, я снова часами торчал в соборе. Торопиться было особенно некуда, да и уходить не хотелось от этой гармонии цвета и фигур. Народу вокруг почти никого, тишина и умиротворенность, и внутри собора, и снаружи. Потом я прикинул, сколько времени я провел непосредственно в соборе. Оказалось, 8 часов. Пожалуй, ни до, ни после такого со мной не случалось, чтобы в храме я провел столько времени, это мой «рекорд», но собор стоит того. Много лет прошло, мне удалось побывать в сотнях храмов у нас и за рубежом, но этот маленький собор с потрясающей росписью так и стоит перед глазами, так и запал в душу.

1973 г.


Хрустальный храм

В этом году я гостил у своего старого друга в Лос-Анджелесе. Я знал, что где-то здесь есть необычный храм, и все подбивал друга поехать посмотреть и послушать непривычную службу, которую проводит доктор Шуллер. Эдик долго отнекивался, дескать, он не знает где это, как ехать туда. Но уже в самом конце моего пребывания неожиданно согласился.

Я нашел храм на карте, и в последнее воскресенье, уже перед отъездом домой, мы отправились. Долго ехали по их сумасшедшим дорогам, иногда плутали, расспрашивали на бензоколонках, как проехать, и все же доехали.

День был теплый, солнечный. Нам на въезде указали место на стоянке, где уже находилось множество машин. Мы вышли, заняли очередь на вход в храм, и стали прогуливаться, наблюдая за тем, что делается вокруг. Службу из этого храма, называемого Хрустальным, несколько лет подряд у нас показывали по телевизору по воскресеньям. Как-то случайно я наткнулся на эту передачу и с тех пор старался не пропускать этого зрелища.

Храм и в самом деле поражает великолепием — и снаружи, и внутри. Его стены собраны из листов тонированного стекла, которые крепятся изнутри на каркас из паутины тысяч труб. Из таких же блестящих зеркальных плоскостей сделана необычных форм высокая колокольня. Внутри огромного пространства партер с тысячью мягких кресел, с трех сторон балконы в виде амфитеатров. Несколько больших красивых органов. На сцене и сзади на среднем амфитеатре располагаются музыканты и хор. Чтобы действо хорошо было видно всем, слева и справа от сцены вывешены два огромных экрана, на которых крупным планом даются лица проповедника, поющего, органиста, музыкантов или кого-то из публики. Внутри много цветов, растений и дорожка фонтанов.

Служба проводится каждое воскресенье уже в течение 28 лет с тех пор, как построен храм, и транслируется на весь мир. Желающих принять участие так много, что доктору трижды подряд приходится повторять ее — в 10, 12 и 14 часов утра. И все три раза храм заполнен народом. На службу уходит час, остальное время на вход, выход, подготовку и т.д. Служба необычна не только тем, что в ней принимают участие хор, орган, поющие солисты, и это занимает почти четверть времени, но и самой проповедью доктора Шуллера. Вначале хор и музыканты поют финал 9-й симфонии Бетховена, все встают, слушают, некоторые подпевают. Потом появляется доктор Шуллер и говорит (мне переводят): «Пожмите друг другу руки в знак уважения и доброжелательности к соседям». Все, улыбаясь, жмут руки соседям по рядам. Потом усаживаются, и доктор начинает свою удивительную проповедь. Он рассказывает простые житейские истории, беседует со специально приглашенными людьми, которые с помощью веры в Бога и воли к жизни победили в себе недуг или сделали что-то нужное и важное. В тот раз он вел беседу с двумя мужчинами — отцом и сыном, которые написали книгу о том, как укрепить семью, как жить всем дружно, помогать друг другу. Много было шуток, смеха, беседа шла легко и непринужденно. Потом снова была музыка, пели солисты и хор. В заключение доктор произнес проповедь на тему — творите добро, и все у вас будет хорошо. Говорил так, будто вел светскую беседу со ссылками и цитатами из Библии. Это-то и удивительно, именно это и привлекает слушателей и верующих к Хрустальному храму. Вот некоторые выдержки из выступлений доктора Шуллера:

       * Надо быть оптимистом, уметь радоваться жизни и всему, что происходит.
       * Надо научиться превращать неудачи в удачи.
       * Не важно, что с нами происходит, важно, как мы относимся к этому.
       * Бог постоянно наставляет нас на стезю правды.
       * Творите добро, и вы приблизитесь к Богу.
       * Хорошие люди всегда будут вознаграждены.
       * Надо помнить, что Бог всегда с вами.
       * Делайте добро, и у вас всегда все будет.
       * Верьте в Бога, и пусть ваши сердца для него будут всегда открыты.
       * Мы строим новое завтра, и Бог помогает нам во всем, мы возьмем в это завтра только хорошее.
       * Если вы обретете веру, то преисполнитесь сил и уверенности в себе.
       * С верой в Бога нет ничего невозможного.
       * Велик Господь, Он свят и справедлив, Он дарит нам свою милость илюбовь.
       * Дух Иисуса Христа наполняет нас верой, надеждой и любовью.
       * Господь всемогущ, Он дал нам жизнь, Он наш спаситель, так возда- дим Ему славу вечную. И пусть на земле настанет царство Христа.

Я уверен, что у обаятельного доктора Шуллера самая большая в мире аудитория, как в самом храме, так и у телеэкранов. У него много дарителей, спонсоров: некоторые покупают именные кресла, как, например, Фрэнк Синатра, некоторые — место на местном кладбище. Во время службы служки пускают подносы по рядам и все дают деньги, кто сколько может.

Внутри огромной огороженной территории, на которой расположены храм и колокольня, есть стоянка для сотен машин, кладбище, часовня, сад с аккуратно подстриженными кустами и деревьями, клумбами с цветами, туалетами, магазинами сувениров, кафе.

После службы мы прошлись, посмотрели на все это великолепие, пофотографировались и уехали обратно по знакомой дороге. Теперь дома в Петербурге каждую субботу я смотрю эту удивительную передачу, несущую людям добро и умиротворение в души. Смотрю и вспоминаю те краткие мгновения, когда я был свидетелем этого незабываемого действа.

Человек построил необыкновенный Хрустальный храм, и теперь уже много десятков лет возводит храмы в людских душах.

1999 г.


Три встречи

1. На пароходе «Татария», на котором мы в 1967 году плыли по Арктике и Енисею, этого деда нельзя было не заметить. По утрам на палубе на корме только мы с ним делали зарядку, я — легкую, из-за привычной лени, он — основательную на полчаса. Любимым упражнением у него было такое: рассыпанные на палубе спички из полного коробка он потом поднимал, нагибаясь, по одной. В Северном море на Соловках только мы с ним купались в холодной воде, я из бравады, он, как, оказалось, был «морж». Он как-то сказал: «Это для меня что, зимой купаюсь в проруби, а вот когда температура опускается ниже минус 15, уже остерегаюсь, стар стал». Было деду где-то под семьдесят. Его звали Рубцов Сергей Дмитриевич.

Обычно группы после турмаршрута хоть раз да встречаются, рассматривают фотографии, делятся впечатлениями. На пароходе среди других групп была и наша ленинградская. Прошел год или более, когда неожиданно раздался телефонный звонок, и меня пригласили на встречу в квартиру, где жил этот дед с женой и взрослым сыном, недалеко от метро «Елизаровская». Собралась компания части «северян», кто-то привел друзей. Были пироги хозяйки дома, чай, разговоры, воспоминания, фотографии.

С тех пор мы стали встречаться регулярно. Наметился костяк группы из наиболее заядлых путешественников, которые еще к тому же приглашали интересных собеседников. Всегда назначался основной докладчик с рассказом о каком-нибудь своем путешествии и показом слайдов. Потом выступали еще несколько желающих. Часа через три был чай с пирогами и общие разговоры.

Волкова Мальвина Петровна — основной организатор наших встреч. Она много видела, была интересным рассказчиком. Так, регулярно ездила на север, бродила по старинным городкам, деревням, монастырям, знакомилась с людьми, привозила слайды. Блестяще рассказала нам и о Париже, где уже успела побывать.

Валентин Черненко был фанатиком слайд-фильмов, их у него было много, все высочайшего класса. Особенно о Ленинграде и пригородах, об архитектуре, о мостах, о природе, о белых ночах. Он мог ночь проходить в поисках интересного кадра. Он стал вести слайд-клуб в церкви Всех Скорбящих, что на углу улиц Чернышевского и Воинова. Я часто туда ходил, показывал свои слайды на квартире у деда и в церкви.

Наши встречи на квартире у деда были регулярными и продолжались несколько лет. Мне было приятно туда ходить, всегда было интересно, познавательно, профессионально. Но потом дед умер, жена с сыном переехали в другое место, и еще некоторое время наши встречи продолжались уже на новом месте.

2. После круиза «Вокруг Европы» наша ленинградская группа собралась в полном составе в ресторане гостиницы «Москва», где метрдотелем была одна из наших. Потом мы встречались в меньшем составе, человек 10—12, не более, у Светы Коровиной в ее мастерской под крышей дома, что на углу Невского и Садовой. Света была гобеленщицей. В огромной мастерской была большая комната, в середине которой размещался станок с гобеленом. Она член Союза художников, еще довольно молодая, интересная женщина. Ее муж рисовал эскизы в древнеславянском стиле, довольно приятные, Света ездила на предприятия, которые могли хорошо заплатить за украшения для актового зала или холла, почему-то в основном в Оренбург, заключала договоры на работу, согласовывала эскизы, а потом год работала. Гобелены были на высоком уровне, иногда до отправки заказчику они где-нибудь выставлялись. Кроме этого она преподавала в Мухинском училище, где училась и ее дочь.

Каждый раз я поражался, попадая в удивительную обстановку Светиной мастерской, где на стенах большой комнаты и нескольких маленьких были развешены картины, репродукции, акварели, гравюры, эстампы. Мы устраивали застолья, трепались, вспоминали нашу насыщенную поездку. Меня просили приносить гитару и петь. Всякий раз после застолья шли в маленькую комнатку, располагались на диване, креслах, на полу и смотрели чьи-нибудь слайды. Всех веселил Ян Владимирович Бохман, всеобщий любимец, мой хороший приятель по кораблю. Дату встречи назначали тогда, когда все были в городе, не в отъездах.

Эти встречи, очень сердечные, тоже длились несколько лет. Иногда я встречал Свету на Невском, иногда ходил на ее выставки. И посиделки наши в ее мастерской старался не пропускать. Но и эти наши посиделки постепенно сошли на нет, и мы уже давно не собирались.

3. С Толей Дьяченко я подружился сразу же, как только мы познакомились. Мы были очень похожи, только он, в отличие от меня, писал стихи, и очень хорошие стихи. Часто читал при встречах, иногда по телефону. Я все уговаривал его публиковаться, но понимая, что в толстые журналы попасть невозможно, а других путей не было, Толя даже не делал попыток куда-то что-то послать.

После его смерти я стал уговаривать Майю, вдову Толи, собрать его черновики и издать стихи хотя бы на ротапринте. Я к этому времени нашел недалеко от Исаакиевской площади организацию, где печатал на ротапринте все свои отчеты, достаточно объемные, по результатам проводимых мною конференций по автоматизации цементной промышленности. Наконец Майя согласилась, мы подготовили рукопись, обсуждая по телефону все необходимые вопросы — от знаков препинания до последовательности текста.

Потом я отдал рукопись своей машинистке-надомнице, что всегда печатала мои книги и отчеты, и затем отнес на ротапринт. Какое было счастье получить готовые книжечки, а потом раздавать их друзьям и знакомым. Это был первый опыт. По этому поводу собрались дома у Майи, отметили выход книги, читали Толины стихи. Идея понравилась, и решили собраться еще, на этот раз послушать стихи и песни Галича. Многие его тогда не знали или знали плохо. Мне поручили сделать сообщение о его творчестве.

С тех пор пошел наш «Островок». В целом трудами Майи, у нее неожиданно проснулись организаторские способности. Собирались на ее территории, то есть там, где она жила и живет, сначала на Комендантском, потом на Сикейроса, изредка в других местах. Нашим гимном стала песня Толи «Бригантина», мы ее всегда поем перед началом. Постепенно сложился постоянный коллектив, человек 30, все талантливы, многие пишут стихи, песни, поют. Всем интересно собираться раз в месяц. Чаще всего народ не расходится до 22 часов. Слушают сообщения на разные темы, показывают слайды, рассказывают, кто где был, что видел. Часов в 5—6 вечера накрывается стол, приносятся чай, пироги, печенье.

Уже состоялось более 50-ти таких встреч. Это солидная дата. Некие познавательно-концертные, поэтически-музыкальные посиделки. Они чем-то похожи на первые мои встречи, но там превалировала только тема слайд-фильмов, эта, третья, более универсальная и разнообразная, но все они как отдушина в нашей суматошной жизни. Всегда есть желание высказаться перед такими же талантливыми и творческими людьми, которые и оценят тебя, и поймут.

Как-то на даче в Осельках Майя принесла стихи своей знакомой юной школьницы Саши Аносовой. Поначалу мы спорили о качестве некоторых стихов, потом мне пришла в голову мысль, что я излишне резок, что неплохо было бы издать эти стихи. Юля, программистка в нашей нотариальной конторе, согласилась набрать на компьютере отобранные заранее стихи, потом мы с ней привели в порядок каждую страницу. К книжке приложили цветную фотографию автора, получилось неплохо.

Мне захотелось также переиздать и Толины стихи, отобрав лучшие. После долгих споров с Майей наконец был найден оптимальный вариант содержания. Далее был тот же путь: Юля, наше с ней сидение за компьютером, ризография.

С этих двух книг зародилась домашняя библиотека нашего сообщества — «Островка». Идея понравилась, и многие участники тоже стали издавать свои произведения тем или иным способом.

1999 г.



Саша Смолянский

Саша Смолянский один из самых ярких людей, с которыми мне довелось быть знакомым.

Я собирался писать о нем в разделе о работе в институте ВИАСМ, но потом подумал, что Саша настолько неординарная личность, что требует отдельного рассказа. Тем более, мне захотелось привести некоторые из его эпистолярных работ, которые пылятся у меня на антресолях, а так хоть кто-то, может быть, прочтет и порадуется легкости его пера и остроумию.

Саша лицом очень похож, как это ни странно, на Ленина. Характерная бородка, усы, большой лоб, но он более плотен и высок. Саша очень талантлив во всем, чем бы он ни занимался. На работе это был фейерверк идей. И в отличие от многих, он претворял их в жизнь. Он очень работоспособен. Всегда все бумаги, даже будучи большим начальником — главным конструктором цементной отрасли — он писал сам, будь то инструкции, протоколы, акты, приказы, служебные письма. И печатал их тут же лучше всякой машинистки.

Он был (и есть, наверно) веселым человеком, шутки его были полны юмора и ума. Такие люди всегда бывают «душой общества». Он был легким на подъем — решение поехать в Москву в министерство, на совещание, на объект, на сдачу системы принималось и реализовалось мгновенно, хотя он любил свою, прекрасно отделанную им же квартиру, жену и дочек. Кстати, в его трехкомнатной квартире на Юго-Западе меня поразило, как обычный межкомнатный коридор он превратил в очень приличную библиотеку. Своим дочкам одежду тоже шил сам. Отлично знал английский. Саша был не только очень образован и начитан, он был светел. Странно, но когда он входил в комнату, становилось светлее. Он прекрасно знал литературу, любил поэзию, музыку. Сам много писал и играл на рояле. Легкость пера у него была необыкновенная. И писал не просто пустышки какие-нибудь рифмованные, а со смыслом, что и у настоящего поэта не всегда заметишь. Обожал игру слов.

О нем можно было бы писать очень много. Возможно, эта неординарная личность достойна повести или романа. Работать с ним — а я проработал с ним бок о бок около 10 лет — было легко и интересно. Он ничего от нас, его сотрудников по бюро главных конструкторов, не скрывал. После своих поездок и командировок всегда рассказывал о результатах, писал отчеты, по понедельникам проводил оперативки, где вначале сам давал анализ событиям прошедшей недели, намечал основные дела на будущее. Каждый из нас тоже отчитывался, вместе принимали решения, если таковые требовались.

После развала института ВИАСМ в начале девяностых и ухода Саша создавал разные организации. Как правило, это были совместные предприятия, что было модно тогда, например со швейцарской фирмой «Хаслер» по внедрению весоизмерителей и дозаторов, так нужных цементной промышленности.

И организации эти довольно успешно работали уже в масштабе города. Так, одно время он возглавлял меценат-клуб города, о нем писали в газетах, брали у него интервью. Я несколько лет с любопытством следил за этой его деятельностью. Потом он имел прямое отношение к созданию детской филармонии города, а также к фирме по записям на кассеты качественной классической музыки. Саша — сам как симфония, он пропасть не может. Может быть, есть один заметный его недостаток — это некая разбрасываемость, не доведение иногда дела до конца. Он в какой-то момент терял интерес, ему становилось скучно, или приходило увлечение другими делами. У нас вышла совместная с ним книга по автоматизации цементной промышленности. Где-то в середине работы он потерял к ней интерес, мне пришлось дожимать его, ибо был договор, и мы просрочили его на год. Никогда и ни у кого я не встречал такой легкости пера и в технической тематике, и в художественной.

Он, как и все настоящие поэты, прекрасно рисовал, выпускал поэтические и рисованные газеты и развешивал их для всеобщего обозрения. Дома у него в папках хранятся все его красочные опусы, материалы к капустникам. Может быть, он когда-нибудь оформит их, напечатает для друзей и родственников. Я же здесь приведу некоторые выдержки из его шуточных стихов и фраз, связанных с моей персоной.

Так, рассказы по результатам моей поездки в Индию и Непал вызвали такую его реакцию:

       * В Индии так много индусов, что не хватает места для индустрии.
       * Как правило, жены непальцев — непалки, хотя встречаются и очень худые.
       * Наиболее опытные факиры заклинают змей не высовываться.
       * На Земле четыре океана, но почему-то именно Индию омывает именно Индийский.
       * Корова для индийцев — животное неприкосновенное, чего нельзя сказать о говядине.
       * Делишки — юные жители Дели.
       * Самый дефицитный сорт чая в Индии — грузинский второй сорт. Простые индусы о нем даже не слыхали.
       * Когда у индийца рождается ребенок, коллеги буддисты скидываются по нирваненькому.

Особенно бурную реакцию вызвало у него мое путешествие по Европе. Вот некоторые выдержки из этой специальной газеты:

Гинзбрук в поход собрался,
Маршрут его не мал —
Туда, где расплескался
По карте капитал.
Упорный и дотошный,
Европе дал он бой,
Продрав своей подошвой
Ее культурный слой.

Париж попрал ботинком,
Мял Нотр-Дам в руках,
И в Лувре по картинкам
Пронесся впопыхах.

К цирюльнику в Севилье
Зайти бы довелось,
Однако, в изобилье
Не взял с собой волос.
Он в Риме видел Форум,
В Стамбуле посетил
То место, на котором
Гарем когда-то был.
Приплыл без промедленья
Назад — за что и честь,
Но первое внедренье
У нас в Европу есть!

       * В Париже каждая собака — на Сене.
       * Пока англичанин подписывает акт, француз его совершает.
       * Удивительное зрелище: пляска Пигалиц на Пляс Пигаль.
       * Если в Амстердаме хороши амстердамочки, то в Стамбуле — стамбулочки.
       * Гуляя по набережной Тибра, гляди, как бы чего не стибрили.
       * Дания — страна предания о принципиальном принце.
       * Вся Турция забита турками и туристами.
       * Когда-то самой интересной в Париже считалась наружность маркизы Помпадур, а теперь наружность центра Помпиду.
       * Объявление в Стамбуле: «Оплата наложниц наложенным платежом».
       * Пикадоры дразнят быка пикой, а матадоры матом.
       * Гаремов нет, а горемыки остались.
       * В Дании в королевском дворце прием капель датского короля.
       * Доставку оборудования к местам монтажа осуществлять в Риме автоколоннами Трояна и Константина, в Париже — Люксембургским и Версальским автопарками.
       * Ряд построек античности находится в антисанитарном состоянии, многие сооружения раннего христианства совсем расхристаны, отдельные храмы прихрамывают на некоторые контрфорсы.
       * Большой культурист Круизольд объездил несколько континентов, познакомился с их контингентом.
       * Посланец Сосновой Поляны, видал он всякие виды, а в Индии еще и индивиды.
       * Был в Парижском Лувре и в Киевской Лавре, в английской столице

и чимкентской столовке, видел в музее Ватикана выставку из собраний Эрмитажа, а в Лондонской галерее — шедевры живописи из Русского музея. И пройдя через все это, он сумел остаться нашим советским Гинзбургом: хоть и был у севильского цирюльника, он остался лысым, хоть и видел римского папу, но остался верным авто-мать-изации.

На мой юбилей он написал поздравление, в котором есть и такие два шуточных четверостишия:

Пусть Вас и впредь тропа зовет,Исхожен мир еще не весь,
Турист неутомимый,Дорог — десятки тысяч.
В походе, встретив цемзавод,Услышим скоро снова весть —
Не проходите мимо.В пути Изольд Борисыч!

Всего доброго тебе, Саша, в любых твоих начинаниях, какие бы они ни были, и где бы ты ни оказался!

1999 г.


Киска

Моего кота Кешу убили на даче в Осельках в 1998 году на третий день после того, как я его привез. Я приехал его покормить и нашел лежащим около дома с простреленным боком в крови. Это был мой единственный кот, никогда не было других, мне было жаль до слез его и себя. Он всегда скрашивал мне одиночество, я привык к нему. Когда мы уезжали куда-нибудь надолго, я вначале относил его к Тане, потом Слава ухаживал за ним, приходя к нам домой хотя бы раз в день.

Кеша спал у меня на диване, я с ним разговаривал, он меня всегда встречал, когда я приходил домой. Он любил ложиться на грудь и, урча, засыпать. Когда Кешу выносили погулять у дома, он старался убежать обратно в парадную, причем ему было все равно в какую, они одинаковые, лишь бы убежать домой, где все знакомо и безопасно.

Первый раз в 1997 году, когда у нас появилась дача в Осельках, я привез Кешу туда в большом бельевом ящике. Он забрался под крыльцо, и долго его нельзя было ничем выманить. Потом он освоился, находил дыры в заборе, уходил на другие участки, даже у леса его видели. Я старался не оставлять его на ночь на улице, выходил в темноте, звал, иногда он приходил, иногда нет. Когда мне это надоело, я стал держать открытой форточку на первом этаже, снаружи сделал стол и научил кота выходить и возвращаться когда захочет, если дверь закрыта. Спать он всегда приходил ко мне. В последнюю ночь, когда его убили, он и вышел погулять через эту злополучную форточку.

В этом году, спустя год после гибели Кешки, на участке около дома появилось существо маленькое, грязное, голодное, с больной лапой. Оно мяукало и жаловалось на свою жизнь. Мы его покормили. Оказалось это существо кошечкой, снизу белой, сверху наполовину рыжей, наполовину черной, с умной мордашкой. Сначала Галя не пускала ее в дом, кормили, когда она появлялась в беседке, но потом еду стали воровать вороны и собаки, и в дом стали пускать. Но все равно она гуляла по всем соседским участкам и приходила к нам только питаться, и то не всегда.

Я сделал кошке ложе из коробки с тряпочкой и поставил в беседку. Поначалу она там и спала. Днем, видимо, охотилась, часто приносила то мышь, то крота, то птичку. Очень была самостоятельна. Иногда ночевала у нас наверху. Она поправилась, стала чище, лапка зажила. Но по-прежнему исчезала куда-то на целый день. Прежний кот редко уходил, в основном по вечерам, эта, наоборот, приходила редко.

В этом году лето было необычайно жаркое, Галя постоянно жила на даче, лишь изредка приезжая домой, я в основном был дома, работал, готовил мемуары, да и не особенно хотелось куда-то в жару. Когда мы уехали на две недели к морю в сентябре, я оставил рыбу и сухой корм, сделал ящик для нее от ворон и собак. Потом еще неделю мучился, что делать дальше, ибо наступила осень. Дом закрывался, питаться особенно негде, до кошки никому нет дела. Мне было ее жалко, я постоянно думал, как она там. Пошли дожди, наступали холода. Рано или поздно она может погибнуть. Сложно с кормом, гоняют собаки.

И я решил взять ее домой. Она оказалась очень ласковой кошечкой, спит целыми днями на диване или на полу, часто ест разные вкусности, ночью иногда располагается у меня в ногах, днем — на коленях.

Она подросла, поправилась, стала пушистой, похорошела. Поскольку в окнах квартиры нет форточек, балконную дверь я не закрываю. Она часто подходит к слегка приоткрытому балкону и долго стоит, нюхая свежий воздух и вслушиваясь в доносящийся шум города, лай собак. И я вижу, как ей скучно. И опять мучаюсь: а правильно ли я сделал, что забрал ее домой. Что лучше — голодная, холодная, но вольная жизнь на природе, где полно всяких приключений и опасностей, или скучная жизнь дома в тепле и сытости. У нее спросить не могу, а сам не знаю.

1999 г.


О песне

До войны я с родителями и бабушкой жил в небольшой комнате двухэтажного деревянного дома в поселке лесопильного завода на Малой Охте. Отец и мать работали на заводе — отец бухгалтером, мать машинисткой. Я ходил в детский сад, а все свободное время проводил на улице или во дворе с мальчишками. Мы придумывали разные игры, в основном в войну. Дом наш стоял на берегу реки Охта, по которой откуда-то сплавляли бревна, здесь их вылавливали, складывали в штабеля, сушили, затем отправляли на завод, где и распиливали на доски. Главные наши мальчишечьи игры и сражения проходили на берегу реки, среди нагромождения штабелей из бревен.

У нас дома стояла старая фисгармония, на шкафу лежала отцовская скрипка, он иногда играл на этих инструментах, и, говорят, неплохо. И естественно у него зародилась мысль приобщить и меня к музыкальной культуре. Музыкальной школы в нашем небольшом поселке, где было несколько домов, таких как наш, в которых жили семьи работников завода, не было. Не было даже начальной школы, и в первые классы я ходил довольно далеко — через весь поселок, потом по Магнитогорской улице, мимо завода Лепсе, по мосту через реку Охту, Малоохтинское кладбище, через Новочеркасский проспект. Сначала меня отводили, потом ходил самостоятельно.

Отец нашел в нашем доме одну женщину, которая взялась обучать меня игре на пианино. Но то ли она это делала слишком академично, то ли я ничего не хотел знать кроме улицы, у нас с самого начала это дело не заладилось. Гаммы были не по мне, и я довольно быстро сбежал. О чем жалею до сих пор.

Но речь не об этом. Слух у меня все же оказался хорошим. И это проявилось в песнях. Когда я учился в школе и жил уже после войны на улице Некрасова, 60, в большой коммунальной квартире, радио в нашей комнате не выключалось. Телевизора тогда еще не было, и однопрограммный радиоприемник был дома единственным развлечением и средством информации. Все песни, которые транслировались по этому приемнику, как-то легко запоминались, и мне их постоянно хотелось петь. Это действительно были симпатичные песни, будь то русские народные, романсы, песни дореволюционные и революционные, песни из кинофильмов 30-х и 40-х годов, песни военных лет.

Тогда еще не было других песен, авторская песня появилась позже, и все эти песни пелись во время демонстраций и застолий. Я даже думаю, что песни военных лет сыграли огромную роль в общей победе над фашизмом (можно на эту тему провести целое исследование), они сплачивали народ.

А я до сих пор помню и люблю роскошные русские народные песни, мелодичные романсы, лихие песни гражданской войны, песни из популярных кинофильмов 30 — 50-х годов.

Видимо, слух у меня и в самом деле был, но я это понял, когда было уже поздно учиться музыке. Одним пальцем могу подобрать любую мелодию на пианино, освоил несколько аккордов на гитаре. Вместе с любовью к песням прорезался и голос. Так, в институте я все годы обучения пел в факультетском хоре. Во время военных сборов в Кронштадте и Либаве был запевалой, а сколько песен пелось в походах и у костра — не перечесть. Идея организовать хор туристской песни появилась у меня еще в институте, но только недавно другие люди воплотили ее в ансамбле «Не бродяги». Ансамбль собирает огромные аудитории, выезжает за рубеж, его показывают по телевидению. И это того стоит, ибо эти песни, да и вообще всякие хорошие песни — это тоже искусство, тоже удовольствие, тоже нужное людям дело. И то правда — «Нам песня строить и жить помогает, она как друг и зовет, и ведет. И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет».

Может быть, отец прямо или косвенно сумел привить мне любовь к музыке, не к какой-нибудь конкретной, а вообще к хорошей. Я люблю симфоническую музыку Баха, Моцарта, Бетховена, Вивальди, Чайковского, Штрауса. Люблю и хороший джаз, и дикселенд, но особенно люблю песню. Песня — душа народа, ее можно петь, не имея музыкального образования. Петь везде — одному, в компании, дома, у костра, в горах, да где угодно. Главное, чтобы была красивая мелодия и умный текст.

Песня проще и понятней, она легко доходит до человека, часто сама становится огромной силой. Вспомним, какое значение сыграла «Марсельеза» во Французской революции, наша «Вставай, страна огромная» в Отечественную войну, «Подмосковные вечера» после войны. Еще важная ее особенность состоит в том, что все мы можем быть соучастниками песни, то есть сами ее спеть. Мы же не можем исполнить симфонию, нарисовать картину, станцевать в балете, сняться в кино, а песню — пожалуйста. Из всех видов искусств песня оказалась самой доступной. Так оказался я, как и многие, в царстве песен.

1999 г.


Состязание

Дело было в Архызе в горах, лет десять тому назад. Группа собралась на турбазе, пожила немного, сходила ради тренировки на ближайшую вполне приличную горку, съездила на экскурсию в Домбай, и в один прекрасный день, получив обмундирование и питание, отправилась в поход. Путевки для нас с дочкой Таней я покупал заранее в Питере, хотелось ей показать горы. Группа оказалась в основном студенческой, некоторые были с гитарами. Вечерами после ужина у костра, как обычно, трепались и пели песни.

Я когда-то знал очень много песен, но с тех пор прошло много лет, и мой репертуар сузился до полутора десятков. И дома, и в компании, и у костров в основном этими песнями и обходился. В группе было несколько парней, владеющих гитарой и знающих сносно тоже немало песен. Однажды кому-то пришло в голову устроить соревнование — кто знает больше песен. Я ввязался тоже. Передавая гитару друг другу, мы — это я и еще двое ребят стали по очереди петь. Мой обычный репертуар иссяк довольно быстро, а проигрывать не хотелось. Один парень отпал рано, мы остались вдвоем. Пока соперник что-то поет, я судорожно соображаю, что бы мне спеть еще, роюсь в памяти, пытаясь вспомнить давно забытое. Очень не хотелось ударить в грязь лицом, вокруг было много симпатичных девушек, да и вообще проигрывать неприятно.

Трещал костер, блики плясали на лицах сидевших вокруг, на штормовках, кроссовках, сушившихся на натянутых веревочках. Невдалеке шумела река, темнели очертания гор.

Когда иссяк репертуар известных авторов: Окуджавы, Визбора, Городницкого, Матвеевой и некоторых других, а также официальных песен, что поют по радио, революционных, которые в свое время я знал и, кстати, любил почти все, из памяти стал выуживать то, о чем за 30 лет вообще не вспомнил ни разу. И самое удивительное, что все отлично вспомнилось. Будто лежало на какой-то полочке, оставалось только найти. Достаточно было вспомнить строчку, даже из середины песни или намычать забытую мелодию. Например, вспомнились старые песни, первые строки которых выглядят так:

       * Солнца последний луч в тумане тает...
       * Спустилась над тундрой полярная ночь...
       * Тихо горы спят, Южный Крест зажегся в небе...
       * Когда на старом корабле уходим вдаль мы...
       * Выйду к речке, тонкой веткой хрустну...
       * Ты просишь писать меня часто и много...
       * Спят в горах недотроги вершины...
       * Сижу и целу ночь скучаю...
       * Я не знал, что ты такая дура...
       * Закури, дорогой, закури...
       * Этот случай был в городе Риме...

А также «Котелок», «Кружка», «Хозяйка», «Вагончики», «Глобус», «Барбарисовый куст» и многие другие. А песня «Спят в горах недотроги вершины» всем понравилась, многие ее переписали, и мы пели ее уже во все оставшиеся вечера.

Новых песен я запомнить уже не могу, сколько бы ни повторял, а старые, давно забытые возникали, будто ручкой радиоприемника находил нужную волну. Конечно, с таким багажом я не мог проиграть, но лишь этот случай помог вспомнить много старых, очень хороших и красивых песен.

1999 г.



Молитва

Это небольшая картина, но повесили ее неправильно — в огромном зале, где можно потеряться. Я ее заметил сразу же, как только она появилась. Не знаю почему, но красота изображенной женщины, ее огромные черные глаза запали в душу. И всегда, когда захожу в Эрмитаж, а бываю в нем не так уж редко, я подхожу к портрету и долго стою, всматриваясь в знакомые черты.

Кто ты, о чем думала, позируя великому Гойе, какими заботами и тревогами была полна душа, чем ты жила, какие страсти наполняли твою жизнь? Мне все это интересно. Возможны ли родственные души через столько лет? Но ты молчишь. Я за тебя могу сочинить твой монолог, но мне не хочется выдумывать. Молчание золото, молчание вечное — вдвойне.

А вот самому мне хочется каждый раз поделиться с тобой своим наболевшим. Или просто поговорить. Ведь в этом мире очень мало тех, с кем хочется поделиться самым-самым.

И я рассказываю, глядя в твои большие открытые глаза о себе, о моих сиюминутных проблемах, мыслях, страстях, желаниях, бедах. Особенно о бедах и неудачах хочется поделиться, хочется пооткровенничать. Тем более, что мне попался такой молчаливый собеседник, одно удовольствие.

И мне становится легче на душе, что поговорил с понимающим тебя, что лишний раз признался в любви, которой в этом мире всегда и всем не хватает, и мне в том числе, в любви этой черноокой, далекой и такой близкой красавице.

Хочется плакать, что красота и молодость преходящи, что люди так подчас недобры друг к другу. Хочется покаяться, что что-то сделал не так, чего-то не успел, кого-то обидел.

Это продолжается всего несколько минут. Иногда мы просто молча смотрим друг на друга. Я гляжу в ее бездонные глаза, мой бессвязный монолог затухает и растворяется в тишине.

Жизнь преходяща, искусство вечно.

1999 г.

Письмо, опубликованное в журнале «Столица» (1994, № 23)

Был ли в истории России шанс стать в ХХ веке современным, развитым, цивилизованным государством? Был, и не один.

Первый шанс она потеряла еще в конце XIX века, когда Софья Перовская на Екатерининском канале поднесла к лицу белый платок и на месте нынешнего храма Спаса-на-Крови раздались взрывы, унесшие жизнь императора Александра II, надежды на скорую конституцию и повсеместные реформы.

Второй шанс был потерян, когда Россия вступила в 1-ю мировую войну, приведшую к огромным бессмысленным потерям, всеобщему обнищанию и во многом подготовившую октябрьский переворот 1917 года.

Третий шанс был дан Временному правительству 17 года, которое должно было остановить участие России в войне на любых условиях, дать народу землю, многопартийное Учредительное собрание, и тем самым предотвратить большевистский переворот и все те беды, которые потом обрушились на страну.

Четвертый шанс был дан большевикам после разрушительной гражданской войны, когда был введен НЭП. И опять прошли мимо этого шанса к возрождению, упразднив НЭП и ввергнув страну в еще одну войну с собственным народом, развязав жестокую коллективизацию, массовые репрессии, 37 год.

Пятый шанс был уже после 2-й мировой войны: не следовало ссориться с союзниками, разжигать холодную войну, тратить неимоверные средства на военно-промышленный комплекс. Германия и особенно Япония, побежденные в войне, были в худшем положении, чем Россия, да эти страны и вообще менее богаты недрами. Однако где сейчас они, а где мы. Сами придумали себе врага, сами начали гонку вооружений — производство невиданного числа оружия, в том числе химического и ядерного, танков, ракет, кораблей, тратя при этом на так называемый ВПК до 60 — 70% национального бюджета. При этом еще организовали бесплатную помощь другим «дружеским» партиям и странам деньгами, оружием, строительством предприятий. И войну в Афганистане, унесшую кроме человеческих жизней немало и средств, тоже придумали себе сами. За 70 лет исковеркали жизнь миллионам.

А бессмысленная, если не сказать преступная, политика большевиков, приведшая к уничтожению десятков тысяч церквей, соборов, монастырей. А сокращение генофонда страны, когда изгонялись, уничтожались или запрещались наиболее прогрессивные, талантливые, просто умные люди, выселялись целые народы, погибли миллионы в ГУЛАГе.

Еще можно вспомнить, что огромный золотой запас России сгинул в гражданскую войну, а нынешний проеден. А посмотрите, что мы сделали с экологией — реки и моря загублены, почва сильно отравлена, леса почти вырублены, воздух загажен.

Что же мы хотим после всего этого? Откуда возьмутся у нас нормальная экономика, нормальная жизнь?

В последние годы получен еще один, шестой, может быть последний шанс. И уже самоубийственно будет и его не использовать. Начал Горбачев, остановив холодную войну в международном плане, а внутри страны возродив гласность, т.е. свободу средств массовой информации, невиданную еще в истории России, и сделав первые шаги в области нормального парламентаризма. И в этом его огромная историческая заслуга. Затем Правительством Ельцина резко уменьшаются расходы на ВПК, внедряется реформа, пусть пока робко, в народном хозяйстве, смысл которой заинтересовать работника в конечном результате своего труда, сделать зависимым уровень жизни от качества работы. Появляется многопартийность, тем самым общество демократизируется. Меняется отношение к религии, стали восстанавливаться разрушенные храмы. Бывшим соотечественникам вернули возможность посильного участия в работе на благо их бывшей Родины.

И, наконец, главное — принята новая Конституция. Россия возродится. Только нужно терпеливо работать. Путь будет долгим и трудным. Скатиться с горы всегда быстрее и проще, чем забраться. Можно, конечно, спорить, а эти ли шансы и сколько их было, мимо которых прошла история.


Письмо Президенту, а также в газеты «Известия» и «АиФ»

Уважаемый г-н Президент!

Я хочу поделиться с Вами идеей, которая, впрочем, возникла у меня давно. Сначала небольшая преамбула. Не надо долго доказывать, что во главе чего-либо: от государства до колхоза, цеха или лаборатории должны стоять наилучшие специалисты. Весь вопрос в том, как их определить. Известно, что за рубежом часто принимают на работу по конкурсу или в результате тестирования. В основе этого лежит отбор лучших претендентов по профессиональным и человеческим качествам. Были такие попытки и у нас. Помнится, лет 10 назад выбирали директора рижского завода микроавтобусов. Был конкурс в несколько туров, московские ученые разработали методику, комиссия специалистов проводила отбор. Оказалось очень дорого и хлопотно. Но идея была правильной.

Сейчас, когда компьютеров везде полно, больших комиссий не надо, пусть отбираются по специальным программам и подробным анкетам.

Но это не главная идея, хотя тоже неплохая: выбор руководящих работников должен проводиться по тест-конкурсу из числа желающих с использованием средств вычислительной техники.

Главная идея вот в чем.

Известны во всем мире и в нашей стране способы выбора депутатов в Государственную думу, в городские и районные Собрания. Как правило, вначале проводится дорогостоящая предвыборная кампания, сбор подписей, регистрация кандидатов, телевизионные дебаты, газетная полемика, выступления перед избирателями и многое другое. Затем первый тур, если понадобится — второй. Избиратели часто запутываются в большом числе претендентов и выбирают далеко не лучших с точки зрения как человеческой, так и профессиональной, ибо о кандидатах мало что известно. Поэтому избиратели, почти ничего не зная о кандидатах своего округа (участка), используют при голосовании лишь свои политические пристрастия, вычеркивая остальных претендентов. При этом почти (или совсем) не учитываются деловые, профессиональные и чисто человеческие качества кандидатов. Кроме того, процент избирателей, пришедших на голосование, крайне низок.

Таким образом, многомиллиардные затраты государства и вообще огромные усилия на избирательную кампанию приводят зачастую к избранию далеко не лучшего по составу депутатского корпуса.

Идея моего предложения состоит в том, чтобы кардинально изменить принцип выборов депутатов в Государственную думу, городские и районные Собрания с целью значительного сокращения затрат на избирательную кампанию, а также выбора депутатов, обладающих наилучшими человеческими, профессиональными и другими качествами.

Достигается это тем, что выборы депутатов населением не производятся. На избирательные участки в день выборов приходят те, кто хотели бы стать депутатами. Они регистрируются, заполняют заранее разработанную и единую для страны тест-анкету (опросный лист), отвечая на множество ее вопросов, связанных с человеческими, профессиональными, политическими и другими взглядами и обстоятельствами своей жизни.

Один из членов избирательной комиссии вписывает в тест-анкету паспортные и другие официальные сведения о кандидате. В определенное время в этот день (например, в 20 часов) все заполненные претендентами тест-анкеты вводятся в компьютер, который по специальной программе определяет сумму набранных каждым очков, и выявляет победителя, набравшего наибольшую сумму. Он и получает мандат депутата по своему округу. Программа для компьютера разрабатывается коллективом ученых по заданию Центральной избирательной комиссии, как единая для всех избирательных участков России, и держится в секрете до последнего часа.

Если реализовать это предложение, то получится экономия колоссальная, в первую очередь денежная, не надо дорогостоящих предвыборных кампаний, нескольких туров, бюллетеней, скучных и дорогих теледебатов и т.д. Во-вторых, и это самое главное — состав этих органов будет гораздо качественнее, профессиональнее. Кстати, в этом варианте не должно быть никаких партийных списков, все на равных, пусть потом избранные объединяются как захотят.

Конечно, можно назвать еще множество плюсов, если эту идею реализовать, нужно только поручить сильному коллективу научных работников разработать такой тест и программу. Что вполне реально. Можно даже объявить тендер на лучшую программу. А можно и засекретить работу, выдавая анкету в один день на пункте.

Можно даже Президента выбирать тем же способом, только после машинного отбора оставить несколько кандидатур (лучших) для всенародного голосования, уже во 2-м, окончательном туре.

Мне кажется, так или почти так человечество в будущем будет отбирать лучших в Думу, в сенаторы, в Президенты.

1995 г.


Письмо Радзинскому

Уважаемый Эдвард Станиславович!

Прежде всего, разрешите признаться Вам в глубочайшем уважении к Вашему творчеству. Мы читаем Ваши книги, смотрим телепередачи. Все достаточно убедительно.

Но в одном мне хотелось бы с Вами поспорить. В передаче про Сталина и в последующем интервью Вы сказали, что совершенно уверены в том, что Сталин не был ненормальным. Конечно, на мой взгляд, система была ненормальной в первую очередь. Можно еще понять расправу со своими соратниками (они могут оказаться конкурентами, или хотя бы в чем-то иметь отличное от Вождя мнение) — Кировым, Бухариным, Орджоникидзе, Зиновьевым и другими, родственниками (они тоже «слишком много знают»), крестьянами под видом кулаков, чтобы остальных загнать в колхозы, которые легче поддаются управлению, военными — генералами и маршалами, чтобы другие на их месте дрожали и слушались, секретарями обкомов, чтобы другие боялись.

Эти действия тоже нормальными не назовешь. Но их хоть как-то еще можно объяснить. Даже безумный расстрел польских офицеров накануне войны тоже с большой натяжкой можно хоть как-то «объяснить», расправу с неугодными деятелями культуры тоже. А вот что совершенно необъяснимо — это миллионы расстрелянных и посаженных простых людей, ни в чем не виноватых ни на какую долю. У нас в Петербурге газета «Вечерний Петербург» уже много лет публикует Мартиролог только о расстрелянных в 37 году в нашем городе. Так там сплошь простые люди — даются их вполне житейские профессии. А сколько сослали или посадили. Если считать, что для бесплатного освоения Севера, то надо было создать хоть минимальные условия для жизни, а там гибли миллионами. Объяснить это разнарядкой, которую спускали сверху в местные НКВД, их выслуживанием? «Кадры решают все», и кадры же уничтожались, разве это не безумие? Можно даже объяснить действия фашистов, воюющих со своими инакомыслящими, или даже евреями, чтобы отобрать у них богатство, квартиры и т.д. Но расправа с миллионами простых людей необъяснима. Ради всеобщего страха? И так страну залили страхом.

Штука в том, что почти все, что делал этот человек — безумно. Процессы послевоенные тоже безумны, но это мелочь по сравнению с тем, что он развязал «холодную» войну, и вместо того чтобы после войны распустить армию (а также выпустить политзаключенных), началась с его подачи жуткая гонка вооружений, которая и привела нашу страну с ее на 70% милитаризованной экономикой к полному краху. Я уже не говорю о таких «мелочах», как выселение народов, затопление огромных сельскохозяйственных территорий и многое, многое другое.

Что я хочу сказать? Да, система коммунистическая безумна, но даже она могла еще долго существовать, если бы не было лагерей и милитаризированной экономики, а также, например, лысенковщины, колхозного строя, несвободы печати, но главное — первых двух. Нормальный человек такого огромного вреда своей стране не мог сделать. А смысл? За власть бороться уже давно не с кем. Тогда во имя чего? А Вы говорите — нормальный.

В поисках ответа я перечитал Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», Е.Гинзбург «Крутой маршрут», Троцкого «Сталин». Вот несколько цитат. У Солженицына: «Разнарядка, всеобщее доносительство»; у Гинзбург: «В одну минуту передо мной пронеслось все. Все пытки, все камеры, все шеренги казненных и несметные толпы замученных. И моя собственная жизнь, уничтоженная его дьявольской волей», «Сталин воплощал безумие и жестокость», «Неслыханная система разложений душ великой Ложью», «Зло с большой буквы, почти мистическое в своей необъяснимости, кривило передо мной свою морду», «Более жестоким быть нельзя не только по человеческой, но даже по дьявольской мерке». Какая сила у этих слов. Можно еще долго цитировать. А это не идиотизм: «Вдохновитель и организатор всех наших побед», «Мудрый учитель», «Великий гений всех времен и народов», «Лучший друг физкультурников, детей» и другие?

У нас пока не появилась Ваша новая книга о Сталине. Может быть, там что-то или как-то объясняется. Но считать его дела и его самого нормальным — нельзя!

1997 г.


***

Дождь по крыше стучит горохом,
Грязью дыбится улица.
Ты подожди меня еще немного,
Ты у меня умница.
До встречи осталось чертовски мало,
Если листочки-дни ворошить.
Листья в садах багряно-алы
На зиму землю хотят укрыть.
Невдомек людям такая нежность,
Сгребают в кучки и жгут.
До встречи осталась часов бесконечность,
Если они не бегут, а ползут.
Вдаль уходит жизни дорога
Крутая, кривая, игривая.
Ты подожди меня еще немного,
Ты у меня терпеливая.
Силы природы, бушуйте свирепо!
Вгрызайся, луна, в небосвод!
Боги, разбейте времени крепость!
Она меня ждет!

1961 г.


***
Вчера я поднимался в Алибек
И любовался видом снежных гор.
И мне хотелось говорить, петь и кричать
О том, как прекрасен этот мир,
Как он разнообразен,
Как жалко покидать его когда-нибудь.
Внизу шумит река,
Качаются слегка вершины сосен стройных.
Плывут, плывут века.
Мы старимся, но эта красота непреходяща.
Я шел и разговаривал с собой,
С деревьями, с горами, с талым снегом.
Я любовался ими.
Пели птицы, внизу река шумела,
И казалось, что было так всегда.
Лишь я переменился
И стал уже не тот,
Когда впервые шел по этому пути.
Тогда все пело изнутри,
Все было ново, и хотелось мир обнять,
В любви всему и всем признаться.
Не перестану никогда
Я удивляться прелести Домбая
И этому пути на Алибек.

1964 г.


***

В твоем окне подвальном
Открыта настежь форточка,
На белом подоконнике
Алеет мой тюльпан.
Вдоль русской Волги-матушки
Шумит огромный город,
И мы друг друга ищем
Меж каменных домов.
В реке вода свинцовая,
На небе тучи черные,
Снуют ракеты быстрые,
Трудяги-тягачи.
Ищу тебя на улицах,
Проспектах, скверах маленьких,
На набережной каменной,
И нет тебя нигде.
В огромном сером городе
Идут дожди косые,
Бегут машины верткие,
Торопятся домой.
В огромном сером городе
Нет счастья двум влюбленным,
В огромном сером городе,
Где тысяча домов.
Стемнело, город замер,
Торопятся прохожие,
И в окнах занавешенных
Редеют огоньки.
А мы сидим на лавочке,
Нам торопиться некуда,
И слышим, как минуты
Уходят в никуда.
Сцепились пальцы накрепко,
К щеке щека прижата,
И кажется, что вечности
Уходят вдаль шаги.
Нам радостно, что рядом мы,
И все ж ужасно грустно,
И так же, как и Чехову,
Нам выход не найти.

1970 г.


***

Все, что хорошее будет — пусть будет!
Все, что прошло — жаль!
Пусть дышат вулканы, солнышко светит,
Дождю проливному лить!
Нам без страха бродить по планете,
Плакать, смеяться, любить!
Взбираться на горы, ползать в пещерах,
По морю синему плыть,
Нырять с аквалангом, прятаться в шхерах,
Плакать, смеяться, любить.
Летать в самолетах, ездить в бричках,
С дельфинами говорить,
Струны гитарные рвать в электричках,
Плакать, смеяться, любить!
По Енисею проплыть на байдарке,
Песню в пути сочинить,
Секвойю высадить в шумном парке,
Плакать, смеяться, любить.
И если дрогнет земля однажды,
И сердце устало замрет,
Забудут люди песню — не важно,
Ветер ее споет!

1971 г.


Разговор с отцом

Мне жаль, просто очень, что ты так мало пожил. И что мучился последние полгода. То, что не ты в этом виноват, ничего не меняет. Простые люди не влияют на ненормальных руководителей государств. Я, мама и многие другие тоже выжили в ту блокаду чудом. Кому-то это не удалось, кому-то посчастливилось. Почему так, никто не узнает. Но всю жизнь я думаю о тебе, беседую с тобой. Я тебя мало знал, и если помню, то только то, что было в это блокадное время.

Прошло столько лет, мне скоро семьдесят. Я сейчас подвожу итоги, пишу воспоминания на базе своих дневников. А от тебя почти ничего не сохранилось — всего одно письмо и несколько фотографий, а это так мало. Опрашиваю тех, кто еще что-то помнит, но и у них такие же скупые сведения.

Ты не узнал бы сейчас города и нашу жизнь, так круто все изменилось всего за одно поколение. Столько технических новинок, что кажется, ты жил тогда в другом мире, или это мы сейчас и окружающий мир стали другими. Главное — у всех, и у меня тоже, отдельные квартиры с горячей водой, ванной, собственным туалетом, отоплением, цветным телевизором, музыкальным центром, телефоном. У некоторых есть и компьютеры. И никакого голода, все есть в продаже, все доступно, все магазины и прилавки ломятся от продуктов, фруктов, словом, любой, даже экзотической жратвы. И тряпок полно. Были бы деньги. Я до сих пор помню, что когда болел корью и лежал дома в кроватке в нашей комнате, где жили ты, мама, я и бабушка, однажды ты принес мне откуда-то яблочный сок, столь редкий тогда. Это был праздник.

Это главное — квартира и еда. То, о чем тогда и мечтать было немыслимо. Но все-таки можно. А вот то, что я, не будучи никакой важной персоной, смогу объездить всю нашу страну и множество зарубежных стран, побывать в Риме, Париже, Лондоне, Вене, Иерусалиме, Штатах и других, тогда и представить было невероятно. Тебе это, к сожалению, не удалось. Но всякий раз, в этих и других экзотических местах, я часто повторяю себе, глядя на достопримечательности, что если я твое продолжение, то и ты моими глазами глядишь на все это, значит и присутствуешь.

Наша страна изменилась, особенно за последние 10 лет в этом столетии. Она стала другой. В это немыслимо было поверить раньше. Появились частная собственность, свобода печати, многопартийность.

Но главное — у тебя прекрасные внуки и уже трое правнуков. Жаль, что ты не знаком с ними. Они бы тебе понравились.

Город наш похорошел, не узнать. По-прежнему работают те же театры, филармония, в которых и ты бывал. Та же музыка, что и ты любил. Полно ресторанов, кафешек, всяких классных забегаловок, мы с тобой хорошо посидели бы где-нибудь.

И пригороды наши, хоть и были здорово разрушены в войну, тоже очень хороши. Я стараюсь каждый год бывать в них. В Пушкине вспоминаю, как мы до войны летом где-то здесь снимали дачу и гуляли в парке, а я постоянно клянчил эскимо на палочке, что стоило 11 копеек. Помню, как я путешествовал у тебя на шее, когда вечером в выходной мы возвращались домой из города. Помню, как ты водил меня в душевую на заводе, ведь у нас дома не было горячей воды. Помню, как в первые месяцы войны по воздушной тревоге бежали в бомбоубежище на завод, а потом заходили за тобой на вышку, где ты дежурил, помню, как ходили к тебе в больницу, где ты лечился от дистрофии, помню, как мы с мамой провожали тебя на вокзале в эвакуацию. Помню, как иногда ты играл на скрипке или нашей фисгармонии. Мало помню.

Все родственники твоего поколения уже ушли, одна тетя Аня, жена дяди Фимы, жива, но она уехала в Германию, странно, да, в ту Германию, что принесла нам столько бед. И Магаршаки все уехали в Америку, а Мия со своими — в Израиль. Вот так все обернулось.

Хотя я и не верю в то, что души продолжают после смерти как-то существовать, но если мы все же встретимся, нам будет о чем поговорить. Здесь, на этом листочке, всего не расскажешь.

1999 г.

Мечта

Лет 10 назад у меня возникла мечта: хорошо бы в Питере открыть Дворец фотографии. Нигде этого нет, а у нас будет. Ведь столько есть хороших любителей и профессионалов фотографов, а их произведений никто не видит. Картины знаменитых и не очень художников везде в музеях висят или выставляются, а фотографии — очень редко. Я и сам столько лет занимался фотографией, правда черно-белой, много неплохих работ собралось и все это лежит в шкафу без толку. Когда-то в институте мы проводили выставки, иногда после поездок я сам развешивал в фойе фото вместе с текстом, но это было давно, и даже тогда достаточно редко. А хорошо бы в таком Дворце иметь постоянные и сменные выставочные залы. Также можно открыть кружки или школы по фотографированию, ларьки по продаже фотоматериалов. Можно придумать комнату, где показывались бы на экране слайд-фильмы, в том числе и тематические — по красивейшим городам мира, по природным заповедникам, на стенах — проекции красивых слайдов и т.д. Можно еще много чего придумать — мир фотографии неисчерпаем.

Потом эта мечта стала расширяться. Старая моя любовь — авторская песня — в городе как-то замерла. Мне бы хотелось во Дворце фотографии часть площадей отдать под авторскую песню. Нужно всего 1—2 зала. Исполнитель приглашается, скажем, раз в неделю, остальное время с утра до вечера звучат в зале записи песен авторов-исполнителей. Сегодня Визбора, завтра Городницкого, потом Высоцкого, Окуджавы, Галича и других. Люди заходят в зал, сидят и слушают, в любое время можно зайти, можно выйти. Здесь же во второй комнате, рядом с небольшим концертным залом, продаются книги этих авторов, набор песен, кассеты, диски, на стенах их фотографии.

Теперь я уже думаю о некоем Культурном Центре города, в котором кроме этих двух направлений добавились бы еще залы, где можно было бы слушать без исполнителей, в записи, еще и классическую музыку. В афишах, как и в авторской песне, стояло бы расписание исполнения: сегодня Бах, завтра день Вивальди, потом Моцарт, Бетховен и т.д. В день по автору. Пришел, заплатил, допустим, 10 рублей, и сиди хоть целый день, слушай. Можно и видеозал организовать, где идут в записи балеты, оперы. Сюда можно добавить комнату, где звучат джазовые композиции. Затем зал-лекторий, где проводятся лекции на любые темы. Еще, например, должна быть шахматная комната, где можно поиграть в шахматы с часами и без. И даже послушать лекции каких-нибудь мастеров. Или организовать школу для подростков с преподаванием шахмат.

Для полной картины можно добавить помещения для художественных выставок. А на первом этаже этого Культурного Центра расположить магазины, книжные лавки, туалеты, недорогой кафетерий типа «Колобка», что на улице Чайковского с пирожками, салатами, сосисками, чаем, кофе. Можно установить ризограф, простой и цветной ксероксы, реализовать тренажерный зал. На втором этаже — выставочные залы фотографий, картин, мебели, а также можно расположить турагентство, журнально-газетный зал. На третьем — залы для прослушивания музыки, лекторий, комнаты для игр, занятий и др. То есть все для человека, чтоб ему было удобно и интересно провести хотя бы полдня и захотелось бы прийти еще.

Это было бы уникальное заведение, такого нет нигде в мире. Кое-что, конечно, есть. Например, в Париже — центр Помпиду. Но там магазины, музей (кстати, очень большой и неинтересный), библиотека. Есть и в других городах тематические клубы. Может, я ошибаюсь, но такого комплексного нет нигде.

Не знаю, как насчет окупаемости, как сосчитать технико-экономическое обоснование этого Центра, но его польза очевидна. Хорошие дела всегда окупаются.

1999 г.


Благодарение

Этот мир был создан когда-то Богом или получился случайно миллионы лет назад в результате природных катаклизмов — не столь важно. Мы этого никогда не узнаем. Боги не признаются, природа молчит, люди не докопаются. Важно, что этот мир красив, добр, неповторим, многообразен, полон уникальных живых существ.

Научиться бы жить в этом мире. Люди всегда воевали за что-то или просто так. Разрушили многое, но и построили много красивого. Научиться бы грамотно пользоваться тем, что уже есть, не портить природу, украшать все вокруг себя, чтобы и мы и другие могли этим любоваться.

На Западе это поняли уже давно. Там хорошие дороги, красивые дома и улицы, полно садов и цветов, магазинов и центров развлечений. Рабочие места, производственные технологии обновляются каждые 5—7 лет. Когда-нибудь и Россия встанет на этот путь, и у нас будет полно счастливых людей. Ибо жить на земле славно в любые времена, и в наше тоже.

Благодарю тебя, Всевышний, и, конечно, родителей своих, что произвели меня на свет.

Благодарю за то,

       * что не дал мне погибнуть в блокадном Ленинграде;
       * что позволено мне дожить до почтенного возраста;
       * что не так много пока набралось болезней;
       * что у меня хорошая жена, дети и внуки;
       * что никогда никому не завидовал и воспринимал все, как есть;
       * что никого не пытался изменить, кроме самого себя;
       * что люблю читать хорошую классическую литературу, слушать хорошую музыку, классику и джаз, ходить в художественные музеи и на выставки;
       * что удалось посмотреть много прекрасных мест в стране и в мире;
       * что у меня всегда была трудная, но интересная работа;
       * что у меня были и есть прекрасные друзья и товарищи;
       * что я и в работе и в жизни был свободен в выборе и, насколько это возможно, пользовался этим;
       * что посланы мне были родственники, с которыми у меня были и есть хорошие отношения;
       * что могу в своей квартире, которую очень люблю, слушать, как в филармонии, любую музыку, видеть все, что творится в мире, читать любимые книги и писать воспоминания;
       * что всю жизнь дружил со спортом — шахматами, гимнастикой, туризмом, лыжами, теннисом, плаванием;
       * что, наконец, жил в интересное и трудное время, в «минуты роковые» — в блокаду, эвакуацию, в эпоху репрессий и оттепели, застоя и перестройки, реформ и невиданной в Россиис демократизации общества, в период становления и распада великого государства.

Благодарю за то, что снова за моим окном разгорается новый день. 2000 г.