3. Что делать?

Я брела какая-то уставшая-уставшая. Прямо, скажем, состояние для меня непривычное.
 Присесть на лавочку, отдохнуть, собраться с мыслями? Нет, пожалуй, рассиживаться не стоит. Лучше пойти к метро не по пыльным улицам, а сделать небольшой крюк и прогуляться по набережной. Я всегда любила ходить воль Невы. И проезжать тоже. Раньше вдоль гранитной стенки стояли всё больше сухогрузы, а сейчас то парусник похвастается своими белыми парусами, то круизный лайнер поманит к себе. И рябь на воде наводит на всякие разные философские мысли. Стоило мне свежий ветер с Финского залива, гуляющий между двумя берегами, жить стало как-то веселее, и ноги пошли сами собой в моём привычном ритме. Почему-то на этом участке набережной пешком я очутилась впервые. А ведь проезжала мимо бессчетное количество раз, с самого детства. Надо же, только сейчас увидела, что церковь, в советские времена использовавшаяся, кажется, под склад, сейчас отреставрирована и открыта. Я и раньше заглядывалась на неё. Удивительная по архитектуре, похожих я не видела. Интересно, а что внутри? Немного времени у меня есть, зайду, посмотрю.
Необычный вход, углом. Изогнутые своды. Роспись по стенам. Красивая. Вот здесь отреставрировали, а тут ещё не успели. Голая штукатурка, и та обшарпанная. Судя по всему, этот храм с нуля восстанавливали. Хорошо, хоть стены остались стоять, крепкие, никой склад им не страшен. Надо узнать фамилию архитектора. Посредине расписной стеклянный купол. Я стояла в центре и смотрела вверх, заворожённая. Здесь всё так необычно, я по настоящему почувствовала присутствие мощной силы и уже не любовалась красотами, а тихо благоговела. Я была не единственной, на кого повлияло величие божьего дома. Некоторые сидели на деревянных скамьях, расставленных по стенам, и предавались размышлениям. Кто знает, если бы я могла посещать такой храм в детстве, может, я выросла бы верующей?
 Молитв я никаких не учила, но теоретически знала, что обычно в церквях неподалёку от распятия ставят свечки за упокой. Надо мне хоть раз в жизни поставить свечки за всех моих близких. Отдельно за мёртвых, отдельно за живых. Отец, бабушки, дедушки, двоюродные племянники, тётка и дядька, вы уже там, на небе. Взгляните на меня. Вы видите, что мне нужна ваша помощь! Вы ведь знаете, что у меня есть продолжение. Это продолжение всего нашего рода. Мой сын и моя дочь. Мне надо их вырастить, вы понимаете? Нельзя детей оставлять сиротами. Помогите! Помогите вернуть молодость! Мне, конечно, и самой пожить ещё хочется, но это не главное. Со своей жизнью можно и расстаться. Жалко умирать, но ничего страшного в смерти нет. Но не сейчас, умоляю вас, не сейчас. Детей надо вырастить. Я никогда ни о чём вас не просила, не досаждала своими просьбами. Обратите внимание на меня сейчас, когда вы мне так нужны. Простите меня, если я в чём перед вами виновата. И я вас всех прощаю, никто передо мной не виноват. Помогите!
Я говорила молча. У меня даже губы не шевелились. Только взгляд падал на огонь свечи и уходил сквозь неё куда-то далеко-далеко.
Теперь очередь за живыми. В первую очередь, конечно, Марьяна с Васькой и мама. Всех остальных я тоже не забыла: оставшиеся тётки, двоюродные братья и сёстры, двоюродные племянники, и даже двоюродные внуки, у вас я тоже прошу прощения, если чем вас вольно или невольно обидела. И вас я тоже прощаю. Нет у вас передо мной прегрешений. Мы родные. Поддержите меня. Пожалуйста! А если вдруг так случится, что я не смогу вернуть себе своё тело, помогите вырастить детей. Очень вас прошу. Мама одна не справится.
А ты, Богородица, как мать ты должна меня понимать. Помоги, помоги матери вырастить своих детей. Помоги вернуть молодость, чтобы могла я наставить их на путь истинный, женить и выдать замуж, чтобы у моих внуков была бабушка, которая бы их любила. А если честно, я бы и правнуков вырастила бы, и праправнуков. Но детей обязательно. Нельзя умножать количество несчастных людей, пусть мои дети будут счастливы, пусть у них будет мать! Помоги, матерь Божья, пожалуйста! За какие прегрешения на меня ниспослано это наказание? Может, мне надо уйти в монастырь, чтобы искупить ту вину, которую я не знаю?
Я стояла перед иконой, и мысли мои существовали отдельно от меня. Одна моя половина была с детьми, а вторая просилась в монастырь. Но тут моё внимание переключилось на плач ребёнка где-то за стеклянными дверями, расположенными на промежуточном этаже, и я вернулась в реальность.
- Ничего, крестят, наверное. Сейчас немного поплачет и перестанет, - подумалось мне. Но прошло минут десять, а ребёнок не умолкал, ещё больше заходясь в плаче и создавая в дотоле уютном храме очаг напряжённости, прошивая своим плачем всё пространство под изогнутыми сводами. Всё благолепие храма враз куда-то улетучилось, и я поняла, что богородица мне ответила: - Не твой это путь, постриг. У тебя есть земные дела.
И вышла.
Дома я села за письменный стол и начала водить ручкой по бумаге. Не для фиксации мыслей, а для концентрации внимания. Итак, что мы имеем. Мисс Амалия, весьма красивая молодая женщина, но с чертовски умными глазами. Охранник, опять допустивший прокол. Шайка временных террористов? А что там делали Сара и Абрам? Похоже, они пришли покупать молодость. Выходит, у одних её воруют, а другим продают? И как была удивлена Амалия, а потом и охранник, когда увидели меня после этой чёртовой двери. Видно, у них всё так рассчитано, что человек входит в неё, внутри умирает, тут же разлагается или рассыпается в прах, и всё, шито-крыто, никаких следов. А та дверь, которая справа, наверное, наоборот, года убавляет. Интересно, сколько они годиков за один заход скидывают? Если больше двадцати, то у людей могут быть проблемы с властями и соседями. Скорее, лет по десять. У кого денег много, тем сто тысяч евро за десять лет, наверное, не жалко. У-у, сволочи. За мой счёт жить собрались. Хотя вряд ли их посвящают в тайну их омоложения. Плетут что-нибудь про наиновейший или, наоборот, наистарейший метод китайских императоров. Или египетских фараонов, коль скоро у них там на камне египетские барельефы с фараонами в придачу.
А мне повезло. Из-за того, что я такая нетерпеливая, выскочила из круга раньше времени, я не умерла внутри. А то, что и потом выжила, вообще чудо. Вероятно, прожить я должна была долго. Во всяком случае, на девяносто шесть лет я точно могла бы рассчитывать при естественном ходе жизненного процесса. Интересно, охранник аннигилировался там внутри, или его запаса хватило на то, чтобы вывалиться оттуда стариком? Он ведь мог и омолаживаться во второй вертушке. Если я не докрутила, то он сейчас опять двадцатипятилетний. А ведь помимо Амалии и охранника там ещё кто-нибудь может быть. И сколько их там? Будут они меня разыскивать или оставят в покое, понадеются, что сама скоро помру? Самый простой способ вернуть мне молодость - пройти сквозь правую дверь. Но... Мне идти в змеиное логово вовсе не хотелось. Я боялась. Так, как не боялась, наверное, никогда в жизни. Я вообще не помню, чтобы я чего-нибудь боялась. Так, чтобы поджилки тряслись, и живот подбирался к спине. Восьмилетней девчонкой, пока мама была на дежурстве, я гуляла там, где привыкли бывать мои старшие подруги. Точнее, не подруги, а знакомые. Разница в три - четыре года не давала нам стать действительно подругами. Но они спокойно ездили по окрестностям Ленинграда, и я с ними. Докатывались мы и до Стрельны. А там долгие годы прозябало в недострое здание «Макаровки». Стены и лестничные пролёты стояли, как и сейчас, а вот стёкол там и в помине не было. Один металлический каркас для них. Ширина каркаса сантиметров семь, длина каждого элемента - несколько метров. И на высоте четвёртого этажа я ходила в одних носочках по этому каркасу, а внизу блестели на солнце бутылочные осколки. От мамы мне потом влетало за ржавые носки, которые невозможно было отстирать. Я думаю, сейчас меня не заставишь идти по жёрдочке над пропастью, а тогда ничего, никакого страха не помню. Может от недомыслия. Кстати, я совсем не помню, ходили ли там девчонки, с которыми я ездила. Не боялась я и по кладбищу ходить. Вокруг него были потрясающие малинники. А забраться в них можно было только пройдя через могилы, и, желательно, в темноте. Короче, мёртвых с косами я не видела и других кладбищенских персонажей тоже не ждала. Я с детских лет была уверена в своих силах, знала, что из любой ситуации найду выход, справлюсь с кем угодно. Когда стала взрослой, поняла, что ещё лучше не попадать ни в какие переделки. С возрастом я стала спокойней, и приключений у меня действительно поубавилось. Но идти к мисс Амалии я боялась. Натурально. В литературе это называется животным страхом. Я боялась Амалии, я боялась двери-вертушки, я боялась потерять то, что ещё имею - жизнь.
Решено, туда я не ходок. Но делать то что-то надо!
Я достала визитку, данную мне крепышом с курцхааром. Чалый Игорь Анатольевич. Лошадиная фамилия. Посмотрим, куда она меня вывезет. Набрала домашний - никто не берёт трубку. Буду звонить через каждые полчаса. На работе вряд ли кто есть в такое время, но на всякий случай надо позвонить и туда. Там тоже пусто. Будем пока сами выбираться.
Для начала я устроила ревизию своего книжного шкафа. Андреев, Шаталова, Лободин, Луиза Хей, Жикаренцев. Ага, его то и надо пересмотреть. Может, что и почерпну. «Кармические причины возникновения проблем». Что же это за карма у меня такая? Почему же это произошло именно со мной?
Первое, на что я наткнулась: - Вы, и только вы являетесь причиной того, что происходит с вами в этой жизни.
Ну, и что же я такого сделала, чтобы заслужить внезапную старость? Сначала мне ничего не приходило в голову. А потом задумалась. Может это? Меня часто раздражали медлительные люди, перегораживающие мне дорогу, когда я спешу. А так как спешу я всегда, все кто ходит медленнее меня, получается, путаются под ногами. И чаще всего это старики. И вряд ли моя готовность помочь им перенести через лестницу метрошного перехода тяжёлые тележки искупает раздражительность по поводу их медлительности. Хотя нет, старики то меня как раз и не раздражают, я понимаю, почему они медленно ходят. А когда какая-нибудь девица еле-еле мослы переставляет, это бесит. А вот вызовы совсем к старым пациентам я тоже не люблю. Мало кто из них не впал в старческий маразм. И даже если человек нормален, он обязательно либо словоохотлив до безобразия, либо всё тут же забывает, а потом утверждает, что ты ничего ему не говорила и в прогрессировании его болезни виноват врач, не разъяснивший досконально что и как делать. А их капризы? А запах мочи, исходящий даже от аккуратных старушек? В квартире даже на стул не сесть, потом от тебя будет мочой нести. Подкладывать газетку? Обидятся. Или запах могильной сырости, исходящий от ещё живого человека? Разве я в этот момент помню, что сделал этот человек в жизни, что перенёс? Воевал или сидел в лагерях? Голодал? Растил детей, одновременно работая по стахановски? А государство теперь над ним издевается пенсией в две тысячи рублей. Будь у него хотя бы десять, и на лечение бы хватило, и на мало-мальский уход. Разве я про это помню? Мне важно то, что мне неудобно с ним общаться. Так может мне это испытание дано для того, чтобы я научилась быть терпимее? Что ж, если это главная причина моего преображения, то начало распутывания клубка положено. Переосмыслить своё отношение к старости мне под силу. А с другой стороны я в девяносто шесть лет не стала намного медлительней. Походка, конечно, не летящая, колени ощутимо щёлкают, и иногда бывает ощущение, что сейчас рассыплюсь, но в потоке людей меня мало кто обгоняет. Зато я по привычке даже по эскалатору спускаюсь бегом. А может от меня чем-нибудь старческим пахнет? Нет, вряд ли. Дети брезгливее меня. Лужу за Грелкой им вытереть влом, не говоря о её более пахучих проделках. А со мной стояли рядышком, не шарахались. Но всё равно, надо будет уделить особое внимание чистоплотности. Больше, чем раньше.
Посмотрим, что дальше предлагает автор, как избавляться от проблемы. Так, метод обретения внутренней силы. Ну, что же попробуем.
Книжку я пробежала быстро. Проблемы, естественно, были описаны не мои. Что-то полезное можно почерпнуть. Но в любом случае, это не программа действий, это набросок, эскиз моих телодвижений в нужном направлении. А подход к проблеме должен быть комплексным.
Итак, с самого начала. Я, будучи особой довольно таки раздражительной по отношению к старикам... Нет, неправильно! Не старики меня раздражали. А проявления старости, то, как человек сдаётся. Склоняется перед годами. Хотя есть куча примеров, когда столетние люди, стариками их язык не повернётся назвать, делают всё то же, что и пятидесятилетние. А кто-то уже в тридцать ноет. Мне было двадцать четыре, моей двоюродной сестре тридцать два, когда она своими жалобами достала меня. Хорошо помню, как она тогда воскликнула:
- Тебе легко говорить, ты молодая. Доживёшь до моих лет, посмотрим, что тогда запоёшь.
Ну, вот, дожила. Сначала до тридцати двух, потом до тридцати девяти, а сейчас уже до девяноста шести. И всё равно не понимаю, как в тридцать два можно говорить о возрасте. Ладно бы ещё годам к семидесяти, но в тридцать! А насколько я отличаюсь от нормальных людей своего нынешнего возраста? Мне приходилось видеть всяких. Кто-то уже в пятьдесят считает себя глубоким стариком. Мне приходилось слышать, и неоднократно, как человек в сорок произносит: - Я инвалид первой группы.
И так явственно слышна нотка гордости в его голосе, что просто диву даёшься. Это ж как надо всё перевернуть с ног на голову, чтобы гордиться своей инвалидностью? Ты ничего не сделал, чтобы не быть обузой для общества, ты сидишь на шее, как говорят американцы, у налогоплательщиков, ты бесполезный придаток, и ты смеешь этим гордиться? Зато насколько достоин уважения тот, кто, казалось бы, прикованный к постели с рождения или в результате травмы, обречён на прозябание, но находит в себе силы и мужество, на костылях или в инвалидной коляске учится, работает, изобретает, творит, занимается спортом. Но даже без инвалидности к семидесяти у многих уже не остаётся никаких желаний, кроме как посмотреть телевизор и посплетничать с соседками. Одни до последнего обслуживают себя сами и стараются ещё помочь внукам и правнукам, кто-то даже зарабатывает деньги, пусть даже продажей петрушки у метро. А другие полностью садятся на шею близких сначала финансово, а потом и в обслуживании себя, любимого. Это пессимисты. А оптимисты иначе, как бегом, не передвигаются. Совсем недавно я выходила на станции метро «Удельная». Естественно, опаздывая на электричку. Рванула по эскалатору вверх, и в самом начале упёрлась в бабульку с чемоданом. Говорю ей: - Разрешите пройти.
 А она, не отвечая мне, подхватывает свой чемодан и чешет впереди меня. Я сзади уговариваю дать мне чемодан понести, она игнорирует, только посмеивается. В самом конце она остановилась перед пробочкой из нескольких человек. Я её спрашиваю: - На электричку, наверное, опаздываете?
- Нет, - говорит, - я всегда так.
- А сколько же Вам лет, простите?
- Семьдесят семь!
Вот это я понимаю! Вот где нотка гордости не режет слух и абсолютно правомерна. Я бы тоже гордилась такой бабушкой, если бы она у меня была. К сожалению, она уже давно умерла. В восемьдесят два года. По эскалатору она никогда не бегала, так как его и в глаза не видела, но к своей мизерной пенсии в сорок рублей, вырастившая шестерых при репрессированном муже, потеряв на войне старшего сына, она зарабатывала необходимое ей вязанием кружевных воротничков и продажей ягод у магазина. И это бывшая дворянка! Она готова была делать что угодно, лишь бы не сидеть на шее у своих дочек. Вот где настоящее чувство собственного достоинства. Или другой пример. Наша соседка, тётя Маруся. Бабушкой я даже маленькой её никогда не называла. Только тётя. Деревенской девчонкой она попала в Ленинград. Эпизод, который я помню, произошёл, когда ей было семьдесят шесть. Видя, как моя мама, худенькая и тоненькая, пытается поднять на плиту бак для кипячения, она просто отодвинула её в сторонку и, в одиночку, легко подняла его. А в нём тридцать литров. Могучая была старуха. И я сейчас похожа на неё. Тоже могучая. Но она тогда была моложе меня нынешней на целых двадцать лет. Ужас. Я ведь никогда и не задумывалась над тем, какая это пропасть - двадцать лет в таком возрасте. Для меня всё, что за семьдесят уже одинаково старость. А раз так, можно смело ставить знак равенства между цифрами девяносто шесть и семьдесят шесть. Я сейчас, как тётя Маруся. А кстати, неплохо было бы протестировать себя на биологический возраст. Что-то помню. Отпускаем линейку и ловим её. Ну что же. Результат относительно неплохой. Лет на пятьдесят. Хотя месяц назад больше, чем на двадцать пять, скорей всего, не потянуло бы. А сколько раз присесть смогу? А вот тут я потерпела полное фиаско. Даже одного нормального приседания я сделать не смогла. Присесть то я, конечно, присела, а вот встать нормально не смогла. В борьбе с охранником меня поднимал адреналин. А сейчас мне пришлось хвататься за стул и подниматься, опираясь на него. Колени почти не разгибались. Немногим лучше обстояло дело с наклонами. Ладони уверенно опускались ниже колен. И выпрямиться я могла, хотя и не так быстро, как раньше. И с ощутимым скрипом. Два пункта в программе проверки биологического возраста, подтягивание и гиревой спорт, я решила опустить. Сдаётся мне, что поступила я правильно.
Так может мне дано это как испытание, чтобы я на своей шкуре почувствовала, каково это быть старой? Если только для этого, то своей цели это испытание, по-моему, не достигло. Да, я чувствую колени и поясницу, глаза видят явно не так хорошо, как в молодости, на кросс я вряд ли пойду. Хотя от мисс Амалии я бежала достаточно резво, соревнования на беговой дорожке в ближайшее время пройдут без моего участия. Но... Я не чувствую себя старой! Или не привыкла. Сознание, наверное, тоже стареет вместе с человеком. А моё сознание не успело за телом. Грелка приглашая меня поиграть ткнула мне в руку круглый резиновый эспандер сына, такой же, как у охранника мисс Амалии. Я забрала кругляшок из её пасти и попробовала его сжать. Получается! Пятнадцать раз правой и одиннадцать левой. Дальше пошла откровенная халтура. Потеряла примерно половину того, на что была способна без тренировки ещё совсем недавно. Но сдаётся мне, что для девяноста шести лет совсем неплохо. Стоп! Главное, не делать себе поблажек. Я ещё никому не говорила, но мне кажется, что причина старости не накопление мутаций в организме, не замедление биохимических и нервных процессов, не угасание функций, а лень. Элементарная лень, которую человек оправдывает своим возрастом. Что вы хотите, я уже троих детей родила, какая фигура, о чём вы говорите? А мне уже пятьдесят, разве в этом возрасте лишние килограммы непростительны. Ведь обычно все с возрастом полнеют? А трудовые мозоли у мужиков? В пятьдесят они и не помнят о том, что на турниках можно подтягиваться и в парке можно кроссы бегать. А те, кто долго и мучительно болеет, им ведь тоже лень. Лень найти такой метод лечения, где всё зависело бы от них. Упражнения поделать, поголодать, подумать о смысле жизни. Нет, всем таблетку подавай. А потом врач виноват, врач плохо лечит. Главная болезнь человечества – лень. Лень думать, лень ходить, все расселись по машинам, лень еду приготовить, забегают в Макдоналдс, лень зарядку сделать. Но я сейчас лениться не имею права. Отныне и ежедневно, по несколько раз в день я должна тренироваться. Минут по пятнадцать. Сначала нужно восстановить то, что могла делать. До. А потом займусь улучшением. Хотя это мне напоминает, как я в пятнадцать лет расписывала свой график изучения иностранных языков. Наметила я тогда языков восемь, наверное. Первыми шли, естественно, английский, французский, немецкий, итальянский, испанский. Точно помню, что шведский тоже был вписан, а какие ещё, Бог его знает. На изучение первой пятёрки я отводила себе три года. Все остальные должны были потом прибавляться по одному в год. Ну и? Где мои потрясающие лингвистические познания? Полиглотом я явно не стала. Ни одного иностранного в свободном владении. И если многие русские мужики могут сказать, что они знают два языка, русский и русский матерный, то я и этим не могу похвастаться. Кроме нормального русского не говорю ни на каком другом.
Зная свой грех строить слишком радужные планы, мне придётся обратить особое внимание на выполнение своих обязательств. А физическими упражнениями я займусь прямо сейчас. Для начала попробую отжаться. Я легла на пол, не поленившись его предварительно пропылесосить. Согнула руки, приподняла тело, как мне показалось, довольно ровно. И... Рухнула обратно на пол. Слабые руки не выдержали моего веса. Хорошо, что я успела подставить левое плечо, а могла бы и нос сломать об пол. Или любую другую кость. В девяносто шесть лет это не проблема. Мало кто в этом возрасте ещё не сломал себе руку, ребро или ногу. Чаще всего шейку бедра. У меня была пациентка, которая устроила себе шеечный перелом садясь на стул. Он оказался на пару сантиметров ниже, чем она рассчитывала. А силы мышц хватило только на расчётную высоту. Два сантиметра она падала. Плюхнулась на сиденье, и готово. Другая бабуля поворачивала из комнаты в коридор, одна нога стояла в одном направлении, другую поставила в сторону кухни. Немного не рассчитала движение, неудачный поворот ноги, и опять, шейка бедра. А ведь кто-то и умирает от лежачего образа жизни после перелома. Тем более, что в старости переломы срастаются хуже некуда. Не хватало мне ещё что-нибудь сломать! Так что же, жалеть себя и ничего не делать? Нет, так дело не пойдёт. Заниматься буду. Но аккуратно. Каждое движение сначала буду просчитывать. И обязательно кальций надо попить. Но ни в коем случае не глюконат. У нас дома должен стоять калмаг. Быстрорастущему сынуле покупала. Он ведь вымахивает последнее время на двенадцать - четырнадцать сантиметров за год. Какие кости за ним успеют? А ещё, следует сесть на голодовку. Только не совсем по Брэггу, он был первопроходцем. Его методику давно усовершенствовали. Пожалуй, я буду голодать по Лободину. В голодании, да и вообще в быстром лечении, ведь самое главное не процесс, а кризис. Это когда становится хуже некуда, поднимается температура, и изнутри валятся куски грязи. У Брэгга кризис наступал на девятнадцатый день. Я не уверена, что мой старый теперь уже организм выдержит такую длительную голодовку. А потом же ещё и выход из голодовки необходим. А он гораздо тяжелее голода и должен быть в полтора раза дольше. Ограничивать себя намного трудней, чем вообще не есть. По Лободину надо делать специальные энергетические упражнения, клизмиться, но умеренно, не так самозабвенно, как по Малахову, обливаться холодной водой и делать зарядку. А помимо избавления от разных болячек я ещё получу экономию денег и времени. Не надо ходить в магазин, готовить и поглощать еду. На питьё воды много времени не уйдёт.
Итак, план принят и утверждён. Начинаем выполнять?
Первые сутки я почти не выходила из дома. Телефон поставила на автоответчик. Наговорила чепуху, про своё временное отсутствие. Если кто хочет оставить для меня срочную информацию, пусть говорит после сигнала, мне её передадут. И, удивительное дело, я стала убираться! Домработница, конечно, к нам приходила. Но что такое два дня в неделю по три часа в квартире, где мусорят и почти не убирают за собой четыре человека! Она успевала убрать только то, что по верхам накидано. А шкафы, балкон, антресоли, да и просто завалы всяких мешков, коробочек, корзиночек, баночек она и трогать даже не смела. Я подмела все закоулки, разложила всё по местам. Разобрала завалы на балконе. Надраила полы и вымыла окна. Дышать стало легче. Я поняла, что дошла до точки, когда стала прикидывать, что можно повесить на стены вместо эстампов. Последняя стадия сумасшествия.
Домохозяйка из меня аховая. Не из-за того, что не умею или не люблю. Есть люди, которые ненавидят мыть посуду или полы, стирать там или готовить. Я всё это люблю. Но не до такой степени, чтобы испытывать удовольствие от процесса. И мне жалко времени на то, что бесследно исчезнет через сутки, или того хуже, через час. Я просто расставляю приоритеты по-другому, не так как правильная мать и жена. Хотя при первом муже приходилось ночами, но, соблюдая приличия, не допускать гор посуды и ворохов грязного белья. После развода я наведение чистоты забросила на самую дальнюю полку очерёдности. А заставлять детей убираться, если сама ничего не делаешь, это значит трепать нервы и себе, и им. Поэтому меня до полусмерти напугал Лёшка, когда наутро после нашей ночи он не просто подвёз меня до дома, а спокойненько так направился ко мне. Я пыталась встать на его пути, как Александр Матросов, грудью закрывая дверь. Он возмутился:
- У тебя там что, мужчина? Ты боишься меня пригласить?
- Нет, там дети в школу собираются. И вообще, квартира не готова к приёму гостей.
- А я не гость, я теперь отец твоих детей.
Я обречённо махнула рукой. Сейчас этот новый отец моих детей зайдёт, посмотрит, крякнет, развернётся, и больше не появится.
На входе мы спугнули Марьяну, бегающую по квартире, мягко говоря, в неглиже. Васька, услышав вопль сестры, смекнул, что дело тут нечисто и в коридор не вышел, якобы очень занят сбором тетрадей и учебников. Радость выказала только Грелка. Тщательно обнюхав Лёшину руку она признала его за своего, и принялась скакать до потолка и носиться по коридору. Я намеревалась запихнуть новоявленного папу в свою комнату. Там пусть творческий беспорядок, но хотя бы слоёв грязи не видно. Подметала я там позавчера, очень, скажем, удачно. И постельное бельё поменяла. Пыль с книжных полок я конечно не смахивала, так что он при желании увидит, в какой последовательности я брала за последний месяц книги. Там где слой пыли погуще, нетронутые тома. Там, где поменьше, брала относительно недавно. Пусть изучает. А я пока в авральном порядке приведу кухню в божеский вид. Запихну всё, что не надо видеть постороннему глазу, под стол или в кладовку.
Но Лёшка меня разочаровал. Сняв ботинки, в носках, по заляпанному Грелкиными лапами полу, то есть по песку, он прямиком протопал на кухню. Я мысленно схватилась руками за голову. Мама миа, он сейчас увидит наигрязнейший вариант. Я уходила вчера утром, был полный бедлам. А судя по запаху чего-то горелого сынуля вчера то ли проводил кулинарные эксперименты, то ли в очередной раз поджарил суп. Кухня от этого явно чище не стала. Я была не права. Точнее, права отчасти. Помимо поджаренного супа по всей кухне явно виднелись следы Марьяниной попытки испечь торт. Пара мисок из-под теста, сковородка и форма для выпечки, мисочки, мисочки, мисочки, в которых взбивался крем и смешивались ингредиенты.
В обморок Лёшка не упал, за сердце не схватился. Я отдала должное его выдержке, а сама была готова провалиться сквозь землю от стыда. Наверное, мне было бы не так стыдно, если бы при полном стечении народа сильный порыв ветра задрал бы мою юбку. Или я скрытая эксгибиционистка? Взглядом хозяина он обвёл всё, уцепившись за каждую мелочь, которую мой замыленный глаз уже не видел. Подошёл к плите, открыл крышку кастрюли. Я зажмурилась. Там прокис остаток супа. В холодильник убирать эту кастрюлю не имело смысла, а вылить и вымыть руки не дошли. Дня три она простояла на плите. Прикрыто, в глаза не бросается, вот я и думать про неё забыла. Я стояла у двери, но аромат черно-жёлтой плесени, взметнувшейся из-под крышки, легко преодолел это расстояние. Всё, хана. Больше я Лёшу не увижу.
- Н-да, мать. А я, между прочим, как и все нормальные мужчины, дома питаюсь как минимум два раза в день. И носки каждый день меняю.
Я, потупившись, молчала. А что прикажете делать? Клясться, что исправлюсь? Смешно. Детский лепет. Простите, я больше так не буду. Сейчас попрощаемся, и я снова одна. И ждать больше некого.
- Как ты отнесёшься к тому, что два раза в неделю к нам будет приходить моя домработница? Ей всё равно куда ездить, на Кирочную или к тебе на Юго-Запад.
Я смотрела на Лёшку, ничего не понимая. Как, он не уходит, он собирается жить у меня? Я молчала, глядя на мужчину своей мечты широко раскрытыми глазами, и не верила своим ушам.
- Как, это ещё не конец? - клянусь, я это не произнесла, но Лёшка, видимо, хорошо понял моё изумление и продолжил:
- Ну, послушай, мне же нужна жена, подруга жизни, а не домработница. А потом, жена-домохозяйка у меня уже была, и честно говоря, она меня основательно своим домохозяйством достала. Туда не ходи, сюда не клади, ну неужели трудно положить на место. А ты, я уверен, пилить меня из-за этого не будешь. Да и из-за чего другого, надеюсь, тоже. Мне гораздо легче оплачивать приходящую уборщицу, чем выслушивать причитания и упрёки, что кто-то жизнь на меня положил, обстирывает меня и кормит. А домработница делает всё то же самое, но без пилёжки. И самое ценное её качество - не болтлива.
Да уж, действительно, самое ценное. Я сама уже подумывала о домработнице. Хотя бы на один день в неделю. Всё было бы чище. Уже предварительно поговорила со своей пациенткой. И, хорошо, осталась у неё чай пить. Приходит её сын, мальчишка лет четырнадцати, от репититорши по английскому и с жаром начинает рассказывать матери:
- Ты представляешь, я на последнем занятии ей дополнительный стольник оставил на тумбочке в прихожей. Ты же говорила мне положить его куда-нибудь незаметно, если она брать не будет. Так вот, сегодня спрашиваю, взяла ли она его. - Нет, - говорит, не видела. Стали мы искать, куда он мог завалиться, тумбочку отодвинули. И представляешь, я не знаю, когда она там в последний раз полы мыла. Полгода уж точно прошло, не меньше. Всё в пыли, грязи, паутине.
 Всё это мальчишка выпалил, захлёбываясь от эмоций. «Надо же, эта англичанка пусть и умная, выучилась, теперь других учит, а у самой оказывается пол за тумбочкой не мыт. Ай-я-яй. Нехорошо, как же вам не стыдно, умная вы наша».
 По наивности, я думала, что мама осадит сына, дескать, какое тебе дело, что там у неё под тумбочкой, равно, как и в шкафу. У каждого свой скелет, и нечего на них лазать смотреть. Но мама с таким же жаром принялась за обсуждение. И я резко пошла на попятный. Такая домработница мне не нужна. Она потом со всем участком косточки мне перемоет. Оно мне надо? А от Лёшиного предложения грешно отказываться. Ведь именно об этом я и мечтала.
- Мама, мы ушли. Пока, - раздалось из коридора. Дверь захлопнулась, послышался топот на лестнице. Всё ясно, ждать лифта не стали, чтобы я их не притормозила. Они, наверное, догадываются, что я им хочу сказать. Надеются, что время сгладит остроту моих ощущений.
- Ну, так как, зовём домработницу?
- Зовём, конечно. Но я сначала слегка приберусь, чтобы ей страшно не стало.
- Ничего, она у нас дама привычная. Двадцать лет уже у людей убирается.
- Всё равно, Лёш, мне стыдно. Я сейчас с удовольствием бы провалилась сквозь землю.
- Давай, мы лучше провалимся в постель, а?
И мы провалились. Благо, бельё было чистым, и менять его не пришлось. Провалились как минимум на месяц. Потом у меня закончились мои донорские справки, а у Лёшика на работе начался аврал, и сачковать ему больше не удавалось.