1. Дед Игнат. X-files

Молоток, или Гриша чудодей.
 
В одной определённой деревне, которая имеет и представляет здесь для нас с вами определённый интерес, жил один тоже строго определённый человек, о котором и пойдёт здесь (сейчас и далее) речь. Вообще-то, если честно, кроме этого человека в деревне той жило много людей. Но вот они нас сейчас пока что как-то не интересуют. Была у того человека одна странность. И кроме этой странности у него ничего больше и не было. Во всяком случае, ничего интересного нам. Всё остальное у него для нас было как у всех остальных жителей в этой деревне.
 Все люди, как правило, о чём-то мечтают, на что-то надеются, во что-то верят, к чему-то стремятся. Некоторые люди верят в Бога, другие – в светлое будущее коммунизма, в общем, кто во что верит. Наш герой верил в чудеса, но не так, как обычно это делают обычные дети – он верил всерьёз, и всерьёз же мечтал творить их во благо всего Человечества – чтобы жизнь на Земле стала краше и приятнее.
Другие его сверстники мечтали стать космонавтами, врачами, шофёрами и милиционерами. Некоторые мечтали стать певцами и петь, как Иосиф Кобзон, или как Алла Пугачова. Но никто не мечтал всерьёз стать чудодеем: дети умные люди, и они понимают, что чудес то на самом деле не бывает. Нормальные дети это понимают. А этот же – так и не понял ничего.

Чудо первое.
 
Но это сейчас можно всё, что модно. А в те почти былинные теперь уже времена было модно верить только в коммунизм – в его светлое будущее, и в сказки про доброго дедушку Ленина. Ещё было модно собирать металлолом, макулатуру и ещё было можно поддерживать тимуровское движение. Однако наш человек оказался на редкость не модным.
И когда однажды дед Игнат, (о котором далее мы споём отдельную песнь), сказал ему, что в одной далёкой стране есть такая религия, по которой выходит так, что если выйти к реке и ждать, то мимо проплывёт труп твоего врага. Люди в той далёкой стране верят, что ничего не нужно делать вообще, а плохого – в особенности: надо только выйти к реке. И нужно только уметь долго ждать, и тогда рано или поздно мимо тебя проплывёт труп твоего врага.
Наш человек не пошёл вместе с Тимуром и его командой красить забор перед сельсоветом, не пошёл он и колоть дрова у вдовы ветерана войны. Он вышел к реке, которая протекала вдоль его деревеньки, сел на берегу и стал ждать.
Хотя личных врагов у нашего человека не было, он был беззлобный, и смерти ничьей не желал, но опробовать метод было нужно – он ощущал в этом острую как бритва необходимость. (Но кто может быть врагом хорошему человеку? – только плохой человек). Гришка был уже взрослый (закончил восьмой(?) класс) и понимал уже, что даже в хорошем колхозе бывают плохие люди, и даже в самом народе есть гипотетические враги народа.
Он ждал с самого утра и до самого позднего вечера, не боясь взыскания на пионерском собрании. Ему много раз хотелось встать и сбегать домой: сначала – позавтракать, потом – пообедать, а потом и просто плюнуть и уйти. Но ему жаль было потерянного времени, он чувствовал, что чудо вот-вот должно произойти, ему казалось, что как только он уйдёт – и чудо случится, но – без него. А что это за чудо тогда будет, если оно ни для кого?
В Гришкиной голове звучали слова деда Игната: «Главное уметь долго ждать», «Ты должен терпеливо ждать, зная о своём ожидании и зная, чего ты ждёшь», «Рано или поздно ожидание закончится, и ты будешь свободен от обязательств». И Гришка ждал.
Долго ждать ему, однако, не пришлось: уже часов через двенадцать или четырнадцать непрерывного медитации (то есть, упорного сидения и ничего неделания) на берегу, мимо человека проплыл гроб.
У человека не возникло сомнения, что это был именно гроб и именно с телом его врага (а то чей же ещё это мог быть гроб?!).
Плохой гроб: некрашеный, необитый, да даже не струганный как надо, – появился из-за поворота слева, и скрылся за изгибом речушки ниже по течению. И он рассудил, что это и был гроб с телом очень плохого человека, т.к. тело хорошего человека обычно несут через всю деревню, и все выходят из домов – проводить его в последний путь. А этот гроб плыл через всю деревню (вдоль Заречной улицы) и не видно нашему человеку было ни цветов, ни кого-либо из провожающих. Нашего человека не удивило и то, что такому плохому человеку тоже колхоз выписал гроб. Наш человек не задумывался об этом. А если бы он и задумался об этом, то он запросто мог бы решить про себя, что такому большому и процветающему колхозу ничего не стоит выписать бесплатный гроб даже и для плохого человека, в конце концов, даже плохой человек – он же всё-таки человек!
И наш человек, проводив взглядом, гроб до следующего поворота, уверовал и спокойно, с чувством выполненного чего-то важного, пошёл домой. И желания подплыть, чтобы открыть гроб и удостовериться у него не возникло. (И он тоже, как и все не пошёл провожать гроб за угол). (И в этом он был как все).
И, видимо, зря. Потому что любой другой не поверил бы так легко – неудостоверившись.

Чудо второе.

Наследующий день Человек поделился с родителями своим успехом, а родители этому только посмеялись, и взамен поделились своими соображениями, откуда взялся ящик.
Из родительской версии о случившемся явствовало, что этот гроб – вовсе был не гроб, но ящик, который упал с трактора. В двухстах метрах от того места, где сидел наш человек, был мост, по которому частенько ездили машины, трактора, мотоциклы, гужевые повозки и всякий такой прочий транспорт. Любой колхозник знал, что в таких ящиках привозят агрегаты для сельскохозяйственной техники: косилки, плоскорезы и всякие запчасти. И запросто могло быть такое, что везли на тракторе пустые ящики и на мосту телегу тряхнуло и одна крышка вывалилась в воду, а тракторист либо не заметил, либо просто махнул рукой: мол, «пущай плывёт!» – тем более, каждый, кто ездил по этому мосту тогда – знал, что там одно бревно подгнило и образовался ухрябчик, на котором все старались затормозить. А тракторист Пешкин, видимо, торопился, или забыл (был уже конец августа и рабочего дня) вот и не притормозил, и телегу тряхнуло, и ящик выпрыгнул в реку, перепрыгнув через перила (бортик) и поплыл…
Так сказали Гришке его родители. А ещё они сказали ему, что деду Игнату этому лет уже, наверное двести, и он давно уже выжил из того возраста, когда люди могут сказать что-то умное; и ещё сказали родители, что не надо бы их сыну вообще со стариком с этим общаться.
Но сын всё равно пошёл к этому старику, и поделился с Игнатом своим опытом и своими размышлениями, но тот нисколько не удивился случившемуся чуду и сказал, что сила разума способна на многое, и если ты чего-то очень-очень сильно захочешь, то ты это получишь. Обязательно. Самое главное – надо очень хорошо знать чего ты хочешь, а то это нечто обязательно случится, но не обязательно это произойдёт именно таким образом, как тебе хотелось бы, и не обязательно будет именно тем, что тебе нужно.
Чтобы проверить это на себе, старик предложил мальчику загадать что-нибудь простенькое и нелепое. Гришка зажмурил глаза и загадал самую первую нелепицу, которая только пришла в голову: «хочу, чтобы в моём холодильнике (сам собою, из ниоткуда) появился кирпич!», – проговорил он это про себя, и повторил ещё несколько раз, пока ясно не представил себе свой дом и холодильник на кухне с кирпичом на полке. Но ни деду, ни родителям мальчишка так ничего об этом не сказал. Он повторял своё желание как заклинание, пока шёл до дома.
Прийдя домой, наш чудодей подошёл к холодильнику, открыл его и даже не удивился тому, что желание его исполнилось: на полке рядом с банкой молока и крынкой масла лежал ребром красный кирпич.
Тогда Гришок подошёл к мамке и сказал, что дед Игнат снова оказался прав и чудеса есть! Он рассказал ей про кирпич, но она снова подняла его на смех. И сказала, что это она положила кирпич в холодильник, потому что холодильник стал что-то очень громко дребезжать: оказалось, что это полочка дрыгается, и тогда мать взяла кирпич, прижала им полочку и, дребезжание прекратилось.
И так, пацан остался при своём мнении, а его мать – при своём. И мнения эти между собой очень сильно различались. Мать думала, что этот старый хрыч заморочил голову мальчику, и он, такой и разэтакий, своё получит! А Не смотря на то, что нашлось разумное объяснение случившемуся, сын остался пребывать в твёрдой уверенности, что чудо состоялось, и желание его исполнилось. Ведь полочка до этого никогда не дребезжала, а тут вдруг задрыгалась? И почему это мамке на ум пришло взять именно кирпич, а не камень, например, или топор без топорища, которые лежали там же где и кирпич – в чулане?
 
Потом – за всю осень, всю зиму и за всю весну Гришка ещё много раз проворачивал этот фокус – воплощал задуманное. Хотя по каждому случаю всегда и непременно находилось рациональное объяснение. Например, всегда, когда стоило ему только задумать, у него в кармане появлялись пятнадцать, или двадцать копеек, но потом, конечно же, оказывалось, что это заботливые родители клали деньги в карман сыну. Гришка проделывал это раз за разом, и это стало уже для него обыденным и неинтересным занятием. На новый год он «загадал»: для себя коньки, для бабушки пуховое одеяло, для отца – телевизор, для матери – ещё что-то. Но, в общем, в итоге всё именно так и сложилось: отцу перед самым новым годом дали большую премию, и тот без всякого согласования закупил за один визит в магазин всё то, что Гришка для всех назагадывал.
 
Чудо третье.

Наступил новый, 1975 год, и зима после этого как-то сразу чересчур быстро закончилась, ещё быстрее закончились весенние месяцы, да и лето, едва только успело начаться, как уже достигло своей середины. Всегда стали сбываться Гришкины мечты. Он уже настолько привык к этим «чудесам», что стал относиться к ним как к чему-то само собой разумеющемуся. Даже появилось пренебрежение к ним. Ему ничего не стоило теперь подумать о чём-то, представить это – и получить. Но беда в том, что всё складывалось как-то само собою, что никто кроме него самого не считал это за чудо, и не признавал Гришкиной чудодейственной силы, и вообще его причастности.
Говорили: «повезло», или: «дуракам везёт!». Постепенно он сам привык, и у него появилось даже пренебрежение к своим этим бредовым мыслям. Ему захотелось сотворить что-то такое – из ряда вон выходящее, что-то такое, чтобы все и сразу увидели это и признали: да! – он сделал это! Как на грех ничего ТАКОГО, грандиозного на ум не приходило. И припомнились Гришке слова деда Игната о том, что «следует бояться своих желаний, и лучше их вообще не иметь, потому что они имеют свойство сбываться». И что «даже самое мимолётное твоё желание может нечаянно сбыться – даже уже тогда, когда оно перестанет быть твоим желанием, и тогда тебе очень трудно будет от него откреститься: хотел? – получи!».
Григорий пришел на свою любимую полянку, сел, скрестил под собой ноги, молитвенно возвёл очи к небу, и тихо урча что-то себе под нос, стал в чреве своём творить молитву, обращённую к небу. Это была та самая полянка возле реки на краю деревни, где мимо Гришки год назад проплыл гроб с телом его покойного врага. Сейчас Гриша пока ещё не знал, что именно он хотел просить у неба, что-то такое ещё совсем неопределённое витало в голове у нашего героя. И тут небо прочертил метеорит. И Гриша сказал тогда небу: «Небо! Уважь меня однажды: дай мне то, чего ты не можешь мне дать, то чего у тебя нет! А чего у тебя нет? Метеориты у тебя есть, звёзды, планеты, облака… Метеориты иногда падают на Землю и сотрясают её, дожди проходят и орошают почву, солнечный свет долетает до нас с огромной скоростью, – ничего этого не надо мне, дай мне – молоток, небо!». Этим последним своим словам Гришка и сам удивился: надо же! – в голове варилась какая-то каша, и вдруг она сама собою сварилась во вполне определённый предмет: в молоток! Почему именно в молоток? – наш мальчик и сам не знал этого; и он не знал, о чём просить небо до того, как это слово само произнеслось вслух, и не сорвалось с его уст. Но теперь то он уже точно знал, чего он хочет: «Небо! Пожалуйста, дай мне молоток! Умоляю, небушко, дай мне молоточек! Я знаю, что нет у тебя молотка, но, Небо! – что тебе стоит дать его мне?!».
Гришка улыбался небу, улыбался себе, улыбался своей бредовой идее – просить у неба молоток! И странное раздвоенное чувство было у него: с одной стороны он понимал, что это невозможное желание, но с другой стороны, жизнь его научила уже тому, что невозможное возможно, и что чудеса – есть! Гришка похлопал ладонью слева от себя, как бы указывая небу, куда оно должно бросить молоток: «Давай, Небо! Дай мне молоток! Что тебе стоит? Ну же!». Так шли часы, но шли они мимо, вода неглубокой, но быстрой речушки уносили их мимо на север – мимо исступлённого Гришки, внимательно глядящего в небо и шевелящего губами. Временами он уже видел, как в облаках зачинался молоток и летел в его сторону, приближаясь и вырастая в размерах, на подлёте к полянке. Пару раз Гришка даже уворачивался, чтобы молоток не зацепил его ненароком, но оба раза видение исчезало, а молотка всё не было. И от этого ещё сильнее человеку хотелось молотка! Он ещё яростнее принялся выпрашивать у неба молоток, и даже поклялся, что не станет больше уворачиваться, пусть даже молоток летит прямо ему в голову…
Смеркалось. Проступали звёзды сквозь неба синь. В те не столь далёкие времена, если выйти ночью под звёздное небо, и долго-долго смотреть в него, не отрывая глаз, то можно было иногда заметить движущуюся точку – это одна из немногочисленных орбитальных станций, искусственный спутник Земли. Их тогда было очень и очень мало – не то, что теперь, однако и тогда их можно уже было видеть. Главное – уметь долго ждать.
Утром все звёзды исчезают. Вернее, они даже не исчезают, а просто делаются невидимыми для нас – землян. Когда звёзды исчезают, роса садится на траву, и деревенские жители выходят из своих домов, чтобы подоить коров и коз, чтобы затем выгнать их за деревню – на пастбище, где они будут целый день наедаться зелёной травой.
Гришкина мать встала как обычно утром первая в их доме, подоила корову и, выгоняя её со двора, увидела, что сын её сидит на своей полянке, в мокрой росе, видимо ещё не ложился. Она его окрикнула, хотела, сказать, что раз уж он не спит, то чтобы он пошёл и отвёл бурёнку к пастбищу вместо неё. Но Гришка не отреагировал, и тут материнское сердце почуяло неладное. Но что именно было неладного, материнскому сердцу отсюда было не рассмотреть: было ещё довольно темно, но что-то определённо было, и она побежала бегом, крича: «Гриша, Гриша!».
Гриша сидел в позе лотоса, покрытый росой, с идиотской блаженной улыбкой, застывшей на устах. Лицо его было задрано и обращено к небу, глаза смотрели вверх сквозь тоненькие щёлочки в веках. Из темени торчала прорезиненная рукоятка какого-то инструмента: не то ледоруба, не то.. конечно же – молотка. А чего же ещё то?!
Мать запричитала, заметалась, не находя что делать: она стала то обнимать уже остывшего сына, то звать на помощь, то отводить корову, то брать вилы – чтобы расправиться с проклятым колдуном, который убил её маленького мальчика…