глава 6. Откуда падают звёзды?

Налюбовавшись вдоволь красивейшей панорамой, раскинувшейся пред жадным взором, девушка решила, что надо бы и спуститься. В животе требовательно заурчало. Зато сердечко сладко ныло: тут и простачку стало бы понятно, что приключения НАЧАЛИСЬ…
       Тата стала было спускаться, покачиваясь на каблучках и неверных камешках, но поморщилась:
       - Ага, я тут все туфли поперепорчу!- буркнула она, недовольно нахмурив бровь.
Недолго думая, она сняла свои лёгкие туфельки ( чудесные, на тоненьких каблучках: ах, как грациозно она умела ходить - будто танцуя!) и продолжила нисхождение, ступая босыми ступнями. Хм… не тут-то было! Она поминутно ойкала и тут же переносила тяжесть тела на другую ногу. Таким образом, она попыталась идти странными, дрыгающимися шажочками, взмахивая руками, для равновесия. Однако это не помогало – камни были преострые. Выбор был очевиден и она, горестно вздохнув, поглядела на свои туфельки прощальным взглядом.
       Кое-как, коряво извиваясь и перепрыгивая, где только возможно, она спускалась, на носочках, стараясь как можно меньше поцарапать каблучки, пока однажды нога не поехала. Юное тело мгновенно среагировало. Человек постарше, возможно и упал бы, но ей удалось как-то удержаться на ногах.
       Наконец, она ступила на землю и , вздохнув облегчённо, с торжеством оглянулась. Снизу уклон выглядел круче, чем она оценила его наверху. Там, у подножия величественной скалы зиял тёмной, почти идеально - ровной аркой вход ( или выход?) в пещеру, по переходам которой она блуждала, бывало, и отчаиваясь. Но и это прошло , как проходит всё, и теперь все волнения казались пустыми.
       Тата озиралась, решая в какую же сторону ей пойти. Природа безмолвствовала, не давая подсказок. Что влево, что вправо, вела всё та же бесконечная дорога. Пейзаж был однообразен. Ни дымка, ни какого другого знака. Тогда она подумала, что вправо, как-то вернее… и сделала шаг в сторону дороги.
       …Она и вскрикнуть не успела, как оказалась, ошеломлённая, в пыли. Девушка сидела, растерянно хлопая ресницами. Что произошло? Куда, вдруг провалилась её нога, что она рухнула, и теперь, вот вывихнула, похоже, кисть, а челюсть клацнула так оглушительно - звонко! Хорошо нет никого, вот, была бы ему потеха!
       Причиной её падения оказался сломавшийся супинатор. Каблук безжизненно повис на лакированной шкурке. Тата вертела туфельку в руках. Идти босиком не хотелось. Значит, надо уровнять его пару. Ей, вдруг, вспомнился рекламный ролик из детства, где барышня, у которой вот так же отвалился каблук, лихо отрывает и второй. Ага! Как же! Ей пришлось, как следует потрудиться. Благо, камней поодаль от дороги валялось не меряно.
       Закончив вивисекцию над туфлёй, она уютно уселась по-турецки.
       Утопая в мягкой белоснежной пыли, (оказывается, это была ПЫЛЬ!), она вгляделась вдаль. Дороги выглядела идеально гладкой. Её поверхность была безупречной. Как если бы, насыпать муку горкой, да и провести широким лезвием ножа, поперёк режущей кромки, разравнивая.
       А ещё, это напомнило выпавший ночью снег: выйдешь поутру, а кругом, радуя глаз, искрится в первых солнечных лучах девственный покров, отливая голубизной.

       Было такое ощущение, что созданный этот мир, веками стоял пустынным в своём не видном никому величии и существовать стал он вот только теперь: обретя присутствие человека.
       Сидеть было хорошо, мягко. Тата расслабилась, и почувствовала, насколько она устала.
- Ха! - Тата вспомнила, что утром мама сунула ей, убегающей и недовольной задержкой, упаковку вафель и коробочку сока! Она ещё, брыкалась и дерзила: де, не маленькая! Де, места мало! Упрямая девчонка демонстративно вынула снедь из сумочки, положив на трюмо у зеркала на террасе. А, вдруг, мамочка, таки, вернула заботливой рукой лакомство, пока дочурка замешкалась?! Она «нырнула» в недра сумочки.
 - Так и есть! – победоносно ликуя и мысленно целуя мамины глаза, она нетерпеливо разорвала брикет и теперь вкусно хрустела сладкими вафлями. Из наполовину опустошённой тетрапаковской упаковки, укоряюще торчала трубочка.
       - Ах! Мамулечка!- в носу защипало.
Как нас, бывает, раздражает терпеливая забота близких. И, как одиноко сердцу, когда любимые далеко, словно в другой жизни…
       Закончив немудрёную свою трапезу, она с сожалением лизнула последние крошки и, замешкавшись, оставила скомканную блестящую упаковку и коробочку из–под сока тут же на месте: не тащить же всё это с собой « до ближайшей урны»?
       - Засоряю окружающую среду, - укорила себя же. Эх! « зелёные» бы меня четвертовали!- усмехнулась она.
       Девушка покрутила в пальцах бесполезные, теперь, каблуки и мстительно швырнула их в сторону пещеры.
 Обув стоящие тут же туфли, превратившиеся в калоши с неудобно загнутыми носками, она бодро зашагала по дороге, печатая шагами, указательные знаки своего пути в пыли.
 Она настроилась на одинокое путешествие далеко-далеко….

       Пронзительный свист показался оглушительным. Она резко дёрнулась, словно просвистела пуля. Сердце колотилось в груди. В лицо бросилась кровь: Слева от дороги, поодаль, возник мальчишка. Он беззастенчиво пялился на неё, открыв от удивления рот.
Тата одновременно была напугана резким освистом, неожиданным явлением живой души и бесконечно смущена. Она гневно прикрикнула на него:
       - Ну и чего ты вылупился?!
 Тата внимательно оглядела его.
Мальчишка был высок и худощав. Это, скорее, был юноша лет четырнадцати-пятнадцати. Немного нескладен и, как все подростки и несколько неуклюж в движениях. Тело так быстро росло, что не поспевало само за собой. Он подошёл ближе и приветливо улыбнулся , щедро обнажая белоснежные зубы.
       Русые, довольно светлые волосы отливали рыжиной. Они блестели на солнце здоровым блеском, прямые и, как видно, давно не стриженные.
       -«Хорошо, хоть мытые!» - подумала Тата.
Уши проглядывали сквозь них, смешно топорща непослушные пряди. Мальчишка, видимо стеснялся их, вот и прятал.
Лоб был высоким, надо полагать, мысли просторно лились в нём. Скуластое лицо «сбегало» к своенравно заострённому подбородку. Взгляд его серых, азиатского разреза глаз, был прозрачен и пристален. Они лучились едва заметной смешинкой. Впечатление было такое, словно Тату просканировали.
 Нос был прям и невелик. Губы мягкими, яркими. Симпатичный, вообщем-то, паренёк внушал доверие.
       - Так ты, словно, звезда с неба упавшая!- мальчишка смотрел на неё с явным восхищением.
       - Да ты, никак, поэт! – с насмешкой произнесла она
       - Да нет.- Настала очередь смутиться мальчишке.
       - Так «да» или «нет»! – мстила она ему за свой испуг .
Он вкусно рассмеялся:
 - Издеваешься?!
 - Ты напугал меня. - Сурово ответила она.
 - Извини.- Бросил он коротко и по- взрослому серьёзно.
Одет он был хотя и несуразно: коротковатые штаны, босой и в странной шляпе, но сквозило изящество. Белая, чистая рубаха, несмотря на заплаты, сидела на нём почти с элегантной небрежностью.
 - «Странный мальчик, » - подумала Тата. «Хотя, когда вырастет…» она многозначительно не стала додумывать эту мысль.
 - А ты выглядишь как наследный подкидыш!- сказала она ему, заглаживая свою колкость
- Что-то я, вот сей час не понял: ты меня хвалишь или ругаешь? - спросил он, прямо глядя в глаза.
- Кажется, всё же, хвалю. – Ответила она, отчего-то, заробев.
Они так и стояли друг напротив друга, скованные нерешительностью, пока он не потянул её настойчиво за руку :
 - Знаешь, ты бы сошла с дороги!
Она ,было, хотела упрямо выдернуть ладонь и сказать ему что нибудь холодное в ответ на подобную дерзость, но в его глазах мелькнула тревога и решительность. Как будто он знает что-то, чего не знает она. Что-то опасное и настораживающее. Она позволила стащить себя с дороги. Посмотрела в ту сторону, куда был направлен его взгляд. Там, вдали, едва заметно пылило облачко. Мальчишка, выпустил её ладонь и приник к земле, прижав ухо к дороге. Через мгновение он вскочил. Посмотрел на неё, что-то, соображая.
       - Так и есть! Скорее!- он увлёк её от дороги, ничего не объясняя.

Метрах в пяти за валунами, она увидела небольшое стадо овец. Они расположились на отдых в жарком полуденном солнце. Издалека их можно было принять за камни. Возглавлял их козёл, он чинно возлегал посреди своих подопечных и лениво пережёвывал жвачку.
       - Н-ну ?! – презрительно вопрошал он, смотря своими янтарными глазами надменно и холодно прямо на Тату.
 - Колибр! - обратился паренёк к нему, со строгой лаской, - Давай-ка вставай! Помощь нужна.
 - Н-н-э! – мотнул бородой рогатый красавец.
Он был действительно красив. Длинная густая ухоженная шерсть разваливалась от хребта на две стороны. Верхняя половина от головы была кипенно- белой, а от середины спины и весь круп угольно-чёрный.
 Мощные рога изгибались назад, придавая ему значительность. Долгая борода трепетала от негодования: «Как! Его посмели потревожить!»
 Мальчишка, не церемонясь, подпихнул его ногой, подтверждая свой приказ.
Козел, исполненный достоинства и праведного возмущения поднялся.
 - Колибр, веди овец на дорогу, быстро! – мальчик повелительно вытянул руку в нужном направлении.
Козёл отмерил и ему львиную долю своего презрения.
 - Н-н-и-и-э-э ! - мотнул головой, словно, отказываясь и нервно дёрнул хвостиком.
Мальчишка поняв, что упрямца не уговорить, заозирался в поисках. И, наконец, выхватив взглядом, поднял нужный предмет. Глаза его сияли торжеством и насмешкой. В руке была увесистая, таки, дубина.
       - Ну, всё! Достанется тебе на орехи, как Сидоровой Козе! - засмеялась Тата. - И, поделом тебе, зазнайке!
Но козёл, против ожидания не испугался грозящего ему наказания, а наоборот, утеряв всякую солидность и степенность, запрыгал и заблеял, дрыгая в радостном возбуждении куцым хвостиком возле хозяина, как расшалившийся щенок!
       Паренёк заливисто рассмеялся и, побежав в сторону дороги, с силой зашвырнул палку прямо на середину.
Козёл, забавно выбрасывая ноги, вприпрыжку помчался за апортом. А за ним недоумённо потянулось, жалобно блея, и всё стадо овечек.
       Паренёк, между тем, поднял с земли котомку и быстро развернул её. Лицо его было сосредоточенно. Он кинул озабоченный взгляд на дорогу: облако пыли вилось уже много ближе, но было всё ещё не разглядеть, что или кто к ним быстро приближался.
       В руках его оказалось полотно, довольно большое серое, с чуть голубоватым оттенком, совсем, как большие камни вокруг.
       - Садись на землю! – сказал он тоном, не терпящим возражений.
Девушка спешно присела на корточки.
 - Нет, садись удобно! Так, что бы ты могла высидеть не двигаясь.
Она, поёрзав немного, уселась, обняв колени руками.
Тогда он накинул на неё полотно так, что издалека было и не отличить её от многочисленных валунов. Он оглядел её и довольно кивнул.
 - Теперь замри и ни гу-гу! Молчи и не шевелись, чего бы ни случилось!
Ткань, несмотря на плотную фактуру, легко пропускала свет и воздух. А, кроме того, к большой радости девушки, она могла довольно чётко видеть происходящее.
       Палка угодила как раз туда, где она прошла, оставив свои следы в пыли. И теперь, небольшая отара вытоптала их. Козёл, радостный, вернулся к пастуху, неся палку, зажатую в зубах, совсем, как пёс. За ним, смиренно приплелись овечки.
       В дробный топот маленького стада вплёлся мощный и стремительный гул многочисленных ударов. И, спустя мгновение, резко осадив коней, в облаке пыли затормозили всадники.
       Их было четверо, закутанных в чёрные плащи с ног до головы. Кони храпели, неистово били копытами - проявляя тем самым недовольство остановкой.
       Возглавляющий отряд всадник восседал на гнедом жеребце. Конь лилово косил глазом, из-под удил пенилось: он раздражённо выталкивал мундштук языком. Красавец пританцовывал в нетерпении продолжить галоп.
 Плащ всадника был длинен так, что закрывал круп коня и ниспадал, волною приоткрывая огненно алый шёлковый подклад. Уже по коню и его богатой сбруе было видно, что всадник весьма и весьма состоятельный человек.
       На голове седока было нечто подобие чалмы,(Во-всяком случае, Тата именно так и представляла себе чалму)Венчал её великолепный крупный ,будто светящийся изнутри , рубин. Лица седока не было видно: конец чалмы был укреплён так, что образовывали дорожную повязку, защищая рот и нос от пыли.
       Пастух склонил голову, но и только. Затем он поднял смелые глаза на всадника и улыбнулся. В этот миг двое из них спешились и, налетев на него, с силой пригнули к земле:
       - Как ты смеешь, смерд! Столь дерзко взирать на господина!- прошипел один из них.
Эти двое были в явном подчинении своего господина: их плащи были простой грубой материи, а на головах куски ткани, удерживаемые полосками скрученной кожи, подобие тому, как Тата видела у арабских кочевников по телевизору дома. На их шеях , к великому удивлении девушки, как-то не по статусу, красовались мощные на вид, судя по виду, золотые ожерелья, украшенные мелкими изумрудами. В её мире такое украшение было доступно лишь избранным. А сама она подобное видела лишь в Московском музее, в оружейной палате, в Кремле.
       Тата перестала дышать. Первым порывом было сбросить накидку, но она поняла, что так лишь усугубит положение и, памятуя наказ, замерла.
       Рядом с их господином молча замер в готовности исполнить любой его приказ ещё один всадник в плаще попроще, чем у первого. Его чалма, была проста. Единственным украшением, была серебряная брошь в виде птицы, скреплявшая концы плаща у горла. Спустя мгновение Тата заметила, что его рука сжимает клинок.
       Сам же господин был спокоен. Он сделал едва заметный жест, и его «псы» тут же подняли мальчишку на ноги, не ослабляя, меж тем, хватки.
       - Я вижу, ты не раб.- Сказал их повелитель. Голос его, как отметили Тата, был приятного тембра.
       - Нет, господин, я свободный горожанин.
Видимо, спокойный тон паренька изумил того, кто привык к раболепству. Его длинная тёмная бровь вскинулась вверх.
       Тата смотрела во все глаза на происходящее. Для неё всё имело оттенок нереальности, будто она смотрела увлекательный фильм в современном кинотеатре.
       Рука телохранителя (назовём его так), лежащая на эфесе, с тонким металлическим звуком приподнялась, обнажая обоюдоострую полоску стали. Но господин лишь едва двинул пальцем, увенчанным перстнем, и клинок вновь застыл в готовности.
       Он не торопясь откинул повязку с лица. Тата едва слышно ахнула: лицо было прекрасным! Тонкость черт соразмерялась с жёсткостью . Узкое лицо не было безвольным, а ,скорее, казалось одухотворённым. Миндалевидные глаза бархатно окаймлялись длинными ресницами. Взгляд их был не меланхоличен, скорее, а печален. Но печален какой-то светлой печалью. Лик ( его не возможно было назвать по-другому) был так гармоничен! Улыбка мягка. Ровные белые зубы выглядели, как редкостные жемчуга( никакого сравнения ,кроме как этого Тате не приходило в голову). Волосы тёмно-каштанового цвета, с каким-то красноватым отливом, тяжёлой волной окаймляя благородный лоб, ниспадали на плечи. Брови были густы и тонки, красиво изогнуты.
 На вид ему было лет двадцать пять, не больше.
       Девичье сердце сладостно заныло. Она не могла оторвать от него глаз.
       - С кем ты был здесь?- повелительно, с вкрадчивыми интонациями спросил он. При этом взгляд стал жёстким и цепким.
 - С моими овцами ,господин! – смиренно отвечал паренёк.
 - Только?! - Голос стал нехорошо медовым.
 - Нет, господин! – глаза парнишки зажглись лукавством, а всадник, не заметив этого, жадно потянулся к нему:
 - С кем ещё?- Властность не давала права на отступление.
 - С моим козлом, господин!- мальчишка с достоинством наклонил голову, якобы в знак послушания. Но девушке было отчётливо виден смех, плясавший в опущенных глазах.
       При этих словах лицо всадника утратило миловидность и стало бледным и режуще-острым. Он сделал молниеносное движение рукой и плеть, зажатая в его кулаке, описав дугу сомкнулась на шее пастуха . Всадник виртуозно поймал конец и голова парня оказалась в петле, прижатой к колену седока. Он при этом ударился так, что из угла рта показалась струйка крови.
       - Щенок! – глаза того по-змеиному сузились. – Если ты лжёшь, то недолго тебе оставаться свободным! Я украшу твою шею золотом! Хотя нет!- он засмеялся, и его лицо стало снова милым - тем ужаснее прозвучали слова: - Я скормлю тебя крокодилам!
       Он щёлкнул пальцами и двое (скорее всего ,как догадалась девушка они были рабами), бросились, как гончие по следу, буквально вынюхивая каждую пядь земли.
       Мальчишка сделал какой-то знак, и козёл трусцой побежал, увлекая за собой стадо. Овцы блея, окружили рабов, и они четырыхаясь отбивались от них кулаками и ногами. Лицо всадника при этом обозначилось брезгливостью
       - Тупы, словно овцы!- пробормотал он. – Ищите с той стороны дороги, болваны! – такая ругань дико не сочеталась с красотой его лица.
       Тата облегчённо вздохнула, ведь овцы столпились как раз перед ней, встав на пути.
«Псы» затрусили по обеим сторонам дороги в сторону пещеры. И, конечно, спустя минуту, один из них принёс хозяину упаковку от вафель и коробку из под сока, с надменно торчавшей трубочкой. Те самые, что она оставила на месте своего падения.
       - «Говорила мне мамочка: нет урны рядом, неси мусор с собой!» подумала Тата ,зажмуриваясь от страха.
       Любопытство, разумеется, пересилило. И в следующее мгновение Тата едва не выдала себя, прыснув от смеха. Храбрый мальчишка кинул укоризненный взгляд и закашлялся, за что и получил пинка сапогом. Тата почувствовала укол вины.
       А рассмешило её выражение лица, так обманывающее-красивого, всадника.
 Выражало же оно крайнюю степень изумления: рот приоткрылся ,и брови расползлись в разные стороны вытянувшегося до предела лица.
       Ну, ещё бы! Блестящий пластик и тетрапаковская упаковка, выпущенные с конвейера в двадцать первом веке!
 Другой раб, очевидно, обнаружил выброшенные каблуки и поднялся в пещеру. Но, пробыл он там не дальше трёх минут.
 Теперь его хозяин разглядывал то, что делает походку современной женщины столь соблазнительной - шпильки.
       «Эту деталь он, наверное, счёл за тайное оружие!» - Хихикнула про себя девушка
       « Впрочем, он не далёк от истины!»
       - Что ты знаешь об этом? – он свирепо дёрнул кнут.
       Но мальчишка был не из боязливых. Он только недоумённо развёл руками. В ответ на этот невинный жест, телохранитель с глухим рычанием обнажил сталь и занёс руку, но был остановлен властным жестом своего господина, в лице которого хорошо читалось нетерпение.
Он выпустил конец кнута и одновременно пнул мальчишку в грудь, отчего он упал. Только ловкость юности спасла его от перелома.
       Лицо повелителя стало неприятным. Едва сдерживаемая ярость клокотала в нём. Лицо страшно побелело, губы растянулись бледной нитью. Такая ярость разрушает человека либо внутри, либо, найдя выход, разрушает всё вокруг.
       Он выхватил меч из своих ножен и, размахнувшись, нанёс удар.
Как молния мелькнул налетевший, вдруг, козёл. Он сбил головой удар, отведя тем самым смертоносную руку. Пострадало лишь ухо преданного животного: оно было срезано. Клинок, как видно был сделан мастером наславу.
 «Только на славу ли?» мелькнуло у Таты. Сердце её билось часто- часто. Дыхание сбилось, обжигая горло. Душили слёзы. Но она, стиснув зубы, сидела нешевелясь, боясь навредить им обоим.
А всадник, меж тем, со свистом протянул хлыстом спину своего коня . Тот взвился на дыбы от боли, заржал и рванул с места.
       И вот уже он мчится далеко впереди, исхлёстывая своего красавца-коня, за спиной развевается плащ, напоминая ток крови своим цветом. Его слуги, не мешкая, поспевают за ним. Телохранитель, задержавшись на мгновение, проскрежетал сквозь зубы:
       - На сей раз, тебе повезло, падаль! Но я тебя запомнил! – Он размахнулся ,и удар нагайки пришёлся по виску. – Это мой знак! – с этими словами он поскакал прочь. Конь уносил всё дальше захохотавшего седока.
       Тата уже не думая про опасность, сбросила свой покров и ринулась к раненому храбрецу. Обидчики были уже далеко. Им не было нужды оглядываться.