Ненаглядное пособие

Такую жуть даже никому и не посвятишь…
От автора
Очередное юри по Еве, кажется, последний не испробованный вариант. AU, в котором нет Кадзи Рёдзи и вообще мужская часть населения очень сильно пострадала от Второго Удара. Автор до зелёных ёжиков извиняется: сначала взыграл феминизм, потом на почве чтения на даче всякой фигни типа Донцовой напросилось альтернативное окончание. В нём хотелось постебаться, но, кажется, не получилось…

Розовая легенда, или утопия, как о ней рассказывают
– У вас свободно?
Хорошенькая девушка с иссиня-чёрными волосами порхнула к столику в студенческом кафе.
– Да, да, конечно, – вторая, чуть постарше, тоже симпатичная, хоть и совершенно в другом роде, слегка улыбнулась и указала на место напротив себя.
– Кацураги Мисато, – представилась тёмненькая, глядя на собеседницу с симпатией и какой-то затаённой мольбой: не прогоняй меня! – Да, да. Та Самая Девочка.
Не дожидаясь, пока ей ответят, она с места в карьер выложила всю свою биографию. Потом перевела дух и подытожила: – Извини. Я два года вообще разговаривать не могла, вот и…
– Ничего страшного, – блондинка с тёмной родинкой сочувственно вздохнула. – Акаги Рицуко. Дочь той самой.
– Я наслышана… Но мне это неважно. Мне нравишься ты. Ты замечательно слушаешь и вообще… Курс какой?
– Второй.
– Я зачислена на первый. Только как-то ещё не выяснила, где жить буду. А вдруг одна? Знаешь… я темноты боюсь…
– Представляю. И очень может быть, что и правда одну поселят. Свободных комнат море. Наше с тобой поколение скошено Вторым Ударом едва ли не наполовину. Я тоже живу одна…
– А ты темноты случайно не боишься?.. – с надеждой спросила Мисато.
– Темноты не боюсь. Только бушующее море снится иногда… – Рицуко поняла, к чему клонит новая знакомая, и вздохнула. Она любила одиночество, тишину… да только вот бездомных щенят на улицу не вышвыривают. Даром, что Акаги любила кошек…
* * *
Вот так они и поселились вместе. Кацураги очень старалась не мешать и не стеснять – но у неё непроизвольно получалось так, что вещи распространялись по всей комнате. И что её, Мисато, всё время было слышно – правда, ответа она не всегда требовала…
Когда в первый вечер девушки отходили ко сну, дочь профессора Кацураги без церемоний сбросила с себя всё. Только спиной приличия ради повернулась – и то, когда ложилась, мелькнула вся её совершенная фигура…
– Ну ты вообще не стесняешься… – откомментировала слегка шокированная Рицуко.
– А чего мне тебя стесняться? Уж и не оторвись после больницы с её дурацкими пижамами… Знаешь, как приятно?
– Догадываюсь. Только на казённых простынях брезгую. Мало ли как они их тут стирают…
– Да ла-адно… – Мисато сладко зевнула, прикрывшись ладошкой, и через минуту уже крепко спала.
…Глубокой ночью Рицуко разбудили тихие всхлипывания. Недолго думая, она встала и склонилась над соседней кроватью:
– Мисато-тян?..
Новая приятельница не ответила. Она металась во власти ночного кошмара. Лепетала что-то невнятное и пару раз жалобно вскрикнула.
Рицуко прилегла рядом, обняла её, погладила по голове… Мисато прильнула к подруге, пристроила голову ей на грудь и затихла. Только пробормотала во сне:
– Мама…
«Ну вот, нашлась доченька», – полусердито подумала Акаги, устраиваясь поудобнее и прикрываясь одеялом. И почти тут же уснула сама.
…В следующий раз обе проснулись незадолго до рассвета. Мисато блаженно улыбнулась:
– Спасибо, я так хорошо выспалась… Как ты догадалась ко мне прийти?
– Ты во сне плакала и кричала… Пришлось рядом лечь…
– А, я могу. Надеюсь, тебе не слишком неудобно? А то мне стыдно…
– Ничего, переживу. Ну тесно немножко, ну подумаешь… – Рицуко сделала движение подняться.
– Ри-тян, останься, пожалуйста! – Мисато обняла её и не пускала. – Знаешь, я к маме под бок лазила до самой её смерти… то есть лет до четырнадцати…
– Уж и не знаю, кому из нас сильнее не повезло. Моя меня даже маленькую никогда к себе в кровать не брала…
– Вот и навёрстывай, доспим. Всё легче будет… Ох, если б ты знала, как же я хочу влюбиться! Чтобы он меня целовал, обнимал при луне…
– Что это ты вдруг? Я вот совсем не хочу, учиться будет мешать…
– Не должно… По-моему, если человек счастлив – у него всё получается!
– Да глупости это всё. он бы захотел тебя раздевать и трогать…
– А что в этом плохого? Нет, ну если бы кто попало – я бы по морде дала, были прецеденты… А если бы любимый… то я бы и сама перед ним разделась…
– Мисато, это разврат!.. Как по мне, самое лучшее – обожать на расстоянии, чтобы он об этом даже не знал… и не хотеть ничего такого…
– А тебе есть кого обожать? Ну вот представь: он бы тебя обнял, поцеловал… – Кацураги потеснее прижалась к подруге, чмокнула куда-то в шею, провела рукой вдоль её тела, слегка задев грудь и остановив руку на бедре. – Ему бы понравилось…
– Мне бы тоже… – Рицуко тоже прижалась поближе, обняла… и тут же отпрянула, смущённая наготой Мисато, осознав, кто они и где… – Эй, перестань!..
– Да… Что-то я увлеклась, прости… Очень любви хочется…
– Найдёшь. Сладких тебе снов… ещё немножко… – Акаги поднялась и ушла к себе.
Мисато повздыхала, поворочалась… и хорошо хоть заснула без кошмаров.
* * *
Девушки жили мирно, хоть и не без мелких бытовых трений. Начать с того, что если Рицуко было душно с закрытыми окнами, то Мисато – как раз, и наоборот – если Рицуко в самый раз, то Мисато холодно. После Антарктиды она ненавидела мёрзнуть. Так что искали компромисс, и даже находили – проветривать, проветривать, потом нагревать…
На учёбу Кацураги много времени не тратила. Схватывала всё на лету – и часто так же быстро забывала. На лекциях могла рисовать сердечки и писать СМС подружке (которая почти и не отвечала) – но если к ней, Мисато, обращались, ей всегда было что «наплести». Как существо бойкое и с подвешенным языком, она была у преподавателей на хорошем счету. Не боялась вызовов к доске и даже страшных вещей типа «объясни своим товарищам, как ты понял эту тему». Домашнее задание делала всегда, пусть временами небрежно. И даже могла себе позволить кое-что прогулять. Сначала по уважительным причинам – в определённые дни месяца ей бывало очень нехорошо, она могла день пролежать пластом, укрывшись почти с головой и тихонько поскуливая. А потом начала просто устраивать себе маленькие праздники, бурчала по утрам: «Скучно… Не пойду…» – и заворачивалась в одеяло.
Рицуко её почему-то жалела. Скорее всего, потому, что подружка всё-таки не скатывалась на тройки и не пускалась во все тяжкие. Сама Акаги религиозно ходила на все лекции, но теоретически вполне допускала, что это необязательно. И по утрам, будто работающая мама, целовала полусонную Мисато в щёку, оставляла ей на столе под салфеткой еду и даже милые записочки… А потом, придя с занятий, вытаскивала свои конспекты за прошлый год, аккуратные, расчерченные… и, если надо, давала объяснения. Иногда подруги даже забегали вперёд, что потом очень помогало при изучении того или иного курса.
Мисато, в свою очередь, жалела Рицуко за упорный трудоголизм, таскала ей всякую вкуснятину прямо к компьютеру и потихоньку гладила подругу по волосам. Она всё время была наготове, чтобы услужить, и если ей ставили чёткую задачу – могла отличиться и при уборке комнаты…
– Ты бы хоть погуляла, – говорила подружке Акаги, – сидишь тут со мной…
– Я с тобой почти такая же домашняя, как была с мамой. Только она была тебя построже, к юбке хотела пришить и очень огорчалась, когда я занималась, по её мнению, ерундой. Я, грешным делом, так мечтала, что вот вырасту, вырвусь из-под опеки и… а сейчас просто не хочу с тобой расставаться. Как представлю, что ты будешь меня ждать, смотреть из окна в чёрную ночь…
– Да не думай ты об этом, веселись, только в неприятности не попади… Знаешь, вот меня мама чуть ли не выпихивала гулять, её, наоборот, раздражало, что я вечно дома да за книжкой…
Компромисс находился странный: иногда девушки вместе ходили в кино и на танцы. На дискотеках Мисато плясала до упаду, Рицуко грустно подпирала стенку, в итоге обе уходили задолго до конца мероприятия и разочарованные.
– Ты так быстро выдыхаешься? – спрашивала Акаги. – Танцевала бы дальше…
– Да нет, просто я же вижу, что тебе скучно и тяжело. Да к тому же всё равно никого лучше тебя там нет…
Они нередко обнимались, касались друг друга, не миновать было и того, чтобы иногда помочь друг другу одеться или раздеться, причесаться или накраситься… Зачастую Рицуко оказывалась в порывистых объятиях подруги, та прижимала её к себе, целовала в щёки и даже в шею, тычась носиком…
– Ох, ну что ты делаешь, – Рицуко со смехом отбивалась, но больше тоже гладила Мисато, – я завидую тому, кого ты полюбишь. Ты бы так умела любить…
– Да вот некого, Ри-тян, некого… Будь проклят Второй Удар! В тот год погибло столько парней из нашего поколения, их как скосило – мы, девчонки, оказались более живучими. У меня в группе два парня, у тебя три, и как куда ни пойдёшь – везде та же жуть. Остались одни бестолковые да корявые. Бедные мы…
– Да я-то перебьюсь… А вот ты да, бедная…
– У меня хотя бы ты есть, я бы иначе не выжила, котёночек… Если бы не ты – вокруг была бы темнота, кошмары и нежелание жить…
– У тебя?..
– А что, разве не видно, что я только напоказ жизнерадостная? Натура, конечно, своё берёт… но всё равно. Я знаю, что ты рядом, и живу… даже если ты меня не обнимаешь.
– Маленькая, я обниму, обниму… Хоть вообще не отпущу никогда… – Рицуко растрогалась, даже слёзы на глаза навернулись. – Так хорошо быть нужными друг другу…
Целуя друг дружку вслепую, наугад, они и не заметили, как встретились их губы… Это было – будто удар током, это пригвоздило их к месту и продлилось долго, пока они не осознали, что происходит… Акаги тогда вздрогнула, страх захлестнул её ледяной волной, она отпрянула и поглядела на подругу взглядом утопающей. И взмолилась:
– Ми-тян, пожалуйста… Хватит делать из меня наглядное пособие!
– Ненаглядное… очень даже ненаглядное… – у Мисато в глазах был туман и томление, она снова подалась к подруге, нежно взяла её лицо в ладони…
– Опомнись, ты же не меня целуешь, ты желания свои неутолённые выплёскиваешь!
– Ну и что… если у меня ближе никого нет? Если ты стала мне целым миром, Ри-тян?
– Но нельзя же… не можем же мы… всё равно ты найдёшь себе парня, выйдешь замуж, родишь ребёночка… и это будет правильно… дружить – это одно… а… а любить можно и на расстоянии… если больше ничего нет…
– А почему нам прямо сейчас нельзя украсть немножко счастья? Если я не хочу никакого будущего… если мне больше никто не нужен, только ты?..
– Не сходи с ума… убери руки, ненормальная… иначе я не устою…
– И не надо… – пальцы Мисато безудержно-ласково зарывались в короткие светлые волосы подруги.
Рицуко не плакала, не отбивалась всерьёз, она не могла не слаться, она сама хотела этого…
Мисато действовала беспорядочно и очень быстро, чтобы не успеть испугаться. Тискала, целовала всё, до чего могла добраться, прижималась лицом, вдыхая запах её кожи… уложила подругу и трогала через ткань – они обе так и не решились раздеться полностью, только соприкасались грудь к груди… Хотя если бы у Рицуко была привычка носить лифчик – Мисато, наверное, тоже не сняла бы свой…
Блондиночка, почти всхлипнув, уцепилась за подругу, подалась навстречу её пальцам, стараясь не думать о собственном бесстыдстве и вообще о том, что они делают… Её «накрыло» быстро, сильно, будто в стыдных снах, почти до боли, она закусила губы, резко выдохнула и обмякла. Мисато ещё некоторое время ощущала под пальцами дрожь и трепет чужого жаркого тела… а потом просто улеглась на подругу, по возможности осторожно, стараясь прижаться к ней, как к собственному прекрасному подобию, чтобы обе почувствовали одно и то же…
– Подружка моя любимая… моя волшебная секси Рицуко… чтоб я тебя когда-нибудь… кому-нибудь… – договорить она уже не смогла, только изо всех сил старалась не застонать в голос.
Потом они лежали рядом, потихоньку приходя в себя и не смея встретиться взглядами.
– Тебе стыдно? – наконец спросила Мисато.
– Ужасно. Наверное, это грязь… наверное, это убьёт нашу дружбу… но я это понимаю только разумом, а не чувствую… и вот за это-то больше всего и стыдно.
– Да ничего страшного, – заверила Кацураги, – ничего мы не потеряем, а только приобретём, моя сладкая! – дрожь в её голосе выдавала куда большую неуверенность, чем она хотела бы показать. – В следующий раз попробуем как большие – без трусов!
Нахальный смешок оборвался в поцелуе, которым Мисато наградила подругу, чтобы та не успела возмутиться.
* * *
Тайный роман стал неотъемлемой частью их жизни. Помешать учиться это не могло – дышать воздухом ведь тоже не мешает! Физическая близость для подруг была просто продолжением всей остальной близости, единства помыслов и забот, наслаждения общением. Молчать вдвоём, говорить всё равно о чём… решать вместе задачки и не отвлекаться на глупости, потому что впереди вся ночь… Девушкам не нужны были ни спиртное, ни сигареты, ни общество посторонних… и эксперименты тоже не нужны. Только губы, только пальцы… никаких жутких приспособлений. И страшная клятва не посягать на физическую девственность.
– Ну да, – в шутку обижалась Рицуко, – потому что ты бережёшь её для какого-нибудь парня…
– Да нет, котёнок, просто это больно, и потом я из принципа хочу так!..
…На каникулах сиротка Мисато оказывалась в доме Акаги. Мама Рицуко к ней относилась вполне нормально и надеялась, что обе девочки рано или поздно придут работать под её начало. А в один прекрасный день доктор Наоко Акаги по секрету спросила дочь:
– Ри-тян, ну понятно, что ты учёбой интересуешься в разы больше, чем мальчиками, но Мисато-то почему одна? С такой-то внешностью, с таким-то темпераментом… Она бы себе нашла даже на нынешнем безрыбье…
– Мама, всё очень просто. Она любит меня. А я люблю её. Вот. Можешь выгнать нас из дома.
– Да что там, живите… Внуки мне не нужны, я сама ещё не старая. Конкуренция, если честно, тоже ни к чему. Так что живите и радуйтесь, насколько уж вас там хватит… Боюсь, она тебя бросит. Потому что захочет мужика и ребёнка…
Рицуко сама боялась этого до дрожи, но, конечно, сказала:
– Она меня любит, она не вертихвостка…
– Ну я надеюсь. Кстати, есть способ, только он срабатывает не по желанию. Акаги естественным путём не размножаются.
– Не поняла.
– Знаешь, я всегда была счастлива, что не беременею, что бы ни творила. И до тебя, и после. А тебя, Ри-тян, я в один прекрасный день нашла в корпусе компьютера.
– Нормально меня подкинули. Током же убьёт!
– Тебя – нет. Ты там сама завелась. Внутри. Вот с тех пор я и бьюсь над сращиванием человеческого интеллекта с машинным.
– Звучит бредово, но очень многое объясняет.
– Хочешь мне припомнить, что я тебя мало любила и не тискала?
– Не хочу, у меня на это Мисато есть.
– Ну и спасибо ей. Так вот, в один прекрасный день ты тоже можешь найти внутри компьютера крошечную девочку. Лишь бы это случилось не раньше и не позже, чем твоей подружке захочется понянчить маленького. Иди, люби, не плачь о своём потерянном поколении. Миром будут править женщины!
* * *
Девичья идиллия длилась почти пять лет. Всё то время, что Мисато училась в университете. К счастью, Рицуко осталась в аспирантуре, и это подарило им целый год. Зато потом случилось… не совсем непредвиденное, но печальное.
Получив диплом и вздохнув свободно, дочь профессора Кацураги решительно заявила, что на этом её образование закончено.
– Но мы же хотели… – в глазах Рицуко плеснулась боль. – Мы же хотели вместе…
– Котёночек, ты же знаешь – я хочу мстить ангелам! А сидя на одном месте и зарываясь в книжки это невозможно. Ты, конечно, воспитала во мне жуткую старательность – но я всё равно больше не могу! Хочу оружие в руки и погоны на плечи!
– Ты хочешь в армию? А представляешь, сколько там парней?
– Да ненамного больше, чем здесь. И вряд ли намного менее корявые. Нужны они мне! Это я, может, как раз с тобой привыкла быть мальчиком! Поэтому мне там проще!
Ох, как они тогда поругались! До слёз, взаимных истерик и чуть ли не до рукоприкладства. Потом, конечно, помирились, клялись, что расстаются ненадолго, будут писать друг другу и перезваниваться. Всё равно им дорога в одну и ту же контору – одной после аспирантуры, другой после спецчасти…
…И всё-таки два года – это ужасно, даже если иногда видишься…
* * *
– Какая же она красавица! – новобранец Макото Хьюга сильно сощурился, провожая взглядом лейтенанта Кацураги.
– Тебе без очков толком всё равно не видно, – отмахнулся его приятель, Шигеру Аоба. – И вообще она такая же, как все они! Даже хуже – она пытается быть наравне с парнями, ей это нравится… Держу пари, что она пишет письма девчонке и держит на тумбочке её фотографию.
– Не хотелось бы в это верить… но даже если так…
– То ты всё равно ходил бы за ней и вздыхал… вместо того, чтобы попытаться это исправит.
– Ну тебе-то что, Аоба-кун? У тебя есть Майя-сан, такая тихая, милая и даже стрелять почти не умеет. Служит себе связисткой…
– Знаешь, её сердце тоже сдалось мне не без боя. Глупостей было много в голове. Обожала на расстоянии какую-то мымру… И вообще мне за нацию обидно, вымрет ведь…
Шигеру взял гитару, картинно тряхнул головой, в очередной раз забыв, что в армии пришлось расстаться с длинными волосами, и начал свою главную песню:
Мы остались одни, нас осталось на свете немного,
Все девчонки могли б нам достаться – нескромные и недотроги…
Но моё поколенье играет лесбийские свадьбы –
Эх, поймать бы их всех да всем сразу мозги отстирать бы!..
– По-моему, рядовой Аоба, – хмыкнула, проходя мимо, Мисато, – там вместо «отстирать» другое слово предполагалось. Талантливый ты, Шигеру-кун, дурак только!
– Это вы, Кацураги-сан, лет через несколько поймёте, что растратили свою жизнь на ерунду!
Макото поглядел на приятеля почти в ужасе, а потом снова в благоговении уставился на Мисато. Та даже улыбнулась – ей льстило его поклонение и почти девичье смущение. Потом перевела гневный взгляд на Шигеру:
– Наряд вне очереди! Берите пример с рядового Хьюги! У него за всё время ни одного наряда!
Мысленно она добавила: «Ри-тян, как же я хочу к тебе! Тяжело мне среди парней, они меня смущают… волнуют… и мне это совершенно не нравится!»
Разумеется, в письмах она ничего такого не писала. Ну если только читать между строк…
* * *
«Ми-тян, моя любимая, моя сладкая девочка, ты можешь не поверить в то, что случилось, но всё это только для тебя. И от тебя. Я понимаю, что это звучит неправдоподобно, но я сама родилась без отца, мать нашла меня внутри компьютера. Я в это не очень верила, если только по ощущениям от самой себя. А сейчас и сама нашла в экспериментальной машине, на которой я делаю диссертацию, – нашла нашу маленькую девочку. Она такая хорошенькая… похожа на тебя, потому что я так хотела, моя маленькая! Приезжай скорее, теперь у нас будет настоящая семья! Я выбрала малышке самое лучшее имя – Юрико, надеюсь, ты одобришь. Любим, целуем, ждём!
Твои Рицуко и Юри-тян».
Мисато сначала поцеловала листок… а потом, начав перечитывать, задумалась. Сердцем она верила… но очень уж всё это дико выглядело. Никогда раньше она не слышала от своей возлюбленной ни о каких семейных тайнах Акаги. Надо пойти позвонить… можно не самой Рицуко, а её матери, так будет надёжнее. Жалко, что уже поздно… получится только если завтра, после обеда…
Мисато вздохнула, расправляя листок… И тут шальной порыв ветра унёс письмо вдаль.
Девушка вскрикнула и бросилась вниз. А там её уже ждали донельзя смущённый Хьюга и ржущий Аоба с листочком.
– Чужие письма читать неприлично! – возмутилась Мисато, пытаясь выхватить у Шигеру послание. – И вообще какого чёрта вы тут делаете после отбоя?
– Да вот тут некоторые хотели постоять под вашими окнами. А в одиночку было стрёмно. Нет, вы зря, Кацураги-сан, мы пришли как раз вовремя, чтобы спасти вашу бессмертную душу.
– От чего бы это? – Мисато всё-таки отобрала у него письмо и спрятала на груди.
– От порочной страсти к женщине, которая гнусно вас обманывает.
Кацураги размахнулась и влепила Аобе пощёчину.
– Деритесь-деритесь, а только я всё равно скажу: ну как можно верить в такие бредни? Она там без вас переспала с мужиком, залетела… и теперь выкручивается…
– Было бы так… хотя не могло быть… она бы аборт сделала.
– Ну мало ли что там за обстоятельства… Сколько вы не виделись-то?
– Ну… полгода…
– Вот. Со сроком три месяца она могла ещё и сама не знать… А и до того, и после могло быть что угодно…
Слова Шигеру падали на благодатную почву – у Мисато сердце сжималось и слёзы текли по щекам.
– Не мучай её, – наконец подал голос Макото. Шагнул к девушке и осторожно обнял её за плечи.
Мисато не отстранилась, будто застыв. Наконец вздохнула и промолвила:
– Рядовой Аоба, три дня гауптвахты! А если я узнаю, что ты возвёл напраслину… я тебя вообще убью!
* * *
Телефон на переговорном пункте в ближайшие дни не работал ни в какую. Мобильная связь в этой глуши отсутствовала как класс. Почта работала, но из рук вон, учитывая общую разруху и то, что база, где служила Мисато, находилась далеко за пределами Японии. Письмо шло недели две, ответа надо было ждать месяц.
Кацураги столько выдержать не могла. Написала Рицуко: «Котёночек, я бы с ума сошла от счастья, если бы была уверена, что всё это правда…» – но ответа не дождалась. Ей слишком рьяно капали на мозги Шигеру с Майей (из-за чьих нежных ручек и не работал телефон). Макото ничего не говорил, ему вообще вся эта история не нравилась, он просто глядел на Мисато серьёзными глазами и всегда был готов подставить плечо. И вот это было хуже всего…
…Свадьбу гуляли всем полком.
Когда новобрачные остались наедине, то Хьюга впал в ступор и не смел прикоснуться к молодой жене. Мисато даже растрогалась и почти по-матерински его приласкала. Кстати, она ведь и правда была старше: ему минуло восемнадцать, ей ещё не сравнялось двадцать три…
Полночи они просто проговорили «за жизнь». Потом всё же перешли к действиям, хоть Макото и лепетал что-то вроде «не хочу тебя принуждать». Но Мисато казалось, что так будет нечестно… да и раз уж её обманули, надо начинать новую жизнь…
Хьюга был неловок и бестолков, почти по-девичьи нежен, Мисато так и не добилась от него внятного ответа, были ли у него до неё девушки. Да это и неважно, всё равно как в том дурацком анекдоте: «Дорогой, а у меня были…» Она так и пребывала в растроганно-умилённом состоянии, смело заигрывала, дразнилась, экспериментировала, осваивая новое поле деятельности – и не испытывала ни малейшего отвращения, и даже наслаждалась. Боль пережить оказалось легко – главное ведь всё равно то, что «до» и «после»…
И под утро, помогая утомлённому Макото пристроить голову к ней на мягкую грудь, Мисато шепнула ему:
– Если бы… если бы не… я бы тебя даже полюбила. Может, ещё полюблю…
* * *
А на другой день на имя лейтенанта Кацураги пришло толстое письмо, с фотографиями и копиями медицинских документов. «Милая, – писала Рицуко, – конечно, мне давно надо было тебе рассказать о наших семейных тайнах. Просто мне казалось, что тебе это неважно и неинтересно, что нам и так хорошо…» Из документов получалось: Рицуко Акаги не только никогда не рожала, но и интимных отношений с мужчинами не имела. Но при этом девочка, чьё появление внутри компьютера было засвидетельствовано целым учёным советом, была плотью от плоти Рицуко. Обе были наполовину людьми, наполовину биокомпьютерами…
Мисато в глубоком шоке глядела на фотографии малышки. Говорят, что все младенцы похожи друг на друга… но здесь… ушки, носик, губки, глазки – всё как на детских фотографиях самой Кацураги. Только светлый пух на головке и тёмная родинка под глазом.
…На письмо отвечала аккуратистка Майя под диктовку Шигеру:
«Акаги-сан, не пишите сюда больше. Кацураги Мисато решила начать новую жизнь и вышла замуж за Хьюгу Макото. Вы с вашим богопротивным письмом, видимо, напрочь поломали ей психику. Она снова лишилась дара речи, более того – она никого не узнаёт и ничего не помнит. Она в спецбольнице, не ищите её, воспитывайте своё клонированное детище и живите с сознанием того, что вы сделали».
* * *
– Почему они думают, что я её никогда не найду? – риторически вопросила Рицуко, напоследок, перед тем, как уложить в кроватку, прижимая к себе ребёнка, застёгивая халатик и уже делая шаг к компьютеру.
– Ха-ха три раза, – подтвердила её мать, вовсю копаясь в Сети. – Всё же внутри нашей системы! Вот только стоит ли искать Мисато, если она тебе не поверила, изменила и бросила?
– Да мне бы только увидеть её, может, она тогда вернётся в нормальное состояние… А там пусть сама решает. Мама, ты понянчишь Юри-тян, пока меня не будет?
– Да с радостью, – кажется, Наоко, мало любившая дочь, теперь прикипела к внучке. – Я надеюсь, пару дней на смесях она выдержит. А ты, главное, сцеживаться не забывай, раз уж небо тебя благословило таким чудом, как приход молока, – наставляла великий теоретик доктор Акаги свою дочку-искусственницу…
…В больнице Рицуко выдержала небольшую баталию, выиграть которую помогли даже не пихаемые купюры, а научный авторитет её матери. Правда, Акаги-младшую честно предупредили, что её подруга никого не узнаёт, на мужа и остальных сослуживцев смотрит как на пустые места…
Но стоило Мисато увидеть через стекло светлые волосы, знакомый точёный профиль и неповторимые серо-зелёные глаза – как на её лице появилось осмысленное выражение. Радость и в то же время боль.
Лечащий врач удивился, а Рицуко попросила:
– Пустите меня в палату. И оставьте нас, пожалуйста, наедине… ну… на полчаса.
– Хорошо, – кажется, за ними всё равно собирались наблюдать… Ну и ладно.
В палате подруги сразу обнялись, но Мисато ещё ничего не соображала. Рицуко прижала её голову к тяжёлой от молока груди… потом, повернувшись спиной к стеклу и заслоняя свою единственную, расстегнула кофточку – и, как маленькой, вложила сосок в рот, брызнула сладким и тёплым…
Ох, Мисато маленькой давно не была, она не присосалась жадно и голодно, а ответила лаской, может, на грани боли, но это было восхитительно и так нужно им обеим…
– Допивай из второй, маленькая моя…
– Ри-тян, я не заслуживаю, я слабая, подлая, я не дождалась твоего письма и дала себя уговорить…
– Ничего, ничего, забудь, я сама дура… А что ты вообще помнишь?
– Тебя, котёночек… а больше ничего и помнить не хочу… хоть и не скажешь, что не было ничего… я не помню этого мальчика, но было…
– А тебе снова к нему не захочется?
– Только если бы не было тебя… Пусть себе найдёт другую и сделает её счастливой… Он хороший…
– Ну пусть, пусть так. Хочешь остаться со мной?..
– Конечно, конечно… Люби меня, милая… – Мисато тянула подругу на себя, направляла её руку под застиранный подол казённой рубашки, к горячему, нежному, жаждущему и больше ничем не прикрытому… – Ласкай меня, как никогда ещё не ласкала, проберись ко мне пальчиками, со мной теперь можно совсем всё…
– Только тихо…
– А ты поцелуй!..
…В тот же день Рицуко забрала Мисато домой под расписку.
– Мне неважно, что вы сделали, – сказал лечащий врач, – но, надеюсь, эффект от положительного стресса надолго…
Подруги хитро переглянулись и засмеялись.

«Чёрный финал». Хотите верьте, хотите нет
– …со мной теперь можно совсем всё… – шептала Мисато.
«Со мной тоже, – подумала Рицуко, – только ты не узнаешь…»
– Ха-ха три раза, – сказала не так давно её мать, – всё же внутри нашей системы! Неужели мы не сфабрикуем любые документы?
…Однажды, когда к доктору Акаги в очередной раз приехала дочь, молодую соискательницу остановил в тёмном коридоре командующий Икари. У Рицуко подогнулись колени. Он был первым и единственным мужчиной, произведшим на неё впечатление – ещё почти в детстве, до знакомства с Мисато. Одно время блондиночка о нём грезила, очень романтично и очень невинно. И сейчас не смогла противостоять всколыхнувшемуся очарованию. Позволила себя обнять, ответила на жадный, почти грубый поцелуй…
– Ты в сто раз лучше своей матери, – хрипло прошептал командующий. И вот тут начался кошмар.
Рицуко не могла как следует отбиваться, только шептала безостановочно: «Мисато, Мисато, Мисато…» А в самом конце, когда Икари поставил её в унизительную позу и словно пронзил насквозь – Рицуко закричала по-детски, тонко и отчаянно:
– Мама-а!
В следующую секунду командующий зажал ей рот, но было уже поздно. Наоко впоследствии рассказывала, что услышала этот крик через полздания, из своего кабинета… А когда прибежала – Икари уже отпустил девушку и застёгивал штаны.
– Ах ты сволочь, негодяй, мерзавец, с кем ты мне изменил?! – Наоко так толкнула командующего, что он точнёхонько ударился виском о подоконник. И только потом занялась плачущей дочерью…
…Смерть главы НЕРВ оказалось легко списать на несчастный случай. Во главе организации встали безобидный профессор Фуюцуки и сама Наоко. Рицуко мало-помалу оправилась от шока и надеялась, что Мисато простит её за нарушение клятвы. Наоко учила дочь: лучше молчи и делай вид, что ничего не было, а самую большую проблему объясняй семейной легендой.
Всё дело в том, что через пару месяцев после трагедии выяснилось: несчастная Рицуко беременна, и избавиться от ребёнка грозит ей смертью…
Июнь-июль 2008, Луговая