Дом тебя никогда не обманет

Наконец то я дома. Как же здорово когда тебя тянет домой. Дом тебя никогда не обманет. Глядя на него, ты с точностью поймешь кто живет за тем или иным окном, какие у него проблемы, какой у него вкус. Вы замечали когда-нибудь, почему в Европе так мало безликих высоток, там каждый дом сродни человеку имеет свою внешность, свой характер. Дом сживается с каждым из тех кто в него заезжает, принимает его правила, его формы. У нас всё наоборот. Нам гораздо проще засунуть человека в безликую коробку, отняв у него свой неповторимый колорит свою внешность, оставить лишь скелет. В нашей стране так мало людей, зато в ней полным полно скелетов, одевающих однотипную одежду, садящихся в однотипные машины или идущих по однотипным улицам.

Подумайте, как бы вы смогли описать Российский городок, где может вы живете или жили, или хотя бы бывали. Для меня он всегда описывался тремя словами. Вообще всё в жизни можно описать лишь тремя словами, ведь недаром мы все говорим: «Опиши мне это в трёх словах». Так вот для меня город можно описать следующим образом: грязь, скелет и коробка.

Грязь, скелеты и коробки. Мы с вами все с рождения (ну по крайней мере многие из нас) живем на кладбище, сродни заживо погребенным. Мы закапываем в землю свои новые идеи, живем по законам и принципам, которые сформировали давно умершие люди, мы боимся порой внести какую то живую новую мысль, ведь её зарубят, уничтожат, погребут рядом с вами.

Но, черт возьми, мне все равно нравилось бродить по улочкам, я мог часами ходить по самым отдаленным районам, рассматривая каждую трещину на кирпичике, каждую колону, каждую скамейку и представлял, ведь стоило бы подойти строителям к своему делу с любовью, как тот же фонарный столб преображался в нечто возвышенное, гордое и светящееся не только благодаря своим мощным лампам, но и внутреннему убеждению в своей полезности и значимости.

А затем, приходя домой, даже несмотря на ужасно болевшие ноги, я продолжал прогуливаться пальцем по картам Лондона, Парижа, Рима, представляя как где-то рядом со мной проносятся кэбы или снуют шумные итальянцы. Я становился как бы частью того огромного, настоящего мира, где каждый участок земли, каждый памятник оживал и рассказывал, рассказывал, рассказывал.