А клоуны остались...

       Эта история случилась со мной настолько давно, что я уже совершенно не помню тех нюансов, которые тогда очень сильно жгли мое сердце. В то время я был молод и безынициативен, ведь в двадцать лет не всегда понимаешь, как вести себя в такой ситуации, как моя.
       Это было ровно пятьдесят лет назад, именно в этот день, 12 февраля, я вышел из маленькой булочной. Там пекли такие румяные коржики и пышные пончики, что нельзя было не зайти туда.
       Помню, я каждый день после университета, распрощавшись со своими друзья-ми, направлялся сразу в полюбившуюся мне булочную, не сворачивая ни в какую другую сторону.
       Эта дорога, как мне казалось, приближала меня к дому, к моей родной дере-вушке, любимой Петровке в Пермском крае. Мне было действительно тяжело вспоминать о доме: там остались все мои родные и близкие.
       Моя мать, будучи брюхата шестым ребенком, не успевала совершать свое до-машнее хозяйство, работу в поле и одновременно следить и заботиться о нас, нашей счастливой, но тем не менее озорной тройкой.
       Сейчас я уже понимаю, что она оказалась действительно несчастной. Марья Алексевна, так ее звали, была в то время молода, но уже давно не так красива, как бывают юные особы в двадцать-то лет. Конечно, постоянные заботы, тяжелая ра-бота, выкидыши, да и мы, совершенно еще глупые дети, вели себя так, как будто жизнь состояла только из шалостей и подлостей.
       Да, именно подлостей. Мы иногда, от случая к случаю, доставляли ей такие хлопоты, с которыми трудно было справиться с виду сильной, но все же внутри очень хрупкой женщине.
       Даже все соседи по деревне знали, насколько тяжело было матери. Зачастую, баба Нюра, самая любимая наша соседка, забирала нас всех вместе к себе домой. Она кормила нас такими деревенскими пирожками с капустой, что все соседние дети завидовали нам, ведь баба Нюра пирожки пекла только для нас.
       Но это было лишь детство, совершенно беззаботное и веселое.
       Вся моя, так называемая, взрослая жизнь началась задолго до моего приезда в Петербург учиться. В 1937 году, когда мне шел семнадцатый год, скоропостижно скончался от ангины мой отец.
       Это был распрекраснейший человек: добрый, но тем не менее мужественный, заботливый, но тем не менее сильный, ласковый, но тем не менее строгий. Нет, он не кричал, не бил нас, но иногда, когда вдруг после очередной проказы, взглянешь в его глаза, и сразу так жутко, так скользко, противно становится на душе, как будто собака на душе скулит, да коты когтями своими острыми скребут.
       Отец мне запомнился особо сильно. Он как-то так прижился в моем сердце, хоть и не был мне настолько близок в общении, насколько меня притягивала вся его самобытная красота настоящего русского мужчины. Он был очень хорош собой: рослый мужчина средних лет со жгучими черными волоса и колючей бородой. Его необъятная фигура так часто обнимала мать, что мне они казались единым целым.
       В нашей Петровке еще ни разу не было такой любви. Однажды я спросил у от-ца, что он испытал, когда впервые увидел маму. Он не сказал мне ни слова, сначала помолчал минут семь, а потом резко поднялся и, даже не посмотрев на меня, ушел в поле.
       Еще в то время я рос любопытным ребенком. Мне стало так интересно узнать, куда же пошел отец. Я потихоньку, стараясь не выдать свои детские, хрупкие, еле слышные шаги, крался за ним по краю леса, пока не понял, что он идет на озеро. Но я начал уставать и уже не поспевал за отцом. Хотя я все равно дошел до озера, моего папы там не оказалось. Похоже, он свернул куда-то. Но я почему-то по-другому посмотрел на эту историю. Отцовская реакция очень сильно удивила меня. Разве тяжело ему было просто ответить на мой вопрос? Что в нем было такого? Раньше отец никогда не уходил, не ответив мне.


В пятнадцать лет я впервые понял, что значит, потерять веру в любимого че-ловека. Это был жестокий удар по моему самолюбию.
Отец, мой отец, тот человек, которому я полностью доверял, все время не-вольно старался подражать ему, копировал его, верил в него, любил его, он, этот лживый человек, кинул, предал, бросил на произвол судьбы, так жестоко ранил мою мать, меня и нашу семью.
 Тогда я наконец понял загадку, которая так волновала меня после случая на озере.
Анастасия Дмитриевна жила как раз за тем самым озером, где я потерял след отца. Он ходил к ней… Каждый день они встречались. Я удивляюсь тому, что ни-кто из наших соседей не смог вовремя предупредить мою мать, спасти ее от надви-гающейся бури.
Однажды вечером, когда все полевые работы были закончены, все мы, дети, и мать были дома. Отец задерживался. Мать несколько раз выходила из дому по-смотреть в сторону дороги. Нет, его все не было.
Мы уже поужинали и ложились спать, как дверь в дом распахнулась. На поро-ге появилась эта громоздкая фигура моего отца. Он не сказал ни слова, лишь по-дошел к младшей своей дочери Оленьке, поцеловал ее в волосы, потом к моему брату Ваське и проделал то же самое. Следующим был я. Он замялся, как малень-кий мальчик, но все же посмотрел на меня. В его глазах стояли слезы.
Он протянул мне свою огромную сухую ручищу, которая слегка дрожала. Я пожал его руку, но, когда он уже отворачивался от меня, я резко потянул его на се-бя и с жаром прижался к его сильной, такой родной, отцовской груди.
Я понимал: это наша последняя встреча. Он прощался со мной навсегда. В тот вечер я не плакал. Я поклялся больше никогда не плакать. Слезы – слишком ни-чтожная плата за боль. Слезы не достойны нашей боли. Она как королева смотрит на этих жалких рабов, которые готовы отдать за нее все. Она, как гора, непреклон-на.
Мать еле стояла на ногах. Отец подошел к ней и заглянул в ее ясные голубые глаза. Слезы ручьями текли по ее щекам. Еще секунда и, казалось, она обнимет его, возьмет за руки и больше никогда никуда не отпустит. Но он не смог больше смот-реть в лицо этой женщине. Наверное, он посчитал себя недостойным ее драгоцен-ных слез.
Он лишь вновь, обернувшись, посмотрел на меня. Не могу поверить, в тот день я видел его последний раз в своей жизни…


А потом я уехал учиться в Петербург, так захотела мама. Она всегда считала меня способным, вот и направила. Я поступил. Сам. Хотя никто в родной Петровке даже на это не надеялся. Ведь в большинстве своем деревенские были безграмот-ные. Но меня всегда интересовала учеба. Наверное, это было единственное средство отвлечься от всяких невзгод.
Жил я теперь в общежитии. Парни как-то сразу приняли меня. Васька Громо-вой – омич, Тимка Фомин – из Минска, а Женька Кузьмин – оренбуржец, да и я Петька Мурин - пермяк. Вот такая у нас набралась веселая компания.


Я – знаменитая театральная актриса, одна из лучших в стране. Мой талант не раз признавали даром Божьим, но почему-то никогда не звали сниматься в кино. Но зато в театре на моих спектаклях всегда ажиотаж: букеты, неумолкающие апло-дисменты, постоянные «бис» и «браво».
Я до сих пор люблю театр. Он - мой второй дом. Нет, первый. Действительно, нигде я не чувствую себя лучше, чем здесь. Здесь все мое: и сцена, и кулисы, и гримерка – словом, все то, что меня окружает.
Мне 33, но мое тело до сих пор хранит упругость. Оно так же красиво, как и в 20 лет. Правда, мои выразительные голубые глаза уже не горят так, как прежде. Они потускнели. Губы заметно побледнели от постоянного грима. Я никогда не любила свои короткие, слегка вьющиеся волосы, которые доставали мне только до плеч. Я всегда мечтала вернуть себе ту толстую русскую косу, которую мне отре-зали еще перед первым спектаклем. Но тем не менее я до сих пор красива. Мне легко судить, ведь меня всегда окружают мужчины.
Ах, эти мужчины! Они, похоже, призваны на землю только за тем, чтобы от-равлять мою жизнь. Только из-за них в моем сердце поселилась эта низкая по-шлость - любовь к кутежам. А как вы хотели: разве жизнь актрисы должна быть спокойной и благочестивой? Нас, публичных людей, всегда окружает разврат и скандалы.
За все те 15 лет, которые я провела в столице, я ни разу не захотела вернуться в родной Екатеринбург, где меня, правда, уже никто не ждал. После смерти роди-телей я твердо решила уехать из родного края, теперь меня здесь ничто не держало: старший брат уже давно жил в Петербурге.
Я уехала в Москву, стала жить так, как давно мечтала. Но потом, узнав на-стоящую жизнь этого города, увидев весь беспредел и безнаказанность, я разочаровалась, хотя и продолжала верить в то, что все когда-нибудь изменится.
Я вновь продолжала жить, дышать и продвигаться все дальше в своих поисках идеальной героини.
И похоже, я ее нашла только тогда, когда в 1937 году повстречала на своем пути этого деревенского мальчика, который даже и не догадывался, что я была старше его на 13 лет. Это он вселил в меня уверенность в том, что моя идеальная героиня – я сама, со своими плюсами и минусами, именно я, знаменитая актриса, лучшая актриса своего времени, Алла Лютова.

Продолжение следует...