I
Горячий ветер дул в окна черного БМВ, мягко, словно крадучись летящего по пустынной дороге. Справа от нее синело ослепительное море, слева прямо у проезжей части начинались кустарники, которыми поросли склоны гор.
В автомобиле устроились трое: водитель в белой рубашке с коротким рукавом и брюках с идеально заглаженными стрелками; мужчина лет сорока пяти, полный, с красным лицом и крутым лбом в морщинах, в которых блестели капли липкого пота, и девушка, которая через открытое заднее окно пристально изучала пейзаж, сощурившись. Водитель вел машину уверенно, и его лицо было бесстрастно, а узкие губы сжаты в ниточку. Толстяк же наоборот всем своим видом выказывал нетерпение. Он поминутно оглядывался на девушку, свою дочь Олю, вытирал мокрый от жары лоб, крутил по сторонам головой, слишком маленькой для такого грузного тела. Волосатая грудь, выглядывавшая из-под полурасстегнутой «гавайской» рубашки, тяжело вздымалась и опускалась от могучего дыхания.
Наконец он взял газету и стал ею обмахиваться, что, правда, не принесло никакой пользы, так как ветер и без этого дул из открытых окон и, тем не менее, не приносил долгожданного облегчения.
- Владимир, сразу, как приедем, займитесь починкой кондиционера, - наконец проронил толстяк, откладывая бесполезную газету в сторону.
- Да, я уже понял, Сергей Евгеньевич, - кивнул головой водитель и вдруг резко ударил по тормозам. Ольга по инерции полетела вперед и, схватившись за спинку переднего сидения, бросила испуганный взгляд через лобовое стекло на дорогу. Оттуда на нее важно и многообещающе смотрела корова. Обычная корова – рога, копыта, хвост. Пятна на боку, вокруг головы – мухи.
- Корова! – Ольга рассмеялась. Она повернулась к водителю – тот что-то недовольно бормотал про «тупых животных» и чертыхался. Сергей Евгеньевич похлопал его по плечу:
- Эх, корова… Смотри, Оль, поди забыла, какие они… Я и то забыл. Мда, городские жители. А тут еще коровы остались!
И он засмеялся радостно, как ребенок. Оля уселась поудобнее и вновь стала смотреть в окно. Ей была понятна отцовская радость, ведь он возвращался в родные места, в Абхазию, Апсны, где провел свою буйную молодость и из которой, будь на то только его воля, никогда бы не уехал. Сама она была в Абхазии очень давно, и теперь девушка с волнением узнавала эти места заново. Здесь за много лет вроде бы ничего не изменилось. Те же сонные пальмы, стройные темно-зеленые, словно завернутые в дорогой бархат кипарисы… Хорошо! Несмотря на жару, Ольга откинула голову на нагретое сиденье и на секунду зажмурилась. Здесь, в Абхазии, на нее накатилось вдруг странное ощущение. Словно предвкушение чего-то сказочного охватило ее душу. Как в детстве на карусели, которая вот-вот тронется…
- Поворот на Пицунду! – отец радостно махнул рукой на ответвление дороги. Владимир послушно повернул.
Оля вновь закрыла глаза. Перед нею как в калейдоскопе замелькали воспоминания. Институт казался чем-то нереальным и далеким, и думать о нем не хотелось. Турция, Тунис, Египет, Гоа… Да, не так плохо для семнадцатилетней девушки. Там она проводила каникулы с тех пор, как бизнес отца стал набирать обороты. Ей нравилось жаркое солнце в полнеба и теплое море, словно сошедшее с глянцевых страниц модного журнала, только там все равно чего-то не хватало. И сейчас воспоминания о теплых странах странным образом вызвали у нее досаду, такую, что необъяснимая горечь почувствовалась даже на языке. Ольга резко остановила мелькание воспоминаний и, открыв глаза, неожиданно улыбнулась, поняв настоящую причину горечи во рту – они проезжали мимо эвкалиптов, могучих исполинов, бесстыдно сбрасывавших старую кору, обнажая белую кожу своих стволов. Эвкалипты пахли оглушительно и мгновенно пропитывали этим едким тяжеловатым, но таким теплым запахом все вокруг.
Дорога вилась дальше, мимо роскошного по местным меркам пансионата «Самшитка» - «Самшитовая роща», мимо разноцветных мозаичных остановок, изрядно потрепанных временем и послевоенной разрухой, мимо озера с неподвижно-зеркальной гладью, мимо зарослей ежевики.
Скоро автомобиль, въехав в городок, затормозил у ворот объединенного курорта «Пицунда».
- Ну вот мы и на месте, - удовлетворенно заключил Сергей Евгеньевич и обернулся к дочери:
- Ну что, Оль, узнала что-нибудь? Вспоминаешь?
- Смутно, - покривила душой девушка. На самом деле она даже поразилась, насколько хорошо помнит этот чудесный тихий городок.
Пицунда. Жизнь здесь словно затихает. Проблемы людей, их заботы и волнения остаются в больших городах. А здесь… здесь накатывается успокоение на того, кто хочет успокоения. Здесь находит счастье тот, кто хочет его найти. Рай на земле. А каким еще может быть городок, лежащий между кристальным морем и высокими горами, головы которых увенчаны шапками снежных облаков? Земли, овеянные легендами о величайшей любви и величайшей ненависти, о предательстве и доблести, вражде и прощении, о благородстве и силе людей этих мест…
Ольга, Сергей Евгеньевич и Владимир поселились в трех номерах первого корпуса объединенного курорта. Корпус «Апсны» («Абхазия») считается лучшим из всех семи корпусов. Есть, конечно, и «Самшитка», но… «Она круче, да, - объяснял Сергей Евгеньевич дочери еще в Москве, - но «Пицунда»… Меня с этим местом очень много связывает. Поэтому мы остановимся там».
Ольга была согласна. Она вообще почти всегда предпочитала соглашаться с отцом. Ее, привыкшую уже жить в роскоши ну или, по крайней мере, в комфорте, как ни странно полностью устраивали отнюдь не пятизвездочные апартаменты «Апсны» - советский номер «с удобствами». Она быстро распаковала вещи, развесила их в шкафу и выскочила на балкон. С седьмого этажа открывался потрясающий вид. Солнце, опрокинутое в море, слепило глаза, горы терялись в дымке. В огромных соснах реликтовой рощи стрекотали цикады, а с пляжа неслись крики детей и неугомонный говор многоголосой толпы отдыхающих.
- Ваня, где лопата??? – донеслась вдруг странная фраза с какого-то из балконов на шестом (!) этаже.
- Один замес сделаю и верну! – отозвался кто-то с соседнего балкона. Оля согнулась пополам от смеха…
А потом от всего этого девушка ощутила такую эйфорию, что, пользуясь тем, что никто не видит, даже тихонько захлопала в ладоши. А потом – купальник, парео вокруг бедер, заколку долой из длинных каштановых волос, солнечные очки на спокойные зеленые глаза, чтобы защититься от яркого света, и – бегом вниз. Не на лифте, она поняла, что его можно ждать неделями. По лестнице быстро-быстро замелькали ее ноги.
Через час отец нашел Ольгу на пляже. Она читала книгу, дрыгая ногами и подперев рукой подбородок. Песчинки налипли на ее ладони и локти, но она этого не замечала. А Сергей Евгеньевич окинул ее фигурку оценивающим взглядом и вздохнул, чувствуя закрадывающееся в душу беспокойство. Он видел, какой соблазнительной стала Ольга. Она поздно оформилась, и только сейчас превратилась в очаровательную девушку, юную и не сознающую своей привлекательности. В ней женственность сочеталась с чистотой ребенка, и получался гремучий коктейль. «За ней нужен глаз да глаз», - невесело заключил Сергей Евгеньевич.
Словно услышав его мысли, Оля оторвалась от книги и посмотрела на отца:
- Пицунда, знаешь, совсем не изменилась! Такой же милый невинный райский уголок, каким я его помнила. Спокойно и безопасно.
- Хотелось бы верить.
- В смысле? – недоуменно взлетели вверх тонкие брови, и Сергей Евгеньевич подумал опять: «Да, глаз да глаз». А вслух ответил:
- Да это я так. Купаться идешь?
Дочь и отец были очень разными. Им всегда говорили, что их характеры противоположны. Они никогда не соглашались с этим, но что значит их согласие? Оля и вправду была романтичной, хотя и холодноватой в проявлении чувств девушкой, а Сергей Евгеньевич – упрямым, эмоциональным, жестким и своенравным практиком, обеими ногами крепко стоящим на земле. Как бы то ни было, но в море они тоже заходили по-разному. Сергей Евгеньевич подошел к мокрой полоске песка, помочил ноги, зашел по колено и обвел взглядом горизонт, привыкая к воде. А потом медленно стал продвигаться вперед, погружаясь все глубже в волнующуюся влагу. Он словно боялся потревожить море своим погружением, потому и шел осторожно и скованно. А Ольга остановилась у самой кромки воды, озорно тряхнула рассыпавшимися по плечам волосами, сделала шаг назад и с разбегу рванулась вся навстречу солнцу и водной стихии. Подняв тучу мелких брызг, ее белое, еще не тронутое загаром девичье тело ушло под воду, и Сергей Евгеньевич затаив дыхание смотрел, как дочь сильными гребками раздвигает плотную прозрачную толщу, уплывая все глубже и дальше. Вот она наконец вынырнула, жадно хватая ртом воздух. Волосы темным пятном окутали ее плечи и расплылись по воде, напоминая собой плети ламинарии.
- Хорошо! – выдохнула она и размашисто поплыла к красному буйку, покачивающемуся невдалеке. Отсюда, зацепившись за скользкий ободок буйка, поросшего моллюсками, она смогла, не отвлекаясь, оглядеть всю береговую линию объединенного курорта «Пицунда». По правую руку от нее, обращенной лицом к берегу, выдавался в море пирс, с которого в воду прыгали парни – загорелые, ловкие, все как один в черных купальных трусах чуть выше колен. С противоположной от Оли стороны к пирсу был пришвартован небольшой прогулочный теплоход, но его названия отсюда было не разглядеть.
- Прыгайте быстрее в воду, катер подходит к пирсу, - сказал кто-то в рупор, и Оля усмехнулась странности смысла этой фразы.
Небольшой катер «Касатка» и правда подходил к пирсу. Это утлое суденышко было таким потертым и видавшим виды, что оставалось только удивляться, как оно еще держится на плаву. И Олю вдруг пронзило чувство нежности к этому пирсу и этим кораблям, словно это были ее стародавние друзья.
Вдаль по береговой линии тянулись один за другим корпуса объединенного курорта. Они стояли на мысу, и последних двух или трех видно отсюда не было: они попали на другую сторону мыса, в следующую бухточку извилистого берега, и терялись из виду. Оля закончила оглядывать окрестности и нырнула с открытыми глазами. Подводный мир так тих и таинственен! Прохладная вода приятно ласкала кожу. То тут, то там девушка задевала руками желеобразных медуз, безвольно болтавшихся в прозрачной толще. Но даже это не доставляло ей неудовольствия. Просто немыслимо было даже предположить, что тут что-то может вызвать недовольство и досаду. Только не здесь: где угодно, но только не здесь. Ведь в раю все счастливы, разве нет?
Оля была в восторге. Еще нигде ей не было так спокойно и безмятежно. Границы Абхазии частенько потряхивает и лихорадит, но Пицунда живет своей особой защищенной жизнью.
- Какие планы на вечер? – спросила девушка у отца, присев на полотенце и встряхивая обеими руками потяжелевшие волосы, с которых струйками сбегала вода.
- А у тебя что, свидание? – напрягся неожиданно Сергей Евгеньевич.
- Зачем сразу так резко, пап? Я просто спросила. Да и с кем на свидание-то идти? С каким-нибудь приезжим из Питера или…хм… Урюпинска?
- Лучше уж с ним, чем с местными. Знаю я их… - проворчал отец.
Оля пораженно уставилась на него. Ей было очень странно слышать такие слова, ведь до этого она была уверена, что отец любит в Абхазии всё, и природу, и людей, и нравы. Она промолчала, а Сергей Евгеньевич вдруг нахмурился:
- У этих парней на уме только одно… я думаю, ты понимаешь. Приезжают глупенькие молоденькие душки, ну и… А для местных это своего рода развлекаловка.
Оля, вспыхнувшая было от намеков, с негодованием вступилась за жителей этих мест:
- Пап, как ты можешь? Ну что ты говоришь?! Какая развлекаловка?
- Ну это я так сказал… За лето по десятку-другому девок – это не развлекаловка, считаешь? Так что, дочь…
Вконец оскорбленная таким отношением к местным молодым людям и к себе, Оля холодно парировала:
- Не волнуйся, я не из их числа, - после чего легла на полотенце и решительно надела солнечные очки, словно оградившись ото всех.
Сергей Евгеньевич только вздохнул. Пожалуй, он немного хватил лишку. Все-таки не стоило так говорить… Но Оля меняется так стремительно, что его это нервирует. До этого лета дочь была совершенно другой. Ее мало волновало все, происходящее вне института или семьи. Прилежная студентка, заботливая дочь… Сергей Евгеньевич только диву давался. Этими качествами она так не походила ни на него, ни на свою покойную мать. И вот сейчас он стал замечать в дочери невидимую до этого силу, самостоятельность и небывалую тягу к свободе. Сергей Евгеньевич привык, что дочь поступает так, как это решает он, и симптомы ее скрытого протеста тревожили его. Иметь послушную дочь, а не бунтарку, устраивало его куда больше. Он сурово посмотрел на Олю, но ничего не сказал и принялся разглядывать отдыхающих.
Сама же Оля, надвинув на глаза солнечные очки, отнюдь не отгородилась от окружающего мира. Наоборот, она продолжала пристально его изучать. Все ей казалось красивым и притягательным. Наконец ее взор обратился вновь к пирсу. Там толпились местные пареньки лет тринадцати-пятнадцати, которые выставляли друг перед другом свое мастерство ныряльщиков. Они так заразительно хохотали и так стремительно срывались вниз головой с пирса, что девушка невольно заулыбалась. Как же изумительно они ныряли! Да и что еще делать летом ребятам, живущим здесь? Только и остается, что изо дня в день совершенствовать нехитрое мастерство. А в нем они явно преуспевали. Каждый третий без труда исполнял такие кульбиты, что невольно хотелось рассмотреть поближе. Оля решительно встала и сняла очки. Под беспокойно-заинтересованным взглядом отца она по обжигающему узкие ступни песку легко побежала к пирсу. Сергей Евгеньевич приподнялся на локтях и стал внимательно следить за нею.
В конце концов, размышляла тем временем Оля, не зря же она в Москве столько лет занималась плаванием. Почему-то раньше, ни на одном морском курорте мира ей так сильно не хотелось блеснуть этим своим умением. Она так же легко взошла на пирс и по бетонному покрытию направилась к краю, выдающемуся в море. Солнце жарило вовсю, и идти по горячему бетону было неприятно. Оля ускорила шаг, подошла к перилам и оперлась на них. Здесь, прямо у ее ног, расплылись лужи воды, натекшей с мокрых тел ныряльщиков. Пареньки не входили на пирс с суши после прыжка, они ловко, как обезьяны по лианам, забирались наверх по металлическим сваям, заросшим внизу зелеными водорослями, похожими на мох, а сверху покрытым язвами ржавчины.
Первое, что отметила про себя Оля, была исключительная привлекательность местных парней. Невысокие, едва загорелые, с хорошо развитыми мышцами спины из-за частых заплывов. С ясным и - что немаловажно - прямым взглядом карих, а иногда и вовсе светлых глаз и ослепительными улыбками людей, не знавших горя. Абхазы вообще не похожи на остальных жителей Кавказа. Не всегда черные глаза, не всегда черные волосы, не такие носы и акценты, какими русские привыкли их награждать… а вот темперамента – хоть отбавляй. Оля сразу ощутила слишком смелые взгляды на своих плечах, но вместо того, чтобы поежиться, как она делал обычно, Оля вдруг с удовольствием расправила плечи еще прямее, еще горделивее, и ее лицо смягчилось. Трое парней постарше, наверное, ее ровесники, сделали шаг к ней и ласково заулыбались, каждый на свой лад обжигая улыбкой и взглядом. Девушке моментально стало жарко, и она опустила глаза к воде, плещущейся внизу. Глубина тут была никак не меньше трех с половиной метров, но вода оказалась настолько чистой, что дно просматривалось, пусть и не очень хорошо. Солнце палило, и море манило прохладой, но Оля не торопилась ринуться вниз. Она знала, что если немного подождать, перед нею обязательно разыграется маленький спектакль с погружением, эдакий номер приморской самодеятельности. Так оно и получилось. Трое парней подошли к перилам и вместе перелезли через них. Один легко, как пружинка, подпрыгнул и, с шиком перевернувшись разок в воздухе, стрелой вошел в воду. Двое оставшихся переглянулись и сиганули вслед за ним синхронно. Вода забурлила белыми искрящимися пузырьками, три радостно хохочущих головы вынырнули из самого эпицентра кипения.
- Не бойтесь, девушка, прыгайте к нам!
Оля чуть слышно хмыкнула и закусила губу. Посмотрев на парней, покачала головой задумчиво.
- Ну прыгайте! – уговаривал ее один из абхазов. Оля тряхнула волосами. По телу пробежал слабый ток азарта – или чего-то еще. А почему бы, собственно, и нет? Ей хочется блеснуть своим умением перед этими незнакомыми и бесконечно далекими ей красавцами, а желание – мера всему. «Хочу, значит, делаю», - повторила девушка мысленно свой девиз и перелезла через перила. Молодые люди замолчали и отплыли чуточку в сторону. В их взглядах, пойманных мельком в последний миг перед прыжком, Оля прочла легкую снисходительность к ней, которая представлялась им заранее крайне неумелой и посредственной ныряльщицей, какими были все приезжие девушки. В этот же миг ее сердце наполнилось решимостью показать назло этим местным все, на что она способна. Ноги привычно спружинили, и мир трижды перевернулся в ее раскрытых глазах, перед тем как тело красиво вошло в воду, почти не подняв брызг. Под водой – словно другая вселенная, она спокойна и будто дремлет. Слышны непонятные звуки, далекое таинственное постукивание. Все в голубовато-серых тонах, и солнце косо пронзает сияющее зеленоватой голубизной пространство своими лучами… Оля проплыла пару метров под водой, вынырнула и тут же вернулась в мелькание звуков и красок земли. Парни загалдели, бурно выказывая восхищение ее прыжком.
- Как вас зовут? – спросил один из них. Поколебавшись, она ответила.
- А меня Леша.
- Саша.
- Давид.
- Очень приятно. Но мне пора…
Оля улыбалась. Она не ударила в грязь лицом с этим прыжком, более того, можно сказать, сорвала аплодисменты. А именно этого ей и хотелось сейчас. Она поплыла к берегу, оставив восторженных поклонников позади.
- А танцуете вы так же хорошо, как и ныряете? – долетел до нее вопрос кого-то из них троих. Кого именно, она точно не знала. Девушка сощурилась от света и самоуверенно ответила, переворачиваясь на спину:
- Да.
- Тогда - кафе «Абхазский дворик» у седьмого корпуса. Сегодня вечером. Там можно потанцевать.
II
Ей было жизненно важно оказаться в этом кафе. Почему – она и сама не знала. Просто чувствовала. Иногда ведь интуиция не обманывает… А сейчас все тело просто ныло от желания скорее бежать в «Абхазский дворик». И ведь даже неизвестно, зачем. И даже не понятно точно, где он, этот дворик, находится. У седьмого корпуса? Что ж, найдем. Жаль, до вечера далековато.
После обеда, пользуясь тем, что отец за стенкой захрапел так, что слышно стало на целый этаж, Оля выскользнула из номера. Пора своими глазами узнать Пицунду, своими ушами все услышать, руками потрогать, носом понюхать. По территории объединенного курорта разносило ветрами песню Arash «Bora-Bora», и Оля стала даже тихонько подпевать. Она неспешно направилась по тенистой аллее за пределы территории курорта, в город. Дойдя до невысокого пицундского храма с широким куполом, Оля свернула направо и вскоре, обойдя водонапорную башенку, вышла к рынку. Там пахло аджикой и фруктами. Многоголосие торговцев роднило это место с каким-то диковинным ульем, и Оля почти неосознанно пошла по ряду с фруктами, только бы подольше слышать этот гул.
- Девушка, вино попробуйте.
- Персики сладкие!
- Берите груши, самые вкусные!
- Орехи молодые, недорого. Подходите, выбирайте.
- Сок мандариновый…
Оля порылась в карманах, выгребла мелочь и купила стакан черной-пречерной, с чарующим запахом ежевики. Это было так просто и так чудесно – стакан ежевики. Не марокканские апельсины, не турецкая клубника… Крупные спелые ягоды уже успели дать темно-фиолетовый сок. Оля вышла с рынка, присела на бетонный парапет и стала поедать ежевику жадно, стараясь насладиться этим простым счастьем в полной мере. Ее пальцы моментально окрасились синевой, но девушку это только развеселило. Она улыбалась миру и свету, и этой ежевике, и этим южанам, и этому небу, и была как-то глупо счастлива. Странное ощущение, она заметила, охватывало ее сегодня целый день: не хотелось думать… ни о Москве, ни о проблемах, которые там остались. И вообще думать ни хотелось. Хотелось только чувствовать и слушать своего сердца.
И тут… эйфория кончилась. Кто-то крепко взял ее за локоть. Оля резко обернулась, готовая дать отпор нахалу с железной хваткой, но это был отцовский водитель и «по совместительству» что-то типа телохранителя.
- Владимир, пустите мою руку, - нахмурилась Оля. Парень поспешно убрал железную ладонь за спину.
- Простите, Ольга Сергеевна, но меня послал за вами Сергей Евгеньевич, - как можно учтивее, но твердо и непререкаемо известил Владимир. По голосу было ясно, что он говорит давно заготовленную фразу. – Проснувшись и не обнаружив вас в вашем номере, он заволновался и… хм… попросил меня как можно скорее найти вас и привести обратно.
Ольга поджала губы с видом оскорбленной добродетели. На самом деле она едва могла скрыть досаду. Ей скоро восемнадцать лет! Она полноценный гражданин общества… А где справедливость? Ей даже нельзя дойти самостоятельно до рынка, тут же папик присылает свою ищейку! Девушка бросила на Владимира взгляд, исполненный презрения. Какой длинный тонкий нос – выросший словно специально для того, чтобы выискивать и вынюхивать все, что прикажет Сергей Евгеньевич. Оля хотела было преодолеть отвращение к этому никогда не бывшему ей симпатичным человеку и по-человечески попросить отпустить ее погулять, но вовремя вспомнила тысячу подобных случаев. В Москве, на Кипре, в Калифорнии. И везде Железный Володимир, как она нередко называла водителя про себя, качал головой, сажал ее в машину и вез к отцу.
Тяжело вздохнув и не дожидаясь, пока он возьмет ее за руку, девушка прошла к машине, припаркованной неподалеку.
- Олечка, ну я же тебя предупреждал насчет того, что тебе лучше не ходить тут одной! – Сергей Евгеньевич словно не понимал, отчего так беснуется его дочь.
- Все – ты слышишь?! – все девчонки ходят тут абсолютно нормально, и в кусты их никто не тащит! Почему же тогда я такая особенная? – от долгих пререканий и отстаивания собственной свободы у Оли уже садился голос. Она налила в стакан воды и залпом осушила его, показывая, что бой еще не подходит к концу.
- Ну Оль… Они ходят по несколько человек, а ты одна.
- Оп-па, значит, если я познакомлюсь с какой-нибудь девушкой и буду ходить с нею, Владимир перестанет следить за мной? – загорелась она надеждой и попыталась подловить его. Отец поморщился:
- Ну уж скажешь тоже – следить! Он же не следит, так, присматривает, как бы чего не вышло…
- Теперь это так называется, - усмехнулась Ольга и с размаху бухнулась на кровать и закрыла глаза. Все, разговор окончен, и каждый как обычно остался при своем... Короче, надо искать какой-то выход, иначе отпуск в этом немыслимо красивом месте грозит перерасти в идиотский фарс. Ну уж нет, этого не будет! Она что-нибудь обязательно придумает. А пока… Мозг девушки вдруг озарила вспышка, напомнившая ей молнию в темном грозовом небе. Как же она могла забыть! Черт, теперь отец точно не отпустит ее вечером в этот пресловутый «Абхазский дворик» и сам не пойдет. Ох, не надо было ей с ним затевать ссору сегодня. Ну почему все так складывается?!
От расстройства девушка перевернулась на живот и, застонав глухо, как раненый зверь, закусила угол подушки. Она уже представляла, как на танцполе гудят от музыки тела, а она, одинокая и заплаканная – ну школьница школьницей! (если не сказать дура дурой!) - сидит в номере, и на курорт спускаются густые, как многослойная вуаль, сумерки. А она одна. Черт! Черт, черт, черт!
Когда спустя какое-то время Сергей Евгеньевич вновь вошел в номер дочери, чтобы позвать ее на море, то нашел ее, лежащей на кровати и неподвижно уставившейся в одну темную точку, бывшую когда-то мухой, на сером, давно не беленом потолке. Услышав шум шагов, она перевела взгляд на отца и окатила таким молчаливым холодом, что Сергей Евгеньевич вздрогнул и вышел, так и не предложив идти на пляж.
Впрочем, сам он все же направился туда, но без дочери, без ее улыбки и точеной фигурки даже море казалось пресным. Сергей Евгеньевич, запыхавшийся с непривычки от недолгого заплыва, сидел на топчане. Его все сильнее грызло чувство вины.
В девять часов, как только пропищали стоящие рядом с кроватью на тумбочке часы, дверь в номер Оли приоткрылась. Сама девушка не спала, она грустно, почти со слезами на глазах смотрела, как со стороны гор на Пицунду наползает вечер. Отдыхающие уже ушли с пляжа, и неподалеку то тут, то там загорались огоньки кафешек и ресторанчиков. Сергей Евгеньевич потоптался на пороге, потом подошел к дочери и заглянул ей в лицо.
- Ну, что за грусть? – он взъерошил ее волосы и щелкнул по носу. – Ты так и собираешься дуться на меня весь оставшийся отдых?
- По-моему, это ты сам никуда меня не отпускаешь. А если человека никуда не отпускают, то он сидит дома. Вот я и сижу, - убийственно подвела итог девушка.
Сергей Евгеньевич вытер выступивший на одутловатом лице пот и мало подходящим к его облику жестом фокусника вытащил из кармана брюк сложенный вчетверо листок бумаги. Развернул его, разгладив на колене, и протянул дочери. Оля не торопилась. Она подозрительно оглядела листок:
- Что это?
- Чтобы тебе не было скучно, мы пойдем в местный ресторан. А какой именно, выбирать тебе. Я попросил Владимира распечатать из Интернета перечень ресторанчиков Пицунды. Выбирай, какой нравится.
Вау, на Земле есть некое подобие справедливости! Слегка подрагивающими от волнения пальцами Оля медленно, стараясь не выдать своего нетерпения, взял лист бумаги и быстро пробежала его глазами. Да-да-да (как пелось в недавней рекламе Пепси по случаю чемпионата мира по футболу 2006…) Да-да-да, «Абхазский дворик» тут есть! Оля прочитала перечень еще раз. «Пицунда», «Золотое руно», «Бзыбь»… и снова и снова она возвращалась к этой простой надписи – «Абхазский дворик».
- Ну, что скажешь? – аккуратно поинтересовался отец, глядя, как лицо девушки приобретает мягкое выражение.
Оля кинула лист на стол и небрежно ответила:
- «Абхазский дворик».
- Можно, я поинтересуюсь, почему?
- Можно. Мне нравится название. Это единственный параметр, по которому можно выбирать, потому что в принципе все остальное сходится.
Сергей Евгеньевич обрадовался:
- Твоя правда. Через полчаса будь готова.
Оля кивнула головой. Внутри у нее все клокотало и вибрировало от радости, но она старалась не подавать виду. Сергей Евгеньевич еще нерешительно топтался у двери, поглядывая на дочь.
- Значит, мир?
Оля обняла его:
- Мир, папочка, - и чмокнула его в щеку, немного заросшую к вечеру полуседой щетиной. Он облегченно вздохнул и вышел. Оля, дождавшись, когда хлопнет дверь отцовского номера, дала волю чувствам и подскочила на месте, издавая боевой клич команчей. Она идет ТУДА!
III
Стол, обычный деревянный стол под открытым небом. Вокруг маленькие плетеные из тростника домики со столами посреди – апацхи, все заняты уже давно. Оля сидела напротив отца за большим столом. Слева от нее, сидя на другом краю скамьи, Владимир тихо поедал аджарский хачапур. Перед девушкой и Сергеем Евгеньевичем стояли пара тарелок шашлыка, салат из помидоров и огурцов, два хачапура-«лодочка», тарелка фасоли, бутылка абхазского вина «Лыхны» и три пол-литровых пластиковых бутылочки гудаутского лимонада «Груша». Сергей Евгеньевич непременно хотел пить этот лимонад. Долгие годы он мечтал вновь ощутить вкус именно этого дюшеса.
Оля рассеянно ковыряла салат вилкой и слушала краем уха сбивчивую речь отца. Он, уже раскрасневшийся, но еще трезвый, рассказывал о своей бурной абхазской юности, попойках и гуляниях с русскими девушками, приехавшими развеяться из душных городов. Если верить отцу, «развеивали» они девушек неплохо…
Оля заскучала. Она была слегка разочарована тем, что музыка играет слишком тихо, а на танцполе скачут какие-то дети, причем в большом количестве. Но не в ее правилах было унывать. Она поймала руку отца и посмотрела на его наручные часы – свои она сняла в номере за ненадобностью. Без пяти десять… Странное что-то творится здесь со временем. Оно совершенно произвольно то растягивается, то вдруг сжимается пружиной. В любом случае, часы кажутся здесь совершенно излишней вещью, потому что опоздать куда-то в Абхазии просто нереально, время колеблется на плюс-минус двадцать минут…
Девушка задумалась над этим странным фактом, который уже успела заметить, несмотря на то, что не прожила здесь и суток. Вот-вот, еще не истекли даже сутки, а кажется, будто ты находишься в этом месте уже много-много, и все тебе вроде знакомо, а вроде и не очень, и все плывет, как под действием странной, неизвестной никому таинственной магии.
И - как и полагается в магии – вдруг откуда ни возьмись в рубке появился ди-джей. Он поприветствовал присутствующих и начал вечер песней-«хитом прошлого лета» «Черные глаза». Оля насмешливо скривилась, но по большому счету ей было уже все равно. Выпитое вино бродило по венам вместо крови, хотелось танцевать, сливаясь с музыкой. Она встала из-за стола и, покачивая бедрами, прошла к танцполу, по которому струились цветные огни. Она вышла на середину и стала танцевать. Самозабвенно, никого не дожидаясь и ни в ком не нуждаясь, со всей уверенностью в своей красоте. Она даже прикрыла на время глаза.
И тут она почувствовала… Изменение температуры. Если бы тут был установлен градусник, его столбик тут же пополз бы вверх. Не открывая глаз и двигаясь в такт мелодии, она ощущала слабые токи электричества, пробегающие по ее рукам и спине. Источник такого тока мог быть только один. Чей-то взгляд. И она могла с уверенностью сказать, что это не взгляд уроженца Москвы, Питера или Нижневартовска. Только местные молодые мужчины могут источать такие волны, что даже воздух, казалось, начинает потрескивать. Интересно, кто это?
Она решилась посмотреть и увидела, как в черных, словно из звучащей еще песни, глазах, обращенных к ней, колыхнулись огни светомузыки. Обладателем этих глаз был молодой темноволосый парень в черных, достаточно мешковатых брюках и красной футболке с цифрой «6» на груди слева. Где-то она его видела. Стоп, а это не один из троих парней у пирса? Кажется, да… Оля сразу оценила, как он двигается. Ей не надо было спрашивать, где он родился, все в его облике говорило: южанин. Кошачья грация, с которой он танцевал, двигал узкими бедрами, поднимал длинные руки, завораживала.
Они обменялись улыбками, и сердце Оли сжалось как-то радостно и грустно одновременно. Она опустила глаза и на миг перестала слышать музыку…
Заиграли «Восточные сказки», и девушка, пытаясь скинуть с себя очарование предыдущего танца, огляделась по сторонам. Одной песни оказалось достаточно, чтобы весь более или менее взрослый народ покинул свои столики и включился в танец. Рядом с Олей образовался круг танцующих местных парней. Все они подпевали и на словах «восточная любовь» пытались поймать Олин взгляд. Она улыбалась и тоже пела, и все ее существо пело и горело от необъяснимого фейерверка, искрящегося внутри. Притягательность того, что сейчас происходило на танцполе, нельзя было объяснить доводами разума. В этих танцах, белозубых улыбках, горящих глазах было что-то первобытное, жаркое, остро чувственное. Духота волнами накрывала круглую расцвеченную бликами площадку и дрожала от непрерывного движения. А в воздухе пахло… даже смешно… пахло одеколоном. И пахло только от абхазов – другие не выбирают таких ароматов, а курортники на отдыхе вообще забывают про парфюм. И этот сладковато-дурманящий, даже немного раздражающий запах кружил голову так же сильно, как энергия танца, как мелькание смуглых лиц.
Еще пару песен Оля наслаждалась смелым вниманием абхазских парней. Ей было приятно чувствовать их рядом с собою, перемигиваться, улыбаться, петь вместе. Но от такого бешеного темпа она устала. Росинки пота выступили на лбу и, она чувствовала, на груди под легкой кофточкой. Она решила передохнуть и сошла с танцпола. Чтобы чуточку проветриться, она сходила к столику, за которым сидел Сергей Евгеньевич и Владимир, под уже расслабленными их взглядами осушила бокал с «Грушей» и вернулась поближе к танцующим, за столик, сделанный из круглого спила реликтовой сосны.
Играл медляк, первый медляк в «Абхазском дворике». А Оля, хоть и уставшая, танцевала бы медленные танцы, даже находясь при смерти, – такая уж женская натура… Она только сделала какое-то неопределенное движение, которое словно сказало всем, кто мог на нее смотреть: «Да, я хочу танцевать…», как к ней тут же подошел молодой человек и протянул руку, предлагая танец. Курчавый, смуглый, с темными блестящими глазами. Оля привычно положила свою прохладную ладонь в его, сухую и горячую. Парень вывел ее на середину танцпола и взял за талию, мягко и крепко одновременно. Он сам уже качался в такт песне, и Оле не составило труда поймать ритм своего партнера, хотя он был ей не совсем удобен, и она временами чувствовала слабый дискомфорт.
И вдруг она с неудовольствием поняла причину этого ощущения – ей не хватало электричества, пропущенного через нее ТЕМ взглядом. Оля, закусив губу, быстро осмотрелась по сторонам и чуть не вскрикнула от обиды – он, тот парень в красной футболке, что двигался как большая грациозная кошка, танцевал с какой-то… Хм, в общем, танцевал с другой. Черт! Ну конечно, глупо было надеяться, что он пригласит ее … Но ведь он ТАК на нее смотрел. А может, это его обычный взгляд, когда он смотрит на девушку? Что-то типа наследственного дара, передающегося по мужской линии? Оля погрустнела и склонилась к самому плечу партнера, который в это время подпевал песне из колонки:
- …Стройный силуэт я вижу издали,
Ветер треплет волосы твои.
Все хочу делить с тобою поровну,
Как мне дальше жить – теперь мне все равно,
Я тебя нашел, на свою беду…
- да уж, точно, на свою беду, - успел вставить свой комментарий парень, крепко прижимая Ольгу к себе.
- Звезды и Луна поют мне песни
Вновь про мою судьбу и про мою любовь,
Жизнь благодарю за то, что я тебя…
- Это я подпеваю, ты не подумай, - вставил снова партнер. Оля засмеялась:
- Да я понимаю. Долгая что-то песня…
- Шесть с половиной минут, самая долгая песня, - нежно продолжал шептать ей на ушко парень. – А тебе уже надоело?
- Нет, что ты, - мило ответила Оля и замолчала. Ей стало грустно, и мелодия только усугубляла это положение. И тут… опять закоротило, и знакомая электромагнитная волна захлестнула девушку с ног до головы. Она встрепенулась. Партнер по танцу принял эту перемену на свой счет и стал что-то бормотать еще нежнее, но Оля его не слушала. Она смотрела на ту пару, которая пять секунд назад вызывала у нее только раздражение, и ее затапливала радость. Молодой человек в красной футболке не смотрел больше на свою партнершу, он смотрел на нее, Олю. И КАК! Словно обнимал, ласкал и раздевал одновременно… Жар так и струился по невидимому проводнику, протянутому от его зрачков к ее. Оля сделала слабую попытку улыбнуться, и он наградил ее за это улыбкой такой силы, что у бедной девушки подкосились ноги, и она сильнее сжала плечи своего партнера.
- Ты вся дрожишь… - полуутвердительно прошептал тот. Эта фраза неожиданно помогла Оле взять себя в руки и отвести глаза, пытаясь сбросить наваждение. Она решила отвлечься на разговор:
- Я приехала только сегодня, но уже полюбила это место!
Парень кивнул головой.
- А вообще я люблю эту страну, люблю этот город, люблю этих людей… и люблю этих парней!
- Вау, - засмеялся парень, - мне еще ни одна девушка не признавалась в любви за полпесни. Надо будет всем нашим рассказать…
Теперь уже засмеялась Оля. Перекидываясь незначащими фразами, они дотанцевали мелодию до конца и поблагодарили друг друга. Оля еще раз огляделась вокруг и снова расстроилась: того, кого она искала, не было вообще. Неужели он смылся? Или ушел с той девчонкой, с которой танцевал, заниматься кустотерапией?! Оля мысленно со смаком произнесла это слово, такое забавное и пошлое одновременно. Она попыталась отбросить грустные мысли и стала зажигать с какими-то незнакомыми ей пока – а она была уверена, что к концу отдыха по именам будет помнить почти всех – парнями. Ее умение двигаться явно было оценено по достоинству, но сейчас уже танец так не трогал девушку. Она решила, что устала, и вновь присела за круглый столик, а потом и вовсе ушла к отцу.
Заказала кофе. Пока готовили кофе, смотрела на посетителей ресторанчика, на официантов. Сергей Евгеньевич изредка что-то говорил. Было видно, что он не вполне трезв, но соображает достаточно хорошо. Водителя не было.
- А где Владимир? – спросила Оля. Отец ответил быстро и правдиво – будь чуть потрезвее, придумал бы лучше, что соврать:
- Я его послал смотреть, как ты танцуешь.
Оля предполагала это, поэтому даже не стала закатывать скандал, просто кивнула головой. Она уже достаточно поняла, что вырваться из золотой клетки ей удастся очень дорогой ценой. И пока она не интересовалась ею, но скоро… Цену придется узнать.
До стола долетали звуки завываний «Зеленоглазого такси», и девушка усмехнулась – странный выбор для курорта и для лета 2006 года.
Она хмуро приняла из рук официантки кофе и, пока та убирала со стола пустые тарелки, коснулась губами терпкого горячего напитка с густой желтоватой пеной, сделала маленький глоточек. Напиток с божественным ароматом оказался божественным и на вкус. Настроение Оли сразу как-то само собой немного улучшилось.
- Извините, как вас зовут? – обратилась она к официантке, немолодой полноватой женщине с темными волосами.
- Инга.
- Спасибо вам, Инга, за все… а кофе у вас просто отличный.
Да уж, страшно подумать, сколько стоила бы такая чашечка кофе в Москве, где и сто пятьдесят, и за двести могут без зазрения совести продать редкостную бурду… Оля сделала глоток, чувствуя, как приятная тяжесть разливается по телу. Да, она устала. День был долгий и, казалось, полный переживаний, и Оле захотелось спать. Она прищурилась и посмотрела на танцпол. Это была точка, откуда на весь «Абхазский дворик» распространялась энергия. Нет, она просто не сможет уйти отсюда раньше, чем кончится дискотека! И пусть этот человек-кошка ушел, ну его на фиг! И Оля вновь, с открывшимся вторым дыханием, устремилась в круг движущихся тел.
Спустя сорок минут ее мысли были окончательно далеки от того ушедшего парня. Оля танцевала как заводная, на пределе сил. Только во время «абхазского зажигательного танца», лезгинки (хотя ее нельзя назвать только абхазским танцем, но это была именно она) девушка сошла с площадки. Это было красиво и очень азартно, но Оля не умела танцевать лезгинку, и поэтому стояла с другими такими же салагами вокруг танцпола и хлопала в такт музыке. Хлопала и жадно смотрела, пытаясь запомнить каждое движение диковинного заводного танца. Мужчина и женщина двигались по-разному, и Оля смутно припоминала смысл этих движений. Кажется, что-то связано с лебедями… Озеро, черный лебедь нападает на белую лебедь, а та от него спасается, пританцовывая… Да уж, смутные познания, ничего не скажешь…
От этой музыки даже сердце билось сильнее, а кровь закипала. Оле так хотелось бы самой попробовать испытать волшебство этого танца, пронизанного кавказским темпераментом и чувственностью. Но она не умела так двигаться, и это было обидно. Оставалось смотреть и тихо завидовать танцующим. Один из парней танцевал особенно эффектно. Его босые ноги мелькали над полом, крепкое коренастое тело поворачивалось в такт, руки разлетались в стороны и начинали хлопать, отбивая бешеный ритм. Его партнерша, официантка из этого же ресторанчика, лихо отплясывала и улыбалась застенчиво и заразительно. Лезгинщик то теснил ее к краю, то вновь давал немного свободы, отойдя назад. Вот он упал на одно колено, и девушка принялась, пританцовывая и плавно двигая руками, обходить его кругом. Он подскочил и вновь погнался за нею в танце. Оля улыбалась. Это было невероятно красиво! Местные парни, стоящие вокруг, страстно отбивали ладонями такт, присвистывали и выкрикивали что-то, и все это очень напоминала какой-то языческий танец. Так это было прекрасно и первобытно. Музыка повторяла свои фразы по нескольку раз и, казалось, будет бесконечно терзать людей. Но вон она стала затихать – не закончилась, а просто затихла, ведь у кавказских мелодий нет конца, - и танцоры сошли с площадки и переговаривались, пытаясь отдышаться. Оля видела, как их утомил этот танец на пределе возможностей.
Сама она успела отдохнуть и вновь включилась в веселье простых смертных, как она назвала всех тех, что не танцевал лезгинку. Под Верку Сердючку и ее «Гоп-гоп-гоп» кто-то подхватил Олю под руку и принялся кружить. Она хохотала. Поменяли руки и – опять кружение. Русско-украинская песня была более понятна Оле, чем кавказские мотивы, но менее притягательна. Забавно, но видимо родная музыка с рождения бродит в крови человека. Под родную музыку умеют танцевать все с самого начала, кто-то лучше, кто-то хуже. А под чужую музыку надо танцевать, все время думая, что сделать дальше. И только редкий человек может воспринять любую музыку как свою родную и просто отдаться ей. Оля к таким не относилась – поэтому и простояла все лезгинку. Но под Сердючку ее славянские ноги так и пустились в пляс. Абхазы отступили.
И вот ровно в полночь закончилась последняя песня. Ди-джей попрощался со всеми до завтра, и Оля, бредя рядом с отцом и Владимиром к машине, в толпе местных ребят попыталась разглядеть тех, с кем танцевала. Собственно, их имен она не знала, но хотела скоро исправить это. Махнула рукой одному, другому. Но искала только одного. А его не было…
У дверей номера, ища в кармане ключ, Оля нащупала там како-то клочок бумаги. Она открыла номер. Интересно, как этот клочок попал в карман ее джинсов? Неужели кто-то изловчился засунуть? Оля покраснела и поспешно развернула лист. Немного корявым почерком там было написано всего несколько слов: «Ты и правда танцуешь так же хорошо, как и ныряешь. Повторим завтра?»
Оля улыбнулась и села на кровать. Ей мысленно представился этот невероятный электрический взгляд.
IV
Утром ее разбудило солнце и песня, доносящаяся через открытую балконную дверь с пляжа или откуда-то неподалеку. Это был Рики Мартин, «Drop it on me». Еще прежде, чем открыть глаза Оля почувствовала, что улыбается. Это было так непривычно, что она тут же села на кровати и спустила ноги на пол, а потом, подпевая «mueveto duro» латинскому певцу, умылась и заправила постель. И решила выйти на балкон, где все еще сушился ее купальник и полотенце.
Всего полдесятого, в Москве это рано, подумала она, особенно в каникулы. А здесь пляж уже гудел сотнями голосов, музыка неслась из ресторана «Пицунда», внизу, у корпуса сновали люди со всякими надувными матрасами и кругами всевозможных ядовитых цветов. Сидеть в номере было бы немыслимо. Перевесившись через балкон, Оля заглянула в соседний номер.
- Пап, - позвала она. Сергей Евгеньевич, до этого с увлечением разгадывавший сканворд, поднялся и вышел на свой балкон. Его тучный живот внушительно колыхался впереди него.
- Ну доброе утро, соня, - проговорил он.
- Соня? Ничего себе, - шутливо поджала губы Оля. – Я вообще никогда не просыпалась так рано!
- Зато ты не купалась на море в полвосьмого…
- Утра? – не поверила своим ушам девушка. – Бррр, как рано! Нет уж, я не сумасшедшая…
- Ох зря… Ну да ладно. Какие планы? Купаться? Завтракать?
Честно говоря, есть не хотелось совсем. Решив чуть попозже попить кофе, они с отцом отправились на пляж. Солнце уже припекало нешуточно. Проходя мимо чуда советской художественной мысли, скульптурной композиции «Ныряльщики, дельфины и компания», Оля встретила нескольких местных парней, которые, кажется, танцевали вчера в «Абхазском дворике». Впрочем, она не была в этом абсолютно уверена, потому что плохо запомнила вчерашние лица, до тех пор, пока они не сказали ей «привет» и не кивнули.
Местных было видно за версту. Ходили они почти всегда группами. И они были единственными, кто не сходил с ума и не раздевался при виде моря. Оля с трудом понимала, как, живя на такой жаре, они могут носить темную одежду, длинные брюки или джинсы. Кроме этого, в их поведении не было суетности, так присущей курортникам. Нет, они вели себя с уверенностью людей, которые точно знают, что своего не упустят. И неброская притягательная грация, которой так щедро наградила их кавказская природа, сквозила в каждом их движении.
До обеда девушка провалялась на пляже, то выходя погреться на солнышке, то вновь спасаясь от пекла в тени зонтика, одного из тех, которыми утыкан весь пляж объединенного курорта. Заплыв в кристально чистой воде – и снова сушиться и греться, читать захваченный из Москвы роман. После обеда Сергей Евгеньевич ушел отдыхать в номер, наказав Владимиру – так предполагала Оля, видевшая, как отец что-то говорил вполголоса водителю – присматривать за дочерью. Оставшись с Владимиром, Оля поудобнее устроилась на пластиковом белом топчане, на который она накинула полосатое махровое полотенце, и закрыла глаза. Она не столько собралась спать, сколько хотела усыпить бдительность Владимира, а при лучшем раскладе не только его бдительность, но и его самого.
И это ей удалось. Минут через двадцать сморенный теплым дыханием дня водитель прикрыл глаза, а еще через пару минут его грудь стала вздыматься размеренно и спокойно.
Оля осторожно села на топчане. Она и сама успела почувствовать, как убаюкивает равномерный шум пляжа и моря, но пропускать такой момент не собиралась, ведь ей выпал редкий шанс повеселиться без надзора всевидящего ока Саурона. Железный Володимир сладко посапывал, причмокивая по сне губами. Оля тихо цокнула языком и поднялась. Пару раз обернувшись, чтобы проверить, спит ли он, она направилась поближе к пирсу, где уже собирались местные.
Эти молодые абхазы, судя по всему, поздние пташки, думала она. Утром кроме тех нескольких парней она не встретила больше никого, и только сейчас, ближе к трем, они подтянулись на пляж все.
- Кого я вижу! Оля-ля! – вдруг донеслось откуда-то справа. И, радостно поворачиваясь на голос, Оля уже знала, кто это…
- Танюха!
Девушки бросились обниматься. Оля не могла поверить, что ее лучшая подруга Таня каким-то чудом оказалась здесь, в Пицунде. Но, глядя в ее черные, немного по-восточному разрезанные глаза в опушении длинных ресниц, понимала, что это явь.
- Как же ты сюда попала? – прижимая к себе Таньку, спросила Оля.
Таня пожала плечами, и ее соблазнительная грудь, которой Оля, высокая и худая, втайне немножко завидовала, качнулась. Вообще надо сказать, это был странный союз. Обычно среди женщин по двое дружат красавицы и дурнушки. А тут не-разлей-вода были две равно симпатичные девушки, правда, абсолютно разные. Длинноногая Оля, с ее длинными каштановыми волосами и светлыми зелеными глазами, и смуглая невысокая фигуристая Таня, с эффектной стрижкой темных волос и родинкой на щеке, вместе смотрелись очень ярко.
- Попала очень даже просто. На поезде, потом на машине. Мама и папа до сих пор свято уверены, что я в Архангельске, - Танька задорно подмигнула Оле. – Ты же знаешь, что инженерная мысль твоей подруги работает на ура…
- Ну ты даешь, - Оля восхищенно качала головой.
- Да ладно, проехали. Давай рассказывай, как тут развлекаешься. А то… Как говорилось в одном фильме, «я здесь всего пять минут, и мне уже жаль себя».
- Почему? – искренне удивилась Оля. Но, глядя на улыбающуюся Танькину физиономию, поняла, что последнее было шуткой.
- Так, короче, ты куда-то шла? Бери меня с собой.
- Всего лишь на пирс.
- А там тебя кто-то ждет… - прищурилась прозорливая Танюха. – А меня?
- Всех ждут, - засмеялась Оля. – Пошли. Только надо прыгать. Будешь?
Таня картинно вздохнула и взяла Олю за руку. Подпрыгивая и мотая сцепленными руками, они как школьницы поскакали к пирсу.
Там, как и вчера, развлекались местные помладше. Вчерашней троицы не было, и Оля немного приуныла, но поскорее отогнала от себя сожаление. Сожалеть о чем-то – вообще пустое занятие. А тут такая радость – Танюха приехала! Вот она стоит и никак не может решиться прыгнуть. Чего-то ждет. А Оля уже успела прыгнуть и по сваям взобраться наверх.
- Ну? Ты вообще будешь сегодня прыгать? Или ты погреться сюда вышла? – подтрунивала над ней Оля. Таня заливисто хохотала и мотала темной головой:
- Сейчас прыгну!
- Давай вместе на счет три! – предлагала Оля и считала: «Один… Два… Три!». И та, и другая оставались на пирсе, крепко сжимая холодный металл ограждения и безумно, как сдвинутые, смеясь.
- Ну, в чем прикол, Таааняяяя?
Таня снова мотала головой. Оле надоело стоять, потому что мокрое тело обдувал неприятный ветерок, и постепенно становилось холодно.
- Ох, ладно….. – тихо проговорила Оля и ринулась вниз. И совершенно неожиданно Таня последовала за ней.
За этим концертом наблюдали местные парни и весело переглядывались. Но девушки решили не повторять сцену и поплыли подальше. Оля только изредка оглядывалась на пирс, и Таня поинтересовалась:
- Кого ищешь?
- Одного парня. Он вчера сказал, что сегодня будет на пирсе, но не пришел…
- Оооо, ты уже успела кого-то подцепить… - потянула Танька насмешливо.
- Да они сами цепляются, только мимо пройди.
- Как звать?
Оля нырнула, а когда вынырнула, ответила:
- Не помню. Я вообще не уверена, что говорю об одном парне, а не о двух. Вчера я познакомилась в воде с тремя парнями и тут же забыла, как они выглядят и как их зовут. Ну, ведь в воде люди совсем иначе выглядят, - объяснила она сбивчиво. – Но один спросил, как я танцую. А потом на танцах мне один парень понравился. Ой, он так на меня смотрел… Ну и вот. А потом вечером мне… передали записку от того парня, который спрашивал. И я не помню, то ли тот, кто на меня смотрел, знакомился со мной в море, то ли это был не он…
- Мда, запутанная история, - произнесла Таня и шмыгнула носом. – А где тут можно нормально потанцевать?
- Вечером покажу.
- Ну вот и чудненько. Заодно и с ухажерами твоими разберемся…
V
Приезд Таньки был как нельзя более кстати. Во-первых, с нею было веселее и спокойнее. Все-таки на Таню Оля могла положиться больше, чем на кого бы то ни было, и она ее никогда не подставляла. А дружили девчонки с детства. И ни разные школы, ни мальчики, ни зависть других приятельниц не могли рассорить этих попугайчиков-неразлучников.
А во-вторых, если Сергей Евгеньевич и отпускал куда-то Олю, то чаще всего он отпускал ее с Таней. Родители подруг давно поняли, что девчонки считают себя сестрами, друг за друга ответственны и в беде не оставят. Соответственно, в ситуации, когда Оля стала бурно отвоевывать собственную свободу, такое положение дел было ей очень даже на руку. Тем более что поселилась подруга в том же корпусе, только на втором этаже.
И день, и вечер удался на славу. Несмотря на то, что тот парень-кошка так и не появился у пирса, Оля не очень-то расстроилась – Танька была с нею, а солнце светило высоко-высоко и палило горячо-горячо и просто не позволяло вешать нос!
Так как обедала Ольга с отцом в ресторане «Пицунда», что стоит тут же, неподалеку от пирса и первого корпуса, то уговорить его ужинать в «Абхазском дворике» не составило большой трудности, тем более что Сергей Евгеньевич всегда уступал, когда видел обращенные на него эти две пары просящих глаз. И как только стемнело, Таня и Оля подобрались поближе к танцполу.
Там снова дрыгались какие-то дети. Таня мельком глянула на наручные часики:
- А во сколько тут вчера началось нормальное действо?
- Часов в десять…
- Агась… Ну ладно, подождем…
К вящей радости девушек, ждать пришлось недолго. Минут через пять (как раз успело «простонать» «Зеленоглазое такси» - вечная любовь ди-джея), Таня обернулась ко входу в ресторанный дворик, и ее брови выразительно изогнулись:
- С каким понтом…
Оля проследила взгляд подруги. Забавно… И кто сказал, что пунктуальны только немцы? Абхазы, например, тоже. Ну, может, просто хорошо скоординированы. Как бы там ни было, но в одну минуту, будто по договоренности, на площадку перед низкими деревянными воротцами ресторанчика подкатили три автомобиля – кремовая «шестерка», бордовый «уазик-кабриолет» (так насмешливо назвала эту забавную тачку, помесь старинной иномарки и обычного УАЗа, Таня) и черная старая БМВ. Стекла машин были опущены, и из салонов вразнобой доносились заезженные мелодии. Оттуда вышли, эффектно хлопнув дверями, пицундские молодые люди. В ту же секунду, словно по мановению волшебной палочки, из-за угла седьмого корпуса, обращенного к морю, показалась еще группка абхазских парней. Они подошли к тем, что прибыл на машинах. Началось массовое пожимание рук и поцелуи – принятые среди местных нежные приветствия.
Таня и Оля переглянулись и заулыбались – эта сценка их умилила.
Закончив приветствия, абхазы толпой устремились во «дворик». Пройдя мимо танцпола, они постепенно растворились в подступающей с моря темноте. Кто-то из них присел на зеленый стол для пинг-понга, стоящий вреде бы и рядом с танцплощадкой, но уже в некотором отдалении, достаточном, чтобы свет не освещал происходящего там. Кто-то направился к бару. Оля узнала во вновь прибывших Лезгинщика, парня, которому вчера «призналась в любви за полпесни», еще некоторых из тех, кто вчера танцевал. Ее сердце подпрыгнуло в груди, когда за спинами парней мелькнула знакомая красная футболка. Он здесь. Она непроизвольно сжала пальцы, которыми держала Танину ладонь.
- Что? Увидела его, да? – глаза Тани приобрели плутовское выражение. – Ну покажи хоть этого принца… на кривой козе.
Оля нахмурилась, и Таня поправила себя:
- На белой… кривой козе…
- Пойдем танцевать, - вместо ответа потянула Таню подруга. Они вышли на середину танцпола, малолетние обитатели которого сейчас едва доходили девушкам до пояса. Ди-джей, благодарный, что появились первые энтузиастки, сделал погромче хит Шакиры «Hips don’t lie». Его бы, конечно, чуть убыстрить, но в принципе сойдет и так.
Парни материализовались моментально и подхватили танец. Выползли и менее решительные, чем Оля и Таня, курортницы. Но подруги уже успели почувствовать себя исключительными здесь, от этого и пошла их поразительная раскованность.
- Как вас зовут? – прокричал один абхаз, танцующий с Таней. Оля уже успела отметить про себя его хитрые глаза.
- Таня!
- Оля!
- А меня Хасик!
- Очень приятно, - подытожила Таня с улыбкой. Хасик ей нравился. А впрочем, ей нравились все. Равно как и Оле. И, наверное, поначалу всем молодым девушкам, отдыхающим в Пицунде.
Танцы летели один за другим, быстрые сменялись медленными, «Чистые пруды» прокрутились уже дважды. Оля и Таня отплясывали без устали. На медленных перемигивались через узкие горячие плечи партнеров по танцу, на быстрых успевали обменяться едкими или веселыми комментариями. Они заметили у стропил, сделанных из бамбука, молодого человека, который ходил весь в черном и немного сутулился. Он не танцевал – и Оля припоминала, что вчера он был и тоже не танцевал - но своими выкриками и смешками подначивал танцующих друзей, а потом, когда они ему что-то отвечали, хохотал, словно оскаливаясь. Его нос с сильно выраженной горбинкой, выдававшей в нем не только абхазские корни, временами казался клювом какой-то хищной птицы. В руке парня был зажат кусок арбуза, и он периодически впивался крепкими белыми зубами в спелую мякоть. Во всем облике его было что-то невероятно прекрасное, но этот человек был тоже словно из породы кошачьих, такими мягкими и полными скрытой, тайной силы были его жесты.
- Почему ты не танцуешь? – спросила его Таня, когда он оказался поблизости. Он ласково окинул ее взглядом и легко пожал сутулыми плечами:
- Не могу. Нельзя, - и отошел. Девушки непонимающе переглянулись и стали танцевать дальше, как он снова возник за спиной Тани:
- У меня траур, - и когда Таня понимающе и сочувственно закивала головой, добавил, - Папа умер.
После этого он отошел снова, дав Тане время прокричать полученную информацию Оле. Потом в третий раз вернулся, чтобы узнать имена девушек, и удалился быстрее, чем те успели поинтересоваться его именем…
Сейчас рядом с ними танцевали двое молодых людей. Как ни странно, оба были в длинных шортах, а не брюках, из чего Оля сделала вывод, что они не местные (а может, исключения встречаются?). У более приземистого на шортах сзади расположился логотип «Puma», другой, повыше, запоминался надписью «Нальчик» на футболке через всю грудь.
- Девчонки, вы откуда? – перекричал музыку «Нальчик», подходя ближе.
- Из Москвы. Но родились в Сухуми! – это они теперь добавляли на всякий случай…
- А как вас зовут?
- Оля и Таня.
- А где вы учитесь?
Оля и Таня недоумевающее переглянулась, и Таня насмешливо спросила:
- Это допрос? Паспортные данные диктовать?
Молодые люди немного сбавили напор и с полминуты танцевали молча, но потом прикапывание продолжилось:
- А чё вы так танцуете? Как на дискотеке восьмидесятых…
Девчонки потеряли на мгновение дар речи. Такого хамства, причем немотивированного, они никак не ожидали.
- Не нравится? А что тогда с нами танцуешь? – сказала Оля, оскорбленная в лучших чувствах, и они с Таней просочились сквозь танцующих людей на другую сторону танцпола.
- Придурки какие-то! – проговорила Таня на ухо подруге и по-доброму посоветовала:
- Забей!
Мда, вот так никогда не знаешь, когда быть готовой к нападению. Получается, что всегда? Оля вздохнула и еще раз покосилась на Пуму и Нальчика. Нет, они определенно не местные, не похожи не по виду, не по характеру. И, успокоившись, она продолжила отжигать. Двух красивых девушек нельзя было бы даже представить одинокими на дискотеке в «Абхазском дворике». К ним тут же присоединились несколько местных, в том числе и тот, с кем Оля вчера танцевала и признавалась «в любви» под самую длинную песню, под «Звезды и луна». Он тоже спросил у девушек, как их зовут. Имея уже неприятный опыт общения с Пумой и Нальчиком, девушки переглянулись.
- Вася! – ответила Таня.
- Коля! – засмеялась Оля.
- А я Люба, очень приятно, - нашелся парень и продолжил танцевать молча. Остальные местные, что слышали этот короткий разговор, только посмеивались.
Время летело быстро, и у Оли, взглянувшей на часы Тани, снова мелькнула мысль о странности течения времени в Абхазии.
- А сейчас последняя композиция сегодняшнего вечера, «Кто тебя создал такую». Персонал «Абхазского дворика» желает вам всего хорошего и ждет вас завтра…
Зазвучали первые ноты мелодии. Таню уже увел танцевать какой-то незнакомый Оле невысокий парень с кудрявыми волосами, каштановыми, но казавшимися совсем черными сейчас, ночью. Он был в футболке и закатанных чуть ниже колен джинсах и сиял какой-то игривой многозначительной улыбкой. Оля заметила это вдруг обострившимся зрением и как в замедленной съемке, и только спустя миг поняла, что с нею что-то происходит. Она ответила «нет» на предложение потанцевать кого-то, на кого она даже не взглянула, потому что знала, что этому точно надо сказать «нет», потому что…
- Можно пригласить вас на танец? - раздалось у нее за плечом, и она медленно, мучительно медленно повернула голову и кивнула прежде, чем отдала себе в этом отчет. И только положив обе руки на плечи под красной тканью футболки и позволив своему телу двигаться в такт движений партнера, она наконец запоздало и как-то отрешенно поняла, что танцует с ним. С НИМ!
- В солнечный зной, с ранней зарей, я с тобою,
Зимней порой, в стуже любой лишь с тобою,
Пусть идти дорогой мне крутою –
Радость и боль, только с тобой, лишь с тобою…
Лишенная электричества его взгляда, она чувствовала энергию, волнами идущую от его тела. Он немного нагнулся вперед, видимо, привыкнув, что выше большинства девушек, но Оля сама была высокой, и ей пришлось немного прогнуться в спине. Заметив это, он улыбнулся скользящей улыбкой и выпрямился, одновременно перехватив ее правую руку со своего плеча и сжав в ладони. Они немного отстранились друг от друга и встретились взглядами. Оля тут же опустила глаза, чтобы скрыть смущение, так некстати охватившее ее. Она физически ощущала его рядом с собой, его дыхание, запах этого неистребимого одеколона и легкие, примешивающиеся к нему нотки табака. Чувствовала, как гибка его узкая длинная спина, и какой он весь длинный, тонкий и гибкий, словно тростник. И сама себе она начинала казаться неуклюжей, но, стоило ей взглянуть в его необыкновенные глаза, во влажном мраке которых то и дело вспыхивали искры, как уверенность возрождалась в ней снова. Он что-то спрашивал, она отвечала. И только одна фраза озарила ее затуманенный странными ощущениями разум:
- Можно, я повторю? Ты танцуешь так же хорошо, как и прыгаешь с пирса. А возможно и лучше.
Да, это он. Он оставил ей вчера записку. Как же он вложил ее в карман ее джинсов?.. Это его она ждала сегодня днем. Он не пришел. Ну и ладно, это можно опустить.
Песня закончилась слишком быстро! Ну почему так быстро?!
Он отпустил ее, сжав на прощание руку. Она слегка улыбнулась и повернулась к нему спиной, не чтобы поскорее расстаться, а просто страстно желая почувствовать на своих плечах тот чувственный ток, который источал этот молодой человек. И ее обдало жаром. Да, этот взгляд имел немыслимую силу! Но он все слабел и слабел… Оля обернулась. Видение исчезло, растворившись в родственном ему мраке южной ночи…
- О боже, а ведь я даже не знаю, как его зовут! – Оля страдальчески закатила глаза под потолок. Она сокрушенно, счастливая и несчастная одновременно, сидела на кровати в Танькином номере. Сама Таня порхала по комнате, переодеваясь.
- Да ладно, еще спросишь! – утешала она Олю. На ее лице блуждала такая знакомая Оле идиотически-радостная улыбка.
- Рома… Роман… - мечтательно твердила подруга. – Последний медляк я танцевала с ним, заметила его? Ну ведь славный, да? Интересно, сколько ему лет… Эххх…
- Все, я устала, - вдруг подскочила Оля. – Такого морального напряжения я не выдержу. Я его, блин, ждала у пирса, он не пришел, а тут опять… действует на нервы…
- Так называешь, да? Ну-ну, - усмехнулась Таня и, сев на кровать, обняла Олю:
- Ну их всех, правда? Мы с тобой на море! Ура!
- Ура! – кивнула головой Оля. Чмокнула Танюшку в щеку и поднялась:
- Ладно, пока спать, пополнять моральные, так сказать, и физические ресурсы… а мне еще идти Владимиру сообщать, что я дошла от твоего до своего номера и меня никто по дороге в кустах не изнасиловал…
- Вперед и с песней. А потом в кусты… Ой, то есть в постель, - засмеялась Таня, провожая подругу до двери. – Оговорка по Фрейду.
VI
Да, уж что-что, а кофе в этих краях варят просто потрясный. И ресторан «Пицунда» не является исключением. Как завораживает это зрелище – медленно поднимающаяся желтоватая пенка над кипящим крепким напитком в медной турке, которую водит по раскаленному песку девушка в баре… Перед завтраком Оля специально задержалась у стойки на пару секунд, чтобы не пропустить это. Потом, увидев, как кофе разливают в маленькие чашечки, она прошла к столику под синей скатертью, за которым уже увлеченно беседовали Сергей Евгеньевич и Танюшка. Железный Володимир медленно и сосредоточенно поедал за соседним столиком свою яичницу.
Когда дочь, наконец, села, Сергей Евгеньевич обвел глазами двух этих девушек.
- Надо же, как сильно вы выросли. А я и не заметил…
- Хорошо, что мы еще не постарели, - пробормотала с легкой улыбкой дочь. Таня весело фыркнула.
- И чует мое сердце, надо было поехать с вами в Европу. Там хоть нравы построже…
- На что ты намекаешь? – нахмурилась Оля. Таня, предчувствуя какой-то серьезный разговор, стала увлеченно ковырять вилкой в крупно нарезанном салате.
- Я, конечно, не хочу омрачать вам отдых, - продолжал Сергей Евгеньевич, - но считаю своим долгом еще раз предупредить вас, чтобы вы были поаккуратнее. Вы молодые девушки и еще мало знаете о жизни… Вам кружат голову танцульки… Вас притягивают эти парни…
Оля хотела прервать его, но отец сделал властный жест, приказывая ей помолчать. Оля, поджав губы, нехотя повиновалась.
- Так вот. Они вас привлекают. Вы думаете, я не понимаю этого? Да все я прекрасно понимаю. Но я хочу, чтобы и вы понимали. Им нужно одно и то же. Всем без исключения. Развлечься и забыть, поматросить и бросить.
Олю передернуло от того, каким тоном отец это говорит – холодным и безжалостным. Девушка медленно закипала. Таня сидела, уставившись в тарелку и только изредка поднимая глаза, мгновенно постреливала по сторонам.
- Я бы не говорил вам всего этого, гуляйте на здоровье, если бы я сам не знал, насколько это правда. Если бы сам в молодости я в Сухуми не поступал с несмышлеными девчонками так же. И приятели мои поступали так же. Ведь девушки на Кавказе, я имею ввиду местных, недоступны. Они только с мужьями… ну, вы понимаете. А природа требует свое. А тут такие девочки-конфеточки, приехавшие отдохнуть. И конечно, горячие парни кидают на них всю силу. И получают все, чего хотят. А потом две недели – фью, нет их. И гуд бай.
- Пап, хватит. Мы все прекрасно знаем, - холодно прервала отца Оля. – Мы не собираемся прыгать к ним в постель. Мы просто танцуем вечером на дискотеке. Это что, запрещено?
- Дурочка ты, и не понимаешь, что прыгать в постель вовсе необязательно. Любой более-менее подходящий момент – и все. В мое время парень приглашал девушку на какое-нибудь Лебединое озеро, они долго ехали в горы, где никого нет. А потом выходили на поляну. «Где озеро и лебеди?» «Нет их, озеро высохло, лебеди улетели… А теперь раздевайся…» Или вообще насиловали в кустах…
- Ну хватит, - хлопнула ладонью Оля. Ее глаза метали молнии, она готова была взорваться. – Мы не едем на Лебединое озеро, не волнуйся. И в кусты нас не тащат. У нас свои головы на плечах, и мы сами решим, с кем спать.
- Нет не решите, - повысил голос Сергей Евгеньевич. – В голову стукнет – потом век не расхлебаешь кашу. Знаю я вашу породу. Женщины.
- Ты сейчас называешь нас шлюхами, что ли? Не пойму что-то…
- Да не шлюхи, - Сергей Евгеньевич тоже рассердился. – Просто думайте, что вы делаете и с кем. А ты Оля, вообще не наделай глупостей. Между прочим, позволь тебе напомнить, есть еще Слава. И у него отпуск скоро. Он может приехать.
Сразу после этих слов Оля резко встала и рванула за собой Таню. Не проронив ни звука, девушки по залу ресторана ушли к морю. Сергей Евгеньевич достал платок и вытер красный вспотевший лоб.
На берегу, надвинув на глаза солнечные очки, Оля раздраженно говорила:
- Нет, ну с чего он вообще это начал?!
- Да уж… - Таня тактично решила не продолжать, хотя и ее тоже напряг этот разговор. Вроде бы они с Олей не сделали ничего, что могло бы повлечь за собой подобный разбор полетов. А так получался разбор будущих полетов, как бы заранее. Несколько странно… Да еще это упоминание про Славу…
- Ой, ладно… Ну его, - Оля резко втянула носом воздух и еще резче выдохнула.
- Медитация? – улыбнулась Танька.
- Ага. Пойдем на пляж, там чего-нибудь заодно и перекусить купим. А то завтрак накрылся медным тазом…
VII
После полудня на пляже остаются только обугленные головешки и те, кто горит желанием стать ими. Подруги к таким людям не относятся. Поэтому они вернулась в Танин номер и стали гадать, что им делать. К счастью, Таня вовремя сообразила, что слышала еще вчера, как на пляже всех желающих приглашали на конные прогулки. Девчонки тут же обе загорелись этой идеей и мигом сбегали все узнать. А потом, уже владея информацией, постучались в номер Сергея Евгеньевича.
С отцом Ольга уже помирилась, но после утреннего неприятного разговора между ними еще чувствовалась неловкость. Поэтому она предоставила вести беседу Тане.
- Сергей Евгеньевич, тут возникла такая идея… - Таня лукаво склонила голову вбок. Сергей Евгеньевич, лежащий на кровати с вечным кроссвордом, сдвинул очки для дальнозоркости на нос и посмотрел на девушку поверх них:
- Слушаю, Танюш.
- Мы с Олей хотим покататься на лошадях. Отпустите нас на пару часиков?
- Что за лошади? – напрягся он.
- От озера Инкит водят конные экскурсии в какую-то пещеру. Мы узнавали, и нам сказали, что надо прямо туда подъехать и там договориться.
Сергей Евгеньевич, кряхтя, встал с постели и, выйдя на балкон, крикнул:
- Владимир!
Через десять минут Железный Володимир, получив подробные инструкции от Сергея Евгеньевича относительно конных прогулок, ждал девушек внизу, у машины, чтобы вместе с ними поехать на Инкит.
Они очень быстро нашли тех, что занимается конными прогулками. Вообще у озера Инкин жили несколько семей, которые занимались этим, своего рода конкуренты. Но выбирать не пришлось, просто остановились на первых попавшихся.
Два местных парня, один в ковбойской шляпе, другой с солнечными очками в руках, сидели за деревянным столом под высоким эвкалиптом, рядом к низкой ограде были привязаны пять оседланных коней. Владимир вышел из автомобиля первым, договорился обо всем и позвал девчонок. Парни аккуратно стрельнули глазами по ним и полувопросительно оглядели Владимира, словно прикидывая, кем он приходится этим симпатичным барышням. Оля и Таня весело переглянулись, Оля прошептала: «Горбатая гора», показывая глазами на ковбойскую шляпу. Таня игриво поправила свою прикольную шапочку, прикрывающую короткую стрижку. Настроение стремительно поднималось, приключение обещало быть… обещало быть.
На самом деле девушки не очень успели оглядеть этих парней, сначала их больше занимали лошади. Владимир, например, уже ловко взобрался на коня и теперь так же безразлично, как и всегда, оглядывал окрестности. Но вот и Оля с Таней оказались в седлах, и все девичье внимание потихоньку переключалось на проводников. Славный парень в шляпе остался на месте, а сопровождал их только второй. Впрочем, у того, симпатичного ковбоя, на темной загорелой руке предостерегающе поблескивало обручальное кольцо, так что… Без шансов.
Прежде чем девушки успели хорошенько разглядеть своего проводника, тот нацепил солнечные очки, легко взлетел в седло и пришпорил коня. Тот потрусил вперед, и за ним следом послушно двинулись остальные лошади.
Первым делом проводник, конечно, выведал, кем девушкам приходится Владимир. Выяснив, что тот не претендует ни на одну из них, парень заулыбался и спросил имена.
- Оля.
- Таня.
- Ливан, - представился он. Оля вспомнила, что именно в эти дни Израиль бомбит Ливан, и фраза вырвалась у нее прежде, чем она успела подумать:
- Хорошо, что не Бейрут… - и тут же прикусила язык. Таня насмешливо покачала головой, метнув взгляд на Ливана. А тот заинтересовался:
- Что-что-что?
- Да ладно, так… - попыталась неуклюже увильнуть Оля, но он не отстал. Пришлось со смущением пояснить и тут же попросить прощения. Но он не обиделся.
Таня, явно заинтересовавшаяся Ливаном больше, чем Оля, между тем уже донимала его просьбой снять солнечные очки, чтобы видеть его глаза.
- Да злые они, злые, - отшучивался он, и уже обе девушки наперебой пытались его уломать:
- Да нет же, мы знаем, что у тебя глаза очень добрые.
Ливан хохотал и пришпоривал коня. Конь ускорял бег, за ним следом начинали бежать кони подруг, и те, больно подскакивая в седлах, умоляли проводника притормозить.
Путь шел через странные, но красивые места. Противоположный от моря берег озера Инкит местами был похож на степь. Спекшаяся глина дороги пылила под копытами лошадей. Древние места! Ведь когда давным-давно Инкит еще был гаванью Черного моря, античного Понтоса Эвксиноса, а на его берегах лежал Питиунт, порт знаменитой Колхиды, здесь стояли корабли самого Александра Македонского. А задолго до этого, в ярком сне греческих мифов в этой, теперь уже спокойной воде Инкита отражались борта легендарного «Арго», принесшего за золотым руном с островов Средиземноморья смелого Ясона. И Медея под этим небом влюбилась на беду в отважного капитана…
Путь свернул налево, и кони вышли на некое подобие заливного луга. Здесь Олин конь немного поотстал, а остальные ушли метров на пятьдесят вперед, и девушка больше не могла участвовать в игривом разговоре Тани с Ливаном. Что ж, так, наверное, даже лучше. Третьим лишним она быть не очень хотела, а Ливан, кажется, уже успел сделать выбор не в ее, Олину, пользу. Зато теперь есть время все обдумать.
А причин для раздумий было много. Особенно сильно Олю печалили и волновали воспоминания о вчерашнем вечере и этом странном человеке из семейства кошачьих, чью футболку видела за версту и чьего имени она не знала. Но что такое – имя, когда таких глаз больше не было ни у кого на свете? При этой мысли по телу девушки пробежала едва уловимая сладкая дрожь. На самом деле, не желая себе в этом признаваться, Оля думала о нем больше, чем это было позволительно. И чем больше думала, тем больше хотелось думать еще, вспоминать и восстанавливать в памяти все до мелочей, до запаха, до фразы песни, под которую они танцевали. Даже сейчас, под знойным солнцем, ее ладони, сжимавшие поводья, холодели от этого. А память услужливо подсовывала подробности: его руку на ее талии, его скользящую улыбку, неожиданную нежность его смуглой кожи. Как жаль, что у них – и вообще, что значит это «у них»? – нет будущего. На курортный роман девушка Ольга из Москвы не была согласна… Но вот в чем вся загвоздка – Оля больше не узнавала в себе эту девушку Ольгу из Москвы. Эта особа была ей далека и почти чужда… а вместо нее стремительно рождалась какая-то другая Оля… И от смутного предчувствия чего-то грядущего сердце вдруг замирало страшно и томительно. И ныло только от одного – осознания того, что сейчас день, а не вечер, и еще слишком долго, невыносимо долго ждать, когда на городок наползут нежные густые сумерки. Ведь он появлялся только с приходом темноты и от этого казался ей ночным призраком, красивым и неуловимым. Эти немного сутулые плечи, гибкая спина, мягко покачивающаяся походка – все в нем было соткано из тьмы, мягкой, опутывающей и немного опасной. Еще бы черный бархатный плащ, и она поверила бы, что это темный ангел. Впрочем, кажется, она уже была близка к этому. Этот странный парень даже на расстоянии уже возымел над нею, глупой девчонкой, власть, природу которой умом она объяснить не могла…
Но в конце концов, что за ерунда? Оля встряхнула головой и пришпорила коня. Тот убыстрил шаг. Они все еще шли по заливному лугу, и вода из-под копыт долетала до ног девушки. Приятная влага холодила тело, нагретое жарой. В девушке проснулся цинизм – так ли уж все таинственно и непостижимо? Простой парень из Пицунды. Да, южанин. Но у них же обольщение в крови! Они с пеленок знают, как заставить любую потерять голову. А что потом – известное дело… Но лгать самой себе Оля не хотела. Нет, это не ее мысли. Это голос ее отца и его увещеваний. Ей же, постепенно превращающейся в настоящую женщину, все чаще хотелась слушать не папеньку, а собственное сердце.
А папенька, кстати, вообще хорош! Такое задвинуть на завтраке! Обида забурлила так внезапно, что даже кончики пальцев закололо, будто в поводьях были спрятаны иголочки. Может быть, ощущение было так велико потому, что где-то в глубине души, где-то очень глубоко Оля понимала, что отец может оказаться прав. Но от этого становилось лишь хуже. И, кстати, что это за новости? Слава едет сюда? Бред. На кой черт он тут нужен?
Слава был папиным молодым советником на фирме, который мечтал войти с Сергеем Евгеньевичем в долю. Да, одаренный юрист, у него этого отнять никто не может, но… От воспоминания о Вячеславе у Оли свело челюсть. А может, она просто так крепко стиснула зубы?
Да, юрист, молодец… И Сергей Евгеньевич уже несколько раз намекал ей, что она неплохо бы смотрелась рядом со Славой на приемах и корпоративных вечеринках… А может, и рассмотрела бы его кандидатуру на роль мужа. Вроде бы и дочь будет пристроена, и бизнес надежно скреплен и поддержан. Обычно Оля только мило отшучивалась, каждый раз внутренне крестясь, чтобы уберечься от подобной перспективки. Но это сообщение о его приезде… Неужели отец и правда решил дать своим абсурдным планам ход? Не верится что-то, это все-таки папа, а не Дарт Вейдер. Хочется надеяться…
Брызги воды из-под копыт вновь вывели девушку из раздумий. Остальные всадники уже преодолели водную преграду, Оле оставалось метров десять.
- Олечка, мы тебя ждем! – проговорил Ливан громко.
- Уже Олечка? – немного натянуто улыбнулась Оля, пребывающая еще во власти неприятных мыслей. Она подъехала к Тане.
- Оля-ля, ты чего такая смурная? – спросила подруга, поглядывая одним глазом на Ливана. Оля только покачала головой и тронула ногами крутые бока лошади. Та пошла быстрее.
За мелким ручьем начинался луг, заросший густой сочной травой. Копыта лошадей глубоко увязали в мягкой плодородной земле. Теперь Ливан подтрунивал над Таней и ее шапочкой:
- А у тебя волосы под шапкой есть? Или ты лысая?
- Есть-есть, ора , не волнуйся! – хохотала черноглазая девушка. – А ты почему очки не снял?
- Потому что потому, заканчивается на «у».
- Очень содержательный ответ, - заключила Таня и выразительно цокнула. Вдруг Ливан наконец снял очки, Таня зааплодировала и стала говорить ему про его добрые глаза. Оля незаметно, из-под ресниц тоже разглядывала проводника. Лет двадцать или больше, хотя опять же – у мужчин с Кавказа возраст практически неопределим. Черные, достаточно пышные жесткие на вид волосы, на высокий лоб падает аккуратная челочка, как мило! Хитрющие глаза с такими скачущими бесенятами в глубине, что девушка только головой покачала. Чуть скошенные скулы, очень широкий, расплывшийся нос с горбинкой ровно посередине. Улыбчивые, тоже с хитрецой, губы с приподнятыми уголками. Интересный парень, а главное, не очень-то похожий на абхазов – слишком сильно выраженные кавказские черты, такие есть только у горцев. Абхазские лица более сбалансированные и более европейские, это уж точно.
- Ливан, ты абхаз? – спросила Оля, наконец не выдержав.
- Не похож? – задал встречный вопрос парень. «Да, ты не абхаз, ты еврей…»
- Неа.
- Я мингрел.
Оля изумленно уставилась на него. После войны выходцу из Грузии жить в Абхазии – рискованно!
- И как же ты тут?
- Фамилия моя позволяет здесь жить нормально.
Оля кивнула головой и еще раз окинула взглядом такую неабхазскую внешность Ливана, нежно и завлекающее воркующего с Таней. Она решила оставить голубков наедине и мимо коня Ливана постаралась проехать вперед.
- Осторожно, может укусить, - Ливан хитро улыбнулся. – Меня вот он, - парень показал на своего коня, - укусил.
- За что? – удивилась Оля.
- За самое интересное место, - ответил незамедлительно этот плут. Таня закатила глаза. Оля только вздохнула:
- Да не за какое место, а почему?
- Не понравилось ему, как я его подковал, - пожал плечами Ливан.
Оля все-таки уехала вперед и даже перекинулась парой слов с Железным Володимиром.
Вскоре дорога пошла круче и уже. Деревья с густой листвой обступили нетвердую тропку со всех столон. Ливан проехал вперед на правах проводника и теперь шутливо предупреждал об опасности. Кони, впрочем, очень осторожно ступали между корней деревьев и продвигались вперед достаточно уверенно.
На небольшой полянке всадники спешились и, привязав коней к дереву, побрели к обещанной пещере. Рядом журчала вода.
- Жалко, что кое-кто, - Ливан многозначительно посмотрел на Олю, - не взял с собой фонарик. А так там очень темно. Но пойти можно попробовать.
Первым внутрь направился Владимир, за ним Оля, Ливан и Таня. Но как только они встали гуськом и стали продвигаться внутрь, Ливан запротестовал:
- Нет, давай лучше ты впереди меня.
Таня заулыбалась:
- Это почему это?
- Потому что кончается на «у». Я не люблю, когда ко мне сзади пристраиваются.
Пещера оказалась им недоступна. Слишком низкий свод, слишком мокрые стены, слишком много мокрой скользкой серо-голубой глины под ногами. Оля умудрилась запачкать белую футболку с крупными красными цветами и розовую кепочку, а Таня – балетки, в которых танцевала каждый вечер.
Потерпев неудачу в качестве спелеологов, они вышли на белый свет. Оля стала замывать кепку в ручье, текущем прямо у входа в пещеру, Ливан успел сфоткать ее за этим занятием, стоящей пятой точкой кверху. Потом у него сломались солнечные очки, который он все время крутил в руках, и Таня отдала ему на время свои. Хотя, кажется, это он их забрал сам… но она не особо протестовала. Это было что-то типа затянувшейся игры.
Недалеко от пещеры прямо с дерева свисала тарзанка. Оля без лишних слов забралась на нее, Ливан стал ее раскачивать. Итогом этих действий стала масса удовольствия и поцарапанная об острый корень нога девушки. После этого они на лошадях отправились в обратный путь.
Вот Ливан соскочил с коня и направился к какой-то скале, скрытой за деревьями. Там журчал родник. Парень вернулся с пластиковым стаканчиком, сделанным из нижней части бутылки из-под «Аква-Минерале» и стал поить подруг и Владимира. Оле вода показалась очень вкусной, с легким привкусом талого снега. Когда Ливан собрался напоить Таню, но она заупрямилась.
- Я не хочу пить, лучше попшикай на меня. Набери в рот воды и пшикни.
Ливан поступил проще – он резким движением окатил упрямицу водой. Та опешила от неожиданности, потом, смеясь, стала угрожать страшной местью. Ливан только посмеивался, говоря, что не родился еще тот, кто сможет ему отомстить… Таня сняла с головы шапочку, чтобы стряхнуть с нее воду, и субтропический лес огласил торжествующий вопль их проводника:
- Она не лысая!
Оля и Таня согнулись пополам от хохота.
Кони забирались вверх по крутой глинистой тропинке.
- А как зовут твоего коня, Ливан? – спросила Оля, едущая следом за проводником.
- Шеннон, - прозвучал незамедлительный ответ.
- Шеннон? А почему? В честь города?
- В честь фильма.
Дорога обратно промелькнула незаметно. Оля и Таня ехали рядом и равно держали напор Ливана. Тот пытался обольстить Таню, но и на Олю приходилась доля его внимания. Он кормил девушек дикой ежевикой, сорванной с кустов, причем Олю - прямо с рук. Шутил, нагло строил глазки.
Наконец, когда они уже ехали по заливному лугу, Таня назначила ему что-то типа свидания – встречу вечером этого же дня на танцполе «Абхазского дворика» в десять.
- Приду, если мама купит футболку.
Оля и Таня умиленно переглянулись. Оля наклонилась к подруге и шепотом спросила:
- Сколько ему лет?
- Он сказал, что двадцать шесть. Но я очччень в этом сомневаюсь, - ответила Таня.
- Ливан, - громко позвала Оля. – А кто тот красивый парень, что был с тобой, когда мы приехали?
- В шляпе? – уточнил проводник, и его глаза опять лукаво заблестели. – Брат, Рома. А что, он тебе понравился?
- Он женат, да?
- Да. И у него есть ребенок, пару недель назад родился.
Оля покачала головой:
- Да уж, и чем он только думал! Так рано жениться! Сколько ему лет?
- Двадцать один. Он меня на пять дней младше.
- Он же тебе брат. У вас разница пять дней?
- Он двоюродный, - пояснил Ливан, еще не понимая, что тайна его возраста уже раскрыта путем косвенных вопросов.
Когда конная прогулка осталась позади, когда кони вновь стояли у ограды, крепко привязанные к ней, девушки попрощались с Ливаном, напоминая про «Абхазский дворик». Потом они сели в машину. Оля опустила стекло и смотрела, как загадочно и игриво улыбается ей и Тане Ливан. Вдруг он вспомнил:
- А очки? – и направился к машине, намереваясь отдать Танины солнечные очки. Но Оля улыбнулась и проговорила:
- А слабо отдать их вечером, во «дворике»?
- Ладно, - усмехнулся в ответ хитрец и вновь водрузил очки на свои черные волосы надо лбом.
Машина уже выруливала на дорогу. Ливан и Рома-ковбой помахали девушкам рукой. Таня в последний раз оглянулась и склонила голову на плечо Оли:
- Как думаешь, он придет вечером?
- Уверена.
VIII
В десять, в пол-одиннадцатого и даже без двадцати двенадцать Ливана на танцполе не было. Таня пребывала в ужасном настроении и все время оглядывала танцующих ищущим взглядом. Оля не расстроилась – ее внимание все без остатка было занято ИМ.
Этот медленный танец был за вечер третьим, который она танцевала с этим парнем. Сегодня на нем вместо красной футболки была черная, и он вообще был неразличим в ночи. Да, все они, эти танцующие местные – ночные призраки. Днем они совсем иные, хотя от этого вряд ли менее притягательные…
Оля положила руки на ставшие уже знакомыми чуть сутулые плечи. Она просто плавно качалась, ведомая своим партнером, и думала только о том, чтобы эти мгновения как можно дольше не кончались. Ее не волновало, где Таня, не волновало, смотрит ли на них Железный Володимир. Если бы сейчас произошло землетрясение, девушка и то бы не заметила. Она была влюблена. Именно влюблена, причем так сильно, как, кажется, еще ни разу в жизни.
Большинство лет, которые она прожила на этом свете, она потратила на книги и учебу, хотя ее никто не принуждал к этому. Просто так ей хотелось. Мальчики всегда были где-то далеко, у подруг, у той же Тани, но к ней они не имели никакого отношения. И вот теперь, когда и восемнадцатилетие не за горами, она вдруг впервые почувствовала, как земля уплывает из-под ног от одного только взгляда этого человека. А ведь она даже не пила ничего.
Она не задумывалась, что чувствует к ней этот парень. Вряд ли что-то кроме симпатии. Но его глаза так сияли, когда смотрели на нее… В них было столько нежности и затаенной грусти, что сердце просто переворачивалось внутри Олиной груди. Нет, ни на кого он не смотрел ТАКИМИ глазами.
Она вдруг вспомнила, что до сих пор не знает, как его зовут. Он-то называл ее по имени, а вот она… Нет, так нельзя. Пусть это очень неловко, но надо узнать его имя. Сейчас.
Она потянулась губами к его уху и тихо проговорила:
- Прости, мне так стыдно, но я, к сожалению, не помню – как тебя зовут? Мы знакомились у пирса, и вас было много… - стала она тут же оправдываться. По губам парня проскользнула уже знакомая ей улыбка:
- У меня очень простое и легко запоминающееся имя. Давид. Да-вид.
Оле стало жарко от стыда, щеки горели, и она прошептала как можно мягче и ласковей:
- Давид. Ты ведь не обижаешься на меня, правда? Прости…
- Прощаю, - нежно ответил он и посмотрел прямо в глаза. Они были так близки, что Оля даже увидела себя, отраженную в его черных бархатных зрачках. Музыка играла где-то далеко, они двигались в танце по инерции, но в голове осталась только мягко накатывающаяся пустота. Его глаза словно пульсировали, и Оля чувствовала эту пульсацию уже внутри себя. Что-то такое прочное в этот миг связывало их, что становилось страшно. Оля задрожала, и его крепкие тонкие руки сильнее обвили ее талию.
Танец окончился. Эта была последняя музыкальная композиция вечера, наступила полночь. Владимир ждал девушек у машины, чтобы отвезти домой в первый корпус, но Оля не спешила. Они с Давидом медленно брели к выходу и молчали. Наконец он нарушил тишину и тихо проговорил:
- Погуляем ночью по набережной?
Оля опешила. Разум цинично заметил: «Ну вот и дождалась приглашения заняться кустотерапией. Быстро, однако!», а ответило, как водится, сердце, причем прежде, чем она успела что-то сообразить:
- Через час у входа в первый корпус.
Давид кивнул и, выйдя рядом с нею из двора ресторанчика, отошел от фонарей и растаял в темноте.
IX
- Олька, подумай еще разок, а? - предостерегающе взывала к разуму подруги Таня. Они сидели в ее номере, и Оля только что рассказала о том, что через сорок минут идет гулять с местным парнем, которого знает два дня и в которого, тем не менее, уже влюблена как кошка.
- А впрочем, я тебе не нянечка, - неожиданно переменила мнение Таня. – Если ты чего-то хочешь, ты это сделаешь, я тебя знаю. Так что перечить тебе нет никакого смысла.
- Сколько времени?
- Двадцать минут первого. Может не надо? – последний раз умоляюще подняла брови Таня. Но Оля радостно смотрела на нее, даже не слыша увещеваний подруги. Ее глаза лихорадочно блестели, и Таня слишком хорошо знала этот блеск. Перечить и правда не стоит. Если Ольке захотелось этого… Таня боялась даже подумать дальше. Ну конечно, этот Давид потянет ее в кусты… Фигурально в кусты, но фактически… В принципе, Таня не имела ничего против курортных романов, но это только в принципе. А здесь речь идет о ее единственной настоящей подруге. И это могло бы напоминать курортный роман, но в свете ужасов, рассказанных за завтраком Сергеем Евгеньевичем… Что, если этот парень будет не один? О Господи…
- Ладно, - нарочито бодро продолжила она, - а ты придумала, как отвертишься от Владимира? Ведь тебе самое позднее в час ночи надо зайти к нему в номер и сказать, что ты пошла спать. Иначе он поднимет на уши Сергея Евгеньевича, а тот – всех остальных в этом городе.
- Ладно тебе, - махнула рукой Оля. – Просто зайду к нему и скажу, что пошла спать. А потом топ-топ-топ и уйду гулять.
Таня только качала головой. Она всегда считала себя более сумасбродной, чем Олька. Оля вообще раньше была спокойной и все делала разумно, иногда от этого становилось почти тошно. И вот теперь именно спокойная уравновешенная Оля будет неизвестно с кем гулять под луной, а Тане остается только сидеть в номере и дрожать от волнения за подругу, давно уже ставшую сестрой. Какой бред!
Оля поднялась на седьмой этаж и постучала в номер 702. Открыл Владимир в пижаме. Видно было, что Оля его разбудила. Что ж, оно и к лучшему. Человек, которого разбудили, чтобы что-нибудь сообщить, уже через три минуты после этого засыпает тем же мертвецким сном.
- Владимир, я пришла от Тани. Собираюсь спать.
- Хорошо, Ольга Сергеевна. Спокойной ночи, - кивнул головой Владимир и зевнул. Он выглянул в коридор, посмотрел, как Оля открыла свой 703 номер, вошла, закрылась на ключ, и только после этого тоже закрыл свою дверь.
А Оля развела бурную деятельность. Перво-наперво, она закрыла балконную дверь и задернула шторы, потому что из соседних номеров (а она как раз жила между отцом и Владимиром) можно очень даже просто заглянуть на этот балкон и в эту комнату. Выбрала кофточку, перерыв перед этим весь шкаф, затем туфли. Влезла в лучшие джинсы: все-таки юбка ночью – это более рискованно… Расчесала волосы и хотела оставить их распущенными, но потом все же забрала в высокий хвост на затылке. И решила не краситься. Во-первых, ночь, ничего не видно, а во-вторых… Да ну, не хочется, вот и все. Вдела в уши серьги и села на краешек кровати, пытаясь выровнять дыхание – она запыхалась словно после забега на пять километров.
Сердце стучало так сильно, что, казалось, все-таки выскочит из груди. В тишине комнаты были слышны только два звука – стук сердца взволнованной девушки и тиканье секундной стрелки будильника. Оля посмотрела на него. Без пяти час. Сердце немедленно спикировало вниз и недовольно зашевелилось в пятках. Пора.
И сразу перед глазами вспыхнул его огненный взгляд…
Оля тихо повернула ключ в замочной скважине, вышла в коридор и так же тихо заперла дверь снаружи. Потом потушила в холле свет и по сумраку пробралась до конца коридора. Сбежала вниз по лестнице и заскочила к Тане. Та смотрела на подругу обеспокоено. Девушка еще не разделась, но уже смыла косметику, остававшуюся после похода на танцы. Ласково поцеловав Олю, Таня молча протянула Оле блестящий квадратик, упаковку из фольги, и Оля вспыхнула, когда поняла, что это.
- На всякий пожарный, - пробормотала Таня. Оля кивнула, и, сунув упаковку в карман джинсов, выскользнула за дверь.
В холле первого этажа уже потушили свет, но дверь корпуса оставалась открытой. Девушка вышла на улицу и поежилась, хотя ночь была теплая. Темно и тихо. Только от ресторана «Пицунда» несется мелодия «Красивая любовь»:
Красивая любовь, красивые слова обещаний,
Север и восток,
Оказалось, мы в любовь играли.
Красивая любовь, но ее не перепишешь cначала,
Cевер и восток,
Мы с тобой далеки, как снег и пламя…
Оля огляделась. Цикады завели в соснах свою бесконечную песнь. И никого.
И вдруг… Привычный уже жар от его взгляда прокатился по телу. Давид шагнул из темноты прямо к ней. Он был, как и час назад, одет в черные брюки и черную футболку, и был сам соткан из ночи.
- Привет, - тихо проговорил он и взял ее руку. Он немного потянул ее к морю, к набережной, и она пошла за ним. Ее волнение улеглось почти сразу. Странно, этот человек мог действовать на нее как ток, взрывать ее всю, а мог успокаивать и приносить умиротворение.
Они пошли мимо корпусов, и Давид легко и непринужденно вовлек ее в беседу. Ее рука свободно покоилась в его руке, и ничего предосудительного он делать даже не пытался. Они просто шли и разговаривали. Сначала он рассказал Оле о корпусах и перечислил их названия. Оля сразу запомнила: «Апсны», «Бзыбь», «Золотое руно», «Колхида», «Амра», «Амзра» и «Маяк». Он рассказывал мифы об этих местах, истории, которых знал множество. Она смеялась и грустила – таким изумительным Давид был рассказчиком. Он так удивительно плел канву истории, что Оля следила за этим почти как ребенок, раскрыв рот.
Давид очаровывал ее, но уже по-другому. Это было уже не то чувственное влечение, которое она испытывала к нему на танцполе. Просто танец сам по себе настраивает на первобытно-чувственное восприятие друг друга, и Давид это подсознательно ощущал. Отсюда такое наэлектризованное пространство, такой магнетический взгляд, такой жар мимолетных прикосновений. А здесь, просто разговаривая на берегу моря, можно было дать волю своему уму и остроумию, забавлять и спорить. Не будь Оля влюблена, она, наверное, подумала бы: «А он неглуп. Отнюдь». Но она влюбилась по уши, поэтому внутри у нее все просто пело от тихого восторга.
Она не заметила, как уже рассказывала о Москве, и он заинтересованно слушал. Она узнала, что он никогда не был в этом городе, и теперь хотела в своем рассказе передать свою любовь к Москве точно так же, как Давид выражал любовь к Абхазии, просто и очень честно. Рассказывала о семье, о Тане, об учебе.
- А как же… молодые люди? Любовь? - чуть помедлив, спросил он, и его глаза зажглись в темноте угольями, когда он посмотрел на Олю.
Она лишь пожала плечами. Ну что ему говорить? Что она никогда серьезно не влюблялась до этих дней? Что все до него казались ей глупыми и пустыми марионетками, слугами правил, чужих мнений и желаний?
- По-моему, вы, абхазские парни, знаете о любви больше нас… - ответила она с легкой горечью.
Он моментально уловил и эту горечь, и легкое восхищение абхазскими парнями, все эмоциональные нюансы сказанной фразы и улыбнулся этой своей скользящей улыбкой, мягкой до безумия:
- Это вам, девочкам из России, только кажется. Думаете, мы не знаем, как вы на нас смотрите? – Давид кинул взгляд на море, шумящее в непроглядной тьме южной ночи. Его голос исполнился жесткости. – Мы для вас такие красивые, такие притягательные, да? Жгучие брюнеты, южане с зашкаливающим темпераментом. Ну, чуть порочные, но ведь запретный плод сладок… Экзотика… Ведь так?
Он в упор посмотрел на нее. От тягучего жара его взгляда осталась только теплая прямота. Покровы колдовства на миг слетели. Это был прямой взгляд, которому невозможно было лгать. Оля потупилась.
- Вот видишь. Ты это признаешь. Но вы, все те же девочки из России, не знаете, каково нам на самом деле. Ну пройдет лето, вы вернетесь туда, в жизнь, в которой живете, а мы… А мы останемся без вас. А также без света и горячей воды, - мрачно пошутил он. – И что нам с нашего темперамента, черных глаз и волос? Одни проблемы. Ваши отцы и братья смотрят на нас как на… хм, ну ладно, ты понимаешь… А мы так же влюбляемся в девушек, приехавших на пару недель. Они уезжают и редко, поверь, очень редко возвращаются…
Оля с удивлением смотрела на Давида. Она ожидала чего угодно – приставаний, игривых разговоров, невероятного притяжения, как во время танцев. Но точно не этого разговора, не этой исповеди. Казалось, и сам Давид немного обескуражен.
- Прости, меня что-то занесло, - смутился он. – Не знаю, с чего я так заговорил. Обычно на эту тему я помалкиваю.
- Ага, значит, есть и «обычно»? – улыбнувшись, спросила Оля.
- Ну, я же не каменный. Если девушка согласна прогуляться, то почему нет? – поднял на нее глаза Давид. – И я иду с нею под этим небом и разговариваю. Это бывает интересно.
Они сели на скамеечку, и Оля запрокинула голову. На черном небе холодно мерцали миллионы звезд, маленьких, больших, совсем крошечных. Млечный путь был неровной полосой, распыленной белой краской из баллончика. Мир был велик, а человек ощущал себя лишь песчинкой, наподобие тех, что струятся сквозь пальцы на пляже. Хотелось упасть прямо на землю и до утра так и смотреть, медленно растворяясь, в это недосягаемое, непередаваемо прекрасное звездное небо, которого нет больше нигде в мире, наверное.
- Боже, какие звезды, - вздохнула Оля. В ее голосе послышалась такая нега, такое томление, что Давид чуть не подскочил от неожиданности. Он посмотрел на девушку. Ее лицо было легко освещено тусклым светом фонаря, и в этом освещении она казалась богиней, такой близкой и такое далекой, такой же, как эти звезды. Длинные тени от ресниц пролегли по щекам, кожа светилась, глаза блестели влажно и так невинно – неужели одна из тех древнегреческих богинь, что жили некогда на Олимпе? Ведь люди добрались до вершины Олимпа, и богини спустились в мир людей. Так не эта ли одна из них, такая невыносимо прекрасная девушка, что сидит рядом с ним? И им овладело никогда до сегодняшнего вечера не испытываемое чувство благоговения перед чем-то высшим. Он хотел взять ее за руку, тонкую, еще белую и почти не тронутую загаром, но почему-то смутился. А Оля, запрокинув голову и глядя в небо, и не подозревала, что производит такое впечатление. Она просто смотрела в небо и думала, что никогда уж больше над Москвой люди не увидят звезд.
Обратно они возвращались молчаливые. Их руки снова нашли друг друга. Так и шли Оля и Давид, взявшись за руки, с ощущением того, что в их руках невидимая чаша, величайшая в мире, и которую надо донести, не расплескав ее таинственного содержимого. И вместе им было так хорошо – простому парню из Пицунды и девушке из Москвы. Так спокойно и…
Оля ждала чего-то. Она не хотела прямо сейчас расставаться с Давидом, пусть до следующего вечера, но сутки казались бы ей длиною в год.
- Пойдем на пирс, - предложил Давид. Она кивнула.
Пирс был не освещен, и Оля брела, одной рукой сжимая ладонь Давида, а другой то и дело касаясь обжигающе холодных железных перил. В лицо летели мокрые брызги ночного бриза.
На самом краю пирса они остановились. Отсюда открывался потрясающий вид на побережье: редкие огни корпусов, красные фонари в баре на пятнадцатом этаже корпуса «Бзыбь», освещенная набережная. В другую сторону на длинном мысу то тут, то там виднелись редкие огоньки селений и скопление огоньков побольше – поселок Мюссеры. У пирса покачивался на волнах пришвартованный прогулочный теплоход, и Оля разобрала его название, которого не разглядела прежде – «Vega I».
- Красиво… - задумчиво прошептала Оля.
- Ты красива.
Их обняла и накрыла бархатом южная ночь. Оля взглянула на Давида и не смогла отвести взгляд. Он приблизил к ней свое лицо, и перед девушкой все закружилось, будто они оказались на вертящейся карусели. Она только почувствовала его очень горячие руки у себя на спине. Они были так горячи, что почти прожигали тонкую кофточку. И глаза – они жгли еще сильнее. В них было столько страсти и силы, уже знакомой чувственной силы, что у Оли внутри все завибрировало от напряжения. Ноги стали ватными, и вся она словно растаяла. В этот же миг Давид склонил к ней свое лицо, и его губы прикоснулись к ее губам, сначала легко, а потом жарко и уверенно. Голова закружилась сильнее, и Оля хотела отпрянуть, но это было выше ее сил. Она закрыла глаза. Поцелуй увлекал ее, нес словно по волнам чего-то неизведанного и очень манящего, и не хотелось отрываться, не хотелось спугнуть этот чудный сон. Его губы словно мучили ее, источали такую сладость, словно это был источник, к которому она припала после бесконечно долгих терзаний от жажды, и она все пила и пила… И в этом кружении, в этом фейерверке она явственно ощущала только одно – его руки так уверенно, спокойно и надежно держат ее. Именно таким рукам она бы доверила себя всю…
Когда Давид на мгновение оторвался от ее губ, все ее существо запротестовало, и он с легкой улыбкой искусителя вновь коснулся ее губами. Но вот кто искуситель? Блаженство длилось вечно. Никогда еще при поцелуе Давид не испытывал такого. Это чтобы у него при поцелуе земля уходила из-под ног? Да ни за что! Теперь же он сам уже не знал, шумит ли это море, или это поднимается буря внутри него, и чье это сердце так громко стучит – Олино или его собственное?
- Что же ты творишь со мной? – нежно и тоскливо прошептал он, отпуская ее и отступая к перилам. Он видел, как лихорадочно горят ее глаза, как соблазнительно поблескивают влагой ее чуть припухшие от этого невероятного поцелуя губы. – Что же ты творишь? – горько и бесконечно трепетно повторил он и с жаром покрыл ее лицо легкими, как порхание бабочки, нежными касаниями. Потом крепко сжал ее руку и потянул обратно, к корпусу.
По пирсу они шли молча, все еще переживая ощущения, захватившие их минуту назад. Только у скульптуры с дельфинами Оля обвела все затуманенным взглядом и спросила:
- Мы куда?
Давид обнял ее за плечи и прошептал рядом с ухом:
- Я провожаю тебя домой и иду спать сам.
Оля улыбнулась и кивнула.
Дверь корпуса была закрыта, и пришлось немного поскрестись в дверь, чтобы разбудить администратора. При нем влюбленные не могли попрощаться так, как им хотелось. Давид легонько сжал Олину ладонь и выпустил ее. Сердце девушки тут же дернулось и заныло от одиночества, будто от него оторвали кусок. Подходя к лифту, Оля еще раз обернулась. Давид, грустно улыбаясь, безотрывно смотрел на нее сквозь стеклянную стену холла. Он поднял руку и махнул ей на прощание.
Девушка бесшумно открыла дверь номера и проскользнула внутрь. Не зажигая свет, она прошла на балкон и свесилась вниз, пытаясь что-то разглядеть. Да, он еще был там, и он ее увидел. Ей показалось, что он сверкнул своей улыбкой для нее, и руки похолодели от восторга.
X
- Ох, Олька, если бы ты не выглядела бы такой счастливой, я б тебя щас точно прибила бы, - покачала головой Таня. – А я-то волновалась за тебя! Даже заснула не раздеваясь.
Девушки сидели на пляже. Было десять часов утра, когда Таня нагрянула в номер Оли требовать рассказов о проведенной ночи – больше ее терпение не выдержало бы и минуты. Но Оля мужественно держалась до самого пляжа, мотивируя свои отказы тем, что иначе либо Владимир, либо Сергей Евгеньевич могут что-нибудь услышать. И только теперь, растянувшись под зонтиком, Оля, наконец, вполголоса рассказала в общих чертах события прошлого вечера.
Таня улыбалась. Смотреть на Олю было одно удовольствие – никогда, кажется, ее глаза не светились так ярко и счастливо. Девушка просто преобразилась.
- Ты сама на себя не похожа, - пытливо вглядывалась в ее черты Танька. – Не могло же такое произойти от одного поцелуя…
- Танька, не намекай, ничего не было, - смущенно бормотала Оля. – И вообще. Это смотря какой поцелуй.
- Эх, надо мне тоже с твоим Давидом поцеловаться – действует лучше, чем поход в косметический салон.
Но Оля насупилась, и Таня, хохоча, обняла ее за плечи. На самом деле Танька была очень рада, что подруга влюбилась. В конце концов, что может быть естественнее, чем роман на берегу теплого моря?
- Обара, купаться пошли!
Девушки наперегонки бросились вперед и как сумасшедшие залетели в воду. Они нырнули и проплыли несколько метров под водой, а потом сбавили темп и спокойно взяли курс на буек. Вода была просто замечательная – в меру прохладная и очень чистая, голубоватая, пахнущая солью и свежестью. На небе не просматривалось ни одного облачка. Даже на горах не было обычной дымки, контуры хребтов были так ясны, что создавалось странное ощущение. Будто кто-то взял небесное голубое полотно и серо-голубой грифель и четко очертил контуры гор по этому полотну. Потом немного заштриховал нижнюю часть картинки, а верхнюю оставил, как была.
Оля и Таня никогда еще не видели, чтобы горы были видны настолько ясно. Это зрелище так завораживало, что на минуту подруги даже перестали поддерживать разговор. Потом Таня очнулась:
- Мда, это что, природа так празднует начало твоей любви?
Оля перевернулась на спину и проговорила, глядя в небо прямо над собой:
- Ой, Танюх, не знаю, чем это все закончится…
- Дура, так это и хорошо, - усмехнулась Таня, тоже ложась на спину. – Вообще хочешь совет? Не думай о том, что будет потом и чем все закончится. Жизнь одна. Наслаждайся. Только о мерах предосторожности не забывай, вот и все.
После этой фразы Тане пришлось спешно набирать воздух, потому что рассерженная намеками подруги Оля всерьез вознамерилась ее утопить.
Когда девушки наплавались и повалялись вдоволь на пляже, солнце уже жарило как в Сахаре. Сергей Евгеньевич, разгадывавший кроссворд, ушел в номер отдыхать и оставил Владимира присматривать за подругами. Оля только закатила глаза, глядя, как Железный Володимир устроился поудобнее, чтобы следить за ними.
- Тань, пойдем кофе попьем, - предложила она. Владимир попытался было встать, но Оля предостерегающе подняла руку:
- Не надо, Владимир. Мы вон туда, недалеко. Вы нас отсюда тоже будете видеть.
Слава богу, отмазаться от Владимира удалось, и девушки, завернувшись в парео, направились через мощеную плиткой набережную в кафе неподалеку. Поскольку со всеми переживаниями они не успели позавтракать, то кофе плавно перетек в полноценный завтрак, причем в абхазском стиле: хачапур, люля-кебаб, гудаутская «Груша» и кофе.
За соседним столиком сидели компания местных парней, и Таня и Оля изредка посматривали на них. А вот парни смотрели явно чаще, чем это «изредка». Они просто мечтали пообщаться с девушками поближе. В этой компании Оля узнала Лезгинщика, Любу и еще нескольких парней с танцпола «Абхазского дворика». Впрочем, именно эти экземпляры особого доверия не внушали, поэтому подруги принялись поглощать пищу, не заигрывая с ними.
Давида Оля не видела с того самого момента, когда он растаял в темноте вчера ночью. Вроде бы прошло совсем немного времени, а она уже начала скучать по нему, по его немного виляющей походке, сутулым плечам, которые стали такими из-за вечной привычки местных прятать руки в карманы брюк. На набережной у первого корпуса местные ходили толпами, но не один не мог сравниться с ним, казалось девушке.
Если кто-то скажет, что Пицунда просыпается в десять, не верьте ему. По-настоящему она восстает ото сна только в три, когда те, «кому за …», идут на сиесту, как в Италии, а на пляж наконец выходят выспавшиеся молодые абхазы, которые полночи бродили вчера по барам и танцполам. К ним поближе тут же - незаметненько так - стягиваются молодые курортницы, и начинается самое классное время.
Оля и Таня поняли это сразу, поэтому ровно в три перебрались поближе к пирсу – центру этой пляжной жизни. Там уже собирался народ. Местные сигали в воду, и, надо сказать, делали они это не хуже дельфинов. Таня и Оля плавали неподалеку от пирса, в четыре глаза разглядывая происходящее там.
- Посмотри, какой парень. На Диму Билана похож. Да ты смотри! Правда?
Да, определенно, что-то общее было между ним и героем недавнего «»Евровидения». И даже очень много. Оля заинтересованно разглядывала черты лица парня в зеленой футболке, который стоял, перегнувшись через парапет пирса. С некоторых ракурсов сходство с певцом было почти полным.
- Рома, - вдруг тихо пробормотала Таня. – Смотри, вон он.
Да, в «Абхазском дворике» Оля успела оценить вкус Тани. Подруге очень нравился тот парень, с которым она позавчера танцевала, когда Оля впервые танцевала с Давидом. Рома – это тот кучерявый молодой человек в закатанных джинсах, что так многозначительно улыбался Тане. Сейчас на нем были те же, закатанные до колен, джинсы и футболка. Он прошел по пирсу, пожимая руки и по обычаю целуя всех встречных знакомых парней, и скрылся на «Vega I». Когда он появился, на нем были только черные длинные, как и у большинства местных ныряльщиков и пловцов, купальные трусы. Он прошелся по борту «Веги» и резко головой вниз словно упал в воду. «Такой стиль ныряния вижу впервые в жизни», - усмехнулась про себя Ольга. Потом Рома вынырнул и поплыл к пирсу, чтобы опять вылезти.
- Ну посмотри, какой он… - пробормотала Таня. – Черт, хоть бы на нас обратил внимание, что ли…
- Так пойдем сами обратим его внимание на себя. Давай вылезай из воды, пошли прыгать с пирса.
- Неа.
Пока они препирались, парень, похожий на Билана, разделся и прыгнул в воду. Уверенно проплыв под водой, он вдруг схватил Олю за правую лодыжку и дернул вниз. Схватив ртом воздуха, Оля с головой погрузилась в толщу воды. Вынырнув и отфыркиваясь, Оля сказала парню:
- Привет.
Таня тем временем тоже вынырнула. Ее не топил Билан, она ушла под воду быстрее, чем он успел это сделать. Теперь Билан плавал за ними и топил их, а девушки с громким хохотом и воплями пытались от него спастись. Впрочем, это было почти безнадежно – кто может сравниться в умении быстро плавать с тем, что с рождения плавает здесь? Только тот, что тоже с рождения здесь плавает.
Наконец, устав от гонок в воде, Оля попросила отдыха. Таня тоже запыхалась, и Билан отстал от них, отплыв к пирсу и забравшись на него. К этому моменту Танин Рома уже накупался – местные вообще крайне равнодушно относятся к морю – и вновь переоделся. Таня была слегка разочарована.
Оля тоже была разочарована тем, что Давид не появился. Поэтому подруги, созвучные в своих мыслях, вернулась к зонтику, под которым задремал их «страж» Володимир.
XI
Оля заметила, что дни в Пицунде она не ценит совсем. Ну что день? Солнце, море… А вечер – это танцы до упаду, это взгляды местных парней (ну и что, что они все немного пьяны?), это звезды величиной с горох, это темнота, в которой не видно ни зги. Это музыка, которая все время звучит в голове.
Сейчас, собираясь на танцы в «Абхазский дворик» и выбирая наряд позаметнее, Оля вся дрожала от волнения. Еще двадцать минут – и она увидит Давида. А кроме него и остальных абхазских красавцев. Еще полчаса - и она запыхается от быстрого танца и будет отдыхать в объятиях своего партнера по танцу медленному.
Таня и Оля поужинали вместе с Сергеем Евгеньевичем в «Пицунде» - он предпочитал более ресторанное обслуживание. Теперь Олин отец отдыхал в номере, а Владимир вез девушек в «Абхазский дворик» на танцы. Дорога от первого к седьмому корпусу петляла между высоченных реликтовых сосен. Она была настолько узка, что в некоторых местах было невозможно разъехаться двух встречным автомобилям. Фары БМВ выхватывали узкими полосками света куски асфальта. Вдруг сзади темноту прорезали еще чьи-то фары, и старая иномарка пошла на обгон. Из ее окон несся голос Жанны Фриске и ее «Где-то летом». Каким-то чудом вильнув, машина все-таки умудрилась обогнать их, в большой степени благодаря тому, что Владимир безропотно пропустил гонщика, правда, при этом едва слышно выругавшись сквозь плотно стиснутые зубы.
Когда они подъехали к асфальтированному пятачку перед входом в «Абхазский дворик», подруги первым делом заметили машину, которая минуту назад их обогнала. Местные парни стояли и курили, облокотившись на нее. У них вообще была привычка стоять, облокотившись на какую-нибудь машину!
Оля и Таня вышли из авто с улыбками, что-то говоря друг другу. Парни, узнавшие их, бурно стали их приветствовать. Девушки, улыбнувшись, прошли к танцполу, не задерживаясь рядом с ними.
Веселье уже началось. То есть местные парни уже успели немного выпить. Однако на танцполе опять никого не было. Владимир купил по просьбе Оли бутылку «Диоскурии», местного белого вина, и втроем они выпили за удачный отдых. Потом девушки направились к танцполу. Ждать, когда тебя соберутся развлекать – занятие глупое и бездарное. Каждый человек, не желающий помереть от скуки еще в младенчестве, должен уметь сам себя развлекать. Именно это и сделали девчонки. Они просто опять первыми вышли на круглую бетонную площадку и стали двигаться под «Сердце-магнит».
Словно по мановению волшебной палочки вокруг них тут же образовался кружок танцующих местных парней. Здесь были Люба, «Билан, который не Билан», Рома, с ним - высокий парень, который всегда появлялся рядом с Ромой. Вчера вечером он знакомился с Таней и Олей. Оля вспомнила, что его зовут Беслан, и кивнула ему. Таня аккуратно поглядывала на Рому, и Оля заметила, что и он поглядывает на Таню, но как-то нерешительно и скорее задумчиво, оценивающе.
Парень-сирота, которого подруги нежно и сочувственно прозвали Сироткой, появился вновь. Он вообще тусовался здесь каждый вечер, поедал в огромных количествах арбуз, прохаживаясь мимо танцпола с очередным куском в руке, и хохотал над своими танцующими друзьями – видимо, его трактовка понятия «траур» это допускала. Оля невольно загляделась на него – такая пластика и такая бездна мужского обаяния! Сегодня на нем была славная темно-синяя шапочка, в которой он был просто неотразим.
И тут Таня сделала забавную вещь. Она, танцуя под «Черную ночь», подошла к Сиротке, сказала ему пару слов, сняла с его головы шапочку и водрузила на свою. И, довольно улыбаясь во весь рот, вернулась поближе к Ольке. В ответ на веселое недоумение, читавшееся на лице Оли, Таня ответила:
- Взяла до завтра поносить. Прикольная, правда?
Вдруг сзади к ней кто-то подлетел и ловко снял шапку. Это был Рома. Лукаво и игриво улыбнувшись, он надел шапку и стал отступать, повиливая в такт песни бедрами. Таня погналась за ним и отвоевала шапочку в тяжелейшей борьбе. Рома, рассмеявшись, отошел в сторону и стал неотрывно смотреть на танцующую Таню.
- Он на тебя смотрит, - проговорила Оля на ухо подруге. Та повернулась к Роме и показала ему язык. Он ответил так же. Надо ли говорить, что следующий медленный танец они танцевали друг с другом и чуть ли не в одной шапочке на двоих…
Небо над землей цветными красками,
Мы идем с тобой в поход за сказками,
В мире суеты нам больше места нет,
Мы идем встречать с тобой рассвет… - начал петь мягкий голос.
Как только объявили медленный танец, Оля решила сойти с танцпола. Давида не было видно, а ей не хотелось танцевать еще с кем-то. Все-таки он слишком сильно успел запасть ей в душу. Но уйти с танцпола она не успела, потому что кто-то сжал ее руку, мягко и изящно развернул ее корпус к себе и положил ее руку на свое плечо. Оля с замиранием дыхания увидела его глаза, такие мягкие и притягательные.
- Привет, Давид, - пробормотала она, улыбаясь.
- Ты со мной потанцуешь? – спросил он. Она рассмеялась. В этот момент она была готова не то что танцевать – петь.
- Мы, кажется, и так уже танцуем. Ты сначала начал танцевать, и только потом спросил.
Давид легко улыбнулся и едва заметно пожал сутулыми плечами. От его такой знакомой красной футболки, от него самого уже привычно пахло табаком и этим немыслимым абхазским одеколоном. И Оля никогда бы не подумала, что эта нехитрая смесь ароматов может приводить ее в такой восторг…
О произошедшем вчера они не вспоминали, и Оле постепенно начинало казаться, что это все ей привиделось, приснилось томной пицундской ночью. Впрочем, она не могла быть на сто процентов уверена даже в реальности происходящего сейчас, так что уж говорить о вчерашнем вечере…
Когда медленная песня закончилась, и возобновились пляски, Таня подлетела к Оле, торопливо кивнула Давиду и протянула подруге шапочку.
- Зачем она мне? – спросила Оля.
- У меня ее щас кто-нибудь заберет.
Впрочем, у Оли ее тоже забрали. Подошел Беслан и сдернул шапочку с Олиной головы. На Танин протестующий вскрик Оля и Беслан только картинно развели руками. Таня принялась опять гоняться за шапочкой по всему танцполу. Славная вещица кочевала из рук в руки и с головы на голову.
- А как зовут того парня, с арбузом? – прокричала через громкие звуки песни Оля, указывая Давиду на Сиротку, хозяина столь занимательной, как выяснилось, вещи. Давид проследил направление ее взгляда и ответил, но Оля не расслышала и переспросила еще дважды.
- Кута, - наконец услышала она.
Собственно Куте было глубоко сиренево, что там происходит с его шапочкой. Но остальные парни просто с ума посходили, отбирая ее у девчонок. Наконец Таня просто сложила шапочку, благо та была из ткани, и засунула в карман, вызвав этим только легкое всеобщее разочарование.
Тем временем Оля раздумывала над тем, что при всех отличиях Кута и Давид чем-то похожи. То же мягкое выражение черных глаз, те же плечи, та же шаткая походка, та же грация большой кошки. То же невероятное искрящееся обаяние.
- А вы чем-то похожи, - заметила Оля, дотягиваясь до уха Давида. – Вы не братья?
- Мы все братья, - ответил Давид. Оля кивнула головой, удовлетворенная таким ответом – при знакомствах они с Танькой всегда утверждали, что они сестры, хотя придумать более непохожих друг на друга сестер было бы сложно.
Тут ди-джей объявил «зажигательные абхазские мелодии» для «наших братьев из Северной Осетии». Оля с привычным уже замиранием сердца услышала звуки лезгинки. Все люди тут же встали вокруг танцпола и стали хлопать. Танцующих было только четверо – Лезгинщик с официанткой и Друг Лезгинщика с какой-то девушкой.
Таня, Давид, Рома, Оля все стояли рядом и смотрели на танец. И тут Таня, стоявшая рядом с Олей, почувствовала, как кто-то… Она еще не успела ничего понять, как уже отплясывала лезгинку с каким-то незнакомым кавказским мужчиной в полосатой рубашке, белых брюках и белых туфлях с острыми носами. Одет он был явно не как местный, видимо, как раз «брат из Осетии», но об этом думать не было времени, потому что надо было лихорадочно соображать, как двигаться под эту мелодию.
Оля с радостью и чуточкой зависти смотрела, как Таня танцует. Смотрелось очень даже неплохо, особенно для первого раза. Да уж, только кавказские мужчины умеют так ненавязчиво и непреклонно одновременно вовлекать девушку в танец. Раз – и ты уже танцуешь, а секунду назад даже не собиралась этого делать.
К Оле подошел невысокий паренек чуть помладше тех, с кем они с Таней уже перезнакомились. Он был в длинной футболке и кепке-бейсболке, из-под которой смотрели немного наивные и доверчивые круглые глаза. Он только этими глазами, кажется, пригласил ее, и Оля, сама того не осознавая, вышла за ним на танцпол. При этом она вряд ли бы могла сказать, что решилась на этот поступок. Ее просто так же, как и Таню, вовлекли в пляску. Она не видела лиц людей, стоящих вокруг танцпола. Перед глазами все мелькало, только ее партнер по танцу всегда был рядом. Они с ним словно играли, он наступал, она отходила, покачиваясь и плавно водя руками. Она кружилась вокруг него, непрерывно перебирая ногами. Быть может, это были не совсем правильные движения, но она старалась делать то, что видела в прошлые вечера, и постепенно музыка стала вливаться в ее вены. Она слушалась каждой фразы, и ее тело отдельно от разума выделывало свои па. Было так жарко, что пот со лба заливал глаза. Все тело стонало, но остановиться не желало. Хотелось одновременно упасть замертво и продолжать плясать бесконечно. Было так весело, что улыбка не сходила с губ Оли, причем она никогда раньше так широко не улыбалась от души. Это невероятный танец. Сердце готово выскочить из груди, силы уже на исходе, а ноги сами продолжают движение. И музыка терзает всех еще одним повтором быстрой фразы… Слышны хлопки ладоней, заливистый заразительный свист местных парней, и хочется улыбаться им всем, хочется сиять… и все кружится и мелькает, мелькает, мелькает…
Когда музыка стала утихать, Оля и Таня, совершенно обессилевшие, поблагодарили своих партнеров. Олиного, как выяснилось, зовут Рома (какое распространенное имя – всего за несколько дней девчонки встретили троих с таким). Ромочка или Ромчик – так решила звать его Оля. Славный паренек. Такие глаза не могут быть у плохого человека, в них светится доброта, а это такая редкость.
Танин партнер, в белых брюках и остроносых ботинках, тоже горел желанием знакомиться. Когда он спросил их имена, девушки сначала переглянулись, соображая, отвечать или нет. Решили ответить:
- Таня. Оля.
Он, видимо, принял их задержку за выдумывание новых имен, потому что с обидой произнес:
- Ну тогда я Саша.
Подруги поняли, что он назвал не свое имя, но ничего не сказали.
- Молодцы, классно танцевали лезгинку, - похвалил девушек Давид, ласково улыбаясь. Как раз начинался новый танец, и он вышел к ним на танцпол. Рома стоял со своей игривой ухмылкой в пол-лица рядом. Всеобщее веселье продолжалось…
XII
Когда в полночь Таня и Оля шли к выходу из ресторана, Рома и Кута, стоящие рядом, сказали:
- Пока, сиафантки.
Таня и Оля махнули им рукой.
- Ты знаешь, кто такие сиафантки? – спросила шепотом Таня и Оли, когда Владимир вез их обратно домой. Оля покачала головой.
- Я спрошу.
Таня насмешливо фыркнула. Она знала, что через час Оля опять идет гулять под луной со своим смуглым гибким Давидом…
Давид появился так же, как и вчера. Они гуляли по темной набережной и разговаривали опять обо всем на свете. Их руки в темноте пожимали друг друга. Сиафантка, как выяснилось, это нечто вроде выбражули (ну той, которая выпендривается… Интересно, как правильно пишется слово «выбражуля»?). Впрочем, это скорее снисходительное, а не негативное слово, сказал ей Давид, отвечая на вопрос.
Время летело быстро, и к корпусу ребята вернулись только около трех. Он так и не поцеловал меня, думала Оля. Наверное, я его чем-то отпугнула.
С другой стороны, Давид был ласков с нею и так же рассказывал великое множество историй. Нет, его отношение к ней не поменялось, наоборот, стало доверительнее и нежнее. Но вот до поцелуев дело этим вечером так и не дошло…
XIII
День за днем проскальзывали быстрее, чем Таня и Оля могли это заметить. Утром подруги вместе, взявшись за руки, отправлялись на пляж, где их уже ждали Сергей Евгеньевич и Железный Володимир. Потом, часов в одиннадцать, все шли завтракать в ресторан «Пицунда» - во-первых, там прилично готовили, а во-вторых, он находился в пяти шагах от первого корпуса объединенного курорта. Купались в море до часу опять всей гоп-компанией. Это время дня было самым спокойным, если не считать мелких предостережений Сергея Евгеньевича, ведь местные парни к этому моменту еще не появлялись на пляже. Ох, что бы сказал (мягко сказано – «сказал» ;) Сергей Евгеньевич, если бы узнал, что дочь каждую ночь ускользает гулять с Давидом, высоким абхазом с горящими глазами…Но, слава Богу, родитель пребывал в счастливом неведении.
После часу все этот же родитель уходил почивать, а у подруг тут же начинался резкий эмоциональный подъем – на пляж начинали выползать первые местные парни, или, как прозвали их девочки, местняки. Они, в своих непередаваемых черных купальных трусах, с длинными мускулистыми загорелыми спинами и кудрявыми головами, мгновенно приковывали взгляд Оли и Тани к пирсу. Конечно, первая с замиранием сердца пыталась различить там, среди этих красавцев, Давида, а вторая – Рому. Если уж Оля гуляла с Давидом ночами, и их отношения хоть как-то развивались, то у Тани с Ромой все застопорилось. Дальше взаимных подшучиваний, подкалываний и показывания языка дело не шло. Ну честное слово, как в седьмом классе! А ведь взрослые вроде люди, хоть и очень молодые… Каждый вечер они как заведенные танцевали вместе один медленный танец, а потом их расшвыривало в разные края танцпола какой-то неизведанной центробежной силой, и остаток вечера они усиленно делали вид, что им дико весело и приятно танцевать не друг с другом.
Да, вечер Тани и Оли неизменно заканчивался в «Абхазском дворике». Неизменно два захода бесконечной лезгинки, неизменно улыбки и взгляды, полные намеков и легкого флирта. Даже набор песен из вечера в вечер был почти один: они отжигали под «Черные глаза», «Hips don’t lie», «Черную ночь», «Восточные сказки» и «Танцы-танцы», изображали девушек с Востока под «Habibi – nour ei ain» и «Enta el hayat», таяли в горячих объятиях под «Кто создал тебя такую» и «Звезды и луна», кружились в вихре под «Гоп-гоп» и «Все будет хорошо», пили вино и гудаутскую «Грушу» под «Чистые пруды» и «Зеленоглазое такси»… Дни сливались в один бесконечный дурман, в который хотелось погрузиться без остатка. И на любую попытку вытащить их отсюда девушки отвечали отказом. Выныривать из этого кружения образов не хотелось, ну ни в коем случае.
- Боже, неужели уже целая неделя прошла, как мы тут? – тихо спросила Оля, сидя на разложенном поверх песка полотенце. Она обхватила руками колени, оперлась на них подбородком и задумчиво смотрела вдаль, туда, где на грани серого моря и серого неба виднелась идущая с прогулки «Вега». Денек выдался не очень –достаточно пасмурно, хотя и тепло. Народу на пляже было немного, хотя это-то и есть оптимальная температура воздуха для купания в море – вода кажется теплее и ласковее. На море штиль, волны, полные неги, тихо лижут мелкую мокрую гальку.
- Не переживай, - отозвалась Таня, с удовольствием отрываясь от книги, страницы которой она лениво перелистывала. Девушка встряхнула короткими черными волосами и, перевернувшись, обвела взглядом пляж в поисках знакомых. Но никого не увидела, только Владимир тихо посапывал на белом топчане.
Оля тоже посмотрела на Владимира. Вот он, спит, зараза, страж без страха, но с большим количеством накопившихся к нему упреков! Видимо, просто от нечего делать на Олю накатилось желание разбить его хрупкую идиллию с белым топчаном. В конце концов, вообще, он мог бы относиться к ней с большей лояльностью, а то ведь за годы службы у отца ну ни разу не пошел ей навстречу…
- Владимир Юрьич! – громко позвала она нарочито писклявым голосом. – А, Владимир Юрьич!
Железный Володимир тут же приоткрыл сонные глаза и попытался сесть, чтобы скинуть дремоту. Оля улыбнулась приторно-сладко:
- Будьте так добры, принесите и надуйте нам с Танечкой лодку, а то что-то захотелось поплавать…
- Сейчас, Ольга Сергеевна, - глухим ото сна голосом произнес Владимир и, встав, направился к корпусу, одновременно пытаясь протереть глаза. Таня с легкой улыбкой проводила его взглядом и повернулась к подруге:
- Олька, ну чего ж ты так? Не жалко человека? Он так сладко прикорнул тут…
- Ночью крепче спать будет… - улыбнулась Оля. – И вообще, он ко мне не по-человечески относится, а как к безмозглой кукле. Ну вот и я буду к нему соответствующе.
- Может, ты и права, - Таня прокрутила в голове все моменты их с Олей дружбы, когда Владимир стоял между ними и, например, дискотекой или чьим-нибудь днем рождения… Заслужил, заслужил он этот поход за лодкой.
- Но все-таки мы злые какие-то… Что случилось?
- Я не видела Давида целых двенадцать часов, - мрачно заключила Оля и вперилась глазами в серую полосу горизонта.
- Да уж, достойная причина плохого настроения, - хохотнула Таня и, прищурившись, посмотрела на пирс. Он пустовал. Видимо, отсутствие солнца серьезно понижает процент желающих прыгать с пирса среди местных парней. – Ну ничего, щас Владимир принесет лодку, мы поплывем рыбачить, авось кого-нибудь поймаем.
- Из нас рыбачки, как из вон той тетеньки балерина, - скептически заметила Оля, кивнув на женщину в черном купальнике, из которого вываливалась примерно половина всех ее ста двадцати килограммов.
- Олька, да что с тобой? – Таня не на шутку заволновалась и села поближе к подруге, обняла ее за плечи и ласково заглянула в зеленые ясные глаза. – Давай рассказывай. Что, было что-то? Признавайся.
- Ну совсем дура, что ли? – устало спросила Оля и надвинула на глаза солнечные очки, хотя в такую погоду надобности в них не было никакой.
Таня хотела что-то сказать, но в это мгновение к зонтику подошел Владимир и стал молча накачивать насосом зеленую резиновую лодку. Подруги отрешенно наблюдали за этим процессом. Когда лодка была надута, Таня решительно встала, стряхнула с бедер песчинки, взяла в одну руку лодку, в другую – руку Оли, и пошла к морю, мысленно взвешивая, что же тяжелее? Оля шла безропотно и как-то бессильно. Таня поняла, что тут нужен срочный курс реабилитации. Но сначала надо было разобраться, почему вдруг на Ольку накатил такой депресняк.
Девчонки забрались в лодку и молча погребли руками – весла Владимир, конечно же, забыл. И только когда заплыли далеко за буек, и рядом уже не курсировала ничья голова, Таня все так же уверенно приказала:
- Рассказывай.
И Оля, сама от себя не ожидая, стала сбивчиво рассказывать то, что уже давно зрело у нее в душе. Да, она не может забыть того единственного поцелуя, который связал ее с Давидом. Она целовалась с несколькими парнями, но это было так, скорее просто проявление симпатии. А этот поцелуй… Он перевернул в ней все. Во время него она была вовсе не Олей. Она вообще была не человеком, а каким-то сгустком ощущений… И вот после такого-то поцелуя он ни разу больше к ней не прикоснулся! Объятия во время танцев? Да, но все парни держат партнерш за талию во время танца. Держание за ручку? Не смешите! Это что, все, что может себе позволить красивый двадцатиоднолетний парень во время ночной прогулки с симпатичной девушкой?
- Я ему совсем не нравлюсь, - закусила губу Оля. – Понимаешь, он даже не хочет меня еще раз поцеловать… Может, я что-то тогда сделала не так?
- Оль, ты тогда вся светилась от счастья. Что-то непохоже, чтобы ты что-то сделала не так, - покачала головой Таня. – Иначе, уверяю тебя, ты бы это поняла по его поведению. Он же приглашает тебя еще на прогулки? Значит, все нормально. Вот увидишь, не сегодня - завтра все образуется.
- Ты так думаешь? – в глазах Оли, где-то на самом дне, заплескалась надежда. – Ох… Ну ладно, понырять, что ли... Море меня успокаивает.
И девушка бултыхнулась в воду. Вынырнула она уже с блаженной улыбкой:
- Ой, какой супер, вода такая теплая…
- Вода такая же, как и вчера, - усмехнулась Таня. – Просто на воздухе холодно.
- Ну да.
Оля еще немного поныряла. Ее вид был так заразителен, что вскоре и Таня присоединилась к подруге. Нанырявшись и наплававшись вдоволь, они вновь залезли в лодку и принялись болтать, обсуждая остальных знакомых парней Пицунды. Мысли про Давида ненадолго покинули голову Оли, ну или по крайней мере отодвинулись на второй план.
- Да ну, Бесик прикольный, - пожала плечами Таня. – Не знаю, почему он тебе не нравится.
- Ого, Беслан так быстро стал Бесиком? Однако! Он славный, но… Тебе он нравится, потому что вечно ходит с твоим Романом.
- Он не мой. И вообще на имя Роман он не тянет – максимум Повесть.
- Отчего такая немилость? – насмешливо спросила Оля.
- Да ну, странный он какой-то. Не пойму, что ему от меня надо.
- А тебе от него? – так же лукаво продолжила Оля, и подруги, переглянувшись, засмеялись. Все-таки понимали они друг друга без слов.
- Девушки, - вдруг послышался мужской голос, и подруги повернули головы. К ним плыл мужчина кавказских кровей (или парень, так как у них, жителей Кавказа, как уже было сказано, разобрать это - в смысле возраст - сложно). – Можно мне за вашу лодку уцепиться?
Таня подмигнула Оле. Та оценила ситуацию:
- Да запросто. Только оттащите тогда лодку подальше от пирса, а то нас течением все время сносит.
- Без проблем, - отозвался мужчина, взял в руку веревочку от лодки и поплыл в противоположную сторону от пирса. Лодка медленно, словно нехотя, поплыла за ним.
- Ну как, движемся? – уточнил он через несколько секунд.
- Да-да, только медленно.
- Ну вот, - засмеялся он, - хотел за лодку подержаться, а уже оттаскиваю ее.
- Ну что же делать? – едва сдерживая смех, подыгрывала ему Оля. Наконец парень отпустил веревочку и, подплыв к лодке, уцепился за надувной борт рукой. Девушки рассмотрели его поближе. Симпатичный. Но не абхаз – не та внешность. Ярче, чем у уроженцев Абхазии, выделены истинные кавказские черты. И уже наметилась в фигуре и лице некая основательность – давно не мальчик.
- Я Саша, - представился он.
- Очень приятно, - проговорила Таня, но ни она, ни Оля не назвались в ответ.
Пару минут болтали ни о чем. Потом Саша перешел в наступление. А уж в этом он, по-видимому, знал толк:
- А вы кем друг другу приходитесь?
Девушки переглянулись:
- Сестры.
Нет, не прокатило. Это был первый человек, которого так и не удалось убедить в их кровном родстве. В конце концов они признались, что просто подруги.
- Да я знал, что вы подруги, - подытожил Саша. – Вы отдыхаете с отцом, кажется, вашим, - он обратился к Оле. – А еще с вами отдыхает странный мужчина, вроде не родственник, но и на жениха кого-то из вас не похож. Такой высокий, спортивный. Он еще машину вашу водит, черный БМВ с номерами «В412РУ» 99 региона. И живете вы в первом корпусе, а каждый вечер танцуете в «Абхазском дворике» с десяти до полуночи…
У Тани и Оли просто челюсти от удивления отпали.
- Какая осведомленность, - осторожно заметила Таня. – Вы за нами следите, что ли?
- Ну что вы, - засмеялся Саша. Тогда Оля спросила, как же аккуратно:
- Ааа, если не секрет, вы где работаете?
- Ну я пока не работаю, только закончил юрфак во Владикавказе.
- Ясно, вы один из тех самых «наших братьев из Северной Осетии», - усмехнулась Оля. – А дипломная работа как называлась?
- «Чрезвычайная ситуация - захват заложников. Меры при освобождении заложников». Против терроризма, короче.
- Ясненько, - кивнула Оля. – Серьезно. А про нас так много откуда знаете?
- Просто часто вас вижу. Кстати, а как вас зовут?
Таня хмыкнула:
- Знаете про нас так много, а имен до сих пор не узнали?
Саша помотал головой и улыбнулся. Девушки переглянулись:
- Оля.
- Таня.
Да, что и говорить, необычный человек. За небольшое время девушки узнали, что тот парень, который вытащил Таню на лезгинку несколько дней назад, а потом с обидой назвался Сашей, на самом деле носит имя Алан, и это друг Саши. И что их, «братьев из Осетии», отдыхает целая компания.
Наконец они подплыли к берегу и попрощались – их места располагались слишком далеко друг от друга, Саша и компания устроились рядом с пирсом.
- Станет скучно, приходите к нам, - сказал на прощание Саша.
- Интересно, да? – спросила Таня. Они с Олей еще раз осмотрели пляж у пирса, но, не найдя знакомых стройных фигур, со вздохом направились к дремлющему Владимиру.
XIV
Вечером Олю, да и Таню тоже, ждало величайшее из всех возможных разочарований – Сергей Евгеньевич решил, что неделю пребывания в Пицунде надо отпраздновать. Но не в «Абхазском дворике».
Когда Оля услышала это, она побледнела. Ей и в голову не пришло бы ожидать удара с этой стороны. Она попыталась на пару с подругой мягко переубедить отца, так, чтобы он не заподозрил в девушках нездорового (хотя почему «нездорового», когда как раз самого что ни на есть естественного) интереса к местным кавалерам, но тот неожиданно был непреклонен.
- Девочки, ну что вам там, медом помазано, что ли, в этом «Абхазском дворике»? – сердился Сергей Евгеньевич. По бесстрастному обычно лицу Владимира после этой фразы пробежала довольно мстительная усмешка. – Бар на пятнадцатом этаже «Бзыби» - отличное место. Я его помню еще с молодости, мы там такие гулянки устраивали! Вот я и хочу, чтобы вы там тоже побывали. Там подороже, чем во «дворике», но кухня лучше, да и сам бар поприличнее…
Оставалась маленькая надежда, и Оля решила использовать шанс.
- Папуль, - обратилась она к отцу, - ну может лучше завтра сходим, а сегодня уж мы по старинке туда?
Она надеялась, что, если папа согласится, она просто предупредит сейчас Давида, чтобы завтра он пришел в бар.
- Оль, ну как же завтра? Ведь сегодня как раз истекла неделя, как мы тут! Отпразднуем как полагается, - натянуто заулыбался Сергей Евгеньевич.
Это был полный провал. По своему опыту Оля знала, что сейчас отца не переспорить. Он и так уже рассердился их неуступчивости. Еще чуть-чуть, и он разозлится и вообще никуда не отпустит, ни сегодня, ни – о ужас – завтра вечером. Надо было уступить.
Оля и Таня уединились в Танином номере. Оля бухнулась на кровать и зарылась лицом в подушку. Таня присела рядом и погладила подругу по плечу:
- Не грусти, - попыталась утешить она, хотя у самой в эту минуту на душе скреблись и горланили благим и не очень благим матом кошки.
- Они будут танцевать там, а мы чинно сидеть в «Бзыби», - голос Оли из подушек звучал глухо. – Это будет самый кошмарный вечер в Пицунде, я тебе точно говорю. О Боже, Давид будет ждать, а я не приду… Я не проживу этот вечер без него! Сброшусь прямо с пятнадцатого этажа.
И она пару раз в яростном бессилии ударила по матрасу рукой.
- Мы должны идти, ты же понимаешь, - пробормотала Таня и цокнула языком по привычке. – Нам не надо ссориться с твоим отцом, мы от него зависим. Ты от него, я от тебя.
- Мне уже скоро восемнадцать лет! – Оля резко села на кровати. – Я зависела от него, когда мне было пятнадцать, шестнадцать, но мне через четыре месяца будет восемнадцать лет! Я взрослый человек!
- А он твой отец.
Это была правда. Сергей Евгеньевич очень любил свою единственную дочь, но при этом он обладал отнюдь не мягким характером – иначе бы не добился таких успехов в бизнесе. И когда ему надоедало потакать Оле, он становился с нею иногда даже чрезмерно крут и строг. И Оля, конечно, прекрасно понимала, что, несмотря на свое приближающееся совершеннолетие, она все так же зависит от отцовской воли, как и пару лет назад. От этого, впрочем, едва ли становилось легче…
- Оль, ты же его знаешь. Если мы не пойдем с ним в «Бзыбь», он сможет – найдет способ испортить нам отдых. Да даже искать не надо, он его уже нащупал. И, сама знаешь, наша ахиллесова пята - танцы.
- Скорее, те, кто их танцует, - уныло добавила Оля.
Таня стала переодеваться, бросив взгляд на часы. Шел уже одиннадцатый час, и девушка, зажмурившись на секунду, с поразительной четкостью представила, какое веселье сейчас на танцполе «Абхазского дворика»… Им же надо было идти в другое место – ну что за непруха!
После того, как Таня оделась, они поднялись в номер Оли. Та лишь немного привела себя в порядок – а собственно, для кого стараться-то? И довольно невесело улыбнулась своему отражению. Из зеркала на нее смотрела молодая симпатичная девушка с пушистыми каштановыми волосами и загадочными светлыми глазами, которыми Оля втайне очень гордилась. Из-за ее спины вышла Таня, и подруги долго разглядывали себя в зеркало – не любуясь, а просто рассматривая. Странная все-таки парочка, они такие непохожие, но такие родные… Красивые изнутри. Их красота зарождалась где-то в душе и выходила на свет через эти чуть раскосые глаза, у одной зеленые, у другой угольно-черные. Взгляды подруг встретились в глубинах отражения, и они крепко обнялись и прислонились головами друг к другу, продолжая держать этот зрительный контакт. В эту минуту девушки были чем-то единым, мыслящим одним порывом и имеющим одно желание, которому, кажется, не суждено сбыться сегодня – танцевать.
Хотя, с другой стороны, почему нет? Ведь это бар – значит, там можно танцевать. Жаль, что никого из знакомых парней там не будет – они все в «Абхазском дворике». Ну да ладно, с этим придется сегодня смириться.
Ко второму корпусу шли через сосновую рощу. Цикады словно сошли с ума, решив создать самый уникальный оркестр, и трещали что-то определенно джазовое. А может, это доносились далекие звуки ресторана «Пицунда»… Оля подняла голову вверх – эх, лучше бы она этого не делала. На нее все так же, как и в предыдущие ночи, смотрели эти звезды, такие холодно-прекрасные, но благосклонные ко всем влюбленным на маленькой планетке Земля. И именно сейчас его, единственного, кто был нужен, необходим как воздух, не было рядом. Оля представила, как он появляется на танцполе в полной уверенности, что сейчас пригласит ее танцевать, а ее нет. Хотя может это и к лучшему. Неспроста он ее не целует на этих ночных прогулках. Может, все еще хуже, и он просто не знал, как от нее отделаться? И теперь с легким сердцем держит в объятиях какую-нибудь ростовчанку или питерку, которая танцует с ним, млея от щенячьего восторга и глупо хихикая?! От таких мыслей у девушки даже голова закружилась. Она зажмурилась и резко встряхнула ею, словно стараясь выбить эти домыслы из нее.
Таня тоже была грустна, и ее раздумья крутились вокруг Ромы. Он вечер за вечером бесил ее, доводил до белого каления и притягивал одновременно. И сейчас она тоже страдала, что не увидит сегодня вечером его, этих кудряшек, этой игриво-нахальной улыбки, этих закатанных до колен джинсов. Не потанцует с ним. Не покажет ему язык, в конце концов! А ведь это так держит в тонусе…
Бар был на пятнадцатом этаже корпуса и имел террасу с видом на море и окрестности. Оля даже отвлеклась на пару минут от своих невеселых мыслей, пытаясь представить, какой вид открывается с этой высоты днем – на море, на горы. Сейчас были видны только огни береговой линии, впрочем, это тоже было красиво. Вдалеке снопом искорок в ночи горел поселок Мюссеры. Море, совсем черное в такую черную ночь, едва заметно серебрилось от света луны. Завтра полнолуние, подумала Оля, глядя на ночное светило.
Сергей Евгеньевич выбрал столик на открытой террасе, чтобы можно было наслаждаться легким морским бризом. Девушки быстро оценивали обстановку. Знакомых парней не было, в самом баре, а не на террасе, танцевало несколько пар. Контингент вообще повзрослее, чем в «Абхазском дворике», и посолиднее. Это-то и плохо – не так весело и не так щекочет нервы…
На ужин подали стандартные набор абхазских блюд плюс кое-что более привычное для столичных жителей: нормальный салат, кажется, из курицы с шампиньонами, и домашние котлетки с пылу с жару. Неизменная «Груша», бутылка «Псоу» и «Чегема» - это для начала. Сергей Евгеньевич разлил вино по бокалам:
- За то, чтобы вторая неделя отдыха была лучше первой! Хотя первая удалась на славу.
Подруги пригубили вино и немного поели. Оля неспешно смотрела по сторонам. Красный фонарь на углу террасы очень ярко, раздражающе ярко светил прямо в глаз, и Оля поморщилась. Отец что-то рассказывал о гулянках в этом баре в его молодости, дочь слушала меньше чем вполуха. Оля выпила бокал залпом – ей хотелось не чувствовать вкус вина, а быстро опьянеть. Через пять минут алкоголь ударил в голову. На душе стало немного полегче, ну совсем самую малость. Таня понимающе посмотрела на подругу и тоже сделала большой глоток вина. Потом она потянула Олю за руку:
- Пойдем танцевать. Не все же время тут сидеть.
В кои-то веки Железный Володимир остался на своем месте возле шефа, а не потопал следить за подругами. Таня и Оля зашли в зал. Играло что-то неопознанное турецкое. Но быстрое. Тела сами задвигались в ритме музыки, хотя мысли девушек были сейчас далеко – примерно через пять корпусов, на километр западнее «Бзыби».
Оля знала, что делала. Вино давало энергию, которой не рождало теперешнее настроение. А танцевать нужно было - чтобы не слушать бесконечные истории о молодости Сергея Евгеньевича. Собственно, в принципе она не имела ничего против этих историй, но в свете происходящего она предпочла танцевать.
Как же она скучает по Давиду! Она даже испугалась, что успела так к нему привязаться. Всего сутки прошли, а ей уже не доставало его скользящей улыбки, его крепких горячих рук, таинственно горящих глаз. Ей мучительно, до физической боли хотелось ощутить его рядом, подмигнуть, пошутить, заметить веселые искорки в глубоких, словно водовороты, зрачках. Увидеть, как неспешно, с той самой кошачьей грацией плавно двигается его тело под музыку, как его красная футболка облегает плечи. Почувствовать аромат табака и одеколона… Ей просто очень хотелось, чтобы он сейчас был здесь. Или чтобы ее каким-нибудь чудесным ветром подхватило и принесло к нему.
И тут же ее опять парализовала мысль, что он сейчас может веселиться с другой. Так же обжигать взглядом, пропускать ток через ее тело, так же улыбаться. Он, наверное, даже не вспоминает о ней. Заметил, что она не пришла, и вздохнул свободно. Оля закусила губу и на мгновение даже перестала слышать музыку. Потом она развернулась и, не дотанцевав до конца песни, ушла за столик. Точнее, она взяла бокал вина и оперлась на перила, ограждающие террасу. Девушка смотрела на море, россыпь огоньков на побережье, но даже не замечала их. На ее ресницах повисли маленькими бриллиантами слезинки.
Танька оказалась тут как тут. Она, конечно, видела состояние подруги, но предпочла промолчать. Просто встала рядом, прислонившись плечом к плечу. Красный фонарь ярко освещал их фигуры. Оля машинально опустила глаза на наручные Танины часы. Полночь. Веселье в «Абхазском дворике» закончилось, и все разбредаются по домам или по кустам…
Сергей Евгеньевич выпил немного лишнего. Владимир осторожно отодвигал от него бутылку, но тот сурово смотрел на водителя. Оля и Таня решили сходить в туалет на четырнадцатый этаж.
На четырнадцатом стояла толпа подвыпивших кавказских мужчин, именно мужчин, а не парней. Девушки переглянулись и не тормозя – мало ли что – стали спускаться на тринадцатый. Двери туалетов оказались без опознавательных знаков. Оля осмотрела один, пустой, и решила, что это мужской, о чем и известила Таню. Та сунулась в соседний, по идее женский, и застала там мужчину. Сконфуженно извинившись, она вернулась к Оле и, умирая от смеха, поведала:
- А там мужик какой-то!
Оля чпокнула губами, выражая этим свое веселье, и шагнула за первую дверь.
Умывшись, подруги почувствовали себя лучше. Алкоголь бродил в крови, и думать о том, что они пропустили этим вечером, было чуть проще.
А на террасе…
- Ого, какие люди, - громко произнесла Таня, проходя мимо одного из столиков. Посетители обернулась – это были Рома, Беслан, еще двое парней и две каких-то малолетние сильно накрашенные пигалицы, кажется, из Питера, во всяком случае, по прошлым вечерам Таня и Оля помнили об этих милашках именно это.
- О, сиафантки, - ухмыльнулся Рома, вызывающе и ласково одновременно глядя в глаза Тане. Та фыркнула, развернулась и села за столик.
- Что он-то тут делает? И кто эти дуры? – прошипела Таня вне себя. Ее черные глаза метали молнии.
- Они пришли после того, как дискотека там закончилась. Продолжение банкета, - Оля оглянула бар. – Смотри, Лезгинщик, Друг Лезгинщика и Билан, который не Билан.
Да, это были именно они, причем уже изрядно выпившие. Лезгинщик направился к Тане и, сияя улыбкой, стал признаваться в любви. Потом он вытащил ее из-за стола, и они ушли танцевать. Оля осталась за столиком, искоса наблюдая за Ромой.
Таня оттанцевала медляк с Лезгинщиком, потом ее пригласил Билан… Она явно пользовалась успехом больше, чем ее подруга, наверное, в силу своей искрометности, общительности и сообразительности. Но Олю это не печалило, ведь до сегодняшнего вечера ей хватало мужского внимания… Только вот не сегодня. И Оля опять погрузилась в пучину тягостных мыслей.
Остаток вечера пролетел быстро. Таня и Рома задирали друг друга как могли. Приглашали кого угодно, только не друг друга, сверлили глазами спины друг друга, морщили носы и чуть ли не строили рожи. Наконец Рома последний раз стрельнул в Таню задиристым взглядом и ушел, приобняв за талию одну из питерских девчонок.
- Как считаешь, это нормально – оставлять подругу в компании трех малознакомых парней? - в злобном бессилии пробормотала Оле Таня, указывая глазами на столик с двумя теперь вызывающе пустыми стульями.
- Хм, - только и могла ответить на это Оля. Она поняла, что ничего хорошего тут уже не случится.
- Пап, а пап, - позвала она. – Пойдем спать.
XV
В номере Оля, наконец, дала волю слезам. Все, что она так тщательно сдерживала, наконец выплеснулось наружу. Все ее сомнения относительно намерений Давида превратились в бесконечный поток слез.
Когда слезы иссякли, Оля стала задумчиво смотреть на звезды. Если лежать в номере на кровати, то видно клочок пицундского неба… Спать совсем не хотелось, сказывалась приобретенная уже здесь привычка гулять по ночам.
Оля вышла на балкон, стараясь производить как можно меньше шума – все-таки балконные двери номеров Владимира и Сергея Евгеньевича были открыты. Она встала так же, как еще недавно стояла на пятнадцатом этаже «Бзыби», и стала осматривать окрестности, стараясь больше ни о чем уже не думать. Слева переливалась огнями вывеска «Пицунды», впереди черной дырой простиралось море, не видное в темноте. Над курортом повисла усталая тишина, казалось, даже цикады утомились и наконец угомонились. Оля прикрыла глаза и…
Чирк!
Что это за звук? Девушка осмотрелась, свесившись с балкона, и ее сердце тут же подскочило куда-то вверх и быстро-быстро забилось в горле. Под сосной, растущей у самого входа в первый корпус, кто-то закурил сигарету – она видела красный огонек на ее кончике. Это, конечно, мог быть кто угодно… Да нет же, что за глупости! Это мог быть только один человек!
Оля в мгновение ока заскочила в темную комнату, нащупала на тумбочке ключи и ужом выскользнула за дверь. Бесшумно закрыла номер и стремглав понеслась по лестнице вниз, ступенька за ступенькой, пролет за пролетом. Почему-то ступенек казалось в три, нет, в четыре раза больше, чем обычно, они так долго не заканчивались… В холле первого этажа было темно, и она незаметно прошмыгнула мимо дремлющего администратора. Засов на двери был старым и не поддался с первого раза. Оля в нетерпении, смешивающимся с нотками отчаяния, дернула задвижку что было сил, ожидая дикого грохота. Но, к счастью, дверь корпуса открылась бесшумно. Прохладные воздух охладил пылающие щеки девушки, на которых едва успели высохнуть бороздки слез. Оля быстро подошла к сосне, где в кромешной тьме мерцал красный огонек сигареты. Ее курил Давид…
Увидев Олю, он бросил окурок и, стремительно шагнув к ней навстречу, сгреб в охапку. Он с такой страстью схватил ее, что Олино сердце, до этого бешено стучавшее, замерло на секунду – эти объятия не были игрой. Все было по-настоящему. Давид прижал девушку к груди и вдохнул аромат ее волос. А она, обняв его худую гибкую спину, о которой мечтала наяву и бредила во сне, наслаждалась запахом его дурацкого, но такого мучительно родного одеколона…
Эти объятия скрепили и сблизили их больше, чем все прогулки под луной. Просто два человека с такой безумной яростностью и страхом разлуки бросились друг к другу и обнялись, словно в целом свете не было для них никого нужнее и желаннее.
Наконец они немного ослабили хватку и разъединились. Глаза Давида полыхали знакомым огнем, пропуская через Олю электрические разряды.
- Я так ждал тебя, на танцполе, - пробормотал он охрипшим голосом. – До самой полуночи. Я испугался, что ты не придешь больше. Мне показалось, что ты могла уехать…
И он опять прижал ее к себе, словно самое дорогое, что у него было. В словах, которые он только что произнес, сквозило такое неподдельное волнение, такая мучительная тревога и неуверенность, что Оле захотелось прижать его темную голову к своей груди и успокоить, приласкать, как маленького испуганного ребенка.
Давид поцеловал ее в макушку и выпустил из объятий. Они пошли по дорожке, впервые не держась за руки, а обнявшись. Рука Давида лежала на Олиной талии. Она была так горяча, что жгла через ткань.
- Уже поздно, не пойдем далеко, - волнение постепенно улеглось, и Давид снова стал тем же самым красавцем-абхазом с бархатным, чуть тягучим голосом. – Постоим на пирсе, да?
Оля только кивнула. С ним она вообще была готова идти хоть на край света.
Волны ласково набегали на берег, одна за другой, одна за другой. Тихий шелест воды и гальки, плеск под пирсом заполнял тишину ночи. Ветерок шевелил волосы. Давид смотрел на девушку, идущую рядом с ним, и не мог насмотреться. Он долго ждал ее в «Абхазском дворике», но почему-то ему казалось, что на самом деле ждал он ее куда дольше. За это время его мозг столько раз нарисовал ему ее портрет, и вот теперь не портрет, а она сама была перед ним. Он больше не мог позволить себе сомневаться. И, встав прямо перед Олей, Давид нежно обнял ее и привлек к себе. Его губы слились с ее губами, и радостный вздох вырвался из Олиной груди, словно все время девушка ждала только этого. И наконец дождалась.
Его губы были такие упругие, такие жаркие, требовательные… Оля таяла, медленно, словно сливочное масло. Она мечтала не отрываться от этих волнующих губ как можно дольше, всю жизнь, наверное. И когда его язык робко проник в ее рот, она вся завибрировала от неизведанных прежде ощущений. Ее затопило томление и желание большего… Видимо, не ее одну. Давид с легким стоном мучения торопливо отпрянул от нее и поспешно всем телом отвернулся к морю.
- Что-то не так? – прошептала Оля, обнимая его сзади и заглядывая в лицо. Он посмотрел на нее отрешенным взглядом и с едва уловимой усмешкой пробормотал:
- Даже более чем так.
Оля запоздало опустила в смущении глаза. На мгновение, не больше, она успела перехватить его взгляд, непривычно спокойный, чуть насмешливый и очень внимательный. Он словно говорил: «Ну и что мы будем с этим делать?»
Чуть успокоившись, они снова приблизились друг к другу. Пространство между нами опять словно заискрилось от проскакивающих разрядов, они были наэлектризованы одним присутствием друг друга. Никогда еще Оля не испытывала подобного. Честно говоря, она даже не предполагала, что такое возможно ощущать.
Давид опять отошел на пару шагов и несколько раз глубоко вздохнул.
- Так ты чего не пришла танцевать? – спросил он.
Оля понимала, что сейчас просто необходимо о чем-то поговорить, и она стала подробно рассказывать о том, как отец потащил ее и Таню в «Бзыбь». Разговор постепенно окреп. Ребята, разговаривая, направились обратно – было уже очень поздно. И Давид опять едва брал Олину ладонь в свою и тут же отпускал. Больше он ее не целовал. Они попрощались у корпуса, договорившись, что завтра в полтретьего дня встречаются у пирса. И в момент прощания Оля явственно ощутила, как уже начала скучать по этому человеку.
- Полтретьего, я буду ждать, - донеслось до нее.
И уже засыпая, Оля вдруг со счастливой улыбкой поняла причину того, почему все пять дней после их первого поцелуя Давид предпочитал не дотрагиваться до нее. Ведь все дело было просто в чрезмерной слабости женской и мужской натуры… Друг к другу…
XVI
Утро пришло в номер Оли через балкон, как и обычно. Девушка проснулась от солнечного света и жары, затекающей в комнату через приоткрытую балконную дверь. И тут же из коридора раздался стук. Оля пошлепала открывать.
- Кто?
- Я, - раздался голос Тани, и Оля впустила подругу в комнату. Та тут же пристально осмотрела Олю:
- Ну что? Что-то не похоже, что ты всю ночь прорыдала. А когда мы вечером расходились, у тебя слезы стояли в глазах. Что, быстро успокоилась?
Оля в первый момент даже не поняла, из-за чего она должна была рыдать ночью – прогулка с Давидом и его поцелуи затмили собой все остальное. Потом она вспомнила долгий и бездарно проведенный вечер в «Бзыби» и закатила глаза:
- У меня были более приятные заботы, чем оплакивание неудачного вечера. Я гуляла с Давидом.
- Подожди… Как? Мы же поздно вернулись, уже во втором часу… - нахмурилась Таня. – И его у корпуса не было.
- А вот так, - счастливо пожала плечами Оля. – Он ждал нас в «Абхазском дворике», а потом пришел под окна. Мы, возвращаясь из бара, чуть-чуть с ним разминулись, наверно.
- Офигеть, - покачала головой Таня и заулыбалась, глядя, как сияет Оля. – И он тебя опять наконец-то поцеловал, - добавила она утвердительно.
Оля только кивнула. Таня понимающе закивала головой.
- Это стоит отметить! Ты давай одевайся, а я пойду скажу Сергею Евгеньевичу, что мы с тобой пойдем пить кофе в «Пицунду». С тортом «Черепашка», - выразительно сверкнула своими восточными глазами Таня и вышла.
Было около половины одиннадцатого, у барной стойки извивалась очередь из таких же дураков, как они, кому пришла в голову гениальная идея выпить кофе. Но Таня была готова отдать голову на отсечение, что они здесь единственные, кто пришел выпить кофе по поводу поцелуя.
- Ну что, подруга, - подняла Таня чашечку с кофе, - за удачное продолжение красивого романа.
- Кстати, он нас ждет сегодня в полтретьего у пирса, - вспомнила Оля.
- Ты имеешь в виду, что он ждет тебя, - уточнила Таня насмешливо. – Но ничего не попишешь, я буду портить ваше уединение, а то Сергей Евгеньевич быстро пресечет это влюбленное воркование.
- Да, - глубоко вздохнула Оля и, чтобы не расстроиться, отправила в рот кусок торта. – Назо, фтобы фсе выглязело прилифно.
- Молчи, а то подавишься и не доживешь до свиданки, прилифная ты моя, - фыркнула Таня, передразнив Олю. – О, кстати, после наших скачек с шапочкой Куты в Пицунде появилась мода носить шапочки. Смотри.
Действительно, двое рано проснувшихся местных парней, проходивших мимо, гордо несли на головах тряпичные уборы.
- Я и вчера в баре одного такого видела.
И Таня весело заключила:
- Так что мы вписаны в историю Абхазии как законодательницы мод!
XVII
Всю первую половину дня Оля провела в ожидании. Где бы она ни была, лежала ли она под зонтиком, качалась ли на волнах, выныривала ли рядом с плещущейся Таней – ее взгляд раз за разом обращался к пирсу. Хотя до назначенного часа еще оставалось время, а солнце палило все нещаднее, девушка то и дело брала Таню под руку и за чем-нибудь отправлялась мимо пирса. Наконец Таня не выдержала:
- Обара, хватит. Сейчас два ровно. А ты знаешь, как странно тут течет время... Так что раньше трех ты его даже не жди.
Оля бросила на подругу недовольный взгляд, хотя в глубине души понимала, что та права на все сто. Даже в России, в деловой и вечно спешащей Москве нужно быть готовым к опозданиям, а уж тут, где «счастливые часов не наблюдают» – и подавно. Она заставила себя сесть на полотенце и читать книгу. Сергей Евгеньевич сегодня припозднился – он только сейчас направился отдыхать в номер. Оля машинально проводила отца глазами и окинула взглядом берег у пирса. И чуть не подскочила от неожиданной радости – она ни с чем не смогла бы спутать эту знакомую красную футболку, эту худощавую фигуру…
Таня тут же почувствовала, как натянулись все струны внутри Оли. Она спокойно отложила в сторону журнал, который до этого момента лениво пролистывала, и, чуть прищурившись, спокойно, без малейшей эмоции оглядела пляж. Когда она заметила Давида, ее лицо осталось таким же безмятежным.
- Ну что, Оль, пойдем попрыгаем с пирса, что ли, - предложила она, боковым зрением фиксируя Железного Володимира.
Оля, понимая игру подруги, кивнула:
- Давай.
И, ничего не говоря Владимиру, подруги, взявшись за руки, направились спокойной походкой к пирсу. Впрочем, скоро они побежали – раскаленный песок нестерпимо жег ступни. По длинному бетонному пирсу они почти пролетели, и остановились только в луже, уже натекшей с тел ныряльщиков.
- Спасибо, что так ненавязчиво увела меня сюда, - смеясь, сказала Оля Тане. – А то бы Владимир, чего доброго, еще бы и за нами увязался…
- Я так и подумала. Хотя, по-моему, мы его уже порядком достали нашими вечными путешествиями до пирса и обратно. Он должен понять, что с нами в большинстве случаев ничего не происходит, - откликнулась Таня.
- Ага, вот именно, в большинстве, - хохотнула Оля и широко улыбнулась, встряхнув влажными волосами: Давид ее заметил. Их разделяло большое расстояние, она стояла на пирсе, на самом краю, а он был еще на берегу, но его глаза уже успели проложить дорожку электронов к ее телу. Олины нервы приятно щекотало, и она улыбнулась еще раз, так обворожительно, что все местные парни тут же сделали к ней шаг, не в силах противостоять этому нехитрому женскому приему. Таня только диву давалась, глядя на такие метаморфозы. Даже она, верная и вечная подруга, не узнавала на этом отдыхе Олю, симпатичную и всегда чуть холодноватую, сдержанную и немного закрепощенную. Как же Олька изменилась, думала Таня. Откуда столько обаяния, столько света в улыбке? Такой задор, такая уверенность сквозит в посадке головы, в развороте плеч этой девушки… Она же прямо окатывает стоящих рядом своей красотой… И всё только ради одного парня, того симпатичного абхаза, что с таким неподдельным восторгом смотрит сейчас на нее.
- Я буду долго стоять, не решаясь прыгнуть, - сказала Таня Оле вполголоса, когда они обе перелезли через перила пирса. – Ну чтобы внимание Владимира, если он на нас смотрит, было обращено на меня, а не на тебя. А вы сможете немного пообщаться, ладно? Потом я прыгну в воду, и буду вам надоедать, - Таня скорчила рожицу.
- Какая же ты, Танька… - благодарно пробормотала Оля. – Что бы я без тебя…
- Знаю-знаю, - оборвала ее Таня. – Давай прыгай к своему принцу, он вон уже разделся…
На секунду Оля даже забыла, где находится, когда увидела Давида, в черных купальных трусах направляющегося к воде. Это зрелище ее ослепило. Такое гибкое тело с едва видным рельефом развитых, но не перекачанных мышц… Загар лишь немного покрыл его кожу – такой загар сразу выдавал в нем местного жителя, ведь курортники загорали целый день, а местняки наоборот, носили брюки и футболки, закрываясь от солнца.
Оля вернулась в реальность. Сейчас, именно сейчас ей хотелось прыгнуть так красиво, как еще никогда. Ну а желание – главное, ведь нет ничего невозможного в этом лучшем из миров! Высоченное двойное сальто – и она погрузилась в прохладную упругую воду, пронизанную солнечными лучами. И этот прыжок наполнил ее всю целиком, каждую ее клеточку ощущением сиюминутного, острого, такого, что даже страшно пошевелиться, счастья. Она вынырнула и засмеялась. Таня, все еще стоящая на пирсе, показала ей большой палец.
В этот момент она почувствовала, как чьи-то пальцы сомкнулись на ее лодыжке и потянули вниз. Она погрузилась в сияющую пучину с открытыми глазами, чтобы все видеть. В этот краткий момент она увидела любимое лицо - Давид под водой коснулся ее губ своими губами. Потом он отпрянул он нее. Вынырнули они на расстоянии полутора метров друг от друга.
- Ну привет, - протянул он ей руку и подплыл ближе.
- Привет.
Теперь она видела его близко, и это казалось ей чудом. Как все-таки мало нужно человеку для счастья – всего лишь видеть рядом любимого человека. Оля даже не осознала этого, но она уже всем сердцем любила Давида, абхазского парня с бархатистым голосом и длинными застенчивыми ресницами, которые едва заметно вздрагивали, когда он улыбался. Его глаза так мягко ласкали ее, что у Оли в голове все поплыло. Казалось, само время замерло, и все, что было рядом – гудящий пляж, пирс, катера и водные мотоциклы, весь курорт, весь мир – все померкло рядом с парой людей, которые так смотрели друг на друга.
Давид проплыл под водой несколько метров, вынырнул и встряхнул головой так, как это обычно делают собаки, вылезая на берег из водоема. Брызги полетели с его черных волос в разные стороны. Оля уже видела, как необычно встряхивают головами молодые абхазы, когда выныривают из моря – так на всей земле делали только они и никто больше. И какое-то глупое девчачье умиление родилось в ее душе от этого странного движения. Она смотрела на Давида и восторгалась тем, как он плавает, как вообще ведет себя в воде – словно он тут вырос, этакий человек-амфибия. Отчасти так оно и было, ведь каждое лето, с мая по октябрь, он проводил в море. Оля вдруг поняла, что впервые нормально видит Давида при дневном свете. В первый день, в момент знакомства она его не разглядела, а поэтому и не запомнила. И вечерами он казался ей сыном южной ночи, обволакивающей темноты и танца. Он появлялся из тьмы незаметно и так же незаметно растворялся в ней, и сам казался скорее ночным призраком, чем реальным человеком, таинственным и неуловимым. А сейчас он предстал перед нею днем, и лучи солнца добавили его облику реальности. Но не отняли неуловимой красоты, которой наделены все уроженцы этих краев. Собственно, не красоты даже – есть ли вообще мужская красота как понятие? – а обаяния, невероятного обаяния, которым так щедро, не зная меры, одаривает южан их потрясающая природа.
Так думала Оля, завороженная очарованием этого момента и не понимающая, как все остальные на этом пляже могут резвиться в воде, не обращая внимания на творящееся рядом с ними колдовство.
А Давид, даже не догадывающийся, что она думает про него, так же заворожено смотрел на эту девушку, плавно перебирающую руками в воде. Ее длинные волосы окружали ее облаком, колышущимся на волнах. Глаза приобрели цвет чуть зеленоватого моря. Капельки воды маняще поблескивали на ее уже успевших загореть хрупких плечах с выдающимися тонкими ключицами. И если в первый вечер под звездами она показалась ему богиней, сбежавшей с Олимпа, то сейчас перед ним предстала русалка, дочь морской пучины. Она была так ослепительно прекрасна на фоне переливчатого моря, солнце так ярко освещало ее тонкое лицо, брови вразлет, облупившийся курносый носик. И еще… В ней была та свежесть и наивность, которой обычно так не хватает в женщинах, пресыщенных вниманием противоположного пола. А таких Давид за свою жизнь встречал подавляющее большинство. Пресыщенных, томных, с едва уловимыми чертами порока, на которые обычно западают мужчины, но которые так раздражают его самого. За всю жизнь он встречал чистых и наивных очень редко. И была одна… которая, кажется, лишь показалась таковой. Но эту историю молодой человек очень не любил вспоминать. И вот теперь перед ним предстала в обличье русалки Оля. И все в его душе вновь перевернулось.
Он вспомнил момент, когда впервые увидел ее. Она стояла на пирсе, ярко освещенная обжигающим солнцем, и собиралась прыгнуть. По ее нежному, с легким румянцем, лицу, дрожа, пробегали блики от воды, плещущейся у пирса, внизу. Ее тело, так хорошо сложенное, длинные ноги, тонкая талия и небольшая, похожая на нераспустившиеся бутоны, грудь приковывали к себе всеобщее мужское внимание. А она этого, казалось, не замечала. И еще в этот момент сердце Давида, который считал себя вообще достаточно спокойным и сдержанным, особенно по кавказским меркам, не позволяющим себе никаких глупостей в отношении отдыхающих девушек, дрогнуло. Он с друзьями прыгнул с пирса, но если друзья прыгнули, чтобы лишний раз показать себя, то он – чтобы немного остыть в воде и снизу увидеть ее прыжок. Он почему-то сразу понял, что прыжок будет необычным. И теперь он прокручивал его в памяти, как в замедленной съемке. Да, прыгать она умела. Вся упругая, она напружинилась еще больше и подлетела в воздух так, что поразила даже местных. А вынырнула она еще прекраснее, чем была до прыжка, и тогда Давид зажмурился на мгновение, чтобы не ослепнуть от ее сияния и не сжечь свое сердце.
Сейчас, когда они были знакомы уже неделю, он до сих пор то и дело хотел зажмуриться от таких же чувств, что обуревали его тогда.
- Где ты так здорово научилась нырять? – спросил Давид, не отрывая от Оли глаз.
- Будешь смеяться. Ты-то житель приморский, а я городская. В бассейне, - усмехнулась Оля.
- Я не видел, чтобы девчонки так прыгали с пирса.
- Ааа, - лукаво протянула Оля. – Значит, ты считаешь, что девушка не может того, что может парень? Патриархальный взгляд на мир?
- Ну почему сразу патриархальный? Просто мы сложены лучше.
- Ну это как сказать.
Вместо ответа Давид одарил ее своим чуть насмешливым взглядом и поплыл к пирсу. Ухватившись за перекладину, он подтянулся и ловко взобрался по металлическим ржавым, поросшим водорослями стропилам наверх. Поприветствовал Таню - она все еще стояла за перилами, не прыгая.
- Чего не прыгаешь?
- Если бы я прыгнула, то ты с нею уже бы не плавал. У нас есть некто типа телохранителя, думаю, ты заметил, - с улыбкой пояснила Таня. Он кивнул, показывая, что ответ его устроил.
Давид встал рядом с Таней и посмотрел на Олю, слегка улыбаясь, словно говоря: «Посмотри, я тоже кое-что умею». Оля с вызовом приподняла бровь, словно отвечая: «Ну-ну, посмотрим…» Давид оттолкнулся от пирса и, в точности повторив недавний Олин прыжок, ушел под воду. И опять, проплыв до нее, утащил девушку на дно. Таня, наблюдавшая это, только головой покачала. Влюбленные (а в том, что Давид тоже влюблен в Олю, Таня теперь уже не сомневалась – достаточно видеть его взгляды), они как дети…
XVIII
Время летело быстро. Замерзнув в воде, все трое вылезли на берег погреться. Оля уже окончательно попала под очарование парня. Таня же соображала отлично.
- Давид, ты грейся, а мы пойдем прогуляемся до нашего зонтика и обратно, хорошо?
Давид не стал задавать глупых вопросов типа «мне с вами можно?», просто кивнул головой. А вот Оля запротестовала, когда они отошли от места дислокации молодого человека лишь на пару шагов.
- Зачем ты меня туда потащила? – зашипела она на Таню, указывая взглядом на их зонтик, под которым не смыкал глаз Железный Володимир.
- Потому что нам надо показать Владимиру, что мы все-таки лежим тут, на наших ковриках, и на парней особого внимания не обращаем. Иначе он доложит Сергею Евгеньевичу, а тот мигом закрутит гайки, - лаконично и предельно доступно объяснила Танька. Оля, тяжело вздохнув, вынуждена была согласиться.
Примерно полчаса девушки грелись. За это время Владимир один раз ушел купаться, и подруги воспользовались его недолгим отсутствием, чтобы обсудить… Давида, конечно.
- Ну что скажешь? – первой была Оля.
- Скажу, что ты счастливица, - безапелляционно заявила Танька. – Либо он гад и просто гениальный актер – так бы тебе сказал твой отец, либо ты и вправду ему нравишься – это тебе говорю я. Если я, конечно, хоть что-нибудь понимаю на этом свете. И еще ты классно ныряешь. Ты просто обязана меня научить так же.
- Без проблем, - откликнулась Оля и заерзала на полотенце, - я скучаю…
- О господи, неугомонное ты создание… По кому? – Таня закатила глаза.
- По нему, - горестно ответила Оля. Таня рассмеялась:
- Ну ты даешь! Вон же он стоит, сверкает улыбкой в тридцать два зуба, - и она махнула рукой в сторону Давида, разговаривающего с кем-то. Кажется, это был Билан, который не Билан. – И ты скучаешь?
- Ну и что, что он там стоит! Он же не рядом со мной…
Таня весело присвистнула:
- Ну ты даешь…
Когда вернулся Владимир и обсуждать абхазов стало проблематично, Оля с трагическим видом надела солнечные очки и улеглась на полотенце, всем своим видом показывая, что ей неинтересно происходящее у пирса. И пока они с Танькой грелись, Таня то и дело кидала на подругу насмешливые взгляды, от которых, она видела, Оля вся кипит.
Да уж, та девушка Оля, которую Таня знала всю свою жизнь, была более терпелива и уравновешена. Эта же кидалась из плюса в минус, из жара в холод. И, Таня вынуждена была это признать, такая перемена Ольку очень украшала… Видимо, правду говорит народ, что самое знаменитое и таинственное из чувств правда меняет человека, причем в лучшую сторону.
Наконец Таня встала и аккуратно потрогала Олю за плечо:
- Пойдем купаться.
Оля подскочила тут же. Как только девчонки вместе с разбегу залетели в воду и поплыли подальше от берега, Давид, все это время хоть краем глаза, но все же все время наблюдавший за Олей и Таней, встал и, сказав пару слов братьям-абхазам, направился к воде. Он спокойно, не тормозя и не ускоряя шаг, зашел в воду, при этом его трусы наполнились воздухом и стали похожими на пузыри. Он нырнул, поплыл, вынырнул, привычно встряхнул головой по-собачьи и красиво, плавно и размашисто одновременно, поплыл к подругам, головы которых виднелись уже за буйком.
Оля заметила Давида первой – еще бы, ведь она чувствовала приближение любимого человека кожей, вся, от корней волос до кончиков пальцев. Она наблюдала, как он плывет, и нежно улыбалась. Сейчас ее лицо просто светилось тихим счастьем.
Таня грустно посмотрела на подругу. Нет, конечно, за Олю она была рада, тем более что она видела – Давид не просто мечтает затащить подругу в кусты, иначе бы в его глазах было совсем иное… Обидно-то другое – Рома, зараза, не появляется на пляже. А вечерами устраивает просто цирк бесплатный. Либо он оказывает знаки внимания, либо она ему не нравится и он на нее не смотрит вообще – неужели так сложно выбрать из двух вариантов? Но ни в какую: ни то, ни другое. Нет, конечно, он очень эротишненько показывает язык ей, когда танцует с какой-нибудь малолеткой, но… Короче, странно это все и обидно. И обидно вдвойне оттого, что ведь Таня явно больше других девушек имеет на танцполе успех. Из-за своей раскованности и из-за отсутствия томности и жеманства при наличии очень даже выигрышной внешности. Она сразу поставила себя с местными так по-дружески, чтобы те не могли даже предложить ей чего-то неблаговидного. Нет, конечно, смотрели они весьма обольстительно, но никаких нескромных предложений уединиться не поступало. Зато бесились и скакали вместе с нею на танцполе все парни. Просто Танька по натуре с самого детства слыла заводилой, и сейчас эти качества ей очень пригодились. Русские девушки, те, что приехали развлечься с молодыми абхазами, просто серели от зависти, видя, как она зажигает с пятью парнями одновременно, не отдавая при этом никому предпочтения. Итог – местные относятся к ней как к классной девчонке, а не как к… ну в общем, распущенной мадемуазель. Может, дело еще и в том, что они с Олей представляются девушками, родившимися в Сухуми, но живущими в Москве. Несколько слов по-абхазски только довершают приятное впечатление. Вот и весь секрет.
Таня вздохнула. Секрет-то прост, только Роме она по-прежнему до фонаря… Черт, ну и что ему не нравится-то?!
Давид купался с ними еще недолго. Около пяти он собрался уходить. Таня и Оля, вновь лежа под зонтиком рядом с дремлющим Владимиром наблюдали, как Давид ополаскивается под пляжным душем. Потом парень переоделся и помахал рукой подругам. Когда его красная футболка скрылась вдали, Оля улыбнулась мечтательно и ничего не проговорила. Таня понимающе подмигнула.
XIX
- Обара, ну ты готова, а? – Таня ворвалась в Олину комнату. Ее глаза горели нетерпением.
Оля критически осматривала себя в зеркало. Повернулась спиной, оглядела себя с ног до головы. Джинсы и легкая бордовая туника с этническим рисунком смотрелись очень эффектно и необычно. Почему-то именно сегодня вечером Оле хотелось выглядеть как никогда привлекательно, не «на все сто», а на все двести. Танька, увидев подругу, присвистнула:
- Ого, ты на конкурс красоты «Мисс Абхазия на все времена» собралась?
- А что, выиграю? – усмехнулась Оля, напрашиваясь на комплимент. Напросилась только на поражение:
- Второе место обеспечено. После меня, - весело отрезала Таня и выразительно цокнула языком. Оля про себя в который раз удивилась, как именно Танюшке удается разными жестами и звуками передавать миллионы оттенков различных смыслов и эмоций. В одном только этом цоканье языком была и насмешка, и радость, и признание привлекательности Оли, и любование Тани самой собой, и… Перечислять можно еще много.
Оля вдела в уши серьги и забрала длинные волосы в высокий хвост на затылке, так, чтобы подчеркнуть длину шеи. Покрутилась перед Таней:
- Ну как?
Таня тут же щелкнула подругу по носу и сама сморщила носик:
- Вредина, сама же знаешь, что отпадно.
Оля проказливо закусила губу и искренне кивнула.
- Ну вот, - удовлетворенно заключила Таня и потянула ее из номера.
Вчерашний вечер был исключением (слава Богу, подумалось и Тане, и Оле), но сегодня все вошло в привычную колею. Сначала общий ужин в «Пицунде», с домашней лапшой, аджарскими хачапурами, шашлыком, салатом, «Диоскурией», «Псоу» и «Грушей» , а потом – поездка в «Абхазский дворик». Как уже повелось, после ужина Сергей Евгеньевич оставил дочь и ее подругу на попечение Железного Володимира, который и отвез их на танцы.
Они приехали как раз вовремя – было без трех десять, и все молодые абхазы только-только появились у «Абхазского дворика». Появление Оли и Тани очень их оживила, и Таня не без удовольствия еще раз отметила, что они с подругой стали тут известными личностями. Кута, уже начавший поедать кроваво-красный арбуз, махнул им рукой и улыбнулся. Люба метнул в них взгляд, исполненный игривости. Хасик, который всегда приветливее остальных относился к этим девушкам, даже подошел и завел легкий разговор ни о чем, пока подруги исследовали обстановку. Давида видно не было.
Наконец они присели за белый пластмассовый стол между местом ди-джея (рубкой назвать это при всем желании сложно) и баром. Владимир по обыкновению принес бутылку белого вина и лимонад. Таня с Олей, развернувшись лицом к танцплощадке, стали медленно потягивать вино – танцевать было еще рано. Под какую-то муть из начала 80-х по бетонному полу площадки ползало дитё лет трех, что-то увлеченно там высматривая. Вот и все.
Однако сидение без дела затягивалось. Прошло уже двадцать минут с тех пор, как они приехали, а вечер-то не резиновый! Ровно в полночь, сколько бы ребят не танцевало, милый ди-джей все равно попрощается со всеми до завтра. Так что…
К столику Оли и Тани (правда, пока Владимир ходил за кофе) подошел друг Ромы Беслан в своей красной в белую полосочку футболке. Он наклонился к подругам:
- Чего скучаете, не танцуете?
- Смотри, никто же не танцует, - пожала плечами Таня. Брови Беслана приподнялись:
- Ну и что? Зажгите! Вы же каждый вечер идете танцевать первыми, и все тут же выходят к вам.
И он отошел. Таня посмотрела на Олю и мечтательно потянулась:
- Вот видишь, какой у нас имидж… Короче, он прав – надо идти танцевать, а то так можно целый вечер просидеть.
Она для храбрости сделала пару глотков вина и потянула за руку Олю. Как раз начиналась новая песня – «Ла-ла-ла» Жанны Фриске. Под «ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, танцуют звезды и луна…» девчонки вышли на танцпол и на время отключили головы, чтобы разогреть тело и заставить его слушать темп музыки. Движения танца рождались сами собой, и это было волшебно, как и всегда.
Вдруг рядом с ними появилась светловолосая девушка в черных брюках и белой кофточке, узлом завязанной на животе. Она тоже танцевала, и когда выдался первый удобный момент, дружелюбно проговорила:
- Привет, девчонки, можно, я с вами потанцую, а то одной не очень…
- Конечно! – приветливо откликнулись одновременно Таня и Оля. Через минуту они, уже познакомившись, отплясывали вместе. Девушку звали Оксана, и она приехала из Ростова. Таня о чем-то болтала с нею, а Оля быстро и внимательно оглядывала новую знакомую с ног до головы. Дело в том, что Оля больше доверяла мужчинам, чем женщинам. А на курорте как нигде все женщины - каждая сама за себя. Дружба на курорте, да еще между женщинами, завязаться не может просто потому, что здесь присутствует главный раздражитель – местные парни. И даже если девушка приехала позагорать на пляже и покупаться в море, то она через три дня максимум неизбежно попадет под обаяние местняков. И две девушки, познакомившиеся на курорте, тут же начнут пытаться делить мужское внимание.
Оксана производила впечатление обычной девушки, с в меру глупыми большими глазами, но Оля уже сейчас жалела, что она рядом. Она явно желала пренебрегать правилами элементарной безопасности, то ли от недостаточно развитого чувства самосохранения, то ли от недостатка мозгов: ей хотелось уйти побродить ночью по пляже, ей хотелось посидеть на столике для пинг-понга, который негласно принадлежал только местным ребятам и тем девочкам, что не прочь познакомиться с ними очень близко… И совершенно не задумывалась о разности русского женского и абхазского мужского менталитета. При том что она не производила впечатления курортницы, приехавшей исключительно ради обжиманий в цветущих олеандрах.
- Знаешь, как она нас еще достанет, - проговорила Оля Тане, когда Оксана ушла за свой столик.
- Может быть и так, - согласилась Таня.
- Она славная, но мы-то с тобой давно настроены друг на друга…
- Оля-ля, да ладно, будь проще.
Таня как всегда была по-житейски мудра. Посоветовав Оле быть проще, она уже знала, что Оксана с ними рядом долго не продержится. Чтобы светловолосая голубоглазая девушка на Кавказе скучала с подругами? Это нонсенс. Через три танца вниманием Оксаны полностью и безраздельно завладел тут же ставший совершенно неотразимым Беслан.
- Смотри, Бесик закадрил Оксану, - хохотнула Таня, кивая через плечо. Оли только усмехнулась:
- Молодцы, ребята, быстро работают. И безошибочно.
Да уж, в умении привлекать к себе противоположный пол абхазским парням нет равных! Либо штурм, достаточно быстрый, чтобы захватить крепость, не дав ей даже опомниться. Ослепленные сиянием глаз и улыбки, девушки сдаются без боя… Либо наоборот, галантные ухаживания и нежные слова. Все зависит от отдельно взятой девушки. Но угадывают стратегию эти сердцееды мгновенно, на чистой чувственной интуиции, которой природа одарила их так же щедро, как и обаянием.
Вечер двигался своим чередом. Давид запаздывал, но Оле было хорошо. В танце она отдыхала, а это самое мужское обаяние немного компенсировала отсутствие любимого, хотя подсознательно она все время его ждала. В течение одной мелодии она, наверное, раз пять успевала обернуться к ярко освещенному входу в ресторан, но там никого не было. Рома в своих закатанных джинсах и темно-синей футболке шнырял по всему ресторану, крутя кудрявой головой и пряча руки в узких карманах. Кута, весь в черном, притягательный и опасный, как все люди семейства кошачьих, как обычно бродил вокруг танцпола, отпуская шуточки по поводу танцующих друзей. Шапочку он, видимо, оставил дома… Или кому-то подарил. В любом случае, шапки у него не было. Зато шапочки красовались на головах нескольких других парней (завели-таки моду!), в том числе на голове Лезгинщика. Он и Друг Лезгинщика, сидя за пластмассовым столом у бара, были заняты быстрым повышением градуса в компании двух женщин далеко за тридцать.
Подруги встали у бамбуковой опоры, стоящей на краю танцпола, и пытались перевести дух – последние три танца немного вымотали силы.
- Ой, Ромочка, - вдруг заулыбалась Оля. Таня обернулась, вздрогнув, но тут же поняла ошибку – это был не тот Роман, которого она прозвала Повестью и по которому вздыхала. Тот стоял вдалеке и разговаривал с Бесиком. Нет, это был тот милый паренек Ромчик с абсолютно круглыми блестящими глазами, который всегда ходил в бейсболке с длинным козырьком и подрабатывал в этом же ресторанчике кем-то вроде грузчика. А может, просто помогал кому-то из родственников.
- Персики хотите? – обратился он к девушкам, протягивая на ладони два персика. Таня отрицательно покачала головой, но, видя, как Оля взяла фрукт и уже успела вонзиться в него зубами, тоже взяла персик. Ромчик расплылся в улыбке и отошел.
Когда ди-джей включил самую потрясающую песню о любви, «Кто тебя создал такую», Лезгинщик, уже полупьяный, направился к ним и пригласил Таню танцевать. Отдав персик Оле, девушка пошла с ним на танцпол. Таня искренне симпатизировала этому довольно взрослому парню, кажется, шоферу, который вечно ходил в красной футболке и единственный танцевал лезгинку босиком.
Оля отвергла приглашения на танец от троих кавалеров и продолжала стоять рядом с танцполом, задумчиво поедая персик и тихо подпевая.
- Можно вас пригласить, девушка? – раздался мелодичный справа от нее. Она повернулась к говорящему. Приятный молодой человек с густыми вьющимися волосами, которые волной лежали надо лбом. Горячие, но не хитрые, как у большинства абхазов, а искренние открытые глаза. Славный, но… Оля не хотела танцевать. Во-первых, под эту песню она танцевала только с Давидом и уже привыкла чувствовать на своей талии только его руки, слышать, как эти слова напевает только он. Во-вторых, она немного устала, но еще хотела станцевать лезгинку, которую должны были включить совсем скоро. В-третьих, было бы очень неудобно танцевать, поедая персик, а второй, Танин, держать в руке. Девушка отрицательно покачала головой.
Молодой человек принял отказ спокойно и не бросился искать себе другую партнершу, а остался стоять рядом с Олей.
- Вы давно здесь? – спросил он, внимательно глядя на нее.
- Не очень, всего неделю. А вы местный?
- Нет, сегодня приехал, а через два дня уже уезжаю. Я из Сухуми.
- Сухуми, - радостно воскликнула Оля. – Мы с сестрой родились в Сухуми!
В ответ на это он улыбнулся, и Олю просто парализовало. За всю свою жизнь она видела, наверное, несколько тысяч улыбающихся людей. Но такого не видела никогда! Улыбка, казалось, родилась на его лице отдельно от всего остального, она будто висела в пространстве, не прикрепленная ни к чему. Она появилась с легкого, словно порхание мотылька, движения губ так нежно, почти робко и вдруг начала расцветать, распускаться, совсем как цветок! И с каждой долей секунды она немного менялась. Сейчас уже не та, что была мгновение назад, но такая же невероятная, такая же пленительная! Это правда - ни разу в жизни до этого момента Оля не видела ничего подобного. Такое мимолетное чудо, прекрасное видение… Видимо, подобное испытывала маленькая Алиса в Стране Чудес. Так вот ты какая, улыбка Чеширского кота, как-то растерянно подумала девушка. Увиденное настолько выбило ее из колеи, что она даже не сразу расслышала вопрос самого Чеширского кота.
- Простите, что? – переспросила она, пару раз хлопнув глазами.
- А живете сейчас где? – повторил вопрос удивительный сухумчанин.
- В Москве, - ответила Оля, еще не вполне придя в себя. Она пристально вглядывалась в его губы, пытаясь отыскать хоть какое-то напоминание об этой чудо-улыбке, но сухумчанин не улыбался, и она ничего не видела.
От персика давно осталась только косточка. Вот и закончилась песня, Таня подошла к Оле, взяла персик и стала его поедать, вполголоса рассказывая о Лезгинщике. Чеширский кот тактично отошел.
- Он признался мне в любви. Я тоже, - посмеивалась Таня. Ее рот блестел от персикового сока. – Сказал, что бросает пить, и тут же почесал нос.
Оля тоже усмехнулась. Они вместе прошли к своему столику и присели. Кофе давно и безнадежно остыл, Владимир заскучал и лениво курил сигарету. В пепельнице перед ним уже лежало несколько аккуратно затушенных бычков.
Пока москвичи «страдали ностальгией» под «Чистые пруды», девушки потягивали остывший кофе. Таня по привычке собрала со дна своей чашечки гущу и теперь жевала ее, восторженно закатывая глаза. Оля насмешливо качала головой, искренне не понимая, как можно есть «это». Она бросила взгляд на часы – одиннадцать ноль пять. Когда музыка стала затихать, девушки вновь подошли ближе – и вовремя. Начались «абхазские зажигательные танцы». Поскольку зажигать под такую музыку умели единицы, то танцпол оказался почти пуст. Эх, ладно – вообще пуст. К Тане подошел Лезгинщик и потащил за руку танцевать. Она не имела ничего против. А рядом с Олей возник как из-под земли Ромчик со своей неизменной бейсболкой и снова как-то незаметно, как они это умеют, вовлек ее в вихрь танца. О да, это было незабываемо, как и всегда. Кровь начала просто бурлить в жилах, в голове стучало, но это было так классно… Такой кайф нечасто испытываешь за целую жизнь, это уж точно.
Это могло продолжаться бесконечно, но… не продолжилось. Оля, с улыбкой до ушей, которая всегда непроизвольно возникала на ее лице во время лезгинки, вся еще дрожала внутри от напряжения, которого требовал этот танец. Но даже в этом состоянии ощутила на своей спине ЕГО взгляд.
Давид, тоже по своему обыкновению, возник из ниоткуда, словно материализовался в этом месте в это время. Он, видимо, зашел с противоположной от входа стороны, с моря, поэтому Оля опять его на заметила. Но сейчас она его чувствовала и не торопилась поворачиваться. Все-таки ощущение, которое дарил его взгляд, было очень волнующим.
- Привет, Давид! – увидела его Таня.
- Привет, - кивнул он ей и Оле, хотя смотрел только на Олю.
- Ора, слюшай, а чего так долго не приходил? – с шутливым акцентом осведомилась Таня, и Давид приподнял бровь:
- А ты меня ждала?
- Да тебя тут все ждали! – прикалывалась дальше Таня.
- Я в «1300» был. Они открылись сегодня. После полуночи все пойдут продолжать гулять там. Вы идете? Со мной.
Оля и Таня огорченно переглянулись. Оля с досады закусила губу, а Таня ответила:
- Вот блин, жалко. Нас же Владимир отвозит домой каждый вечер. Его уламывать вообще тухлый номер.
- Владимир – это тот суровый мужчина, который все время ходит с вами? – уточнил молодой абхаз, словно невзначай кидая взгляд на столик, за которым курил, выпуская колечки, их охранник. Потом он пристально посмотрел на Олю и Таню и, поколебавшись, произнес:
- Вы можете сейчас доехать до дому, сказать, что ложитесь спать, а я пока дойду до первого корпуса и вас там встречу. И мы вместе придем в «1300».
- Но «1300» у шестого корпуса! – засомневалась Таня. – Тебе не вломак идти отсюда туда, а потом снова сюда?
- Привык, - повел сутулыми плечами Давид.
- Щас, нам надо посоветоваться.
Давид тактично отошел.
- Ну и что скажешь? Очень хочется, но видимо, придется отказаться, - Таня вздохнула. А Оле уже было море по колено, ее окрыляла любовь. Что значат какие-то преграды, когда тебя ждет бонус: два часа танцев с любимым парнем? Вон он, стоит и ласково и задумчиво смотрит прямо на нее, так, что даже сердце начинает биться через раз. И она от этого так просто откажется? Ни за что!
- Ни за что! – вслух повторила Оля. Подруга опешила:
- Ты что? И как ты себе это представляешь? Ну хорошо, как туда попасть, Давид предложил. А вот как мне обратно? Вы, конечно, решите уединиться и еще погулять, а мне в полтретьего одной полтора километра по ночной Абхазии топать? Ну уж спасибо, увольте. Или предлагаешь мне остаться в номере?
- Нет, я без тебя не пойду, - отвергла такой вариант Оля и едва заметным жестом позвала Давида. Он подошел и вопросительно кивнул головой.
- Давид, можно серьезно и прямо? – спросила Таня. – Одна Оля туда не пойдет. Если мы пойдем, то на обратном пути вы с Олей еще отправитесь гулять. А мне не нравится идея ночью возвращаться домой. Неблизко это.
- Без проблем, я кого-нибудь из наших попрошу тебя проводить.
Таня заулыбалась:
- Ага, я же просила серьезно… Так оно еще менее безопасно…
Давид был сообразительным. Он мигом уловил суть:
- Я скажу, чтобы он ничего не предлагал. Можешь быть абсолютно спокойна, дойдешь в целости и сохранности, да еще в хорошей компании. Идет?
Таня с сомнением оглядела абхаза. Кажется, его глаза не лгали и ничего не скрывали.
- Идет, - кивнула Таня.
- Тогда буду ждать вас недалеко от входа в первый корпус в полночь. Успеете?
- Да, будем.
Они протанцевали для вида еще одну песню в стиле дискотеки 80-х: микс «Отпетых мошенников» и CC Catch «Мелодия лета». Потом Оля незаметно кивнула Давиду головой на прощание и в сопровождении Тани направилась к столику, за которым сидел Владимир.
- Мы решили поехать домой, - сказала Оля. Владимир от удивления чуть не проглотил сигарету.
- С чего это? – подозрительно уставился он на девушек. Оля заколебалась, она еще не придумала, что соврать. Но Таня выпалила первое, что пришло в ее «извращенный» мозг:
- У Оли… ммм… как бы помягче… начались критические дни, ей надо срочно домой и вообще ей плохо и больно.
У Оли от неожиданности и негодования пропал дар речи, а щеки мгновенно покраснели. Но такая реакция была не у нее одной – Владимир тоже напрягся и, конфузливо опустив глаза, тотчас поднялся:
- Да-да, конечно!
Доехали и разошлись по номерам они без лишних слов. Владимир молчал как воды в рот набравши, а Оля дулась на Таню за такую «безобидную» выдумку.
XX
- Ну и как тебе это в голову пришло, Танька?! – это была первая фраза, которую Оля прошипела, без пяти двенадцать прошмыгнув в Танин номер.
Таня подпиливала ноготь и улыбалась.
- Нет, ну чего ты лыбышься-то? – сердилась Оля. – Выставила меня перед Владимиром…
- Ну кем, кем? Обычной девушкой с обычными проблемами, - Таня отложила пилку в сторону и сдула пыль с ногтя. – Эх, Олька, Олька, ничему тебя жизнь не учит!
- И интересно было бы узнать, чему она меня не учит? – огрызнулась Оля.
- Да ничему не учит, - все так же спокойно откликнулась подруга и перевела на Олю свои восточные темные как маслины глаза. – Я, между прочим, ответила ему правильнее всего. Во-первых, - стала она загибать пальцы, - бьет на жалость, показывает, что ты обычная девушка из плоти и крови, а не подследственный, за которым глаз да глаз. Во-вторых, сразу из-за такой деликатной темы отпали дополнительные вопросы, почему да как решили раньше срока смыться с дискотеки… Ну и в-третьих, ночью мы придем поздно, а с такой отмазкой ты завтра сможешь выспаться, а не ползти с отцом на пляж ни свет ни заря. Так что – одни плюсы. Ну подумаешь, чуть пришлось покраснеть…
Оля только за голову схватилась.
- Так, ладно, не расслабляемся, - подбодрила ее Таня и встала с кровати, бросив взгляд на часы. - Нас уже ждут.
Девушки спустились вниз и быстро – мало ли, вдруг Владимир еще не спит и стоит на балконе (что, кстати, было очень вероятным) – перебежали под крону сосны, росшей прямо у входа. Давид уже ждал их. Троица направилась к набережной, а потом, по набережной – к шестому корпусу. Им то и дело встречались знакомые местные парни. Они окидывали троих ребят мимолетным взглядом, и, когда они заговаривали с Давидом, в их глазах читалось: «Ну ты и крут, брат. Сразу двое, да к тому же первые леди танцпола!»
- Слушай, Давид, а это правда, что… ээ…в общем, местные парни все лето занимаются тем, что русских девушек… - задала рисковый вопрос Таня.
- Правда, - не моргнув глазом ответил Давид, и было непонятно, шутит он или серьезен.
После минутного молчания он добавил так веско, что больше на эту тему спрашивать не хотелось:
- Все зависит от отдельно взятой девушки.
У Тани завертелись всякие ехидные замечания типа «смотря где и как взятой», но она благоразумно промолчала.
Потом Давид стал хохмить, как он обычно делал это на прогулке с Олей. Девушки не могли сдержать смеха – все-таки чувством юмора его природа не обделила. Давид вообще был больше европеец, чем большинство его друзей. Хотя возможно самым выигрышным в его характере было сочетание европейских и исконно кавказских черт, двойственность даже мыслей.
Тане всегда казалось, что от первого до шестого корпуса идти далеко, а вот Оля уже знала эту особенность прогулок с Давидом – в компании с этим молодым абхазом расстояния сокращались до безобразия. Вот и сейчас, не успев разговориться, они уже оказались у клуба.
«1300» оказался небольшим помещением, и непонятно было, как туда влезло, причем совершенно спокойно, так много народу. Под потолком крутился стеклянный шар, отбрасывая на стены разноцветные блики. Оглушительно орал старый хит Шакиры «Whenever, wherever», народ гулял вовсю. Было дико жарко, пахло одеколоном и сигаретным дымом, в алкогольных парах не обнаруживалось кислорода… Но поразило вновь прибывших не это, а невероятно острое ощущение веселья и бесшабашности. Оля и Таня, с корабля на бал, пустились в пляс, Давид стал танцевать рядом. Вокруг тут же появились Рома, Беслан, окончательно перебравший Лезгинщик, где-то потерявший своего Друга и двух дамочек «далеко за…», Ромчик, Люба, Билан, который не Билан и еще кто-то. Почти все они были изрядно поддатые, но в большинстве своем еще сносно соображали.
Таня тут же продолжила строить глазки Роме, а Оля танцевала рядом с Давидом и Ромчиком. Остальные скоро опять отпали и присоединились к другим компаниям.
Набор песен в «1300» был примерно такой же. За час непрерывных танцев они успели услышать те же черные глаза, восточные сказки, черную ночь, дуду и дискотеку боом, что и в других местах Пицунды. Но встречались и исключения, типа «Я просто сразу от тебя уйду». Девчонки взяли по коктейлю, потом еще по одному и еще. Кажется, обе они немного переборщили, но это сделало их только веселее. Они уже познакомились с худым парнем, похожим на Кащея Бессмертного, по имени Астамур. По поводу его имени Оля заметила, что в переводе, хоть и с разных языков и с натяжкой, оно означает «восточная любовь»…
- А грязные танцы будут, с раздеванием? – хохоча, спросил он. Таня уверила, что щас начнутся. После чего продолжила гоняться по всей танцплощадке за Ромой. Тот хохотал без причины. Впрочем, этот очаровательный парень всегда хохочет, или, как говорит про него Таня, «тупо ржёт». Потом он стал пристраиваться сзади к Беслану и Давиду, и Таня громко осведомилась о его наклонностях. Он опять засмеялся. А потом неожиданно пригласил ее потанцевать медляк.
Давид протянул руку Оле, и та с трепетом сделала шаг ему навстречу. Песня эта была очень красивая, и девушка ее любила: «You are beautiful» Джеймса Бланта. Оказалась, не одна она.
- Мне очень нравится эта песня, она… такая близкая… - проговорил Давид шепотом. Оля положила левую руку ему на плечо, а правую – в его ладонь. Это было так… непередаваемо хорошо – танцевать с ним под любимую песню. Его глаза неотрывно смотрели на нее, и сладкая дрожь пробегала по спине девушки. Внутри поселилось какое-то волнение, но не неприятное, а просто незнакомое. И еще очень хотелось вновь и вновь испытывать то наслаждение, которое дарили его губы… Ее мысли меркли, как только она вспоминала его поцелуи, такие страстные и пьянящие, долгие и обещающие еще большие удовольствия… И ей хотелось испытать эти удовольствия… Вместе с ним… Хотя она боялась признаться себе в этом, но вся она, и душой и телом, хотела принадлежать этому молодому мужчине, такому близкому и непонятному, таинственному и знакомому. Она качалась рядом с ним в танце и видела, как горят его уши, покрытые нежным пушком, как пробиваются черные щетинки на выбритых щеках, и ей казалось, что она может так протанцевать всю жизнь, смотря на эти щеки и уши. А уж в эти глаза – и подавно! А он опять посылал ей такие электрические импульсы, что все внутри просто переворачивалось. Хотелось, чтобы он со всей силы стиснул ее в объятиях, чтобы стал с нею одним целым и никогда больше не отпускал. «Я не смогу жить без тебя», - думала Оля, не отводя глаз от него. «Я люблю тебя больше жизни. Ты такой сильный, нежный, веселый, спокойный… Как вообще мне удалось продержаться почти восемнадцать лет, не зная тебя, твоих рук, твоих губ, твоих магнитных глаз, твоего смеха и нежности? Это же просто необъяснимо!»
А Давид держал ее за талию, и у него было ощущение, что он держит что-то невероятно дорогое. И живое. В этой девушке, которую десять дней назад он еще не знал, была жизнь, она билась в каждой ее жилке. Ее хотелось обнимать и оберегать, ласкать и доводить до безумства… И он знал своим природным чутьем, что она способна ответить на его страсть так же страстно и пылко. И он мечтал об этом, думал каждую секунду и никак не мог избавиться от этой навязчивой мысли. А уж когда он целовал ее, и ее чудные губки так робко и доверчиво приоткрывались ему навстречу, он просто начинал весь гореть от желания обладать ею. Да, никого он еще не желал в этой жизни так сильно физически. Но никого бы ему не хотелось видеть рядом с собой каждый день, как ее. Это чудное создание, Оля, притягивала его внимание без конца. Он не мог разгадать, чем же она так сильно его зацепила – своим смехом или тем, как она рассказывает о своей жизни, или тем, как увлеченно слушает его. Или всем вместе? Ему хотелось рассказывать ей о своей семье, о том, как он любит младшую сестренку, как ему дорога Апсны, как красива Пицунда ранней весной. Говорить, говорить, говорить. Он все время боялся, что ему не хватит времени рассказать ей все, что хотелось, ведь он помнил, что девушки всегда уезжают из Пицунды и забывают о них, абхазах, которые, пусть недолго, но были влюблены в каждую… Хотя эта была исключением, причислить ее к остальным казалось Давиду оскорблением. И еще ему хотелось без конца видеть ее глаза, в которых, как в зеркале, отражались все ее мысли и эмоции.
Он тихонько напевал по-английски (недаром же учится в инязе), и ему хотелось как никогда, чтобы эта песня была не про него:
You're beautiful. You're beautiful.
You're beautiful, it's true.
I saw your face in a crowded place,
And I don't know what to do,
'Cause I'll never be with you.
Песня закончилась, и он с сожалением, будто у него что-то крадут, выпустил девушку из объятий. И ей мгновенно и очень остро стало одиноко без его горячих рук.
Пляски продолжились. Духота стояла невыносимая, и Оля, прокричав Тане, что пойдет проветриться, стала продвигаться к выходу на террасу. Давид последовал за нею. Он вообще этим вечером ощущал ответственность за этих подруг, ведь, в конце концов, это он их подбил на авантюру под названием «1300»…
Ночь была такой же прекрасной, как и все ночи в Пицунде. Звезды загадочно мерцали с угольно-черных небес. Маяк на крыше седьмого корпуса посылал в темноту лучи света с частотой «раз-пауза-раз-два».
Из клуба неслась музыка, но Давиду и Оле казалось, что они стоят в тишине. Оля отступила в темный угол террасы, и Давид закрыл ее от чужих взглядов. Им обоим сейчас хотелось одного и того же, и девушка видела, как страстно пылают глаза молодого абхаза. Он так порывисто прижал ее к себе и так жадно впился губами в ее губы, что она задохнулась… Сердце ее колотилось оглушительно, но она еще ближе прильнула к его телу. В ушах еще звенела на надрыве бесконечно нежная «You're beautiful»… Оля чувствовала жар, волнами исходящий от его сильного стройного тела, под ее ладонями его футболка становилась влажной от пота. Он чуть отодвинулся от нее, и его рука быстро пробежала по ее спине и оказалась на груди. Легонько сжав упругий холмик, идеально поместившийся в ладонь, Давид глухо застонал и вновь приник к ее губам, словно стараясь найти в них утешение или утолить жажду, терзающую его тело. Оля вся горела от настолько смелых ласк, которые ощущала впервые в жизни. Она была податлива и вся плыла на волнах страсти. Как же ей хотелось, чтобы они оказались сейчас далеко отсюда, где бы их жаждущие друг друга тела могли сполна насладиться друг другом…
- Оль, ты где? - раздался голос вышедшей на террасу Тани за спиной Давида. Он отступил в сторону.
– Ой… Простите, что помешала, - смутилась она, увидев парочку. Ей было неловко, потому что она заметила, как недвусмысленно раскраснелись лица у этих двоих и как безумны от обоюдного желания их взгляды. Они так тяжело дышали, будто только что переплывали бурную реку. Отчасти так оно и было, смотря что считать рекой… Температура рядом с ними в радиусе метра зашкаливала! Да вокруг просто проводка могла сгореть от такого дикого накала страстей, что был между ними! Искры, пролетающие от Давида к Оле и назад, Таня практически видела невооруженным взглядом. Да уж, точно вот-вот произойдет короткое замыкание…
И вдруг… Свет и впрямь погас. Все побережье в один миг рухнуло в темноту. Замолчал на полуслове Ахра с его «и зимой и по весне помни обо мне…», корпуса курорта погрузились во мрак, потухли фонари набережной. Даже маяк перестал прочерчивать полосы в небе. Звезды в наступившей полной ночи показались просто огромными и близкими-близкими, как глаза каких-то фантастических существ…
Народ из «1300» повалил на террасу. Зачиркали зажигалки, и их маленькие огоньки закачались в руках владельцев. Шутя по поводу электростанции на Бзыби, молодежь стала спускаться с террасы по лестнице. Кто-то включил на портативном магнитофоне песню группы «Crazy town»:
Come my lady
Come come my lady
you're my butterfly
Sugar baby
Молодежь продолжала подтанцовывать, расходиться не хотелось никому. Но время близилось к двум, а «1300» все равно закрывалась в два ночи. Поэтому постепенно народ со взрывами хохота растекался по территории спящего курорта, уединялся парочками под кустом, уходил компаниями в сторону первого корпуса… Честно говоря, не видно было ни зги, поэтому ориентировались только на огоньки зажигалок других ребят. По седьмому корпусу и у его дверей бродил синий огонек фонарика – кто-то с восьмого этажа светил идущим от клуба.
Давид приобнял Олю за плечи. Внезапная темнота отрезвила их. Таня стояла рядом.
- Прогулка отменяется, - подвел итог абхаз. – Я провожу вас до дому. Пошли.
И они побрели по набережной. Было так темно, что казалось, будто голова обернула черным бархатом. Ничего не видно, только впереди изредка вспыхивают огоньки зажигалок и дисплеи мобильных телефонов. Давид закурил.
Идти пришлось почти на ощупь, и поэтому дорога показалась долгой даже несмотря на то, что Давид развлекал Таню и Олю как мог, а они хохотали как сумасшедшие. Впереди шли знакомые Давиду ребята – ведь в Пицунде местные жители знают друг друга, всех без исключения. Компания подобралась веселая и хмельная. Кстати, здесь был и Астамур. Когда Давид в который раз чиркнул зажигалкой и осветил лицо Астамура, Таня узнала его и сказала:
- Видишь, не получилось сегодня с грязными танцами…
- Да, - хохотнул парень, - не получилось. Ну, в другой раз…
XXI
Оля с трудом продрала глаза, в первую секунду слабо понимая, отчего она проснулась. Потом, начиная приходить в себя, она поняла, что в дверь номера стучат. Она вылезла из постели и бросила взгляд на будильник: 9-20. Ох, ну кто такой умный – будить ее в такую рань?
- Тань, это ты? – спросила она громко, но ей не ответили. Пока Оля, чертыхаясь и проклиная все на свете, залезала в халат и ползла к двери, в ее мозгу стали всплывать воспоминания о прошлом вечере. Кащей-Астамур, дикие пляски в «1300», «Butterfly» Crazy town’а… Все смешалось. Но как только в голове молнией мелькнули ЕГО головокружительные поцелуи, все приобрело удивительную ясность. От этого острого воспоминания тут же перестало ломить затылок, а по всему еще сонному телу разлилась нега.
У двери Оля спросила:
- Кто?
- Свои, Оленька, открывай.
Оля наморщила лоб, пытаясь быстро сообразить, кто это. И решила, что лучше откроет и не будет мучиться догадками. Она приоткрыла дверь и, выглянув в коридор, чуть не заорала от неожиданности.
За дверью с букетом увядших розочек стоял молодой мужчина со светлыми, с гелем уложенными волосами, с дурацкой радостной улыбкой во всю физиономию и с неприятно светлыми, голубыми глазами. На нем была «гавайская», точь-в-точь как у Сергея Евгеньевича, рубашка, распахнутая на безволосой груди, и синие шорты, оканчивающиеся прямо у острых коленок. За его спиной на ковровой дорожке стояла дорожная сумка, дорогая и добротно сделанная.. Увидев Олю, мужчина протянул ей букетик:
- Сюрприз!
Первым порывом Оли было захлопнуть дверь перед самым его носом. Но она вовремя спохватилась и заставила себя улыбнуться, впрочем, довольно кисло:
- Привет, Слава. Ты как тут оказался? – и потуже запахнула халат, инстинктивно защищаясь от его рыскающего взгляда. И только потом взяла букет.
- Решил тебе сделать сюрприз! Меня Владимир на границе встретил и привез.
- Сюрприз удался… - согласилась Оля: они ведь не говорили о том, насколько приятным он оказался… - Слав, ты не возражаешь, если мы поговорим через полчаса. Ты меня разбудил… и я хочу привести себя в порядок.
- Без проблем, - кивнул мужчина, явно не собираясь извиняться за то, что разбудил ее. – Если что, я рядом, - и он кивнул головой на зверь номера, следующего за отцовским. Оля захлопнула дверь и медленно сползла по ней, накрыв ладонью лоб. Ну вот тебе бабушка и Юрьев день. Приплыли-приехали. Слава, советник отца по юридическим вопросам… Тут, в Пицунде? Ну что могло быть хуже?!
Оля медленно встала и поплелась в ванную. Недавнего эмоционального подъема, с которым она вспоминала ночь в «1300», как ни бывало. Черт, надо же, как появление одного человека может испортить настроение и заставить солнце скрыться за глухими к мольбам тучами!
После того, как она умылась, оделась и засунула букет в глиняный казенный графин, который убрала с глаз подальше, прямо на жару балкона, Оля быстро вышла из номера и направилась так быстро, как могла, к лестнице. Она скрестила пальцы, чтобы Слава не доставал ее, но, видимо небеса с тучами и правда были глухи.
- Оленька, а я тут! – донесся сзади противно-ласковый голос, и Оля замерла и медленно, с натянутой улыбкой, повернулась, где-то в глубине души еще надеясь, что это был звуковой глюк. Но… Слава стоял у своего открытого номера.
- Ты куда собралась? – поинтересовался он. И хотя сказал он это спокойно, у Оли возникло непреодолимое желание ответить «не твое дело». Вместо этого она лишь судорожно вздохнула и с легкой мстительной ноткой объявила:
- Я пошла к Тане. А ты отдохни немного с дороги.
- Как, и Таня тут? Это просто удивительно… – радостно воскликнул Слава, но по его льдисто-голубым глазам Оля с удовлетворением видела, что он обескуражен этим обстоятельством: Таня и Слава недолюбливали друг друга. Недолюбливали – мягко сказано. А если серьезно, то просто на дух не переносили. Поэтому, пока Слава переваривал информацию, Оля на пятках круто развернулась и по-быстрому смылась из зоны досягаемости.
Сбежав на второй этаж, она задолбила рукой в дверь Танькиного номера. Та открыла, чуть помедлив, и Оля увидела заспанную подругу.
- Обара, ты с ума сошла, - выдохнула та. – Времени еще десяти нет…
- Пора вставать, Танюха… у нас неприятность.
- У меня щас только одна неприятность… Нет, вру, две: ты и гудящая голова.
- Таааняяя, - простонала Оля и бухнулась на расправленную постель. Подруга примостилась рядом, пытаясь одновременно протереть глаза и пригладить всклокоченные черные волосы, коротко спросила:
- Ну? Оля-ля, ну что?
- Трагедия. Он приехал!
- Кто?
- Слава!
- Да иди ты! – не поверила Таня и округлившимися глазами уставилась на Олю. – Правда?
Оля обреченно кивнула и зарылась под одеяло.
- Ой-ёёёёё, - протянула Таня и поджала губы. Ее извилины заработали на полную мощь. Эта девушка знала, что в первую очередь никогда не надо унывать. Даже когда вас съели, у вас все равно есть два выхода… Обдумав ситуацию, Танька хлопнула Олю по плечу:
- Не журысь, прорвемся.
- Как?
- Смотреть будем по ситуации. А теперь дай я пойду умоюсь.
XXII
Да, конечно, вдвоем с Таней Олина оборона была крепче, и девушка понимала, что если бы Тани не было, ей бы пришлось гораздо хуже. Но и вдвоем они едва выдерживали натиск Славы. Если в Москве он вел себя более-менее прилично, то тут, на отдыхе, потерял всякое чувство меры и докучал своею навязчивостью. Шли ли девчонки пить кофе, покупать мороженое, купаться в море или прыгать с пирса, Слава все время следовал за ними с глупыми замечаниями, начинавшимися всегда одинаково:
- Оля, а, Оль…
Прыгать с пирса он не прыгал, потому что побаивался. Но стоять и смотреть на Олю считал своим долгом. Оля кипела от ярости, Таня не отставала. Все ее остроумие уходило на опускание Славы как человека вообще и мужчины в частности. Но ему все было нипочем. Таня прокатывалась по его самолюбию как бульдозером, а он вставал, отряхивался и как ни в чем ни бывало продолжал доставать их обеих. Оля помрачнела, и всего за несколько утренних и дневных часов в ее глазах угас тот свет, что лился на окружающий мир бесконечно вот уже полторы недели.
- Слушай, Слав, прошу по-хорошему и последний раз, - зло заявила ему Таня, когда он вновь встал, чтобы вместе с ними пойти нырять с пирса. – Оставь нас в покое. Мы на отдыхе, ты на отдыхе. Но это не значит, что мы отдыхаем вместе.
- Танечка, ну что ты такое говоришь? – некстати влез Сергей Евгеньевич, отрываясь от вечного сканворда. Железный Володимир, лежащий рядом и воображающий себя спящим, пошевелился, и его тонкие, в ниточку, губы тронула усмешка. – Ведь Славик приехал к нам, специально вырвался на две недельки… Он с нами. Нехорошо так его обижать.
И Сергей Евгеньевич укоризненно посмотрел на черноволосую девушку поверх очков. Она залилась краской и промолчала. Ну что, в самом деле, она могла сказать в ответ? Ссориться с Сергеем Евгеньевичем она не имела права. Три пары мужских глаз торжествующе посмотрели на нее, и она села рядом с Олей. Ну просто какой-то гадский день солидарности, в самом деле!
- Тогда я вообще никуда не пойду, - прошептала она Оле на ушко. Оля вздохнула и придвинулась к Славе, тихо воркуя:
- Ну Славик, ты тут полежи с папой, а то он прямо по тебе соскучился. Все время о тебе вспоминал. Ты его развлеки, все-таки пожилой человек… а мы парочку раз нырнем и приплывем обратно, хорошо? – строила глазки Оля, в то время как внутри ее всю буквально выворачивало от брезгливости и омерзения – и к этому человеку, и к тому, как и каким голосом она с ним говорила.
С видом, будто он оказывает ей просто вселенского масштаба услугу, Славик кивнул головой:
- Ну хорошо. Не могу я отказать такой девушке, как ты… - и он коснулся ее щеки мокрыми губами. Оля вздрогнула и поднялась. Помахав ручкой с безмятежным видом, она под руку с Таней побрела к пирсу.
Когда подруги отошли на несколько метров, Оля стала ожесточенно тереть щеку, где еще сохли слюни Славика.
- О Боже, меня сейчас вырвет, - пробормотала она. Ее всю мутило.
- Так, спокойно, - проговорила Таня, приобнимая подругу за плечи. К Тане уже вернулось ее обычное самообладание. А вот Оля не могла успокоиться:
- Как папа может заступаться за это ничтожество?! И как я смогла стать такой лицемеркой. Мне противно думать…
- Спокойно, - повторила Таня. – Ты поступила абсолютно верно. Надо пользоваться тем, чем можешь. А сейчас мы прыгнем, и тебе полегчает.
Но все же Таня не удержалась и произнесла, обернувшись на мгновение:
- Вот гаденыш…
У пирса они встретили Беслана – верный знак того, что и Рома-Повесть бродит неподалеку. Беслан, правда, был не один – издалека девчонкам махнула счастливая Оксана. На скамейке у курзала сидели Лезгинщик и Друг Лезгинщика. Лица были соответствующие вчерашнему буйному вечеру…
- Он! – пошептала вдруг Оля, и ее глаза вспыхнули. Таня хмыкнула, видя это, и проследила ее взгляд. Давид ждал их у самого начала пирса, с небрежной грацией опершись о перила. Увидев, что Оля его заметила, он одарил ее улыбкой и выпрямился, насколько позволяли его сутулые плечи.
Давид оказался внимательным и чутким. Сразу, как только Оля подошла к нему поближе, он заметил, что с девушкой что-то не так. Но ничего не сказал, пока Таня, поздоровавшись, не прошла мимо, на пирс. И только после этого он обратился к Оле, тихо и нежно:
- Оль, что случилось? Чем ты расстроена?
Оля была поражена. Этот парень не уставал ее удивлять, причем так просто и безыскусно. Он словно чувствовал малейшие переходы ее настроения, читал мысли.
«Да как же их не читать, если они бегущей строкой появляются в твоих чудных глазах? – подумал в ответ на эти ее мысли Давид.
- Так что произошло? – повторил он вопрос. Оля качнула головой:
- Так, мелочи. Приехал один человек, которого я не хотела бы видеть. Знакомый моего отца.
Она почувствовала, как Давид мгновенно напрягся, и поняла, что он мог понять сказанное немного не так…
- Что он с тобой сделал? – прямо спросил Давид, и Оля залилась краской:
- Да нет, это не то … просто он мне неприятен, а отец его навязывает мне как… эээ… мужчину.
Лицо Давила прояснилось:
- Ну так скажи отцу, чтобы он…
- Давид, давай не будем об этом. Я рада тебя видеть, - сказала Оля с затаенным чувством. Чуткие уши молодого абхаза уловили эту едва заметную интонацию, и его взгляд снова, как и обычно, обдал девушку жаром. Ее тело пронзили тысячи приятных иголочек, и сердце взволнованно зашевелилось в груди. Надо же, на сколько способны одни эти глаза …
Они догнали Таню только у самого края пирса. Она уже перелезла через перила и стояла, держась за них руками и немного отклонившись вперед. Оля и Давид быстро перелезли за нею следом. Давид подмигнул Оле и первым стремительно бросился вниз. Оля не долго думая последовала за ним. Таня как обычно осталась стоять, овеваемая теплым ветром.
Море было чудно как всегда, и Оля поняла, что с Давидом море всегда приятнее, чем без него, а со Славой так плохо, что она даже не замечала до этого момента, какая сегодня температура воды, хотя купалась все утро.
И снова, как и было уже прежде, Давид увлек ее в глубины моря и запечатал там рот поцелуем. Это было очень интересно: поцелуй как игра. Вода препятствует самому поцелую, но так забавно просто касаться друг друга губами, когда этого не видят люди, находящиеся всего в паре метров… Выныриваешь – и вас связывает секрет, неведомый им… Это была еще одна ступень близости, которую открыли для себя Давид и Оля.
Но вскоре Оле пришлось оставить Давида – на пирс причапал Славик, с все той же дебильной улыбочкой, которую он, по-видимому, считал привлекательной. Таня первой предупредила Олю об опасности:
- Оля, внимание, Славик тут. Давид…
- Что? – нахмурился Давид, от чего с его черных тонких бровей с кисточками скатилось несколько капелек морской воды.
- Отплыви, пожалуйста, подальше. Это тот человек, о котором я говорила, - пробормотала Оля, краснея. Давид тут же недобро оглядел Славу, и его глаза словно покрылись корочкой льда.
- Хочешь, я скажу ему, чтобы он не доставал тебя? - предложил Давид Оле, но та отрицательно покачала головой:
- Лучше не стоит, это бесполезно. Отец на его стороне… Встретимся в «Абхазском дворике» вечерком, хорошо?
Целая гамма чувств сменилась на выразительном лице молодого человека. Потом по точеным чертам пробежала темная тень обиды, он развернулся и размашисто и быстро поплыл к берегу. А Оля и Таня, посмотрев ему вслед, не сговариваясь поплыли от пирса вдоль берега в направлении своих зонтиков. Славик остался одурачено стоять на пирсе в одиночестве. С его лица медленно линяла глупая улыбочка.
XXIII
Вечером начался настоящий кошмар. Сергей Евгеньевич объявил, что в честь приезда Владислава они идут в ресторанчик «Золотое руно». Когда Оля это услышала, она чуть не застонала. Ну почему? почему? почему?!!!
- Папуль, а разве нельзя пойти праздновать в «Абхазский дворик»? – поинтересовалась она, чувствуя, как внутри все обрывается, бьется и крошится. А отец вдруг рассердился:
- Тебе бы только на танцульки! Повертеть… Нет уж, дочка, кончилась вольница, хватит. Приехал наш Слава… Будем отдыхать в приличных местах…
- «Абхазский дворик» - неприличное место? – спросила Оля, стараясь пропустить мимо ушей незаслуженный упрек отца и его намек относительно Славы, хотя ее прямо в жар от этого бросило.
- Тебе не пристало там бывать, да еще так часто, - отрезал отец.
Оля развернулась и вышла из его номера. Спустилась к Тане и расплакалась, не выдержав напряжения всего дня. Таня, видя состояние подруги, решила дать ей вволю выплакаться – иногда девушке такое необходимо. Сама она, ибо не была под тотальным отцовским или Славиным контролем, отправилась пройтись по набережной в слабой надежде известить Давида, чтобы он не ждал Олю. Таня повидала на своем веку намного больше, чем Оля, и понимала, что то, что творится между ребятами, перестало походить на банальный курортный роман. Иначе бы все было немного по-другому. А так… Чего стоят одни взгляды Давида, выражение его лица, когда Оля оказывается рядом с ним… Таня все это замечала, и не переставала удивляться. Ну, а с другой стороны, чему, собственно, удивляться? Из ста случаев нежных отношений между местными парнями и приезжими девчонками вполне может найтись одна настоящая любовь, разве нет?
На городок уже опустились нежные пепельные сумерки. Слабый ветерок доносил запах шашлыка и аджики, и в воздухе мешались все ароматы юга, приправленные терпким эвкалиптом и нагретой за день сосной. Таня задумчиво брела к скульптурам дельфинов и ныряльщиков, которые когда-то были фонтаном. Навстречу шел Лезгинщик, который, кажется, уже успел где-то перехватить глоток-другой вина… Он радостно улыбнулся Тане и приблизился к ней.
- Привет, - кивнула она, озабоченно глядя на него и прикидывая, передаст ли Лезгинщик Давиду ее слова. В любом случае попытаться стоит – Оле это очень важно.
- Как дела? Чего такая грустная? Будем сегодня зажигать вместе? – засыпал ее вопросами парень. И она решила брать быка за рога:
- Послушай, а можно тебя кое о чем попросить?
Лезгинщик загадочно улыбнулся, заговорщицки подмигнул и приблизился еще, обдав винным амбре:
- Как я могу отказать такой красивой девушке? Проси о чем угодно, я у твоих ног…
- Тогда передай Давиду слово в слово: «Таня просила передать, что Оля не виновата. Сегодня они в «Золотом руне». Запомнил?
Лезгинщик притворно обиделся:
- Чем вас так привлек Давид? Я же лучше…
- Ну конечно лучше, - успокоила его Таня. – Просто передай ему это, ладно?
- А награда? – Лезгинщик обаятельно приподнял бровь. Таня усмехнулась:
- Ора, слушай, бескорыстность украшает молодого человека.
- Ты права, - неожиданно, не по-абхазски легко согласился Лезгинщик и двинулся дальше. – Увижу – передам.
«Передаст, - успокоено подумала Таня, - этот точно передаст». Она решила немного посидеть у курзала на скамейке, но слишком пристальное внимание местных молодых людей, незнакомых ей по танцам, заставило девушку вернуться в номер. По дороге она встретила Железного Володимира, который рыскал у корпуса в поисках Оли. Таня известила его, что девушка сидит в ее номере. В ответ на это Владимир сказал, что Сергей Евгеньевич и Вячеслав Валерьевич уже собрались, и все ждут только Таню и Олю.
- Ну ничего, подождут, - отрезала Таня и прошла мимо Владимира в корпус.
Оля уже порыдала и немного успокоилась, только веки покраснели и припухли. Таня, болтая о всякой ерунде, попыталась отвлечь Оли от горестных раздумий и стала наносить подруге легкий макияж, чтобы скрыть следы бурных переживаний. Когда девушки спустились вниз, тучный Сергей Евгеньевич от ожидания уже взмок. Но ничего не сказал, и так чувствуя натянутость своих отношений с дочерью. Зато Славик не преминул заметить, что опаздывать и заставлять других людей, тем более мужчин, нехорошо.
- Все присутствующие мужчины, а их двое, - ядовито прошипела ему на ухо Таня, имея в виду Сергея Евгеньевича и Владимира, – молчат, значит, все в норме.
Но вечер и правда не удался. Сергей Евгеньевич явно хватил лишку и живописал с присущим пьяным людям красноречием не совсем пристойные истории и байки, Слава глупо хихикал над ними, и даже Владимир позволил себе расслабиться, видя, что вверенная ему под охрану молодая особа сидит, глядя только в свою тарелку. Таня и Оля молча поедали одну «лодочку» на двоих и запивали «Грушей». Таня просто грустила оттого, что не над чем было веселиться, а у Оли подрагивали губы, было видно, что одного неосторожного слова достаточно, чтобы из ее ясных глаз хлынули слезы.
Время тянулось бесконечно медленно. То и дело Таня поглядывала на часы и мысленно умоляла Лезгинщика, наверняка сейчас отрывающегося на танцполе «Абхазского дворика», вспомнить о ее просьбе. Но Давид так и не появился в «Золотом руне»… Ушла вся компания в час ночи, причем Оля с Таней шли, а Владимир и Слава тащили Сергея Евгеньевича. В свете фонарей Олины глаза неестественно блестели, и Таня видела, как в них колеблются непролитые слезы. Как ей в эту минуту хотелось убить Лезгинщика! Ну как, как он мог не передать ее просьбу? Других мыслей относительно причин отсутствия Давида Таня даже не допускала.
Оля молчала всю дорогу домой. Сквозь слезы, стоящие в глазах, она видела все расплывчато, фонари расползались огромными световыми пятнами в форме звезд, как их рисуют в диснеевских мультиках. И Оля сама ощущала себя каким-то глупым персонажем одного их этих мультиков.
У входа в корпус Оля оглядела кусты и деревья, скамейки – а вдруг Давид все-таки пришел. Но его не было.
Таня заперла Олин номер изнутри. Свет они не зажгли. Оля подошла к балконной двери, взглянула на море и набережную и улыбнулась, а потом и захохотала. Слезы полились из глаз, а она все смеялась и смеялась. Это началась истерика.
Таня впервые видела Олю в таком состоянии. Истерика и Оля – два, казалось ей, несовместимых понятия, и если бы кто-то сказал Тане, что их можно поставить рядом, Таня бы с сомнением покачала головой. Однако сейчас у нее перед глазами было яркое доказательство того, что это очень даже возможно.
Нежная сердечная привязанность к Давиду сделала Олю очень чувствительной и эмоциональной. И понятно, что она с трудом выдержала такой нелегкий день, в довершении которого любимый человек не пришел к ней, как это было раньше. То и дело Оля выходила на балкон, свешивалась, стараясь разглядеть уголек сигареты, мерцающий в ночи. Но ничего не было видно, и она опять заливалась горючими слезами, удачно дополняя их истеричным смехом.
Наконец Таня решила, что пора заканчивать все это, и, молча подойдя с подруге, залепила ей две хлестких пощечины. Оля икнула и замолчала, не столько от боли – хотя щеки словно обожгло – сколько от неожиданности и удивления.
- Вот так лучше, - удовлетворенно кивнула Таня и протянула ей граненый стакан воды.
Через час Оля, насильно уложенная Танюшкой в постель, забылась неспокойным сном. Во сне ее укоряющее жгли как каленым железом чьи-то очень знакомые черные глаза…
XXIV
Следующий день тянулся бесконечно долго. Оля перестала совсем обращать внимание на Славу, хотя тот из кожи лез, чтобы она его заметила. Таня над этими жалкими потугами только безжалостно посмеивалась и про себя думала: «Ну и куда этому ушлепану до Давида?..» И в этом девушка была абсолютно права.
После обеда Оля то и дело, лежа под зонтиком, поглядывала на пирс в надежде увидеть родную сутулую фигуру… Но ее так и не было видно. Наконец в пять Оля решительно встала и, обмотавшись в парео и не говоря ни слова, направилась в корпус. В номере хоть можно поспать – время хоть ускорить.
Таня, проводившая подругу взглядом, подумала внезапно о том, что они совсем не ценят дни. Да-да, Оля и Таня каждый новый день проживают в Пицунде только для того, чтобы вечером попасть на танцпол «Абхазского дворика», и сам день принимают лишь как непременную прелюдию. А ведь это неправильно! Ведь в этом чудном краю нужно ценить каждую минутку, каждый вздох, который наполняет твои легкие теплым воздухом, пропитанным ароматами и мелодиями юга…
Вечером Оля и Таня с замиранием сердца подъехали в машине к воротам «Абхазского дворика». Было десять, но никого из местных на горизонте не прослеживалось. Таня успокоила себя: «Пока». А Оля только горестно вскинула на нее глаза, под которыми после вчерашних переживаний пролегли синеватые тени.
Заходя во двор ресторана последними из всей компании, девушки столкнулись с выходящим оттуда человеком. Таня не обратила на него внимание, а Оля чуть задержала на нем свой взгляд, припоминая шестым чувством образ этого парня. А он мягко сверкнул глазами и кивнул, молчаливо приветствуя знакомую девушку. Она кивнула в ответ, и на его губах… О Боже, эта же улыбка… Ее цветок расцвел почти мгновенно, но от этого не менее пленительно. Чеширский кот блистал во всем великолепии… У Оли закружилась голова от странной сильной эмоции, поднявшейся в ответ на эту улыбку в ее душе. Это было что-то среднее между восторгом, светлым сожалением и невероятно коротким и острым блаженством…
Потом он наклонился в легком полупоклоне, и улыбка слетела с его губ, растаяв как мимолетное видение. В следующий момент темнота поглотила этого странного человека навсегда... А на душе у Оли все еще оставался этот коктейль эмоций, и сразу же стало как-то легче и чище.
Таня и Оля сразу же пошли танцевать, не делая заказа. Есть не хотелось. Какие глупости – есть, когда тут можно танцевать!!!! За вчерашний вечер они обе сумели оценить, насколько дорог и жизненно необходим стал им танцпол «Абхазского дворика». И неважно, что местняки еще где-то слоняются. Главное, что скоро они придут и обступят двух очаровательных девушек, которые так по ним скучали в «Золотом руне»! И можно будет просто улыбнуться этим игривым, плутоватым или наоборот, открытым глазам… и ни о чем не думать.
Парни пришли почти сразу. Да, танцы у них в крови, но и Оля с Таней не хуже! И под «Чудную долину» они стали двигаться, а потом под СиСи Кейч отрываться, и под Верку Сердючку зажигать… А потом начались вечные «Звезды и луна». Оле определенно становилось лучше, хотя Давида и не было… Но в душе теплилась надежда, а руки безотказного и доброго Хасика, составившего ей пару, так ненавязчиво и надежно согревали талию… Оля позволила себе немного расслабиться и просто молча послушать музыку, легко покачиваясь в танце…
На танцполе, как заметила и Оля, и Таня, появились новые лица. Причем это были не отдыхающие, а скорее местные. Просто которых раньше туточки видно не было.
- Смотри, как тот парень в синей футболке с воротничком выворачивает блондинку, - сказала Таня Оле, передыхая после одной из быстрых песен у колонки, и указала на странную парочку. Парень, которого они видели только со спины, прогибался во все стороны, повиливая корпусом и как марионетку сгибая безвольную Барби в короткой юбке. Зрелище было запоминающееся. Оля повеселела.
Кроме этого особенно сильно выделялся еще один парень: лет двадцати (и если уж Оля взялась прикидывать его возраст, то она явно не причислила его на первый взгляд к кавказцам), белокурый (!), высокий, метра два ростом, с длинными ногами и какой-то странной при его росте грацией. Он только на первый взгляд казался слоном в посудной лавке, потому что потом… в танце он был превосходен. И какая пластика рук… Оля с интересом наблюдала за этим необычным парнем, но не была удивлена, когда он пригласил на медленный танец Таню.
Таня же не следила за ним, поэтому даже вздрогнула, когда, стоя у бамбуковой опоры танцпола, услышала над ухом абхазское:
- Сара бара бзиа бзбой.
- Аналогично, - произнесла она, отвечая на признание в любви, не успев толком ничего сообразить. И уж потом обернулась. Высокий парень отшатнулся, не ожидая такого ответа. Его кудри мягкими волнами спустились к щекам.
- Ты знаешь абхазский?
- Родилась в Сухуми, - ответила Таня привычно. Вообще-то она просто знала эту фразу, но не признаваться же в этом, в самом деле! И она пошла танцевать под эти «Звезды и луна» с высоким белокурым абхазом-акселератом. Как выяснилось, его зовут Аляс. Красивое имя…
Потом были пляски под очередные хиты попсы.
- Танцы-танцы-танцы,
И сводит музыка с ума,
Невыносимо губ твоих касаться,
Но так хотела я сама… - подпевала Оля, и сердце ее ныло от тоски по любимому, по его губам, вкуса которых она не чувствовала уже, кажется, целую вечность... Но она упрямо отгоняла дурные мысли и продолжала танцевать. Под «Гоп-гоп» парни вновь закрутили Таню и Олю в вихре, и они хохотали. Высоченный Аляс, познакомившись и с Олей, то и дело хватал девчонок в охапку обеими руками и куда-то тащил. Все просто помирали со смеху от этого зрелища.
Но тут. На танцполе появился Слава. Он подошел к Оле, взял ее руку и стал танцевать с нею под «Сердце-магнит». Местняки немного отшатнулась от этой парочки, то и дело настороженно окидывая взглядами чужака. Оля пробовала объяснить, что это быстрая композиция, и высвободить руку, но Слава, сладенько улыбаясь, держал ее словно железными тисками. Наконец Оля процедила сквозь зубы:
- Отпусти меня сейчас же….
- Но ты же моя девушка, - захлопал Слава белесыми ресницами. Оля чуть дара речи не лишилась:
- Я не твоя!
- А чья же? Скажешь, кого-нибудь из них? Моя-моя, и никуда ты от этого не денешься…
Таня, танцевавшая рядом, наклонилась к Славе:
- Отпусти ее.
- Ага, так я тебя и послушался, - усмехнулся он. В этот момент Оля изо всех сил рванула руку. Слава от неожиданности выпустил ее. Сила была так велика, что рукой Оля задела Ромочку в бейсболке, танцевавшего рядом. Она извинилась и почти бегом сошла с танцпола. Внутри все клокотало. Да как он такое смеет! Что это вообще за закидоны?
Слава догнал ее у столика и схватил за руку снова. Она с силой вырвалась и, не стесняясь отца и Владимира, холодно заявила:
- Еще раз нечто подобное – и схлопочешь по морде.
- Оля, - тут же ужаснулся Сергей Евгеньевич. – Ты что?
- Ничего, - отрезала Оля и залпом выпила полбокала вина. А потом резко развернулась и вновь пошла к танцполу: за столиком, где сидел отец, не было родных ей людей.
Таня стояла у танцпола, ожидая подругу. С нею перекидывался словами Ромчик, то и дело теребя козырек бейсболки. Когда Оля вернулась, Ромчик отошел подальше. На немой вопрос Тани Оля только рукой махнула и поморщилась. И тут Ромчик вновь возник рядом, вырос как из под земли. Такой гномик, славный паренек с добрыми искренними глазами. И с застенчивой улыбкой протянул девчонкам по яблоку.
Олино сердце тронула нежность. Вот он, человечек, который дарит внимание и ничего не требует взамен. Как же его хочется расцеловать просто за то, что он такой…
Оля съела яблоко, громко хрустя. Опять полегчало, не столько из-за яблока, сколько из-за того, кто его дал. А тем временем началась лезгинка, и Ромчик, завершая терапевтический курс, вовлек Олю в этот танец. Эффект был достигнут – кровь быстрее разбежалась по венам, мешаясь с тем вином, что девушка выпила залпом несколько минут назад. Улыбка сама собой возникла на губах, как и всегда во время этого танца. Был еще один плюс – Слава, притащившийся к этому времени снова к танцполу, никак не мог бы поймать Олю. А вклиниться в танец он не мог, потому что просто не умел его танцевать. И когда среди мелькающих лиц зрителей Оля замечала Славину физиономию, радостная улыбка девушки становилась еще шире и задорнее назло ему.
После лезгинки, когда пот заливал глаза, меньше всего хотелось думать о Славе. Она так зыркнула на него, что он, сдувшись как дырявый мячик, тут же ретировался к столику. А Оля осталась стоять у танцпола, пытаясь отдышаться. Таня танцевала медляк с тем парнем в футболке с белым воротничком, который недавно, по Таниному выражению «выворачивал» блондинку. Оля бросил на его спину взгляд и стала искать глазами Давида, уже, впрочем, не надеясь на его появление...
И тут к ней подскочил Рома, молодой кудрявый абхаз, по которому периодически страдала Танюшка. Игриво стрельнув по сторонам глазами, Рома многозначительно, как он умеет, улыбнулся:
- Привет.
- Привет, Ром, - кивнула Оля, заинтересованно глядя на него. Он весь подобрался, засунул руки в карманы джинсов, для чего ему пришлось поджать плечи. Несмотря на то, что парень хотел казаться спокойным, каждый его жест выдавал неуверенность. И только глаза старались остаться нахальными…
- Слушай, - обратился он к Оле вновь и торопливо облизал пересохшие губы. – А чего это я вас на пляже не вижу? Вы что, не купаетесь?
Олю кольнула. Ага, значит, он все-таки ищет встречи…
- Ора, мы все время у пирса купаемся, ты что? И тебя мы несколько раз видели. Это ты нас принципиально не замечаешь…
Ромины глаза округлились. Он помолчал пару секунд, потом, кивнув в сторону танцующей Тани, спросил, чуть понизив голос:
- А завтра вы С НЕЮ когда будете купаться?
Песня кончалась, и Оля заторопилась, видя, что Таня уже благодарит партнера за танец:
- Ну… утром…
- Не, утром не надо, - нетерпеливо качнул головой он. - Я спать буду.
- Примерно в три-четыре.
- Хорошо, - обрадовался Рома.
- Только тихо! – не удержалась Оля, видя, как Таня, с молниями в глазах (она наконец увидела, что Оля о чем-то шепчется с Ромой) приближается к ним. Парень не понял:
- Почему? - но тут обернулся и догадливо протянул с улыбкой:
- А-а-а, - и отошел, встретившись глазами с Таней.
- О чем это вы тут беседовали? – подозрительно спросила девушка.
- Да так, болтали, - пожала плечами Оля, внутренне торжествуя – она сведет Таню с ее любимым Романом-Повестью.
Таню это объяснение почти удовлетворила, тем более что у нее была для Оли сногсшибательная новость. Она без лишних слов потащила подругу на танцпол, подвела к парню в футболке с воротничком и развернула его лицом к Оле. Какой-то краткий миг Оля вспоминала, откуда она знает это плутоватые глаза, чуть расплывшийся, явно ломаный нос и хитрые губы с приподнятыми уголками… Потом ее захлестнула величайшее удивление, которое в полной мере выразилось в восклицании:
- Ливан!!!
Да, это правда был тот парень-мингрел, с которым они несколько дней назад – а кажется так давно – совершили незабываемую конную прогулку. Сейчас, в умильной футболке с милым, каким-то школьным белым воротничком он казался совсем другим… Но почему-то таким родным, что Оля чуть не бросилась его обнимать. Он расплылся в радостной улыбке.
- Ливан, а где Танины очки? – спросила Оля чуть позже, танцуя рядом с ним и Таней под какую-то турецкую мелодию.
- Завтра принесу, - махнул рукой он. Таня и Оля только переглянулась и расхохотались. Потом они долго выясняли, почему он не пришел на танцпол в тот вечер, когда они его ждали. Потом отплясывали втроем под «Лаванду» Ротару. Когда ди-джей включил свою, можно сказать, профессиональную песню – «Сегодня модно быть ди-джеем» из нового фильма «Питер FM», к ним подлетел Аляс и увлек в какие-то слоновьи скакания по всему танцполу. Двигался он странно – как большое странное существо, очень хорошо умеющее сопоставлять свои размеры с окружающим миром. Да, размашистые движения, но такие, чтобы никого не задеть. При взгляде на него Оля начинала улыбаться.
Давида так и не было. Иногда Оля грустнела, но тут же старалась отвлечься на других парней, чтобы не чувствовать одиночества, затапливающего ее изнутри. Поэтому, чем грустнее ей становилось, чем меньше надежды оставалось в ее сердце, тем шире улыбку она нацепляла. Они с Таней лихо отплясывали даже тогда, когда на медленных танцах отшивали всех желающих. Просто в этом случае они вдвоем за ручку прыгали по танцполу, огибая танцующие пары, и веселили себя как могли. Парней, особенно местных, такая безбашенность приводило в восторг.
Когда девчонки паровозиком стали пытаться танцевать подобие ламбады, за ними тут же выстроилась очередь, Оля схватилась за кого-то впереди, Танину талию сзади сжали чьи-то ладони. Это было очень забавно, хотя паровозик и распался вскоре. Девчонки продолжили танцевать, то и дело меняя место на танцполе. Парням, танцевавшим вместе с ними, приходилось переходить за ними следом. Наконец один из них не выдержал. Наклонившись к Оле, он, стараясь перекричать «Tike tike kardi» Arash’а, весело спросил:
- А вы не можете танцевать на одном месте?
- Неа, - покачала головой Оля.
- Я так и понял!!!
Слава то и дело выходил на танцпол и пытался пробраться поближе к Оле, но местные (понятливые парни!) – и Оля за это поощрительно улыбалась каждому из них – мягко и неуклонно оттесняли его обратно. Он бесился и продолжал свои попытки, но все было тщетно. Парни, увидев, как этот приезжий неприятен Оле и Тане, из лучших побуждений старались девчонок от него оградить. И девушки были за это благодарны.
Наконец вечер кончился. Оля уже поняла, что рядом с Давидом время летело незаметно, а без него – ползло медленнее черепахи. Например, она не помнила до сих пор вечера длиннее этого. А ведь сейчас только полночь… Да, парадокс для влюбленных.
Сергей Евгеньевич и Слава были темнее туч, Владимир как всегда безразличен, но Оля и Таня, покидая ресторанчик, не обращали на это внимания.
Проходя мимо Аляса, Таня подмигнула и сказала:
- Абзиараз !
Тот усмехнулся и кивнул, отчего его русые волосы волной склонились к щекам.
XXV
Полночи Оля опять проплакала. Она не видела Давида больше суток, и вообще уже перестала чувствовать уверенность – может, она его больше вообще никогда не увидит? От этой мысли все внутри у нее сжалось. Нет, не может быть! Это было бы так… ужасно?.. трагично?.. Да даже слов нет, чтобы описать эту ситуацию. Лежа в кровати и слушая стрекот цикад, она грызла подушку, уже мокрую от слез, чтобы не зарыдать в голос. Пару раз ей казалось, что он ждет ее под окнами. Девушка вылетала на балкон, торопливо вытирая щеки, но внизу снова никого не было. То же пустое пространство, тот же прямоугольник света, падающего на асфальт из холла корпуса, та же сосна и облупившиеся скамейки. И ни одной живой души… Девушка брела к кровати и снова заливалась горючими слезами.
Дело было еще и в том, что она не понимала, почему он пропал. Временами ей казалось, что она сильно его обидела, когда не разрешила ему поговорить со Славой. Но видит бог, она хотела как лучше! Ведь она уже успела немного узнать горячий темперамент этого парня, вроде бы спокойного, но все-таки абхазского! И знала мерзостный характер Славы. Они бы очень сильно поссорились, это уж к гадалке не ходи. А итогом всему было бы то, что Сергей Евгеньевич не отпустил бы ее больше и на шаг от себя. Так что… все она, вроде бы, сделала правильно, но… Но почему же сердце так страдает?!
Она успокаивала себя тем, что завтра будет новый день, и станет легче, но наутро поняла, что все утешения били напрасны. Каждую секунду ее мысли возвращались к Давиду, и было так плохо на душе, что хотелось умереть, чтобы избавиться от этих мыслей. Представлялась его улыбка, искорки его глаз, его задумчивость… Оля ходила по комнате, и изнутри ее точила тупая боль, рождающаяся непонятно где. Все тело ныло, и, чудилось, это оттого, что осколки разбивающихся мечтаний, разлетаясь, больно режут изнутри. Не зная, как избавиться от этой смертельной тоски, от этого тяжкого морока, Оля снова начинала плакать…
Таня зашла к ней утром и, застав подругу в таком состоянии, только покачала головой. Ну как она могла бы все это поправить? Найти кого-нибудь из местных и попросить связаться с Давидом? Пожалуй. Но для этого надо дождаться двух часов дня – раньше она просто никого не сможет откопать.
Таня хотела остаться с Олей и утешать ее, но Оля этому воспротивилась. Впервые в жизни ей хотелось, чтобы подруги не было рядом. Не потому, что Таня чего-то не понимает, а потому, что Оля хотела остаться со своей болью наедине.
Время тянулось бесконечно медленно, изредка Оля забывалась коротким сном, в котором ей опять являлись его жгучие глаза. Просыпалась с улыбкой, но в следующую секунду, глядя по сторонам, понимала, что это был сон, а Давида нет и, возможно, больше никогда не будет рядом с нею…
А Таня в полчетвертого поджидала хоть кого-нибудь из знакомых парней у пирса. И когда неожиданно появился Роман-Повесть, она бросилась к нему и сразу же спросила, знает ли он, где найти Давида. Рома, встретивший ее было улыбкой, после этого вопроса насупился и отрицательно покачал головой. Таня отправилась искать знакомых дальше, оставив Рому в недоумении и огорчении…
К пяти вечера Таня узнала, что Давид еще вечером позавчера уехал в Гудауту. Куда именно в Гудауте – никто не знал. Это она и сообщила Оле, придя в ее номер.
- Я его больше никогда не увижу, - пробормотала Оля и рухнула лицом вниз на кровать.
XXVI
Вечером Таня еле уговорила Олю пойти в «Абхазский дворик». Девушка упиралась как могла, и в конце концов Таня взмолилась:
- Ну хоть ради меня пойдем! Там Рома, и мне он нужен, как тебе Давид…
И тут Оля вспомнила. Она даже прикрыла рот рукой, но слова вырвались сами собой:
- Ты была сегодня у пирса между тремя и четырьмя часами?
Таня прикинула:
- Да, по-моему…
- И ты кого-нибудь встретила там? – осторожно осведомилась Оля. Таня кивнула головой:
- Да, там ходил Рома… Но я искала…ээээ… Ну то есть я сразу ушла. А с чего такой вопрос?
И Оля рассказала Тане о своем вчерашнем уговоре с Ромой. Таня закатила глаза:
- Ну блин, что ж ты мне раньше-то не сказала… Хотя ты была не в том состоянии. Ну уж теперь ты точно должна пойти со мною на дискотеку. Вставай.
Сергей Евгеньевич остался в номере, но Слава и Владимир поехали с девушками в «Абхазский дворик». Таня заказала бутылку вина – надо было хоть чуть-чуть поднять настроение Оли, которое в эту минуту находилось на минусовой отметке. И, заставив выпить Олю бокал, она потащила девушку на танцпол, предварительно сказав Славе на полном серьезе:
- Сидеть!
Надо же, сколько знакомых лиц! И опять Оля почувствовала, как здесь ее сердце успокаивается и перестает кровоточить, пусть на время. Вот Хасик подмигнул хитрым глазом, белозубый Сиротка-Кута задумчиво откусил кусочек арбуза, рукой помахали еще почти трезвые Лезгинщик и Друг Лезгинщика, Аляс сгреб в охапку и снова протащил пару метров, Люба чуть улыбнулся – и уже легче на душе.
Медленные танцы ей сегодня танцевать совсем не хотелось, а вот под «Восточные сказки» она зажигала. К ней и Тане подошли Пума и Нальчик и стали танцевать рядом, то и дело кидая на девушек липкие взгляды.
- Какие люди… и без охраны! - пошипела Таня Оле на ухо. На ее языке это означало войну. Олю тоже передернуло – эти двое внушали ей после того короткого общения стойкую неприязнь. Сегодня Нальчика можно было назвать скорее Фостерсом – вместо футболки с надписью «Нальчик» на нем была футболка с надписью «Люблю блондинок. Закон Foster’s». Когда Нальчик попытался пригласить Таню на медляк «Кто создал тебя такую», Таня со сладенькой улыбочкой отшила его, указывая на эту надпись:
- Зайка моя, нам не по пути – я брюнетка.
Аляс, Хасик, Люба и Рома согнулись пополам от смеха. А Лезгинщик, не теряя времени на хохмы, тут же увел своенравную девушку танцевать, пока не увели другие. Оля сошла с танцпола и просто стояла, задумчиво смотря на цветные огни и тихо подпевая. Недалеко от нее о чем-то задумался Кута. Примерно на середине песни он обернулся и, увидев поющую Олю, улыбнулся, сверкнув широкой чуть хищной улыбкой:
- Какой талант пропадает!
Оля усмехнулась. Как все-таки внимание, пусть самая капелька, красивого парня с огненным взглядом поднимает настроение и самооценку…
- Почему ты думаешь, что пропадает? Может, я певица?
Кута улыбнулся и окутал теплом южного взгляда. Странно, но южане-мужчины словно интуитивно чувствуют, когда женщине плохо, и ненавязчиво исправляют это досадное недоразумение. Приятное качество…
Лезгинщик тем временем признавался Тане в любви, нежнее, чем позволительно, прижимая ее к себе. Со спины к нему подошел Люба и попытался обнять его сзади. Кстати, Таня и раньше замечала у местняков излишнюю привязанность друг к другу. В ответ на эту попытку Лезгинщик отбрыкнулся. Тогда Люба обнял Таню. Та положила ему на плечо одну руку и сказала:
- Да, давайте втроем!
- Да-да, втроем, - радостно закивал Люба. А Лезгинщик серьезно заявил:
- Не, втроем я не могу…
- Что, неужели третий лишний? – брови Тани изогнулась, в глазах заплясали бесенята. Лезгинщик покачал головой:
- Да не, третий не лишний, третий запасной…
Люба сделал вид, что обиделся и, разъяв объятия с Таней, отошел.
Потом было мелькание лезгинки, потом что-то из рэпа, причем абхазского. Во время этого трека Аляс подвел к Оле молодого паренька:
- Оль, познакомься, это мой брат, Гриша.
- Очень приятно, - кивнула головой Оля. Паренек смутился. Это вообще-то было очень странно здесь, в Пицунде: обычно у здешних парней хватало смелости и на большее, чем познакомиться с девушкой. Ко всему прочему Гриша был также непохож на абхаза, как и его брат. И еще больше непохож на самого брата. Ни роста, ни белокурых волос. «Мы все тут братья», - вспомнила Оля оброненное когда-то замечание Давида… Еще Гриша удивил тем, что уже во время быстрого танца пригласил ее на следующий медленный. Она согласилась, хотя до этого решила сегодня медляки не танцевать. Но брату Аляса отказать не могла.
«Чистые пруды…
Веков зеленый сон,
Мой дальний берег детства,
Где звучит аккордеон…» - лилось из колонок, когда Оля двигалась в танце с Гришей…
Да, и уже как обычно нормально потанцевать ей тоже не дали. Таня, которая только что ушла попить к столу, вернулась на танцпол и сообщила:
- Оль, тебя папа зовет.
Оля про себя чертыхнулась, извинилась перед Гришей и, оставив его одного на танцполе, прошла с Таней пару метров:
- А что ему надо?
- Надо-то Славе…
- Что?! – резко остановилась Оля. Таня кивнула:
- Но Сергей Евгеньевич просил тебя подойти.
Разговор был кратким и неприятным. Слава сказал только, что его девушка не должна с такой улыбкой прижиматься к «этим деревенщинам», на что Оля отрезала, что она не его девушка, а эти парни – не деревенщины, и вообще она сама решит, к кому ей прижиматься… После чего, рассерженная до предела, вернулась на танцпол и обняла Гришу так нежно, как только позволяли приличию. Паренек явно смутился еще больше.
«Хабиби-нур-эль-айн», которую пели все на танцполе, стала последней композицией вечера. Оля не могла решить, рада она этому или нет. Но по крайней мере эти танцы отвлекали ее от мыслей, полных горечи и яда. А сейчас, в темном номере, этот яд опять начнет разъедать ее сердце…
- Господи, - обратилась Оля в слезах к небу, оставшись, наконец, одна, у открытой двери балкона. – Я отдам все что угодно, лишь бы он был со мною… Пусть недолго, но я не смогу жить, если не услышу еще хоть разок его голос…
Но небеса оставались все так же молчаливы, темны и недосягаемо-прекрасны.
XXVII
Наутро Оля поняла, что очень устала. Ее организм страдал так же, как и душа. Поэтому она умыла опухшее от слез лицо и решительно собралась на пляж. Что бы ни было, она твердо сказала себе, что проваляется на пляже весь день, и никто и ничто не выведет ее из себя. Хватит, пора становиться взрослым непрошибаемым человеком, потому что иначе слабость захватит ее и сожрет всю полностью.
Таня была рада, что Оля взяла себя в руки. Они попили кофе с тортом «Черепашка» в ресторане «Пицунда», потом купались и даже играли со Славой в волейбол в воде. Слава явно немного прифигел от такой перемены с Олей, но был, конечно, рад, что она его больше не игнорирует. Поэтому вновь лез из кожи вон, чтобы ей понравиться.
Жара была дикая, солнце палило нещадно. Оле вдруг пришла в голову мысль снова пойти прыгать с пирса, и они отправились туда втроем: за ними с Таней увязался и Слава.
А на пирсе – о чудо – стоял во всей красе только что вылезший из воды Рома. Оля с улыбкой заметила, как загорелись темные глаза Тани от одного взгляда на его коренастую, очень пропорционально сложенную фигуру. А самой Оле вдруг с поразительной ясностью на мгновение предстал мысленно Давид, такой же ладный, в черных купальных трусах, высокий, длинноногий, поджарый, ловкий… Его стан и походку – Оля знала – она не забудет никогда. Как и губы, глаза… Ну все, хватит! Иначе снова захочется плакать…
Слава не замечал вокруг никого, кроме Оли. Таня пыталась поймать взгляд Ромы, но тот усиленно отворачивался от нее. Лишь раз ей удалось его поймать – и тут же его карие глаза робко опустились и так неуверенно заметались, ища, на чем бы остановиться, что Танино сердце затопила нежность к этому, в общем-то, вздорному парню, который нередко на танцполе доводил ее до ярости и исступления. Он раздражал ее и притягивал одновременно. Странно, да?
Оля и Таня нырнули с пирса, Слава стоял как последний дурак наверху и прыгать не собирался – трусил. А Рома еще и на палубу «Веги» забрался и сиганул в блестящее море вниз головою прямо оттуда, стремительно, красиво и очень естественно, будто всю жизнь только этим и занимался. Таня едва заметно вздохнула…
А Рома, не обращая на нее ровным счетом никакого внимания, залез обратно на пирс и повторил безумно красивый прыжок, а потом еще раз и еще. Таня вновь начинала злиться:
- Черт рогатый, ну хоть бы посмотрел на нас, что ли!..
Девушки не успели оглянуться, как Рома уже переоделся в каюте «Веги» - видимо, был знаком с экипажем и имел определенные привилегии. И когда Таня и Оля забрались на пирс, предстал перед ними уже одетый. Он насвистывал что-то, болтал с друзьями, жал руки, обнимал и целовал приходящих на пирс местняков, но усиленно делал вид, что девушек не замечает. Хотя Оля пару раз краем глаза заметила, что он все время поглядывает на них из-под ресниц… Ну детский сад, игры в песочнице, не иначе.
- Рома! – громко позвала Оля.
- Зачем ты его зовешь? - прошипела Таня.
Рома поднял глаза и кивнул, как бы спрашивая: «Что?». Оля жестом подозвала его. Он опасливо – и откуда столько осторожности! – подошел и остановился в двух шагах, не ближе. Глаза его были недоверчивы и сосредоточенны.
- Ром, а сколько тебе лет? – задала Оля вопрос с намеком. Он мог читаться и прямо и в смысле «почему ты себя так по-детски ведешь?»
- А сколько дашь? – немного развязно ответил вопросом на вопрос Рома, хотя в глазах прямо-таки запульсировала неуверенность.
- А все-таки?
- Ну сколько дашь?
- Тли с половинкой, - ляпнула Таня как всегда с подколом. Рома покосился на нее и вновь перевел взгляд на Олю:
- Ну сколько?
- Если я скажу, ты потом правду скажешь? – уточнила Оля, хотя по глазам видела, что правды они не узнают. Рома утвердительно кивнул. – Лет девятнадцать-двадцать…
- Девятнадцать, - кивнул Рома. Оля усмехнулась и кивнула в ответ. Он отошел, а вскоре и вовсе, не прощаясь, смылся с пирса. Таня кипела:
- О-о-о, ну почему он меня так бесит?! Укурок!!!
- Ага, а я думала, он тебе нравится, - поддела подругу Оля.
- Как он может нравиться?!
Но через пару секунд на Танином лице блуждала мечтательная улыбка, и Оля могла отдать на отсечение что угодно, что в этот миг подруга думала именно о том, кто так сильно ее раздражал...
XXVIII
Вечером Оля ничего не могла с собой поделать – с наступлением сумерек на нее накатилась смертельная хандра. И все-таки, когда Таня сказала: «Может, если тебе не хочется, пойдем лучше в «Пицунду» или «Золотое руно»?», Оля подскочила на кровати:
- Ты что?! Только в «Абхазский дворик»!
Потом она обняла Таню:
- Знаешь, если мне стремно, это же не значит, что мы не должны идти танцевать. Когда я там, мне легче…
- Знаю, - пробормотала Таня. – Мне там самой так хорошо …
Да, на танцполе они жили. Там было так комфортно и уверенно, как нигде больше.
Олю всю трясло. Почему-то она никогда еще не волновалась так сильно, подъезжая к этому ресторанчику. Даже руки похолодели от волнения. Каким-то чутьем она предчувствовала, что вечер будет самым долгим и одним из самых необычных в ее жизни. Сегодня должно произойти слишком многое!..
Девчонки только подошли к танцполу, как на них тут же набросился Аляс и стал обнимать, бурно выражая радость по поводу их появления. Они со смехом высвободились из его рук и поприветствовали знакомых. Бесик танцевал с Оксаной, и та издалека махнула подругам рукой. Хасик держал за руку некую стандартную блондинку, но это не помешало ему ласково улыбнуться им.
«Черная ночь тебя увела,
Черная ночь украла тебя,
Черная ночь, его только жду,
Черная ночь, от тоски я умру.
Черная ночь, люблю одного,
Черная ночь, как жить без него?
Черная ночь, что хочешь возьми,
Только его, прошу, мне верни»
Оле казалось, что эта песня поется от ее имени. Правда, она молила всех богов мира, ночь, звезды, кого угодно… Только чтобы еще раз увидеть его…
Все перед глазами плыло. Она поняла, что устала так, что сейчас упадет прямо на танцполе, а сил подняться не останется. Происходило что-то странное, все тело горело, по нему пробегали маленькие невидимые искорки, как будто слабый ток. Что-то подобнео было с нею, когда на нее смотрел Давид, но сейчас его не было… Она оглянулась в поисках Тани, но той не было тоже. И Оля продолжала танцевать на автопилоте, пытаясь разглядеть где-нибудь подругу и немного взять себя в руки. Наконец, в тот самый момент, когда она уже не на шутку разволновалась, Таня, лучась загадочной улыбкой, вновь материализовалась рядом.
- Ну ты где пропала? – успокаиваясь немного, поинтересовалась Оля. – Совсем с ума сошла – по ночной Абхазии одна гуляешь?
- Да так, болтала тут кое с кем…
- Ого, новый парень… А Рома?
- А почем ты знаешь, что не с Ромой гуляла? – задала встречный вопрос Таня. Оля только рассмеялась. В голове уже прояснилось, и теперь Оля не могла понять, что происходило с нею пару минут назад…
- Обара, пойдем в ближайший корпус, ну вот в седьмой, в туалет, а? – предложила вскоре Таня. Оле хотелось умыться, и она с радостью согласилась. Они сообщили о том, куда направляются, Славе и Владимиру. Слава попытался встать, чтобы пойти с ними, но Таня насмешливо и грубовато осадила его:
- Когда мне нужно будет, чтобы ты смыл за нами в унитазе, я тебя позову.
Слава гневно посмотрел на острячку, но сел обратно за стол. Оля и Таня, обнявшись и посмеиваясь, пошли в корпус. Туалеты располагались в конце коридора каждого этажа, и девушки поднялись на второй. Свет был потушен, в небольшом холле второго этажа мерцал телевизор с выключенным звуком, и кто-то одиноко сидел на кресле напротив него.
Оля хотела незаметно проскользнуть мимо отдыхающего, чтобы пройти в другой конец коридора, за Таней, но Таня вдруг резко обернулась и сказала:
- Нет, тебе лучше тут побыть…
В первую секунду Оля не поняла слов подруги, но, когда ее глаза привыкли к полумраку, она увидела сидящего лучше. И это был ОН… Он встал и шагнул к ней.. Она порывисто рванулась к нему всем телом и почти рухнула в его объятия. Давид целовал ее лицо жарко и нежно, и она до кружения в голове вдыхала аромат его сухумского одеколона и табака. Потом он привлек ее к своей груди и прижал так, будто никогда больше не отпустит. И на Олю сошло такое спокойствие… Она словно растворилась в нем, в этих руках. Прижавшись к Давиду, она на краткий миг – ибо больше нельзя – почувствовала себя счастливой. И, пока они стояли обнявшись, время замерло, даже стрелки настенных часов перестали тикать. Все отступило перед силой любви этих людей.
Когда вернулась Таня (а она специально изрядно потормозила в дамской комнате), Давид и Оля все еще стояли обнявшись. Но Оля уже попросила у него прощение и рассказала, кем ей и ее отцу приходится Слава и почему им – Оле и Давиду - нельзя показывать свои отношения на людях. А Давид в сотый раз попросил прощение за то, что уехал в Гудауту, не предупредив. И спасибо Тане, что сегодня вечером она первая увидела его у танцпола и подговорила подождать здесь, на втором этаже, пока она приведет к нему Олю. Оля только головой покачала, все это слушая.
Когда Таня подошла к ним, Оля чуть отстранилась и сказала:
- Аааа, вот и наша сводница…
- Ты же знаешь, у меня талант, - парировала Таня, улыбаясь.
Давид смотрел на Олю и не мог насмотреться. Едва ли нашлись бы в его жизни дни хуже тех, что он провел в Гудауте. Уехал он туда не столько по делам, сколько от обиды, что Оля им пренебрегла (а он воспринял это именно так), и желания разобраться в своих чувствах к этой приезжей девушке. И он понял. Понял, что не может быть без нее долго. Что он скучает. Скучает по тому, как она смеется, как поворачивает голову, чтобы обернуться, как склоняет ее набок, слушая что-то интересное. Как она моргает, чихает, как говорит, ходит, танцует, ныряет, пожимает плечами, откидывает со лба пышные волосы… Он скучает по ней всей, по всякому ее жесту, каждую минуту, даже если она рядом и просто не смотрит на него. Ему хочется покорить ее, заставить сдаться и потом всю жизнь оберегать от всех напастей, делить с нею все поровну, и радость, и горе.
И вот сейчас она просто смотрела на него сейчас своими блестящими светлыми, как пруд под солнцем, глазами, и он был счастлив. И она была счастлива.
- Оль, нам надо возвращаться, а то Слава сейчас сюда прискачет, - напомнила Таня. Оля кивнула. Пока они шли по корпусу и по двору, Давид, одетый сегодня в непривычную рубашку с длинными закатанными рукавами, держал ее узкую прохладную ладонь в своей, сухой и горячей, и Оля дрожала от этого невинного слияния.
На танцполе царило веселье. Оля внутри почувствовала такую энергию, ее так переполнила радость, что она расплескала, распространила ее вокруг себя. Местные парни, почувствовав это и увидев рядом Давида, расплывались в восторженных улыбках, и Оля почти без смущения подумала, что в Пицунде, где все про всех знают с пеленок, новости распространяются быстрее, чем в Интернете.
Muriam пела «Enta el hayat». Таня, Оля и Давид танцевали в самом центре танцпола, вокруг небольшого круга на бетонном полу. У подруг даже существовала примета, что танцы на этом кружке открывают второе дыхание. Но сейчас оно было не нужно – у всех троих был такой эмоциональный подъем, что они сами могли кому угодно открывать второе дыхание. Они обступили круг и извивались под красивые турецкие напевы. Давид двигался со своей пластикой большой кошки, его бедра и поднятые вверх руки покачивались плавно и очень чувственно. Когда его глаза обращались к Оле, ее всю словно окатывало раскаленной лавой… Это было незабываемо, и хотелось, чтобы танец не кончался никогда.
Через полчаса танцев, когда Давид ненадолго отлучился, а Оля с Таней отдыхали, к ним подошел Ромчик в своей неизменной бейсболке.
- Хотите дыню?
Девушки с веселым недоумением посмотрели на паренька. Он пояснил:
- Мне отдали дыню, а одному ее есть как-то… Пошли!
И они втроем оказались на веранде одной из хозяйственных построек. Здесь же, спиной к ним, сидел ди-джей, задумчиво передвигая на своей установке разные бегунки. Ромчик разрезал крепкую дыньку, которая тут же стала распространять вокруг терпкий сладкий аромат жаркого лета. На вкус она тоже была божественна.
- Та нас прикормить решил, да? – весело спросила Оля. – Персики, яблоки, теперь вот дыня…
- Ну не одному же мне все это есть! – пожал плечами Ромчик. Его ясные искренние глаза сияли своей непосредственностью. На полтора года младше девушек, Ромчик умудрился сохранить какую-то юношескую чистоту. И именно это в нем и подкупало.
Потом они вернулись на танцпол и отожгли лезгинку, сорвав аплодисменты. Таня танцевала с босоногим Лезгинщиком, Оля – с Ромчиком. Вернулся Давид, и веселье продолжилось.
Оле давно уже не было так хорошо. Вокруг были лица тех, кого ей хотелось видеть. Не было грубости и навязчивости, зато внимания и улыбок – хоть отбавляй. Такую атмосферу создавать могли немногие. И над танцполом «Абхазского дворика» эти немногие создали ее. Таня снова гонялась за Ромой-Повестью, а он за ней…
Потом подруги, посовещавшись и порывшись к карманах, решили, что для всех парней надо заказать песню. Ди-джей минут десять учил заготовленную фразу «Всем абхазским парням от абхазских девушек из Москвы», потому что Оля и Таня всем местнякам сообщали, что родом-то они из Сухуми, хотя и живут в Москве. Наконец ди-джей включил заказанную песню, правда, так и не сумев сказать фразу без запинки. ; И под этот хит «Drop it on me» они с парнями отплясывали так, что все остальные девушки поблекли на их фоне и предпочли ретироваться. Человек двадцать молодых горячих абхазов резвились с двумя странными, в общем-то, девчонками из Москвы, воспринимавшими их друзьями, а не, как обычно, кавалерами.
«Drop it on me, drop it on me, drop it on me, - mueveto duro,
Drop it on me, drop it on me, drop it on me, - hey, hey!..»
- Таня, наш выход! – прокричала, хохоча, Оля, и они вдвоем запели по-испански:
«Este canto es tuyo,
Corazon es tuyo,
Quieras que sae tuyo,
Dame amor puro…
- Ай си, ай си, - горланили девчонки… Да, что и говорить, сегодня они были в ударе! И парни, глядя на этих заводил, тоже шалели от веселья.
Когда закончилась эта залихватская песня, ди-джей взял микрофон:
- Следующая песня посвящается самой лучшей девушке в мире. Оля, эта песня для тебя!
Собственное имя резануло слух, и Оля вздрогнула, с первых нот узнав «You’re beautiful», под которую они когда-то танцевали с Давидом в «1300». Давид? А вот и он, ласково улыбаясь, ведет ее на танцпол.
- Спасибо.
- Ты лучшая, это правда… - проговорил он на самое ухо, обняв, и стал подпевать. Эх, единственный парень на танцполе, знающий английский…
Более романтичной музыки Оля в своей жизни не слышала. Любовная лодка тихо покачивалась и, пока в ней сидели двое, она была крепка перед лицом опасностей и, по Маяковскому, быта…
- Это была твоя любимая песня? – спросила Оля у Давида после того, как танец окончился, и началось что-то турецкое.
- Да, но еще мои любимые песни – это весь Боб Марли. Слышала о нем что-нибудь?
- Конечно.
- «Sun is shining» - лучшая.
Последней песней вечера был хит «Опа-Опа» «Дискотеки «Авария». Под гремучую смесь русской шутки и русского же хип-хопа все просто скакали по танцполу и бесились. Это был вечер, когда градус веселья поднимали не абхазские вина, а сама атмосфера. Это было незабываемо и, к сожалению, неповторимо…
XXIX
Ровно в полночь Таню и Олю отвезли домой. Оля, парящая на крыльях любви, договорилась с Давидом, что он будет ждать ее для очередной прогулки ровно в час. Времени еще было навалом – первый час суток в Абхазии тянется дольше остальных…
Но по приезде в первый корпус их ждало новое известие – Сергею Евгеньевичу наскучило сидеть в номере, его мучила бессонница, а потому они всем скопом должны иди купаться в ночном море…
Оля прикинула – она может успеть до свидания. Вполне. Таня сказала ей то же самое. Поэтому девчонки быстро переоделись в купальники и, обернувшись в парео, спустились вниз. Сергей Евгеньевич, Слава и Владимир уже ждали их там. Видя, что дочь едва ли не в первый раз за неделю выглядит умиротворенной и не пытается спорить с ним, Сергей Евгеньевич благосклонно окинул ее взглядом и чуть заметно кивнул Славе, мол, смотри, какая умница и красавица, не упусти. Слава кивнул в ответ.
Они всей компанией отправились на пляж. Ночь, хоть и южная, была прохладной, и воздух с непривычки холодил почти голое тело. Купаться особенно не хотелось, но Оля, например, точно знала, что споры с отцом только слопают львиную долю времени, а ей хотелось поскорее отделаться от опеки и уйти гулять на всю ночь с любимым человеком.
На пляже было тихо и пустынно, только метрах в пятидесяти, между вторым и третьим корпусом горел костер, вокруг которого скакали в причудливых плясках трое человек. Но даже их голоса долетали с трудом.
Девушки сбросили парео и, не дожидаясь мужчин, подошли к воде, тихо переговариваясь. Таня потрогала пальцами ног воду и прошептала:
- Брррр.
- Что, холодная? – спросила Оля и зашла в воду по голени. – Да ладно, такая же как днем. Это на воздухе холодно. Надо окунуться быстрее.
Нырять в темную воду было боязно – мало ли что там. Вообще ночь была так темна, что море казалось черным плоским пятном, своего рода стеной, концом пространства. Но чем дальше девушки входили в воду, тем дальше отодвигалась эта стена. Оля обернулась – набережная освещена фонарями. И оказывается, ночь-то лунная! Огромный полный шар висел в высоких небесах, усыпанных звездами.
Оля зашла по грудь в воду и, окунувшись, поплыла. Полный штиль, на воде бегут помехи от любого движения руки. Сзади слышались всплески от погружающихся в море тел мужчин. Таня плыла рядом.
- О, как хорошо… - прошептала Таня. – Не отплывай далеко, лучше вдоль берега…
Оля послушалась ее. Действительно, ночью в голове оживали все слышанные рассказы про морских чудовищ. Вроде бы и странно думать о таком взрослому человеку – а вот поди ж ты! Вспоминаешь как-то вдруг. Тем более что за пальцы то и дело цеплялись вязкие медузы. Днем они абсолютно не волнуют, а вот ночью… неприятно.
Вода ласково холодила разгоряченное танцами тело, и хотелось плавать всю ночь напролет. Море успокаивало разум и душу, все ставило на свои места. Оле уже казалось смешным, то она три дня была не в себе. И как ей могло прийти в голову, что Давид уехал насовсем? Немыслимо! Ведь она его так любит, что одной силой любви может сломать все преграды на пути к нему! Если только он не будет против.
- Посмотри, - Таня пошевелила в воде пальцами. От ладоней исходила крапчатое серебристое сияние.
- Фосфор, - Оля тоже пошевелила руками. Целые светящиеся облачка заколыхались в черной воде и пропали, всплыв на поверхность. А когда Оля поплыла, она заметила, что плывет, прокладывая себе своего рода фосфоресцирующий водный путь. Красиво. И слегка загадочно, хотя все вполне объяснимо…
Девушка встала на дно ногами и умылась морской водой. Лицо горело от танцев и взглядов, и вода освежила кожу. В этот момент к ней подплыл Слава и что-то спросил. Она ответила, но ее удивил и немного насторожил его взгляд – липкий, полный голода и восхищения, какого-то недоброго… До этого она стояла, и вода струйками стекала по ее груди, по после этого взгляда девушка присела, чтобы скрыться под слоем воды, и отплыла к Тане.
Компания наслаждалась ночным купанием около пятнадцати минут. Потом море так всех убаюкало, что захотелось разбрестись по теплым кроватям и заснуть, что они и решили сделать. На обратном пути, когда Таня и Оля вновь обвязались парео и тонкая полупрозрачная ткань прилипла к коже, обрисовывая контуры стройных девичьих тел, Оля снова заметила на себе этот же голодный взгляд Славы и поежилась.
По номерам все разбрелись, когда было без четверти час. Оля как раз быстро сполоснулась под холодной водой (горячую в курорте включали три раза в день), натянула джинсы и кофточку и села ждать назначенного часа в темноте – боялась, что отец увидит из соседнего номера свет и заглянет к ней через балкон.
Вдруг без трех час – Оля по привычке кинула быстрый взгляд на будильник со светящимся циферблатом – в дверь номера тихо постучали. Сердце девушки подскочила и застряло где-то в горле. Кто это? Неужели Давид? Но почему? Может, Таня? На всякий пожарный накинув халат, чтобы сделать вид, что уже спала, Оля подошла к двери:
- Кто?
- Оль, это я. Мне надо тебе кое-что сообщить, это срочно, - послышался из-за двери приглушенный голос Славы. О господи, что-то с отцом? Оля распахнула дверь. И тут же поняла, что что-то неладно. Слава всем корпусом подался вперед, втолкнул девушку внутрь номера и закрыл дверь за собой.
- Слав, ты что? Что-то случилось?
- Да, случилось, - с какими-то странными интонациями прошипел Слава. Его глаза казались обезумевшими. Он вдруг навис над Олей и поцеловал губы мокрым холодным поцелуем. От негодования и омерзения Оля со всей силы оттолкнула Славу, но тот снова приблизился к девушке на опасное расстояние.
- Слава, прекрати, ты что?!
- Я ТЕБЯ ХОЧУ.
- Что-о? – опешила Оля. – Зато я тебя нет! Пошел вон отсюда!
Но Слава с силой завел ее руки над головой и прижал к стене так, что она не смогла двинуться.
- Значит, нет, не хочешь? А вот так? – и он опять впился в губы, больно зацепив зубами ее кожу. Ей ничего не оставалось, как укусить его. Он взвыл и отпрянул, но рук девушки не отпустил.
- Сука! Ну ничего!!!...
И зачастил:
- Скоро мы поженимся, так что… у меня на тебя все права. С твоим отцом уже все оговорено, даже это…
Оля хотела что-то сказать, но, услышав последнюю фразу, чуть не лишилась чувств. Что он говорит? Не мог так папа поступить, у нас же не семнадцатый век на дворе! Но глаза Славы во всем своем безумии не врали.
- Не может быть, - пробормотала Оля. Слава усмехнулся:
- Может, куколка… Так что не упрямься и давай раздевайся. Кстати, что тут у нас? – его рука опустилась на ее левую грудь. – Ооо, ты еще в одежде… Ха, меня даже это заводит…
Одной рукой он сжал ее грудь через кофточку, второй, освободив запястья девушки, стащил с нее халат. Эти движения вывело Олю из себя, разъярило. Она в ярости пнула его коленкой в пах и, когда Слава согнулся пополам, схватило первое, что попалось под руку – кувшин, в котором когда-то стояли подаренные Славой же розы, и огрела его по голове. Слава обмяк и рухнул на пол. Кувшин треснул на два куска.
Оля стремительно кинулась к двери и выскочила в коридор. По лестнице она быстрее ветра слетела вниз и, выскочив из корпуса, тут же очутилась в объятиях Давида. И только здесь, судорожно дыша его запахом, девушка заревела. Ей вдруг стало так страшно из-за того, что могло произойти, что она забилась в рыданиях. Давид напрасно спрашивал, что случилось, она даже если бы и хотела, не смогла ему ответить. Тогда парень подхватил ее на руки и понес подальше от корпуса.
Оля не помнила ничего, что происходило в следующие десять минут. Очнулась она на темном пляже, сидя на рубашке Давида и размазывая сопли и слезы по лицу. Она путано, всхлипывая, рассказывала о произошедшем. Замолчала она на полуслове, заметив каменное лицо Давида. Он встал.
Оля с рыданиями повисла на его руке. Она знала, что, если отпустит его сейчас, в таком состоянии он убьет Славу. И тогда – не видать ничего больше… Все закончится, так и не начавшись… Она должна была его остановить.
Давид пытался освободиться от ее цепких рук, но Оля не отпускала. Наконец Давид снова сел и принялся ее утешать. Ее глаза блестели от слез, щеки немного припухли… Они сидели так в обнимку долго-долго, и тишину нарушал только шум прибоя…
Наконец всхлипы Оли затихли, и ребята вдвоем побрели по берегу. Разговор не клеился, Оля все еще боялась, что Давид помчится драться с ее обидчиком, а ей этого не хотелось – ничего хорошего от этого не будет, особенно Давиду. А сама она все случившееся переживет. Просто Славы рядом с нею больше на одном квадратном километре не будет, это уж она сделает. То, что сказал Слава про отца – гнусная ложь, но за это она с ним расквитается позже, в Москве…
Они остановились только у четвертого корпуса. Давид снова скинул рубашку и постелил ее на песок. Оля села на рубашку, он рядом. Они просто сидели обнявшись и смотрели на ночной мир вокруг... Легкий ветерок доносил откуда-то запахи цветущей китайской акации – дерева, которое Оля называла «облаком» за изумительные розовые цветы-пушистики в виде маленьких облачков, источающие нежный, сладкий аромат. Во время цветения эти акации, растущие на побережье Абхазии, становились розовыми пуховыми зонтиками – так обильно кроны покрывались соцветиями. Лично Оля считала эти деревья самым романтичным растением в мире…
Волны с тихим шелестом лизали гальку и откатывались назад, тихие, усталые. В свете полной луны, уже немного сместившейся в сторону, мокрые камни поблескивали, тускло, словно потемневшее серебро. А небо, ясное ночное небо, было все сплошь усыпано крупными, с океанские жемчужины, звездами. По нему рассеянной светлой полосой разлитого по столешнице молока пробегал Млечный путь... Было так таинственно и красиво все в эту минуту, когда природа забылась чутким сном. И ни одной живой души, кроме Оли и Давида, сидящих в обнимку на пустынном берегу теплого южного моря…
Оля даже сама не поняла, в какой миг ее губы соприкоснулись с губами Давида. Просто она почувствовала, что он так близко, а должен быть еще ближе… И ее захватил вихрь. Жар поднялся из глубин ее тела и затопил все вокруг. И такой же жар волнами захлестнул Давида, когда он почувствовал чувственный порыв этой девушке, такой хрупкой и такой нужной ему… И они, словно стремясь охладиться, стали, не отдавая себе отчета, сбрасывать с себя одежду, хотя это только усиливало огонь, терзающий их... Их руки переплетались, как лианы в тропических лесах, на краткий миг и навечно. Их влекло друг к другу с той необъяснимой страстью и силой, с какой влечет людей, знающих, что их могут разлучить навсегда. Они сближались с безудержным страхом, что потеряют друг друга, со слезами на глазах от этого животного страха разлуки, и хотели раствориться друг в друге, чтобы оставить частичку себя и забрать частичку другого себе. Чтобы перестать быть одинокими… Лицо Оли пылало… Она желала одного – чтобы все, происходящее между ними сейчас, так похожее на видение, фантазию, длилось и длилось. А Давид, с трепетом глядел в ее широко раскрытые глаза, словно удивленные тем, чего она еще ни разу не испытывала. И видел в них тысячи звезд… Его сердце готово было вырваться из груди, запеть и рассыпаться сияющими искрами по Вселенной… В самый волнующий момент он подумал о том, что, наверное, звезды, глядящие с небес на них, слитых в едином порыве на пустынном пляже, - это осколки таких же влюбленных сердец, рассыпавшихся в подобный миг…
Когда шум прибоя вновь заполнил собою ночное пространство, прохладное и легкое, когда цикады очнулись и завели свою нескончаемую песнь, когда дыхание успокоилось, Давид и Оля, лежа рядом на его рубашке, пересыпанной холодным песком, приходили в себя… Олины глаза сияли так, как сияют глаза Женщины в краткое мгновение счастья. Глаза Давида, обращенные к ней, горели ровным огнем глаз Мужчины, снова познавшего самую старую и вечно открываемую заново тайну мира. И на всей земле, кажется, не было сейчас никого ближе, чем эти мужчина и женщина…
XXX
Утро наступило, кажется, слишком быстро, хотя Оля и знала, что рассветает в шесть. Значит, уже и правда шесть? Невероятно… Они уже давно оделись и ушли с пляжа, и теперь молча в обнимку сидели на старенькой скамейке на набережной под одной из тех самых романтичных акаций. Давид сорвал веточку и нежными розовыми пушинками водил по Олиным губам, щекам, подбородку. Она чуть мечтательно улыбалась…
Подул слабый ветерок. Девушка зябко поежилась, и Давид крепче обнял ее за плечи. На рассвете, мглистом и сонном, воздух становился холоднее, чем ночью. Небо было слегка голубоватым, в сизоватой утренней дымке, горы терялись в тумане, поднимающемся из ущелий. Над морем пронеслась одинокая белая чайки, крикнув надрывно и жалобно, и у Оли тоскливо сжалось сердце… Словно от какого-то предчувствия… Оля вообще не любила утро. Ночь окутывает все мягко, она снисходительна и добра, она может приютить и скрыть под своими густыми покровами любого… Ночь прячет глаза, улыбки, слезы, дарит мечты и заблуждения. Она шьет для людей облачения, костюмы, мастерит какие угодно карнавальные маски. Она великодушна и скрывает любые намерения, любые изъяны и недостатки. Она слаба так же, как слаба человеческая натура, и сильна именно этой слабостью. Ночь родственна самому человеку. А утро… Утро безжалостно. Своим невинным светом оно, как недрогнувшей рукой, снимает слой за слоем ночные покрывала, срывает маски. Смывает косметику с див, показывая им в зеркале их же немолодые усталые лица. Утро уносит дурман и все расставляет по своим местам, даже когда этого не хочется. Оно заставляет проснуться. Как только чуть забрезжит рассвет, вещи предстают совсем иными, не такими, какими их рисовала ночь… И еще… утро разлучает влюбленных…
Оля ощущала тонкий аромат, исходящий от цветущей веточки акации – Давид оставил ее у Оли на коленях. Слышала гул близкого спокойного моря. Почувствовала на себе взгляд Давида и посмотрела на него. О, как же хорошо ей знаком этот взгляд. Такой жгучий, обволакивающий, затягивающий… Все счастье и сама жизнь ее зависела от этих глаз. И сейчас они были обращены на нее, глядели задумчиво и нежно-нежно, так, что замирало все внутри. Оля потянулась к лицу любимого и робко коснулась губами его губ. Он ответил на этот поцелуй, и у девушки в голове снова все помутилось. Перед нею проносились обрывки всех вечеров, когда он так целовал ее, и на пирсе, и на набережной, и на террасе «1300»… И это были самые трепетные, самые главные моменты ее жизни!.. Потом он вдруг отстранился.
- Мне было шестнадцать… выслушай меня, пожалуйста, ты должна это знать… Мне было шестнадцать, когда однажды сюда, в Пицунду, приехала девушка… Кира. Я влюбился. Надо мною все наши тогда смеялись… Она тоже обратила внимание на меня. Ей было восемнадцать… Она призналась, что тоже любит меня. Потом, через три недели, она уехала. Я умирал. Прожил как-то год. Мы переписывались, я ездил через день в Россию, в Адлер, чтобы посылать ей письма – у нас же после войны почта не работает… Она вернулась на следующее лето. Опять говорила, что любит меня. Я не мог даже ни на кого смотреть, кроме нее… На третье лето она вернулась опять. Я знал, что она приедет, и ждал ее, коротал последние дни, зачеркивая их в календаре… Даже спать ложился раньше, чтобы время шло быстрее… А она приехала с мужем…
Давид замолчал. Оля смотрела на него и не знала, что ответить на эту короткую исповедь, и поэтому молчала. Давид глядел вдаль, его ноздри трепетали, он был весь во власти воспоминаний. Затем чуть заметно тряхнул головой и перевел взгляд на Олю:
- Я рассказал… просто чтобы ты знала эту историю…
Оля кивнула головой, чувствуя, как ее затапливает нежность к этому порывистому, страстному, сильному, но такому ранимому и любимому человеку… Ставшему сегодня ночью самым близким ей…
Потом они, взявшись за руки, брели по пляжу, их ступни утопали в холодном зернистом пуске, чуть влажном после долгой субтропической ночи. Оля вертела в руках веточку акации, смотрела на горы в утренней сиреневатой дымке и первых лучах солнца, на такое медлительное и спокойное море, на чуть покачивающиеся сосны и недвижимые кипарисы, закутанные в темно-зеленый бархат хвои. Давид поднял голову вверх. Оля успела заметить, как он втянул носом воздух, как двинулся вверх-вниз кадык, как какая-то мысль пробежала по всем его тонким чертам. Он был созданием природы, весь гибкий и стройный, как деревце, и Оля залюбовалась, не смогла отвести от него глаз – так он был притягателен в мглистом утреннем свете…
- После обеда будет дождь… - задумчиво проговорил он, перевел взгляд на Олю и улыбнулся, встретившись с нею глазами. И девушка моментально согрелась – такой силой внушения владел ее возлюбленный. Они вдвоем шли к пирсу и слушали, как мерно и уверенно в унисон бьются их сердца.
И тут… Сердце трепыхнулось в Олиной груди в последний раз и замерло от резкого окрика:
- Ольга!
Девушка инстинктивно хотела рвануться и побежать куда-нибудь подальше, но рука Давида крепко сжала ее ладонь и не выпустила. Сам молодой абхаз выступил чуть вперед, словно подсознательно стараясь прикрыть свою девушку. Это был жест человека, привыкшего лицом к лицу встречать трудности.
Навстречу им шли Сергей Евгеньевич и Слава, причем последний был с перевязанной бинтом головой. Сергей Евгеньевич что-то гневно кричал, но Оля этого не слышала, потому что.. В тот самый момент, когда Давид понял, что перед ним вчерашний Олин обидчик, он одним диким стремительным прыжком оказался около Славы и нанес удар, а потом еще и еще.
- Давид, не надо! – заорала Оля вдруг севшим голосом, но ее, конечно, парень не послушал. Слава ответил на удар абхаза, и завязалась драка, причем нешуточная. Сергей Евгеньевич попытался их разнять, но его тут же отшвырнуло в сторону, на песок. Оля закричала и тоже бросилась разнимать сцепившихся Давида и Славу. Давид легко, как пушинку, оттолкнул ее, так, что девушка ощутила невероятную силу, сокрытую в этом ловком теле, и что-то прикрикнув по-абхазски, предостерегающе и гневно одновременно. Этот выкрик осадил девушку лучше, чем что-либо другое. У Славы тоже откуда-то взялись силы, но бой все равно был неравный. Вскоре на песок закапала красная-красная кровь, и Оля в панике подскочила к дерущимся вновь, чтобы понять, кто ранен. У обоих мужчин лица были в крови, из разбитых носов лило ручьем. Но в глазах читалась такая непримиримая злоба, желание биться до последнего, что Оле было ясно – надо любой ценой растащить их, иначе они друг друга поубивают…
Тут Оля заметила, что со стороны первого корпуса к ним бегут Владимир, Таня и пожилой абхаз, по утрам раскрывающий на пляже зонтики. Давид и Слава, ничего не замечая вокруг, валялись на песке, каждый пытался придушить другого. За три минуты, что длилась драка – хотя Оле это казалось вечностью, потому что все происходило как в замедленной съемке – лица мужчин изменились до неузнаваемости, и ушибы начинали припухать…
Владимир, Таня и пожилой абхаз подлетели к Сергею Евгеньевичу и Оле почти одновременно. И только всем пятерым им удалось разнять сцепившихся. Их развели в разные стороны, и тут же стало понятно, кто на чьей стороне. Славу держали Сергей Евгеньевич и Владимир, а Давида обступили Таня, пожилой абхаз и Оля. Оля краем своей просторной кофточки вытирала с лица парня кровь. Под его левым глазом и на скуле уже наливался синевой кровоподтек, губа была разбита и распухала. Оля целовала его в глаза. Давид тяжело дышал.
- Ты дала ему, шлюха!!! – вдруг заорал Слава, и Давид моментально дернулся навстречу ему, но его, к счастью, крепко держали. Оля тоже заслонила ему дорогу. Давид что-то прошептал сердито на абхазском, продолжая вырываться. А Слава не затыкался:
- Мне не дала, мне!!! А этому укурышу, сельскому уроду дала!! Ну я ему еще покажу! Слышишь, козел? Покажу!!! Ты еще меня умолять убить тебя будешь!!! Падла! – и Слава смачно сплюнул на песок кровавой струей. – Да отпустите меня уже!
Но Владимир продолжал крепко держать его. Слава постепенно утихомиривался.
Этого нельзя было сказать о Давиде. Гнев так и бурлил, Оля чувствовала, как от него исходят волны слепой ярости… Пока он видит Славу, его вообще не утихомирить.
- Уведите его отсюда! – заорала Оля отцу и Владимиру, все также заслоняя теперь собою Давида. Сергей Евгеньевич недобро посмотрел на дочь:
- Пошли.
- Я останусь здесь, - упрямо выпрямилась Оля.
- Нет, ты пойдешь туда, куда я тебе скажу пойти, - процедил отец. Он оставил Владимира рядом со Славой и подошел к стану врагов. Оля отступила назад, но он схватил ее руку словно железными тисками. Оля рванулась, и в эту же секунду на руку Сергей Евгеньевича опустилась ладонь Давида.
- Не трогайте ее, - проговорил тихо и отчетливо Давид.
Его глаза горели, и взгляды мужчин скрестились.
Сергей Евгеньевич побагровел:
- Ах ты щенок… Может, думаешь, тебе с рук сойдет, что ты ее…? Да? Так? Думаешь, все можно? Ах ты сволочь! – и Сергей Евгеньевич с размаху залепил Давиду пощечину. Тот инстинктивно прикрыл глаза, но не двинулся, только сжал челюсти крепко-крепко, так, что желваки заходили. Оля испугалась, что он ударит в ответ, но… Воспитание сурового Кавказа брало верх даже над горячей кавказской кровью. Давид даже не помыслил о том, чтобы поднять руку на старшего, тем более на отца девушки, которую полюбил. Хотя в том, что он полюбил ее, молодой абхаз еще не признался даже себе... Но удар, после которого Сергей Евгеньевич сам же и отшатнулся в сторону, принял, не шелохнувшись. На бледной щеке заалело неровное пятно…
Все стояли молча, только глядя друг на друга и натужно дыша. Это было всеобщее оцепенение. Наконец отец взял Олю за руку и потянул к себе. Она помотала головой.
- Ольга, ты в чужой стране. Ты несовершеннолетняя. Все, нагулялась… Дура. Мы сегодня же возвращаемся в Москву.
- Нет, - покачала головой Оля, хотя внутри все наполнилось звоном. Ее голос дрогнул, потому что в эту самую минуту она поняла, что проигрывает. Окончательно и бесповоротно проигрывает. Все, гейм овер… Но она еще пыталась не сдаваться:
- Нет.
- Да. Я тебя увожу домой, - проскрипел отец и потянул за собой. Она прошла пару шагов и обернулась в отчаянии. Давид смотрел на нее затравленными глазами волчонка. В их черной, все такой же чарующей глубине читалась мольба. Но Оля ничего не могла сделать. Зарыдав, она рванулась к парню, повисла у него на шее и покрыла его лицо поцелуями, солеными от слез. Он что-то прошептал ей по-абхазски, и, несмотря на то, что языка она не знает, Оле послышалось:
- Иди с отцом. Прости меня… Я люблю тебя, Оля…
Она послушалась и, оторвавшись от него, послушно отошла к отцу. Тот крепко взял ее за руку и повел подальше, к корпусу. Владимир и Слава шли в нескольких шагах впереди. Оля все время оглядывалась и сквозь слезы видела, как Давид остается стоять на пляже. Его глаза, блестевшие неестественно ярко, не отрываясь смотрели на ее хрупкую фигурку, чуть согнутую свалившимися на нее бедами… Оля рыдала и не могла успокоиться. Самым чудовищным поступком в мире ей казалось то, что она сейчас так, именно так, глупо и жестоко уходит от человека, которого, возможно, больше не увидит… Никогда… И которому она так и не успела сказать главных слов…
Давид, я люблю тебя!..- мысленно кричала Оля. – Я люблю тебя больше всего на свете, больше жизни… Прости меня. Прости, что все закончилось именно так… Нет, не верь мне, все не закончилось! Я вернусь. Давид, милый, любимый, я вернусь…. Умоляю, жди меня!!! Давид…
Она шла и рыдала, оглядываясь на самого дорогого, кто появился у нее в жизни. Таня брела за нею следом. К Давиду подошел пожилой абхаз и положил руку на плечо, что-то тихо говоря… Давид не отрывал глаз от девушке, уходящей по песку вдаль от него. Он чуть приподнял голову, и это придавало ему гордый вид, хотя он просто запрокинул голову, чтобы не дать вытечь из глаз слезам.
Слезы – невысказанные мысли. Все, что не успели сказать друг другу Давид и Оля, душило их изнутри, перекрывало кислород. Им хотелось кричать эти слова на весь мир, но они продолжали только судорожно втягивать ртами утренний воздух… от боли все внутри сжалось, как пропан, и было готово взорваться. Но мгновения текли, а пропан в душе не взрывался. Они учились жить с болью… И друг без друга, заново…
Взошло солнце.
XXXI
Все шло как в тумане. Оля с трудом включалась в реальность, все больше мешая воспоминания с происходящим сейчас. Она едва слышала грязные упреки во время скандала, который закатил ей отец сразу по приходе в номер… Она сидела на кровати, обхватив колени руками и поставив на них подбородок. Джинсы быстро пропитывались соленой влагой, но Оля этого даже не замечала… Отец ходил взад-вперед по комнате, размахивал руками, оскорблял ее последними словами, но она догадывалась об этом только по интонациям – слов ее уши не различали, словно адаптер речи сбился совсем…
Потом она и вовсе легла на бок и закрылась с головой покрывалом. На нее накатился тяжелый бредовый сон без сновидений….
Когда Оля открыла глаза, в комнате никого не было. За окном было пасмурно и шумно. Приглядевшись, Оля увидела, что это идет дождь. Она не знала, сколько проспала, где отец и Таня… и ее это совершенно не волновало. Перед глазами вновь встало воспоминание: Давид, мечтательно ей улыбающийся на пустынном морском берегу. Его глаза, в которых догорают угольки недавно утоленной страсти, и загорается искорка нежности… и Давид с одинокими глазами волчонка, когда она уходила в слезах за отцом, оставляя любимого там же, стоящего босыми ногами на холодном утреннем песке…
Сердце перевернулось от тоски. Оля подошла к двери номера и дернула на себя. Закрыто… Ее заперли. У кровати стояла ее сумка, полностью собранная и застегнутая, через щель приоткрытого платяного шкафа зияла неприютная пустота. Даже в ванной не осталось ни зубной пасты, ни расчески – все собрано. Кто собирал? Наверное, Владимир…Оля прошлась по номеру, с которым ее связывало очень многое. Отсюда она каждую ночь улепетывала на свидание с Давидом… Здесь плакала, когда он не приходил на танцы… Здесь. Да много чего было. В мусорном ведре еще лежат осколки кувшина, в котором когда-то стояли розы, подаренные Славой, и который теперь расколот от удара об его же, Славину, голову…
На трюмо лежала… чуть увядшая веточка розовой акации, той, что сорвал для Оли Давид этой ночью. Как же она попала сюда? Неужели Оля сжимала ее в руке инстинктивно все это время и, только оказавшись в номере, положила ее здесь?..
Она вышла на балкон. Дождь шумел в кронах вековых сосен, мочил и затемнял бархат кипарисов, растущих неподалеку. Море волновалось и взбивало белые барашки, на асфальте пузырились лужи. Людей под дождем не было совсем, улица была пустынна, только на пляже – Оля заметила это, прищурив глаза, - резвилась какая-то парочка, собираясь купаться в море в дождь… Хм, море в дождь… Должно быть приятно… Оля подставила лицо теплым каплям и, почувствовав ласковую влагу на коже, на опухших веках, неожиданно опять заплакала. Она ловила ртом воздух вперемешку с дождем и плакала, и не могла остановиться. Из нее выплескивалась опять та боль, что вновь умудрилась накопиться с момента ее пробуждения. Мысли были только о Давиде. И о несправедливости отца. В эту секунду Оля его ненавидела, и поэтому, когда услышала позади себя его голос, чуть не взорвалась.
- Ольга, ты одета? Мы едем.
Оля ушла с балкона и черно-белым покрывалом с кровати вытерла мокрое лицо. Отец уже вынес сумку в коридор и стоял там. На тумбочке у зеркала лежал ключ от номера, и Оля, наклонившись за ним, внезапно посмотрела на свое отражение… Сколько раз отражалась она здесь! В волнении, в счастье, а теперь вот и в слезах. Из зеркальных глубин на Олю смотрела девушка, которая очень изменилась всего за сутки. Зеленые глаза приобрели странную глубину и выразительность, в них чуть сквозило страдание. У губ появилась слегка заметная жесткая складка душевной боли. Все лицо приобрело выражение более взрослое и более грустное. «Все, что не убивает, делает нас сильнее», кажется, так?
Оля выпрямилась и, подойдя с ключами к двери, в последний раз окинула затуманенным взглядом номер…
О эти гостиничные номера, которые Оля оставляла в своей жизни столько раз! Разные они были, и в южных, и в европейских странах, двухзвездочные и пятизвездочные, большие и маленькие… Оля жила там, читала, смотрела телевизор, сидела на балконе, думала о жизни… Но рано или поздно она собирала вещи и вот так же, уже от порога, окидывала взглядом эти комнаты, прощалась с ними мысленно. Все еще хранило ее воспоминания. И, казалось, не было в этом номере никого до нее, и не будет уже после… Номера гостиниц словно заколдованы, они созданы только для того, кто живет здесь в данный момент… Или ни для кого. У каждого номера есть свой запах, своя атмосфера, свои видения… Перед Олей пронеслись вдруг все комнаты, где она ночевала, когда моталась по миру в путешествиях… Она любила эти комнаты, такие разные, но все – только ее. И все-таки этот номер, ничем не примечательный номер корпуса «Апсны» девушка любила иначе… В этом номере она пролила столько слез и чувствовала столько счастья, что пропитала его своими чувствами… И, уезжая, она чувствовала, что оставляет здесь частичку себя.
Все, частичка ее осталась за дверью, которую девушка закрыла. Повернула ключ в замке два раза и на мгновение прикрыла глаза. Потом, ни с кем не говоря - а ее ждали Слава, Владимир и Сергей Евгеньевич – направилась к лестнице. Но ее тут же остановил отец:
- Ольга, ты поедешь с нами на лифте.
Этот непререкаемый тон остановил девушку. Она медленно зажмурилась еще раз, развернулась на сто восемьдесят градусов и только после этого открыла глаза. На лица трех мужчин она не смотрела, они были ей так неприятны, что где-то в желудке поднялась тошнота.
Лифт, машина, взгляды Тани – все опять слилось в одну череду видений…
Около проходной, ворота которой были открыты, когда подъехала БМВ, Оля увидела ЕГО... Давид стоял под проливным дождем на обочине дороги. Его красная футболка промокла насквозь и облепила гибкое стройное тело, спина была как никогда пряма. Левая скула посинела и опухла, на губе запеклась кровь… Владимир тоже заметил Давида и прибавил газу, но Оля успела в последний раз встретиться с любимым глазами. По ее щекам потекли слезы, а голова загудела. Как же она его любила! Как же она может уехать! И Оля дернула ручку двери. Но двери были заблокированы. И БМВ пролетела мимо высокого абхаза, который не отрывал взгляда от девушки, рыдающей внутри салона.
Всего одна секунда, всего один взгляд любящих глаз – вот что дала им судьба в качестве прощания.
XXXII
Мимо мелькали кипарисы и эвкалипты, такие могучие, шумящие от проливного дождя. БМВ летела по мокрой, потемневшей дороге, и машину слегка заносило на поворотах. Все в автомобиле сидели молча, девушки отвернулись к разным окнам… Когда показывалось море, то даже оно производило впечатление то ли разгневанного, то ли опечаленного произошедшим, хотя, конечно, что ему, такому независимому и прекрасному, до простых человеческих драм, пусть и разыгрывающихся на его берегах?
По стеклам машины текли ручьи, косо сбиваемые ветром. Капли отрывались от окон и улетали назад. Ливень шел стеной, на краях дороги бурлили мутные потоки, дворники на лобовом стекле скрипели, с трудом борясь с водой. Абхазию захватил почти тропический ураган. Небо вдруг прорезала молния, тучи почернели и по краям сделались грязно-желтыми, некрасивые, словно больные чем-то…
Оля этого почти не замечала. Она просто тихо плакала, прижавшись лбом к стеклу. Плакала по Давиду, по нелепому расставанию с ним , плакала по той несправедливости, что охватила ее мир, плакала по своей растоптанной любви… И тени, падающие от потоков воды на стекле, мешались на ее щеках с ручейками слез.
Границу Оля перешла почти не приходя в себя… Несколько раз пограничники вежливо спрашивали, все ли хорошо, и она только торопливо кивала головой и шла дальше. Таня молчала. Она бы могла оставаться в Абхазии, конечно, но.. как же бросить Олю в таком состоянии? И в это же время другая тоскливая мысль грызла сердце черноволосой девушки – там остался этот невыносимый, дерзкий, противный… но такой обаятельный Рома… И, когда Таня вспоминала его, его коренастую фигуру, крепкие мускулистые руки пловца, в объятиях которых было так приятно танцевать медляки, широкую чуть нахальную улыбку… на глазах почему-то наворачивались слезы… И сколько бы Таня не пыталась, она не могла их сдержать. Наконец, уже в России, в Адлере, Таня, отвернувшись к окну, все же не вытерпела и тоже тихо, как и Оля, заплакала…
Аэропорт… Ближайший рейс… Ожидание летной погоды… Самолет, бизнес-класс… Полутьма… Зона турбулентности, трясучка… «Нет, мне не страшно. Я люблю. И поэтому умирать не страшно»… и все время слезы по щекам…
XXXIII
Домодедово встречало пасмурным вечером. И осенью. Лето, короткое, похожее на яркий сон, осталось в Апсны… Москва, такая красивая и равнодушная, показалась не родной… в ней не было любимых… В голове Оли зрело решение.
Дома Таня и Оля заперлись в Олиной комнате. Оля молча заглянула в шкаф, вытащила оттуда осенние вещи и сложила в сумку вместо привезенных из Пицунды летних. Кинула быстрый взгляд из-под опухших век на подругу, такую же заплаканную:
- Я у тебя переночую?
Таня только кивнула. И, пока Сергей Евгеньевич разбирал чемодан в другой части квартиры, девушки тихо выскользнули из дома.
Отец искал Олю. Она не вышла к нему в первый вечер, проведенный в квартире у Тани. А на второй она уже сняла квартирку в старой хрущевке на другом конце города. Адрес знала только Таня, но та никому его не говорила…Она оказалась все-таки отличной подругой… Хотя, конечно, Сергей Евгеньевич наверняка приказал Владимиру найти Ольгу, и тот наверняка нашел ее адрес, но… Отец наконец образумился. Он понял, что, возможно, дочь сама в состоянии прожить свою жизнь. К Оле Сергей Евгеньевич не пришел и обратно ее не увез.
Календарное лето еще не кончилось, до занятий в институте оставалось две недели… Оля целыми днями спала и плакала… Она не могла найти выхода из этого положения. Вернуться в Пицунду не представлялось возможным: ей нет восемнадцати, кто ее из страны выпустит? Адреса и телефона она никому там не оставила… Оставалось ждать совершеннолетия… Или искать, как послать весточку Давиду.
Иногда на Олю нападала сильная хандра. Именно в такие моменты ее голову посещали мысли о том, кто она для Давида. Он – молодой абхаз. Кавказские мужчины любвеобильны, это знает каждый. Так кто она ему? Просто яркий эпизод курортной жизни, летнего отдыха? Или, еще хуже, просто развлечение, о котором он уже и думать забыл? Игрушка на пару недель?
И в этот момент она вспоминала историю, рассказанную им в ТО утро, на берегу, когда все еще дышало негой их любви… И становилось не по себе… Неужели он обречен терять, а не обретать?! Неужели не может быть курортной любви с продолжением? Неужели… Неужели.
Пока отец был на работе, Оля забрала из его квартиры ноутбук и кое-что по мелочам. Жить в закрытом пространстве, старенькой, пропахшей нафталином комнатенке, было бы возможно, если бы хоть что-то связывало молодую девушку с внешним миром. А так… только телевизор чихал и засыпал всю комнату помехами… Ноутбук – это Интернет, а Интернет – выход в мир.
Один из чатов Абхазии… Оля стала общаться с сидящими там людьми, ребятами примерно ее возраста или чуть старше… Кто-то абхазы, кто-то русские, кто-то из Сухуми, Гагры, Пицунды, а кто-то и из Москвы… Оля с вновь родившейся надеждой бросилась на поиски знакомых с танцпола «Абхазского дворика», чтобы связаться с Давидом. Но все было тщетно. И надежда стала угасать.
На фотоаппарате каким-то чудом уцелели фотографии, сделанные в один из вечеров на танцполе. Там были все: и двухметровый Аляс, и Ромчик с персиками, и Беслан, танцующий с Оксаной, и подвыпивший Лезгинщик в обнимку с Другом, и ОН. В своей неизменной красной футболке с номером «6» и черных брюках. Такой стройный и грациозный, каким Оля увидела и запомнила его с самого первого вечера. Человек-кошка, закутанный в мягкую темноту… И глаза… На фото они были немного не такими, какими их привыкла видеть Оля, но все равно мягкие и теплые, даже горячие…
Между страниц романа, привезенного обратно из Пицунды в Москву, лежала та самая розовая веточка акации. Она засохла и стала хрупкой, но от этого еще более нежной… Осязаемый, но безмолвный свидетель этой истории…
Оля совсем расклеилась. Она не представляла даже теоретически, как сможет вернуться в институт и продолжать ту жизнь, к которой, казалось бы, привыкла. Две недели безудержного, брызжущего лета полностью изменили ее, внешне и внутренне. И этот новый человек не умеет жить в Москве в одиночку.
После неудачи с поисками абхазских знакомых в Интернете Оля не знала, что делать… В полусознательном состоянии она сидела перед окном и напевала мелодии прошедшего пицундского лета, просто так, что в голову придет. Потом искала в сети эти песни и вскоре записала диск «Пицунда 2006». Слушала и плакала, прокручивала последний трек и начинала заново с первого. Вспомнила, что Давид говорил про Боба Марли, и нашла альбом Марли… С грустной улыбкой мысленно не согласилась с любимым: «Sun is shining» - не самая хорошая песня… «No woman no cry», например, лучше… Перед мысленным взором вспыхивали яркие обрывки воспоминаний: черно-сизая, оглушительно пахнущая спелая ежевика, облака, опрокинутые в зеркале Инкита, горы, прорисованные пепельно-серым карандашом на голубой стене неба… Улыбки, горящие глаза, приступы радости после шестиминутной лезгинки, ночной пирс… Набережная днем и вечером, прыжки в воду… И звезды, такие крупные и близкие, висящие над самой головой как елочные украшения. Или как капли дождевой воды на листьях деревьев, когда они, дрожа и переливаясь в лучах только что выглянувшего солнца, готовы в любое мгновение соскользнуть вниз.
Оля скучала по всему, что осталось в Пицунде. По лету, солнцу… запаху моря и цветущих акаций-«облаков».
Телефонный звонок. Таня.
- Что делаешь? Плачешь? – голос нарочито бодрый. Оля корила себя уже не раз, что не запретила Тане возвращаться тогда в Москву. Ведь Рома-Повесть понравился ей больше, чем просто понравился… Может, у них что-то и вышло бы… Оля не верила в то, что курортные романы всегда оканчиваются известным образом. Тем более если речь идет о Тане. Ведь это даже не роман был, так… Перемигивание, передразнивание… Что же это было?!
- Нет, не плачу… Почти, - шмыгнула носом Оля.
- Пора.
- Куда? – уныло осведомилась Оля, с тоской поглядывая в окно. Лета в Москве словно и не было. С тех пор как самолет приземлился в аэропорту, Оля так и не согрелась ни разу по-настоящему. Ветер все эти дни дул жутчайший, с хлестким противным дождем, самым что ни есть осенним. По небу ползали тучи, больше похожие на черепах – такие же медлительные и пузатые. Сквозняк продувал квартирку насквозь, скрипел петлями комнатной двери, хлопал форточкой. Оля каждый день с самого утра влезала в кашемировый свитер с высоким воротником и пила дымящийся чай из большой кружки – только это и помогало в такую промозглую погоду. А в Пицунде сейчас жара и веселье… Но она отогнала эту мысль.
- На дискотеку.
Оле было муторно. Но ведь надо же избавляться от этой чудовищной душевной болезни! Может, танцы помогут. В «Абхазском дворике» помогали… Или это были не танцы?
Но все это было не то! Не те люди, не те взгляды, не те танцы! Все не то! Оля рассерженно, хотя нет, даже не рассерженно, а расстроено, просидела за столиком весь вечер, потягивая через трубочку «Мохито». Даже этот коктейль, любимый… Но не абхазское вино!
Оля перестала считать время. Она знала, что до ее совершеннолетия еще достаточно времени, и до этого дня она не сможет поехать в Апсны. Следовательно, надо ждать. И девушка ждала. Ее день рождения – единственное светлое пятно, думала она, в беспросветно-серых буднях. Началась учеба. Обычные хлопоты, лекции, семинары, проблемы с расписанием и запоминанием имен-отчеств новых преподов… Это не может не закрутить. И Оля немного перевела дух. Все же не закончилось, ведь правда? Просто наступил перерыв. Мучительный. Но ведь Давид ждет ее? И все равно мысль о том, что она оказалась лишь мимолетным увлечением красивого кавказца с горячей кровью и огненными глазами, жгла ее изнутри. Жгла, но… Не оставалось даже гордости. Оля и не представляла, какой может быть любовь. Такой сильной, дурманящей. Ведь не проходит и часа, чтобы она не вспоминала о нем! Что же это такое?
Как пролетела золотая московская осень, Оля почти не заметила. Под «You’re beautiful» она вспоминала их с Давидом танец, под «Кто тебя создал такую» и «Звезды и Луна» на глаза наворачивались слезы… Даже в метро Оля интуитивно искала взглядом глаза похожего черно-огненного цвета. А натыкалась на рыбьи русские глаза, серые, голубые, зеленые… Иногда, правда, были кавказские глаза, они неизменно, и здесь тоже, смотрели дружелюбно и с легким восторгом, и сердце девушки ненадолго переставало кровоточить… В эти дни бывшая патриотка почти ненавидела русских парней просто за то, что они не такие, как абхазы! И Москву за то, что она бурлива и неспокойна, и никто никому не нужен в этом огромном, никогда не отдыхающем неприютном городе, продуваемом семью ветрами. За то, что Москва одета в плащёвку и кожу и рассудительно застегнута на все пуговицы, в то время как в полутора тысячах километров от нее, между горами и морем, лежит страна, которая прикрывается бархатом и ярким шелком и немного пахнет безумием…
Эпилог
Наступил октябрь. Время лечит? Кто сказал? Оля вся осунулась и побледнела – тоска точила ее изнутри, не давая покоя, и Тане было больно наблюдать эти изменения. У Тани на душе тоже было тошно: чем холоднее становилось в этом огромном, неугомонном городе, тем чаще вспоминались жаркие вечера, танцы и головокружение от задиристой улыбки невысокого кудрявого паренька…
Иногда Таня слышала краем уха новости и приносила их Оле. Так подруги узнали, что после приезда в Москву между Славой и Сергеем Евгеньевичем, как говорили непосвященные на фирме, «черная кошка пробежала». Если раньше Сергей Евгеньевич души не чаял в своем советнике по юридическим вопросам, то теперь все чаще ругался с ним. Наконец, после получения второго строгого выговора Слава написал заявление якобы «по собственному желанию»… Узнав это, Оля качнула головой, и по ее губам промелькнула легкая мстительная улыбка. Хорошо, что отец все-таки одумался и осознал все… Всю мерзость Славы.
Домой Оля не возвращалась и денег у отца не брала, поэтому едва сводила концы с концами. Таня не переставала удивляться, как эта девушка, привыкшая к немалым состояниям и обеспеченности, смогла так просто от этого отказаться. А Оля устроилась на работу с неполной занятостью и стала постепенно учиться жить по-взрослому. Вот только, как она поняла, денег на поездку в Пицунду сейчас у нее нет, все съедает оплата за квартиру. Осознав это, Оля пришла домой и заснула в растройстве. У Тани всегда проблемы с деньгами… Заработать больше сама она пока не могла. И Давида ей пока тоже не увидеть…
Вот и день рождения. В институт она не пошла – что там делать? Три лекции сидеть? А потом? Пойти в кафешку пить с однокурсниками?
Дуло из всех щелей, под дверью посвистывало. Темно… Было около полудня, когда Оля выползла из-под одеяла, натянула толстый свитер и джинсы и устроилась, поджав ноги, на подоконнике, обхватив ладонями пузатую чашку с чаем. Окна выходили на противоположную от подъезда сторону дома, на небольшой пустырь. Жухлую траву нещадно трепал ветер, клонил к земле дождь. Капли текли по оконным стеклам. Кажется, еще чуть-чуть, и начнет пробрасывать первый снег. Небо было без единого просвета, все низкое, тягучее, полное холодной воды. С хлипких осинок слетали последние листья… Надо же, какая холодная осень. Москва вообще осенний город, но в этом году она просто превзошла себя… Такой тоски раньше Оля не чувствовала не то что в ноябре – в начале февраля!
Мимо окна пролетел полиэтиленовый пакет, подхваченный порывом ветра, пролетел и тут же упал в большую грязную лужу, потонул в самом ее центре. Оля вздохнула. На душе было как-то неспокойно. День рождения. Девушка криво улыбнулась. Забавно. Таким она еще ни один день рождения не встречала: одна, в пустой незнакомой квартире, которая видела только ее горе… Оля соскользнула с подоконника и включила альбом «Пицунда 2006». Слушать эти песни, песни, под которые она была бездумно, преступно счастлива, было и мукой, и страданием…
- Ночь. И только шепот снов
Расскажет про любовь,
Которой больше нет…
Снова ночь. Я верю,
Млечный путь
Поможет мне вернуть
Любви далекий свет…
И зимой, и по весне помни обо мне,
В новогоднем январе помни обо мне,
В желто-красном сентябре
И в июльской тишине
Просто помни обо мне, помни обо мне…
За музыкой она даже не услышала сначала звонка в дверь. Позвонили снова. Оля, тяжело вздохнув, отправилась открывать… Никого она не ждала, но если кто-то выяснил ее адрес – что ж, она примет поздравления, куда деваться-то?
И зимой, и по весне помни обо мне,
В новогоднем январе помни обо мне,
В желто-красном сентябре
И в июльской тишине
- подпевала она. Щелкнул замок, и она, из принципа не нацепив даже дежурной улыбки, распахнула старую, обитую растрескавшимся дерматином дверь, по инерции дошептала:
- Просто помни обо мне, помни обо мне…
- Я помнил все время.
Она смотрела в эти глаза, самые прекрасные и невообразимо черные, чернее ночи, чернее антрацита блестящие глаза, и не понимала, что происходит. И почему весь мир так стремительно начинает подрагивать и мутнеть…
Давид схватил, прижал ее к себе и зажмурился. Сейчас, в этот самый момент, именно в этот миг, он держал в своих объятиях то самое дорогое, что посмел однажды выпустить. И теперь – он ощущал это – он скорее умрет, чем совершит ошибку еще раз. Он сжимал ее, свою светлую мечту, девушку из снов, из грез, единственную, которая нужна была ему… Он уже не мог думать, он только чувствовал, что не может даже говорить от обуревающих его эмоций. Давид зажмурился еще сильнее, вдохнув теплый запах ее волос, и его ресницы предательски заблестели…
Оля тоже не могла проронить не слова. Она просто вцепилась в своего Давида как в соломинку посреди бурлящего ручья. Девушка уткнулась лицом в его грудь, и судорожно шмыгала носом. А потом затихла, чувствуя себя под защитой его сильных рук.
Они стояли так, пока мир не приобрел привычные очертания. А потом губы молодого абхаза накрыли ее губы, и их вновь словно унесло далеко-далеко, за полторы тысячи километров, на пирс ночной Пицунды, где эти губы встретились впервые… И их захлестнуло счастье…
Пусть тебя со мною нет,
Но свет в твоем окне
Останется всегда…
Ну и пусть со мной печаль и грусть,
Но знаю – я вернусь
Однажды навсегда…
Таня зашла в квартиру следом за Давидом, которого она встретила в аэропорту, и прикрыла дверь. Видя, что эти двое не отрываются друг от друга ни на секунду, она прошла на кухню и поставила чайник. А потом присела у окна, прокручивая в голове всю эту историю еще раз. Странно как-то все получилось… Эх, Олька даже роман курортный без продолжения закрутить не может, ну что за человек, в самом деле!
Когда волнения улеглись, а слезы высохли, музыка Пицунды уступила место рассказу Давида о том, как он нашел адрес Тани, зная, что она ему поможет найти Олю… Через знакомого администратора курорта узнавал ее полное имя, потом искал адрес в Москве, телефон… Созвонился и приехал. На это потратилось все время, которое прошло с их отъезда из Апсны… Теперь он остается здесь, так как уже знает, куда устроиться на работу… И Оля будет жить с ним, потому что ей сегодня исполнилось восемнадцать, а это значит…
- Оля, будь моей женой. Я не сказал тебе тогда… Я тебя люблю…
Она опять глупо (в который уже раз?!), по-женски глупо расплакалась и пробормотала: «Я тоже тебя люблю, Давид. Я согласна…»
Это было похоже на сказку. Оля и воспринимала это как сказку.
Рассказав о своих поисках, Давид о многом промолчал… Например, о том, как первые несколько дней после ее отъезда, после драмы, разыгранной на пустынном пляже, он метался по городку, не находя себе места от терзаний. Как друзья пытались его развеселить. Как на танцполе «Абхазского дворика», куда его насильно притаскивали Аляс и Хасик, ему было трудно дышать и двигаться. Как брат отвез его в Гудауту, чтобы тот успокоился, а он опять примчался в Пицунду… и о том, как бесцельно он бродил по ночному городку, по пляжу, около пирса, и кидал пригоршни песка в море в гневном бессилии… Ведь он вновь упустил ту, которая была нужна ему больше жизни! В собственные восемнадцать он чуть не умер, пережив измену любимой. В двадцать один он не мог допустить повторения этой потери, повторения кошмара… и стал действовать.
А для Оли прошедшие московские недели, недели без него, пропадали в тумане забвения. Пицунда вновь обрела все черты и краски, будто они только что вернулись оттуда. Или все еще находились там. Давид сидел здесь, рядом, держал ее ладонь в своей, улыбался, водил сутулыми плечами так, как это умеет делать только он. И Олино сердце заходилось от этих непривычных ощущений. Он был рядом, и это значило, что все будет просто непередаваемо хорошо. Черные глаза и зеленые глаза смотрели друг на друга так, как будто не умели смотреть никуда больше… И в московской хрущевке волнительно пахло сухумским мужским одеколоном…
- Кстати, Тань, - вспомнил Давид спустя часа три, когда страсти поулеглись. Он порылся в кармане и вытащил оттуда чуть мятый конверт. – Это тебе… От одного молодого абхаза, который жутко по тебе скучает…
Давид обнял Олю и переглянулся с нею нежно, понимающе. Таня дрожащей рукой взяла конверт и вскрыла его. Пробежала глазами первый строчки и прижала ледяные ладони к горящим щекам.
«Привет, Таня!
Ты, наверное, меня забыла совсем… Это пишет тебе Рома, с которым ты познакомилась в Пицунде этим летом…»
3 августа-10 сентября 2006 года
КОНЕЦ
Пицундская любовь
© Copyright: Елена Убугунова, 2008
Свидетельство о публикации №208070700590
Свидетельство о публикации №208070700590
Рецензии
Очень понравилась эта история.Хочется узнать продолжение Красивой любви Оли и Давида. И еще интересует вопрос- повесть написана на основе реальных событий или вымышлена, может подскажете?
Вог Оля 28.05.2010 22:11 • Заявить о нарушении
Вог Оля 28.05.2010 22:11 • Заявить о нарушении