История болезни

С немалым удовольствием возвращаюсь к работе после тяжело перенесенного, я бы сказала даже тяжело пережитого, вирусного гриппа, а в его лице отита, ринита, бронхита и так далее, в этом я не сильна. Врачам проще, отметят в карточке ОРВИ, добавят пару нечитаемых каракуль и – на процедуры, а ты мучайся. Это сейчас я понимаю, что неясность в медицинском заключении необходима для конспирации. Нельзя больному много знать о своём здоровье, а то сидит умник на скамеечке в приёмной у доктора, листает засаленную карту с наскоро вклеенными результатами анализов и все, попал-таки к кардиологу, бедолага. А когда непонятно, будто и не болит ничего.

Неловко, но в начальных классах я была уверена, неразборчивый почерк у врачей оттого, что они в школе плохо учились, и, когда не брали их в инженеры или бухгалтера, шли они стройными рядами в больничные кабинеты, надевали белые халаты, резиновые перчатки и принимались всех лечить. И до того завидовали они художникам и юристам, что со временем к расшифровке своей писанины стали допускать только себе подобных.

До скамеечки в приемной доктора мне оставалось еще, как минимум, пять дней мокрого откашливания, сопливого чихания и восемь пипеток ушных капель. В этом состоянии было что-то некомфортное, пугающее. Кажется, лежишь себе, от трудодней отлыниваешь, ан нет. И виной тому даже не отвратительное самочувствие, а клеймо, поставленное на тебе здоровым обществом.

Тут-то и вспоминаешь, что дискомфорт этот родом из глубокого детства, когда мама при первых температурных признаках закравшегося вируса, подкладывала тебе под голову подушку, облачала в отныне ненавистную пижамку и тайком подглядывала, крепко ли ты держишь градусник подмышкой? Так начинался твой первый день домашнего заточения. И, украдкой поплевывая на пальцы, ты тщетно пытался стереть со своего лба то страшное клеймо с надписью всего в одно слово «Больной». Мама же, как опытный надзиратель, следила, чтобы больной не выбивался из негласно прописанного графика.

Первым делом в доме проводили генеральную уборку для того, чтобы не стыдно было пригласить врача. Доктор всегда приходил не во время, хотя ждали его каждую минуту, уже с утра приставив к кровати табуретку. Близорукий изверг беспощадно мучил больного, заставляя его высоко задирать маячку и впихивая до самого горла металлическую ручку от чайной ложки. Было любопытно наблюдать, как в процессе осмотра доктор перевоплощался в истинного ценителя картин Пикассо. Затем, наскоро нацарапав на бумажке то, что мама и без него знала, уходил, так и не сняв ботинки.

Больному из жалости в доме разрешалось все, только обязательно лежа и в комнате без телевизора. К «порталу во внешний мир» открывали доступ только на пару часов. Трактованная причина: больному нельзя переутомлять глаза (к чтению это увы не относилось) и превышать для организма норму электромагнитного излучения. Истинная: чтоб под ногами не мешался, раздражая всех своей нездоровой наружностью.

Были у счастливца и обязанности. Первая: больной должен как минимум каждые полчаса заходить в ванную комнату, отхлебывать из чашки желто-зеленую жидкость и, опрокинув голову, издавать громкие рычащие звуки, похожие на индюшачьи в период брачного заигрывания.

Вторая: больному необходимо обильно и вкусно питаться. Для этого его домочадцы идут на всякого рода изощрения, дабы вызвать у больного здоровый аппетит. Но зачастую, на первой стадии изоляции, больной упорно сопротивляется и даже симулирует тошнотворный рефлекс. Избегая последствий, обед благополучно съедается другими, более здоровыми членами семейства. Зато добросовестные родители внимательно следят, чтобы выложенные на стол таблетки оказались именно в желудке у больного, а не в мусорном ведре или, того хуже, смытыми в туалет.

Третья: больного регулярно склоняют к пассивному отдыху в специально отведенном, хорошо проветренном помещении, в которое, после сдачи занятых им позиций, дружелюбно захлопывают дверь.

А на ночь больному парят ноги, ставят банки, горчичники, мажут всякой гадостью, вроде жировых отложений некоторых домашних животных, приносят кастрюльку с кипятком и, пока больной вдыхает ароматы здоровья, заботливо накрывают все это безобразие одеялом. Затем, в виде компенсации, отпаивают «вкуснейшим» горячим молоком с маслом и медом, закутывают в ватные покрывала и заставляют обильно потеть.

В последней стадии предсонного бреда больной чувствует себя раненым индейцем, вокруг которого разводят костры, ритмично бьют в тамтамы и читают заклинания его краснокожие братья, самозабвенно представляя себя шаманами. И грезится индейцу в этих предсмертных ритуалах, что не переправит его каноэ на светлый берег реки Жизни, а дух воина испариться под бессчетным количеством ватных одежд.

Но приходит новый день, высоко поднимается солнце, пробуждается храбрый индеец с твердым намерением что-нибудь съесть и забывает о муках, перенесенных в страшной болезни ровно до следующего заточения. И ты счастливый бежишь к друзьям на улицу, даже не заметив, что клеймо со лба бесследно исчезло.

Сейчас, по прошествии многих лет, я уже воспитываю своих детей, радуясь их удачам и вместе переживая неприятности. И, когда у моего ненаглядного чада начинают блестеть глаза и гореть лоб, я заботливо подкладываю ему подушку под голову, придерживаю покрепче градусник и обязательно выключаю телевизор, чтоб глаза не уставали…