МЕНТалитет

       МЕНТалитет
       (Роман)

       ЧАСТЬ I

       Четверг, 3 июня 2004 года
Муха просто выводила меня из себя, как своей надоедливостью, так и предсказуемостью. Несколько секунд это примитивное насекомое монотонно ползало по дверной ручке, а потом резко срывалось с места, и пыталось со всего лету протаранить мне левый глаз. После того как я раздраженно отмахивался, она снова возвращалась к любимой дверной ручке. Причем все эти выкрутасы природный летательный аппарат выделывал с завидной периодичностью. Через пару минут я начинал уже отмахиваться от мухи за мгновение до ее очередного нападения. В конце концов, я ей надоел, вероятно, своей предсказуемостью и она гордо улетела в другой конец коридора.
На часах половина третьего, а ведь сказали придти в два, к окончанию обеда, да еще предупредили, чтобы не опаздывал. Я, как дурак, приперся на полчаса раньше. Так на всякий случай. Но, оказывается, точность не входит в основные обязанности милиции. По крайней мере, ее кадрового аппарата.
Если бы еще год назад, мне кто сказал, что я с таким нетерпением буду ожидать начальника отдела кадров районного управления милиции, подумал – человек свихнулся. Работа в данном ведомстве никогда не являлась мечтой моей жизни. Сколько себя помню, хотел стать журналистом. В детстве казалось, что главное для журналистики у меня есть – фантазия. Почему-то я решил, что именно фантазией должен обладать настоящий журналист. Наверное, к такому выводу меня подтолкнуло регулярное чтение советских газет. Живем вроде хорошо, а в магазинах – ни фига нет.
Фантазией я обладал с избытком. Первая оценка по сочинениям, написанным мной в школе, почти всегда была пятерка. Особенно мне нравились работы на свободные темы, например «Как я провел лето». Это первое сентябрьское сочинение мне особенно удавалось. Несмотря на то, что лето я всегда проводил весьма одинаково – в деревне у бабушки, в сочинении все было по-другому. Так, в пятом классе я «побывал» с дядей на Амуре, где словил большого сома, килограмм двадцать. Описание как мы его тащили в лодку, заняло почти три страницы. В шестом классе, как сейчас помню, съездил отдохнуть в Крым (в глаза не видел моря вообще и Черное, в частности). Катаясь там на пароходе, «попал» в шторм и судно начало тонуть. Причем тонуло оно страницы четыре, не меньше. Я, естественно, показал себя героем – спас пятилетнюю девочку, но медаль «За спасение утопающих» несправедливо вручили другому. В седьмом классе, я «отдыхал» в пионерском лагере и во время похода отстал от группы и заблудился в лесу. Описание трех дней в лесном массиве заняло почти целую тетрадку. Особенно мне удалось описание неожиданной встречи с гадюкой.
Учительница русского языка хорошо понимала, что я все выдумываю, но ставила пятерку и читала мое произведение всему классу. Одноклассники тоже были в восторге от моей бурной фантазии. Правда, один раз мне не поставили пятерку по «летнему» сочинению. Это произошло в девятом, когда я решил пожертвовать оценкой ради повышения авторитета. Сочинение было коротким, я его помню дословно до сих пор: «Этим летом я отдыхал в профилактории на Рижском взморье. В том же здании, где меня поселили, жили девчонки из молодежной сборной Украины по гимнастике. Что там было… лучше не описывать». Два балла и заслуженная зависть в глазах у сверстников.
После школы я сразу подал документы на журфак, но, как оказалось, меня там не ждали. Конкурс был довольно большой – почти четыре человека на место и, чтобы стать студентом мне не хватило одного балла. Подвело знание истории: экзаменаторы оказались больше математиками и требовали знание дат, а не красочного описания событий. Пришлось спуститься на землю и пойти работать на завод, осваивать профессию фрезеровщика. За полгода мне фрезерный станок так опостылел, что когда весной пришла повестка из военкомата, я решил не «косить», а честно отдать долг родине. И отдал, причем неплохо. Попав в небольшую часть, по обслуживанию правительственной связи, километров в тридцати от дома я не изведал ужасов дедовщины, которыми меня так пугали на гражданке. Нет, кое-что, конечно, было, но все в пределах нормы – казарму убирать, в наряды чаще ходить, койки застилать, иногда стихи туповатые старослужащим читать. Страшной дедовщины не было, наверное, потому что из двадцати двух военнослужащих нашего засекреченного объекта, пятнадцать человек составляли ребята моего призыва, еще трое – пришли служить на полгода раньше, а из оставшихся четверых дедов у двоих было высшее образование и им эти все заморочки отношений «духов-дедов» радости не доставляли. Интеллигентная часть. Повезло.
Вернувшись из армии, я все же решил осуществить мечту детства. Сначала недельку с друзьями, как это водится, пропьянствовал, а затем вновь отправился подавать документы в университет на журфак. Но судьбе было угодно послать мне навстречу учительницу русского языка родной школы Веру Ивановну Канатопскую. Она хорошо помнила и ценила мою фантазию. И в отличие от меня считала, что это качество для журналистов больше вредит, чем приносит пользу. Вера Ивановна отговорила меня поступать, куда я задумал, заявив, что лучше подать документы на филологический факультет. Специальность с журналистикой родственная, фактически одному и тому же учат, а пройти по конкурсу будет легче. Бывшая учительница пообещала мне выхлопотать в университет направление, которое должно значительно увеличить шансы на поступление. Обещание свое она сдержала.
Красоту и многообразие русского языка во всей его мощи мне посчастливилось познать не только в школе, но и в армии. Ротный старшина помог. У этого человека было всего три состояния – «под мухой», пьяное и мертвецки пьяное, видно в секретной части спирт не переводился. Однако самое главное во всех трех состояниях восемьдесят процентов лексикона старшины составляли непечатные выражения. То, что в роте многие солдаты имели высшее образование, его нисколько не смущало, скорее наоборот – подзадоривало. Впрочем, самое поразительное не это, а то, что все его речь прекрасно понимали. Даже с полуслова.
Так что к филфаку я был морально готов. Пришлось, правда, за два месяца проштудировать весь школьный курс русского языка и литературы, – но это уже частности. Тем более Вера Ивановна мне активно помогала. Труд не пропал даром: баллов хватило тютелька в тютельку.
Когда я первый раз вошел в аудиторию, где собрали наш курс, то просто обалдел, ибо почувствовал, что тону в море любопытных девичьих взглядов. И спасать меня было просто некому, да я и не желал спасаться. На отделении из 52 человек — 45 составляли лица противоположные мужскому полу.
Следующие пять лет моей грешной жизни прошли как волшебный сон. Учеба давалась легко, хотя за книги садился только во время сессии. Почти все остальное время посвящалось гулянкам с друзьями и подругами. Не сказать, что я такой уж расписной красавец, но без ложной скромности можно заявить – определенной популярностью среди филологинь имел честь пользоваться. Все же возраст, армия, опять же фантазия. Впрочем, «определенной популярностью» на филфаке пользовалась почти всякая особь мужского пола. Я так часто появлялся в студенческой общаге, и так часто оставался там на ночлег, кочуя из одной комнаты в другую, что вахтеры, считая меня полноправным жильцом общежития, никогда не требовали документов.
Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается. Подошла к финалу и студенческая пора. Моя мама на последнем курсе стала корить меня, своего единственного сына, что за пять лет я так и не сумел найти свою вторую половину. Ей очень хотелось внуков, и она искренне недоумевала, как можно столько времени проводить в женском кругу и выйти оттуда «незакольцованым». «Ведь даже в политехническом почти все хлопцы в твоем возрасте к пятому курсу женаты, а там девчонок раз два и обчелся, не то что у тебя», — приводила она как ей казалось убийственный довод.
Я в свою очередь тоже удивлялся, как можно «кольцеваться» с одной, когда кругом так много девчонок. С политехами то все ясно, они от тоски на каждой юбке готовы жениться. А нам то это зачем? Правда маме я говорил, что просто не нашел ту одну, свою, единственную. Так что с внуками придется подождать.
И вообще мне в конце пятого курса было не до этого. Я вдруг оказался перед фактом, что после окончания университета надо отрабатывать полученное Верой Ивановной направление, а за копейки сеять в детях разумное, доброе, вечное в мои планы никак не входило. Тогда отец и поведал мне, что сын его хорошего знакомого работает в отделе кадров МВД. А если милиция захочет видеть меня в числе своих сотрудников, то школа вынуждена будет согласиться уступить такой «ценный» кадр.
До того с работой внутренних органов мне приходилось сталкиваться только три раза, когда меня с моими друзьями-однокурсниками забирали за распитие спиртных напитков в ближайшем от факультета парке культуры и отдыха. Ну не давали паразиты студентам культурно отдохнуть.
Причем первый раз менты нас простили: выписали по одному удару «демократизатором» по мягкому месту и отпустили. Во второй раз нам пришлось заплатить им пять баксов, чтобы не составляли протоколы. Больше у нас просто не было. Ну а на третий раз — не повезло. На меня и моего одногрупника не только составили протоколы, но и сообщили в университет. Пришлось минут десять выслушивать нравоучительные речи нашего декана, тупо смотря в пол.
Так что работа милиции мне не очень нравилась. Однако другой альтернативы на тот момент я для себя не видел.
— Меня ожидаешь?— вывел из задумчивого состояния хрипловатый голосок.
— Вас.
— Ну, заходи.
Начальник отдела кадров Борис Лазаревич Маловский был невысокий еврейчик лет сорока. Кто он по званию мне было неведомо, т.к. из одежды Борис Лазаревич предпочитал только строгие дорогие костюмы, купленные явно не в соседнем универмаге. При первом посещении отдела кадров я по рекомендации знакомого своего отца передал Маловскому бутылку виски, что весьма способствовало нашему дальнейшему общению.
       — Все бумаги принес?
 — Да. Автобиографию и фотки уже сдал. А вот – медкомиссия.
       Борис Лазаревич взял у меня документы и начал внимательно просматривать. Через несколько минут он их отложил.
 — Ладно, здесь все хорошо, но хочу тебя немного огорчить, – при этих словах Маловского я напрягся. – Сейчас новая директива сверху пришла — каждый, кто приходит с вуза, должен не менее полугода отходить в патрульно-постовой роте, чтобы так сказать почувствовать вкус службы. А все потому, что многие идут в милицию дабы откосить от армии. Но так как ты там уже побывал, то в патрульке пробудешь месяц-два не больше. Ну, а дальше прямая дорога в инспекцию по делам несовершеннолетних. Понял?
 — А когда я буду проходить стажировку?
 — Прямо сейчас.
 — Как так? Но я же только позавчера диплом защитил. Через две недели получу его на руки. А хотелось бы еще отдохнуть после пяти лет учебы, — возмутился я таким поворотом событий.
 — Ничего-ничего отдохнешь. На стажировке никто не напрягается. Три раза в неделю по часа четыре походишь вместе с милиционерами, да и шагай на все те же четыре стороны… Я хочу, чтобы ты к 15 июня в роте был полноправным милиционером, а там, в июле-августе, в ИДН тебя перекину, получишь первое офицерское звание. Так что возражения не принимаются – пошли лучше в патрульку.
Спорить мне не пристало – и так по блату устраиваюсь. Я и не стал. Вместе с Маловским мы вышли из кабинета и направились в патрульку.
— Патрулька находится в другом здании, — объяснял мне по дороге Борис Лазаревич. — Кстати, там же находится и ИДН, да еще вытрезвитель. Последний начальство собирается расширить. Поэтому для ППСМ и ИДН подыскивается новая жилплощадь… Но думаю, когда ее найдут, ты получишь старлея, а может и капитана.
Мы прошли метров сто и вошли в одноэтажный барак довоенной постройки, как раз в то время когда к входу здания подъехала «скорая помощь». В коридоре я увидел того, кому она предназначалась: прямо на полу лежал мужичок неопределенного возраста в грязных штанах и порванной майке.
Маловский равнодушно взглянул на мужика, переступил через него и пошел дальше. Я приостановился. Еще в детстве меня мама учила, что переступать через людей нельзя — и в прямом, и в переносном смысле. Не знаю почему, но я всегда придерживался этого правила. По крайнее мере в его прямом смысле. Однако обойти лежащего не было никакой возможности – он растянулся как раз поперек коридора. В это время Маловский, открыв двери одного из кабинетов, вопросительно посмотрел в мою сторону. Пришлось, нарушив мамино правило, поспешить за ним.
Мы вошли в небольшую комнатку, где находилось всего два стола, четыре стула и шкаф. На одном из столов возвышался компьютер, а за другим сидел лысый человек лет тридцати пяти в форме майора милиции. Это и был командир роты. Он равнодушно посмотрел на нас и предложил сесть.
 — Нет, Николаич, некогда мне засиживаться,— произнес своим хрипловатым голоском Маловский,— вот, встречай нового сотрудника, а я пошел.
Начальник отдела кадров протянул майору несколько листков бумаги и, подмигнув мне на прощание, вышел.
— Что ты закончил?— спросил Николаич, закуривая сигарету.
— Филологический факультет университета, – ответил я и, немного подумав, добавил: – позавчера диплом защитил, но получу его только через две недели.
— Ну и на какую тему диплом? – с какой-то неприязнью в голосе задал очередной вопрос командир роты.
— Влияние русской литературы на польскую в первой половине 19 века, — тихо пробурчал я в ответ. — Четыре поставили.
— Четыре – это хорошо… Только ты вот мне объясни, что же вы все в милицию претесь. Чего вы так армии боитесь? Ведь ничего страшного нет, отслужил свой год после вуза и свободен как сопля в полете. Так нет же – надо в ментуру подаваться, а через два года увольняются нафиг. Работнички хреновы…
Такой встречи со стороны потенциального начальника я не ожидал. Поэтому вначале стушевался, но потом решил расставить все точки над «и» прервал монолог командира роты:
— Вообще-то, я в армии служил, товарищ майор.
Тот удивленно взглянул на меня и стал читать бумаги, оставленные Маловским.
— Так, Денис Владимирович Атаменко. Родился в 1979… Дальше неинтересно… А вот – проходил военную службу в войсках связи с 1997 по 1999… Ну, хоть один за три года – с высшим образованием и после армии, — голос командира роты сразу помягчел, — да ты не стой, присаживайся, расскажи, каким ветром тебя к нам занесло.
Я присел на стул и честно рассказал свою историю. Майор внимательно выслушал.
— Да-а… У меня жена учительница. Получает мизер, а головной боли не меньше чем у нас. И почему наше государство так не любит педагогов? Впрочем, милицию, честно говоря, оно тоже не очень жалует. Так что у тебя выбор – из двух зол меньшее. Значит, ты к нам тоже на два года, а потом пойдешь на вольные хлеба?
— Не знаю, как понравится. Может и останусь.
— Правильно, присмотрись. Парень ты уже взрослый. А что касается стажировки, то она у тебя будет проходить с 15.00 до 19.00 три раза в неделю. Дни выбирай сам.
— Понедельник, вторник и четверг, — сделал я выбор, хотя почему именно такой не знал сам.
Николаич взял журнал и что-то туда записал. Потом протянул мне чистый листок бумаги.
— Вот заполни по образцу и свободен до 15.00.
— Почему до 15.00? — не понял я.
— Так ты же сам выбрал дни стажировки. А сегодня как раз четверг. Так что заполняй и до встречи.
 Через пять минут, заполнив заявление, и попрощавшись с ротным за руку, я вышел в коридор. Там стояла какая-то суматоха. Мужичок лежал на том же месте, неподалеку сидел врач «скорой помощи» и неторопливо заполнял бумаги. Возле самого выхода седовласый майор отчитывал двух сержантов. В выражениях он не стеснялся.
— Вы что бля… под монастырь меня подвести хотите? Сколько вам, сволочуги, говорить можно – малейшее подозрение – сразу вызывайте «скорую», и не надо везти сюда.
— Да он же нормальный был. Без каких-либо травм,— сделал попытку оправдаться один из сержантов.
— Бее-еез ка-а-а-ких либо тра-авм, — передразнил подчиненного седовласый майор, — лучше молчи, сука. За весь прошлый год у нас четыре трупа было и то считалось перебором. Проверка за проверкой ехала. Забыл? А в этом году уже третий жмурик. А до окончания полугода еще почти месяц. Да меня вместе с вами начальнички из министерства съедят и не подавятся, понимаешь, сволочуга?
Я вновь в нерешительности остановился. Впервые я видел «мертвецки пьяного» человека не в переносном, а прямом смысле. Вновь возник вопрос: переступать через мужика или нет? В принципе я уже через него переступал раз, но тогда он был еще жив. По крайней мере, для меня. А тут – мертвец. Неуважение какое-то к смерти получается.
Стоять перед телом, тоже было не лучшим выходом, хотя на меня никто не обращал внимания: врач писал, а начальник вытрезвителя отчитывал своих подчиненных. С секунду поразмыслив, я быстро перешагнул через тело и, протиснувшись между майором и дверным проемом, выбежал на улицу.


Жил я не очень далеко, но ехать домой уже было не резон. Самое лучшее решение, где-нибудь побыстрее перекусить и вернуться назад, к месту будущей работы. То что мне предстояло стать ментом примерно на месяц раньше, чем рассчитывал, не очень радовало. Но такова жизнь: мы предполагаем, а кто-то за нас располагает. Мечтал быть журналистом, а вместо этого буду разных пьяниц ловить, или еще хуже – трудных подростков воспитывать.
Мои размышления прервал оклик. Обернувшись, я увидел Сергея Макарова, своего бывшего одноклассника. В свое время мы вместе поступали на журфак и оба провалились. Но на следующий год Сергей сумел стать студентом журфака, предварительно откосив от армии. Я ж к тому времени уже несколько месяцев топтал сапоги, в которых нашел спасение от рутинной работы фрезеровщика.
Два года назад Сергей Макаров, или просто Макар, как называли его друзья, окончил университет, но на работу устраиваться не пошел. Месяцев пять он жил за счет разведенной женщины старше его лет на одиннадцать, и имевшей двух дочерей. Хотя мадам была отнюдь не бизнесвумен, а всего лишь продавщицей в продовольственном магазине, но, как говорится, любовь зла… А закончилась любовь тем, что как-то благодетельница застала Сережу и свою старшую, шестнадцатилетнюю, дочь в одной постели за весьма интересным занятием. Пришлось тогда Сергею переселиться к родителям и идти работать в какую-то заводскую многотиражку. Однако месяца через три его оттуда попросили, ибо Макар проявлял большую любовь к пиву, среднюю к водке и совершенное неприятие к работе.
Но Сергей, потеряв работу, не стал унывать. Он нашел себе новую пассию – бездетную бухгалтершу какого-то совместного предприятия, старше его лет на шесть. Они расстались через полгода по банальной причине – своей бухгалтерше Сергей предпочитал пиво, иногда разбавляя его с водкой, а в таком состоянии исполнять супружеский долг было весьма затруднительно.
Потом Макар работал продавцом книг, курьером, жил за счет директрисы какого-то колледжа, а затем и вовсе на несколько месяцев уехал в деревню к бабушке. Правда, недавно вернулся и пошел на новую работу – в молодежный еженедельник «Городской вал», одним из учредителей которого являлся его друг и сокурсник.
— Здоров, Атом. А я думаю — ты, не ты? — с радостным возбуждением произнес Сергей.
— Привет, Макар... Куда направляешься?
— Ищу спонсора на пиво. Поможешь?
— Я не пью. На работу надо.
— Серьезно? Ты же только диплом сдал. И вообще какого ты... из мусарни идешь? Замели небось.
— Да, нет. Как раз наоборот.
Я поведал Сергею о своей будущей работе как минимум на ближайшее два года. Макар присвистнул.
— Ну ни хрена себе, до чего молодь доходит, чтобы в школу не идти. Ладно давай все-таки посидим, поговорим, как раз летнее кафе рядом. Только чур, в связи с твоим первым днем стажировки, ты поставишь мне бокал пива. Лады?
— Согласен.
Мы прошли до летнего кафе, которое находилось в метрах тридцати. Сергей занял столик, я купил на скудные остатки стипендии бутылку “Кока-колы” с хот-догом для себя и бокал пива с чипсами для Макара. Сергей с жадностью набросился на пиво, двумя глотками опустошив половину бокала. После чего продолжил прерваный разговор:
— А вообще, Денис, у тебя есть шанс стать генералом.
— Ты с чего такие выводы сделал?
— Как с чего? Ты же филолог, должен знать. У нашего народа есть такое поверье, если ты утром встретил покойника, то день обещает быть удачным. Ты в вытрезвителе встретил мертвеца так сказать в самую рань своей ментовской работы. Из этого можно сделать вывод, что служба у тебя будет удачная.
— Интересная у тебя теория. Только такого поверья нет... Разве что у некрофилов.
— Не знаю, не знаю, я слышал как Задорнов про это говорил вчера по телевизору, — с серьезным видом заметил Макар.
— Ах, если Задорнов, то спорить бесполезно, — с усмешкой произнес я и решил переменить тему разговора. — Вижу, Макар, тебе хорошо…С работы хоть не увольняют?
— С какой стати?
— Известно с какой – пьяной.
— Тоже мне трезвенник нашелся, — Сергей не любил разговоров о своем пристрастии к алкоголю, — просто вчера день рождения главреда отмечали. Тридцать лет – не шутка. А на работе все в порядке. Меня там даже весьма ценят. Ты вот лучше скажи мне, будущий страж порядка, отмазать, так сказать от коллег сможешь?
— А что, вновь в ментовку залетел?
— Залетел, — с грустью произнес Сергей.
Я рассмеялся, чуть не подавившись хот-догом. У Сергея была постоянная проблема с милицией. Со студенческих лет не проходило месяца, чтобы он хотя бы раза два не попадал в поле зрения органов внутренних дел. В прошлом году он умудрился вообще угодить в медвытрезвитель. Самое интересное, что в тот день мы пили водку вместе. Я как раз сдал последний экзамен на четвертом курсе и решил проставиться. Выпили, правда неплохо, — две бутылки водки, запивая исключительно пивом. Потом я, как положено хорошему мальчику, пошел спать домой, а Сергей отправился выяснять отношения с какой-то подругой.
На утро я от матери узнал, что звонили из вытрезвителя, т.к. один их клиент мог вспомнить только наш номер телефона. Клиентом оказался Сергей Макаров. Он хотел, чтобы именно я забрал его с трезвяка, заплатив штраф. Мать не стала меня будить, боясь, что если поеду я, то могу оказаться на соседней койке с Макаром, и съездила за Сергеем сама. Через неделю Макар вернул ей деньги за штраф и подарил коробку конфет.
— И в какое именно отделение ты угодил на этот раз?
— В метро… Менты скотами оказались.
— А ты так просто ангел, — попробовал сыронизировать я.
— Ангел не ангел, но все же надо с людьми поаккуратней обходиться, — на полном серьезе ответил Макар.
— А что случилось?
— Да, понимаешь, — Сергей отхлебнул пивка и продолжил, — я уже домой возвращался вместе с Леночкой.
— Извини, что перебиваю. Но кто такая Леночка?
— Да так... Двоюродная сестра главреда, у нас корректором работает. Ей к ребенку надо было. Вот она и ушла с дня рождения пораньше. Ну и я с ней.
— И сколько Леночке лет? И ее ребенку тоже, если не секрет.
— Елене Алексеевне тридцать два года, а ее сыну — восемь. Ну, что все выяснил, что хотел? — с раздражением ответил Сергей.
— Все... Вообще-то хорошо, что у нее сын, а то с дочками у тебя обычно проблемы бывают.
Макар пропустил мой намек мимо ушей и продолжил рассказ дальше:
— Так вот, вошли мы в метро, а там народу — тьма. Короче говоря, не знаю как, но мы потерялись... Я подождал минут десять — ее не видно. Ну, думаю, что делать? Решил пойти в служебное помещение, найти там диспетчера, который бы по радио сообщил, где нам встретиться. Я и пошел. Захожу в первый кабинет, а там два мента. Один спрашивает, чего ты мол хочешь. Ну я как мог объяснил им. А они — ты, мол, пьяный, так что езжай лучше домой, а то протокол оформим. Я ничего не ответил, но пошел искать диспетчера дальше. Захожу в другой кабинет, там девушка сидит за пультом. Я ей все объясняю, а она говорит, что диспетчер ничего сообщать не будет. И тоже домой меня отправляет. Я стал с ней ругаться. Говорю — диспетчер обязан дать мое сообщение. Короче...Не знаю откуда вырисовались те же два мента. Они забрали меня в первый кабинет, а там говорят,— мол, тебя домой отпускали, а ты ерундой занимаешься, людей от работы отрываешь, придется на тебя протокол составить... Обыскали меня, забрали служебное удостоверение и протокол “нарисовали” за пьянку. Я естественно начал доказывать, что совершенно трезв и расписываться не буду... Они сволочи и говорят, давай, мол проверим, какой ты трезвый – присядь пять раз...
Сергей прервал рассказ, допил остатки пива и отодвинул от себя бокал.
— Ну что присел? — поинтересовался я.
— Какое там... Упал сразу же, головой об пол ударился. Встал... с третьей попытки и говорю, что они над людьми издеваются, а менты молчат и лыбу давят. Ну мне это не понравилось, я и сказал, мол вы — мусора, уроды и ублюдки.
— А дальше?
— Дальше, дальше... На этот раз им не понравилось. Положили меня на лавку и раз пять дубинкой по заднице дали, до сих пор сидеть больно. Потом я расписался в протоколе и поехал домой... Вот и говорю — сволочи все-таки менты.
Честно говоря, я давно так от души не смеялся.
— Да, Серега, ты оргигинал. Подытожим твои слова. Тебя милиция, как человека, отправляет домой. Ты не слушаешь. Вместо этого устраиваешь скандал и мешаешь работать людям…На тебя совершенно справедливо составляют протокол, а ты оскорбляешь стражей порядка при исполнении служебных обязанностей. После чего получаешь некоторое физическое воздействие в области задницы. Ты, Макар, извини, но я на месте ментов поступил бы аналогично.
Но признавать себя виноватым, было не в правилах моего одноклассника. И он парировал мое “подытоживание”.
— Ты, Атом, просто становишься мусором, меняется менталитет. Вот поэтому и защищаешь их.
— Конечно, ты прав, мой ангел, – со смехом ответил я.
— Ерунда все это. Лучше скажи, что делать? Как протокол похерить?
— Ты, я помню, как то писал про начальника милиции метрополитена. Обратись к нему, думаю не откажет.
— Да, понимаешь, Денис, в прошлом месяце я тоже пьяный в метро залетел. Так к нему обращался, он помог. Каждый месяц к начальнику милиции метро бегать, как то совестно.
— А оскорблять его подчиненных, тебе не совестно?
— Ладно уж морали читать. Лучше скажи — помочь сможешь или нет.
— Ха, ты че, как я тебе помогу?
— Понятно, – грустно произнес Сергей. – Ну и фиг с ним... Знаешь, мне как-то вообще хорошо стало. Может еще пивка возьмешь? Деньги я тебе потом отдам.
— Извини, но в средствах ограничен. В отличии от тебя, я еще студент.
— Понятно, — еще грустней вымолвил Макар.
— А как у тебя дела в газете?
— Да, я же сказал, что все нормально. Работаю понемногу. Вот сейчас об армии надо написать. Там, про службу, советы призывникам.
— И что будешь писать? Ты же от армии откосил. Так что можешь советы им давать только в этом напрвлении, – не без сарказма заметил я.
— И об косарях тоже можно что-нибудь начиркать. О, кстати, а почему бы тебе не написать? – внезапно спросил Сергей. – Я там не был. А ты, что то вроде минимемуаров настрочить сможешь. Ну как?
— Даже не знаю... Неожиданно как-то.
— А что здесь знать? В студенческие годы ты же пописывал в разные издания на околофилологические темы, даже пару рассказиков твоих читал... А тут про армию... да раз плюнуть. У нас кстати гонорары довольно неплохие – еженедельник на подъеме.
Я призадумался. А ведь, действительно, почему бы не написать?
— Хорошо, что-нибудь состряпаю.
— Ну вот и ладненько, в редакции так и скажу – материал будет. За неделю управишься?
— Постараюсь, — ответил я, чтобы отмазаться от назойливого собеседника.
В это время наше внимание привлекла кампания за соседним столиком. Состояла она из трех армян, одному из которых было лет сорок, а двум другим не больше двадцати пяти. Вся троица находилась в явном подпитии и довольно громко беседовала на родном языке.
Потом один из молодых подозвал официантку, девушку лет восемнадцати, и начал ей что-то объяснять. Та, ничего не поняв из его малосвязной речи, попросила повторить все на нормальном русском языке. Это очень разозлило пьяного клиента и он ладошкой ударил официантку ниже спины. Девушка решила не оставаться в долгу и влепила нахалу звонкую пощечину. Двое армян громко заржали над своим незадачливым другом, а тот разразился ругательствами и попытался встать со своего места, но не удержался на ногах и упал на асфальт, опрокинув стул. Армяне засмеялись еще громче. Их с готовностью поддержали остальные немногочисленные посетители кафе, наблюдавшие данную сцену, но когда пьяный армянин встал, смех прекратился – в руке он держал невесть откуда взявшийся нож. Девушка попятилась назад, как раз к нашему столику. Армянин, качаясь, медленно следовал за ней. Он был довольно пьян, так что справиться с ним нормальному человеку не представляло никакого труда. По крайней мере, в тот момент мне так казалось.
Не сказать, что я отличался большой храбростью, но что-то предпринимать было надо, девушка, пятясь задом, подошла уже к краю нашего столика. Я вскочил со своего места и, отстранив испуганную официантку, ударил ногой по руке армянина. Тот от неожиданности не только выронил нож, но и свалился сам как подкошенный. Однако сразу же со своих мест повскакивали его товарищи. Их намерения мне были неизвестны, поэтому я на всякий случай схватил пластиковый стул.
Но тут неожиданно голос подал Макар:
—Хачики, сколько это может продолжаться? Дайте спокойно двум офицерам милиции в свой выходной день попить пива. Или вы хотите, чтобы мы проверили у всех регистрацию, а кое-кого и в отделение отвели – дабы не повадно было ножичком махать.
Я удивленно взглянул на Серегу, тот был невозмутим и довольно убедителен, видно частое общение с милицией не прошло даром. В это время к нашему столику подскочил старший армянин, и, улыбаясь, залепетал:
— Простытэ его рэбята. Малады. Пьяны… Я дядя его. Мы домой. Все харашо будэ…
— Точно хорошо? – задал я бесполезный вопрос, ставя стул на место.
— Клянусь, начальник,— все так же улыбаясь, заверил меня армянин.
— А моральный ущерб, кто перед девушкой заглаживать будет? Или вы думаете, все так просто? — не унимался Макар.
— Счас сдэлаем, – ответил тот.
Армянин пошел к продавщице кафе, там же уже стояла испуганная официантка. Молодые хачики вообще покинули территорию кафешки, а вскоре за ними последовал и их старший товарищ, не забыв кивнуть на прощание «офицерам милиции». Через минуту перед нашим столиком появилась девушка-официантка, держа поднос на котором находились бутылка шампанского, бутылка водки, две порции шаурмы и два стаканчика.
— Мы ничего не заказывали, — улыбаясь, произнес Серега.
— А это за счет «морального ущерба»,— ответила девушка, — спасибо вам большое, а то я так испугалась – просто не знала, что делать.
— Так может, вы присоединитесь к нам? – с неизменной улыбкой спросил Макар.
— Вы что? – кокетливо ответила та. – Я не могу — работа.
— Тогда, хоть телефончик оставьте. И вообще, как вас зовут? —поинтересовался Серега.
— Наталья… А телефон я вам на салфетке напишу.
Выполнив свое обещание, она удалилась.
— Слышь, Атом, а ментом оказывается хорошо быть. Девок можно снимать пачками, наглецов пугать,— пряча салфетку в карман, сделал вывод из происшедшего Макар.
— Ты лучше скажи, что с этим арсеналом делать?
— Как это что? Использовать по назначению, естественно.
— Мне на стажировку.
— Да забей ты на нее сегодня. По-моему мы ментовскую работу только что выполнили. Пора и честь знать.
— Я бы рад, Макарушка. Но в первый же день, как ты выразился, забить на будущую работу просто вверх наглости. Так что шаурму я пожалуй съем, а вот с остальным справляйся сам.
— Хотя бы грамм двести шампанского выпей за кампанию, никто не заметит, – с тоской в голосе попросил Сергей.
— Да ну твое шампанское, только рот паскудить.
Я подтянул поближе свою порцию восточного блюда и принялся за трапезу.
       
       
— Что, малыш, от армии косишь?
Я взглянул на человека, задавшего мне бестактный вопрос: лет 28, старший сержант, на лице довольно неприятная ухмылочка. Как же они меня сегодня достали с этой армией. Сколько можно?
— Нет, дядя, в армии я до универа отслужил, а в милицию пошел, чтобы стать большим начальником и командовать над вами.
— О, молодец! Тебе я вижу палец в рот не клади… Да ты ни обижайся, парень, просто после институтов обычно в милицию идут от армии откосить,— уже более дружелюбно сказал сержант.
— Хорошо, не буду, — произнес я в ответ раздраженно.
— Ну, вот и отлично. Тебя вообще как зовут?
— Денис.
— А меня Игорь. Или Коль, из-за фамилии Колько. А его, — сержант ткнул пальцем в сторону, стоявшего рядом напарника, прапорщика лет сорока, — Юрий, а можно Дьякон, но вовсе не из-за фамилии.
При этих словах Колько громко рассмеялся, а прапорщик посмотрел со злостью в нашу сторону и скомандовал:
— Ладно, пошли на маршрут.
Я пропустил милиционеров вперед и, отстав на метр, пошел следом. Развод вообще-то мне понравился. Самое большое тем, что до меня никому не было никакого дела. Большинство стражей порядка равнодушно вопросительно посмотрели в мою сторону, мол, что этот незнакомый фрукт по гражданке делает в их строю, и отвернулись. Командир роты на развод не явился. Командовал всеми милиционерами ППСМ высокий усатый старший прапорщик. Он тихим голосом зачитал номера маршрутов и фамилии патрульных, по два на каждый маршрут. Затем три десятка стражей порядка закурили перед отправкой на свои рабочие места.
Моей фамилии усач не произнес, так что я мог вообще отправиться восвояси, но, как честный человек, я сам подошел к нему и представился. Тот взглянул в свои бумаги, потом подозвал Дьякона, и, ткнув в меня пальцем, сказал:
— Вот тебе стажер. Долго у нас не задержится, ибо заканчивает институт. Так что парня не напрягайте.
— Да я никого не напрягаю, — хмуро ответил Дьякон, взглянув на меня.
Уже позже, став полноправным сотрудником РУВД, я от своих коллег узнал историю, из-за которой молчаливый, неулыбчивый прапорщик получил прозвище Дьякон. Оказывается, произошло все на Пасху лет пять назад. Сотрудники милиции как всегда несли дежурство во время всенощной возле церквей, следя за порядком. К часам шести утра, когда службы в храмах закончились и прихожане разошлись по домам, все наряды прибыли в РУВД, сдали оружие и разъехались. Но один наряд, несший службу, у небольшой церквушки в частном секторе, в управление не прибыл ни к семи, ни к восьми часам. На вызовы по рации дежурной части, никто не отзывался.
Тогда к церкви выехал замначальника РУВД, который в тот день был ответственный за проведение мероприятия. По прибытии на место не выспавшийся, и от того злой зам, обнаружил такую картину – у входа в храм Божий спал в стельку пьяный патрульный, а в самой церкви второй милиционер, обнявшись с батюшкой, дуэтом во все горло орали песню: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед». История закончилась тем, что спавшего мента на следующий день уволили из органов, а «певцу» объявили о неполном служебном соответствии. Вероятно, замначальника впечатлили его вокальные данные. Однако с тех пор в милиции все «певца» кроме как Дьякон не называли…
Наш маршрут лежал аккурат в заброшенном парке культуры и отдыха. Аттракционы там давно не работали, хотя и демонтировать их никто не собирался. Они понемногу разрушались и врастали в землю. Но это совершенно не означало, что парк мертв: он был излюбленным местом игр, вроде казаков-разбойников или пряток, для детворы близлежащих дворов. Кроме того, в многочисленных кустарниках заброшенного парка «прятались» скамеечки – мечта для любовных парочек и компаний выпивох. Я сам несколько раз посещал данное место с девушкой, если больше некуда было податься. Все это, как показала практика, превращало парк в клондайк для стражей порядка.
Как только мы вклинились в гущу кустарников, Коль остановился.
— Подождите, братцы, надо перед работой освободить мочевой пузырь.
— Давай быстрей, — поторопил его Дьякон, закуривая.
Сержант посмотрел по сторонам и, убедившись, что кругом никого – расстегнул ширинку. Спустя минуту наша процессия двинулась дальше, пробираясь через чащу кустарников.
— Стой, — неожиданно остановившись, прошептал Дьякон и, ткнув пальцем вправо от себя, тихо добавил,— там кто-то есть.
— Тут в метрах двадцати скамейка стоит. Надо проверить, — шепотом отозвался Коль, – авось, кто-нибудь да бухает.
Лично я ничего не слышал, хотя на слух никогда и не жаловался, но спорить не стал и, стараясь ступать как можно тише, последовал за своими педагогами по стажировке. Через метров пятнадцать я действительно увидел полуразвалившуюся скамейку, которую просто так, не зная о ее существовании, обнаружить было невозможно.
На скамейке никто не бухал. Там сидела парочка влюбленных лет 16-17, и страстно целовались. Причем парень успел снять с девушки всю верхнюю одежду. Кофта, майка, лифчик, первоначально лежавшие вероятно на скамейке, свалились в траву. Руки парня, то шарили по крупным, довольно развитым грудям партнерши, то сползали вниз, но как только он делал попытку расстегнуть джинсы партнерши, девушка брала руку парня и вновь клала себе на грудь. Влюбленные были весьма заняты и не замечали трех наблюдателей, которые находились в метрах пяти от них. Так продолжалось несколько минут, пока Коль не развернулся на 180 градусов и молча махнул рукой в обратном направлении. Молчание было прервано, когда мы вновь вышли на старое место.
— Как ты, Дьякон, думаешь получиться у парня что-нибудь с девкой?
— Не знаю, — ответил немногословный прапорщик.
— А я думаю, если дала раздеть наполовину, то даст и остальное, если, конечно, у нее не критические дни. А ты как думаешь, стажер?
Мне не очень хотелось вступать в разговор и я неопределенно пожал плечами. Коль же продолжил развивать мысль:
— Рано мы подошли. Хотя с этого молодняка и взять то нечего… Вот в прошлом году мы с Лобовым здесь же накрыли парочку за траханьем, так это да. Он – директор магазина, а она там же продавщица… Он женат и она замужем. Короче говоря, чтобы никто ничего не узнал директор отстегнул нам сто баксов, а молодуха отсосала у обоих. Я и сейчас иногда в магазинчик, где она работает, наведываюсь. В комнатке для персонала, то рачком ее поставлю, то в рот дам.
Колько довольно улыбнулся. Мне он стал неприятен: слишком нагл и разговорчив. Да еще на такие темы, о которых мужчины первым встречным не должны рассказывать, тем более когда у них самих на пальце обручальное кольцо. Вот, Дьякон, молодец – резкая противоположность своему напарнику. Правда, как оказалось, когда надо и он становился довольно разговорчивым. Мы молча двинулись дальше «на охоту» и удача не преминула улыбнуться – молодой мужчина возле дерева справлял малую нужду.
— Ну что вы, гражданин, творите, — дружелюбно поинтересовался Дьякон.
Мужчина от неожиданности вздрогнул, обернулся и, застегивая ширинку, начал оправдываться:
— Да вот с остановки шел домой, а тут приперло, аж невмоготу.
— Гражданин, это общественное место, а не туалет. Здесь люди ходят,– продолжил наступление немногословный до того Дьякон.
— Да нету же никого, ребята, я же смотрел.
— Смотрел, а нас не заметил. Или может ты милиционеров за людей не считаешь? – вмешался в разговор Коль. — Сейчас заведем на опорный – протокол составим.
— Не надо мужики – давайте договоримся… Я же просто вас не заметил.
Я с интересом наблюдал за Колько – ведь он наезжал на человека за нарушение, которое сам совершил минут пятнадцать назад. Однако, тот видимо совершенно забыл об этом: передо мной находился невозмутимый, строгий блюститель порядка. В конце концов, Колько и мужчина отошли в сторону, а вскоре сержант вернулся один в приподнятом расположении духа.
Мы отправились дальше, пробираясь сквозь кустарники по еле заметным, часто внезапно обрывающимся, тропинкам. Нашему патрулю явно везло: через метров сто, выйдя на небольшую полянку, мы буквально наткнулись на трех мужиков среднего возраста. Те преспокойно возлежали на травке, а между ними находилась початая бутылка водки, нарезанная колбаса, хлеб и полбутылки минералки. Еще одна пустая тара из-под водки валялась неподалеку.
— Что, граждане, распиваем спиртные напитки в общественном месте, —любезно обратился к мужчинам Дьякон.
— Да вот, хлопцы, после работы зашли немного принять на грудь. Сейчас допьем и по домам, — ответил один из мужиков, приподымаясь.
— Документы есть? – строго спросил Колько.
       Мужики стали шарить по карманам, ища документы. Найдя, протянули Колько пропуски с ближайшего механического завода, после чего тот скомандовал:
— Теперь собирайте пожитки и за нами.
— Куда, сержант?– задал вопрос мужик с большим красным, вероятно от чрезмерной любви к «чернилу», носом.
— На опорный пойдем, граждане. Проверим ваши личности, составим протоколы и отпустим по домам, — ответил Дьякон.
— За что?— подал голос другой мужик.— Мы что бандиты какие, преступление совершили что ли? На заводе слесарями работаем, решили вот за свои деньги немного выпить. Мы же ничего ни у кого не украли.
— Вот именно, — поддержал его красноносый,— вы бы лучше ворюг и убийц ловили, а то нашли преступников – рабочий люд.
— Хватит базар разводить. Если бы мы считали вас преступниками, то давно наручники нацепили… Преступники нарушают уголовный кодекс, ими и занимается уголовный розыск, а вы совершили правонарушение, нарушив административный кодекс, — прочитал короткую лекцию Дьякон.
Мужики притихли и начали собирать пожитки. Затем мы молча пересекли парк, перешли проезжую часть и, вклинившись во двор, подошли к одному из подъездов простого пятиэтажного дома, где висела вывеска «Опорный пункт охраны правопорядка № 2», проще говоря – опорняк.
Дверь в опорном оказалась открытой. Изнутри доносились громкие крики, которые прекратились, как только мы вошли. В коридоре я увидел довольно пожилого капитана и двух молоденьких лейтенантов.
— Что здесь происходит, Федорыч? – спросил Колько: — Молодняк жизни учишь?
— Да этих придурков научишь, — раздраженно ответил капитан.
– Так что случилось? – не унимался Колько
– Эх, – капитан махнул рукой и начал жаловаться. – Я решил в двух кабинетах на опорном ремонт сделать и плитку положить в ванной. С фирмачами договорился – они мне обои и плитку подогнали. Осталось кого найти, чтобы сам ремонт сделали… А эти придурки, – рассказчик ткнул пальцем в сторону лейтенантов, – решили мне подарок преподнести. Сегодня словили, каких-то алкашей, а те сказали, что они штукатуры. Эти молокососы решили не составлять протоколы – пусть думают лучше ремонт сделают. Да еще бутылку водки из своих запасов им дали, чтобы работа спорилась… Удивить меня, видите ли, хотели. Ну, эта алкашня работала часа два, а потом сразу вдвоем попросились выйти на улицу, покурить. Молокососы их отпустили, даже не проследив. Ну, а тех поминай, как звали…
— Так что их найти нельзя? Где они живут то? – поинтересовался Колько.
— Какое найти… Они ни фамилий их, ни адресов не записали, а документов у тех с собой не было… Короче говоря, алкашня оттрахала двух офицеров милиции – водку выпили, а результат смотрите сами.
Результат был удручающим. В одном кабинете треть обоев отклеились и валялись на полу. Остальные покрылись пузырями и вот-вот собирались повторить участь своих товарищей. Во втором кабинете старые обои были сорваны, а новые еще не поклеены, что, на мой взгляд, являлось большим плюсом. В ванной было положено всего десять плиток. Да и то шесть из них уже валялись на полу разбитые.
— Если надо, то мы все исправим, — предложил красноносый нарушитель, пришедший с нами на опорный.
— Ты хоть заткнись, — со злостью ответил капитан.
Мне стало весело, я чуть сдержался, чтобы не рассмеяться. Дьякон и Колько не сдерживались – хохотали вовсю, несмотря на злобный взгляд капитана. Отсмеявшись, Колько неожиданно подошел ко мне и протянул руку:
— Ну, стажер, хватит на сегодня, и так много чего о нашей работе узнал. Лучше езжай домой пить пиво.
Я не стал спорить и, пожав руку сначала Колько, а затем Дьякону, вышел с опорного.


Однако в тот день моему знакомству с работой милиции не суждено было закончиться так рано. Прямо от опорного я направился на остановку общественного транспорта с невинным желанием поехать домой, по дороге, купив пивка с орешками, и по приезде засесть с этим арсеналом возле телевизора. Буквально через пять минут мои мечты начали сбываться – я кое-как втиснулся в переполненный троллейбус.
Оглядевшись, я заметил, что контингент пассажиров в троллебусе был в основном женский: окончилась первая смена на швейной фабрике и прекрасная половина человечества усталая и раздраженная возвращалась домой. На следующей остановке в наш троллейбус вошел, вернее будет сказать, впал пьяный мужик лет сорока. Он посмотрел на пассажиров затуманенным взором и, шатаясь, начал пробираться в середину салона, особо не заботясь о своих ближних.
— Гражданин, осторожней можно, — поморщившись, попросила его молодая женщина, которой нахал отдавил ногу.
— Нельз-зя, — последовал наглый ответ.
— А вы постарайтесь. Здесь же люди кроме вас тоже едут.
— Пока-ажи мне з-здесь люд-дей, ду-ура, — ответил мужик.
Многие женщины в салоне решили свое накопившееся раздражение выплеснуть на мужичка и подняли крик. Что именно они кричали было не совсем понятно, ибо многоголосье слилось в протяжный гул. Пьянчушка на все крики только криво, по-пьяному, улыбался и повторял:
— Цыц, бабы, дуры, крикливые!
 А потом еще раз, уже специально, наступил на ногу молодой женщине, у которой от боли аж слезы выступили из глаз. Поведение мужика мне крайне не понравилось, и я решил вмешаться, несмотря на то что пьяный мужик был выше меня на сантиметров десять и по комплекции почти в два раза крупнее. Но после сегодняшнего дня я чувствовал себя полноправным охранником правопорядка. Схватив мужика за правую руку, я крикнул ему прямо в ухо:
— Ты че делаешь, урод?!
Тот с пьяной ухмылкой посмотрел в мою сторону и, схватив в свою очередь меня за левую руку, громко спросил:
— Теб-бе, что-о, щен-нок, бо-ольше всех на-адо?
Рука у мужика была тяжелая, наверное, на работе он имел прямое отношение к тасканию больших болванок. Я немного опешил: мне с ним было явно не справиться, моя физическая подготовка к этому не располагала. Пришлось задействовать иной способ давления, филологический:
— Пусти, собака, руку. Я сотрудник милиции и мне надо, чтобы здесь был полный порядок.
Как не был пьян мужик, ухмылка с его лица моментально исчезла, но руку он и не подумал отпустить.
— А че ты мне, му-усор, сдела-аешь? – последовал резонный вопрос.
Несмотря на его резонность, вопрос мне не понравился, а слово «мусор» вообще обидело до глубины души. Я вошел в образ бравого милиционера, тем более отступать было некуда – практически все пассажиры троллейбуса смотрели в нашу сторону и с нетерпением в глазах ждали развязки. Разочаровывать присутствующих было просто невежливо. И я не стал:
— Я тебя, пьяная тварь, если здесь не уложу, то выщемлю на районе и посажу за сопротивление офицеру милиции при исполнении служебных обязанностей. А перед этим резиновую дубинку в задницу засуну. Понял?
Мужик явно не ожидал такого ответа и призадумался, наморщив лоб. Видно он был не совсем «в умате». После десяти секунд размышлений он отпустил мою руку и пробормотал:
— Да, я не со-опротив-тив-ляюсь… Ты че. Так выпил… немного.
Я не думал, что мужик так быстро сдастся, у меня на готове было еще несколько выражений, а тут блицкриг какой-то. Я немного разочаровался и разозлился. В это время троллейбус подошел к остановке, двери открылись, и я молча за шиворот вытащил пьяного мужика на улицу. Тот даже не пытался сопротивляться.
Когда троллейбус вновь тронулся, женщина, которой пьяный нахал отдавил ногу, улыбнувшись, поблагодарила:
— Спасибо Вам за все.
— Да не за что, мадам. Работа у меня такая, — скромно произнес я в ответ.
— Людей из троллейбуса выталкивать – оказывается работа милиции. Пусть лучше бы мужчина ехал, а то везде вы лезете, — зло проговорил молодой парень, сидящий у окна.
Я ничего не успел ответить, как вой женских голосов нарушил относительную тишину в троллейбусе. Все хотели высказать свое мнение о парне, причем не совсем положительное. Тот стушевался, явно не ожидая такой бурной реакции, и молча уставился в окно.
— А вы на следующей выходите? – спросила женщина с «отдавленными» ногами.
До моего дома оставалось еще две остановки, но я ответил:
— Если хотите – выйду.
— Тогда выходите.
Я выскочил из троллейбуса первым и подал даме руку. Потом мы медленно пошли в направлении ее дома. Через десять минут я уже знал, что мою собеседницу зовут Юля, ей двадцать девять лет, она разведена и у нее есть восьмилетняя дочь, которая в настоящее время находится в деревне у бабушки. Работала Юля в рекламном отделе швейной фабрики.
Я рассказал ей о себе. Из моего повествования следовало, что зовут меня Денис, мне двадцать семь лет, я неженат и никогда не был, зато уже три года работаю оперуполномоченным уголовного розыска. Правдой из всего было только имя и семейное положение. С другой стороны и собеседница могла мне не всю правду о себе рассказать. Например, возраст, – у женщин это самая деликатная тема. Нет, Юле вполне могло быть двадцать девять, но я бы не удивился если бы узнал, что ей тридцать пять. Ибо она принадлежала к тому типу крашеных блондинок, которых возраст не так просто определить.
Когда мы подошли к одной из пятиэтажек, Юля остановилась:
— Вот и мой дом. Ну, что, товарищ офицер, зайдете чай попить?
Если бы я знал, чем закончится это чаепитие, то сразу бы отказался, но я не знал и потому ответил:
— Лучше кофе с коньяком.
— Коньяка, к сожалению, нет.
— Ну, тогда – кофе. Коньяк останетесь должны.
Мы поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Юля сразу же пошла на кухню, я же решил осмотреться. Квартира состояла из двух комнат – зала и спальни. В зале обстановочка была, так – средняя, а вот спальня мне понравилась. Особенно приглянулась кровать. Она была огромных размеров и, казалось, предназначалась для одновременного сна человек пяти, не меньше. Но я надеялся, что сегодня на ней будут только двое.
Вскоре мы с Юлей сидели на кухне и пили кофе, болтая о всяких пустяках – погоде, положении в Персидском заливе, запрете на рекламу алкоголя. Когда чашка опустела, я решил, что пора действовать просто и решительно. Встал со своего стула, подошел к Юле, и, приподняв ее голову, впился в ее губы своими губами. Юля от неожиданности опешила, а потом, оттолкнув меня, тихо произнесла:
— Постой ты, быстрый какой. Пойду хоть в ванну душ приму, а ты иди в спальню.
Я улыбнулся и последовал ее совету. В спальне я с разбегу, прямо в одежде бросился на, уже полюбившуюся, кровать. Она оказалось мягкой, приятной на ощупь и даже, какой-то душистой на обоняние. Быстро скинув с себя одежду, я нырнул под одеяло. Вскоре пришла хозяйка. Юля сняла халатик под которым ничего не было, кроме обнаженного, упругого на вид, и к тому же загорелого тела. Мы сразу же, не сговариваясь, решили по быстрому, без предисловий, окунуться в море сексуальных удовольствий. Но когда я уже… раздался звонок в дверь.
Юля скинула меня с себя и испуганно вскочила. Мне такое обхождение весьма не понравилось.
— Ну чего ты испугалась? Надо кончить начатое.
— Это наверное Валера на день раньше вернулся, — не слушая меня ответила Юля.
— А кто такой Валера?
— Сожитель. Вернее муж гражданский, я с ним год уже живу. Он дальнобойщиком работает.
— О нем ты ничего не говорила, — заметил я.
— А зачем тебе это знать? – с нескрываемым удивлением поинтересовалась партнерша. – Ты лучше вставай, собирай манатки и давай на балкон. Там оденешься.
В дверной замок вставили ключ. Я быстро натянул трусы и, схватив остальные вещи, выскочил на балкон. Юля же набросив халат, кое-как застилала кровать.
Прошло минут пять. За это время я успел полностью одеться и изучить половину старых вещей на балконе. Вдруг двери открылись и показалась голова Юли, которая зашептала:
— Точно Валерка приехал. Он сейчас на кухне жрет, а после еды любит курить на балконе. Так что ты лучше спрыгни.
— Ты что с ума сошла.
— Какое на хрен с ума… Он если тебя увидит – скинет и тебя и меня заодно, не разбираясь…Ты же офицер милиции, а здесь всего второй этаж…Короче все, я пошла.
Дверь на балкон закрылась. Я посмотрел вниз, в принципе не так высоко. Правда, внизу находился какой-то цветник, но это обстоятельство меня меньше всего волновало. Поразмыслив минуты две, я решился действовать. Ведь действительно, для офицера милиции второй этаж – просто пустяк. Я осторожно перелез через перила и повис на вытянутых руках. Потом, собравшись духом, разжал пальцы ладони. Приземление прошло удачно, хотя на ногах я не удержался и сел на задницу, но сразу же вскочил и начал отряхиваться.
И тут произошло самое неожиданное: кто-то толкнул меня вперед, поставив подножку, Я не успел опомниться, как уткнулся носом в землю. После чего мне заломили руки назад, и что-то надели на запястья. Это были наручники. Когда меня приподняли, я увидел в метрах пяти милицейский УАЗик, а также две нижние конечности в униформе. Молча меня поволокли к машине, где бросили на пол УАЗика. По сравнению с кроватью в спальне у Юлии, там оказалось не очень просторно.
Когда мотор завелся, я поднял голову и хотел все объяснить, но получил удар ладонью по затылку и услышал злой бас:
— Лежи, гнида, и не рыпайся. Сейчас в отделение приедем, там и поговорим.
Решив, что самое умное в данном случае послушаться совета, я остальную часть дороги даже не пытался шевелиться. Благо, отделение милиции находилось метров через пятьсот, недалеко от моего дома.
Вскоре УАЗик остановился, и меня грубо выволокли с машины. В этот момент меня беспокоило только одно обстоятельство: есть ли поблизости знакомые. Уж очень мне не хотелось, чтобы вдруг кто-то из соседей или приятельниц моей мамы увидел зрелище – Дениса Атаменко в наручниках, как преступника, ведут в отделение. Но улица была пустой.
Два милиционера, как я успел заметить, старшина и сержант, затащили меня в один из кабинетов, где сидел майор и с любопытством на нас смотрел.
— Представляешь, Иваныч, — обратился к нему старшина, — поехали мы с Генкой на семейный. Ну, разобрались там, уже обратно собираемся. Глядь – в соседнем доме, какой-то фраер через перила балкона перелазит. Ну, как он на них повис, мы и подъехали. Этот придурок спрыгивает, а мы его тепленького берем и в машину… Я так понимаю – он пошел хату чистить, но хозяева вернулись. Так он наутек.
— У него же нет ничего, — спокойным голосом изрек майор.
— Ну и что, Иваныч. Надо смотаться к хозяевам, опросить, взять заяву. А эта гнида признание напишет. Вот тебе и статья – проникновение в жилище с целью кражи. У нас же не хватает раскрытий.
— А признается ли?—майор посмотрел на меня с усмешкой.
От услышанного мне стало не по себе и я решил, что настало самое время вставить словечко.
— Товарищ майор, я же свой. К вам в милицию устраиваюсь. А с балкона спрыгнул, потому что бабу трахал, а тут мужик внезапно с командировки вернулся…
— Ага, как в анекдоте, — перебил меня сержант. – Хватит лапшу на уши вешать. Будешь признаваться или нет?
— Да не вру я. Моя фамилия Атаменко. Зовут Денис. Я университет закончил в этом году и в милицию устраиваюсь.. К вам… Сегодня в отделе кадров был и к командиру роты ходил, написал заявление на стажировку.
— Хвати врать, ворюга, — со злобой прошипел старшина.
— Надо, ребята, проверить. Вдруг не врет, — спокойным голосом произнес майор и обратился ко мне, — а как командира роты зовут?
Я задумался. Как зовут командира роты, мне было неведомо.
 — Вот видишь, Иваныч, не знает, — с неподдельной радостью в голосе воскликнул старшина.
— Действительно, не знаю я его фамилии. Зато знаю как отчество – Николаевич. И кадровика знаю – Маловский Борис Лазарьевич.
— Правильно, — с непробиваем спокойствием заметил майор. – Может и вправду не врешь.
— Конечно, не вру, товарищ майор.
— Да ладно, Иваныч, что ты его слушаешь, — вновь затараторил старшина, — нашего еврейчика Маловского многие знают. Это еще ничего не означает.
— И то верно. Лазаревич мастак у нас всякие делишки проворачивать…
— А еще Колько и Дьякона знаю. Меня к ним сегодня на стажировку приставили, — выложил я последний аргумент.
— Ну, этих бродяг тоже многие знают, — ответил майор. — Ладно, ребята, вы поработайте, а я пойду в роту позвоню. Может командир подтвердит.
Когда майор вышел из кабинета, я с тоской посмотрел на задержавших меня милиционеров. Их лица не предвещали ничего хорошего.
— Ну что на ласточку для начала положим, — предложил сержант.
Его напарник согласился. Сержант зашел ко мне за спину и защелкнул наручники, как можно туже – кисти рук практически моментально начали неметь. Меня грубо уложили на пол и зацепили наручники за ступню правой ноги. Поза действительно напоминала ласточку.
— Через минут десять признаешься, что убил Кеннеди, — со злорадством произнес сержант, — даже если ты и правду рассказываешь, нам до одного места. Ты пока не мент… А твоя любовница все будет отрицать перед своим мужиком и как миленькая заяву напишет. Так что, парень, ты влип.
Я не ответил, хотя от его слов у меня мурашки поползли по коже. Ведь он прав, Юля мои показания явно не подтвердит. Скажет, что первый раз меня видит и понятия не имеет, что я на ее балконе делал. И что-либо доказывать этим работникам правопорядка будет просто бесполезно.
Руки немели все больше, к тому же начала ныть ступня правой ноги. Мне казалось, что я уже лежу так часа два, хотя и осознавал – прошло минут пять от силы.
Вдруг дверь кабинета открылась, и я увидел входящие две пары ног.
— На ловца и зверь бежит: только хотел позвонить в роту, а тут Васнецов сам приехал,— послышался голос майора. – Посмотри, Николаич, признаешь своего стажера или нет?
Меня сразу же схватили под руки и подняли с пола. Я увидел командира роты, который встретившись со мной взглядом громко рассмеялся.
— Снимите с него браслеты – наш орел.
С меня сняли наручники. Я посмотрел на руки: кисти посинели, а на запястьях остались довольно заметные следы.
— Насколько я помню, мы с тобой расстались часа четыре с небольшим. Что же за это время произошло?
Я рассказал всю историю по порядку, начиная от развода и заканчивая «удачным» приземлением с балкона. Два майора от души смеялись. Сержант и старшина усмехались с недовольным выражением – раскрытие преступления не состоялось.
— Можно сказать ты сегодня получил боевое крещение. Побывал и в шкуре охранника правопорядка и в шкуре преступника. И все за несколько часов, — отсмеявшись, заметил командир роты.
— Не боевое, а ментовское,— поправил его другой майор и обратился ко мне – а что касается «ласточки» так ты на моих ребят не обижайся – за удовольствие платить надо. Может оно и к лучшему – с самого начала специфику нашей работы поймешь, так сказать изнутри.
— Ладно, стажер, там моя «Нива» стоит. Иди садись, отвезу домой, — подытожил командир роты.
До моего дома было метров двести, не больше, но я послушно вышел с отдела милиции и сел в «Ниву», стоящую у входа. Следом вышли сержант и старшина. Они закурили. Старшина предложил сигарету мне.
— Не курю.
— Правильно. Надо беречь здоровье, — с напускной веселостью произнес старшина и добавил, — но ты извини, браток, что так получилось. Сам понимаешь – работа такая.
— Да, ничего… Я понимаю, — соврал я, так как в тот момент мало что понимал…


— Что это?
Судя по виду и тону заданного вопроса мама была настроена весьма решительно. Впрочем как всегда при виде ненавистного ей продукта.
— Вы что оглохли, я спрашиваю, что это? – властным тоном повторила она вопрос.
Отец молча с тоской в глазах уставился в окно, пришлось всю тяжесть объяснений брать на себя мне. С другой сторонгы это было справделиво, ведь именно я купил бутылку водки, решив снять стресс после ментовского крещения, будь оно неладно.
— Ты что сама не видишь, что это? – начал я с с вопроса. – Тогда отвечаю – русская водка. К сожалению ты вовремя не успела, мы уже с отцом по пять капель выпили. Но можешь помочь разделаться с оставшейся частью.
— Большое спасибо за приглашение, — не без сарказма ответила мамаша. — Что это водка, я сама вижу, не слепая. Только я бы хотела узнать по какому поводу вы пьете посреди недели? Тем более выжрали не по пять капель, а больше половины бутылки.
— У меня сегодня знаменательный день – в милицию практически устроился. По крайней мере на стажировку уже хожу.
— Вот-вот, — решил поддержать меня отец, — сын сегодня фактически работать начал. Даже преступников вместе с ментами словил... А ты пришла и сразу – что это такое, что это такое?
— Ладно, не гавкай, тебе только повод дай к стакану приложиться, — ответила мать отцу привычной фразой, а уж затем обратилась ко мне.—Так что ты там все таки выходил? Действительно преступников ловил?
При этих словах, я только невесело усмехнулся.
— Каких преступников... Преступники – уголовные преступления совершают, так что ими уголовный розыск и занимается, а я только правонарушителей вместе с ментами ловил.
Я поведал матери о сегодняшнем дне. Не о всем, конечно. Мое повествование заканчивалось, на том, как я выволок наглого пьяницу с троллейбуса, выслушал благодарность от пассажиров и спокойненько поехал домой. Никаких гостей к одинокой даме, прыжков со второго этажа и “ласточек” в наручниках в моем повествовании не было.
Матушка внимательно меня выслушав, подвела итог:
— Что в троллейбусе за женщину заступился – правильно. От этих пьяниц, нигде проходу нету. Правда на рабочих зря протоколы составили, у них неприятности могут быть...
— И я тоже сыну толкую, — встрял в разговор отец.
— Молчи уж, — оборвала его мать и продолжила рассуждения,— но с другой стороны тоже правильно – после работы надо к жене и детям идти, а не бухать в парках.
— На них, мама, может протоколы и не составят. Так сразу договарятся на деньгу, как я од..., — тут я вовремя осекся.
Ибо мои родители не знали, что в свое время их сын не раз попадал в милицию и рассказывать им об этом было сейчас совершенно ни к чему. Пришлось быстро исправиться:
— Как я думаю.
— Может и так, — согласилась мать и уселась за стол,— ладно наливайте, мужики, раз такое дело, то и я сто грамм выпью. Вам хоть меньше будет.
Оставшуюся в бутылке жидкость наша семья выпила за полчаса. После чего отец порывался сбегать в магазин еще за одной, но был остановлен начальственным окриком матери. Так что остаток вечера я провел в своей комнате, смотря телик и размышляя о будущей работе.



       Г-та «Городской вал», 16.07.2004
       Служить ты рад?
В советские времена служба в армии считалась «священным долгом» каждого мужчины, и молодежь не имела привычки от нее уклоняться. Но эти времена ушли в небытие вместе с Советами. Сегодня большинство молодых людей не желает менять модный джинсовый костюм на совершенно негламурную форму цвета хаки.
«Жизнь – это книга, а армия две страницы вырванные на самом интересном месте», — вот что думает о службе современная молодежь. И надо заметить – имеет на то свои основания.
Большинство юношей стараются уклониться от армии традиционным способом. Например, поступлением в вузы. Однако удается это далеко не всем. Тогда некоторые принимают одно из радикальных в своей жизни решений – жениться, да еще ребенка в придачу по быстрому сделать. Пока первенцу не исполнится три года — отсрочка обеспечена. С рождением второго ребенка у папы появляется новый священный долг – растить и воспитывать своих чад.
Но перед тем как стать на этот путь, следует хорошо подумать о последствиях. Я знал одного такого «радикала», который через три месяца после рождения дочери явился в военкомат с требованием отменить отсрочку, но получил вежливо-насмешливый отказ.
Большинство же выбирает другой путь – имитирует болезнь, а проще, говоря «косит». В таких попытках фантазии порой доходят до заоблачных высот. Некоторые в кабинете окулиста «в упор» не видят врача, другие подкладывают под язык магнит, чтобы изменить кардиограмму; третьи добавляют в анализ мочи капельки крови, а то и вообще заимствуют этот «продукт» у своих дедушек. Есть призывники, предпочитающие старинный способ – «косить на дурку». Другие симулируют употребления наркотиков и «признаки» нетрадиционной сексуальной ориентации.
Однажды один будущий воин, выпивая со своим другом, пожаловался ему, что не хочет призываться за три недели до Нового года. Ведь так хочется провести этот праздник не в казарме, а дома. Друг, недолго думая, предложил призывнику «случайно» поломать руку. С гипсом в армию не берут, следовательно, отсрочка на полгода обеспечена. На том и порешили. Выпив, еще немного для храбрости, друзья отправились в туалет. Призывник положил руку на унитаз, а его друг залез на стул, чтобы оттуда «легонько» прыгнуть на конечность товарища. Однако в последний момент призывник невольно убрал руку. В итоге один из них отмечал Новый год в армии, драя казармы. А другой — в больнице, с переломанной ногой на вытяжке.
       Есть более легкий способ избежать службы – дать на лапу. Однако это не всем по карману — взятка сотрудникам военкомата может доходить до 3 тысяч долларов. Поэтому и армия у нас в большинстве рабоче-крестьянская.
Впрочем, еще встречаются редкие представители молодого поколения, которые хотят служить и не желают отмазываться.
Следующие советы в этой статье именно для них.
 Во-первых, хочу посоветовать – никогда не выбирайте род войск и место службы. Давно замечено, что лучше служба проходит у тех, кто полагается на судьбу. Тем же, кто стремится попасть в определенные войска, чаще всего быстро в них разочаровывается.
Во-вторых, постарайтесь поменьше вспоминать то хорошее, что было у вас на гражданке. И помните – большинство девушек не дожидаются своих «защитников».
В-третьих, не забывайте правила, которые написал Солженицын о жизни в ГУЛАГе: «Не верь, не бойся, не проси». В той или иной степени эти советы приемлемы и в армейском быту.
И самое главное – армия действительно забирает одни из лучших лет жизни, но все-таки, кое-чему и учит. Кого хорошему, а кого и не очень. Большинство возвращается из армии немного другими, чем туда уходили. И уж точно – эти годы вы не забудете никогда, как бы ни старались…
Служба в армии начинается накануне призыва, когда собираются друзья и родственники призывника на «отходную». В народе бытует мнение о том, что в этот день будущий воин должен выпить столько, чтобы хватило на весь срок службы. Понятно – без последствий такое пройти не может.
Так что на следующий день практически каждый из призывников берет с собой на призывной пункт спиртное. Чисто в медицинских целях. В военкомате все вещи будущих воинов подвергаются тщательному досмотру с целью выявления запрещенных предметов, к коим относятся и алкогольные напитки.
Но чего только не придумывает смекалистая молодежь, чтобы трофей не достался «врагу»: прячут бутылки в рукава, заливают водку в грелки и привязывают их к поясу, выдают коньяк за кока-колу и т.д. Один наш сослуживец даже догадался разбавить водку томатным соком, залить этот напиток в двухлитровую банку и закатать ее крышкой. Чем не «кровавая Мери»?
После того, как все процедуры, связанные с оформлением документов, пройдены, новобранцев обычно направляют на перевалочные пункты. Туда за ними приезжают офицеры-«купцы» из различных частей и военных подразделений, которые и предоставляют новоиспеченным бойцам временное «место жительства». На ближайшие пару лет.
С «купцами» лучше не ссориться, а самое главное – не надо казаться слишком умным – они этого не любят. Я был свидетелем такой сцены. Один «купец», набрав команду из пяти человек, решил представиться. «Моя фамилия – майор Кондрашов, — заявил он. – Вопросы у кого есть?!» «У меня вопрос, — воскликнул один из новобранцев. – Как пишется Ваша фамилия? Через черточку или вместе?» Зло посмотрев на шутника, офицер ответил: «Ты будешь ее писать на перекладине. Старослужащие об этом позаботятся.» Новобранец сразу затих.
Почти все подразделения делятся на два типа: в одних преобладает устав, в других – дедовщина. В больших количествах и то и другое плохо. Устав обычно свирепствует в различных учебках. Там по всякому вопросу надо спрашивать разрешения у старших по званию, везде должна быть идеальная чистота и порядок (в некоторых даже траву заставляют красить), а военнослужащие друг к другу должны обращаться только на «вы».
Что касается дедовщины, то, как всем известно, самое большое проявление наблюдается в строительных войсках (стройбатах) и железнодорожных войсковых подразделениях. Раньше там творился полный беспредел. В первую очередь это связано с призывом на военную службу молодых людей, которые прошли тюремную школу. Правда, теперь там ситуация изменилась, если верить высшим чинам нашей армии.
 Во многих частях «умеренный» устав вполне мирно уживается с «умеренной» дедовщиной. При этом надо помнить, что в каждой части и даже роте существуют свои традиции и обычаи, которые могут не распространяться на другие подразделения. Но одно остается неизменным – использование табуированной лексики. Причем военные никогда не ругаются матом, они на нем разговаривают.
После прибытия в часть новобранец поступает в карантин, где должен находиться до принятия присяги. В той части, где повезло проходить службу мне, ее «вкус» дали почувствовать сразу. Распорядок дня был жесткий – 6 часов строевая, 4 – физподготовка, остальное время, не считая перерывов на еду, — изучение устава.
Любимая поговорка нашего сержанта была: «Только спорт приблизит нас к увольнению в запас». Поэтому команду – «упал, отжался» можно было слышать несколько десятков раз в день. Но самым любимым упражнением сержанта было приседание. Уже через день после прибытия в часть во время утренней зарядки нам, молодым бойцам, пришлось присесть 200 раз. После этого до меня дошел полный смысл выражения «не чувствовать ног под собой». Правда, через полтора месяца я уже мог присесть 1000 и более раз и выглядеть при этом не таким уж уставшим.
Своеобразным армейским рубиконом является присяга. После принятия которой новобранец становится полноправным солдатом, получает почетное звание «духа», а вместе с ним и обязанности – поддерживать чистоту в казарме, застилать кровати старослужащих, снабжать их сигаретами и т.п. Один мой знакомый по блату попал служить в километре от дома. Так «деды» каждые выходные отправляли его домой с условием, что он приведет в казарму для них девочек.
Еще «духи» должны запоминать различные приколы. Во многих частях молодые бойцы учат наизусть стихотворение, которые должны без запинки рассказывать по любому требованию старослужащих:
 Масло съели, лень прошел,
Старшина домой ушел.
Чик-чирик, ура-куку,
Скоро дембель старику.
Спи старик, спокойной ночи,
Дембель стал на день короче,
Пусть приснится дом родной,
Баба с пышною п…ой,
Море водки, пива таз,
Министра обороны приказ.
Почти каждая военная специальность имеет свои «приколы». Например, молодые водители после переподготовки сдают экзамены на вождение прямо в казарме. Просто ползают полночи под койками, поворачивая по желанию «дедушек», то вправо, то влево.
Но бывают штучки и посложнее. Например, старослужащие заставляют молодняк стоять в такой позе – полусидя, с табуреткой в вытянутых перед собой руках. Через несколько минут все конечности начинают дрожать. А «дедушки» ставят наверх этой табуретки еще одну. И пусть только она упадет – мало не покажется.
Одно из видов наказаний – вселение скворцов в скворечню. Молодой боец ложится на кровать, двое держат его за руки, а третий тихонько стучит военным билетом в его грудь, причем в одно и тоже место. Сначала, кажется, что это ерунда, но когда грудь принимает 70-80 таких легких ударчиков, мнение сразу меняется. А на следующий день на груди «духа» красуется внушительных размеров синяк.
Но труден только первый год службы. Потом становится намного легче. Уже вам застилают постель, читают стишки, по вашим приказам ползают под кроватями и вы вселяете скворцов в скворечню. Так что – хорошей вам службы, пацаны.
Д.А.


       Первый разговор Автора с Героем.
Герой: У меня к Вам, господин Автор, есть небольшой разговорчик.
Автор: Я Вас внимательно слушаю.
Г: Сначала хочу задать вопрос – Вы действительно работали в милиции?
А: Да, немногим более двух лет.
Г: Тогда у меня второй вопрос — насколько произведение, которое Вы сейчас пишите автобиографично?
А: Ну, скажем так – выдумки или, как это говорится, художественного вымысла там процентов пятнадцать-двадцать, а может и того меньше. Я как—то не подсчитывал.
Г: Вы хотите сказать, что практически все о чем написано в первой части действительно было с Вами?
А: Я этого не говорил. Я сказал, что все написанное в большинстве своем сущая правда. Некоторые события случились со мной, хотя и не за один день, другие – с моими товарищами.
Г: Извиняюсь за назойливость, но с Вами именно какие события случились?
А: Со мной лично случилось не меньше половины из всего написанного. Что именно — предпочитаю умолчать. Но я не понимаю к чему вообще весь этот разговор?
Г: Вы знаете, господин Автор, что Толстой как-то сказал: «Герои моих произведений иногда такое выделывают, что я просто фигею»?
А: Ну, допустим, Лев Николаевич немного по—другому выразил свою мысль.
Г: Не спорю, у меня плохая память на цитаты. Но смысл то я не исказил?
А: Фактически нет.
Г: Чем я хуже героев произведений Толстого?
А: Многим. Я ведь не Толстой.
Г: Ну, не надо скромничать. Не таким уже великим был Толстой писателем.
А: Интересная точка зрения. Думаю, с Вами большинство людей, разбирающихся в литературе, готовы поспорить.
Г: Да, не хочу я с ними спорить. Каждый человек может высказывать свою точку зрения. Вот, например, Толстой считал Чехова плохим писателем. Так?
А: Толстой просто не совсем понимал его пьесы. Впрочем, большинство театральных режиссеров, ставили пьесы Антона Палыча не так, как хотел автор.
Г: А вот защищать Чехова не надо. Для Толстого он графоман и точка.
А: Ну, это не совсем верно. Хотя многие знаменитые писатели действительно не воспринимали творчество друг друга. Например, Тургенев и Достоевский. Иван Сергеевич мягко говоря, весьма скептически относился к Федору Михайловичу. Что касается Чехова, то он почти боготворил Толстого, но без взаимности.
Г: Ладно оставим это. В конце концов — это ваши внутриписательские проблемы, которые меня мало волнуют. Почему я из-за этого должен страдать?
А: О каких страданиях речь? Я что-то не улавливаю сути нашего разговора.
Г: Да, что здесь улавливать? Вы сказали, что примерно половина написанного в первой части случилась именно с Вами. А остальное – или с коллегами, или – художественный вымысел. Правильно?
А: Да.
Г: Вот я и хочу получить относительную свободу в своих действиях, хотя бы процентов на пятьдесят. Короче, все как в произведениях Толстого.
А: Но я же не Толстой.
Г: По-моему, мы это уже обсудили. Не будем возвращаться. Тем более Толстой тоже знаете в «Войне и мире» Наполеона так изобразил, что хоть стой, хоть падай. Короче персонаж оказался весьма далек от исторической личности. Или Вы не согласны?
А: Согласен. Хотя тут есть тоже свои нюансы, но, думаю, касаться их в нашем разговоре бесполезно. Но мне интересно знать — как Ваша свобода в моем произведении будет выглядеть практически?
Г: Да ничего нет проще. Вы Автор?
А: Автор.
Г: Вот и будьте автором дальше. А я буду выполнять роль режиссера произведения. Вы будете писать свое, а я насколько возможно режиссировать. Мне много же не надо.
А: А если мне не будет нравиться ваше режиссерство?
Г: Чехову тоже не нравилось как ставили его пьесы, но, несмотря на это, они имели успех и прославили автора… Вы же сами сказали. Хотя Толстого это не убедило.
А: Я не Чехов и не Толстой.
Г: Ну, что Вы опять начинаете – я не Чехов, я не Толстой?
А: Вот именно – я не граф-гуманист, и не врач-интеллигент, а бывший мент который пишет о своей бывшей работе, причем максимально приближенно к истине. Разница есть?
Г: Есть. Не надо только так нервничать. Я всего лишь прошу дать мне как герою произведения минимальную свободу в своих действиях. Процентов этак на пятьдесят.
А: Это называется минимальная свобода?
Г: Ну не минимальная, назовем ее половинной. И всего лишь на вторую часть произведения. Посмотрим, что получится.
А: Перед тем как прийти к соглашению, мне хочется узнать, что именно Вам так не понравилось в первой части произведения, что Вы запросили свободу?
Г: Я не говорил, что оно мне не понравилось. Просто хочу Вам помочь сделать его более читабельным.
А: Значит пока оно по-вашему не читабельно?
Г: Почему же? Читабельно. Но как говорил один из классиков – Вы страшно далеки от народа.
А: Это писал Владимир Ильич Ленин про декабристов.
Г: Вам видней. Но это не главное.
А: Хорошо давайте поговорим о главном. Почему Вы считаете, господин Герой, что я далек от народа?
Г: Да все знают, что народу нравится насилие, секс и тому подобное.
А: К сожалению, вы правы. Хотя в моем произведении все это присутствует. В той или иной мере.
Г: Вот именно – в той или иной. Пугливо как-то все у вас присутствует.
А: В каком смысле пугливо?
Г: Чтобы ответить на этот вопрос, надо рассмотреть первую часть Вашего произведения более подробно.
А: Давайте рассмотрим.
Г: Хорошо. Вот Вы… Верней я… Ну, в общем когда ждал у дверей, то вспомнил практически всю свою жизнь. Так?
А: Продолжайте дальше.
Г: Да что здесь продолжать? Надо было остановиться конкретней на армии, описать некоторые безобразия, какие непременно там происходили. Что-то вроде вашей статьи, только поинтересней.
А: Статью трогать не надо, она к делу не относится.
 Г: Хорошо. Тогда лучше «вспомнить» свое участие в боевых действиях.
А: Это зачем?
Г: Как зачем? Читатели бы сразу увидели, что перед ними герой, а не хухры-мухры. Да и в начале книги такое сразу привлекает внимание.
А: Моя книга совсем о другом. Может быть «войнушка» бы и привлекла внимание читателей, но совершенно отвлекла бы их от главной темы произведения.
Г: Я же не говорю, что надо это было описывать во всех проявлениях, ну хотя бы намек.
А: Проехали. Есть еще претензии?
Г: Конечно, это только начало.
А: Ну, давайте, слушаю.
Г: Описание студенческой поры. Я так понимаю – это лучшие деньки жизни практически всех, кто учился в вузе.
А: Согласен. И что?
Г: Почему было не описать студенчество более развернуто. Показать как я, герой произведения, не просто кочую из одной комнаты в другую, но и занимаюсь, сами понимаете чем.
А: Это лишнее.
Г: Вы совершенно не правы. Народу бы очень такое понравилось. Особенно молодежи. Ведь на дворе ХХІ век, а не ХІХ. Хотя и тогда произведения Ги де Мопассана пользовались успехом.
А: Воспоминания Героя, всего лишь воспоминания. К дальнейшему повествованию они имеют опосредованное значение. Поэтому я как Автор считаю, что занимать ими внимание читателей не надо. И закончим на этом.
Г: Хорошо, как скажите. Воспоминания трогать больше не будем. Пропустим и мои разговоры, как героя, с начальником отдела кадров и командиром роты. Хотя у меня и здесь есть некоторые замечания – человек, который воевал должен разговаривать несколько иначе.
А: Вы не воевали.
Г: Ладно, оставим. Перейдем к моей встрече с Макаром. Кстати, этот образ художественный вымысел?
А: Нет, этот человек существует наяву. Конечно, не все что там написано с ним было на самом деле. Однако вранья там нету. Все чего не было, вполне могло случиться. Такой уж он парень.
Г: Это хорошо. Мне Макар очень понравился. Но все же надо было сделать его более смешным, что ли, нелепым. А к хачикам именно я должен был обратиться. Ведь я же главный Герой произведения.
А: Я вижу, у Вас появляется мания величия.
Г: Ничего подобного. Просто разрядить ситуацию в кафетерии должен был именно главный Герой, а не второстепенный. Такова специфика жанра.
А: Давайте, господин Герой, Вы мне не будете рассказывать о жанре, сам как-нибудь разберусь. Что Вас еще не устраивает?
Г: Ну вот дальше – когда я уже дежурил вместе с Колько и Дьяконом. Надо было, как-то ярче описать первый день работы…
А: Стажировки.
Г: Ну стажировки, какая разница?
А: Довольно большая вообще то.
Г: Господин Автор, давайте не будем цепляться к словам.
А: Хорошо. Что Вы имеете ввиду, господин Герой, под словами «ярче описать»?
Г: Например, раскрыть преступление по горячим следам.
А: Не смешите меня, господин Герой. Вы или начитались пошлых детективов, или насмотрелись сериалы про ментов по телику. Удивляюсь, когда только успели? Ведь я Вас сотворил недавно.
Г: Для этого много времени не надо.
А: Согласен. Дурное дело не хитрое.
Г: Не будем грубить. Я просто хочу нам двоим помочь. Вас сделать популярным автором, а себя культовым Героем. Хотя можно и наоборот, я не обижусь.
А: Хватит пустословием заниматься. Продолжайте лучше дальше высказывать свои критические замечания. Я хоть повеселюсь.
Г: Зря Вы так. Я действительно от всего сердца хочу помочь.
А: Я весь внимания. Продолжайте.
Г: Так вот, народу обязательно нужны преступления и герои, которые их раскрывают. В каждой серии «ментов» можно увидеть именно это.
А: Все ясно. То, что люди видят в этом сериале, мягко говоря, не все верно. Я же хочу написать книгу максимально приближенную к действительности. В первый день стажировки мало кто раскрывает преступление.
Г: Но все же такие есть?
А: На моем пути не встречались.
Г: Но ведь чисто теоретически это возможно?
А: Только теоретически. Я же пишу обыденную правду. Поэтому ни какого преступления в первый день стажировки Герой моего произведения раскрывать не будет.
Г: Жаль. Читателям бы это очень понравилась.
А: Не думаю. Тем более я даже представить не могу, какое преступление Вы как Герой могли бы раскрыть.
Г: Ну почему только я? Вместе с опытными милиционерами Колько и Дьяконом.
А: Да эти опытные милиционеры могут только водочные бутылки открывать, а не преступления раскрывать.
Г: Вполне может быть. А если преступление лежит на поверхности?
А: Что Вы имеете ввиду?
Г: Помните, когда на скамейке парень и девушка предсексуальными играми занимаются?
А: Предсексуальными играми?
Г: Может, я не так выразился, подумаешь. Есть специальное слово –пентинг, что ли? Ведь Вы меня поняли?
А: Понял.
Г: Замечательно. Можно эту сцену переделать. Поцелуйчики с полустриптизом превратить в изнасилование. Самое главное поярче это описать — невинная девушка сопротивляется, извивается в обнаженном виде, кричит, ну и т.д. А эта сволочь зажимает ей рот и делает свое грязное дело.
А: Грязное дело тоже описывать?
Г: Конечно. Не надо бояться описывать правду.
А: Мне уже смешно. Продолжай дальше.
Г: Да что продолжать? Я первый услышал нечленораздельные сдавленные крики, ведь этот гад затыкал ей рот, и бросился в кустарник. Ну естественно сбил насильника, затем подбежали Колько и Дьякон и мы вместе его скрутили. Вот Вам и раскрытие преступления.
А: Ага. А потом эта девушка полюбила Героя и т.д. и т.п.
Г: Откуда Вы знаете? Именно это я и хотел предложить. Конечно, ничего такого из их связи не вышло, но…
А: Хватит. Можете не рассказывать эту пошлую банальщину. В моем произведении ничего такого не будет.
Г: Эх, ладно. А когда я ехал в троллейбусе, можно же было все более реалистично описать?
А: Реалистично? По-моему там так и написано.
Г: Нет, надо было описать, как я врезал этому нахалу пару раз.
А: У нас с Вами разное понятие о реализме.
Г: Не спорю. А постельную сцену с Юлей тоже можно же было более красочно преподнести?
А: Это не эротический роман. И давайте прекратим этот ненужный разговор.
Г: А как насчет свободы Героя? Моей то есть.
А: Слишком много хотите.
 Г: Ну почему? Ведь это диктат. Конечно, может быть «половина» для Вас слишком много, но хотя бы одна треть. Уверяю, читателям весьма понравится.
 А: Ладно, надоело спорить. Проведем такой эксперимент. Можете «режиссировать» вторую часть произведения на четверть.
Г: Это маловато.
А: Не надо торговаться, а то я передумаю.
Г: Хорошо, согласен.
А: Вот и отлично. Начнем вторую часть.

       ЧАСТЬ II

Среда, 20 июля 2005 года

Щелк… щелк… щелк… Последний патрон с трудом вошел в магазин, после чего я вогнал его в свой «Макаров» и засунул пистолет в кобуру. Осталось определить «Тантал» — переносную радиостанцию килограмма полтора весом. Кто ее придумал, ума не приложу. Эту бандуру можно использовать при самообороне – по голове дашь, мало не покажется. А вот для своего прямого предназначения – это средство связи слабовато. Отойдешь от «дежурки» метров на пятьсот, и можешь только ее слышать. Сам же, сколько не кричи в рацию, толку не будет.
У начальства рации иностранные, хрен знает какой навороченной фирмы, маленькие и легкие. Их за километров десять слыхать. Вопрос только – зачем они им нужны, все равно в кабинетах штаны протирают. А ментам, которые землю топчут, достаются вот такие «Танталы». Зимой еще хорошо, рацию можно внутрь куртки спрятать, но летом, когда на тебе только брюки и рубашка – это становится затруднительным.
Я засунул «Тантал» в задний карман брюк, подхватил папку с документами и вышел с оружейки. Больше года прошло, как моя персона пополнила славные ряды инспекторов по делам несовершеннолетних, но я так и не смог понять – на кой нам сдались эти пистолеты. По закону применять оружие против лиц, не достигших 18-летнего возраста, категорически запрещено. Даже если они на тебя будут с ножом нападать, надо суметь решить вопрос полюбовно. Интересно, как, если порой попадаются такие отморозки, что просто беда.
Год назад, я свою работу представлял совсем иначе. Что-то вроде сериалов про ментов – романтика да водка. Будни милиции оказались немного другие, чем по телику. Нет с водкой, как раз все обстояло примерно так, а вот романтики здесь оказалось поменьше.
Как только я попал в ИДН мне сразу же выделили участок, а с ним и всех малолетних придурков, которые имели наглость там проживать. Их, придурков имею ввиду, оказалось не так уж мало. На учете в милиции с моего участка состояло всего 32 человека – 25 пацанов и 6 дам, если их так можно было назвать. Ибо некоторые из них были покруче всех моих хлопцов.
Чего стоит только одна Валька-стакан. Эта девица чернила пьет исключительно с большой тары, за что и получила свое прозвище. Когда ей было лет десять, ее папаша в пьяной драке за бутылку динатурата, отправил на тот свет Валькину мать, в результате чего загремел на 15 лет. Воспитанием девочки занялась бабушка – мать папани-убийцы.
Но малышка оказалась неуправляемой. В 12-летнем возрасте она сбежала из дома. Задержали ее через два месяца в Одессе и отправили на родину, где полгода лечили от букета венерических заболеваний. Больше она не бегала – физические удовольствия находила у себя на районе. За бутылку дешевого чернила, Валька могла удовлетворить одновременно троих лиц противоположного пола. Это когда была в настроении. Когда же оное отсутствовало, то лучше малышке на глаза не попадаться – запросто череп проломит и глазом не моргнет.
Как-то в прошлом году девчушке в таком вот «ненастроении» попалась кампания парней в количестве трех человек, которые возвращались в изрядном подпитии, с проводов в армию своего одноклассника. И один из них, узнав Валеньку, позвал ее, но весьма неприветливо — типа «эй, ****ина, иди сюда». Так эта малышка, не долго думая, взяла приличный булыжник и опустила его на голову обидчика, а затем туже операцию проделала и с головой его друга. Третий парнишка, резко отрезвев от вида крови товарищей, поступил постыдно, но весьма благоразумно, ретировавшись со спринтерской скоростью.
Самое главное, что когда во всем начали разбираться, то Валя оказалось невиноватой. А как же еще – трое совершеннолетних пьяных пацанов пристали к 14-летней беззащитной девчушке. Она имела полное право на оборону своей чести. Так что, несмотря на две черепно-мозговых травмы средней тяжести, никакого дела не возбуждали. Все, как говорят, закончилось полюбовно. Когда пострадавшие выписались с больницы, то нашли Валю, дали ей бутылку чернила и оттрахали в ближайшем подвале. К обоюдной радости сторон.
А Маленькая Вера? Валька то до такой жизни дошла из-за семейной трагедии. Ну, по крайней мере, такое можно предположить. А Верке, то чего не хватало? Отец – соучредитель и проректор частного вуза, мать – предприниматель средней руки — тремя продовольственными магазинами владеет. Верочка — единственная дочь в семье.
И что? До 8 класса девочка училась на одни пятерки. А потом влюбилась в известного на районе блатаря-обормота, старше ее на три года. И пошло-поехало, как в плохих сериалах. Школу начала прогуливать, выпивать, родителей в грош не ставить. Закончилось тем, что через полгодика она «залетела». Причем сразу в двух направлениях. Во-первых, забеременела, а во-вторых, была привлечена к уголовной ответственности, как соучастница угона автомобиля.
Родители сделали все возможное, чтобы доченьку отмазать. Но им элементарно не повезло. «Феррари», которое Верочка со своим дружком угнали да еще в добавок побили, влетев на тысяч 25 зеленых, принадлежал племяннику судьи Верховного суда. Короче, не подфартило ребятам.
В итоге блатарь-обормот получил 6 лет, а Верочка — 2,5 годика. Правда, через пять месяцев она на малолетке родила милую малютку и была условно-досрочно освобождена. И все бы было хорошо, да вот беда, ей не понравилось, как ее встретили родители. Вместо того чтоб расцеловать Верочку, как она того ожидала, и броситься в ноги, папа и мама ее начали немножко ругать и наставлять на путь истинный. Но доченька этот путь себе представляла совсем иначе.
Она ушла из дому, бросив новорожденную на попечение бабушки и дедушки. Сама же Верочка буквально в течение месяца, организовала небольшой секс-притончик. Причем сама она интим-услуги решила не оказывать, а выступила в роли мамочки. Через полгода притон прикрыли, но ничего ее организаторше, которую на районе исключительно все называли Маленькая Вера, внемлить не смогли. Малышка оказалась уж больно смышленая. К работе подходила с головой и опера достаточных доказательств против нее наскрести так и не сумели.
А через пару месяцев 17-летняя Маленькая Вера открыла новый притончик. Причем в качестве крыши выступил один из замов нашего РУВД. Поэтому трогать сам притон возбранялось, но пользоваться изредка его услугами, причем бесплатно, нашим ребятам все же разрешалось. Правда, очень изредка. Но самое интересное, что я должен был строго следить за своей подучетной и каждую неделю докладывать об ее поведении лично зам начальнику РУВД… Тому самому.
Вот такие были «мои» девчонки. А что говорить о пацанах? Даже не хочется вспоминать. Лучше поведать об одном гибриде. Или гермофродите. Это уж как кому нравится. Лично я это не относил ни к девкам, ни к пацанам. Нет, конечно, пол оно имело. Но его же пол имел его. Причем часто по его принуждению. Звали это чудо Сандро.
       С рождения родители считали, что у них родился мальчик. И в какой-то мере были правы. Папа-армянин в семь лет отдал сына в секцию восточных единоборств. А через два годика папу зарезали нехорошие дяди, прямо на рынке, где тот торговал фруктами. И остался Сандро с одной мамой-осетинкой.
В своей секции он был самым лучшим. Уже к 12 годам ему присвоили, какой-то крутой дан, который обычно другие после лет 10 напряженных тренировок получают. А потом начались поездки заграницу на соревнования. Как-то в 14-летнем возрасте Сандро на полгода уехал посоревноваться в Юго-Восточную Азию. И вернулся оттуда несколько другим.
Как оказалось, во время соревнований он познакомился с одним тайским мальчиком – бойцом боев без правил. И тот показал юному Сандро, что такое настоящая мужская любовь, в которой нет места женщинам. Сандро – эта любовь очень даже понравилась. Вернувшись домой, он начал красить ресницы, делать макияж. Да так искусно, что сразу и не сообразишь кто перед тобой парень или девка. Стал Сандро наведываться и в места массового сбора «голубей». На уговоры мамы одуматься, сынок никак не реагировал.
Один раз четверо пацанов, считавшихся грозой района, заловили Сандро в переулке, с намерением накостылять извращенцу. Наверное решив, что уж после этого тот начнет любить девушек. Сандро начал сопротивляться – одному вывихнул челюсть, другому выбил зуб и сломал два ребра, третий получил удар под дых, от которого отходил несколько часов. Однако четвертый, пока Сандро возился с его товарищами, сумев достать голову противника ломиком, отправил того в нокаут.
Сандро запретил матери писать заявления в милицию, решив после больницы разобраться с обидчиками по-своему. И надо отдать ему должное – разобрался, причем довольно оригинально. Хотя для самого Сандро, наверное, это было не так уж и оригинально.
Он в течение недели заловил по одному трех из четырех, напавших на его парней, и показал им настоящую мужскую любовь, которой обучился у тайского мальчика. Сопротивление он подавлял грубой мужской силой. Но когда выступал в роли женщины, был весьма нежен. По-крайней мере такой слух ходил на районе.
       С тех пор троица утратила статус «грозы района», и вела себя тише воды, ниже травы. А одному из них так понравилась мужская любовь, что он вместе с Сандро тоже начал посещать места для мужчин нетрадиционной ориентации, а заодно и секцию восточных единоборств.
Но главный обидчик спортсмена, который отправил его в нокаут, сумел избежать участи своих друзей. Еще когда Сандро лежал в больнице, тот совершил действия, которые были квалифицированы судом, как «злостное хулиганство». За что и получил свои три года, скрывшись от возмездия.
Однако, по слухам, Сандро его не забыл. Он считает деньки до дня возвращения парня из зоны. И даже собирается ехать его встречать. Правда, у того есть еще год на раздумья – выходить ему на волю или попросить начальство оставить.
А Сандро больше никто не трогает, но к какому полу его отнести все же многие не знают. Как посмотришь на его крашенные ресницы и ухоженные ручки, то – девка девкой. А как подумаешь, что эта девка может с тобой сотворить, если ей что-то не понравится, так и хочется этого парня, не задевая стороной обойти.
Вот такую публику я и должен был наставлять на путь истинный. Если же кто-нибудь из них совершал преступление, хулиганку там или кражу, то мне снимали сразу 50 баллов. Не досмотрел, видите ли. А если преступление было посерьезней — разбой, изнасилование или, не дай Бог, тьфу-тьфу-тьфу, убийство, то снималось сразу сто баллов. И в придачу вешался строгач, что означало – полгода про премию забудь…
Ах да, баллы. Эта система подсчета эффективности твоей работы существовала во всех подразделениях милиции. У оперов она была одна, у участковых другая, у нас третья. Зарабатывать баллы было немного сложнее, чем с ними расставаться. Давали, например, их за раскрытие преступления. Только при нашей службе их много-то не раскроишь. Мы ведь не опера, какие-нибудь, у которых это прямая обязанность. За год у меня было всего два раскрытия. Что уже считалось неплохо, исходя из моего опыта. За эти раскрытия я заработал 100 баллов и премию, о сумме которой даже неудобно вспоминать. Еще баллы давали за протоколы, постановку на учет и прочий геморрой.
Однако больше половины рабочего времени у нас уходило на общественную работу, как выразился один из начальничков. Это — во-первых, охрана мероприятий, вроде футбольных матчей или празднеств. Я свой первый новый год в качестве офицера милиции провел в центре города, недалеко от главной городской елки. Вместе с напарником мы ходили пять часов подряд по проспекту – туда-сюда, туда-сюда – смотрели, как люди безбожно мешают шампанское с водкой, и отвечали кивками на пьяные поздравления с Новым годом. В райотдел нас привезли около шести утра. К семи я уже был пьян в стельку.
Но праздники и футбольные матчи – не основная общественная работа. Благо у нас пока будней побольше, чем красных дней календаря. Да и футбол бывает не так часто. Главная общественная работа заключалась в исполнении бесчисленного множества разного рода бумаг. За год я исписал столько макулатуры, сколько за пять лет филфака не исписывал. Как любил повторять замначальника нашей инспекции, чем больше бумаг, тем чище задница. И в некотором роде он глаголил истину. Самые трудоемкие и нелюбимые у нас считались – «формы 2» и заявления граждан.
«Форма 2» обычно приходили с больниц и травмапунктов, куда обращались за медпомощью несовершеннолетние. Обращались не с банальными простудами, а с травмами, которые могли быть ими получены в результате насильственных действий. Кажется, так это звучит.
Нашей задачей было опросить подростка, выяснив, при каких обстоятельствах получена травма. Если он споткнулся, упал и получил закрытый перелом, то тут все просто. Хотя, объяснение от потерпевшего, объяснение от одного из родителей, объяснение от свидетеля, если такой имеется и заявление опять же от одного из родителей, что тот претензий ни к кому не имеет, т.к. ребенок получил травму по собственной невнимательности. После этого печатается заключение по данному инциденту, подписывается у одного из замов РУВД и списывается в архив.
Вот такую работу нужно проделать по простой «форме 2». А если подросток не сам получил травму, а, например, подрался или его избили? Все значительно усложняется. Во-первых, надо прощупать почву – не согласится ли несовершеннолетний с родителями написать в объяснении, что травма получена без насилия со стороны. Если их удастся уломать, то все в порядке – действуешь по первому сценарию.
А если нет? То тогда начинается канитель. Хорошо когда известно лицо, с которым вступил в конфликт подросток. Тогда просто отправляешь несовершеннолетнего на экспертизу, собираешь со всех участников конфликта и свидетелей объяснения, виноватого наказываешь, обычно с помощью протокола, и печатаешь заключение.
Когда же лицо, нанесшее травму потерпевшему неизвестно, а родители хотят сатисфакции, то тут совсем плохо. Надо по «форме 2» возбуждать уголовное дело. Для этого собираешь побольше бумаг – объяснений, рапортов, справок — и идешь к заму РУВД. Тот тебя со злостью выслушивает, говорит, что работа проделана недостаточная для возбуждения и отправляет доделывать.
На следующий день с этими же бумагами, не добавив ни буквы, ты вновь приходишь к нему. Он тебя вновь выслушивает, спрашивает нельзя ли как-то выяснить, кто долбанул пострадавшего. Ты отвечаешь, что в принципе такое возможно, но десятидневный срок, отведенный на исполнение «формы 2» истекает уже завтра и надо принимать решения.
Он говорит, что таких долбаебов как в ИДН нигде нету, надо уметь уговаривать людей не возбуждать дела, в РУВД без того раскрываемость хромает и отправляет уговаривать и раскрывать. Уговаривать вновь никто не ходит, ибо до того уже все способы уговоров исчерпаны. Зато заходим в магазин, берем наш продукт, открываем и выпиваем. На следующий день с утра, вновь у зама. Тот с похмелья молча, взглядом тебя выругивает и подписывает на возбуждение уголовного дела. Ты все бумаги, проделанной «общественной работы» относишь к операм и идешь зарабатывать баллы дальше.
Вот так обстоят дела с «формой 2». С заявлениями бывает посложней. Сейчас такая мода пошла – все списывать на подростков. Кто-то поломал входные двери в подъезд – малолетние хулиганы виноваты; стекло разбили в фойе, свидетелей нет, но точно малолетки – кому ж еще; поцарапали «Запорожец» — сто процентов подростки. И разбираешься по каждому такому случаю, до потери пульса.
Эх, да что там говорить, не так я представлял себе работу в милиции. Не помню как, но точно не так.
       
— Денис, солнце мое, а ну-ка, загляни ко мне в кабинет.
Вкрадчивый хрипловатый голосок Маловского ничего хорошего не сулил. Думал же поменять погоны, да решил пронесет. Не пронесло. Я молча последовал за начальником отдела кадров.
— Ну и как это называется? – спросил Маловский, когда мы оказались у него в кабинете.
Ответа не последовало.
— Молчим значит. Хорошо. Давай сюда ксиву.
Я молча вытащил с кармана удостоверение и протянул начальнику отдела кадров. Тот взял и, посмотрев на фотку, спросил:
— И почему же на вас, товарищ лейтенант, погоны старлея?
— Борис Лазаревич…
— Что Борис Лазаревич, а? Я вас всех предупредил за две недели, что присваивают очередные звания, надо сфотиться в форме и сдать фотографии мне на новые ксивы. И что же – из семерых только двое сдали, причем капитаны, не вам чета. А молокососы мое обращение проигнорировали. Ну ладно, хрен с вами, сдадите думаю позже, когда захотите старлеями быть. А тут на тебе – погоны новые все нацепили как один, а фотки никто не сдал. И как это называется?
— Да не успел я сфотографироваться еще.
— Что ты мне плетешь – не успел он. Почти три недели прошло, как звание присвоили, а я до того предупреждал еще за две недели. Короче, месяц прошел. Можно было за это время ни одну фотосессию провести. А тут сраные две фотки сдать. Замочить звание, небось, успел, да не по одному разу. Я прав? Чего молчишь, спрашиваю, прав или нет?
— Так точно, правы.
— Ну, вот и замечательно. Удостоверение изымается, пока не принесешь фотографии. Свободен.
Я тоскливо посмотрел на ксиву в руках кадровика и решил без нее не уходить.
— Борис Лазаревич, так дело не пойдет. Я сегодня на сутках, дежурю от ИДН, вдруг проверка с города приедет. А у одного из дежурных нет документа. Сами понимаете, что может быть.
Маловский на секунду задумался.
— Я то понимаю. А ты? Даже если приедут и проверят. То у тебя – погоны старлея, а ксива летехи. Непорядок. Согласен?
— Согласен. Но они редко в документ всматриваются. Для них главное, чтобы он был в наличии. Вы же сами знаете… А фотки я вам принесу. Завтра у меня выходной после суток, вот схожу и сфочусь, а послезавтра принесу.
Маловский с недоверием посмотрел на меня и усмехнулся.
— Значит так, Атаменко, хватит разводить старого еврея. Документ я тебе отдаю. Но если через два дня, фотки не будут в моем кабинете – пеняй на себя. Все понял?
— Что уж тут непонятного.
— Ладно, на ксиву и вали работать.
Я положил документ в карман и вышел с кабинета. Настроение было немного подпорчено. Хотя Маловский прав – за месяц мог сто раз сфоткаться, да все руки не доходили. А вот до замачивания очередного звания дошли, и так дошли, что вспоминать не хочется. Так как фактически ничего и не помню.
В дежурной части, куда я по долгу службы заглянул после кабинета Маловского, сидел один помощник дежурного, Серега Кравец – парень примерно моего возраста. Он внимательно читал газету, никого и ничего не замечая вокруг. Оторвался он от нее только, когда я подошел вплотную, и игнорировать мое присутствие стало сложновато.
— А, Атом, здорово-здорово. Значит ты сегодня с нами работаешь в качестве кукольного милиционера. Это хорошо.
— Что же здесь, недоофицеришка, хорошего? Лучше скажи кто оперативный дежурный сегодня и где он?
— Корнеев. Сейчас к шефу пошел, скоро должен быть. Какой твой позывной?
— Сто сорок семь.
Помощник дежурного записал в журнал мой позывной и вновь уставился в газету. Пришлось самую малость позлиться:
— Хватит, прапорюга, просвещением заниматься. Начитаешься еще за сутки. Лучше посмотри, что для меня в бумагах есть.
Помощник с неохотой отложил газету и взял журнал с надписью «ИДН».
— Так посмотрим, что милиционерешку с девятого опорного пришло… Оба на, класс, поздравляю… Это тебе «формочка 2»… Вот еще заявление по вашу душу… Ну это еще так, пять бумажек впридачу – планы, справки… Короче, возьмите и распишитесь.
Я расписался в журнале, после чего внимательно рассмотрел бумаги. Действительно – пять плевых и заявление с «формой 2». Но когда взглянул, кто написал заявление, немного успокоился. Его автором оказался известный всем в районе инвалид-афганец. Он уже давно состоял на учете в психиатрической больнице, и писал по 5-6 заявлений месяц, требуя навести порядок в стране. Эти заявления не рассматривались и списывались простым рапортом. А в стране продолжал царить беспорядок. Причем полный.
«Форма 2» оказалась по содержанию менее глобальной:
« 17 июля сего года около 20.30 в поликлинику №8 за медпомощью обратился н/летний Савенко Виктор Семенович, 16 лет. У которого в результате осмотра обнаружены следующие повреждения: ЧМТ легкой степени, рваная рана мочки ушной раковины слева, гематома в левой части лица, ушибы ребер.
Савенко В.С. пояснил, что травму получил у дома №12 по пер. Центральному. От госпитализации пострадавший отказался и после оказания медпомощи был отпущен домой. Дальнейшее расследование данного дела считаю целесообразным поручить инспектору по делам несовершеннолетних по территориальности».
Вот такая формочка. По «территориальности» означало, что заниматься данным делом должен инспектор на чьей территории получена травма. Переулок Центральный – мой. Следовательно, и разбираться мне.
Потерпевшего Витька Савченко я знал лично. Он состоял у нас на учете. Правда, не у меня, а у Потарского – старшего инспектора нашего «центрового куста», куда входили участки четырех опорных.
Савенко был паренек так себе – баламут и разгильдяй. Рос без отца, мать с сыном не справлялась, так как работала на трех работах, чтобы двух сынов прокормить – у Витьки был еще младший братик, лет десяти. Поставили на учет Виктора в прошлом году. Он попросил закурить у незнакомого пьяного мужика, а когда тот ответил, что таким молокососам, как Витька рано еще курить, избил его и забрал портмоне.
На лицо – как минимум грабеж, но дело возбудили по хулиганке. Хрен его знает почему. Наш суд отмерил Савенко два года условно. С тех пор он и попал в поле зрения ИДН. Учился Савенко в ПТУ на столяра, посещал занятия нерегулярно, являлся болельщиком клуба «Фортуна», причем принадлежал к боевой его части. Вот и все сведения, которыми я обладал о данном субъекте.
Да еще — в левом ухе Савенко носил сережку, которая видимо и порвала ему ушную раковину, а поспособствовал этому, явно кто-то из моих орлов или Дубова, т.к. пер. Центральный, 12 находится как раз на границе наших участков. Но, к сожалению, все же на моем.
— Ну что, кукольный мент, классная заява с формой?
— А ты чего радуешься, прапорюга? Не волнуйся за меня — заявление фиговое от нашего афганца припыленного, да и формочка так себе – паренек у нас на учете состоит, так что как миленький напишет в объяснении, что рану нанес по собственной неосторожности. Понял?
— Значит повезло тебе… А ты, Атаменко, кто по гороскопу будешь?
— Водолей. А что?
— Сейчас в газетке посмотрим, какое тебе дежурство звезды предсказывают… Так, Водолей… Сегодня тебе надо большое внимание уделить собственному здоровью, особенно во второй половине дня. Возможны травмы, активизируются недоброжелатели. Желательно поменьше времени уделить работе, а побольше отдыху… Ну с этим все в порядке. Вы, идээнщики, никогда не перегружаетесь… Дальше – в первой половине дня у вас могут состояться незапланированные встречи. А вечером, такое же незапланированное развлечение… Ну что тебе, ментик, сказать – гороскоп более-менее, и встречи тебе и развлечения. Когда только ты сегодня работать будешь, ума не приложу. Главное, Денис, береги здоровье, чтобы активизированные недоброжелатели не нанесли травм…
— Засунь свой гороскоп в задницу, астролог хренов. Мне пора идти, передашь Корнееву, что я заходил. Позывной ты записал, если что — я на связи.
— Да куда ты так спешишь? Подожди, он скоро будет.
— Пора, уже полдесятого. А мне надо в «Солнышко» через «Радугу».
— Куда-куда?
— Эх, Серега, непонятливый ты прапорщик. В школы на своем районе надо зайти, там детские летние лагеря находятся… Начальство сведения требует – сколько детей, воспитателей, режим работы и тому подобное. Понял?
— Сейчас понял. Оперативному дежурному так и передам, мол, дежурный идээнщик пошел по радуге к самому солнышку.
— Во-во, так можешь и передать.

Выйдя из здания РУВД, я почувствовал, что мне чего-то не хватает. Сигареты. Только началось суточное дежурство, а мозг уже требует никотина. Так скоро начну курить по-настоящему. А год назад даже запах дыма, мне был неприятен. Что ментовка с человеком делает?
Возвращаться назад, дабы стрельнуть сигарету у помдежа, было лень. Жара, приятный ветерок, шум автомобилей резко контрастировал с мрачно-тихой атмосферой, которой было охвачено РУВД по утрам. Мне в жаркую погоду там всегда не хватало воздуха.
Я направился к «Солнышку». В дежурке я соврал, посещать школу, где располагался детский лагерь «Радуга» мне было не нужно. Оттуда сведения в ИДН доставила завуч еще несколько дней назад, а вот «Солнышко» делать это не спешило. И я даже догадывался почему.
До школы можно было проехать пару остановок на автобусе. Он останавливался как раз возле учебного заведения. Но я решил пройтись пешком. Не так уж далеко – минут двадцать ленивым шагом и ты уже там. Погода хорошая, да и спешить мне не куда – дежурство только началось.
В «Солнышке» ответственной за лагерь была назначена завуч с которой у меня сложились довольно хорошие отношения. Вернее в прошлом году они были хорошими, а с нового года отношения перешли в интимную плоскость. Получилось все как-то, незаметно, само собой. Во время зимних каникул в школе проходили дискотеки для старшеклассников. Я должен был там присутствовать по долгу службы. Анна Владимировна, так звали завуч, следила за порядком со своей стороны. После одной из дискотек мы остались вдвоем – обсудить план совместной работы ее школы и ИДН на предстоящую четверть. Обсудили. Она предложила коньяк. Я согласился. Буквально за полчаса мы высушили всю поллитровую бутылку.
Конечно, с такой скоростью коньяк пить нельзя. Но в тот день мы сделали много, чего делать было нельзя. И получилось это … даже не знаю, как объяснить. Наверное, слишком быстро выпили коньяк. Через недельку я зашел в школу по рабочим делам. И вновь как-то само собой Анечка оказалась на столе с раздвинутыми ножками. На следующей неделе опять. Так и пошло.
Вообще-то, завуч была довольно серьезная дама, тридцати с небольшим лет. ****ью ее в том понимании, как обычно привыкли употреблять это слово, назвать было нельзя. Анна Владимировна была второй раз замужем. Первый суженный сбежал к другой через год после свадьбы, оставив ее с трехмесячным сыном. Через четыре года она вновь вышла замуж. Причем второй муж был старше ее почти на 15 лет. Да к тому же являлся владельцем какой-то небольшой конторы, которая отнимала у него уйму времени. На жену и детей, а через год в семье появился еще один сын, у него времени катастрофически не хватало.
А Анна Владимировна женщина, то еще молодая. Ее не устраивали сексуальные встречи с собственным супругом 1-2 раза в месяц. Да и качество, было сродни количеству. Тем более у нее, как бы это выразиться, один секрет достижения оргазма был не совсем традиционный — она обожала анальный секс. Но мужу о своей сексуальной нетрадиционности, она никогда не говорила.
Зато мне как-то в минуту откровения призналась, что за восемь лет второй брачной жизни, она изменила мужу только три раза – два во время отдыха на курорте в позапрошлом году. И вот со мной – третий. Причем она сказала, что стыдится своих измен. Но ничего поделать не может – ее молодая плоть все еще нуждается в доброкачественном сексе.
       Мне же она не то, что очень нравилась. Просто это была первая моя женщина. Не в смысле сексуального опыта, а в смысле – женщина – замужняя, серьезная, старше и опытней в жизни. Меня в ней смешило и одновременно умиляло одно обстоятельство – она всегда снимала обручальное кольцо, перед тем как со мною потрахаться. На свой вопрос, зачем она это делает, я получил раздражительный ответ – не твое дело. Не мое, так не мое, но все равно смешно.
К школе я подошел уже в начале одиннадцатого, затратив более получаса на ходьбу. Видно у меня была уж очень ленивая походка. Первой кого я встретил, была техничка.
— Здравствуйте. А как мне Анну Владимировну увидеть?
— А она болеет уже три дня.
— Да Вы что… И кто ее в лагере заменяет?
— Людмила Михайловна. Она на втором этаже сейчас, в учительской.
Я поднялся на второй этаж, где действительно в учительской обнаружил социального педагога.
— Ой, здравствуйте, Денис Владимирович. Какими судьбами к нам?
— Здравствуйте, Людмила Михайловна. Судьба у нас одна – работать, не покладая рук, на благо подрастающего поколения.
— Мы то работаем. Только вот это поколение нас не очень то ценит.
— Так было во все времена. Их тоже будущее поколение ценить не будет. Так что мы квиты. Я вообще то по делу.
— Какому же? Чем смогу нашей милиции, тем помогу.
— Мне нужны сведения о лагере – режим работы, сколько человек, возраст — все как обычно. Мне Анна Владимировна обещала подготовить.
— Анна Владимировна простыла где-то, в такую то жару. А сведения по-моему она приготовила. Еще дня четыре назад говорила, что вы должны за ними зайти.
— Да времени не было. Я думал, вы сами в ИДН принесете. Сорок четвертая школа, так и сделала.
— Я бы тоже так и сделала, но этим вопросом у нас завуч занимается. Ладно, Вы, Денис Владимирович, посидите, я пока бумаги поищу.
Я присел на диван. Сразу вспомнилось, как с месяц назад во время выпускного, я на этом диване трахался с Анечкой. После этого мы с ней ни разу не виделись. Вот она, наверное, и разобиделась, что в ИДН не показывается, ждет пока я зайду.
— Нашла, Денис Владимирович, вот возьмите. С печатью, все как положено.
Я, не глядя, положил бумагу в папку и попрощавшись вышел на улицу. Курить хотелось все больше. И тут мне улыбнулась удача. Навстречу вразвалочку шел Костик Хлебороб, состоявший у нас на учете. 15-летний Костя был мальчик весьма безобидный, но имевший одну непреодолимую страсть, — компьютерные игры.
Этой страстью он заразился несколько лет назад. После чего стал прогуливать школу, просиживать сутками в компьютерных клубах, красть деньги из дому. Даже, когда его мамаша, довольно высокопоставленная работница банка, купила сынку навороченный комп, Костик продолжал сбегать в клубы, чтобы сразиться с друзьями в различные системные игрушки. За полгода из-за этого безобидного мальчика все ИДН раз пять ночью подымали по тревоге – Костик видите ли не вернулся домой, ничего не сказав маме.
Наконец нам это надоело и мы решили поставить мальчика к себе на учет. А также с разрешения мамаши, которая занималась воспитанием сына одна, провести с ним профилактическую беседу. Беседа, после которой парень несколько дней не мог сесть за комп, из-за некоторого повреждения мягких тканей задницы, была щедро вознаграждена его мамашей в виде эн-ного количества спиртных напитков и закуски. После профбеседы проблем с Костиком стало поменьше. По крайней мере, по ночам больше не подымали.
Так вот данный субъект двигался в мою сторону с сигаретой в зубах. Раньше такой дрянной привычки я за Костиком не замечал, потому удивился и обрадовался одновременно.
— Здравствуй, Хлебороб. С каких это пор ты курить начал?
Паренек от неожиданности чуть не проглотил сигарету.
— Здравствуйте, Денис Владимирович… Да я ж так… балуюсь.
— Да ты, Костик, баловник какой-то. То по ночам людям спать не даешь, то курить начинаешь в пятнадцать то лет… Давно с тобой профбеседы не проводились видно…
Парень молча уставился в землю. Сигарету он теребил двумя руками, явно не зная, что с ней делать дальше.
— Ну, чего молчишь, Хлебороб?
— А что говорить?
— Не знаешь что? Хорошо. Придется твоей мамочке о нашей встрече рассказать. Думаю, у нее будет, что тебе сказать…
— Денис Владимирович, а может не надо. Честное слово, я первый раз. Клуб вот на ремонт закрылся, многие ребята отдыхать уехали, а мне особо делать нечего. Я решил вот попробовать. Так, не в затяжку. Не надо матери ничего говорить. Она расстроиться, опять скажет вам профбеседу провести.
— А что тебе не нравятся наши беседы?…Ну, что молчишь, не нравятся?
— Да как-то, знаете, не особо.
— Понимаю… И что с тобой делать. Ладно, так и быть, иди отсюда, матери ничего не скажу. Но сигареты давай сюда.
— Спасибо, Денис Владимирович.
Парень с радостью вытащил с кармана пачку сигарет, отдал ее мне, и быстрой походкой стал удаляться, опасаясь, как бы инспектор не передумал. Я взглянул на сигареты – надо же, «Парламент», без трех сигарет полная пачка, да еще зажигалка в придачу.
Вытащив одну из сигарет, я прикурил и глубоко затянулся. Сразу полегчало. В голове появились отвлеченные мысли. Например, не выпить ли бутылочку пивка. Но я сразу отогнал эту мысль, пока она не превратилась в навязчивую идею. Пиво в такую жару прибивает. А мне еще сутки пахать на благо общества, охраняя его порядок.
Чем же все-таки заняться? Конечно, дел у меня хватало. «Форму 2» не мешало бы начать делать, документы на лишение родительских прав на одну дамочку собрать, навестить пару своих подучетных, чтоб не забывали, да и так по мелочи еще. Но все это можно отложить на вторую половину дня. Как раз жара немного спадет и все кто надо проснуться, а вот чем сейчас заня…
«Сто сорок семь, сто сорок семь, ответь Дворцу»
Да, вот и занятие, которое так искал.
«Сто сорок седьмой ответьте Дворцу»
Я вытащил с кармана «голову» рации и включил на передачу:
«Сто сорок седьмой на связи»
«Сто сорок семь, сто сорок семь ответьте Дворцу»
Чертова связь. И нахрена такую бандуру таскать, если она бесполезна.
«Дворец, Дворец, сто сорок седьмой слушает»
«Сто сорок седьмой, подойди на Кутузова дом 17, квартира 2. Кутузова 17-2. Там тебя будут ждать и все объяснят. Как понял, прием»
О, услышали, наконец. Жалко, теперь придется на Кутузова переться.
«Вас понял, Кутузова 17-2»
«Сто сорок седьмой, ответь, как понял»
Во, идиоты, только глотку зря драть из-за них нужно.
 «Понял, Дворец, все понял!!»
«Ясно, сто сорок седьмой, выполняйте».
Вот и поговорили. Улица Кутузова располагалась довольно далеко от моего местонахождения. Совершенно другой «куст». Но добраться до нее было несложно – сто метров до остановки, минут двадцать на автобусе и ты у заветной цели. Я докурил сигарету, развернулся и обречено начал отшагивать первые сто метров пути.

В подъезде стоял удушливый гнилой запах. Заткнув нос, я направился к квартире №2, благо она находилась на первом этаже. Двери оказалась не запертыми. Толкнув их ногой, осторожно вошел – внутри квартиры запах чувствовался намного острее. К тому же из комнаты был слышен непонятный шорох. Вдруг в проеме двери, ведущей в комнату, показалась фигура. От неожиданности я вздрогнул.
— Атаменко, ты что ли? – услышал я знакомый голос.
— Бригадин? А ты что здесь делаешь?
— Труповозку жду. Я же на базу позвонил, чтобы тебе отбой дали. Что они не сообщили?
— Ни хрена не сообщили. А что тут случилось то?
— Пошли возле подъезда поговорим, а то тут вонь страшная. У тебя закурить есть?
— Имеется.
— Это хорошо. Пошли.
Мы вышли из квартиры, прикрыли входные двери и спустились на улицу. Я вытащил пачку сигарет и протянул Бригадину.
— О, «Парламент». Вы я вижу хорошо живете, господа детские инспектора.
— Да, у подучетного полчаса назад забрал. Рано ему курить. Так что случилось то?
Бригадин перед тем как ответить прикурил.
— Да ничего особенного. Я сегодня в первую смену, по своим алиментщикам работаю. Уже троих надо осуждать, а все никак их всех выловить не могу гадов. Так сегодня с 8 возле магазина кручусь по гражданке. Двоих выловил, в РУВД доставил. А тут как раз бабка позвонила. Говорит, что в подъезде их запах странный. И соседа своего с первого этажа давно не видела. А это как раз мой участок. Ну я в дежурке сказал, что поеду съезжу проверю, но на всякий случай помощника попросил. Хрен его знает, что здесь такое. Так там никто не захотел свою задницу от насиженного места отнимать, вот тебя и вызвали. Да я один справился – через балкон залез, выбил форточку, так внутрь и попал. Потом позвонил в дежурку, сказал, чтобы труповозку вызвали и тебе отбой дали. Да видно они решили тебя не беспокоить по такому пустяку. Хоть бы труповозку вызвали уроды, а то до вечера тут куковать буду.
— Так что там все такое?
— Не фига особенного, старикан семидесяти девяти лет отроду окочурился… Причем, судя по виду, недели две назад — мухи уже личинки отложили. Можешь сходить посмотреть… Следов насилия на теле никаких нет. Своей смертью, короче… Хотя это пусть патологоанатомы решают, но по-моему все чисто… Я тут пошестерил немного, может, думаю, какие ценности припрятаны или деньги. Мне как раз на машину баксов четыреста не мешало бы. Да, и двадцать пять годиков в следующем месяце исполняется, отметить надо с размахом – четверть века как ни как. Но нету у старика ни хрена… Так мелочевка одна, даже брать не буду. Награды, правда есть, но это святое – в войну видно заработал… Ладно, пойду еще посмотрю, может, что пропустил. Ты тоже можешь зайти.
— Не хрен мне там делать. Вонь страшная. А что у него родных нет?
— Есть вроде два сына, по словам соседки. Она им уже даже позвонила. По крайней мере обещала это сделать минут двадцать назад… Слушай, Атом, дай еще пару сигарет, а то хрен его знает, сколько мне здесь торчать придется.
Я вытащил три сигареты и отдал Бригадину. После чего тот удалился обратно в квартиру. Ладненько, а мне то, что делать? Начало двенадцатого – обедать рановато, к начальству показываться не хочется, за работу интенсивно браться — охоты нет никакой. Дежурка только все планы сбила. Хотя у меня особо то и не было, тех планов. Но все равно – виноваты они. Приехал то зря.
Но тут до меня дошло, что, может быть, ехал все-таки не зря. На улице Кутузова живет та самая Анна Владимировна. Месяца два назад мне посчастливилось побывать у нее в гостях. Значит так – Кутузова, 11 квартира 24. Это ж совсем рядом. Повеселев, от своего гениального открытия, я направился к завучу.

— Кто там?
— Милиция. Немедленно открывайте.
— Не поняла, какая милиция?
— Детская. Вашего ребенка словили…
— Они же в деревне, у матери.
— Правильно. Они у бедной бабушки все варенье перетаскали. Она вызвала нас, что бы мы вернули детей обратно. Так что открывайте и забирайте.
— Денис, ты что ли?
— А кто еще, Владимировна? У тебя, что муж дома?
— Нет, я одна.
— Ну так какого, я здесь стою столько времени.
Послышалось «вальсирование» домофона и я вошел в подъезд. На дверях лифта висела табличка с жестокой надписью «Извините, по техническим причинам лифт не работает». Это немножко подпортило мне настроение, но на общем состоянии духа практически никак не отразилось.
На шестой этаж я взобрался довольно быстро. Двери квартиры оказались пригласительно открыты, а в коридоре меня поджидала «первая» женщина. Выглядела, несмотря на болезнь, она довольно неплохо. Особенно в этом халатике, который подчеркивал все прелести ее фигуры – среднего размера грудки, тоненький стан и в меру крупные бедра. Бедра у нее действительно были крупные, но все-таки в меру.
— И какими судьбами, товарищ старший лейтенант?
— Во-первых, здравствуйте, Анна Владимировна. Был сегодня в Вашей школе, узнал, что болеете. Очень по этому поводу опечалился и решил Вас проведать.
— Что Вы говорите, сударь. Значит, месяц Вам не хотелось меня проведывать, даже не позвонили ни разу, а тут вдруг захотелось. Странно.
— Ничего странного. Я был просто занят — сдавал зачеты на звание, а потом это звание обмывал. Да и работы к каникулам навалилось, разгребаюсь вот. Ты же сведения не подала.
— Я заболела.
— Во-во, в такую жару самое время болеть. Ты меня пригласишь в квартиру то – ноги болят. Шестой этаж все же, а лифт не работает.
— Ноги у вас молодые, ничего с ними не случится… Заходи уж, проведывальщик. Только туфли сними.
Я последовал совету хозяйки. Затем прошел в зал, где расположился на диване. Хозяйка устроилась в кресле. Недалеко, но все-таки не рядом.
— У тебя кстати ноги тоже нестарые, да к тому же стройные и красивые.
— Не подлизывайся, Атаменко, лучше признайся, чего зашел. Небось, рядом очередного малолетнего нарушителя ловил.
— С какой стати мне здесь кого-то ловить, район то не мой. Говорю же — соскучился. Ты я вижу постриглась и стала жгучей брюнеткой. Тебе идет.
— Я знаю. Хотя все эти изменения с моей внешностью произошли три недели назад… Выпить не хочешь?
— Резкий переход. Вообще то я сегодня дежурный.
— Ну и что? Я тебе водку и не предлагаю, а фужерчик вина могу налить. Так как?
— Спасибо, Владимировна, но пока откажусь.
— Смотри сам, Владимирович, позже могу не предложить.
Она встала, подошла к секции и, вытащив оттуда бутылку и фужер, налила себе вина. Поставив бутылку на место, вернулась в кресло.
— А я, наверное, со школы уйду с нового учебного года.
— Что так? Неужели муж миллионером стал?
— Да при чем здесь муж. Мне предложили работу в Министерстве.
— Какую?
— Ведущего инспектора в управлении общего среднего образования. Буду курировать преподавание иностранных языков во всех школах страны.
— Круто.
— А ты думал. Лет через пять возглавлю управление, потом стану депутатом, ну а затем министром.
Она отставила пустой бокал и, сморщившись, схватилась за шею.
— Что случилось, Анечка?
— Да спину ломит и шею за одно – простыла невпопад, а может уже ревматизм развивается. С нашей работой это неудивительно.
— Так давай массаж сделаю, После него обязательно полегчает.
— А ты умеешь?
— А то. Нас же учили оказывать первую медицинскую помощь. Правда, это к массажу не относится. Я его научился во время учебы в университете делать.
— Ладно, массаж так массаж. Что надо делать?
— Нужна удобная горизонтальная плоскость и довольно широкая, чтобы ты могла руки раскинуть. Диван не пойдет. Предлагаю в этих целях использовать кровать в твоей спальне.
— Ну и хитрый ты, Атаменко.
— Причем здесь хитрость? Я же серьезно. Хочешь, используй другую горизонтальную плоскость. Хоть на пол ложись – твое дело.
— Хорошо, пошли в спальню. Только я тебя умоляю, сегодня у меня нет настроения, так что ограничимся массажем.
— Как скажешь. Я просто помочь хочу.
Мы прошли в спальню, где находилась полуторная кровать хозяйки. Она сняла халатик, под которым оказались только трусики и лифчик, и легла на живот.
Примостившись рядом на коленях, я первым делом расстегнул лифчик, а уж потом приступил к работе. Массажировал я действительно неплохо, научившись этому ремеслу в общаге филфака. Конечно, с профессионалами массажа не сравнить, но все же девушки обычно оставались довольны.
На теле Анны Владимировны я попытался максимально использовать все свое искусство. Мял, щипал, вдавливал в кровать, «пересчитывал» косточки позвоночника, нежно гладил спину, короче творил что хотел. Так продолжалось минут двадцать. Хозяйка квартиры в это время тихо сопела, изредка повизгивая. С меня же пот тек ручьем – и я решил закончить с массажем. Вернее с наружной его частью и приступить к массажу некоторых внутренних органов.
Сначала я поцеловал пациентку в шею, затем ниже, еще ниже, и так по позвоночнику спустился до места, которое закрывало единственная инородная деталь на теле тряпичного происхождения – трусики. С помощью плавных движений моих рук они поползли по стройным ногам хозяйки. Я откинул трусики в сторону и, став между ног любовницы на колени, стал расстегивать брюки.
Пока я этим занимался, массажируемая тоже встала на колени, довольно широко раздвинула ноги, и сняла с пальца последнюю инородную деталь на теле – обручальное кольцо, положив его на тумбочку. Мои брюки свалились с бедер вниз вместе с кобурой, в которой находился пистолет. В данном деле мне было нужно оружие совершенно другого рода. Спустив трусы, я вставил это оружие в пациентку и, обхватив руками ее бедра, приступил к внутреннему массажу.
Анечка недовольно вздохнула. Но не потому что ей было неприятно. Просто она надеялась, что я возьму несколько выше и помассажирую совершенно иной орган. Я же решил анальный секс оставить на потом, если останется время и желание. Впрочем, недовольство хозяйки улетучилось с первых поступательных движений. Тишину нарушали странное скрипение кровати и вздохи любовницы, которая в отличие от предыдущего вида массажа, в данном случаи помогала, как могла.
Дрык-ба…ах..о-о-о…да-а…дрык-ба…ах…о-ой…
Через минут пять я почувствовал усталость – все-таки с массажем вышел перебор, да и духотища на улице давала о себе знать. Пришлось несколько ускориться.
Дрык-ба…дрык-ба…о-о-о…ай..о-о-о…ах…еще…дрык-ба…дрык-ба…
Так неплохо, но надо еще быстрей, а то ноги отекают.
 
Вонзив оружие последний раз, я быстро его высунул и застыл на пару секунд над любовницей. После чего, тяжело дыша, рухнул рядом с ней на кровати. С минуту в комнате были слышны только учащенные дыхания двух уставших людей.
— Скотина, ты все-таки, Атаменко.
— Это спорное утверждение. Хотя доля истины в этом есть. Как сказал кто-то из знаменитостей, человек – общественная скотина.
— Не надо только на все человечество грешить. За себя отвечай.
— А что собственно произошло? Ты захотела массаж. Я как человек ответственный решил предоставить тебе весь спектр услуг, то есть массаж как наружный, так и внутренний. Тебе что не понравилось?
— Понравилось, с некоторыми нюансами.
— С какими это интересно нюансами?
— Ладно, промолчу, ты сам знаешь с какими… Пойду лучше в душ.
Она быстро вскочила, схватила халатик и выбежала из спальни. Моя усталость немного прошла. Вновь захотелось курить. Я скинул с себя брюки, которые все еще болтались в районе коленей, и немного подумав – стащил трусы. Затем вытащил с кармана сигареты, закурил одну из них и так, в одной рубашке и носках, вышел на балкон.
На улице погодка была просто загляденье, даже лучше чем с утра. Жара немного спала, приятный ветерок обдувал лицо. Я взглянул вниз. Пейзаж – так себе: детская площадка плавно переходила в стройплощадку, на которой трудились пару десятков рабочих неславянской внешности.
У меня появилось непреодолимое желание плюнуть вниз, с надеждой в кого-нибудь угодить. Я не стал себя сдерживать и плюнул. Однако промазал. Сделал вторую попытку, но ветерок вновь отнес мой плевок в сторону. Сзади чьи то руки обняли меня, сдавив грудь, а в правом ухе послышался ласковый и в то же время нарочито-строгий учительский голосок;
— Ты что делаешь, хулиган? А еще офицер милиции.
— Я же детский милиционер, вот и балуюсь.
— Заканчивай баловаться и пошли в квартиру. А то, не дай Бог, кто-нибудь из соседей увидит.
— Да кто здесь может увидеть, твой балкон ни с одной стороны не просматривается.
— Зато снизу и сверху просматривается хорошо. А ты еще высунулся к тому же… Пошли-пошли.
Обруч рук спал с моих грудей, и вновь оставив меня в одиночестве. Сделав еще одну затяжку, я выкинул окурок вниз, как можно дальше. Тот приземлился прямо наголову прохожему, который мирно шел по тротуару. Повеселев, но все же с неохотой, я вернулся в спальню.
Анечки там не было. Пройдя в зал, я увидел ее сидящей в том же кресле, что и раньше. В руке она держала бокал с красным вином. Полупустая бутылка стояла рядом на столике.
— Ты так сопьешься, министерский работник.
— Не волнуйся. Французы такие дозы каждый день за обедом пьют и не спиваются.
— Тогда может и мне плеснешь немного?
— Ты же дежуришь…
— Французы тоже во время рабочего дня обедают.
Она встала, подошла к серванту и достала оттуда чистый фужер. Вылив в него все содержимое бутылки, протянула фужер мне. Я присел на подлокотник кресла и приступил к употреблению не свойственного моему организму алкогольного напитка.
Вино оказалось терпко-кисловатым на вкус и довольно крепким. По крайней мере после трех глотков, я явственно почувствовал что оно достигло моего мозга. Сразу стало легко, заботы связанные с дежурством отошли на второй план, захотелось просто прилечь на часок и поспать.
— Ты бы хоть трусы надел. А то уселся тут с голым пенисом, — нарушил благостную тишину голос хозяйки.
— С каких пор тебя смущает мой пенис?
— Меня он не смущает… Хочешь сиди так.
Вновь повисла тишина. Я сделал еще несколько глотков. Все-таки в вине есть какая-то прелесть. Не зря же французы его каждый день хлещут. Я физически ощущал, что алкоголь продолжает воздействовать на мой мозг. Но это воздействие совершенно другого рода, если сравнивать его с водочным. Оно какое то более мягкое, что ли, ненавязчивое.
— Есть не хочешь? Я могу пару бутербродов сделать с сыром. Как раз к вину.
Я взглянул на настенные часы, висевшие напротив меня. Стрелки показывали – без двадцати час. Обедать было еще рановато, хотя небольшое чувство голода уже появилось.
— Сделай если несложно.
— Что здесь сложного. Сейчас погрею в духовке и принесу.
Когда она ушла, я занял ее место в кресле. Вернувшись минут через пять с подносом, на котором находились четыре горячих бутерброда с сыром, она недолго думая уселась мне на колени.
— Выдержишь такую ношу, старший лейтенант?
— Постараюсь.
Я с аппетитом приступил к уничтожению бутербродов, не забывая запивать их вином. Анна в это время меня незаметно провоцировала. Обняв левой рукой, в которой находился фужер с вином, мою шею, правой она поглаживала мне ноги. Ее халатик как бы нечаянно расстегнулся, обнажив груди и животик. И при этом шаловливая хозяйка, не переставая, ерзала.
Вскорости три бутерброда перекочевали в мой желудок, остатки вина последовали туда же. В тоже время выдерживать «такую ношу» стало нелегко – пенис стремился ввысь, но натыкался на препятствие. Я подхватил Анну на руки и устремился в спальню.
— Куда Вы, Владимирович, меня тащите, позвольте узнать? – с улыбкой поинтересовалась она.
— На массаж, Владимировна. Для максимального эффекта внутренний массаж надо обязательно через непродолжительное время повторить.
Дрык-ба…а-а-а…о-о-о-у-у-у….дрык-ба… дава-а-ай…о-о-у-у…дрык-ба…ай…хорошо-о-о-о-о… дрык-ба…а-а-ах ….о-о-о-о-у-у-у-у…
Так продолжалось минуты четыре, пока в процесс не вмешался, сам того не осознавая, третий. Откуда-то справа, где валялась моя одежда, послышалось:
«Сто сорок семь, сто сорок семь, ответь Дворцу»
     
«Сто сорок семь…Дворцу»
«Сто сорок седьмой ответь Дворцу срочно»
«Дрык-ба…о-о-о-е-о-о…не оста-а-а-а…дрык-ба…а-а-а-ай….
«Сто сорок семь, сто сорок семь срочно позвони на базу»
Рация замолкла, и мы опять остались вдвоем. Минуты через три:
Дрык-ба… Дени-и-ис…хорошо-о-о-о….дрык-ба… я-а-а счас кончу-у-у-у…дрык-ба… а-а-а-а-ах!!! Все-о-о!
После этого возгласа, у меня сложилось впечатление, что я вообще остался один. Почти…
Дрык-ба…у-у-у…дрык-ба..у-у-у…дрык-ба…у-у-у…дрык-ба…у-у-у…
Но так продолжалось недолго. Минуты через три, я весь в поту, стоял возле телефона и набирал номер дежурной части.
— Милиция. Корнеев слушает, — послышался в трубке уставший голос оперативного дежурного.
— Палыч, это Атаменко. Что там случилось?
— А ты чего не отвечаешь?
— Я отвечал – рация не достает.
— А ты где находишься?
— На Кутузова. Вы ведь мне отбой не дали.
— Ладно, выдвигайся на базу. Тебе тут дело есть небольшое. Через сколько сможешь быть?
— Через полчаса должен. Ну, максимум минут через сорок.
— Хорошо. Давай быстрей.
В трубке послышались гудки. Как же все-таки не вовремя я им понадобился. Хотя так обычно и бывает – только чем-нибудь займешься, и на тебе – работы подвалило.
Анна все еще лежала в спальне. Я же быстренько принял холодный душ, отер до красноты тело полотенцем, натянул на себя еще влажную одежду, и забросив в рот пару подушечек «Дирола» выскочил на улицу, не забыв на прощанье, чмокнуть в щечку наведываемую больную.

Как оказалось, можно было на базу и не торопиться. Что впрочем и следовало ожидать. Когда я вошел в дежурку и предстал перед очами Корнеева, тот только окинул меня своим обычным уставшим взглядом. Я первое время удивлялся виду этого сорокапятилетнего майора. Когда утром одна смена сдает дежурство, а вторая только заступает, то по «свежести» каждого можно догадаться к какой смене он принадлежит. А вот по Корнееву ни за что не догадаешься. Он всегда выглядит так, как будто три дня без сна и отдыха работал.
— Здорово, Палыч. Ну что за дело тут для меня есть?
— Дело, как дело. Охломоны с охранки, видите ли, на учебе, не могут в СИЗО наших обвиняемых забрать. А тут как раз двоих на арест оформили. Вот и завезете на УАЗике в изолятор. Наручники у тебя, надеюсь, с собой.
Меня это возмутило:
— А почему я?
— А кто?
— Конь в пальто, — вырвалось у меня – сказывалось выпитое вино, — пусть помдеж завозит или второй дежурный, да мало ли кто. Сто процентов, что из тех двоих обвиняемых малолеток нету. Так?
— Ну, так, что с того?
— А то, в мои функциональные обязанности не входит возить арестованных в СИЗО.
Оперативный дежурный посмотрел на меня уставшими глазами и спокойно произнес:
— Слушай, старлей, к чему весь этот разговор? В милиции многие делают то, что не входит в его функциональные обязанности. Например, я не обязан выслушивать весь бред, который ты мне сейчас городишь…И вообще ты знал, куда шел. Так что иди подожди на улице, водитель сейчас пообедает и минут через десять-пятнадцать тебя позовут, заберете арестантов и отвезете в СИЗО. Понял?
В другое время я бы поспорил, но только не сейчас — на сутки я поступал в полное распоряжение оперативного дежурного. Он становился моим начальником. Так что все, что мне оставалось — это молча выйти на улицу.
Я так и сделал. Но только присел на скамейку и вытащил сигаретку, как ко мне подошел капитан Пашкевич, начальник ИДН, а следовательно и мой. Вид у него был весьма неприветливый.
— Чего не зашел в инспекцию? – не поздоровавшись, накинулся он на меня.
— Дежурю. То туда посылают, то сюда. Так что некогда, Михалыч.
— Как это некогда? Сейчас же ты без дела сидишь, мог и заглянуть на минутку.
Мне начинало все это действовать на нервы. Появилось непреодолимое желание послать Пашкевича подальше – уж больно много начальников развелось. Но все же я усилием воли преодолел это желание и довольно спокойно ответил:
— Не могу. Корнеев посылает меня арестантов на СИЗО вести. Вот сижу, жду шофера.
— Вот, ублюдки, привыкли идээнщиками все дыры затыкать. Надо будет начальнику РУВД сообщить… Ладно это все лирика. Меня тут из ГУВД натягивают, я должен был им до обеда сообщить сведения о школьных лагерях. А у меня из пяти школ сведений нет. И одна из них, между прочим, твоя. А я еще неделю назад приказал, чтобы в течение трех дней сведения были у меня на столе! Вы же мое распоряжение в ху…
— Михалыч, не заводись, а то голова болит. С собой у меня эти сведения, еще три дня назад достал, — соврал я, и, вытащив нужную бумагу с папки, протянул начальнику ИДН.
Тот взял, посмотрел и удовлетворенно положил к себе в папку.
— А чего раньше не отдал?
— Так когда? Вчера и позавчера у меня выходные были. А сегодня вот гоняют, почем зря.
— Ладно, дежурь дальше.
Пашкевич резко развернулся и чуть ли не бегом отправился к зданию РУВД. Я облегченно вздохнул и закурил, но только успел затянуться два раза, как рация заговорила голосом дежурного: «Сто сорок седьмой, зайди в дежурку». Пришлось повиноваться. Сигарету я сразу же и выбросил, не в моих правилах было носить окурки. Тем более недостатка в куреве пока не испытывал.
Когда я вошел в дежурку, то водитель уже надевал браслеты на одного из арестованных, мужичка испитого вида лет пятидесяти от роду. Второй арестант стоял лицом к стенке. Корнеев жестом показал на него. Объяснять ничего было не надо. Подойдя к арестованному, я приказал ему руки убрать взад, после чего застегнул на них браслеты. Только потом, по моему приказу, тот развернулся. И у меня сразу же похолодело все внутри. Передо мной стоял Вася Филонов, парень с которым мы год сидели за одной партой в ПТУ.

Это был тот самый Васька Филонов, с которым я близко сошелся в колхозе, куда нас неожиданно отправили на две недели помогать бороться с невиданным урожаем картофеля. Всех пэтэушников, расселили по домам к колхозникам, и мы с Васькой оказались вдвоем в одной комнате.
Филонов был веселый парень, как таких называют, душа кампании. Он не только знал бесчисленное множество анекдотов, но обладал талантом рассказчика, что весьма важно. К тому же Вася недурственно играл на гитаре. Короче, почти весь женский пол в деревне от 12 до 30 включительно уже через два дня после нашего приезда был от Васьки в восторге. И самое интересное — с деревенскими парнями он тоже нашел общий язык, так что неприятных эксцессов при сборе картофеля удалось избежать. Разве, что кроме одного – трипака.
В то время я был парень несколько закомплексованый. Да к тому же неудача при поступлении на журфак, поубавила мою уверенность в себе. Но за те две недели, во многом благодаря магнитному обаянию своего соседа по комнате, мой член побывал в восьми девчонках. Это ровно на шесть больше, чем до приезда в колхоз. Причем два раза мы устраивали секс втроем – я, Вася и 15-летняя соседка. А один раз даже вчетвером – в гости с города приехала 16-летняя кузина соседки.
Там же в колхозе я впервые в жизни по-настоящему напился. Вернее нажрался, как свинья. Мне так было хреново, что об этом даже сейчас вспоминать неприятно. По приезде с картошки, мы с Васей сели вместе на заднюю парту, откуда во время занятий довольно громко и непринужденно шутили. Но на Васю даже преподаватели не злились, хотя это не мешало им выставлять ему довольно низкие оценки. Ибо Филонов весьма редко открывал учебники, в отличие от других. Я, например, окончил ПТУ с отличием.
Потом нас призвали в армию, меня – в войска связи, а его — в танковые. Когда я демобилизовался, то позвонил Филонову. Но оказалось, что тот за день до этого укатил в Сибирь добывать нефть вахтенным методом. Встретились мы случайно года через три. Я тогда учился в университете, а Васька владел четырьмя точками на рынке. Он куда-то торопился, так что мы и поговорить то толком не смогли. Так, минут пятнадцать попили пивка в какой-то забегаловке. С тех пор и не виделись. И вот такая встреча.
— Вася?
— Денис, ты?
Я хотел ответить, но не успел – Корнеев открыл двери дежурки и жестом показал, чтобы мы быстрее выметались. Водила просунул свою левую руку под окольцованные руки мужика так, что тот нагнулся, чуть ли не на девяносто градусов. Я же просунул свою руку между рук Филонова, чтобы арестант будучи под моим контролем, особого дискомфорта не испытывал. Мы молча вышли с РУВД и подошли к УАЗику, который стоял у крыльца. В полной тишине водитель открыл дверь «багажника», где обычно перевозили задержанных, и грубо подтолкнул мужика вперед. Когда тот залез, я помог забраться в «багажник» Филонову. После чего сел на заднее сиденье УАЗика, в надежде поговорить с другом пэтэушной юности. Когда автомобиль тронулся, я повернулся к зарешеченному оконцу.
— Васька, что случилось то?
Он с тоской посмотрел на меня и нехотя ответил:
— Такая херня, что даже вспоминать не хочется…
— А если по точнее?
— Точнее,— он на секунду замолк, — пожизненное мне светит, если поточнее. Убийство группой лиц с целью наживы при отягчающих обстоятельствах. Вот так то… А ты что ментом заделался? Раньше я у тебя склонностей к этой профессии не замечал…
— Да я то ерунда, инспектором по делам несовершеннолетних работаю. Отрабатываю учебу в универе, так сказать…
— А-а-а, ясненько…
— Да ерунда все говорю, тебя то как угораздило. Ты на мокруху пошел?
— Ай, Денис, даже вспоминать не хочется… Не убивал я. Вообще глупо получилось…
— Как так?
— А вот так. Сидели втроем выпивали у одного барыги. Я с ним по бизнесу контачил, вместе со своим двоюродным братцем… Ты в курсах, что у меня уже пару кафешек на рынке и ресторанчик небольшой за городом?
— Откуда я в курсах буду?
— Ну, вот теперь в курсах – с двоюродным братцем с год назад темку эту закрутили. Я на рынке места продал, он киоски свои поскидывал… Ну впрочем это уже неважно… Короче сидели выпивали у барыги дома, у него квартирка в центре. А потом что-то слово за слово, о какой то бабе речь пошла, у них с братцем. Я даже не понял ничего, пьяный уже был… В общем – мой двоюродный придурок взял бутылку и стуканул ей по голове хозяину. Тот упал… И как то неудачно упал, об столик головой и каюк… Я сразу к нему, думал сейчас откачаем…Какое там – трындец…
— И что дальше…
— А дальше я херню совершил, которая мне дорого обойдется. Братец струхнул и говорит, давай мол, сделаем как будто нас здесь не было. А его кокнули бандиты, чтобы ограбить… Сам понимаешь – пьяные были, голова ни хрена не работает… Ну начали вещи раскидывать по квартире, типа грабители искали ценности… Порасскидывали, нашли бабки тысяч семь в баксах, забрали. Потом вытерли пальчики где только можно и на пяту. Братишка-тупарь сидишник прихватил… Короче, нарвались на наряд возле самого подъезда… И мы им весьма подозрительными показались… Ха, еще бы… Ладно, не хрен там рассказывать, замели нас и вот – в пьяном виде, сговорившись, укокошили хозяина квартиры, с целью завладения ценностями… Это минимум на пятнашку тянет… Да если бы даже наряд не встретили, нас бы замели – человек пять знало, что мы к тому барыге бухать в тот день поехали. Да еще его соседка видела, как мы заходили, и небось слышала как и во сколько выходили… Сплошная глупость. Вызвали бы сразу ментов, сказку бы более правдоподобную сочинили, тогда другое дело. Братишка максимум лет пять получил, а если бы постарались, то и трешкой отделался. А там смотришь по удо через годика полтора вышел… Ладно, что толку пить бросать, когда почки отвалились…
Я выслушал молча. На душе у меня и до того было, не ахти, но после рассказа друга юности настроение испортилось вообще. К тому же стало стыдно и неловко, что вот я везу в тюрягу человека, с которым когда-то делил одну девчонку на двоих. Хотя вины своей в том, что в настоящий момент мы находимся по разную сторону баррикад, я и не чувствовал, но… Не зная, как поддерживать разговор дальше, я предложил Филонову сигарету.
— Да не курю я. Уже два года как бросил.
— Бери, парень, в хате пригодится, — подал голос второй арестант.
— Че ты, мужик, сказал? — не понял Филонов.
— В камере, говорю, сигареты пригодятся. За милую душу пойдут.
— А-а-а, ясно. Ну тогда дай, Денис, штучки три.
Я вытащил с пачки «Парламента» пять сигарет и передал их пэтэушному другу. Дальше ехали молча. Благо, что до СИЗО не так уж и далеко. Минут через десять УАЗик притормозил у высоких ворот, которые тот час же с неприятно-писклявым скрипом начали открываться. Мы проехали метров пять и снова остановились – впереди были новые ворота. Но их открывать никто не спешил. Зато ворота за нашей спиной с тем же дурацким скрипом закрылись.
Откуда-то сбоку к нам подошел молодой хлопчина в форме сержанта внутренних войск. Водитель молча показал ему бумаги и тот мельком взглянув в их, махнул кому-то рукой. Перед воротами нарисовались еще двое краснопогонников. Они то и открыли их вручную. После чего мы, наконец-то смогли заехать на территорию СИЗО.
По одну сторону от нас шел высокий забор с колючей проволокой, по другую длинное кирпичное строение с вкрапленными через каждые метров 7-8 железными дверями. Водитель видно был здесь далеко не первый раз. Он сразу же подъехал к одной из дверей, выскочил из машины, и, прихватив документы, скрылся внутри.
— Да, мрачноватое заведение, — услышал я за своей спиной тихий голос Филонова.
 — Это точно… Ты, Васька, главное не раскисай. Может твою статью и переквалифицируют в другую, надо все объяснить как было.
— Да я то объяснил, но следак попался довольно въедливый… В принципе мне друганы обещали хорошего адвоката прислать, так что не все потеряно. Но… даже не знаю…
В это время водитель показался из дверей и махнул мне рукой. Я вылез из машины. Он же открыл «багажник», из которого выпрыгнули наши арестанты. Водила схватил мужика взади за наручники и так повел его вовнутрь здания. Я взял Филонова за руку, и мы последовали за ними.
За дверью оказалась еще одна дверь из железных прутьев, за которой стоял лейтенант и два рядовых краснопогонника. Видно поджидали нас. Лейтенант открыл двери ключом, впустил арестованных и снова закрыл двери на ключ. Мы же остались снаружи. Летеха раскрыл документы, назвал имя, отчество и фамилию каждого арестанта. Когда те отозвались, он попросил сказать, где и когда те родились. Услышав ответы, и сравнив их с бумагами, он кивнул рядовым, стоящим рядом. Краснопогонники подошли к Филонову и другому мужику, нацепили на их запястья свои наручники, и только после этого сняли наши, передав затем их нам.
Все, наша миссия была закончена. Я развернулся и молча, как можно быстрей вышел из здания. Сев на переднее сиденье УАЗика сразу же закурил. В голову никакие мысли не лезли, хотелось просто быстрей выехать отсюда и все. Выезжали мы также как и въезжали, но наоборот – проверка, ворота, еще одни ворота и свежий воздух воли ворвался в отрытые окна машины. Мне сразу же полегчало, отлегло от души.
— Что знакомый твой? – поинтересовался водитель.
— Да, учились вместе в училище.
— Понятно… Бывает. Я два года назад брата двоюродного перевозил. Он тещу ножиком пырнул пьяный. Не насмерть, но довольно хорошо. Четыре годика ему отмерили… Вот таки дела.
Я не ответил. Поддерживать разговор у меня настроения совершенно не было. Только взахлеб, рассеяно втягивал в легкие дым. Водитель тоже замолк. Но наша молчаливая идиллия длилась всего минуты две. Как это обычно бывает в самый неподходящий момент, тишину голосом оперативного дежурного нарушила рация.
«Семнадцатый, ответь дворцу»
Водитель нехотя снял рацию с приборной доски.
«На связи семнадцатый»
«Сто сорок седьмой на борту?»
«На борту»
«Отвези его на дворец семь»
Меня разозлила такая бесцеремонность. Я выхватил рацию с рук водилы.
«Что сто сорок седьмой не видел на седьмом дворце? Я еще между прочим не обедал»
В ответ же услышал спокойный полностью лишенный эмоций голос дежурного.
«Можешь обедать. Но тебя на дворце семь ждет сто сорок пятый. Говорит по важному делу».
Сто сорок пятый был позывной Толика Дубова. Да и седьмой опорный – его участок. Что ему могло понадобиться, я даже не представлял. Водила вопросительно взглянул на меня.
— Ладно, поехали на седьмой опорный. Потом пожру.

       Толик встретил меня в коридоре опорного.
— Привет, Денис, ты извини, я слышал, ты там еще не жрал, так у меня есть кое-что – можешь немного перекусить. Попросил вызвать тебя, бо дело довольно важное.
— Да не хочу я жрать, честно говоря, разве что попозже. Просто заколебала дежурка сегодня с левой работкой. По своей работе практически ничего не делал.
— Дежурка всегда нас крайними делает. Эти дармоеды считают, что идээнщики ни хрена не работают. На себя бы лучше посмотрели. Ладно, пошли ко мне в кабинет.
Мы вошли в небольшую комнатку, которую Толик делил с одним из участковых. Кроме двух столов и стульев там находилась еще небольшая скамеечка для посетителей. Толик сел на свое место.
— Садись за стол Кулганова, сегодня он в ночь.
— Так что случилось то? — поинтересовался я, заняв предложенное место.
— Ты «форму 2» на Савенко получал?
— Получал. Что из того? Плевая формочка то – Витенька напишет, что я ему скажу, да и мамочка его особо возражать не будет. А эту серьгу в ухе я сам давно мечтал у него сорвать.
— Не спеши, так Атом. Лучше послушай. Неделю назад с малолетки вернулся один урод – Воронин Лев Антонович, семнадцати лет от роду. Он отсидел почти три года за грабеж. Проживает на моем участке. Я его еще не видел, так как эти придурки с малолетки не удосужились сообщить об его освобождении, а может так наша почта работает. Не в этом дело. Воронин пользовался здесь среди шантрапы большим авторитетом. А после отсидки, думаю, его только увеличил. Мне стало известно, что 17 числа Воронин с двумя дружками, один из которых, у меня на учете стоит вечерком довольно хорошо выпили, а потом прогулялись по району. В результате мы имеем три «формы 2», вместе с твоей, и одну заяву.
— А если конкретней.
— Куда уж конкретней. Вчера я получил одну «форму 2» — на Центральной избили пацана, который гулял с девчонкой. Причем у девчонки забрали сумочку. Я их вызвал – они мне всех описали, а в это время на опорный пришел мужик с заявой, что трое подростков 17 числа вечером забрали у него сумку с вещами – он как раз из командировки возвращался. По описаниям – одна кампания. А тут, у Федюка оказывается еще одна «форма 2» — мужику сломали руку. Федюк поговорил с ним в больнице – избили его трое подростков. Ну я эту «форму 2» забрал себе, так как мне кое-кто сообщил про Воронина с дружками. А тут как раз и у тебя материал Савенко. Короче говоря, у нас тут наклевывается четыре уголовных дела – два раскрытия тебе, два мне. Грабежи – это тебе не шутка, тем более групповые – по сто баллов каждый затянет. Ты как?
— Нормально. Что делать надо?
— Поможешь мне с бумагами – объяснения я взял, надо будет место преступления нарисовать, ну и еще дооформлять… сам понимаешь, волокиты дофига. Но сейчас главное, взять эту троицу. В настоящий момент Ворон с кампанией бухает на Щедрина – седьмой дом, третий подъезд.
— Откуда ты знаешь?
— Работать, надо батенька, с населением, работать, — самодовольно улыбнувшись, заявил Дубов.
— Знаем твою работу – малолетку к стенке за что-то прижал, а она тебе стучит.
— Не стучит, а дает нужную информацию. Ладно, сейчас дождемся патрульку и сходим на адрес с ними – кто знает этих долбанутых, вдруг драться им припрет, а сколько их неизвестно.
Долго ждать ребят с роты нам не пришлось, через десять минут они ввалились на опорный с очередным пьяным клиентом. Приглядевшись, я узнал Макара.
— Оба-на, Серега, ты ли это? – задал я риторический вопрос, оставшейся без ответа.
— А че много раз попадался, что ты его знаешь? — поинтересовался старший наряда, старшина Куклов.
— И да, и нет. Попадался то он часто, и будет попадаться, думаю и дальше, но знаю я его намного раньше. Он мой одноклассник.
— Вот оно как, — подал голос второй патрульный, сержант Викулов, — значит составить на него надо два протокола. Один за пьянку, второй за знакомство с тобой, Атом. Так как это, минимум, мелкое хулиганство.
— Ладно, хватит болтать, — вмешался в разговор Толик Дубов, — у нас дело есть – надо блатных малолеток доставить.
— Доставим, коли надо, а что же с одноклассником все-таки? – не сдавался Викулов, — мы его практически на своем горбу тащили двадцать минут. Так что, Атом, или протокол, или бутылку водяры – это по-минимуму и весьма справедливо. Так как?
— Хорошо, сейчас его мамаше позвоню, думаю, будет у вас на вечер бутылка.
— Хороший разговор. Так мы давай пока за малолетками сходим с Дубовым, а ты поговори на бутылочку.
— Вообще-то лучше вчетвером сходить, — запротестовал Толик, — малые бухают, так что вообще обезбашенные.
— Да не волнуйся ты, детский ментон, справимся и втроем, Атом пусть действительно со своим знакомым разберется, — поставил точку в споре Куклов.
— Ну ладно, пошли тогда, — нехотя согласился Дубов, — оставайся Денис здесь, сейчас Петрович с Федюком должны с визита прийти.
Когда троица вышла, я решил уделить внимание Макару, который все это время полулежал на скамье с закрытыми глазами. Но мои усилия привести его в чувство ни к чему не привели. Пришлось отправиться к телефонному аппарату. Набрав по памяти домашний номер телефона однокласснока, я услышал длинные гудки. Вместо пятого гудка я услышал голос матери Макара:
— Алло.
— Валентина Михайловна, это Атаменко, одноклассник Сергея.
— А, здравствуй Денис, давно тебя не слышала. Но Сергея нет дома.
— Я знаю, он в милиции. Я как раз здесь дежурил, когда патрулька его пьяного притащила.
— О, господи, как он надоел со своими пьянками, надо срочно кодировать. Скажи, куда ехать, я скоро буду.
Я назвал адрес опорного пункта и положил трубку. В это время Макар застонал и открыл глаза. Недоуменно оглядевшись вокруг, он настороженно уставился на меня, явно не узнавая.
— Ну че, Серега, все бухаешь?
— Фью-у-у, малыш... Ты это, как его... Ух ты, Атом что ль... – наконец узнал он.
— А кто еще по-твоему?
— Бля.. Я тебя сразу не ... фью, того... никак не узнал... форма и все-о-о такое... Опять думаю...загремел.
— Не хочу тебя разочаровывать, но так оно и есть. Тебя патрулька привела, а я здесь случайно оказался. Если не хочешь очередного протокола – гони бабки на бутыль, не то придется у твоей матери брать.
— А... Ща, ща...
Макар полез в карман брюк и вытащил оттуда целую кипу смятых билетов госзнака.
— Ого, да вы, батенька, богач, — с удивлением заметил я.
— Да...это...фью...как это, а... аванс сегодня... вот...
Я взял из его рук все деньги, аккуратно сложил, и засунул ему обратно в карман брюк, однако оставив несколько бумажек – на бутылку ребятам из ППС.
— Тебе повезло, что, мужики не полазили по карманам, так бы твой аванс действительно фьють. Ты кстати, где сейчас работешь?
— Как... “Городской вал”...
— Да, Серега, я всегда удивлялся тебе. Минут пять назад был без памяти, а сейчас почти трезвый. Да еще за год с лишком умудрился работу не потерять – делаешь успехи. Может у тебя сейчас и девушка постоянная младше тебя, а?
— Фью, малыш... Сейчас у меня пока... поиск... Да ну его... Как твои ментярские... дела?
— Нормально. Работаем понемногу, ловим хулиганов и малолетних бандитов.
— О, совсем забыл... Ты же кончил... филфак.
— И что с того?
— У нас в газете сейчас про факульт...теты универа надо написать... А у нас ни... одно филолога, кроме ко...ор...ректора. Но она писать... не умеет, ска..зала. Так вот мне надо ... найти... филолога... Слушай, напиши, а. У тебя классно...получается...
— Некогда мне. И так до фига пишу.
— Ну.. ладно... тебе, — Макар попытался подняться, но потеряв равновесие вновь сел на скамью, — ты же .. клас..но... пишешь... фью... напиши. А?
— Хорошо, Макар, только не гундось и больше не пытайся вставать, а то нос разобьешь.
— О... фью... и ладненько... ты эт... через недельки две...надо будет...вот...
Он еще с минуту, что-то сопел себе под нос, а затем вновь отрубился.
Еще минут через десять пришли с вызова участковые, и поинтересовавшись, где Дубов с патрулькой, пошли себе в кабинет. А еще минуты через три на опорном появилась Валентина Михайловна, мать Макара. Она сразу набросилась на сына с проклятиями. Тот же, очнувшись, в ответ только что-то бурчал невнятное. Я помог матери Сергея, дотащить сына до такси, на котором она приехала, после чего вновь вернулся на опорный.
Дубова с патрулькой еще не было и это меня немного начинало беспокоить. Я позвонил в дежурку.
— Милиция, Кравец слушает.
— Здоров, прапорюга, как там дела? Для меня ничего нет?
— А Атом, где пропадаешь, тунеядец?
— Я работаю, в отличии от некоторых. На седьмом опорняке раскрываем серию грабежей.
— Ну-ну, раскрывальщик. Тебе только бутылки из-под пива открывать.
— Хватит болтать. Если что я на седьмом опорном и по пустякам не беспокоить. Здесь действительно дело серьезное. Понял?
— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант.
— Вот так бы сразу.
Не успел я положить трубку на рычаг, как с коридора послышался невообразимый шум и ругательства. С общего хора по децибеллам выделялся голос Куклова:
— Мать твоя, сучара, ты хренов, на кого ты руку поднял, а?! На кого я тебя спрашиваю, гнида малолетняя!! Думаешь откинулся, так блатарь невъебенный стал. Я сейчас тебе покажу блатаря, сука подколодная!!
Выглянув в короидор, я увидел интересную картину: три милиционера, красных от злости, выкручивали взад руки двоим подросткам, которые во всю сопротивлялись и обзывали стражей порядка мусорами и другими некрасивыми словами. Куклов, держа правой рукой одного из малолеток, левой ладонью наносил ему довольно чувствительные удары по затылку. Тот кричал пьяным голосом:
— Пусти, мусор, а то хуже будет! Я тебя выщемлю и тогда кранты. А бабу твою выебу в рот...
На крик со своего кабинета высунулись Петрович с Федюком. Последний недовольно поинтересовался у Дубова:
— Что за крики здесь?
— А тебя что заслепило,— со злостью ответил Толик, — козлов малолетних притащили, которые семнадцатого грабежи на районе устроили. Они бухали на Щедрина, семь в подъезде целой кампашкой. Так вот повозиться пришлось немного с уродами.
— Кто это козлы и уроды?! – взревел “подопечный” Куклова.
С этими словами он резко дернулся, вырвал одну руку с зажима, и развернувшись, схватил Куклова за погон. Через секунду погон был в правой руке у подростка. Далнейшие события развивались довольно быстро.
Лицо старшины стало багровым. Он схватил одной рукой малолетку за волосы, второй резко выкрутил ему назад правую руку и, не обращая внимание на его вопли, потащил того в уборную. Распахнув ногой дверь, Куклов подставил подростку подножку. Потом несколько раз опустил его голову в бочонок унитаза. После чего, придерживая одной рукой и коленом своего обидчика, второй рукой растегнул ширинку и... Струя мочи обдала голову подростка. Освободив мочевой пузырь, Куклов еще раз опустил голову подростка в бочонок унитаза и спустил воду. Затем отшвырнул малолетку в угол.
— Ну вот и все, пидор опущенный. Теперь тебе блатняком не ходить, а только петушком петь, — на редкость спокойным голосом изрек старшина.
Парень, вытирая свою мокрую голову рукавом, таращил пьяно-испуганые глаза на милиционера и с плаксивыми нотками в голосе причитал:
— Нет, нет... зачем вы... этого не было... нет, я не хочу...
— Не хочешь, сучара, а грабить на улицах и сопротивляться работникам милиции, ты значит хочешь. Ничего, козел, пойдешь на взрослую зону, там тебе объяснят как себя вести. Был ворон, стал петух, — так же спокойно ответил Куклов и вышел с уборной.
На опорном наступила тишина. Второй задержанный перестал сопротивляться и с опаской поглядывал на державшего его Дубова. Куклов, пройдя мимо меня, вошел в свободный кабинет, за ним последовал напарник. Толик потащил своего подростка к себе в кабинет. Федюк с Петровичем скрылись у себя.
Я немного поразмыслив, приказал все еще хнычещему Воронину, встать и идти за своим товарищем. Тот послушно встал и как-то отрешенно отправился за мной в кабинет Дубова. Через полчаса у нас уже были все показания подростков, включая фамилию и адрес их третьего подельника. Как оказалось тому уже было восемнадцать и Дубов только в прошлом месяце снял его с учета.
Толик остался в кабинете вызванивать машину для отправки задержанных малолеток в РУВД, а так же предупредить их родителей, чтобы ехали туда же. Я решил выйти на улицу перекурить, так как волокита с бумагами только еще начиналась.
Возле подъезда стояли Куклов с Викуловым и молча курили. Я тоже закурил. Через минуту старшина прервал молчание:
— Ну как там ребята, раскололись?
— А куда они денутся, все рассказали, что помнят. Многое придется еще вспомнить, а то пьяные тогда были – память вот и заклинило.
— Вот же придурки, а, — проговорил тихо Куклов, — чем старше бандит, тем больше у него заклепок в голове. “Законник” никогда на мента бросаться не будет, а малолетки сплошь и рядом. Считают это романтикой воровской, сучары. А вот когда в унитаз головой опустишь, то сразу присмиряются. Да поздно уже, на зоне такие блатарями не походят... И этот Воронин, или как там его, дурик приблатненный. Погон сорвал, вот немного пришил, до конца смены, авось не отвалится. Э-эх...
— Что придурки, то точно, — сказал я и уже хотел было уходить, но тут кое-что вспомнил, — ах, да... За одноклассника нате на бутылку, а то с этими разборками забыл совсем.
Куклов молча взял протянутые мной деньги и, развернувшись, медленно пошел вдоль улицы. Викулов, кивнув мне на прощание, последовал за ним. Меня ждала бумажная работа.

Возле РУВД уже стояло несколько человек в форме, с которыми мне предстояло работать в ночную смену. Поздорововшись со всеми кивком головы, я прямиком отправился в дежурку. На “хозяйстве” находился Кравец.
— А дежурный где?
— Занят. А что я, Атом, тебя не устраиваю?
— Мне по барабану. Вот я еще бумаги к делу принес – своего орла опросил, да пару свидетелей нарисовалось. У кого все остальное? – с этими словами я передал бумаги помдежу.
— У Лариски Носовой, следачки. Испугал ты ее бедную. Она второй месяц только работает, это ее первое дежурство, а вы с Дубовым им малолеток подсунули с серией грабежей. Она аж побледнела бедненькая.
— Жалолистливый вы какой-то, товарищ прапорщик. Лучше бы нас с Дубовым пожалел – столько работы проделали. А следачка привыкнет.
— Привыкнет, куда она денется. Уже, кстати отправились ваши пацанчики на ИВС. Думаю до суда им придется в СИЗО свои кости парить. А вас мне как то нежалко. Идээнщики известные лодыри.
— На себя посмотри, трудяга.
— Кстати, вам то пойдет четыре раскрытия, но с этого дела и опера поимели. Оказывается еще одна заява есть – избила пьяная троица мужичка. Видать хорошо они покуралесили.
— А у кого заява была?
— С твоего опорного, между прочим, Сандыков принес на регистрацию только сегодня, а Валерка Уткин, дежурный опер, прочитал, смекнул и взял себе. Сандыков даже рад был.
— Вот же черт, опера своего не упустят, любят сливки снимать и на наших горбах выезжать. А сериалы посмотришь, так они только и работают. Сандыков тоже хорош, держал заяву несколько дней, а мне ничего не сказал.
— Он тебя разыскивал, чтобы поговорить, но ты же на опорном не появлялся несколько дней. Наверное по девкам шастал. А что касается оперов, то в сериалах одно верно – водку жрут они по-черному.
Среди различных служб милиции всегда существовала конкуренция. Уголовный розыск, чья прямая обязанность была, как раз раскрывать преступления, в нашем РУВД славился тем, что подтыривал раскрытия у других, в первую очереь участковых и идээнщиков. Если кто-то из нас не так оформит документ, или забудет вовремя зарегистрировать рапорт на раскрытие, то пиши пропало – документик оформит опер, напишет быстренько рапорт и раскрытие преступления идет в зачет уже уголовному розыску.
В этом году, когда закрывали первый квартал, случился скандал – в кабинете начальника РУВД поругались два его зама — глава милиции общественной безопасности и руководитель криминальной милиции. Как оказалась опера внаглую “стырили” у наших участковых порядка двадцати раскрытий, что позволило им занять первое место по городу. А наши участковые оказались третьими среди своей службы. Причем сзади. Начальник криминальной милиции пообещал тогда “вернуть” раскрытия в следующем квартале. Но что-то мне не верится в это чудо.
— О, Атом, здоров. Ты что ли в ночь? – услышал я за спиной голос заместителя начальник ООПП.
— Ага, — ответил я обернувшись, — а ты Сан Саныч ответственный сегодня?
— Так оно и есть. Слышал вы с Дубом сегодня хорошо поработали. Молодцы. Сейчас, кстати, ночников буду расставлять. Тебя на улицу или при дежурке оставить?
— Лучше при дежурке.
— Никто не спорит – конечно лучше здесь дрыхнуть, чем в ночь по улицам шастаться. Хорошо, можешь на развод не идти, здесь останешься.
— Спасибо, Сан Саныч.
С замначальника ООПП у меня были хорошие отношения. Да это и неудивительно – замначальника он стал только три месяца назад, а до того был старшим участковым на моем опорном. В то время мы с ним не одну бутылку водки после работы оприходывали. Правда, когда он заполучил новую должность, то пить нам вместе не приходилось – кампашки стали разные.
После разговора с Сан Санычем, я отправился в комнату отдыха дежурной части. Там у них стоял комп, на котором было записано много разных игр. Особенно мне нравились гонки. Через полчаса игры у меня начало нарастать раздражение – я никак не мог придти первым. Все время выигрывал синий автомобиль. Но когда я сменял свою машину на синию, то выигрывало мое старое авто, зеленого цвета. Скотство, одним словом.
Я вновь взял свою машину и — пять автомобилей рванули с места. Первый из четырех этапов, я пришел к финишу третьим. Но это не беда. На втором этапе, я сделал резкий вираж, подрезал черное авто, которое вылетело с трассы, и оказался вторым после синего. Весь третий этап я следовал за синим, не отрываясь практически ни на один сантиметр. В начле четвертого, пройдя поворот по малому радиусу, я вырвался на первое место. Осталось всего ничего – сохранить преимущество до финиша.
А тот близился с каждой секундой. Синий сделал попытку вновь вырваться вперед, но я вовремя закрыл “брешь”. Оставалось буквально сотня метров – двадцатая часть этапа. Опа, еще немного, синий отставал на полкорпуса, ну вот еще совсем чуть-чуть... И тут:
— Денис, пошли со мной.
— А... Что, Сан Саныч? Твою мать... Эх, Сан Саныч, ну что ж ты под руку, то, а? Остлось пять секунд, а ты отвлек... Е-мое, вновь второй.
— Хватит, потом доиграешь, поехали.
— Что случилось то?
— На Васнецова, в подъезде совершено разбойное нападение на женщину. Опергруппа уже выехала, два наряда тоже там. Надо съездить посмотреть, может по горячим следам заловим.
— Малолетка совершил?
— Да нет. По описаниям мужчина лет около сорока.
— Ну я тогда тут причем?
— При мне. Поехали, а то одному скучно. У тебя глаза молодые, сейчас приметы распросим, может и заловим. Поехали, короче.
Хотя проигрыш в гонках не давал мне покоя, ничего не оставалось, как последовать за ответственным по РУВД. Через пятнадцать минут “пятерка” Сан Саныча остановилась за УАЗиком, на котором приехала опергруппа. Спросив у водителя, на каком этаже квартира пострадавшей, мы поднялись на второй этаж. Молодая следачка уже записывала показания на кухне. Дежурный опер вкратце рассказал ситуацию:
— По рассказу пострадавшей, минут сорок назад она возвращалась с магазина. Забыла купить что-то на завтра, вот и решила сбегать на ночь глядя. Когда вошла в подъезд, то за за ней сразу вошел мужик. На лестничной площадке между первым и вторым этажом, этот мужик резко развернул ее поставил че-то к горлу, как считает пострадавшая, — нож и потребовал кошелек. Она испугалась достала с кармана кошелек и отдала ему. Потом пришла домой и позвонила в милицию. Вот вкратце и все.
— А как выглядел мужик? – поинтересовался Сан Саныч.
— По ее описаниям, лет 35-37. Роста примерно 175 сантиметров. Одет в темные брюки, желтую рубашку. Особых примет не замечено.
— Понятненько. А где наряды?
— Да я им приметы дал, они по району пошли шестерить.
— Это правильно, — одобрил Сан Саныч, — мы тоже проедем посмотрим. Я сказал, дежурке, чтобы они “охрану” предупредили, пусть и те по сторонам позырят. Ты приметы то туда сообщил?
— Звонил уже.
— Ну и хорошо. Занимайтесь тут, мы поехали.
Я вышел за Сан Санычем, с каким-то непонятным чувством удивления. Мы сели в “пятерку” и начали молча кружить по ближайшим дворам.
— О чем, Денис, задумался? – прервал молчание минут через десять замначальника ООПП.
— Да как то непонятно.
— В смысле?
— Да понимаешь, Сан Саныч, когда на кого то из семьи нападают, то другие члены все же как то беспокоятся. А тут... Ты пока с опером разговаривал в коридоре, я в зал заглянул. Там мужик и пацан лет 12, как я понял муж и сын пострадавшей, спокойно смотрят телик и весело обсуждают происходящее на экране, как будто им плевать, что на их жену и мать совершено нападение. Или это может не родственники, и им действительно наплевать.
Сан Саныч резко нажал на тормоз и вдруг неожиданно рассмеялся.
— Ну ты молодец, Дениска. Честное слово, молодец. Я же совсем забыл – сегодня утром на оперативке говорили, что в районе будет учебное разбойное нападение. Ответственный за него Бусков, замначальника дежурной части. Точно — это учебное. По описаниям разбойник Бусков, хотя в желтой рубашке я его никогда не видел. Ладненько, поехали на базу, а ребята пусть работают дальше. Ну ты и голова все таки Денис. Молодец.
Сан Саныч завел машину, и мы начали выезжать со двора. Однако, завернув за угол дома, «пятерку» вновь пришлось остановить. В метрах пятидесяти от нас происходили интересные события: двое ребят с департамента охраны, покинув свой автомобиль, колошматили какого то мужичка. Причем тот явно пытался им что-то объяснить, но те не слушали. Самое интересное, что мужичок был в желтой рубашке и темных брюках.
— Саныч, видишь? По-моему Бускова лупят.
— Ага, Денис, точно его. Во охрана дает, быстро по приметам сработала. Разбой, хоть и учебный, но раскрыли.
— Так надо сказать им, что свой чувак, а то они его явно не слушают, так делом заняты, — предложил я и сделал попытку открыть дверцу. Но замначальника ООПП меня остановил:
— Нет, Дениска, не спеши. Этот сукин сын, Бусков, в прошлом году меня заложил начальству по одному денежному делу. Я тогда ему сказал, что отомщу. Так что пусть ребята оторвутся, мы посидим, посмотрим… Эх, как они его класс. Так ему и надо гаду.
Но наблюдали мы недолго. Вскоре, менты с департамента охраны вняли крикам своего коллеги. А когда увидели «ксиву» майора, вообще вытянулись в постойке смирно.
— Эх, маловато они его обработали, — с неподдельным разочарованием в голосе заметил Сан Саныч, — ладно, делать нехрен, пошли.
Мы вылезли с автомобиля и направились к охранникам с «задержанным». Когда подошли ближе, то я заметил, что все-таки отделали зам начальника дежурной части недурственно – губа рассечена, под левым глазом явно будет фингал. Да к тому же одежонку придется в прачечную сдавать – к желтизне рубашки добавились несколько цветов – серый от грязи и красный от крови.
Увидев, приближающихся к ним двух офицеров, ребята с охраны начали бледнеть, вероятно, предполагая, что им кранты. Департамент охраны располагался отдельно от РУВД и там, в отличие от нас, существовала жесткая субординация, так как управляли им бывшие военные.
— Ну что, молодцы, заловили преступника? Похвально, — весело изрек ответственный по РУВД.
— Да уж, похвально, — прошипилявил Бусков, — я им говорю «свой», а они не слушают. Отделали по самые орехи. Все ребра пересчитали, пока ксиву им успел сунуть. О морде вообще молчу.
— Товарищ майор, мы же не знали, — начал оправдываться один охранник, — Вы убегать стали… вот так и получилось.
— А что собственно получилось? – все также весело спросил Сан Саныч, — ты, Евгенич, сам виноват. Начал убегать от ребят, вот они и осерчали. А твои попытки вытащить ксиву приняли за сопротивление милиции. Так что все по закону… Почти. Конечно перебор, как говорится, на лицо. И в данном случаи – это твое лицо, Евгенич.
— Хватит уже гундосить, — со злостью прервал его Бусков, — лучше отвези меня домой.
— А когда оформлять бумаги будем? Прошу, кстати, заметить – во время моего дежурства как ответственного по РУВД, разбойное нападение было раскрыто менее, чем через час, преступник тоже задержан.
— Уже заметил. Все оформим с утра, а пока мне надо в ванну и наложить компресс на лицо. Так что поехали.
— Хорошо, Евгенич, иди в машину. А вы ребята продолжайте работу, а завтра часикам к восьми подвезите в нашу дежурку рапорта.
— И что там писать? — настороженно спросил один из охранников.
— А ты че ни разу рапортов не писал? Пишите, что поступили во столько-то такие приметы преступника, подозреваемого в разбойном нападении с применением холодного оружия. Увидели мужчину похожего по приметам, приказали остановиться. Тот стал убегать во дворы. Вы догнали и задержали, использовав физическую силу. Все – точка. Ясно?
— А то что это майор оказался?
— Про это, сержант, ничего писать не надо. Для вас нападение было не учебным, а настоящим. Так что идите в машину и работайте дальше. Утром привезете рапорты… Пошли, Денис.
Мы отправились к «пятерке» возле которой нас уже ждал Бусков. Как оказалось жил он не так уж далеко – пятнадцать минут езды. Ехали молча. Тишину в кабине нарушал только радиоприемник, из которого без перерыва неслись попсовые шлягеры. Когда доехали, Бусков пожал нам руки, и вышел из машины, не проронив ни слова.
— Чувствует, сволочь, передо мной вину, — прервал молчание Сан Саныч, когда мы развернулись, — А все-таки ребята его неплохо отделали. Как ты думаешь, Денис?
— Честно говоря, даже очень неплохо.
— И поделом… Ладненько скоро будем в РУВД, там дам отбой опергруппе. Ты же можешь ложиться спать, думаю, ночью тревожить тебя больше не будем… Сигареты есть?
Я достал пачку «Парламента». Там оказалось две последние сигареты. Закурив одну из них, я вторую протянул Сан Санычу вместе с пачкой.
— Хорошие куришь, как посмотрю. Что киоски сегодня трес?
— Нет, у малого забрал. Он как раз курить бросил, так я ему помог с ненужными вещами расстаться.
— И правильно сделал.
Без пяти двенадцать, я, ели волоча ноги от усталости, вошел в комнату отдыха дежурной части. Растянувшись, на кушетке я закрыл глаза и в ту же секунду уснул. Приснилось мне, что я пишу рапорт на увольнение из милиции. И это был хороший сон.


       
       Г-та «Городской вал», 19.08.2005
       «Филфак the best»
Все решено – в университет. Ты берешь документы и идешь в приемную комиссию. Особых пристрастий у тебя нет: явных талантов Бог не дал, а сам за знаниями особо не гонялся. Куда ж пойти? Ты стоишь и задумчиво чешешь затылок.
Физико-математический. В принципе, можно – специализации неплохие. Чего только компьютерные технологии стоят, в любую фирму без проблем устроишься. Но… лагорифмы с лагоритмами, Ом и Ньютон со своими законами не для тебя. Да и девчат не особо много.
Архитектурный. Супер – сейчас везде строят, так что без работы не останешься. Но опять же – сидеть за чертежами до полуночи, делать вычисления, выуживая из мозгов формулы высшей математики. Нет – совсем не то.
Медицинский. Девчат много, так что учеба обещает быть веселой. Но опять же – химия и биология. Из первого предмета ты помнишь только формулу воды и метилового спирта, а из второго, что-то интимное про пестик с тычинкой и утверждение о происхождении человека от обезьяны. Вот пусть потомки обезьян туда и поступают.
Ты с грустью пробегаешь глазами названия всех факультетов, пока твой взгляд не останавливается на филологическом. Вот он! Ни математики с физикой, ни химии с черчением. Благодать! Не важно, что «Войну и мир» ты прочитал в сокращенном варианте, но ведь образ Наталии Ростовой в сочинении все равно сумел раскрыть на пять с минусом. Плевать, что так и не понял, почему повеса Пушкин – «наше все». Просто ты предпочитаешь прозу поэзии.
Да и какая, впрочем, разница, кто наше «все». Главное, девчат на факультете должно быть немеренно. Значит парни в дефиците. Ты быстренько бежишь к столу с надписью «филологический факультет». Но… кем ты станешь после окончания? Филологом. И куда пойдешь, кому будешь нужен? В школу явно не захочешь. Тогда, что? Кто ж его знает – еще пять лет впереди, можно будет обдумать данный вопрос. Ты сдаешь документы на филфак и идешь радостно пить пиво…
Минул месяц. Ты поступил. Несмотря ни на что, все-таки поступил. Конечно, покажи такие знания на русской литературе девчонка, то ее ни за чтобы не вытягивали – влепили три балла и отпустили с миром. Естественно, не попадись на сочинении тема про Наташу Ростову, четверки тебе не видать как своих ушей. А если бы… Какая разница – поступил и все тут.
Это невероятно: как столько красавиц может вместиться в один актовый зал? Где же парни? А вон один. Оба на – еще двое. Смотри-ка – пару человек примостились на последнем ряду. Шесть, сем. Не густо однако. По самым оптимистичным подсчетам получается: на одного представителя мужского пола приходится, как минимум десять женского. Замечательно!
Лекции, знакомства, пиво; лекции, новые знакомства, дискотека; лекции, неприступная филологиня, кино; лекции, театр, с филологиней по-прежнему непруха; лекции, водка, победа; общага, головная боль, ненасытная филологиня. И тут резкий удар под дых – сессия.
Ты судорожно начинаешь рассматривать свои конспекты и понимаешь, что ничего не сдашь, так как никаких знаний за первый семестр не приобрел. Если не считать умения узнавать некоторые сорта водки по вкусу. Да и то, старшекурсники тебе за такие знания могут поставить три балла с натяжкой. Ибо до их профессионализма тебе еще учиться и учиться.
С понурой головой ты отправляешься в магазин, где и встречаешь стаю разбитных филологинь третьего курса. Встреча оказывается спасительной. Они тебе объясняют, как надо сдавать каждый предмет. Вернее, что хотят от тебя услышать преподаватели. Ведь главное – подход к экзамену, а не определенные знания. Один доцент хочет одно, второму нужно совсем другое, третьему достаточно, что ты вообще пришел сдавать его предмет без явных признаков запоя на лице.
Советы бывалых помогают на все сто. Не успев даже испугаться, ты сдаешь сессию всего с одной тройкой. Правда, через некоторое время обнаруживаются и минусы той встречи в магазине. Но к счастью, оказывается, что это лишь гонорея. Не проходит и месяца как ты снова в строю.
Но твоя ненасытная филологиня бросает тебя, выдавая на прощание тираду неприличных причудливых словообразований. И это из-за банального трипака. Ведь могло быть намного хуже. К четвертому курсу это «хуже» у нее и случится. Причем тогда она будет рада диагнозу «сифилис», ведь и даже этого могло быть.
Ты продолжаешь свое движение по студенческой жизни, которое неразрывно связано с общагой и ближайшими от универа злачными учреждениями. Все лучше и лучше у тебя получается определять различные сорта дешевой водки. Все меньше и меньше становится поз в камасутре, которые ты не опробовал со своими подружками.
А как же университет? Как же родной филфак? Ты посещаешь его практически ежедневно. Ведь надо же, где-то встречаться с сокурсниками и сокурсницами. Вот только до лекций дело доходит довольно редко. А если ты все-таки идешь на лекцию, чтобы убить время, то садишься в последнем ряду, дабы никто не мешал расписать тысчонку с Витьком, или поболтать о превратностях нелегкой студенческой жизни с какой-нибудь нормальной филологиней. Именно нормальной, ибо ненормальные сидят в передних рядах, ловя каждое слово преподавателя и бережно, перенося его в свой конспект.
Так проходит второй курс, за ним третий, а затем и четвертый. Два раза в год тебе все-таки приходится напрягаться. Тогда ты больше общаешься с ненормальными дочерьми филфака, выпрашивая у них конспекты для подготовки к экзаменам. Что-то учишь, что-то читаешь, что-то списываешь, что-то сочиняешь. В итоге – четверки сыплются в твою зачетку, как из рога изобилия. Иногда, правда, из-за взаимного недопонимания некоторые преподы выставляют тебе трояки, а то и отправляют подучить. Но это мелочи. Тем более изредка твоя зачетка принимает в себя и пятерки. В такие дни ты принимаешь на себя повышенные алкогольные обязательства – не менее 0,5 – нельзя же пугать удачу.
Знания… Удивительная штука, но они все же оседают в твоей голове. Одна из старых профессорш как-то заметила, что у всех студентов четвертого курса, в независимости от успеваемости, глаза намного умнее, чем у первокурсников. Не уверен, но вполне возможно.
Все чаще во время пьянок филологов можно услышать тосты за Толстого, или Мандельштама, немецких романтиков или французских экзистенциалистов. Иногда случаются споры, нередко доходящие до драки противников и защитников автора поэмы «Двенадцать».
Ты тоже нещадно критикуешь критика Белинского, доказывая, что Катерина никакой не луч света в темном царстве, а просто бедная баба. Рассуждаешь о полифонии произведений Достоевского, как будто не менее пяти раз прочел все его произведения. И самое интересное сам не можешь толком объяснить – откуда у тебя все это? Откуда тебе известна вся эта орфоэпия с фонетикой и оксюморон с гиперболой? Все эти славянофилы с западниками, имажинисты с реалистами и другая дребедень.
А стихи? Ты никогда не любивший поэзию, сейчас можешь часами декламировать Лермонтова, Фета, Есенина, Пастернака. Причем даже не вспомнишь, как они засели у тебя в голове, ведь не учил их точно. Может, они впитались с потом отличницы Анюты, когда, занимаясь с ней в жаркой комнатке общаги сравнительной лингвистикой, периодически клал ее на кроватку и ложился сверху? А может, когда к тебе в гости захаживала на кофеек молодая аспирантка Ирина, постоянно жаловавшаяся на своего жениха-поэта, который решил до свадьбы хранить целомудрие? А может… Хотя, какая разница?
Ты, одевший на себя маску разочарованного, не верящего в любовь скептика, часто своим девицам на одну ночь читаешь из Лермонтова:
Любить…но кого же?.. на время – не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно…
При расставании с «недельной» возлюбленной ты уже декламируешь, что-нибудь из Александра Сергеевича. Вроде банального:
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Но чаще всего из твоих уст можно услышать стихи Есенина. Он наиболее подходит такому студенту как ты.
Раз, возвращаясь домой в изрядном подпитии, ты увидел девушку, в которую был тайно влюблен в школе. Впрочем, этой красавице симпатизировали многие. Несмотря на то, что она училась на два класса старше тебя, ты грезил ей, ревновал к ее ухажерам, пока она не рассталась со школьной скамьей. И даже потом ты, делая круг, полгода возвращался из школы через ее двор, в надежде увидеть свою желанную.
Прошло время, ты забыл свою привязанность. Тем более та вышла вскоре замуж за какого-то крутого бизнесмена. И вот – ты видишь ее перед собой, выгуливающую свирепого боксера. В твоем пьяном мозгу вспыхивают воспоминания вперемежку с эротическими фантазиями. Никакой боксер тебе не помеха.
Шаткой походкой ты подходишь к собаке и присаживаешься возле нее на корточки, не замечая рычания, с чувством читаешь:
       Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
       Давай с тобой полаем при луне
       На тихую, бесшумную погоду.
       Дай, Джим, на память лапу мне.
Свирепый боксер, обалдев от наглости, винных паров и стихов, кладет свою лапу в твою протянутую руку. Хозяйка смотрит на происходящее с открытым от удивления милым ротиком. Тебе почему-то приходит на память описание героини из новеллы таинственного Эдгара По:
«Я любовался прелестными устами. В них воистину заключалось торжество горнего начала – великолепный изгиб короткой верхней губы, нежная, сладострастная дремота нижней, лукавые ямочки, красноречивый цвет, зубы, что отражали с почти пугающей яркостью каждый луч небесного света, попадавший на них при ее безмятежной, но ликующей, лучезарной улыбке».
Девушка засветилась еще ярче. Ты идешь в атаку, вновь вооружившись Есениным:
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Когда стихотворение прочитано до конца, ты понимаешь – Есенин гений. Она балдеет, она смеется, она желает. Через пятнадцать минут в подъезде элитного дома, твоя школьная тайная любовь отдается тебе как девчонка – уткнувшись головой в стенку, задрав юбчонку и спустив трусики. А боксер, сидя в метре от вас, с удивлением смотрит на свою постанывающую хозяйку и пытается подвывать в такт. О-о, Есенин. О-о, гениальный хулиган…
Незаметно, подходит к концу пятый курс. Осталось совсем немного, чтобы от студента перейти в разряд дипломированного специалиста. Ты стоишь на крыльце родного факультета и думаешь о своей дальнейшей судьбе. В школу идти не хочется, на кафедре тебя никто не оставит, в умные журналы не возьмут. Кому вообще ты нужен со своим высшим филологическим?
Рядом прошла Людка с четвертого курса, любительница сауны и греческой трагедии. С ней под ручку выпускник-медик. В обнимку со своим программистом прошмыгнула, не поздоровавшись, однокурсница Катька, страстная минетчица и поклонница творчества Булгакова. Эффектно подъехала к факультету на «Тойоте» своего жениха, менеджера крупного банка, Наташка-латинистка, предпочитающая в постели двоих партнеров, а в литературе немецких романтиков. Гордо проплыла на свидание с молодым, подающим большие надежды, архитектором Светка со славянского отделения, классные порнофотки и посредственные стихи которой, в большом количестве гуляют по просторам Интернета.
Может ты все-таки пять лет назад сделал неправильный выбор? Надо было поступать совершенно на другой факультет? Выбрать более точные науки? Подходит Витек. Пропустить по стаканчику? Почему бы и нет. Вы идете в магазин, берете бутылочку водочки с небольшим закусоном. Возвращаетесь, привычно устраиваетесь в одном из пустующих кабинетов родного филфака.
Ну, поехали. За нас, за окончание учебы, за любовь, за всех дам и ни капли за «не дам», за родной факультет, за… Нет, все же пять лет назад ты сделал единственно правильный выбор. Ты ни о чем не жалеешь, ты счастлив. Филфак – это foreve, филфак – это the best. Еще раз за него. Выпьем стоя…
Д.А.

       Второй разговор Автора с Героем.
Герой: Да, господин Автор, Вы и дали, это же просто супер! Скажу честно, не ожидал. Это просто…просто шедовриально. Что the best, то, действительно, the best. Думаю, у тинейджеров после прочтения такого трусики стали мокрые от перевозбуждения. И всем захотелось на филфак поступать. Причем как дамам, так и…
Автор: Давай договоримся, раз и навсегда – ты, как Герой, имеешь право высказывать свое мнение только о произведении, мои журналистские зарисовки в желтой прессе трогать нельзя – это совершенно другой жанр, тем более не относящийся к данной теме. Понятно?!
Г: Ну почему же? Я же хочу Вас только похвалить. Даже больше – высказать свое восхищение. Вот так и надо писать все остальное – секса побольше, и чернухи.
А: Лучше помолчи… Если есть, что сказать конкретного о произведении, то высказывайся, а статью о филфаке – не трогай... Мне, например, тебе есть, что сказать. Ты так тут нарежиссировали – хоть стой, хоть падай. Хорошо еще, что всего на четверть. А то представляю, чтобы было, дай тебе полную свободу.
Г: И что же Вам не понравилось?
А: Да многое. Твои режиссерские вставки описания работы инспектора ИДН – никуда негодны. Получилось, какое-то сексуально-алкогольное описание. А про каратиста, так гомосексуальное. Ужас один.
Г: Можно подумать, что в нашей жизни такого нет. На мой взгляд, это моя одна из лучших находок. Ведь все привыкли, что геи – народ нежный, часто, с чувством собственной неполноценности, или наоборот – эдакого снобистского превосходства перед натуралами. А тут простой парень… И вообще, можно подумать, что Ваша статейка о филфаке – не сексуально-алкогольная.
А: Я еще раз тебя прошу – ни слова о статье в «Городском валу» — это совершенно другое… Вернемся к произведению. Этот твой «голубой»…
Г: Да, нормально все… Не неженка, а боец «голубого» фронта, образно говоря. Прошу, кстати заметить, что он не ходил и никого не насиловал, пока его не трогали. Ну, а потом… надо же ему было, как-то свою честь защищать.
А: Что защищать?
Г: Ладно, господин Автор, не придирайтесь к словам. Давайте оставим описание моих…вернее Ваших… короче наших подучетных.
А: Хорошо, как скажите, господин Герой. Продолжим дальше. С помощью твоей режиссерской обработки моя любовница-учительница, почему-то замужем и старше меня.
Г: И что же Вам не нравится?.. А понял – Вы хотели в этой героине-учителке описать свою настоящую «зазнобу». Я прав?
А: Что-то в этом роде, господин Герой. Ведь произведение то несколько все же жизненное. Причем, прошу заметить, мое жизненное… И надо сказать, «зазноба», как ты изволил выразиться, была на два года младше. Хотя и успела побывать уже замужем… Но детей в браке не нажила.
Г: И что с того? Вы уверены, господин Автор, что через десять лет эта учительница не будет второй раз замужем, а Ваш молодой коллега, вернее приемник, не будет ее любовником? То есть станет Вашим приемником во всех смыслах.
А: Не уверен, но…
Г: Никаких «но». Вы сами говорили, что описываете не все, что имело место быть именно с Вашей особой. А я превношу на одну четверть, что могло бы быть. Ситуация, когда партнер младше своей возлюбленной весьма интересна и пикантна. Почитайте Милана Кундера «Бессмертие» — он намного лучше описал данную ситуацию, чем Вы… вернее мы. «Женщина старше мужчины – это жемчужина в его жизни», так думает один из героев произведения. Так…
А: Вы растете прямо на глазах, господин Герой. Когда вы успеваете читать? Однако давайте не будем впутывать в нашу дискуссию современных классиков. Хватит прошлый раз Вы мне голову заморочили Толстым. Ну, уж если Вы затронули «Бессмертие», то герою, у которого была любовница старше, было присвоено звание стопроцентного осла.
Г: Вот только не надо этих ассоциаций. Насколько я помню, просто какой-то профессор перепутал этого героя, с его отцом-депутатом. Но давайте, действительно, не будем трогать классиков прошлого века. И вообще, закончим разговор о любовнице. Тем более, я тоже могу претензии предъявить.
А: Да? Интересно, какие же?
Г: Описание полового акта ненатуралистично, а по мне так, весьма искусственно. Я не говорю, что надо брать пример с маркиза де Сада, но в некоторых произведениях того же Ремарка, или Ги де Мопассана, а, на худой конец, Стендаля…
А: Прекрати. Дай тебе волю, ты бы описал натуральный садомазохизм. У всех авторов, которых ты назвал ничего общего с этим нет и быть не может.
Г: Ладно-ладно замолкаю. Но, по-моему, Вы приемчик – «дрык-ба» вперемежку с вызовом рации – стырили с «Госпожи Бовари» Флобера, когда…
А: Даже можете не продолжать. Ты ошибаешься — ничего общего. Если иметь ввиду, что хотел сказать Флобер диалогом Родольфа и Эммы на сельскохозяйственной ярмарке, а что я.
Г: Ну, кто что хотел сказать, весьма трудно нам судить. Я после прочтения «Волхва» Фаулза, два месяца ходил пришибленный, думая, что хотел сказать автор своим произведением, но так и не допер. А потом прочитал в какой-то газете, что Фаулз сам не знал, что он хотел сказать. По его словам, «смысла» в «Волхве» не больше, чем в кляксах Роршаха, каким пользуются психологи. Не знаю, кто такой Роршах, но если автор «Волхва» насчет смысла в кляксах прав, то психологи пользуются зря этими кляксами.
А: Не дури мне голову какими-то кляксами. Давай договоримся раз и навсегда – оставим классиков в покое. Тем более, когда Фаулз писал своего «Волхва» он еще не был занесен в ранг прижизненных классиков ХХ века. А мне это вообще не грозит.
Г: ХХ века, то конечно. А так не надо скромничать – кто его знает.
А: Я не скромничаю. С такими героями, так уж точно не грозит.
Г: И хамить тоже не надо… Если Вы пишете произведение, то значит Вам нужна или слава, или деньги. А я подозреваю, что и то, и другое. Ну, да ладно. Это Ваше дело. Мое же дело приближать произведение к правде жизни…
А: Чего-чего? Ты своими необузданными фантазиями, господин Герой, только удаляешь мое произведение от правды жизни. Я хочу написать роман о человеке, который работал в милиции. Именно о человеке на милицейской работе, а не о простом менте. Хочу показать, что работа в милиции – не сахар, и нужно, что-то изменить в себе, через что-то переступить, дабы вписаться в систему правоохранительных органов. И работают там люди не хорошие, и не плохие, а просто люди, которые ежедневно имеют дело с грязью. А когда имеешь дело с грязью – остаться чистым большая проблема…
Г: И тут Остапа понесло… Хватит уже тараторить, господин Автор, тем более, когда Вы волнуетесь, как в данном случаи, то получается не очень связно. Согласен, с правдой жизни, я немного перебрал. Зачем же так руками махать? Я хочу, чтобы данное произведение было более читабельно, пользовалось популярностью. Поэтому и превношу немного своего. И прошу заметить – не отступаю от правды. Вы ведь не мемуары о своей жизни пишете, а художественное произведение. Ведь все, что написано во второй части могло быть на самом деле. Или я не прав?
А: Могло. И даже, думаю, было. Правда, не в один день… Хотя, если подумать, то и это возможно.
Г: Конечно, возможно, уверяю Вас.
А: Но мне не нравится, что ты, господин Герой, в мое произведение пытаешься привнести в образ главного героя…
Г: В свой образ…
А: Что? Ах, да. Ну, допустим даже, в свой образ, привносишь черты ментов из сериалов, и полицейских из голливудских боевиков. И это притом, что ты свободен в действии только на четверть. Чтобы было, дай тебе свободу наполовину?
Г: Было бы отлично, господин Автор. Мы бы получили бестселлер. Книга бы раскупалась со скоростью света.
А: Не льстите себе, господин Герой. Такая литература уже приелась читателю.
Г: Это спорный вопрос… Что-то особо невидно бедствующих детективщиков. Конечно, если они раскручены.
А: Я пишу не детектив. Как же тебе объяснить… Это, что-то вроде произведений Артура Хейли. Хотя и не совсем. Но уж точно роман нельзя сравнивать с произведениями Агаты Кристи.
Г: Не спорю. Агата Кристи – гениальный автор. Я и не сравниваю. Нам с Вами до такого успеха далеко. Думаю, даже до сотой части успеха Хейли Вы не дотяните, если я Вам не помогу.
А: Не обольщайся так.
Г: Молчу-молчу. Давайте вернемся к произведению. Что Вас, как автора, еще не устраивает в моей режиссуре?
А: Да, многое. Возьмем, хотя бы твою встречу, как героя, с бывшим пэтэушным другом Василием Филоновым. Встреча эта по своей сути весьма драматична, если учесть обстоятельства. А ты вместо того, чтобы лучше прописать свои переживания, торкаешь сексуальные воспоминания… Какая разница сколько они баб на двоих там трахали? Не в этом же суть. Дружбу можно описать более глубоко, без совместного секса. Не согласен?
Г: В чем-то Вы правы. Наверное, немного все же я перебрал там. Но только немного. Что касается переживаний, то их, на мой взгляд, достаточно. Не надо читателей за дураков держать – они сами все прекрасно понимают. И прописывать, как Вы выразились, переживания очень уж не надо. И даже лишнее это.
А: Хм… Как знать. Может ты и прав. Но с сексом…
Г: Я уже сказал – небольшой перебор. Хотя для молодого читателя этот абзац и показывает – насколько близки были я и Филонов. Ведь обладание одной женщиной сближает, а групповой…
А: Хватит. Дальше можешь не продолжать.
Г: Хорошо, не буду. Есть ли у Вас еще претензии к режиссуре?
А: Есть, но мне не очень хочется их сейчас разбирать. А то наш разговор может надолго затянуться.
Г: А я не спешу.
А: Зато я спешу. И кстати — больше мне режиссеров не надо.
Г: Э-э, мы так не договаривались.
А: Вот сейчас и договорились. Я решил расторгнуть контракт о четверти режиссирования…
Г: Давайте на миг вспомним классиков. Чехову не нравилось, как ставил его пьесы Станиславский, но они имели успех.
А: Спасибо за сравнение меня с Чеховым. Но я уже тебе говорил, что я не Чехов. А ты, так подавно не Станиславский.
Г: Согласен. Но свобода у героя быть обязательна должна.
А: Возможно. Но герой должен ей нормально распоряжаться. На мой взгляд, тебя уносит не в ту сторону.
Г: Нормально у меня все со стороной. Давайте все-таки не портить произведение окончательно. Я предлагаю компромиссное решение.
А: Интересно, какое же?
Г: Десятая часть.
А: Ты хочешь десять процентов режиссерской свободы?
Г: Вот именно.
А: И считаешь, что без таковой произведение испортится окончательно.
Г: Не цепляйтесь к словам. Ну, может, немного погорячился. Что с того? Ведь, как я понимаю, в следующей части произведения, Атаменко должен увольняться с милиции.
А: Абсолютно верно.
Г: Ну, вот и хорошо. Пусть он на девяносто процентов будет Вами, т.е. гражданским человеком. А на десять мной – все еще ментом. Думаю, роман только выиграет от этого. По рукам?
А: Что с тобой сделаешь, господин Герой, — согласен.
Г: Вот и ладненько.

ЧАСТЬ III
Вторник, 25 июля 2006 года
Погода стояла просто загляденье: несмотря на рань, столбик термометра перевалил далеко за 25 градусов. Если дело пойдет так и дальше, то к обеду в городе может установиться тридцатиградусная жара. Работать органам внутренних дел, да и наружных тоже, будет весьма затруднительно. Но сегодня мне было на это уже наплевать. До начала первой смены, которая в моей ментовской карьере должна была стать последней, оставалось еще полчаса – уйма времени. Я решил пройтись и покинул троллейбус за три остановки до конечного пункта.
Да, сегодняшний день должен стать последним днем работы в правоохранительных органах старшего лейтенанта милиции Дениса Атаменко. Правда, ментом я еще буду числиться две недели, весь положенный по закону отпуск за полгода. Но это уже пустяки. Рапорт написан, согласован и подписан во всех инстанциях, форма сдана на склад, дела на малолеток подогнаны и переданы начальству – короче все формальности соблюдены, осталось отдать Маловскому ксиву и документы на оружие.
Решение уволиться пришло не сразу. Как и обещал командиру нашей районной патрульки, я все два года присматривался к ментуре. Еще год назад, да что год, месяцев пять, у меня было желание продолжить карьеру в органах правопорядка – поступить заочно в Академию милиции, перевестись через годик-два с ИДН в оперативники, а после получения высшего юридического образования пойти в следаки. А потом, лет эдак через десять, когда на плечах будут сверкать заслуженные в районных управлениях подполковничьи звезды, можно и в министерство в тепленькое кресло перебраться. Но не все так просто.
Примерно с год назад я начал замечать за собой мало оправданные, порой просто немотивированные всплески грубости по отношению к малолеткам, а особенно к нерадивым родителям. Вначале я все старался воспринимать без лишних эмоций, не пропускать всю грязь, которой в милицейской работе хватает, через сердце. Так с самого начала меня учили старшие товарищи. Однако со временем это стало делать все сложней. Накопившуюся на работе усталость, я иногда вымещал на домашних, грубя родителям, чего ранее за мной не замечалось. Потом все чаще стал применять «физические воздействия ременного механизма» на мягких местах проштрафившихся подростков. Нет, некоторые только такое отношение к себе и воспринимают, но многим хватило бы и простой беседы человека в милицейской форме.
Однако больше всего меня стали выводить, забывающие в пьяном угаре о детях мамы и папы. Началось все с того, что осенью прошлого года одна такая 22-летняя мамаша, уснув пьяная в постели с сигаретой, чуть не погубила своего годовалого ребенка – вовремя подоспели пожарные. Стали разбираться. Оказывается, это уже третий ребенок молодой алкоголички, в отношении двух первых она еще полтора года назад была лишена родительских прав. У нее хотели отобрать и этого ребенка – инспекция соседнего района еще три месяца назад собрала все документы на лишение и отправило их в суд, но мамаша неожиданно исчезла с отчего дома, прихватив дитя. Престарелые родители о судьбе нерадивой дочери и внука ничего не знали. Как позже выяснилось, беглянка с дитем несколько месяцев тягалась по разным притонам, осев неделю назад на моем участке. Мне из-за этого происшествия влепили выговор – видите ли, я должен был узнать, что она обитает на моих сотках. И это еще хорошо, что ребенок остался жив, так бы мне совсем не поздоровилось – заявили большие начальники. А мне действительно нездоровилось, я в это время был на больничном с гайморитом. Однако начальство такие мелочи мало интересовали.
После того случая я навестил всех мам и пап, не внушающих мне доверия в деле воспитания детей. Если заставал кого дома в пьяном виде, то сразу брал дубинку и с ее помощью объяснял основные правила воспитания. За неполный месяц я собрал на восемнадцать человек документы на лишение их родительских прав, что составило больше половины от собранных всей инспекцией в ноябре.
Вторым решающим фактором в моем решении уволиться стало отношение милицейского начальства к свои подчиненным. Если в районе, оно еще было терпимым, то городские ментовские чины нас не во что не ставили, тем более, когда речь шла о барышах. Помнится зимой во время рейда по выявлению нелегалов, наши ребята из патрульки задержали трех узбеков. Те рассказали, что живут в, уже несколько лет не функционирующем, детском саду. Парни отправились туда и наткнулись на значительный улов – мужчины, женщины, дети – всего сорок два нелегала. Как водится, вызвали машину, всех привезли в районное управление. Только начали оформлять – появляется заместитель начальника городской милиции. Через час все узбеки вернулись в свой детский садик, ибо документы у них резко оказались в полном порядке. Так ладно, если бы этим все закончилось, заработал деньги полковник и все, но в итоге, задержавших нелегалов, милиционеров сделали еще и виноватыми – дали по выговору.
Однако это еще цветочки. В марте произошел случай, просто выходящий из рамок приличия. Оперативники нашего района вычислили наркоточку в частном доме, где цыгане приторговывали героином. Во время задержания торговцев, с окна по ним стали стрелять из охотничьего ружья. Трое оперов были не из робкого десятка, они решили подмогу не вызывать – двое вышибли двери, один залез в окно.
В доме оказалось четыре человека – хозяин с женой и двое молодых пацанов лет двадцати. Из хозяйского ружья стрелял один из молодчиков, который находился уже под кайфом. При задержании ему сломали левую руку, дабы неповадно было в людей стрелять, тем более в руках он держал ружье, пытаясь его перезарядить. Но оказалось, что этот наркоман – родной племянник жены вице-мэра. Уже через полчаса там была служба собственной безопасности. Опера пока докладывали наверх, вызывали скорую, да прокуратуру не успели провести нормальный обыск, а потом про наркотики вообще никто не вспомнил – во всем винили оперов. Правда, часа через три сотрудники ГУВД для проформы что-то поискали, но без особого старания.
В тот же день оперативников обвинили в превышении полномочий, нанесении телесных повреждений средней формы тяжести и еще в чем-то там. В итоге суд, состоявшейся довольно быстро – спустя три месяца, приговорил старшего из оперов, который и сломал руку племянничка к 4,5 годам лишения свободы с отбыванием в колонии усиленного режима. Остальные оперативники получили по 3 года условно и были уволены из органов.
Все это оставило в моей душе весьма плохой осадок. Я призадумался – зачем нужна такая работка? Где гарантия, что кто-то из пойманных подростков за тот или иной проступок не окажется тоже чьим-то сынком-доченькой, со всеми вытекающими последствиями?
Стали наблюдаться у меня и проблемы со здоровье. Рабочие стрессы в нашей милиции привыкли ликвидировать одним способом – водкой. Так что пропуская через сердце весь негатив своего нелегкого труда, удар в результате получал совсем другой мой орган – печень, которая стала, как у Портоса «пошаливать». Давление тоже изредка подскакивало неоправданно высоко. Однако окончательное решение уволиться, я принял три недели назад после одного случая.
Уже не помню по какой причине у нас ввели усиление – работали по 12 часов без выходных. Половину из этого времени мы сидели в районном управлении и чего-то ждали. Часов в шесть вечера нас отпускали на опорные – работать по своим делам, а к полуночи мы приходили сдаваться. На следующий день в полдень снова на работу. Короче, обычный бред.
В тот день к нам на развод пожаловал ответственный по городу – начальник департамента охраны ГУВД полковник Кондаков. Примерно час он рассказывал нам, как надо правильно работать и что делать для улучшения раскрываемости. Потом проверил у всех ли чистые пистолеты, через одного делая замечания, затем стал придираться к внешнему виду некоторых из участковых: то пострижены не так, то ботинки не блестят, то форма недостаточна чиста. У троих даже забрал удостоверения, заявив, чтобы приехали к нему «на ковер» после окончания усиления. Наконец нас голодных и уже уставших от муштры отпустили по опорным.
Работа в тот день тоже как то не клеилась, по крайней мере на нашем опорняке. У участковых каждые полчаса было по вызову. Я же решил проверить человек пять из своих подучетных, но из намеченных мной хулиганов дома оказался только один. И то во время моего прихода, он принимал ванну. На обратном пути мне повезло больше – трое малолеток справляли малую нужду в десяти метрах от опорного. Пришлось их пригласить в гости. Те, испугавшись, особо не отказывались.
Во время разбирательства выяснилось, что ребятам по четырнадцать лет и их просто приперло нарушить административный кодекс, так как они в честь встречи попили пивка. Это была удача: я составил сразу шесть протоколов – и за пиво и за «приперло». Жили любители ячменного напитка недалеко, так что я вызвал родителей каждого из них по телефону. Через полтора часа все процедуры были соблюдены две мамы и один папа (оказались приличные люди), выслушав нравоучительную речь, попросив ничего не составлять и получив отказ, обреченно расписались в протоколах и со своими чадами покинули опорный. У меня еще была готовая «форма 2» – один из моих выпивших подопечных, состоящих на учете, упал дома со стула, вкручивая лампочку, и вывихнул ногу. Все бумаги по делу были собраны, даже протокол составлен, оставалось только отпечатать заключение. Этим я и занялся, убив на все минут двадцать. Часов в десять вечера, я засел за комп и полтора часа тупо резался с ним в «дурака».
Примерно полдвенадцатого я и трое участковых решили выдвигаться в сторону РУВД. Усманчуку с Дедовым удалось на чем-то заработать «посылочку» – две бутылки водки, пачку сока, полпалки колбасы, батон и пакет майонеза. У всех было невинное желание быстрей сдать оружие и немного выпить, успев еще до часа ночи на последний троллейбус.
Когда минут через двадцать мы вошли в здание РУВД, то поняли, что быстро «сдаться» не получится: полковник Кондаков все еще находился здесь и лично принимал, каждый опорный, проверяя кто чего наработал за день. Возле двери кабинета, где восседал ответственный по городу, уже маялся личный состав четырех опорных. Мы были пятыми.
Очередь продвигалась довольно медленно, полковник явно не спешил. Да оно и понятно – его дежурство заканчивалось в девять утра. Один опорный он продержал 15 минут, второй чуть больше десяти, затем, наверное войдя во вкус, каждый распекал минут по двадцать. Из кабинета слышались крики, типа «это не работа», «вы только горазды лынды бить», «ты лейтенант, видать, спал все время» и т.п.
       Когда мы вошли в кабинет, мне в нос ударил довольно мягкий и ароматный запах спиртного. Сначала я подумал, что ошибся, приняв парфюм за алкоголь, но, взглянув в глаза вальяжно сидящего за столом лысого человека, понял: нет, ошибки быть не может – в кабинете стоял стойкий запах дорогого марочного коньяка. Мне сразу стал ненавистен этот придурок в форме полковника милиции, который всем своим видом демонстрировал, что мы для него просто быдло. Появилось даже непреодолимое желание дать ему по лысине. Я ели сдержался, тем более с нами он повел себя довольно корректно. И немудрено – наработали мы за день достаточно – с каждого вызова участковые «рисовали» протокол, а меня он вообще расхвалил: «Молодец, старший лейтенант, семь протоколов, да форма два выполненная – сразу видно за компьютером в игрушки не играл, скажу вашему начальнику, чтобы тебя отметил». После этих слов у меня вновь появилось желание дать ему по морде.
Вышли из оружейки, мы без десяти час. Стоявшие в очереди к полковнику офицеры (состав еще четырех опорных), грустно проводили нас взглядами до самой двери. Чисто теоретически можно было успеть на последний троллейбус, но никто не собирался этого делать: мы молча завернули за здание РУВД, прошли метров тридцать и остановились возле скамейки. Все также, не нарушая тишину ненужными словами, Титков налил водку в пластиковые стаканчики, Дедов порезал колбасу и батон перочинным ножиком, а я с помощью зубов открыл сок и пакет майонеза. Усманчук молча за всем наблюдал, а затем, взяв стаканчик, залпом вылил все его содержимое себе в рот. Мы последовали примеру товарища. Немного прикусили, налили по второй, выпили, стали закусывать вновь. «Сволочь», – произнес тихо Усманчук. Все молча согласились. Затем налили, выпили, закусили, налили, выпили, закусили. Уже через двадцать минут две бутылки были пусты, сок допит, батон с колбасой съедены, а пачка с остатками майонеза отправлена в урну.
Титков, который жил в пяти минутах ходьбы от РУВД, предложил пойти к нему и продолжить общение. Усманчук согласился – ему далековато было добираться до дома, а мы с Дедовым отказались. После недолгого прощания наша кампания разошлась в разные стороны. Через минуту, дойдя до перекрестка, разошлись в разные стороны и мы: Дедов пошел через дворы к себе в общагу, а я побрел вдоль пустынной дороги.
На улице не было ни души. Зато у меня в душе закипала злость. Помноженная на усталость и хмель она с каждой минутой увеличивалась в размерах и требовала выхода наружу. Причем ей было все равно, что из этого выхода получится. Нарастающей злости надо было срочно найти применение, а то я мог просто взорваться изнутри. Мне захотелось вернуться в РУВД и все же дать по лысой башке полковника – последствия такого действа меня в ту минуту не очень беспокоили. Останавливала только мысль, что «сволочи» может уже не быть в управлении.
Я шел быстрым шагом по слабоосвещенному тротуару и тихо, практически беззвучно, ругался матом. Раза два я останавливался возле деревьев, чтобы нанести по стволу несколько ударов кулаками – это охлаждало злость внутри меня, но буквально на полминуты, потом все возвращалось обратно.
Его я увидел, когда между нами оставалось метров двадцать – среднего роста, на вид лет тридцать пять, в майке и джинсах, пиджак левой рукой держит за спиной. Когда до него оставалось метров пять-семь, на правом запястье я заметил наколку в виде змеи. Подойдя вплотную стало понятно, что мужчина несколько нетрезв.
– Начальник, доброй ночи! Зажигалки не найдется? – с пьяной улыбкой поинтересовался он.
Злость яростно вырвалась наружу: я ударил его сразу в лицо, затем в живот, а потом, уже падающего, ударил в грудь. Когда он рухнул на землю, я несколько раз пнул правой ногой по его спине и бокам. Проблески разума дали сигнал, что пора останавливаться, тогда, чтобы окончательно выпустить злость, я раза три ударил ногой забор, стоящий в метре от нас.
– За что, начальник? – тихо и обреченно спросил он.
– Нефиг пьяным по ночам шляться, у нас тут разбоев в районе и так много.
Я быстро развернулся и пошел по направлению к дому, с каждой секундой ускоряя шаг. Через минуты три я уже буквально бежал, несмотря на то, что место вышедшей из меня злости заняла накопившаяся и как-то резко свалившаяся, усталость. Теперь она стала главной. В голове же у меня была только одна мысль – быстрей добраться до дома. Четверть часа спустя, я вошел в квартиру, снял туфли, китель и в прямо в брюках, которые просто не в состоянии оказался стянуть, рухнул в кровать.
Проснулся пол-одиннадцатого, за полтора часа до начала работы. И первая мысль, которая мне пришла в голову, когда я открыл глаза: пора увольняться. Свои положенные два года я честно отработал. Хватит. Пора срочно уходить – ради будущих детей, ради психического и физического здоровья, ради прохожих в темном переулке, ради всего святого! Пора.
Три дня эта мысль во мне крепла и мужала, после чего я написал рапорт на увольнение. Мое решение удивило многих, ведь я состоял, как ни странно, на довольно хорошем счету у начальства. Хотя протоколов много у меня никогда не было, да и в раскрытиях преступлений не так был силен, но все мои текущие дела находились в идеальном порядке – в этом проблем со мной никогда не возникало, да и дисциплина не хромала.
Начались расспросы коллег, сменившиеся уговорами, потом наступило хождение по инстанциям – начальник отдела кадров РУВД, зам начальника РУВД, начальник РУВД, зам начальника управления профилактики ГУВД, начальник управления профилактики ГУВД и наконец – начальник управления кадровым составом городской милиции. На одинаковые вопросы все слышали от меня одни и те же ответы: «решение принял самостоятельно», «проблем никаких не было, просто устал», «стало скакать давление», «куда пойду еще не знаю», «нет, остаться все равно не хочу», «да, решение окончательное». Мне все же оставили шанс передумать, дали отработать неделю, пока все документы подготовятся, и потом еще две недели отпуска – время немного поразмыслить.
Подходя к зданию РУВД, я услышал громкий крик ворон – эти птицы в последнее время облюбовали себе несколько высоких деревьев возле райуправления. Десятки если даже не сотни черных тварей с криками носились над зданием РУВД и окрестностями. Дорожка, ведущая к зданию управления, была вся усеяна их отходами жизнедеятельности. Уже ни один сотрудник попадал под меткие обстрелы ворон, у многих даже появлялось желание открыть ответный огонь, но начальство такого не приветствовало. На крыльце меня остановило дрыньканье мобильника. Звонил Витек.
– Здоров, Атом! Как житуха? – жизнерадостно заверещала трубка.
– Да, по–разному, но в целом все движется в правильном направлении.
– Это замечательно. Слушай, у тебя ведь отпуск намечается или увольнение там… Короче, у меня есть предложение.
– Весь внимания.
– Имеются три горячие путевки в Турцию. Четырехзвездочный отель, все включено, кроме женщин, но это уже сам найдешь…
– Не думаю, что по деньгам…
– Да ты не спеши, послушай. Три путевки стоят тысяча триста баксов. Еду я, Тархан, ну ты его знаешь, с моей работы паренек, и ты. Мы с Тарханом даем по пятьсот, ладно с меня пятьсот пятьдесят, с тебя всего две сотни с половиной остается. Ну и с собой сотку возьмешь. Ты как?
– Даже не знаю.
– Да что тут знать – за полцены, да какое там, считай за треть, в Турции почти две недели проведешь. Соглашайся. Через три дня вылет.
Я призадумался. Витьку легко было говорить – после филфака он года полтора проработал в рекламной фирме, заимев уйму связей. Потом перешел в солидную контору менеджером по продажам каких-то специализированных компьютерных программ, зарабатывает там как минимум раза в четыре больше, чем я в ментовке. А тут еще увольнение, неизвестность насчет дальнейшей трудовой биографии. Однако с другой стороны не мешало бы и развеяться, да еще за такую цену.
– Ну, чего молчим? – настойчиво спросила трубка.
– Думаем. Когда окончательный ответ тебе нужен?
– Завтра к часам девяти я должен знать, ты с нами или нет.
– Хорошо, к девяти будешь знать.
– Добро, но я думаю ты примешь взвешенное и единственно верное решение в данной ситуации. Ладненько, Денис, работать тут надо. Пока.
– Будь здоров, – в трубке послышались гудки еще до того, как я закончил это длинное прощание.
Войдя в здание, я совершенно неожиданно стал объектом повышенного внимания со стороны оперативного дежурного Кравчука. В дежурку этот сорокалетний майор перешел месяц назад с должности старшего участкового, но успел мне уже порядком надоесть своей въедливостью и уж очень высоким писклявым голоском, более похожим на девичий визг, чем на голос мужчины в годах и при погонах. Хотя как человек он был весьма неплохой.
– Денис, спасай,– запищал Кравчук при виде меня. – Тут такое дело. Недели три назад приказ по городу вышел, чтобы в машинах старшими офицеры всегда ездили. Но у нас сам знаешь, не до глупых приказов – как было так и осталось. А тут вчера приехала проверка и всех на шишку натянули. Сегодня с утра никого, кто бы мог покататься. Только вот ты…
– Не-е, Петрович, – не дав договорить дежурному, начал я его «посылать». – У меня последний день работы перед дембелем – осталось ксиву сдать и все – свобода. У меня ведь ни формы уже нет, не дубинки…
– Слышал я, что увольняешься,– с писком перешел в наступление Кравчук. – Вот и будет тебе дембельский аккорд, так сказать. Форма у нас старая в дежурке имеется в наличии и не одна, что-нибудь подберем. А в три часа тебя сменит, кто-нибудь со второй смены. Соглашайся, ты же ведь знаешь, вызовов до вечера практически нет – так, по району только покатаетесь. Тем более ты заднем сиденье посидишь, а фактическим старшим будет Зидулин, он вперед и сядет. Всю работу он с водилой будет делать. А если какая проверка, то вот – у нас старший офицер. Понимаешь?
Я призадумался. Ездить мне не хотелось, но с другой стороны Кравчук прав – до вечера никаких вызовов практически никогда не бывает. Да и дембельский аккорд все-таки… И вообще, надоело мне этот писк слушать.
– Ладно, согласен. Но только до трех, после я отваливаю.
– Да, без вопросов, – радостно воскликнул оперативный дежурный, – там уже посадим кого другого. Заходи, найдем тебе форму.
Наряжали меня минут сорок, не меньше. В дежурке, действительно, валялось (другого слова и не подберешь) штук восемь комплектов формы. Однако они были или больших размеров, или довольно грязные. В конце концов удалось найти для меня идеальной сочетание брюк и кителя. Ну, почти идеальное. В этом кителе уже были пришиты погоны, причем капитанские, но Кравчук сказал, что это ерунда – вряд ли кто будет у меня проверять ксиву, а если проверят, то можно сказать, что звание дали, а документ еще не поменял, а если вдруг заберут ксиву, то ее же все равно сдавать, так что пусть и забирают. Я с такими доводами согласился.
Выйдя из дежурки, первым с кем я столкнулся был Маловский. Причем явно не в духе.
– Что это за маскарад? Где твои документы, почему не сдаешь? Давай сюда ксиву. Мне отчитываться надо.
– Я бы с радостью, но вот видите, работать заставляют.
– Чего? Ты что издеваешься?
Не успел я ответить, как с дежурки выбежал Кравчук и, схватив под руку начальника отдела кадров, отвел его в сторону, что-то пискляво нашептывая. Маловский хмуро выслушал, затем, вырвав руку, развернулся и пошел в кабинет, бросив мне на ходу:
– После трех принесешь документы ко мне.
– Все в порядке, – пропищал мне, подошедший Кравчук. – Лазаревич сегодня на конях, его вчера за что-то в ГУВД вызывали. Говорят, даже в службу собственной безопасности. Хотя точно никто не знает. Ладно, иди к машине, они возле патрульки стоят.


Выйдя из здания РУВД, я пошел к бараку, где располагалась патрульная служба. Мне вспомнилось, как два года назад, по этому маршруту меня первый раз вел Маловский. Он тогда еще сказал, что для патрульки и ИДН подыскиваются новые помещения, но пока их найдут, то я могу и капитана получить. Начальник отдела кадров оказался прав наполовину: ИДН в прошлом году все же переселилась. Ей в этом поспособствовало районное управление образование, выделив половину здания бывшего детского садика. А вот патрулька и медвытрезвитель продолжали ютиться в ветхом бараке.
Возле старенького милицейского «козлика» копошился Васька Греков, молодой водитель, пришедший в органы год назад. Увидев меня в такой форме, он весело присвистнул:
– Ха, Атом. Все говорят, что ты увольняешься. А тут – капитанские звезды на плечах. Молодец. Если каждый год тебе звание будут повышать, то через пять лет… нет, даже уже через четыре года ты генералом станешь.
– Хватит болтать, сержант, – в тон ему ответил я, – а то вы много не поработаете. И боюсь, даже майорских звезд на моих плечах не увидишь.
– Ой, молчу-молчу, – шутливо залепетал Греков.
Мы пожали друг другу руки. Он предложил мне сигарету. Я не стал отказываться. Когда мы закурили, Греков озабоченно стал жаловаться:
– Не знаю, сколько сегодня мы отъездим. Это чудо техники надо было уже лет пять тому назад на свалку списать. То одно летит, то другое – просто ужас. Вот сейчас уже полдесятого, если какой вызов, то пусть дежурный сам топают или свою посылает. Я раньше, чем через полчаса не управлюсь. Эх-хе-хе…
Греков еще пару раз затянулся, а потом, отшвырнув окурок, принялся за работу. Я присел на скамейку возле крыльца. Да-а, техника в районных управлениях действительно допотопная. Вот так поедешь на срочный вызов, а машина посреди дороги и станет, как несколько раз уже бывало. Естественно за положенные по инструкции 15-20 минут к месту вызова не приедешь. Если человек понятливый вызывал, то это ничего, а вот «слишком грамотный» может в ГУВД стукануть. И приедет оттуда проверяющий на шикарной тачке с тонированными стеклами, которому совершенно наплевать на проблемы с патрульной машиной, главное – наказать. Сплошное «эх-хе-хе».
– Здоров, Денис, – услышал я осипший голос начальника вытрезвителя, того самого седовласого майора, которого видел в первый день стажировки.
– Здрасьте, Петрович, – ответил я и немного подвинулся, уступая место на короткой лавке.
Майор грузно, с кряхтеньем, опустился возле меня. Затем достал пачку «Беломорканала» и, вытащив одну папиросу, не спеша закурил.
– Хорошая погодка сегодня намечается, а настроение хреновое, – печальным голосом, видно под стать своему настроению, произнес майор.
– А, че такое, Петрович, снова трупов много?
– Да ты что! – начальник вытрезвителя даже подскочил, – постучи по дереву. Вот так вот… Тьфу-тьфу… Сплюнуть тоже не помешает. В этом, слава Богу, пока все нормально – ни одного жмурика. Прошлый тоже неплохой был – два трупа, да и то зимой. Медики сразу констатировали переохлаждение. А вот позапрошлый вспомнить страшно – восемь жмуриков и все из-за дебилов, которые тащат уже чуть живых, вместо того, чтобы скорую вызывать… Тогда меня имели начальнички куда только можно… Да, не в этом дело.
– А в чем?
– Хрен его знает, – с прежней печалью ответил седовласый майор. – Устал я от всего. Дома нелады: дочка с зятем разводятся, жена болеет. Работа достала, аж не знаю как… Уже больше трех лет не пью, а с работы возвращаюсь как будто грамм двести шандарахнул. Надышишься тут перегара за смену… О жизни что-то последнее время стал задумываться. Вот мне пятьдесят три года, тридцать один из них в милиции, двадцать семь в вытрезвителе… И что я видел в жизни то? Пьяные хари? Вот для чего я родился, живу?
– Что-то тебя, Петрович на философию потянуло, – удивленно заметил я.
– И не говори, Денис… Я даже сам боюсь. Мой отец тоже такие вопросы задавал… за неделю до смерти. Может и мне уже… того скоро… Как то жалко, отцу то семьдесят семь было, а тут едва за пятьдесят перевалило. Наверное пора увольняться, нервы ни к черту стали.
– Может быть… А я вот последний день работаю. Увольняюсь.
– Да, поди ж ты… Серьезно, что ли? – с каким то неподдельным интересом спросил собеседник. – И чего если не секрет?
– Знаешь, Петрович, другим как-то не мог объяснить, боялся не поймут. Ты вижу должен понять… Надоело мне все, нервы сдают, давление скачет. И самое главное: не хочу через четверть века задавать себе такие же вопросы, как ты сегодня задаешь себе.
– И знаешь, что скажу тебе, Денис, – правильно. Пошла эта ментовка куда подальше. Чем раньше уволишься, тем лучше. А то потом все это затягивает тебя, начинает казаться, что лучше ничего нету. Так и жизнь пройдет… Ох, пора идти: надо к обеду отчет написать, будь он неладен.
Начальник вытрезвителя кряхтя встал с лавки и, как-то согнувшись, по-старчески, направился к себе в кабинет. Хороший разговор. Петрович еще больше убедил меня в правильности принятого решения. В кармане заверещал мобильник. Мама. Привет, сынок… Привет… Как ты, скоро домой?.. Не знаю, тут меня работать поставили, так что до обеда не приду точно… Работать?.. Да… Так может, ты останешься пока новую работу не подыщешь, а то увольняться в никуда как-то не очень.. Нет, мама, вряд ли… Почему же? Подумай, не так там уж и плохо… Может и не так, но… Ты все таки подумай.. Хорошо, мама, подумаю… Все, до встречи… Пока… Отправил мобильник вновь в карман. Нехороший разговор.
Когда машина была готова, стрелки часов показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Греков сходил за напарником в кабинет ротного. Оказалось, что фактическим старшим экипажа должен быть Дьякон. Меня это немного развеселило – судьбе было угодно, чтобы я заканчивал службу в органах, с тем же с кем и начинал немногим более двух лет назад.
Дьякон, увидев меня, молча протянул руку, а после приветствия все также молча полез на переднее сиденье ментовского УАЗика. Я залез на заднее сиденье, где обнаружил «Комсомолку» двухнедельной давности. Машина резко сорвалась с места и, выехав на проспект, с шумом понеслась в неопределенном направлении. Впрочем, мне было все равно, куда ехать. Я стал изучать новости российской политики и эстрады.
Минут пять ехали молча. В такую жару, разговаривать никому не хотелось. Однако Дьякон решил нарушить тишину, предложив свернуть с проспекта на переулок Восточный, где располагался стихийный базарчик. Греков молча выполнил приказ-предложение старшего по званию. Спустя десять минут машина остановилось в частном секторе возле небольшой площадки, которую местные жители облюбовали под свои нужды, продавая фруктово-овощные излишки со своих огородов. Здесь же, вероятно за кампанию, толкали свою продукцию и некоторые лица кавказской наружности. Продукция была тоже оттуда – арбузы, дыни, персики, абрикосы…
Греков и Дьякон вышли из машины и направились к базару. В такую рань там находилось не более двух десятков продавцов и человек сорок покупателей. Вскоре мои напарники возвратились с добычей. Греков в одной руке держал небольшой прозрачный пакет, в котором виднелись красивые сочные яблоки и несколько больших абрикосов, а во второй нес средних размеров дыню. У Дьякона в руках был огромного размера арбуз.
Все это они свалили рядом со мной на заднее сиденье. После чего УАЗик вновь недовольно взревел, почувствовав под собой ненавистного ему седока-Грекова, и вновь понесся в сторону проспекта. Правда, по нему мы проехали недолго, через минут пять, свернув к заброшенному парку. Там, в тени деревьев, мы и остановились. Пришло время трапезы.
– Да, яблочки классные, – с наслаждением в голосе произнес Греков, вытаскивая сие фрукты с пакета.
– Ну и что? – мрачновато возразил Дьякон. – В этом году они уродились на славу, все рынки ими забиты. Ты лучше дай ножик – посмотрим, что за арбуз хачики подсунули… Если обманули, то придется вернуться.
Греков подал перочинный ножик напарнику, а мне протянул яблоко средних размеров. Сам тоже выбрал себе яблочко покрасней, вытер его какой-то ветошью и со вкусом откусив, принялся громко жевать. Я вытащил носовой платок, и проделал со своим яблоком те же манипуляции.
– Нет, не обманули – хороший арбуз, – сказал Дьякон, порезав половину самой большой в мире ягоды на куски. – Угощайтесь… Пол арбуза и яблоки, пожалуй сейчас съедим, а дыню с абрикосами попозже… Хотя абрикосы можно поделить сразу – их как раз по два на брата. Когда захотите, тогда и сожрете.
Мы молча согласились, продолжая жевать. Яблоки оказались медовыми, таяли сами во рту. Я сначала съел три яблока – всю причитающуюся мне долю, а только потом приступил к арбузу. Он действительно оказался хорош, но особых восторгов от его поедания я не испытывал – мне всегда нравились больше дыни. Все же два куска я осилил, периодически сплевывая семечки через открытую дверцу.
– Все, больше не могу, – признался я, выбрасывая арбузную корку подальше в кусты.
– А я вот фанат насчет арбузов, – изрек Дьякон, поглащая четвертый кусок, – могу их есть и есть. Главное, чтобы туалет был недалеко.
– Ну, здесь он недалеко пока стоим, – весело заметил Греков, – а уж там видно будет… Я вот к арбузам хорошо отношусь, но мне все же более мелкие фрукты нравятся – яблоки, апельсины, или вот эти… абрикосы. Я, пожалуй, один сейчас съем. Уж больно он аппетитно выглядит.
Мне стало душно. Я молча вылез из машины и, отойдя от нее метров пять, прилег на травку, выбрав для этого чистое и тенистое место. Жара и полный желудок меня просто разморили так, что практически сразу же я уснул. Море. Не знаю, почему, но я сразу определил, что это именно Черное море, хотя никогда в жизни не видел вообще никакого. Я лежал на горячем, обжигающем, песке и смотрел, как десятки людей плескаются в соленой воде. Каждые секунд десять на берег накатывала небольшая волна, а вместе с ней доносились восторженные детские крики. Я огляделся – вокруг меня лежало несколько сотен людей, причем среди них превалировал женский пол. Самое интересное, что все они были примерно одинакового возраста – лет двадцати двух-двадцати трех и… Не может быть. Хотя ошибки быть не могло, я находился на нудистском пляже. Посмотрев, вниз живота, я понял, что тоже ничем не отличаюсь от лежащих. Ничем кроме одного, мое мужское достоинство вошло в прямой контакт с моим же зрением, со всеми вытекающими последствиями. Пришлось срочно переворачиваться на живот. В это время к шуму волн и детскому визгу прибавился еще один вербальный раздражитель, то ли карканье, то ли писк. Подняв глаза, я увидел стаю чаек, которые проносились над пляжем с противным криком, до боли похожим на писк ответственного дежурного. И…
– Атом, ну ты даешь, – услышал я сквозь дрему знакомый голос. Это был Греков. – Садись в машину, не слышал, что ли, нам вызов дали.
Я резко встал и пошел к автомобилю. Уже сев, на заднее сиденье, поинтересовался:
– Долго я спал?
– Да, нет, минут пять от силы, – ответил Греков, рывками направляя непослушный автомобиль в нужном нам направлении. – Зато довольно интересно: спишь на спине, улыбаешься, а потом резко чего-то на живот переворачиваешься и дальше спишь…
– Понятно…
– А что снилось то? – неожиданно спросил Дьякон.
– Море, пляж… нудистский.
– Ни фига себе, – присвистнул Греков. – Да, Атом, ты я вижу вообще на отдых настроился серьезно… Правильно, что тебе делать – езжай на море, девок потрахаешь, может действительно к нудистам сходишь. Или ты уже работу нашел какую?
– Нет, пока не нашел. Отдохнуть надо немного… А куда вызов то?
– На Жукова, 12, к Перцу. Он в соседнем подъезде от меня живет, – со злостью ответил Греков. – Достал уже этот Перец: раз в неделю обязательно пьяный начинает весь подъезд строить, а на сутки его не забирают – он шизофреник или олигофрен. Короче сумасшедший какой-то… Самое интересное, что в психушку тоже его редко кладут – наркологи говорят, что он псих и надо обращаться к психиатрам, а те в свою очередь на наркологом показывают, мол у него по пьянке башку сносит. Что говорить в медицине у нас беспредел еще тот… Да вы не волнуйтесь, я один могу сходить, его в два счета успокоить можно – пару раз дубинкой по мягкому месту дал, газом в морду пшикнул и… недельку дом живет спокойно… Вообще я просто за него не брался всерьез. Надо буде этим делом заняться – запереть его на полгодика в психушку, бошку подправить… Вот и приехали.
Греков резко затормозил возле одного из подъездов обшарпанной девятиэтажки.
– Осторожней, – пробурчал Дьякон, чуть не поцеловав лобовое стекло. – И не торопись вместе сходим.
Он не спеша вылез из машины и направился к подъезду, возле которого его нетерпеливо дожидался Греков. Я достал из пакета один из абрикосов и начал спокойно его поглощать. На удивление и этот продукт оказался весьма вкусным – не зря все-таки съездили на базарчик. А ведь с завтрашнего дня, все это мне придется покупать за денежки, а не принимать в качестве подарков от благодарных продавцов. Не жалко ли терять такое? А еще бесплатный проезд на транспорте? Форма, которая до сих пор пользуется уважением у многих людей, особенно старших поколений? Не жаль ли с этим со всем расставаться?
Мои раздумья прервали коллеги, вышедшие из подъезда. Греков, находящийся в несколько возбужденном состоянии, держал в руках дубинку. Дьякон был же, как всегда, невозмутим.
– Ты представляешь, Атом, – садясь в машину и заводя двигатель, начал рассказ Греков. – Этот придурок тут чуть пожар не устроил: на пятом этаже мусоропровод засорился, так он это все там поджег, а потом стал в одних трусах бегать по подъезду и кричать, что он Тутанхамон и пришел всех судить. Хорошо, что сразу соседи увидели и пожар затушили. Потом вызвали психушку, так те гады его не забрали – пьяного, говорят, нельзя. Только укол сделали. А что этому дебилу укол – комариный укус. Сейчас вот мы прописали пару-тройку шпинделей по заднице, да в харю перцового газика – сразу успокоился… Хотя на Перца перцовый газик все меньше действует. Наверное морда привыкает, да и кликуха соответствующая… Нет, бля, я за этих медиков возьмусь – больной должен сидеть в психушке, а не доводить нормальных людей, а им хоть бы хны… Хотя, видел я психбригаду на «скорой» не раз и знаете, что скажу?.. Такое впечатление, что они там все сами психи долбанутые…
Греков, выговорившись, замолчал. Мы с Дьяконом его в этом поддержали. Машина, нервно мельтиша из стороны в сторону, вновь направлялась к заброшенному парку. Через минут десять мы также молча все вышли из машины и, отвернувшись от УАЗика, предварительно оценив местность, насчет отсутствия зрителей, приступили к действию обратному употреблению арбуза. Освободив мочевой пузырь, я залез в машину.
– Ноль-двенадцатый, ответьте Дворцу, – неожиданно резко запищала рация. – Срочно ответьте Дворцу.
– Ну, что он хочет? – тоскливо произнес Дьякон, взбираясь в машину. – Дворец, ноль-двенадцатый на связе.
– Как там на Жукова?
– Немного буянил психический больной. Разобрались.
– Хорошо, ноль-двенадцатый. Где находишься сейчас?
– На переулке Восточном, – с теми же тоскливыми нотками в голосе отозвался Дьякон.
– Срочно езжайте в зоопарк, на Павлова. Там что-то у них произошло… Как поняли?
– Все поняли: Павлова, зоопарк.
– Правильно, ноль–двенадцать, только побыстрей.
– Все поняли, выезжаем. – Дьякон повесил рацию. – Ну и голосок у Кравчука, аж ухо режет. Давай, Греков, поехали. Что-то там в зоопарке у них случилось…
– Может черепахи поразбежались? – пошутил Греков, заводя машину. – Эх, если срочно, то и мигалку включу, а то вдруг далеко убежали уже – не догоним.

Зоопарк находился довольно далеко, практически на окраине города. И решение ехать с мигалкой было оправдано, если учесть, что мы ничего не знали о происшедшем в «царстве животных», как гласила надпись на входе в данное заведение. Зоопарк был популярным местом среди горожан. Он раскинулся на нескольких десятках гектар, на которых находились вольеры и клетки с сотнями различных животных от карликовых пингвинов до огромного индийского слона. Это, что касается постояльцев. Кроме того, в зоопарке за отдельную плату показывали свои коллекции частные любители экзотической живности. В прошлом году, например, я ходил смотреть змей, который выставлял владелец частного серпентария. Больной все-таки он человек, этот владелец, – нормальному в голову не придет собирать и содержать столько гадов, таков был мой вердикт после просмотра сотен ужей, гадюк, кобр и остальных удавов. Стоило немного подлечиться и владельцу десятков видов живых экзотических насекомых, которые выставлялись в зоопарке в мае этого года. Хотя, может, не от хорошей жизни они начали собирать очковых кобр и мух цеце. Может, кого теща довела, или родное правительство – не знаю. В моих глаза их бы это оправдало больше, чем просто любовь к такому виду экзотики.
Греков выжимал с УАЗика все что было можно – мы мчались по городу с визжащей мигалкой, от звука которой в разные стороны разбегались немногочисленные в это время суток авто. Как ни странно, наша машина до того мало послушная и дерганная, ехала ровно, без рывков. Видно, скорость и включенная мигалка предали ей уверенности, возродили чувство собственного достоинства, которые превратили УАЗик из клячи, вечного дорожного аутсайдера в фаворита, не имеющего в данный момент себе равных на всем протяжении проспекта.
Когда мы свернули на дорогу, ведущую в зоопарк, к нам навстречу внезапно выскочила машина «скорой помощи», с разрывающейся мигалкой. Через минуту, мы подъехали на место, остановившись возле служебного входа, на стоянке возле которого находилось несколько автомобилей, в том числе милицейская «восьмерка», принадлежащая департаменту охраны. Около самого вход стояло несколько десятков взрослых и детей. Большинство взрослых находились в каком-то задумчивом напряженном состоянии. Дети же, наоборот, были возбуждены и о чем-то, перебивая друг друга, громко рассказывали. Когда мы вышли с машины, все они замолкли и с любопытством уставились на нас.
– Что-то серьезное, видать,– тихо, как бы про себя, произнес Дьякон.
– Это точно, – согласился Греков.– Судя по всему, если кто и сбежал, то явно не черепахи.
Мы прошли к калитке, через которую можно было попасть в здание, где размещалась администрация зоопарка. Калитка оказалась незапертой и, пройдя метров тридцать, по вымощенной гравием тропинке, мы втроем вошли в здание администрации. Нам навстречу выбежала какая-то полная дама лет пятидесяти, с красными глазами, и, схватив Дьякона, который шел впереди, за рукав, потащила его направо по коридору.
– Пойдемте, быстрей, – затараторила она при этом, не то визгливым, не то плачущим голосом. – Там вас ждут… надо, что-то решать… те, которые приехали, говорят, что без приказа ничего делать не будут… А тут такое.. не знаю… Семен Яковлевич, бедный, вообще… чуть ли не в истерике… У нас такое ЧП первый раз…
Так из ее слов ничего и не поняв, мы вошли в просторный, шикарно обставленный, кабинет, где уже находилось около десятка человек, в том числе двое сержантов милиции из департамента охраны, с висящими на плечах «калашами». За большим ореховым столом, стоящим посреди кабинета, сидел маленький человек неопределенного возраста с плешью на голове. И хотя вид у него был самый жалкий, безошибочно можно было определить, что именно он здесь самый главный начальник.
– Что все-таки произошло, кто-то может объяснить? – задал я вопрос, с одной стороны всем, находящимся в кабинете, а с другой, целенаправленно вперив взгляд в человека сидящего за столом.
Тот стушевался, нагнулся, став еще меньше, и попытался ответить:
– Я не виноват… У нас такого не было… Она сама нарушила… Это же медведь, и так нельзя… Думать надо, а она… И что теперь?... Ну сама то, ладно,а там дети…
Он смолк, обхватив руками, голову. В кабинете стало тихо. Я вопросительно посмотрел на милиционеров с департамента охраны, ожидая, что хотя бы они мне объяснят, какого черта я здесь нахожусь, но тут вперед вышла высокая моложавая женщина лет тридцати пяти в белом халате.
– Можно, товарищ капитан, я расскажу о происшедшем? – и, вероятно предвидя мой вопрос, представилась. – Я, Лидия Петровна Самусева, главный ветеринар зоопарка.
– Расскажите, Лидия Петровна.
И главный ветеринар быстро, но довольно обстоятельно рассказала о том, что же все-таки произошло. Оказалось, минут сорок назад одна из работниц зоопарка решила покормить медведицу. Причем в нарушении всех правил и инструкций, она вошла в клетку. По словам Лидии Петровны, работница и раньше проделывала такое, за что ее не раз хотели наказать, но она только отвечала, что дружит с медведицей и та ее не тронет. Как выяснилось, дружба была непрочной, по крайней мере, со стороны животного. Сегодня медведица буквально порвала свою «кормилицу», после чего вырвалась с клетки, нанесла небольшие травмы трем посетителям, и до ужаса напугала остальных. В настоящий момент работницу в тяжелейшем состоянии увезли в реанимацию, а трем посетителям оказали помощь. Но это неглавное: медведица до сих пор разгуливает по зоопарку и, хотя абсолютное большинство посетителей эвакуировано, примерно человек двадцать находятся на территории детского развлекательного центра, который функционирует в зоопарке исключительно летом. Центр, отделен от остальной территории зоопарка метровым забором, – для медведицы это не препятствие. Абсолютное большинство посетителей центра – маленькие дети с родителями. Пройти и выйти из развлекательного центра можно только по территории зоопарка. И сейчас посетители оказались практически заложниками – выйти оттуда они не могут. Большинство детей и взрослых залезли на карусели, часть забаррикадировалась в «комнате смеха».
– Вот, в вкратце и все, – закончила свой рассказ главный ветеринар.
– Понятно, Лидия Петровна, – сказал я с дрожью в голосе и, ощущая струи пота, бегущие по спине. – Мне надо позвонить.
Набирая номер дежурки, я задавал себе один вопрос: ну, нафига я согласился поработать до обеда? Что сейчас делать? Ведь я здесь, как ни крути единственный офицер, и если что случиться – с меня главный спрос. Последний день работаю, или первый – это никого не будет интересовать. Когда Кравчук взял трубку, я, стараясь, как можно более спокойно, объяснил ему ситуацию.
– Все, понял, – пропищала в ответ трубка. – Начальника нет – он на совещании в ГУВД. Сейчас срочно доложу ответственному, он приедет.
– А кто сегодня ответственный?
– Павлов, начальник уголовного розыска. Мужик нормальный…
– Да я знаю, – сказал я с некоторым облегчением – начальник угро был действительно мужик толковый.
– Ну, ты тоже смотри, действуй по обстоятельствам.
– Понял…
Положив трубку, я оглядел присутствующих. Кто-то рассматривал пол, некоторые, не мигая тупо смотрели перед собой, менты же, как Дьякон с Грековым, так и сержанты департамента охраны, встретили мой взгляд деланно равнодушно, мол, сам решай. Я остановил свой взор на главном ветеринаре.
– Лидия Петровна, на Ваш взгляд, какова вероятность, что медведь пойдет в детский развлекательный центр? – задал я дурацкий вопрос, чтобы не молчать.
– Не знаю, это же зверь, что ему в голову придет никому не известно.
– А вообще, как-нибудь предусмотрен у вас отлов животных?
– Конечно… Только тут такое дело. Тот кто этим занимается, в настоящий момент в отпуске, а у него в кабинете и ружья есть специальные, чтобы усыплять животных и патроны… У меня в принципе тоже есть снотворное для животных, но только в ампулах, а даже если бы и в патронах были, стрелять, то не из чего… Семен Яковлевич звонил в соседний зоопарк и в цирк, но они смогут прибыть со всем необходимым только часа через полтора не раньше.
Надо было срочно принимать решение. Как сказал Кравчук, мать его, по обстановке. Хотя чего здесь решать? Надо валить этого медведя и все тут, а то чего доброго до детского центра дотопает, и тогда беды не оберешься. Только вот как валить? Я посмотрел на сержантов с «калашами». Один из них, молодой крепкий мужик лет тридцати, меня сразу понял.
– И я думаю, что надо нейтрализовывать медведицу, пока она чего не натворила. Но мне нужен приказ… А то у нас в прошлом месяце сотрудник собаку застрелил, овчарку, которая парня укусила, так его виноватым сделали. Сказали, что собака хорошая, а парень был выпивший и потому сам виноват. Теперь нашему надо компенсацию владельцам овчарки выплачивать, несмотря на то, что она без намордника на улице гуляла… Так ведь то собака, а здесь – медведица, да еще на территории зоопарка… Поэтому мне нужен приказ и желательно письменный, чтобы я начал действовать, без него с места не сдвинусь.
– Письменный приказ?– переспросил я, не совсем понимая, что от меня хочет сержант с «калашом».
– Да, капитан, письменный приказ.
Я на миг призадумался, а потом ответил:
– Ну, письменного приказа я тебе не дам, зато будет другое, – этими словами я подошел к маленькому плешивому человеку, сидящему за столом, и сел напротив. – Семен Яковлевич, берите лист бумаги, будете писать заявление.
– Какое заявление? – встрепенувшись, испуганно спросил тот.
– А вот какое… Пишите: «Начальнику Железнодорожного РУВД полковнику милиции Севакову от….ваша должность, фамилия-имя-отчество…. Так… затем слово «заявление»… И… Прошу оказать содействие в нейтрализации, так и пищите, в нейтрализации животного зоопарка – медведя…
– Это медведица, – тихо возразил человек за столом, – и помедленней, пожалуйста, а то я не успеваю…
– Хорошо… Так… Нейтрализовать животное зоопарка – медведицу… Дальше напишите, какую… Ну, не знаю, возраст там, кличка… И самое главное, в конце напишите: в связи с опасностью, которое представляет данное животное здоровью и жизни посетителям зоопарка, считаю вполне оправданным физическое уничтожение медведицы… Все написали?.. Хорошо. Теперь – дата подпись и печать зоопарка, на всякий случай.
Я взял заявление с дрожащих рук Семена Яковлевича и перечитал. Вообще-то по стилю куцевато написано, «нейтрализовать», «физически уничтожить». Да ладно, смысл понятен, а это самое главное.
– Теперь, Семен Яковлевич, берите второй лист бумаги и пишите объяснение к вашему заявлению…
– А что там писать? – еще более сникнув, спросил маленький человек.
– Вот то, что мне Лидия Петровна рассказала, то и пишите. Много не надо, но мало тоже – опишите вкратце ваш сегодняшний рабочий день до настоящего момента.
– Хорошо, как скажете, – покорно ответил тот.
– Ну, что, сержант, хватит такого заявления и объяснения, чтобы потом не выплачивать за медведицу?
– Думаю, хватит. Что будем делать конкретно, капитан?
Не знаю почему, но мне стало как-то легко и приятно на душе. Может из-за «капитана»? В этом звании я находился, причем незаслуженно, всего часа три-четыре, но ощущение было такое, что на моих плечах капитанские погоны находятся не первый год, причем даже очень заслуженно. А может из-за власти, которую в настоящий момент я ощущал всем своим нутром? Ведь собравшиеся здесь работники зоопарка, вероятней всего, трепещут перед своим начальником. Ибо чаще всего такие маленькие, тщедушные, плешивые человечки показывают себя весьма грозными руководителями. И тут работникам представляется зрелище, когда их начальник, мягко говоря, не так грозен как обычно. А может у меня так легко и приятно на душе из-за адреналина, хорошая порция которого вот уже минут десять как растворяется в моей крови? Не знаю. Важно другое: мне это нравится. И в голове появляются провокационные вопросы: не поспешил ли я с увольнением, уверен ли я на сто процентов, что милиция – не мое, не буду ли я скучать по работе в органах? Я гоню от себя эти мысли – еще будет время подумать, сейчас надо заняться совсем другим.
– Конкретно, делаем вот что: мы с тобой вдвоем пойдем искать медведя, коллеги проследят за написанием Семен Яковлевичем объяснения, а как только животное будет нейтрализовано – двое идут к центру развлечений и сопровождают всех кто там остался сюда, один остается здесь на связи… Так, теперь, кто нам скажет, где все же искать медведицу?
– Я могу показать, где ее видела в последний раз, – вышла вперед и по школьному подняла руку молодая девушка в синем халате с красной надписью «царство животных» на левой стороне.– Я в коридоре стояла, пока здесь совещание шло.
– Показывайте, только быстрей, – поторопил я.
Мы всей толпой вышли в коридор, кроме руководителя зоопарка и Дьякона, который решил взять на себя миссию присматривать за правильным написанием объяснения. Девушка открыла окно и показала правой рукой в сторону группы вольеров.
– Вон, видите, Машка сбежала оттуда? – затем она рукой взяла немного правей. – Потом медведица пошла в группу вольеров, где у нас птицы содержатся и мне кажется потоптала и задрала или уток, или павлинов, они у нас открыты, не в клетках, не то что орлы или соколы там всякие. А потом она направилась в сторону к кошачьим… Но отсюда не видно дошла или нет, птичник наш мешает. Однако это недалеко отсюда, до птичника метров сто, а потом до кошек метров пятьдесят… Дальше она не пойдет, там речка искусственная, медведица в воду вряд ли полезет, не приучена… А если бы побежала к центру развлечений или вернулась обратно, то ее бы было видно, ведь здесь все как на ладони.
С этим я согласился – с окон административного здания, действительно, можно было наблюдать не менее двух третей всей территории зоопарка.
– Тогда пора на выход… Где он кстати, чтобы в парк сразу попасть? – громко спросил сержант.
– В конце коридора налево, – ответила девушка.
Сержант развернулся и пошел первым, мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Выйдя на территорию зоопарка, я расстегнул кобуру, достал ПМ и, сняв пистолет с предохранителя, отправил патрон в патронник. Сержант щелкнул затвором автомата и, направив дуло «калаша» вперед, указательным пальцем правой руки обхватил курок.
– Тебя как зовут, капитан?
– Денис…
– А меня Саша… Знаешь, у меня сейчас такой азарт, что прям ... Я сам тоже сразу решил, что медведицу надо стрелять, но с этой собакой… Думаю, потом выплачивай, а стоит то немало… Я ведь охотник, уже семь лет как в общество вхожу, каждый год с друзьями езжу. За это время подстрелил двух зайцев, да в прошлом году кабана – повезло… Радости было елы-палы, тебе не передать… А тут медведь… У меня отец с Сибири родом. В детстве, лет пятнадцать-двадцать назад, я всегда туда к деду на каникулы ездил. Пару раз он меня на охоту брал с собой… Вот там охота я тебе скажу, никогда не забуду, как дед волка подстрелил на моих глазах… Мне тогда лет двенадцать было, но ощущение – незабываемое… даже, когда сейчас вспоминаю, то… Не то что у нас… Да, а тут медведь…
Мы вошли в птичник. Там было десятка полтора вольеров с хищными пернатыми – орлами, коршунами, соколами. Все они сидели спокойно, мало интересуясь происходящим за решеткой. На вторгнувшихся в их общее пространство двух вооруженных людей никто из них никак не прореагировал. От большинства из них и медведица удосужилась такого же презрительно-холодного приема, чего не скажешь об обитателях открытых загонов, отгороженных от посетителей, заборчиком сантиметров в семьдесят. Было видно, что еще недавно царившая там паника сходит на убыль – клокотанье и кудахтанье, которое мы слышали, будучи еще в административном здании зоопарка, постепенно утихало. Правда, некоторым обитателям птичника не повезло – забор в одном из загонов был сломан, и за ним виднелись перья и кровавые пятна на песке.
Пройдя птичник, мы оказались на тропинке, ведущей к другой группе вольеров, где содержались представители семейства кошачьих. До них действительно было недалеко – метров сорок-пятьдесят. Оттуда слышалось обеспокоенное рычание, порой срывающееся на агрессивный рык, нескольких особей. Вероятно, сбежавшая медведица была именно там, и некоторым кошкам это очень не нравилось. Мы замедлили шаг. Сержант приподнял на уровень шеи автомат, я вытянул перед собой, согнутую в локте левую руку, и положил на нее правую, в которой сжимал вспотевшей ладонью рукоять пистолета. Шли молча.
Осталось метров тридцать. Я слышал учащенное дыхание сержанта-охотника, шедшего справа, и ощущал каждый удар сердца, которое почему-то отдавалось в руке, держащей пистолет… Двадцать. Краем глаза было видно, как подрагивает в руках напарника автомат, несколько струек пота медленно потекли по моему лицу, одна из них, превратившись в крупную каплю, повисла на левой реснице… Десять. Я не испугался, просто не успел, хотя все произошло как будто в замедленном кино: медведица выскочила оттуда, откуда мы ее ожидали – с входа в кошатник. И, несмотря на ожидание этого, она появилась неожиданно, направившись сразу в нашу сторону. Она только раз перебрала своими лапами и вот нас разделяет уже метров семь – не больше. Я нажал на курок, но выстрела не последовало – осечка, еще раз – тот же результат. Возле моего правого уха послышался громкий треск, и из дула автомата показались небольшие языки пламени. Медведица попыталась еще раз перебрать своими лапами, однако, споткнувшись, перевернулась через голову, так, что ее ноги оказались в метрах двух от нас. Она хотела встать, но последующая череда выстрелов не дала ей этого сделать. Из горла животного послышался протяжный, истошный рев. Сержант, сорвался с места, в три прыжка подбежал к раненому животному и два раза прицельно выстрелил в голову медведице. Протяжное эхо и тишина. Правда, длилась она недолго– секунды три, затем началось – кошки рычат, птицы кудахтают, еще кто-то там ворчит, откуда-то издалека послышалось даже хрюканье.
Я подошел ближе. Меня поразили размеры животного. Когда медведей видишь в зоопарке, или в цирке, то они кажутся намного меньше из-за того, что передвигаются, согнувшись, на четырех лапах, а тут… А тут медведица лежала в полный рост, лапы были вытянуты – метра три с половиной ростом, как минимум. По скомканной грязной шерсти, в разных местах огромного тела стекала темная кровь, половина головы превратилось в месиво. В общем, зрелище не для слабонервных. Мне стало немного не по себе, к горлу подступил комок.– Я в голову, чтобы не мучилась, – тихо, как бы извиняясь, произнес сержант. – Эх, на охоте все же не так… Здесь адреналина много, а кайфа что-то не чувствую… Ты как, Денис?
– Нормально, – также тихо, почти шепотом, ответил я. – Пистолет, вот сука, не выстрелили – осечка.
– Да, бывает… Хотя здесь он бы тебе вряд ли помог. Это же медведь… Ладно пошли отсюда…

Правая рука начала ныть и немудрено – более полутора часов писать бумаги это не шутки. Сначала я сочинил подробный рапорт об операции «медведица», затем, приехавший на место события ответственный по РУВД, дал задание опросить как можно больше малолеток. Сам начальник угро занялся взрослыми.
За полтора часа я написал семь объяснений, опросив четверых девчонок и троих мальчишек юного возраста. Эти объяснения можно было писать практически под копирку – пришли в зоопарк с родителями (или одним из них) посмотреть зверюшек. Затем зашли в центр развлечений. Ну, и тут началось т-а-акое зрелище – «мишка» выбежал с клетки и начал носиться по зоопарку. Девчонки рассказывали, что очень перепугались, мальчуганы, наоборот, «ни капельки», а просто залезли повыше, на карусели. Один даже заявил, что залез на карусели, чтобы лучше рассмотреть медведя.
Меня начала одолевать усталость, уж слишком эмоциональным выдался последний день работы в органах. Я грустно смотрел на сидящих передо мной пятерых детишек, которых еще следовало опросить. В это время двери открылись и в кабинет вошел мой спаситель, в образе инспектора ИДН Сергея Ленского.
– Здорово, охотник, – весело воскликнул спаситель, – меня тут Павлов сказал тебя заменить, так что можешь ехать, машина еще ждет. Только смотри в телевизор не попади… Как тебе вообще, не страшно было на медведя идти?
– Привет, рыболов,– я пожал протянутую руку. – Не успел испугаться.
– Говорят, у тебя пистолет не выстрельнул?
– Точно… И честно говоря, сейчас я этому рад. Сержант тут прокуратуре объяснения давал не меньше часа о причинах применения оружия. Как будто и так не ясно. Автомат у него на экспертизу забрали... Еще будут решать правильно ли применил.
– Ну, это ерунда – обычная процедура. Хотя ему еще не раз придется в прокуратуру съездить и гору бумаг написать пока оружие вернут. Что делать, таков порядок.
– Согласен. Но я все же рад, что мне столько писать не придется…
– Здесь ты прав, – согласился Ленский. – И так в последний день работы тебе не повезло – на охоте пришлось побывать.… Ладненько, кого еще опрашивать?
– Вот этих,– я кивнул на стайку, притихших детишек. – Потом свои объяснения вместе с моими отдашь Павлову. А я пошел.
– Давай, – Ленский протянул мне руку. – Ты же смотри, не забывай родную инспекцию – заходи.
– Зайду как-нибудь.
Я вышел с кабинета бухгалтера зоопарка, в котором и опрашивал малолеток, заглянул на секунду в приемную, где попрощался с Павловым, после чего направился на улицу. Возле служебного входа в зоопарк был ажиотаж – несколько десятков людей что-то бурно обсуждали около забора. У многих из них были фотоаппараты, а у некоторых даже телекамеры. Только теперь до меня дошел смысл слов коллеги о попадании в телевизор.
Охранник у входа только приоткрыл ворота, чтобы выпустить меня на улицу, как десятка полтора людей, стоящих возле забора, сорвались с места и бросились в мою сторону. Это вы убили медведя? Сколько людей пострадало? Есть ли жертвы среди детей? Предъявили ли обвинения владельцу зоопарка? Вопросы сыпались на меня со всех сторон… Без комментариев.
Кое-как протиснувшись между журналистами, я поспешил к стоящему в метрах пяти от служебного входа УАЗику. С силой, захлопнув за собой заднюю дверцу, я перевел дух.
– Да, Атом, ты даешь. Ни дать, ни взять – звезда Голливуда, – устало усмехнулся Греков, – к тебе репортеры гурьбой, а ты – ноу комент, да ноу комент… Прикольно.
– Поехали уже, приколист, – меланхолично произнес Дьякон.
Машина резко сорвалась с места. Спустя пятнадцать минут быстрой и молчаливой езды, мы въехали во двор РУВД. Я устало вышел с УАЗика, медленно взобрался на крыльцо и, сев на поручень, закурил. Рядом с сигаретой в зубах примостился Греков.
– Классный выдался денек, – нарушил он молчание через минуты три.
– Ага, – только и смог я выдавить из себя, вставая и выбрасывая мимо урны недокуренную сигарету.
В дежурке, первым делом, я снял кобуру, в которой находился пистолет, и отдал ее помдежу, молодому лейтенанту, только в прошлом году окончившему среднюю школу милиции. Затем стащил с себя потный китель капитана милиции и закинул его в угол. Немного подумав, отправил туда и брюки. После чего босиком, в одних трусах трусцой подбежал к умывальнику. Холодная, с резким запахом хлорки, вода, брызнувшая из крана, показалась мне спасительным источником. Я растирал ее по всему телу, смывая липкий пот, и вместе с ним, пытаясь смыть память о сегодняшнем дне в частности, и работе в милиции вообще. Вода немного привела меня в чувство: усталость отступила, и даже появилось что-то издали напоминающее бодрость духа. Ведь это последний мой день работы в органах! Последний!!
Я натянул на еще мокрое тело майку, одел джинсы. Все же как приятно в ощущать на своем теле собственную одежду. Подмигнул помощнику дежурного, я направился в кабинет отдела кадров. Маловского там не было, что меня весьма обрадовало. Оставив на его столе ксиву, я вышел из кабинета в полной уверенности, что моя работа в качестве мента подошла к концу. Не тут то было. Только подошел к входной двери, как ко мне подбежал Кравчук.
— Слушай, Денис, хорошо, что я тебя застал. Ты уже уходишь?
— Ну, — настороженно ответил я.
— Слушай, забрось по дороге, вот эту папочку на третий опорняк. Главный сказал, срочно участковым отдать.
— Петрович, не нарывайся на грубость, я уже сегодня свое отработал. По моему, хватит, а?
— Денис, ты же все равно на троллейбусную остановку идешь, — не унимался Кравчук. — Пройдешь немного пешочком, да сядешь на следующей. Хорошая ведь погода. Всего остановочка, то…
— Две…
— Чего две?
— Остановки две до третьего.
— Полторы. Ты же не по трассе, а через дворы пойдешь.
Вообще то я действительно собирался немного пройтись. Хотел по дороге домой, пару кружечек пива в летней кафешке выпить. Правда, третий опорный при этом маршруте оставался немного в стороне. Ах, ладно уже – надоело этот писк слушать.
— Давай, Петрович, свою папку, так уж и быть – занесу.
— Спасибо, Денис, ты настоящий друг. Зря, что увольняешься.
Пропустив писклявый подхалимаж мимо ушей, я вышел на улицу. Идти предстояло, действительно, через дворы. Потому, обогнув забор РУВД, я свернул за угол строения, в котором располагался вытрезвитель и ППС. Заходить, на опорный мне не очень хотелось. Ребята наверняка уже знали о моих подвигах в зоопарке, а выслушивать их шуточки насчет охоты было попросту лениво. Да и встречу с желанным холодным напитком, этот крюк на опорный отодвигал минимум минут на десять.
Однако неожиданно мои планы были несколько нарушены. Зайдя во двор, который мне предстояло перечь, дабы добраться до третьего опорняка, я увидел буквально в метрах десяти от себя троицу – Колько с Веремеевым, молодым сержантиком, пришедшем в роту месяца два и небольшого черного человека в простонародии, зовущегося негр.
Встречаться с кем-нибудь вроде Колько, мне хотелось в сто крат меньше, чем заходить на опорный. Если бы заранее знал, что Коль на этом маршруте работает, ни за что б не согласился «полторы остановочки пройтись». Мне данный типчик был неприятен с самой первой нашей встречи. Но свернуть, я уже не мог – Колько, меня заметил и улыбнувшись, пошел ко мне навстречу. Я остановился в ожидании его плоских шуток, но их не последовало.
— Здоров, Атом, — протянув руку, тихо произнес Колько и, не слушая мой ответ, заговорил еще тише, — слушай, тут такое дело – нужна твоя небольшая помощь. Ты вообще, куда направляешься?
— На третий – Кравчук им папку просил передать с материалами.
— Так мы же к этому маршруту с Веремеевым приписаны на сегодня, так что давай сюда – как раз туда направляемся… А к тебе вот какое дело. Мы тут нигера взяли с просроченной регистрацией. Он говорит, что студент, здесь недалеко квартиру снимает, а регистрацию не продлил, так как собирается уже домой на каникулы… Ну мне то пофиг студент он, или наркотой торгует – регистрации нет и баста. Я с ним договорился уже на двадцать баксов, но у него с собой нет денег, предлагает с ним пройти на квартиру… но ты же понимаешь – мы по форме, как-то несолидно, еще кто настучит, что менты к нигерам в гости зачем то ходят… Так сходи с ним, а мы тебя на третьем опорняке подождем, заодно папку занесем… Двадцатку на троих раскинем – пивка попьешь.
Я задумался – слово «пиво» несколько согрело мою душу, тем более если еще на халяву. Но куда-то переться все же лениво – сегодня я свое уже отработал. Да, и связываться с Колько мне было противно, но спорить с ним – себе дороже, не отвяжется же ведь, только время потеряешь зря.
— А далеко, он квартиру снимает?
— Да, нет же… на Краснова, 14 – здесь, буквально через два дома.
— Знаю, — дом и вправду находился недалеко. – Ладно.
— О кей.
Колько, вновь лучезарно заулыбался и, быстро развернувшись, направился к, дожидавшемуся его Веремееву с негром. Я остался на месте. Вскоре троица подошла ко мне, после чего мы разделились по парам и разошлись в разные стороны. Папку, которую мне дал Кравчук, я доверил занести на опорный Веремееву.
— Ты тоже ми… мильи… полисмен? – пробасил, шагающий рядом негр, через полминуты молчаливого движения.
— Что-то в этом роде… А ты на кого учишься?
— На бххальтера… Уж три года… Ваш диплом – это хорош… Я с Конго… Мой папа вот – дипломат… Меня сюда послал… — поведал собеседник, ненужную мне информацию.
В этот момент мы подошли к длинному девятиэтажному дому, на котором красовалась табличка «Краснова, 14».
— Во-от… Первий подьезд…
Студент набрал на двери подъезда код, и мы вошли внутрь. Я направился к лифту, но черный человек остановил меня взмахом руки.
— На два… Не надо сюда…
Мы поднялись на второй этаж. Негр быстро открыл входные двери и прошмыгнул первым в квартиру. Я вошел за ним. В коридоре было темно и пока мои глаза привыкали к темноте, хозяин пошел вглубь квартиры. Немного подождав, я последовал за ним. Комната, в которую я сначала попал, ничего особенного собой не представляла: диван, два кресла, стол и сервант. Единственная ценная вещь – огромный телевизор «Сони». На другом конце комнаты торчала задница негра, который, приоткрыв двери, в другое помещение с кем-то разговаривал. О чем шел разговор, я не понял – сосредоточиться мне мешали странные звуки, доносившиеся за другой дверью, проходной комнаты. На мой взгляд, там должна была располагаться кухня.
Я решил проверить свою догадку, а заодно посмотреть, что же все-таки там происходит. Приоткрыв двери, я увидел интересную картину – в помещении, которое действительно оказалось кухней, двое занимались сексом. Белая девушка лежала на столе в полном неглиже, закинув своему дружку ноги на плечи. Черный дружок, со спущенными брюками, обхватив своими ручищами груди подружки, делал быстрые поступательные движения от которых стол просто содрагался. Причем девушка, визгливо постанывала, а со рта негра вырывались звуки похожие на хрюканье.
 Все это я лицезрел максимум пару секунд. Сын дипломата, неожиданно выскочив у меня из-за спины, прикрыл двери и, виновато улыбнувшись, за рукав потащил меня в другую комнату. Мне стало немного смешно – и за улыбку, и за кухонный секс. Нашли место любовь между народами демонстрировать. Как потом после за этим столом есть можно? А может у них в Конго так принято, перед принятием пищи на столе трахаться?
Пока я размышлял над традициями африканского народа, сын дипломата открыл сервант, достал оттуда бутылку коньяка и, налив грамм сто в фужер, протянул его мне. Не пиво, но все же тоже напиток ничего – стресс сегодняшнего дня немного снять может. Я взял фужер и сделал глоток. Напиток не был похож на те коньяки, которые мне приходилось пробовать до того. У него был особый терпкий приятный привкус. Я сделал еще один глоток. Негр тем временем вошел во вторую комнату, закрыв за собой двери. Третьим глотком, я допил содержимое фужера. В это время из комнаты, в которую вошел сын дипломата, неожиданно появилась девушка. На вид ей было лет двадцать, невысокого роста, короткие крашенные в рыжий цвет волосы, довольно приятное личико и какие-то отрешенные глаза. Такие глаза обычно бывают у обкурившихся или, принявших экстази подростков. Девушка, в коротеньком халатике, подошла ко мне вплотную.
— Ты действительно мент? – прозвучал вопрос, неожиданно низким голосом.
Я открыл рот для ответа, но произнести ничего не успел. Рыжеволосая подружка хозяина опустилась на колени и начала довольно ловко расстегивать мне джинсы. От неожиданности, я замер – негр не появлялся с соседней комнаты, с кухни продолжали доноситься визги и хрюканье, девица под кайфом расстегивает мне, какое там – уже снимает, джинсы. Ах! Не фига ж себе!
Да, я ведь давно уже не мальчик – учеба на филфаке и работа в милиции этому не способствует, но такого секса у меня не было давно. Скинув халатик, а за ним и стринги, девица продемонстрировала знание таких поз, о которых я мог только догадываться. Казалось, эта двадцатилетняя шлюха умеет фактически все: она доводила меня до самого пика наслаждения и ловко не давала этому пику извергнуться. Я испытал настоящий сексуальный восторг.
Когда наконец все кончилось, моя партнерша удалилась в ванную, так и не произнеся больше ни слова. Я взглянул на часы – прошло уже минут сорок, как я расстался с Колько и Веремеевым. Наверное, парни беспокоятся. Пофиг. Я в изнеможении с пола пересел на диван. С комнаты вышел сын дипломата. На его лице была улыбка, но невиноватая как раньше, а ехидная. Он подошел к столику, где стояла бутылка коньяка, вновь налил в фужер грамм сто и протянул его мне. Я с благодарностью принял «подарок» и выпил его залпом. Затем стал одеваться.
Все же эти черные люди хитрые – специально подослал мне подружку, чтобы не платить за просроченную регистрацию. И что мне сейчас сказать Колько? А собственно, чего я должен перед ним оправдываться? Вот поеду сразу домой и все тут. Выйдя в коридор, я протянул негру руку для прощания. Тот неожиданно схватил ее и, крепко пожав, оставил в ней какую-то бумажку, которую я механически засунул в карман. Выйдя на улицу, я решил взглянуть на нее – пятьдесят долларов.
— Где ты так долго шлялся? – со злостью накинулся на меня Колько, когда я завернул за угол.
Оказалось, они с Веремеевым, не дождавшись меня возле опорного, решили покараулить около соседнего дома.
— Да, негретос долго деньги искал, — с улыбкой ответил я.
— Вижу, как искал. Ты уже и выпить успел.
— Надо же было, чем-то заняться пока он искал. Вот немного коньяку и выпил… А заодно и девку трахнул…
— Ты че, серьезно? – заинтересовался, молчавший до того Веремеев.
— Ладно, хватит вам чушь молоть, — перебил напарника Колько, — где деньги то?
Я протянул ему двадцатку. Глаза Колько при виде купюры загорелись. Он быстро выхватил деньги и спрятал в карман.
— Ого, молодец нигер… Слушай, Денис, а как делить будем?
— Как, как. Вам по десять, остальное мне.
— Это чего так?
— Ну, ты же все равно на двадцатку рассчитывал. Причем на троих. А тут получите на двоих.
— Это нечестно. Нигера мы с Веремеевым срисовали. Да, к тому же ты там на грудь успел принять. Так, что по справедливость – тебе десять баксов, а остальное нам… У меня и десятка с собой имеется, чтобы с тобой сразу рассчитаться…
Я мог вступить в спор, но мне этого делать было просто противно – Колько жаден на деньги, так что пока «выбьешь» с него лишние пару долларов, здоровье угробишь столько, что на лекарства намного больше придется отдать. А мне сегодня уже хотелось только одного – спокойствия. И еще пива. Я согласился, получил от Колько десять баксов, и, распрощавшись с бывшими коллегами, направился в летнюю кафэшку.
Вообще, этот случай немного выбил меня из колеи – уверенной дороги, ведущей на гражданку. В моем, не совсем трезвом мозгу, начали зарождаться мысли, не остаться ли в милиции. Ведь и в ментовской работе, чего греха таить, имеются свои прелести. В памяти всплывали сладостные моменты, когда форма и ксива помогали мне в разных жизненных ситуациях – от удешевления товаров на рынке и безнаказанного употребления водки в общественных местах до…. Ну, хотя бы до вот такого – потрахался, выпил и деньги получил. Чем плохо?
Мобильник заиграл «мамину» мелодию. Да…. Скоро буду…. Ладно, я же тебе сказал, что подумаю…Серьезно, подумаю. Может и не уволюсь, пока не найду новой работы… Не начинай опять… Все, пока. Как будто чувствует, когда звонить. Эх, оставить надо на потом эти мысли и просто попить пивка.
Закурив, я прибавил шагу, но буквально через секунду остановился: мне навстречу шагал никто иной, как любимый одноклассник. Он тоже увидел меня и прибавил шагу, а, не дойдя метра три, протянул руку:
— Здорово, Денис.
— Приветики, Серега. Давно тебя не видел.
— Да, уж… Наверное в марте последний раз виделись, да и то мимоходом. Ты куда?
— Пиво вот хочу выпить. Присоединяйся…
Макар в нерешительности призадумался.
— Чего ты думаешь то – я плачу, если денег нет… У меня и повод – решил уволиться с ментовки, сегодня вот последний день отработал… Хотя, кто его знает, как там сложиться – может и не последний, я после сегодняшнего дня в раздумьях весь…
— Понятно… Посидеть, то я с тобой могу, но пива пить не буду.
— Эт, чего так? – удивленно воскликнул я.
— Да, вообще то, я уже месяца три как завязал со спиртным,— тихо и, как мне показалось, неуверенно заявил Макар.
— Серьезно?!
— Пошли, где-нибудь присядем, там и поговорим,— предложил одноклассник.
Мы пошли к тому летнему кафе, куда я и направлялся до встречи. Макар сел за один из свободных столиков, а мне выпала участь делать заказ: себе пиво и чебуреки, «завязавшему» — томатный сок и орешки. Пока все это нам несли, я рассказал однокласснику о своем последнем, по крайней мере, на данный момент, рабочем дне.
— Жалко медведя, — выслушав меня, заметил Макар. – А с девчонкой, ты бы это поаккуратней, хотя бы предохранялся бы. Что ты уже хлебнул, я кстати заметил.
— Да, ладно. Ну, а ты то чего на сок перешел?
Задав вопрос, я отхлебнул принесенного пивка. Макар, как мне показалось, с завистью посмотрел на это действо, после чего отхлебнул со своего стакана.
— Жениться вот собираюсь осенью.
При этих словах я чуть не поперхнулся. Макар жениться? Зря пива заказал, без водки тут не обойтись.
— И на сколько она тебя старше?
— Почему сразу старше, — с обидой в голосе проговорил одноклассник, — она младше на два года.
— Дочь твоей очередной пассии?
— Ой, Атом, не мели чушь. Лучше помолчи, — раздражительно произнес Макар, а затем за минуту выложил мне всю последнюю информацию о своей жизни.
Оказывается, в декабре прошлого года он по заданию редакции писал о молодых христианах различных конфессий – для рождественского номера. Во время сбора информации, Сергей познакомился с одной молодой “пятидесятницей”, по его словам, не только красавицей, но и большой умницей – аспиранткой истфака. Оттуда все и пошло. За каких то полгода, Макар успел два(!) раза прочитать «Новый Завет», один раз «Бытие», «Исход» и половину «Левита» из «Ветхого Завета», изучил 50-ти страничную брошюрку «Истина», какого то там пастора, принял водное крещение и вот уже, как две недели работает в журнале «Христианские вести» в качестве корреспондента. Да, чудны дела твои Господи. Однако, чтобы все это уложить в моей голове, пива мало. Тут без водки не обойтись.
— Серега, сказать, что я удивлен, это ничего не сказать, — только и мог вымолвить я.
— Да, я понимаю, — согласился Макар. – Если бы мне еще год назад такое сказали, я бы сам не поверил.
— Слушай, а свадьба у тебя тоже будет, так сказать безалкогольная?
— Конечно, — Сергей с грустью посмотрел на половину выпитый мной бокал с пивом. – Ольга с семьи «пятидесятников». Сам понимаешь, там все строго… Да оно и правильно. Я свое отпил уже. А ты куда собираешься то, идти работать?
— Не знаю. Пока не решил.
— А хочешь к нам в журнал, а? ... Хотя там только своих берут. Ты же ведь крещение принимать не будешь ради этого.
— Нет, Серега, не буду.
— От водки не откажешься? А то, давай.
— Ты сам смотри, не запей вскоре. Я если в религию пойду, то не из-за бабы, а за убеждения. Я человек верующий, так сказать по-своему. Мне больше Единобожие по душе. Вот Ислам, например.
— А там тоже пить нельзя, — с ехидцей выпалили Макар.
— Причем здесь пить? Если надо брошу. Я же тебе говорю – Единобожие главное. Не верю, я в эти троицы всякие.
— Хорошо. Давай, религиозные споры на потом оставим… Мне только сейчас в голову стукнуло – в «Городской вал» нужен криминальный обозреватель. Ты практически идеальная кандидатура – раньше писал туда, к тому же успешно, опыт ментовский имеешь и все такое. Так что, если хочешь дам тебе телефончик – свяжись с редактором… Я ему тоже звякну – возьмет тебя, можешь даже не сомневаться… Напиши, что-нибудь к приходу – ну, например, как медведя на тот свет отправлял, или что-то вроде – один день работника инспекции по делам несовершеннолетних.
Я призадумался. А почему бы не пойти? Ведь журналистика — мечта моего детства, с юностью в придачу. Профессия полусвободная, такой муштры, как в ментуре нет. Вот только «желтоватый» еженедельник «Городской вал», не совсем то, о чем я мечтал, но для начала журналистской карьеры и он может сойти.
— Давай телефончик, звякну твоему редактору через пару неделек. Если не передумаю.
Сергей написал телефон редактора на салфетке. Я сунул ее в карман и вновь принялся за пиво. Неожиданно мирный городской шум, вызывающе резко, нарушили звуки вальса Мендельсона. Макар суетливо вытащил мобильник и ласково заверещал. Да, солнышко… Не волнуйся, любимая, я только… Да, нет же, с одноклассником встретился… Сок в кафе пьем, общаемся… Нет, он нехристианин… Хорошо, уже иду… Да, скоро буду…
— Идти надо, — извиняющимся голоском произнес Макар, и улыбнулся, — сам понимаешь.
— Ага, понимаю, — ответил я, с ухмылочкой.
Он быстро ретировался. Я заказал еще пивка и призадумался о превратностях судьбы. Макар и «Христианские вести». Макар и безалкогольная свадьба. Макар и … Мой нетрезвый ум все еще отказывался в это чудо верить. Да-а, метаморфозы. Не мешало б и мне последовать его примеру: круто изменить зигзаг своей судьбы. Ни шагу назад, в одну реку дважды не входят, возвращаться плохая примета, решил делать – не робей, сказано… и так далее. Я вытащил мобильник и нашел нужный номер.
— Алло…
— Витек?
— Догадливый. Хотя, судя по голосу, немного уже принял.
— Есть, конечно, но совсем немного.
— Где ты уже успел?
— Это отдельная история, я тебе ее в Турции расскажу.
— Так ты едешь?
— Потому и звоню. Деньги одалживаешь?
— Без вопросов. И даже, прошу заметить, без процентов.
— Еду.
— Добро. Тогда, звякну тебе завтра, обговорим все. А пока – пока. Занят немного.
— Счастливо.
Я отхлебнул пивка и достал сигарету.
 
       Г-та «Городской вал», 25. 08. 2006
       Рабочий день «детского милиционера»
Инспекция по делам несовершеннолетних – самая образованная служба МВД, в том смысле, что практически все ее сотрудники имеют высшее образование. Обычно педагогическое. И это неслучайно – ведь в сферу деятельности ИДН входят самые молодые граждане нашей страны, что накладывает большие обязательства. Наш корреспондент по заданию редакции провел один рабочий день с инспектором по делам несовершеннолетних *** района города.
       Забывчивые мамы
       Инспектора по делам несовершеннолетних обычно трудятся по вечерам, во вторую смену. Однако часто бывает, что рабочий день сотрудника ИДН намного длиннее восьми часов, стоящих в графике. Вот и сейчас, перед тем, как отправиться на работу в РУВД, капитан Марский посетил семью Дроздовых. Причина непростая: Виктору Дроздову должно скоро исполниться восемь, а в школе он пока так и не появился.
Оказалось Ирина Дроздова, 34-летняя женщина, воспитывает двоих детей одна, без мужа. Старшая дочка Елена учится в четвертом классе, а вот младшего Виктора оформить в школу мама просто «забыла». То что, администрация района не раз предупреждала ее об этом, женщина опять же не помнила.
 Соседи Ирины рассказали, что в последнее время Ирина нигде не работает. По вечерам у нее собираются сомнительные кампании, которые порой засиживаются до самого утра. А в пьяном угаре можно не только о детях забыть. Для освежения памяти капитан Марский решил составить на нерадивую мамашу административный протокол по статье 162.
«Административный протокол по ст.162, — рассказывает инспектор по делам несовершеннолетних, — это первое официальное предупреждение для таких «забывчивых» родителей. Протокол будет рассмотрен на районной комиссии по делам несовершеннолетних. В результате Дроздова может получить даже штраф. Если после этого она не закончит «веселую» жизнь, не найдет работы и не будет больше внимания уделять детям, то встанет вопрос о лишении ее родительских прав. Кстати, в прошлом году на моем участке 17 мам и пап были лишены родительских прав. Однако я надеюсь, что Ирина сумеет правильно расставить свои жизненные приоритеты».

       Маленький фантазер
После развода в РУВД мы отправились на один из пунктов охраны правопорядка, где непосредственно и находится рабочее место капитана Марского. К пяти часам туда пришли люди – решить довольно запутанный вопрос кражи денег. Дело было так: женщина выявила пропажу 330 долларов США. После чего провела семейное «следствие», в результате которого выяснилось, что деньги взял ее десятилетний сын Николай.
Однако мальчишка заявил, что не виноват в случившемся – доллары у него потребовали два старшеклассника родной школы. По словам Николая, подростки пообещали его сильно избить, если он не достанет для них деньги. Выслушав сына, женщина обратилась за помощью в инспекцию по делам несовершеннолетних. Капитан Марский, на территории которого и находится школа, в которой учится Николай, вызвал на опорный пункт «рэкетиров» и «жертву». Всех с родителями.
На разбор этой запутанной ситуации ушло более двух часов. Старшеклассники не признавали вообще никакого своего участия в данном деле. Они отвергали сам факт вымогательства денег у десятилетнего мальчишки, не говоря уже о том, что брали эти доллары.
Сам же Николай все время «плавал» в своих показаниях. Сначала заявил, что деньги у него требовали другие подростки, не из его школы. Потом сообщил: взял деньги, чтобы похвалиться перед одноклассниками, а в школе их просто украли. Затем рассказал историю, как на него напали неизвестные в черных масках, когда он со школы возвращался домой.
За фантазиями десятилетнего мальчишки угнаться было довольно тяжело. В конце концов он «сдался» и рассказал правду: денег у него никто не требовал. Николай сам взял доллары и потратил их вместе с другом на ролики, мороженое и разные сладости. Причем мальчишка заявил, что и раньше брал деньги у родителей, правда, в меньших количествах.
Мама Николая от таких признаний сына была просто в шоке. До этого она не подозревала о криминальных талантах своего отпрыска. Когда они покинули опорный пункт, инспектор ИДН прокомментировал данный случай: «В последнее время дети довольно часто стали «отдолжать» деньги у родителей. В первую очередь, это касается любителей компьютерных игр в специализированных клубах. Однако с Николаем случай особый. Мне еще в школе сказали, что мальчишка часто врет, нарушает дисциплину, прогуливает уроки, а мать его всегда защищает. Вот и дозащищалась. Я Николая поставлю к себе на учет, и буду отслеживать его дальнейшее поведение».

       «Пьяные» протоколы
Пока мы слушали истории маленького фантазера, в милицию поступило сообщение: возле ближайшего кинотеатра пьяный подросток пристает к людям, требуя деньги на выпивку. Пришлось пройтись к кинотеатру. Хулигана мы выявили быстро – он уже не до кого не приставал, а даже наоборот – совершенно обессиленный спал на ступеньках. Капитан Марский сразу узнал пацана – это был Олег С., состоявший на учете в милиции.
Когда Олега разбудили, тот было бросился в драку, но, узнав инспектора по делам несовершеннолетних, сразу стих. Жил незадачливый сшибатель денег недалеко от кинотеатра, поэтому мы решили его довести прямо до дома. Там капитан Марский при родителях составил на парня административный протокол по ст. 159 – появление в пьяном виде в общественном месте. Выйдя из квартиры хулигана, инспектор сообщил о нем такую информацию: «Олег стоит у нас на учете за преступление – он попался на кражах автомагнитол. Суд приговорил его к двум годам с отсрочкой приговора на два года. Отсрочка дается, чтобы человек задумался над своим поведением и не допускал в дальнейшем никаких правонарушений. Но Олег, видно, решил, что раз его не посадили, то можно «куролесить» и дальше. В соседнем районе на него уже был составлен административный приговор, к тому же Олег несколько раз не пришел отмечаться в милицию, что обязан делать еженедельно по решению суда. И вот снова нарушение – пьянка. В ближайшее время я отправлю в суд материалы на отмену ему отсрочки. Не хочет человек нормально жить на свободе, пусть подумает о своем поведении в колонии для несовершеннолетних».
Перед тем, как вернуться на опорный пункт правопорядка, мы заглянули в детский садик – в милицию поступило несколько жалоб, что на его территории часто собираются подростки для распития спиртных напитков. И, как оказалось, жаловались не зря – в одном из «грибков» сидели два парня и две девушки, а между ними красовалась початая бутылка водки. Пришлось подойти познакомиться. Анна и Наташа – шестнадцатилетние выпускницы соседней школы, Андрей и Юра – студенты колледжа. Причем если Андрею до празднования 18-летия оставалось еще несколько недель, то Юра уже месяц, как являлся совершеннолетним.
Пока все вместе шли на опорный пункт милиции, кампания весело шутила — пацаны предлагали с ними выпить, девушки расцеловать, но когда дело дошло до протоколов – шутки сразу прекратились. Капитан Марский составил на несовершеннолетних административные протоколы, на уже известную статью 159, и, как положено, вызвал родителей девчат и парня. А вот на Юру был составлен протокол по «взрослой», 160 статье, административного кодекса – «Доведение несовершеннолетних до состояния опьянения. Покупка спиртных напитков для лиц, которым не исполнилось 18 лет». И штраф по этой статье примерно раз в десять больше, чем по 159-ой. Хотя ему повезло с другой стороны – родителей не вызывали.

       «Пиротехник»
Когда маленькая стрелка часов уже перевалила через цифру девять, по рации сообщили, что в четвертую клиническую больницу за медицинской помощью обратился 13-летний мальчуган с ранением правой руки. Информация о таких травмах всегда поступает в милицию, сотрудники которой в течение максимум 10 дней должны выяснить обстоятельства получения данной травмы.
Времени до конца рабочего дня оставалось немного, но капитан Марский по горячим следам решил разобраться в данном деле: мы отправились в больницу, благо до нее было всего три остановки на автобусе. Само разбирательство по времени заняло менее получаса. Оказалось никакого преступления против Алексея (так звали пострадавшего) никто не совершал. Парень просто решил повзрывать во дворе несколько петард, которые он приобрел на рынке. Три петарды взорвались без эксцессов, а вот четвертая рванула прямо в руке Алексея. В итоге – небольшой, хотя и неприятный, ожег.
«С проблемами некачественных петард мы каждый год сталкиваемся, — рассказал капитан Марский.— Правда, больше всего несчастных случаев с их использованием попадает на Новогодние праздники, но бывает и вот так – шел со школы, делать нечего, заглянул на рынок, купил некачественный товар, в результате – травма. А у нас, кстати, запрещена и продажа и использование несартифицированной пиротехники. Так что на Алексея, вполне можно протокол составлять, вернее на его родителей. Но я этого не буду делать – парень сам себя наказал».
Рабочий день инспектора по делам несовершеннолетних закончился. Капитан Марский отправился в РУВД, а я поехал домой. Однако на следующий день позвонил к своему герою. И тот рассказал, что его работа в назначенное время не закончилась. В РУВД обратилась женщина – ее одиннадцатилетний сын не вернулся со школы. И всю районную инспекцию по делам несовершеннолетних кинули на поиски «пропажи». В полтретьего парня отыскали в одном из компьютерных клубов. Тот спокойно витал в виртуальном мире, нисколько не беспокоясь о родителях, и даже, не думая, что его могут искать.
Д.А.

       
       Третий разговор Автора с Героем, к которому
       присоединяется еще один собеседник.
Г: Да, господин Автор, журналистский стиль у Вас что-то явно хромает. Неровно пишите газетные материалы – про армию, так средне, написали. Вот студенчество – блестяще, я бы сказал – эталон, гимн и тому подобное. А вот здесь про инспектора ИДН на двойку написано. Мне не нравится.
А: Вот это меня меньше всего волнует, господин Герой. По-моему мы договорились, в газетные материалы ты свой нос не суешь… Хотя в чем-то ты прав – я писал данный материал слишком поспешно…
Г: Оно и видно. А Вы что, действительно, с этим Марским один день на работе проторчали?
А: Конечно, нет.
Г: А что же?
А: Да ничего же! Приехал, обсудили про что писать буду минут двадцать. Затем водку пили – у Марского выходной был.
Г: Вот то-то и оно – поступаете Вы, господин Автор, в жизни точно также как я, а говорить любите о высоких материях.
А: Значит так – мы договаривались, что ты лезть в статьи не будешь. Журналистика совершенно другой жанр. Газета живет только один день. Литература – дело другое, более серьезное. Она призвана…
Г: Только без избитых выражений, пожалуйста, о высоком призвании литературы. Тем более Вы все время повторяете, что не являетесь писателем, а только хотите отразить свои чувства, изменения характера человека во время работы в ментуре. Да еще оправдаться перед собой за то, что приняли решение уволиться.
А: Не груби. Нечему тут оправдываться – уволился и уволился. И раньше считал, что правильно делаю и сейчас не изменил своему мнению.
Г: Если обратно все вернуть, то же решение бы приняли, господин Автор.
А: Безусловно. Правд, иногда, что то вроде ностальгии у меня по ментовской работе проскакивает. Но это так – рецидивы. Возможно, связанные с проходящей молодостью… Моя мама вот до сих пор с ностальгией вспоминает 80-ые годы прошлого столетия. Говорит, что тогда жили намного лучше. Хотя я тоже помню то время. Бесконечные очереди за всем и пустые прилавки магазинов — вот, что такое 80-ые. Но для нее это время молодости, а значит – лучшее.
Г: Но Вы то, господин Автор, человек не старый. Всего пару лет прошло, как ушли с органов. Так что тут все же больше ностальгия не о молодости, а скорее об ощущении власти — мне так кажется, чувстве принадлежности к особой касте, стоящей на охране Закона. По крайней мере, мне было бы жаль именно этого.
А: Ха! Нисколько в этом не сомневаюсь.
Г: Вот только не надо зубоскалить, господин Автор. Думаю, у Вас «ностальгические рецидивы» возникают по той же причине. Просто Вы не хотите в этом себе признаться.
А: О, да Вы, господин Герой, стали психоаналитиком.
Г: Так, это… Все же с людьми работал, так сказать. Милиция – не хухры-мухры. Опять же с Вами, господин Автор общался. Поневоле, психоанализом займешься.
А: Не надо преувеличивать, господин Герой. Давай-ка лучше обсудим последнюю часть романа.
Г: Что здесь обсуждать – скучная часть получилась. А все почему, 10 процентов для режиссирования маловато будет. С такой долей свободы, произведение не спасешь.
А: Чего-чего? Что ты этим хочешь сказать? Я виноват, что плохо написано?
Г: Ну, виноваты Вы, господин Автор, по-любому. Ибо свои провалы на героев, еще не одному писателю спихнуть не удалось. Сколько бы им свободы не давали. А на меня так и подавно, ничего не спихнете. 10 процентов – да это же смешно!! Дали бы мне хотя бы половину, то было бы для маневра больше место. Завернул бы я в нужную сторону. А то…
А: Ты бы завернул, нисколько не сомневаюсь. Чернухи бы просто перла.
Г: Вот только не надо. Я бы просто повернулся лицом к читателю. Писал, что ему нравится. Ведь в конечном итоге – он главный потребитель продукции.
И: Слушаю, я вас господа, и удивляюсь некоторой наивности суждений. Особенно, ваших суждений господин Автор… Извините, что вклиниваюсь в ваш разговор. Вы надеюсь не против, если я разбавлю ваш междусобойчик?
А: А Вы собственно кто?
И: Я — главный человек, что касается написания книг. Нескромно, но зато правда.
А: Вы писатель?
И: Ха… Ну, что Вы.
Г: Вот у Вас у авторов всегда главный писатель. Какой снобизм! Я вот сразу догадался, кто Вы.
И: Интересно, и кто же я по-вашему?
Г: Вы – читатель. Человек – главный в книжном деле. Кстати, именно я и защищаю ваши интересы перед некоторыми несознательными авторами.
И: Вы ошиблись, господин Герой. Я вовсе не читатель.
Г: А кто ж тогда?
И: Кто?
Стишки любимца муз и граций
Мы вмиг рублями заменим
И в пук наличных ассигнаций
Листочки ваши обратим.
Г: Все равно не понял. У меня с поэзией туговато.
А: Это из «Разговора книготорговца с поэтом» Пушкина.
И: Совершенно верно, господин Автор, Вы необычайно подкованы. Видать, на филфаке не только безобразиями занимались. Это действительно великий Александр Сергеевич написал почти два века назад.
Г: Так Вы книготорговец?
И: Не совсем, но близко. Я совладелец издательства *** и его вице-президент. Издатель одним словом. Занимаюсь подбором авторов, формированием серий, редактурой… В общем ответственен за процесс творчества.
Г: Это же замечательно.
А: И что Вы думаете о моем романе?
И: Я думаю, господин Автор, что в вашем случае надо больше доверять Герою.
Г: И я том же!
А: Это почему же? Чернуха нужна?
И: Зачем же так? Необходимо произведение, которое бы отвечало духу времени. А время у нас непростое. Да и законы рынка – это законы рынка.
А: Я писал произведение не для того, а чтобы…
И: Знаю, Господин Автор, я внимательно следил за Вашей дискуссией с Героем. Тут другой вопрос – хотите ли Вы, чтобы Ваше произведение нашло читателя? Это не так легко как Вам кажется. Вы поймите у книжного бизнеса, как и у всякого другого свои законы. Даже если Вы найдете деньги и напечатаете свое произведение отдельной книгой, без нашей поддержки оно может не дойти до массового потребителя. Помните?
Меж тем как пыльные громады
Лежалой прозы и стихов
Напрасно ждут себе чтецов
И ветреной ее награды.
Все оттуда же.
А: Помню. Там еще есть такие строки:
Внемлите истине полезной:
Наш век – торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.
И: Совершенно верно, господин Автор. У меня к вам деловое предложение. Мы сейчас планируем новую серию запускать под рабочим названием: «Проза поколения next – антигламур».
А: Эпатажно, как то.
Г: А вот мне нравится.
И: Согласен, звучит – не очень. Вполне возможно название поменяем. Но направление антигламурное оставим. Вся эта шелуха достала, тошнит уже. Главная идея серии – проза молодых ребят «простых» профессий, скажем так. Людей, не принадлежащих к высшему светскому обществу. Вот, милиционеров, например.
А: Да их же и так много появилось. Я имею ввиду произведений про ментов.
И: И здесь с вами согласен, господин Автор. Но все не то. Вы были правы, когда говорили, что, посмотрев сериалы многие думают, что милиция только пьет да трахается, а между делом ловит уголовников. В вашем произведении – другое.
А: Спасибо, что заметили.
И: Да, не за что. Однако несколько все же суховато у вас написано. Надо дать больше свободы Герою.
Г: И я о том же!
И: Помолчите, господин Герой, пока я с Автором разговариваю.
А: А какие у Вас вообще претензии?
И: Господин Герой правильно заметил, что у Вас журналистские материалы несколько отличаются от художественной прозы. Особенно про филфак.
А: Это же совершенно другое.
И: Ничего подобного. Сейчас художественное творчество – та же журналистика. Поэтому я думаю Вашему Герою надо дать 50 процентов свободы, как вы там между собой выразились режиссирования.
Г: Ух ты!!!
А: Не многовато ли?!
И: Посмотрим. Если что – отредактируем в нужном русле.
А: Как-то зловеще звучит.
Г: Да, что Вы в самом деле. Вам Издатель такое выгодное предложение делает, а Вы…
А: Вам сказали помолчать, господин Герой.
И: Ничего зловещего здесь нет. Обещаю, что Ваше произведение будет иметь успех. Мы об этом позаботимся. Да и Вас не обидим. Издательство у нас солидное.
А: Нисколько не сомневаюсь У меня только одно условие.
И: Какое же?
А: Если Вы говорите, что проза сейчас — та же журналистика, то можно если мое произведение будет опубликовано в газете? Частями.
И: Не в «Городском валу» ли?
А: В нем самом.
И: Отчего же нельзя – публикуйте. Аудитория издания молодежная – сама то. Если им понравится, а мы уж постараемся, чтобы так оно и было, то читатели газеты приобретут роман и отдельной книгой… Так что по рукам?
А: По рукам.
Г: Ура!!!
       


       Г-та «Городской вал», 20. 03. 2007
Муха просто выводила меня из себя, как своей надоедливостью, так и предсказуемостью. Несколько секунд это примитивное насекомое монотонно ползало по дверной ручке, а потом резко срывалось с места, и пыталось со всего лету протаранить мне левый глаз. После того как я раздраженно отмахивался, она снова возвращалась к любимой дверной ручке. Причем все эти выкрутасы природный летательный аппарат выделывал с завидной периодичностью. Через минуту я, за одно мгновение до того, как муха сорвалась с ручки, чтобы совершить на меня очередное «нападение», махнул рукой. Есть! Оторвав нахалке крылья, я отпустил ее с миром.
На часах половина третьего, а ведь сказали придти в два, к окончанию обеда, да еще предупредили, чтобы не опаздывал. Я, как последний мудак, приперся на всякий случай на полчаса раньше. Но, оказывается, точность не входит в основные обязанности милиции. По крайней мере, ее кадрового аппарата. Эх, этих протирателей штанов, да на нормальную, мужскую работу, чтобы отрабатывали свои денежки как положено.
Если б еще год-два назад, мне кто сказал, что я с таким нетерпением буду ожидать начальника отдела кадров районного управления милиции, подумал – человек свихнулся. Работа в данном ведомстве никогда не являлась мечтой моей жизни. Сколько себя помню, хотел стать журналистом. В детстве казалось, что главное для журналистики у меня есть – фантазия. Почему-то я решил, что именно этим качеством должен обладать настоящий журналист. Наверное, к такому выводу меня подтолкнуло регулярное чтение советских газет. Живем вроде хорошо, а в магазинах – ни фига нет.
Фантазией я обладал с избытком. Первая оценка по сочинениям, написанным мной в школе, почти всегда была пятерка. Особенно мне нравились работы на свободные темы, например «Как я провел лето». Это первое сентябрьское сочинение мне особенно удавалось. Несмотря на то, что лето я всегда проводил весьма одинаково – в деревне у бабушки, в сочинении все было по-другому. Нес, надо сказать, я там всякую ересь.
Причем учительница русского языка хорошо понимала, что я все выдумываю, но ставила пятерку и читала мое произведение всему классу. Одноклассник тоже были в восторге от моей бурной фантазии. Правда, один раз мне не поставили пятерку по «летнему» сочинению. Это произошло в девятом классе, когда я решил написать чистую правду. Сочинение было коротким: «Этим летом я отдыхал в профилактории на Рижском взморье. В том же здании, где меня поселили, жили девчонки из молодежной сборной Украины по гимнастике. Что там было… лучше не описывать». Мне влепили два балла. Правда в нашей школе была не в чести.
После школы я решил подать документы на журфак, но меня отговорила это делать… учительница русского языка родной школы Вера Ивановна Канатопскя. Оказывается, она довольно высоко ценила мою фантазию. И в отличие от меня считала, что это качество для журналистов больше вредит, чем приносит пользу. Вера Ивановна отговорила меня поступать, куда я задумал, заявив, что лучше подать документы на филологический факультет. Специальность с журналистикой родственная, фактически одному и тому же учат, а пройти по конкурсу будет легче. Бывшая учительница пообещала мне выхлопотать в университет направление, которое должно значительно увеличить шансы на поступление.
Ну что ж – филфак, так филфак. Пришлось, правда, за месяц вновь проштудировать весь школьный курс русского языка и литературы, – но это уже частности. Тем более Вера Ивановна мне активно помогала. Кстати, как оказалось, женщина она была больших достоинств – тридцатипятилетняя разведенка, страстно любившая… Короче, она не забыла мое сочинение, по которому сама же и поставила двойку. К филфаку учительница меня подготовила во всех смыслах.
Когда я первый раз вошел в аудиторию, где собрали наш курс, то просто обалдел, ибо почувствовал, что тону в море любопытных девичьих взглядов. И спасать меня было просто некому, да я и не желал спасаться. На отделении из 52 человек — 45 составляли лица противоположные мужскому полу.
Следующие пять лет моей грешной жизни прошли как волшебный сон. Учеба давалась легко, хотя за книги садился только во время сессии. Почти все остальное время посвящалось гулянкам с друзьями и подругами. Не сказать, что я такой уж расписной красавец, но без ложной скромности можно заявить – определенной популярностью среди филологинь имел честь пользоваться. Впрочем, как почти всякая особь мужского пола на данном факультете. Я так часто появлялся в студенческой общаге, и так часто оставался там на ночлег, кочуя из одной комнаты в другую, что вахтеры, считая меня полноправным жильцом общежития, никогда не требовали документов.
Э-эх! Что это было за время! Как там пел Миронов в «Соломенной шляпке»? Жоржета… Впрочем, такого имени в моем списке не было. Зато – Оленька и Женечка, Леночка и Светочка, Сашенька и Машенька, Дусенька и Нюрочка, Верочка и ….