Птицелов

Когда-то Олаф находил приют в хмельной Баварии, он ловил птиц и тем был доволен. Однако, постепенно, не сразу, но, тем не менее, уют винодельческого уклада долин верхнего Рейна наскучил. Да, иногда так бывает, а, в общем-то, и зачастую, что хорошее и уютное нам гораздо быстрее становится скучным, чем что-то плохое и неустроенное, заставляющее что-то делать, а, значит, жить. И мы под воздействием тайного внутреннего порыва уходим прочь, как блудные сыновья, чтобы, возможно, однажды, вернуться. Мы всегда оставляем для себя возможность возвращения, ибо в этом мире всё поправимо, кроме смерти.
Бузинная Вестфалия – приёмная дочь Северного Рейна встретила птицелова дремучими лесами и противостоянием католиков и протестантов, что выражалось в полувоенном облачении крестьян, которые даже на празднике не рисковали появляться без меча за поясом. Но именно здесь Олаф сотворил себе манок, вызывающий из укрытия сплетённых веток и тесных гроздьев бузины осторожного соловья. Под лёгким его дыханием пела, заливалась бузина, повинуясь незримому певцу, сокрытому в тонких стенках манка.
Сосновая Саксония, подарившая миру столь неординарных людей, таких как Иоганн Себастьян Бах, Карл Мария фон Вебер, Феликс Мендельсон-Бартольди, Роберт Шуман, Рихард Вагнер и Рихард Штраус не могла не запомниться путешественнику, хотя, возможно, он даже и не слышал о её сынах. С клеткой в руках и дорожной сумкой за плечами, разумеется, не беря во внимание стоптанные башмаки и запыленную до неузнаваемости, одежду, пахнущую хлебом, шёл он по лесам Саксонии и дивился вместе с прозрачным утром звонкому пересчёту синиц. И если бы не это, возможно, Олаф пришёл бы в восторг от саксонского «белого золота», именуемого проще – фарфор. Но даже будучи на многих ярмарках, он старался избегать лавок, торгующих домашней утварью, это и понятно, ведь ему некуда было принести посуду. Может быть именно поэтому, он старался как можно скорее покинуть шумную толпу после более или менее удачной продажи своих птиц.
Ах, Тюрингия, центрально-германская Тюрингия, что же ты, сверкая гладкими стволами охотничьего стрелкового оружия, не привлекла Олафа? Нет, не за этим он пришёл сюда. Дубовые рощи твои дали ему гостеприимное пристанище, укрыв от непогоды. За просёлочной дорогой, размытой, но ещё хранящей скрип и грохот телеги, над покрытым ряской тихим прудиком, разложил он свои сети.
Сквозь Гарц поросший хвойным лесом, по топким берегам Рейна идёт птицелов, чтобы однажды, насладившись дорогой, пением птиц и ветром, без спроса бьющем в лицо, осесть около своей Марты и забыться в наступающей старости, а пока…
Шатаясь по дорогам Германии, находя ночлег под забором, Олаф счастлив тем, что имеет – птичьим посвистом, мелодичным звоном манков и истинной, ни с чем не сравнимой свободой.