Владислав

На ночь я съел очень много куриного мяса. Затем пошел в комнату, и, не включая света, лег спать. Сон никак не шел ко мне, потому что я вдруг начал смущаться своего сердца. Меня сначала насторожило, а потом стало вызывать ощутимое беспокойство его биение. Как если бы к вам в живот забрался живой кролик, и начал копошиться и жевать капусту. Мой главный орган показался мне, а скорее, начал ощущаться как нечто чужеродное. Меня пугало не столько биение, сколько невозможность его прекратить, или хотя бы унять. Мысли о непосредственной связи движения сердца с жизнью сеяли во мне нарастающую панику. Сердце казалось мне огромной акулой из магазина «аквариум», которая постоянно плывет вдоль толстого стекла, потому что если она остановится, то умрет. Пытаясь не думать о своем сердце, я зажмуривал глаза и вскоре начал видеть розовое здание каменного музея где-то в центре города. А напротив него - туалеты. Я проходил мимо туалетов и понимал, что больше к ним не вернусь, но мне было очень жаль, и я не хотел проходить мимо них, хотел побыть с ними подольше. Тогда я понял, что мне нужно проснуться,- я встал с кровати и пошел в туалет. Когда я вернулся, мысли о сердце и о зайце, жующем капусту в животе, не вернулись. Когда я пролежал с закрытыми глазами 10 минут, я увидел свою девушку. Она говорила, что она беременна. Сначала я думал, что от меня, и это не беспокоило меня. Но потом я понял, что не от меня, а от другого, неизвестного мне мудака, с которым она переспала как раз в тот день, когда я был у нее в гостях. «отойду на 5 минут» - сказала она. И я подумал – она отошла в туалет, а она пошла в спальню, и там был он – козел, отец ее ребенка. И они успели его зачать, пока я думал, что она в туалете. А потом она сказала, что она уезжает навсегда. И тогда я увидел красный цвет. Я увидел его на кофточке с короткими рукавами. Это был не цвет кетчупа, и не цвет красной розы. Это был цвет артериальной крови. Именно артериальной. Такой ярко – красный. Это была красная кофта, прилегающая к чьему-то телу. И по фактуре она была какая-то негладкая, тоже кровавая – с сосудами и тромбами. И я согнулся пополам, я сжался в шар, и закрыл голову и я испытал ужасную боль – боль всех предательств, какие были в моей жизни, и я почувствовал черноту безысходности. Такую черноту, против которой ты ничего не можешь поделать, потому что твоя самая сильная часть на ее стороне. Как будто у тебя гангрена на ноге, и врач говорит, что надо ногу отрезать. И ты не хочешь терять свою ногу, но бессилен, потому что понимаешь, что это необходимо. и хотя сам ты на стороне ноги, интеллектуальная и волевая твоя часть - на стороне врача и скальпеля. И я не мог плакать, и мне нечего было сказать, как человек, заключивший пари с дьяволом, отдает обещанного первого ребенка, вдруг понимая, что пари было подлым, но сама Правда против него. И я был в отчаянии. И я видел красный цвет, и не мог спрятать от него глаза. И я не мог пережить горя, потому что оно было таким неожиданным, и. с другой стороны , таким предсказуемым. Но и умереть я не мог. И мне было страшно, и мне было дурно, и я не знал, куда деться, и что делать дальше, и я не знал, почему мне так плохо от того, что она уезжает, и почему это расставание по силе собрало и умножило все мои расставания с кем бы то ни было. И весь мой виденный и даже представляемый в мыслях, красный цвет.