Кисловодск - Минеральные воды

Сон
Каждый раз я вижу один и тот же сон. Я нахожусь в пустом поезде, где кроме меня нет ни одного живого человека. Поезд набирает ход. Я бегу по вагонам, вбегаю в кабину, но там никого нет… Вместо глаз машиниста на меня смотрят сотни маленьких кнопочек.
За окнами мелькают кадры: леса, пожарища и горы. Я знаю, что на одной приморской скале рельсы обрываются… А поезд все набирает ход.
Кисловодск - Минеральные воды
Она неторопливо шагала по дорожке, подбрасывая камешки то левой, то правой ногой, поднимая пыль. Она зевнула. Когда уходила, они оба спали, оба, как дети. Муж и дочка. Времени было достаточно; послышался шум приближающегося поезда. Не тот. Скорый. Не тот. Но тут, свернув за поворот у кассы, она заметила, что это был ее поезд. Маленькая такая табличка: «Кисловодск». Она побежала, шлепая сандалиями, боясь не успеть.
Успела. Двери закрылись и объявили следующую остановку. «Удача. Сесть бы еще. Ну и накурили же опять. А вот сиденье, тень. Хороший день сегодня. Хороший». Под ритмичное постукивание колес она задремала. Изредка сон ее прерывался различными мыслями о маленьких будничных проблемах.
«Куплю ему галстук и костюм, и чтобы надел все это на праздник. Завтра на рынок за едой. Придет ли Таня? Из Москвы ей далеко, но все-таки брат зовет.Подумать только, семь лет прошло. Семь лет назад мы стояли в этом дурацком ЗАГСе. А ведь все представляла себе по-другому. Торжественная обстановка свадьбы, таинство первой брачной ночи... А была некая тетка, которая листала зачитанный листочек и предлагала обменяться кольцами. А какое ей было до нас дело? Для нас каждое прикосновение друг к другу, каждый взгляд – все это заставляло вздрагивать и волноваться. И даже в это личное, в интимное, в весь наш мир ощущений близости двух любящих сердец вторгалась бюрократия!
Бесстрастным голосом читала. Ей было все равно, что перед ней стояли мы с Колей. Я и Николай. Николай и Елена. На этом же самом месте до нас, на истоптанном коврике напротив нее, глядя на эти же стены и тот же стол, стояли сотни других людей в ожидании чего-то особенного, в ожидании новой жизни. Она не помнит их лиц, она забыла их имена.
Она и молодожены – какое-то целое, переживающее переход в новую фазу жизни, с которой связывались надежды новобрачных. Ее слова означали начало новой жизни. Что слышали в них молодые? Для них это были священные слова, слова, называющие их «мужем и женой», слова произнесены – и они теперь будут любить друг друга и в радости, и в горе.
А для нее это были заученные фразы. Работа, за которую ей платят деньги. Работа вершительницы людских судеб. Она никакой радости, сопереживания не испытывала, глядя на лица молодых. Она думала, сколько кило говядины купить на рынке и когда пойти в парикмахерскую. Я была так счастлива и думала, что и другие тоже счастливы, радуясь за меня. А потом в ресторане начались разговоры о дачах, о деньгах и о работе. Кто что покупает, кто где отдыхал летом, какой сорт редиски лучше растет в Калужской области, у кого сын плохо учится и кто вот уже полгода не возвращает денежный долг. Тогда я поняла, что этот день, наш с Колей день, для них ничего не значит. Для них это был хороший повод посплетничать и напиться. Будто бы мы сидели во главе огромного, но совершенно пустого стола. Наверное, я была слишком эгоистична, наше счастье ничего не значило для других, они продолжали думать о своих проблемах. Собственно, ничего невероятного не произошло и после: все были пьяные, разошлись, никакой брачной ночи не было – во-первых, она произошла гораздо раньше, а во-вторых, нам было не очень хорошо после съеденного и выпитого. А утром были больная голова и гора грязной посуды. Так началась новая жизнь, в первый день которой мы не сказали друг другу ни слова, настолько были поглощены уборкой, очищением квартиры от гостей.
Прошло семь лет, а я снова созываю гостей. Они снова соберутся для обсуждения тарифов на электричество. Зачем звала?
А как мы радовались, когда я узнала, что у нас будет Наташка! Я гуляла на свежем воздухе, ела фрукты, а Коля выполнял всю работу за меня. А ночью гладил мой живот, и мы вместе чувствовали, как она толкается ножками, мы вместе ждали ее рождения, мы поставили кроватку и купили множество распашонок, ползунков и маленьких носочков. Когда я поняла, что Это началось, Коля вызвал такси и повез меня в родильный дом. Он нес меня на реках, целовал мои волосы, сбивая прическу. Я не боялась. Я торжествовала, что скоро появится на свет новая жизнь, новая звездочка на небосклоне. Но все это прошло, осталось лишь чувство страха, постоянно нарастающее, когда я почувствовала под собой холодное железо носилок.
Я родила в палате. Одна. Никто ко мне не подошел. Соседка, женщина гораздо старше меня, видела, как я мучаюсь, но ничем не могла мне помочь. Я видела, как по щекам ее текли слезы, а руки сжимались в кулаки. Я терпела все молча. Да, я могла бы закричать, и кто-нибудь бы обязательно услышал. Но какой толк был бы от врачей, ведь им было абсолютно наплевать и на меня, и на маленького человечка. Больше пользы было бы, если бы их вообще не подпускали к моему малышу. На следующий день я слышала, как кричала молодая женщина. Началось все вечером, она кричала всю ночь, а к полудню у нее уже ни на что не было сил, она шептала только одно слово, она звала свою мать. Глаза ее были открыты и смотрели куда-то сквозь врачей, сквозь стены. Не было даже слез. Она лишь медленно шевелила губами, даже голоса не было уже слышно. Потом она улыбнулась, меня передернуло от этой улыбки, от выражения какого-то странного счастья на ее лице. Она больше не думала ни о чем, боль и страдания притупили все другие чувства; она так устала, что, казалось, радовалась наступившему упокоению. Почему врачи не сделали ей операцию? Почему оставили ее одну? Врачи сидели в соседней комнате, смеялись и пили чай. А потом вышла санитарка, чтобы привычным движением руки накрыть ее прекрасное молодое лицо и увезти из операционной. Когда родила Наташу, я прижала ее к себе, у меня начался бред, а потом наступил тяжелый сон. Я бормотала что-то вроде: «Не трогайте моего ребенка, вы, убийцы, оставьте мне моего малыша…» А проснувшись, я увидела, что ребенка нет. Его забрали к другим родившимся детям. А потом привозили детей и давали нам их кормить. Моего ребенка брали те же руки, которые закрывали глаза молодой женщине. С виду совершенно обыкновенные руки, руки убийцы. И так везде.»
Я услышала разговор двух студенток. Они смеялись. «А мне же всего 25 лет, но я чувствую, что мы с ними – разные поколения. Они хохочут, обсуждают преподавателей и экзамены, рассказывают про чей-то день рождения, вспоминают каких-то ребят. Все эти живые люди со своими маленькими радостями. Живые счастливые глаза. Сегодняшний день. Обычный день.» Я вновь подумала о гостях, потом, взглянув на студенток, вспомнила себя лет восемь назад…
«Был такой же летний день, и мы с группой поехали на речку. В руках были соломенные шляпы и сумки с купальниками и водой. С нами ехали ребята, с нами был Коля. Я раньше его не очень-то замечала, но в этот день мы разговорились, а потом он топил меня в реке. Когда я притворилась, что действительно захлебнулась, он не на шутку испугался и вытащил меня на горячий песок. Солнце было настолько ярким, что его лицо казалось черным, а перед глазами плыли чернильные пятна.
Я улыбнулась, глядя на девушек. Может, и они думали о реке и солнце, о том, как поскорее расправиться с экзаменами и нырнуть с головой в прохладную воду, а потом смотреть на маленькие водяные капельки, скользящие по плечам и животу, зарываться ногами в песок.
Тут что-то выбросило меня из собственных мыслей. Что это? Какой-то грохот. Почему кричат? Где две девушки? Кажется, поезд идет как-то странно; стук колес уже не тот. Вместо него я услышала стук собственного сердца. Может, авария? Все эти мысли пронеслись в моей голове в какие-то доли секунды. Тут мне показалось, что какая-то капля пробежала по моей щеке и упала на ворот блузки. Что это? Что-то алое. Откуда здесь? Я опустила глаза вниз и увидела огромное алое пятно на блузке, оно росло и росло, окрашивая юбку в тот же алый цвет. Мои руки задрожали, меня затрясло, как будто бы меня бросили в ледяную воду. На спине выступил холодный пот. Железная полка для багажа лежала на моих коленях. Что она делает здесь? Ч хотела снять ее, но не могла; проведя по ней рукой, я почувствовала, что ее конец находится внутри меня. Полка будто бы вросла в меня. Но как такое возможно? Ведь это – железо, это проклятое железо. Прозрачные соленые капли побежали по лицу. Нет, я еще не чувствовала боли. Они лились сами собой. Может быть, это была досада на какую-то железку, холодную мертвую железяку, которая застряла в моем животе. Мне и в голову не могло прийти, что вот эта безобидная железяка может стать убийцей. Я думала, что убийцами могут быть только люди со скверной душой, но это, бездушная железка, которая и не появилась бы никогда в природе, если бы мы, люди, не вмешались. И вместо того, чтобы служить человеку, она убьет эту жизнь, ее же породившую? Значит, мы сами создаем то, что в итоге послужит нашей гибелью? Значит, у всего, даже у самой маленькой безобидной вещицы, есть свое черное предназначение? Я взглянула на свои ноги. Колени дрожали, и я не могла унять дрожь. Ноги были разуты. Я слышала, что туфли слетают у мертвых.., но я-то…жива? Проклятый поезд, проклятый день. Тут мое тело пронзила ужасная боль, болело все, будто бы из меня вырывали куски мяса. Взгляд мой упал на девушку, лежащую на полу, ее испуганное выражение лица; она еще не осознавала, что случилось. Она растерянно пыталась встать, но не могла, нащупывала под платьем свои ноги и словно не могла их отыскать. Лучше бы она видела это солнце в последний раз. Потому что речки и пляжа уже не будет. Не будет смеха, любви и детей. Все это осталось ТАМ. Сегодняшний день стал новой точкой отсчета, а мне хотелось назад, туда, где меня ждали муж и ребенок, ждали здоровую, счастливую, в чистой белой юбке. Мне вспомнилось лицо той девушки из операционной, и боль утихла. Я закрыла глаза и улыбнулась, улыбнулась этой жизни и всему, что было в ней. Я прекрасно понимала ее.