Утро...

Он смотрел на нее, ожидая ее пробуждения. Она наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Наслаждаясь. Зная, что у них еще есть это утро. Законных часа три ласки и тепла. Страсти. Вихря.

...Резкий звонок телефона разбил сонный рассвет на массу осколков. Он лениво потянулся к телефону. Напрягся. Жена. Требует срочно приехать. Дети. Плачут. Еще успеет словить восьмичасовой трейн.

...Она лежала, вжимаясь всем телом в спасительную прохладу постели. Уже понимая, что их утро разрушено безвозвратно. Украдено. Обобрано. Все, что до этого было известно миру о воровстве, ничто по сравнению с этим.

...Он целовал ее слишком нежно, слишком сосредоточенно. Так целуют больных людей. А он собирался причинить ей боль.

- Понимаешь, мне надо ехать, - необязательное объяснение. Зачем повторять очевидное?

Она молча стала собираться. Глоток кофе из гостиничного стаканчика - вместо завтрака вдвоем. Он скороговоркой проговаривает в трубку слова чек-аута.

Такси...конечно же уже ждет, лишая ее последних возможных минут вместе. Он взмахом руки предлагает ей ехать первой.

- Я пройдусь, - она слишком раздавлена неожиданностью и несправедливостью ситуации. Ей нужно подумать. А аль-каидская физиономия таксиста не располагает к размышлению.

Его такси, набирая скорость, шуршит мимо. Она на ходу машинально достает сигарету. Закуривает. Тихонько сползает по стене, ближе к спасительной твердой земле. Единственной, что осталась незыблемой в ее стремительно рушащемся мире.

...Бродвей, притихший и растерявший свой вечерний лоск, задумчиво поглядывал на нее. Гас неон. Ветер лениво ганял обрывки театральных рекламок. Свисали бездумно брошенные кем-то телефонные трубки. Ранние копы курсировали между блоками, отхлебывая утренний кофе.
...Он мчался на вокзал. Она курила. В Нью-Йорке начинался новый день...