Сказочка

– Папа, расскажи мне сказку, пожалуйста.
– Про что, Катёнок?
– Про зайчика и собачку, ладно?
– Ладно. Слушай…

Жил-был на свете один умный песик. Звали его Бим. Так назвал его хозяин, который взял его к себе совсем ма-а-аленьким ещё щеночком. Бим был хоть и пуделем, но – настоящим охотничьим псом. Сейчас многие думают, что пудели – это такие декоративные кудрявые собачонки, которые целыми днями лежат на бархатных подушечках и встают только покушать какого-нибудь собачьего лакомства или постричь шерстку для красоты, да коготочки для безопасности хозяйки. А вот раньше пудели работали вместе с охотниками, в основном помогая ловить диких водоплавающих птиц: уток, например. Это потому что пудели очень хорошо умеют плавать, и им совсем не трудно притащить хозяину подстреленную дичь, хоть бы даже и с самой середины пруда. Вот наш Бим и был таким охотником. Только хозяин натренировал его на зайцев, а не на уток, потому что жена его очень любила жаркое из зайца, а утку совсем не ела. Бим умел выслеживать в лесу зайцев и выгонять их прямо навстречу охотнику, а тому тогда только и оставалось всего-то-навсего зайца застрелить. Своему чудесному охотничьему искусству Бим учился с самого рождения, когда едва мог стоять на лапках, и долго – целых два года. За два года он подрос и сильно заматерел. И даже немного загордился: как он ловко умеет разыскать в лесу зайца и «поднять» или загнать его. На других собак Бим смотрел чуть-чуть свысока, потому что равных ему в охоте на зайца не было не только во всей деревне, но даже, может быть, и на всём белом свете.

Иван Васильевич Топорышкин был настоящий профессиональный охотник. И папа его был охотник, и дедушка тоже. Жил Иван Топорышкин на окраине деревеньки ПрофУканово, в самой крайней избе, которую когда-то в детстве сам помогал строить своему отцу. По всем понятиям Иван Топорышкин был правильный мужчина. Он вставал с петухами, всегда делал по утрам зарядку, потом колол дрова, потом чистил свое охотничье снаряжение, потом делал всяческую полезную работу по хозяйству, а спать ложился, только выполнив всё, что сам себе поставил сделать на сегодня. А если уж Иван Топорышкин шел на охоту, то без зайца не возвращался никогда. Селяне уважали Ивана Васильевича и частенько заходили к нему – то купить подстреленного зайца, то выпить с ним самогончику, или – по выходным – чайку на травах, то просто поболтать о том о сем, если, конечно, Иван находил на это время. К своим собакам, которых у него было штук пять или семь, Иван Топорышкин относился очень строго. И наказать умел, ежели чего, но и на похвалу и поблажки не скупился. Однако не было собаки, которая бы не знала Ивановой плетки. Всем в свое время попало, всегда за дело. Бим, например, никогда не забудет, каково ему досталось, когда он по молодости погрыз любимое хозяйское кресло-качалку. Зубы сильно чесались, а кресло было сделано из очень вкусного дерева, жевать такое – одна прелесть была. Кресло пришлось выкинуть. Местный краснодеревщик Жека сказал, что восстановлению испорченная вещь не подлежит…

Заяц Данилка сидел в своем любимом овражке, меж двух огромных, поваленных в прошлом году ураганом дубов и грыз украденный на деревенском огороде молодой капустный лист. Он всегда здесь таился от немногочисленных врагов и грозы (надо сказать, что зайцы ужасно боятся грозы. Но ведь поваленное дерево уже заново не повалишь, а еще заяц Данилка придумал во время грозы прикрывать глаза ушами: тогда и молнии не видно, и грома не слышно). Жизнь была прекрасна зайцу Данилке: зима с диетой из ивовой коры давно позади, весна пришла, солнышко, вот-вот второй урожай морковки пойдет у селян. Заяц Данилка подумывал найти молодую симпатичную зайчиху, завести с ней шуры-муры, потом жениться и наплодить целую кучу зайчишек. Мечталось ему, как детки будут радоваться его возвращению по вечерам из леса в нору – усталого, но довольного, – а жена будет подавать ему на стол свежую морковь и свекольную ботву, а зайчатки – наперебой рассказывать о своих дневных проказах… То, что заяц Данилка любил помечтать, знали все звери в округе. От постоянных мечтаний, безделья и халявной капусты он сильно потолстел за последние пару месяцев, но это его мало тревожило: капусты и морковки можно было ещё наворовать из соседней деревеньки целую гору, и на две семьи бы хватило!

Жена Ивана Топорышкина Варвара очень любила рагу из зайца. Она была хорошая хозяйка, прекрасно готовила, но блюда из зайчатины ей особенно удавались. Как никому в Профуканово. Все соседи только и ждали, когда же у Ивана Васильевича или Варвары наступит день рождения, чтобы прийти к ним в гости и наесться жаркого или рагу из зайца. Они даже весь год откладывали деньги на подарки охотнику и его жене и состязались, чей подарок окажется лучше. С утра Варвара подмела горницу и перебрала овощи в подполе. Оказалось, что есть в хозяйстве все необходимое, чтобы приготовить зайца. Кроме самого зайца.
– Иван! Ива-а-ан! - нараспев крикнула Варвара мужу в окно - тот как раз колол дрова и радовался весне и солнышку. – Слышь, Иван. Пошел бы ты, зайца подстрелил, что ли. В настроении я сегодня. Чувствую, хорошо зайчатинка у меня получится. Пойдешь, что ль?
– Чего ж, – сказал Иван Топорышкин, – пойду. Чего бы не пойтить-то? Только вот дрова поколю, да ружо почистю, и мигом с Бимкой зайца тебе добудем.
– Себе добудете, - поправила мужа справедливая Варвара, – али сам ты его есть не станешь?
Тот пробурчал в ответ неразборчивое и снова взялся за колун.

Иван Топорышкин, верный своему мужскому предназначению и планам на текущий день, наколол ровно столько дров, сколько было предписано себе самому собою самим, разобрал и снова собрал свое охотничье ружье системы Браунинг и зарядил его дробью. Потом он нарядился в специальный защитный костюм, в котором заяц не смог бы его разглядеть в засаде, надел сапоги, прихватил торока, чтоб принести убитую дичь домой в лучшем виде, свистнул Бима, и они пошагали к лесу. Вслед Биму завистливо и понуро смотрели три борзых: это их хлеб он отбивал вот уже года полтора, это они на самом деле были специалистами по зайцам, а не этот молодой да ранний пуделёк.

Бим, предвкушая очередной триумф и заячьи потроха, которые Иван Топорышкин имел обыкновение тут же, на охоте отдавать псу в награду, бежал вприпрыжку к лесу и принюхивался к разлитым в воздухе запахам: а не почуется ли вдруг где зайца. «Эх, – думал сам себе Бим, – сейчас изловлю добычу, потрошков наемся, а дома, глядишь, еще и косточки сладкой перепадет. А эти дуры-то борзые в вольере отсиживаются. Тоже мне, охотники. Пороху забыли нюхать. А все я, я. Конечно – вон я какой ловкий, да быстрый, где уж этим борзым со мною тягаться». Охотник с собакой как раз вошли в лес, Бим поймал, наконец, носом Тот Самый Запах и бросился по следу легко и вольно.

Иван Топорышкин твердо и упруго шагал по тропе. На душе у Ивана Васильича было неспокойно: тень каких-то неясных предчувствий черной кляксой болталась в душе с самого раннего утра. Варвара что ли совсем распустилась? Ишь, препираться с мужем вздумала. Да кто она такая, в конце концов, ежели разобраться по-трезвому? Это он – он! - на себе весь дом тащит, и хозяйство, и промысел охотничий, и еще умудряется её родителям в далеком городе Тамбове помогать – то денежкой, то посылочками из собственного хозяйства. А она… «Себе»! Да оно мне надо? Я бы вон лучше борзых взял, да уток настрелял, вся деревня бы сбежалась, еще и на рынок бы в город отправил. Не может она, видишь ли, утиный дух переносить, а?

Заяц Данилка млел от теплого весеннего солнышка и мечтал о чудесной и размерной семейной жизни, когда пес Бим сунулся прямо в его укромный уголок черной своей мордой.
– Тьфу, дурак, – возмутился заяц Данилка, – это ж надо так напугать человека! Чуть капустой не подавился из-за тебя. Тебе чего?
– Чего-чего, – сказал Бим, – Тебя. Все, брат, готовься. Для тебя весна кончилась.
– Почему это вдруг?
– А потому, дурья твоя голова, что я пес охотничий, а сейчас и охотник пожалует.
Заяц Данилка, не веря до конца, что это происходит именно с ним, и не во сне, а наяву, пошевелил носом, ушами, глянул косым глазом себе за спину, потом что-то щелкнуло у него в голове, он прыгнул метра на два вверх и в сторону и бросился от Бима наутёк.

Варвара Топорышкина, напевая про «не ветер ветку клонит», чистила картошку для заячьего рагу. Варваре было обидно, что Иван Топорышкин, уходя в лес на охоту, ничего ей не сказал, не поцеловал, как бывало, и закончил разговор каким-то бурчанием. Он вообще как-то мало в последнее время с ней разговаривал. Всё в трудах, всё в трудах. «Так и я же стараюсь, вроде, – думала Варвара, – вон в доме-то все блестит. А готовлю так, что соседи от зависти прямо лопаются. Хорошо хоть, что уток в дом не носит. А то как-то два года назад натащил, а я их запах болотный терпеть не могу. Ох, я ему тогда устроила! Ну ничего, вот сейчас вернется, зайца принесет, ужин приготовлю… А завтра уж мы с ним поговорим!»

Бим бежал за зайцем Данилкой, не теряя его ни мгновение из виду. У Бима с Иваном Топорышкиным была давняя договоренность, что зайца надо выгнать на одну полянку в лесу, где охотник будет поджидать в засаде. На открытом участке, куда заяц обязательно выскочит – куда ж ему деваться? – в него легко будет попасть из ружья. Чтобы заяц скакал именно туда, куда надо было, Бим забегал то с одной стороны от него, то с другой, направляя его на ту самую полянку. Несмотря на то, что заяц Данилка бежал очень-очень быстро, Бим не отставал, а дыхание его было ровным и уверенным: два года тренировок не прошли даром.

Заяц Данилка передвигался длинными скачками. Он перепробовал уже все заячьи хитрости с запутыванием следов, а пудель не отставал, да ещё как будто не устал. Он оказывался то справа, то слева и чуть не хватал зубами за бок. Заяц наддавал, но брюхо у него было набито капустой, и бежать становилось все тяжелее. Заяц Данилка начинал задыхаться.

Иван Топорышкин лежал в кустах за старым скрипучим дубом на краю полянки. Чтобы заяц не смог его увидеть, он спрятался под кучей специально наломаных веток и старался не шевелиться и даже не дышать. Ружье было нацелено на тропинку, по которой на поляну должен был выбежать заяц.

Варвара Топорышкина шинковала морковь длинным острым ножом и размышляла о превратностях супружеской жизни. Ведь она ради Ивана Топорышкина все бросила: городскую, вполне благополучную жизнь, стариков-родителей, работу. Оно конечно, Иван – мужчина видный и надежный. Только вот – была ли любовь?

«Не уйдешь!» – думал пес Бим, наскакивая на зайца Данилку на последнем повороте перед заветной полянкой, – «И не таких видали». Уверенности ему было не занимать. Это был, наверно, его тысячный заяц, он давно уж сбился со счета, потому что считать умел только до двух с половиной, да и то запинаясь – не тому учился. Зато чему уж учился – делал качественно и с душой.

«Не уйду!» – пронеслась предательски-паническая мысль у зайца Данилки. Впереди была знакомая поляна со старым скрипучим дубом, а дальше – родной овраг с любимым Данилкиным убежищем – ведь зайцы, когда пытаются запутывать следы, всегда возвращаются на то же место. Вот, точно: и дуб скрипит надломленным суком на том краю полянки. «Неужто не женюсь?» – подумал ни к селу заяц Данилка и чуть не заплакал от бессилия и безнадеги. Сердце колотилось где-то в горле, а перед глазами вспыхивали красные и зеленые точки.

Иван Топорышкин заметил движение на противоположной стороне полянки и изготовился стрелять. Он не думал в этот момент ни о чем, потому что как всегда правильно и точно делал свою работу. Сейчас надо было просто поймать зайца на мушку, затаить дыхание и спустить курок. Над головой скрипнул жалобно поврежденный прошлогодним ураганом сук.

Варвара Топорышкина резала лук. Глаза застили слезы: лук оказался ядреный. Но вот комок в горле от этого внезапно возникшего в голове «а была ли любовь» пришелся совершенно некстати.

Бим видел, как заяц делает свой последний в жизни скачок на полянку. Сейчас раздастся выстрел и… Восторг переполнял Бима: опять он безукоризненно сделал свою работу. И скоро – скоро! – награда! Сук на старом дубе скрипнул по-особенному печально и громко, но Биму в этом скрипе послышались триумфальные в его, Бимову, честь нотки.

Заяц Данилка выскочил на полянку и тут же понял, что попался. У старого, такого знакомого дуба были навалены свеженаломанные ветки, а под ними, у самых корней, что-то чернело - страшное и роковое. Запоздало заяц Данилка почуял запах металла и смерти. «Заса-а-а-ада!» – хотелось ему закричать, но крикнуть уже не было сил…

Иван Топорышкин поймал зайца на мушку и затаил дыхание.

Варвара Топорышкина шмыгнула носом, попыталась сморгнуть слезу, вдруг как-то сильно стукнуло сердце, и она резанула себя по пальцам ножом.

Когда на Ивана Топорышкина обвалился сломавшийся наконец дубовый сук, он как раз нажимал на спусковой крючок. Перед смертью Иван не увидел никаких пошлых картинок, о которых обычно пишут в мелодраматических романах. Жизнь не пронеслась перед его внутренним взором за один миг. Образ любимой жены Варвары тоже не посетил его на прощание. В голове его была лишь одна мысль – про его работу, про дело всей его жизни, а конкретно – про выстрел, который он должен сейчас сделать. Потом мелькнуло только: «Ой!», и навсегда пришла чернота.

Бим выскочил на полянку за зайцем в двух шагах, как и было договорено. Он услышал выстрел и не сразу почувствовал, что дробь из дрогнувшего в руках хозяина ружья вошла ему между ребер. Он только увидел, что невредимый заяц уходит мимо охотничьей засады в лес, в овраг. Он пробежал по инерции еще несколько шагов, потом лапы ослабли, и Бим рухнул в траву. «Вот и поохотились, - подумал он, хватая пастью воздух, - то-то борзым радости будет…»

Варвара сидела на табурете посреди кухни и смотрела, как кровь с пальцев капает на дощатый пол и рассыпанные по нему кольца лука. «Не придет, – явилась вдруг неизвестно откуда мысль, – он больше никогда не придет».

Заяц Данилка забился под поваленный дуб и всё никак не мог отдышаться. Снова и снова в уме возникала страшная картинка, одну половину которой он видел правым глазом, а другую – скошенным назад левым: вспышка из-под сваленных под дубом веток и сбитый дробью черный пудель с гаснущими глазами. «Пронесло. Пронесло! – стучало в голове зайца Данилки, – всё, теперь уж ни за что. Теперь уж больше никогда!»

Что – ни за что? Что – никогда? Заяц Данилка не умел ответить на эти вопросы. Да и надо ли было?