Автор : Каравдин Александр
"Небесная цепь"
Часть 1
Путь домой
Большая (даже можно сказать огромная) гора мускулов, передвигающаяся с невероятной скоростью, прожигала своими кровавыми глазами, переполненными яростью, всех вокруг. Лицо (нет, морда), перекошенное ненавистью, сеяло страх в душе, далеко у не пугливых берсов.
Это был не медведь, а исчадье ада! Копья, брошенные охотниками и предназначенные для пробивания шкуры, застревали в ней, тем самым, раззадоривая животное.
Изильда - женщина, перешагнувшая 45-летную границу жизни, но, сохранившая юную красоту тела, при виде которой сдер-жанные берсы пускались в плотские желания, яростно нападала на медведя. Ее великолепная секира ослепительно сверкала в воздухе, оставляя ярко-желтые дорожки.
Вместе они танцевали смертельное танго вокруг медведя, жаля его, дразня и смеясь. А зверь размахивал лапами, стараясь вонзить когти в мягкую плоть, дабы почувствовать теплые струйки крови.
Охотники краем глаза наблюдали за боем их вождя, Изильда была грациозна и изящна, как никогда.
Минуты, минуты изнуряющей схватки, длившиеся, казалось, вечность, должны были вот-вот закончиться, иссякнуть. Две ярые силы, столкнувшись под одним сводом, не могли биться до бесконечности долго. Но вот наступило мгновенье, которого все ждали. Одна из сторон не выдержала натиска борьбы и сломалась, пала к ногам победителя, спрятав за спиной лезвие ножа, которое она непременно использует.
Это будет немного позже, а сейчас медведь с кроваво-красными глазами, изрезанный десятками секир, покачнулся и начал падать. Валясь на бок, он изо всех сил размахнул своей огромной лапой, надеясь, что под последний удар, дарованный ему звериной выносливостью, попадется хоть один противник. Но коренастые берсы легко отпрянули назад, не оставив медведю ни единого шанса на расплату. Истратив последние крохи жизни, зверь с грохотом пал наземь.
Предсмертные судороги овладели им, превратив благородного медведя в обезумевшее существо.
Когда же они утихли, Изильда совершенно спокойно, закинув секиру на плечо, подошла к жертве.
- Покойся с миром, - произнесла она, принявшись осматривать тело.
Ее ловкие пальцы медленно ощупывали шкуру.
-Смотрите, берсы! - минута молчания, предназначенная для того, чтобы дух жертвы поднялся ввысь, была прервана яростным, наполненным злобой голосом вождя. - Смотрите, какое горе на нас ниспослал Бог гор, и где тот шелудивый пес, чье имя даже не стоит произносить вслух во избежание разгневанья священных и нетронутых до сих пор желчью обмана пещер, который посоветовал нам в добычу эту несчастную?!
Изильда подняла тяжелую лапу зверя для того, чтобы удивленные охотники увидели на животном набухшие ярко-красные со-ски.
-Медведица, вскармливающая детей своих, убита! Смерть идет погреться к нашему очагу! - сказал недалеко стоящий берс, опустив голову.
Окрыленность, храбрость, самопожертвование, всесилие и, наконец, бессмертие - все это открывается в человеке под завесой небытия и сладкой лжи, именуемой в простонародье сном. Но как только спадет мираж под страстными поцелуями красноокой Матери или холодным прикосновением белоликого Отца, то сын их единственный и единообразный становится позорнейшим созданием, когда-либо топтавшем твердь земную.
Что происходит с Хилмором, никто не знает, даже он сам. Давно юного охотника не посещало сладкое дыхание грез, только черная пелена окутывает его буйную голову, и с каждым прожитым днем все, более сжимая в свои объятия.
Внезапные чувства, явившиеся из ниоткуда, стали приобретать ясный оттенок, оттесняя на задний план небытие. С каждой секундой чужеродное тепло все усиливалось и усиливалось. Нет, оно не было миражом воспаленного разума или выдумкой про-казника-сна, оно просто было! Юный охотник пытался понять, откуда тепло появилось и почему нарастает с каждым мгновением, но не мог. Находясь в тяжелых раздумьях, Хилмор открыл глаза.
Картина, представшая пред взором, заставила его онеметь. Берс не знал, что делать из-за столь внезапного явления.
Прямо перед собой он увидел широкую спину волка, сидящего на его животе. Охотник пытался понять, что делает зверь, си-дящий на нем, но разум никак не мог найти ответа. И лишь чувства дали верное решение.
Хилмор ощутил прикосновение шершавого языка волка к своей кровоточащей ране. По больной ноге прошло нежное пока-лывание, смесь боли и ласки. Букет смешанных ощущений, вызванный зверем, стал подниматься все выше и выше. Когда же он достиг головы, то у Хилмора не осталось сил, чтобы находиться в реальном мире. Он закрыл глаза и погрузился в непроглядную тьму.
-Благородные мужи и высокопочтимые матери! - голос Изильды заставил берсов, общающихся между собой замолкнуть и повернуться к вождю, - Сегодня, как вы все знаете, храбрые сыны гор ушли на охоту, чтобы пополнить склады питательным мя-сом пещерного зверя. Но секиры их насытились не кровью животного… - Изильда остановилась, давая понять всю важность того, что она сейчас произнесет.
-А кого? Чьей кровью-то? - послышались несдержанные возгласы из толпы.
-…а кровью матери! Да, да, благородные мужи! Вы не ослышались! Кровью матери! Несчастная пала под нашими секирами, защищая детей своих! - по толпе прошел недовольный рокот, - Все, мы знаем, что скоро, очень скоро к нашему очагу придет Смерть, чтобы погреть свои застывшие кости у огня благородных мужей. И поэтому, дабы избежать такого горя, я говорю: "Выйди следопыт, указавший нам на несчастную, выйди и пристань пред судом, очисти свой дух от греха великого, выйди, чтобы принять решение общины с мужеством, достойным берса"!
Хилмор очнулся внезапно. Ему показалось, что кто-то дергает его за руку. Внимательно осмотрев комнату, берс прислушал-ся к своим чувствам: сердце яро звало наружу.
Немного полежав, он резко встал и, прихрамывая на правую ногу, направился к выходу.
И вышел из толпы берс. Вышел гордо, неторопливо, прихрамывая на правую ногу. Все знали - получил он рану, защищая женщин и детей от голодного зверья.
-Я, благородные мужи, хочу принять всю вину на себя… - секундный прилив боли не дал ему закончить. Хилмор несколько раз тяжело вздохнул, собираясь с силами, и продолжил, - …ибо мы все знаем имя следопыта. И он мне дорог, но еще дороже мо-им высокопочтимым родителям и своей мудрой жене… Я - Хилмор, сын доблестного охотника Авдика, готов принять решение суда, каким бы оно, ни было! - молодой берс встал на одно колено и склонил голову.
К Хилмору, медленно удаляющемуся от родной деревушки, подбежала маленькая девочка, лет 6, укутанная в белоснежную шкуру.
-Зачем ты пошла за мной, Аввэлла? - спросил хмуро охотник, мучительно опершись на огромную секиру.
-Я… - девочка густо покраснела, - Когда вернетесь, то… - собравшись с силами, она выпалила, - Принесите мне цветов с За-цепного мира,…пожалуйста.
Хилмор внимательно осмотрел кутающуюся в шкуру девочку, улыбнулся и, потрепав ее белокурую головку, произнес:
-Ладно, принесу. Но ты будешь меня ждать?
Вместо ответа Аввэлла заключила берса в свои пламенные объятия.
И вот сейчас, шагая по заснежной тропе, проваливаясь в сугробах по пояс, Хилмор думал, размышлял. А могло ли быть иначе? Правильно ли он поступил? Может, не надо было брать на себя вину брата? Пусть бы сам отвечал за свой поступок? Но нет!
С каждой секундой молодой охотник понимал, что иного выхода не было. И не мог он поступить по-другому, не мог!
А время шло и шло, и шло… А вместе с ним тропинка все дальше уводила Хилмора от родной деревни. Все дальше отделя-лись родные и близкие, все дальше отделялся отчий дом…
Горы, окружающие Виктернбург, по праву звались берсами Небесной цепью, ибо ни одно живое существо не покоряло их. Будь оно птицей, животным или человеком. Конечно, находились смельчаки среди потомков берсов, которые клялись пред всеми принести с "того мира " цветы и так уходили, подбадриваемые друзьями. Но пролетало несколько месяцев, лет, и следопыты находили их замурованными во льды, либо распластавшимися возле подошвы гор.
Хотя все же был один берс, который сумел покорить Небесную цепь! Он выполнил свою клятву, даже после прихода к нему госпожи Смерть!
Сказывали о нем детям и молодым охотникам старые умудренные мужи. Конечно, каждый украшал эту легенду по-своему, но смысл оставался у всех одинаков.
Хилмор помнил, как он, будучи еще неразумным юнцом, с наслаждением усаживался возле дарящих тепло лепестков пламе-ни и внимательно слушал благородного мужа Охала, который, помаленьку испивая из бокала терпкое вино, глаголил собравшимся возле него разные предания, передающиеся из поколения в поколение. Вот тогда-то охотник услышал легенду о Миране…
-Никто и никогда не покорял Небесную цепь, ибо создана она Богом гор на заре сотворения мира! Ни одно живое существо не осмеливалось подняться на вершину! Никто из мужей не мог принести цветы девушке из Зацепного мира в знак искренней любви! Никто, кроме Мирана! - сидевший рядом старец отпил из резной кружки терпкое вино и продолжил, - Случилось так, что осерчал высокопочтимый отец любимой на юного охотника. Из-за чего? Никто сейчас и не припомнит, да нужно ли? – Охал, сно-ва приостановился, отведал воинского нектара, закрыв при этом от наслаждения глаза. Несколько секунд молчания, и старец повел дальше свое предание, – Но, видно, сильно обида взяла отца, не мог он стерпеть неуважения от юного охотника. Решил тогда-то он избавиться от Мирана.
Несколько дней ходил отец любимой и размышлял, что да как. В скором же времени нашел он выход, то ли сам придумал, то ли подсказали, неизвестно, но подозвал он как-то Мирана и произнес: "Мол, если серьезны твои намерения к дочурке, то принеси цветы с Зацепного мира – порадуй ее, побалуй диковинкой, тогда-то мы с матерью и дадим согласие на свадебку. Если же не исполнишь моей воли, то пеняй на себя - не видать тебе любимой, и не получить вам божьего согласия на жизнь вместе".
Ушел тогда Миран, ушел в Зацепной мир, не найдя другого пути. Много с того времени воды утекло, многое в деревне из-менилось. Любимая его давно вышла замуж и стала высокопочтимой матерью. Многоуважаемые родители умерли, а ненавист-ник-отец стал немощен и слег от неизвестной хвори, - Охал замолчал, давая паузу юнцам обдумать все сказанное, - Но как-то раз, ночью, постучали в окно к бывшей возлюбленной Мирана. Темень была непроглядная. Ее благородный муж вышел на стук - посмотреть: какой негодяй вздумал будить добрых людей. Когда же охотник открыл дверь, то он обомлел от страха: на пороге стояла госпожа Смерть, держа в костлявых руках пышный букет цветов.
-"Отдай их своей жене, скажи, что они с Зацепного мира! И еще - Миран помнит ее, любит и ждет", - с этими словами ночная гостья протянула цветы обомлевшему мужу.
Надежные стены пещеры и жаркий бутон пламени оберегали небытие Хилмора. Юный охотник, лежащий возле самого "корня" огня, кутался в шкуру пещерного зверя.
Ночной мираж укрывал сознание берса от всевозможных посягательств мира на его отстраненность, но реальность не отступала, а наоборот-с каждым мгновением все накатывала и накатывала на Хилмора. Нестерпимая боль в ноге заставляла юного охотника стиснуть зубы, дабы избежать позорнейшего действия для благородного мужа - закричать, не вытерпев плотской обиды. Внутри все горело и полыхало, словно кто-то развел в теле берса костер. Жар, вот кто правил плотью, не давая шанса Хилмору на победу.
Тело охотника стало местом битвы его хозяина с чужеродной силой, поглощающей всех и всяк на своем пути, сносящей все преграды, несмотря на то, что находится на неизвестном поле.
Было все решено. Жар взял верх над человеком, особо не потратив своих сил, припасенных заранее для ярого противостоя-ния. Казалось, утро-рождение Матери народов, никогда не разбудит Хилмора своими теплыми ладонями.
Жар ликовал, не предполагая продолжения битвы. Ибо не было врага, который мог бы остановить победителя, заставить за-щищаться. Не было соперника Жару-поглотителю, равного ему. Не было клинка, возомнившего себя бессмертным, дабы поразить ликующее существо. Не было, до появления третьей силы!
Но она явилась(!), ворвавшись, словно вихрь на вершину и вонзив свой остро наточенный меч в податливую плоть Жара. За-хватчик падал к ногам победителя, зная, что скоро вернется, а пока…
Хилмор ощутил, как рокот долгожданной прохлады прошел по всему телу. Необузданное чувство приобняло охотника и приоткрыло глаза, заставляя посмотреть на третью силу.
Ей оказался лесной пес, сидящий на животе. Голова, которого была наклонена, а сам волк повернут к Хилмору спиной.
-"Опять он", - подумал охотник и протянул руку к могучей шее пса.
Как только берс ощутил под своей мозолистой ладонью мягкую шерстку волка, зверь повернулся. Увиденное Хилмором вы-звало шок, а внутри подкатил комок страха.
Могучий волк, лижущий рану охотника, имел отличительную черту среди всех своих лесных собратьев - у него было чело-веческое лицо!
Берс обмяк, и его сознание погрузилось в забвение. Непроглядная тьма окружила Хилмора, защищая от внезапно нагрянув-шего сумасшествия. Еще бы чуть-чуть и потрясение овладело бы телом, заставляя творить необдуманное. А сейчас охотник, " проваливаясь во внутрь себя", знал только одно. Лицо волка было разделено снизу вверх на две части: женскую и мужскую.
Глухой стук в дверь разбудил Изильду.
-"Кто там? Кого еще ветром принесло?" - злобно подумала женщина.
Стук снова повторился. Холод, сон и усталость просили Изильду остаться в постели, закрыть глаза, погрузиться в ночной мираж, отстранившись от реального мира. Вождь берсов так бы поступила, но снова противный стук испугал накатившую волну мечтаний.
Злоба охватила Изильду, и она, обуреваемая ею, вскочила с кровати. В пылу ярости, накинув на свое нагое тело шкуру пе-щерного медведя, она открыла дверь…
Вот уже несколько часов шел Хилмор по заснежным склонам Небесной цепи. Множество спусков и подъемов были за спи-ной у берса, но еще больше предстояло пройти.
Нетронутое полотно снега рушилось под ногами охотника, обваливалось, не выдерживая натиска извне. Ледяной ветер бу-шевал, видя творившееся безобразие по отношению к девственной поверхности гор.
С каждой секундой - свирепел, пытаясь сдуть обидчика, столкнуть вниз, к подошве каменных великанов. Несмотря на уси-лия ветра, Хилмор, утопая в холодной пучине и прикрывая лицо ладонью, шел вперед, надеясь увидеть долгожданный спуск с гор. Но перед ним представлялась одна картина - снег лежал белесым полотном без каких-либо изъянов. Словно неизвестный художник положил наземь мольберт, ожидая Музы.
Пройдя очередной спуск, Хилмор увидел невдалеке зияющую пустотой пещеру.
-"Надо бы отдохнуть", - подумал охотник.
Уставшие ноги сами понесли берса к "открытой пасти гор". Подходя к ней, Хилмор уже представил, как он, завернувшись в шкуру пещерного медведя, будет, сидя у костра, вонзать зубы в вяленое мясо. Мечты до такой степени стали реальны, что охот-ник ощутил во рту вкус предстоящей пищи.
Так, в грезах, Хилмор вошел внутрь пещеры. И к его огромному изумлению он был здесь не один.
Волчье потомство облюбовало это место. Решило, что пещера - надежное логово, которое может защитить их от всех напас-тей.
Возле стены стояла исхудалая мать-волчица. Из серой шкуры, которой выпирали ребра, колышущиеся в такт дыханию. Ро-зовые соски лесной собаки неестественно отвисали.
Волчица подняла взгляд на Хилмора – в нем читалась какая-то обреченность и усталость.
У ее лап копошились два лесных щеночка с еще непрорезавшимися глазками. Два серых комочка жизни скулили, тыкались мордочками, выискивая мамину титьку, дабы насладиться питательным молочком.
А сбоку от них – лежал труп седовласого мужчины. Синий, с искаженным от злобы лицом, мертвец смотрел своими потух-шими глазами куда-то вверх. Его левая нога представляла собой сверкающую белизной кость, обглоданную кем-то.
-Я предам твое тело земле, благородный муж, как завещали наши предки, - произнес Хилмор, направившись к трупу.
Волчица яростно зарычала и рывком бросилась к берсу, но увесистый удар сапога отбросил ее к стене…
Напротив Изильды сидел старец, завернутый в светло-коричневую шкуру. Своими иссохшими руками он держал резную кружку, на дне которой плескалось терпкое вино.
-Я пришел, дабы поговорить с тобой - вождь могучих охотников! Ибо свершилось ужасное, почти непоправимое деяние. И только ты можешь принять верное решение, - произнес старец.
-О, конечно, я сделаю это, но сперва не могли бы Вы, благородный муж и опытный охотник, назвать свое имя? Мне стыдно говорить, но я не припомню Вас, - Изильда склонила голову, зная, что позор тому вождю, который не может обратиться по имени к благородному мужу.
-Не вини себя, деточка, в том, что не помнишь меня, я пришел издалека. Пришел, дабы получить ответ. Скажи, если воины, убив всех благородных мужей и высокопочтимых матушек в деревне, оставили в живых детей и младенцев, то правы ли они? Следует ли лишать жизни убийц?
-Я отвечу так, опытнейший охотник - несомненно. Ибо грех поднимать секиру на человека, а особенно на женщину!
-Но разве это чем-то поможет? Разве не даст детям умереть голодной смертью? Разве в этом ты видишь мудрое решение, вождь берсов? - старец поставил пустую кружку на стол, - Сходи-ка и налей вина благородному мужу, дай насладиться нектаром воинов, прежде чем я окунусь в пучину мрака.
Изильда, взяв резную кружку, пошла выполнять просьбу старца в соседнею комнату, где стояла огромная пузатая бочка с одурманивающим напитком. Когда же она явилась обратно, то старца в доме уже не было, лишь уныло хлопала дверь, разгоняе-мая послушником гор.
Сидя возле костра и с жадностью поедая вяленое мясо, Хилмор вспоминал произошедшее сегодня.
После того, как сапог охотника поразил податливую плоть волчицы, та отлетела к шершавой стене пещеры. С грохотом она пала наземь и забилась в судорогах. Из пасти струйками потекла темно-бурая кровь.
Лесные щеночки, услышав шум, жалобно заскулили. Они не чувствовали возле себя материнского тепла, его близости.
Хилмор подошел к мертвецу и поднял того на руки. По телу охотника прокатился холод, навеваемый трупом.
Удаляясь от пещеры, берс слышал жалобное завывание двух потомков лесной собаки. Он походил на детский плач, словно там – в "пасти гор", сидят младенцы, оставленные кем-то.
Хилмор, вспомнив это, с трудностью проглотил кусок мяса.
-"Ничего, выживут, - подумал он, – И тем более – я поступил, как завещали предки. Негоже лежать мертвецу под небом на растерзание животным, не для того Мать народов страдала, порождая на свет людей, не для того!"
Укладываясь спать, Хилмор зажал в ладони рукоятку секиры - на всякий случай, если придет лечащий его волк.
Засыпая, Изильда вспоминала ночной разговор с незнакомцем. Все, все имело смысл. В его словах она искала подсказки к ответам на множество вопросов, которые внезапно на нее нахлынули после ухода старца. Кто он? Чего хотел? Почему пришел ночью, не дождавшись утра? Почему?
Вспоминая слова незнакомца, с трудом, все чаще и чаще возвращаясь назад, дабы не пропустить важного предложения, Изильда вдруг наткнулась на то, что искала.
"Я пришел издалека".
И вот в этот момент она поняла: КТО он и ЗАЧЕМ приходил!
Соскочив с кровати, Изильда быстро оделась и вышла из дома, не прикрыв за собой массивную дверь. В ее голове вертелись одна-единственная фраза: "Никто и никогда не покорял Небесную цепь!"
Нет, не сон! Дремота. Сладкая и чуткая дремота – вот как называлось состояние, в котором был Хилмор, ожидая прихода лесного пса. В своей ладони берс сжимал рукоятку надежной секиры, никогда не подводившей на охоте, и при малейшем шорохе готов был ею воспользоваться.
Но юные уши не улавливали посторонних звуков, а глаза давно уже затуманило сладкое состояние тела – дремота. Небытие, зияющая чернота, всепоглощающая тьма – все это, казалось, окутало очи берса. Казалось!
Яркая вспышка, заполонив пещеру, с легкостью прошла сквозь закрытые веки Хилмора, вызвав у того неприятное ощуще-ние. К счастью, жизнь явившегося сияния была недолговечна, и оно потухло также внезапно, как и появилось.
Хилмор раздраженно открыл глаза, дабы узреть, какая сила – человеческая или нет, сотворила подобное.
И увиденное его не обрадовало.
В кромешной тьме, клубясь, возле самой стены, плыл тусклый голубой огонек. Изменив окраску на серый цвет, он стал сжиматься-разжиматься, пребретая странную форму.
В следующее мгновение огонек окончательно преобразовался, и Хилмор увидел пред собой волчицу-мать, ту самую, кото-рую он оставил в пещере, забрав труп неизвестного мужчины.
Берс напряг зрение, но ничего странного не заметил.
-Иди за мной, юнец, и узри плоды своего благородия, - произнесла она. В ее голосе не было ни ярости, ни спокойствия - ни-чего.
Но как, ни странно, Хилмор не чувствовал страха. В подобной ситуации он схватился бы за секиру и обезглавил бы волчицу, как порождение зла, хотя сейчас (…) юный охотник хотел лишь одно – следовать за лесной собакой.
Не сопротивляясь, берс поддался желанию, сделав первый шаг. А потом второй, третий…
-Остановись и узри! - прокричала мать.
Хилмор стоял посреди пещеры, той самой, которая дала временный приют трупу неизвестного. Но сейчас на его месте лежала окровавленная волчица, а рядом, прижавшись к серой шкуре, два маленьких щеночка…Никто не подавал признаков жизни…
Богустан, удобно расположившись возле костра, медленно и с наслаждением откусывал пышный серый хлеб, на котором лежало розовое сало, и запивал все горячим отваром. Изредка он клал маленькие тоненькие ломтики лука себе в рот и, прикрыв глаза, начинал пережевывать их, причмокивая от удовольствия.
Покончив с трапезой, Богустан уложил весь свой немногочисленный скраб в дорожную суму, стряхнул с рыжих усов хлеб-ные крошки, похлопал по сытому животу, предаваясь любимому занятию перед сном – размышлению.
Родом сей благородный муж был из раздольных степей, где послушник гор всецело правил размеренной жизнью. Что под-винуло его покинуть отчий дом, дабы нарушить спокойствие Великих скал своим приходом? Что заставило жить человека, слов-но неприхотливое перекати-поле, не имея за спиной теплых и надежных рук родных, готовых помочь в любой ситуации?
Над этим сейчас размышлял Богустан, погруженный всем своим существом во время. Он помнил все до мельчайшей под-робности, до каждого словечка, произнесенного устами его собратьев и родных, до каждого…
Уставший изнурительной охотой на прадеда лесов и степей – гордого оленя, Богустан возвращался с собратьями в общину, возвращался не с пустыми руками, а с добычей. Туша животного была столь велика, что предполагалось накормить ею всех жи-телей.
По прибытию в общину, Богустан присел наземь, вытянув "гудящие" ноги. Наклонившись спиной на колесо телеги, он за-крыл глаза, пытаясь расслабиться.
Тихо и мирно свистел степной ветер, играя бурно поросшей травой. Успокоительно так, смиренно. Каждый листочек, каж-дую веточку перебирал послушник гор, мягко обволакивал ее, убаюкивая нежно.
-Богустан, плохая весть от Герстана, - послышался откуда-то сверху опечаленный голос, – Прилетел его голубь…
Кочевник резко поднялся на ноги и, несмотря на коренастого младшего брата, направился к юрте. Возле нее уже кружило пол-общины, охая-ахая о случившейся беде. Все сочувствовали и переживали, надеясь тем самым помочь несчастным.
Богустан, протиснувшись сквозь толпу, подошел к матери, возле которой, держа ее за руку, стоял отец.
-Я слышал, голубь Герстана прилетел. Это правда? – при словах кочевника все сочувствующие замолчали, прислушиваясь к разговору.
Отец грустно посмотрел на плачущую мать и ответил:
-Да, Богустан, это правда. Ты ведь знаешь, как твой брат любил голубку, да и она от него ни на шаг…
-Где ты, Герстан - сыночек мой?! – мать пала на колени и, склонив голову, зарыдала.
Отец медленно приподнял ее, произнеся:
-Успокойся ты, мать. Перед людьми же стыдно.
-Ну и пусть. Если они люди, то поймут материнскую печаль, а если же нет - то Боги им судьи!
-Отец, - Богустан перевел взгляд, – Мать, я отыщу его. Благословляете ли вы меня на путь дальний?
На миг воцарилась тишина. Все, затаив дыхание, ожидали ответа.
-Иди, сынок, иди. Но помни, если ты не вернешься, то сердца наши не выдержат разлуки, - с этими словами отец приобнял плачущую мать.
Хилмора, шагающего по заснежной тропе, никак не покидали воспоминания, произошедшие этой ночью. Нет, не появление духа-волчицы, обескуражило его, конечно же, нет!
Берс думал о смерти лесной собаки и ее потомства. Труп, найденный им, по-видимому, был единственной пищей ослабев-шей волчицы. И он, забрав его, обрек семью на голодную погибель.
Но разве можно было поступить по-другому? Оставить мертвеца на осквернение ей? Разве в этом предки видели силу и бла-городие человека?
Хилмор не мог понять, не мог пойти против своей веры, против самого себя. Но, не поступив так, как завещали благородные мужи, охотник спас бы волчью семью! И сейчас бы лесные щенята грелись бы о серую шкуру матери, а не лежали бы на холод-ном полу пещеры, словно разбросанные валуны.
Хилмор, полностью погруженный в свои размышления, шел по поверхности Небесной цепи, совсем позабыв о таящихся опасностях. Его шаги с каждой секундой становились все беспечней и беспечней, пока…правая нога не провалилась в снег…
Никто и никогда не покорял Небесную цепь!
-"Вот она – пещера, в которой мы лишили жизни тебя, о Великая Мать, тем самым, оставив детей без родного тепла. Но я пришла не насмехаться, а просить разрешения воспитывать их как своих сыновей и дочерей. Надеюсь, это сможет осушить твои слезы, когда ты смотришь с небес на землю", - мысленно проговорив, Изильда двинулась вглубь пещеры.
Вскоре вождь берсов увидела трех белых медвежат, прижимающихся друг к другу. Они спокойно спали, посвистывая и по-хрюкивая во сне. Временами их ножки и ручки дрыгались, как пить дать, за кем-то бежали.
Изильда, по-матерински улыбнувшись, легла рядом с ними.
-Здравствуйте, деточки. Я пришла и никогда больше вас не брошу, - прошептала она, прижимая к себе обретенных детей.
Эльфийка Джасмин, облаченная в ночное платье, бежала по ухабистой дороге, прижимая к груди младенца. За ней гналась толпа разъяренных мужчин и женщин, вооруженных вилами и топорами. Даже дворовые мальчишки, держа в руках камни, не отставали.
Великолепные и поражающие своей красотой крылья эльфийки были заляпаны свежей грязью, а на правом – еще алел рубец, полученный от удара кнутом. Ниже, на спине, виднелись четыре кровавые полосы – результат вил, хорошо приложенных деревенским кузнецом.
Страшно подумать, но несколько дней назад эти люди были для Джасмин самыми близкими на всем белом свете. А те-перь…Теперь Эльфийка бежала в лес, гонимая ими.
Альфред – грудной младенец двух дней отроду, пробудившись ото сна из-за сильных толчков матери, заплакал и стал размахивать ручонками. Укутывающее серое полотно, которое некогда было белым, все в дырах, не согревало ребенка от утреннего холода.
-Ну, ну, не плачь, мой милый, не плачь, - шептала Эльфийка на бегу, пытаясь спрятать ручонки младенца в замызганную тряпку.
Она постоянно оглядывалась и с ужасом замечала, что люди с каждой секундой догоняли ее. То расстояние, отделяющее Джасмин от разъяренной толпы, исчезало, "съедалось" моментально, словно его не было.
Ухабистая дорога, по которой бежала эльфийка, сменилась на золотое поле пшеницы, взросшей по пояс крупному мужчине. Океан молодого хлеба разделял спасительный лес от ненавистной деревни, породившей его. Но он был слишком велик, а рас-стояние между "добычей и охотниками" слишком мало, и Джасмин это понимала, понимала, как и то, что люди растерзают ее вместе с ребенком без всякого сожаления.
Коряга, появившаяся из ниоткуда на плодородном поле, зацепила стройную ножку эльфийки, заставив упасть. Джасмин, оказавшись на земле, "свернулась в клубок", защищая своим телом Альфреда от жестких ударов громоздких сапог, обрушивших-ся на нее в тот же миг.
Пробудившись, Богустан вытянул над головой руки и сладко зевнул, зажмурив глаза. Хорошенько потянувшись и предав-шись желанию понежиться, он, словно зажиревший персидский кот, провел так довольно долгое время.
-Эх, пора вставать, - бодро произнес Богустан и резко поднялся с походного плаща.
Солнечный луч плавно пал на лицо кочевника, согрев своим теплом ту толику загрубевшей кожи, которую не скрывали ры-жие усы и борода. По всему телу Богустана разлилась приятная дрожь, словно в ожидании предвкушения чего-то очень сладост-ного.
Он улыбнулся, моргнул правым глазом светившему солнцу и с задором произнес:
-И снова ты меня радуешь, Око Богов! Спасибо за даримое тепло, - кочевник положил руку на свое трепещущееся сердце и согнулся в поклоне.
В скорам времени он уже сидел на походном плаще, держа в руках чашу с обжигающим супом. Приятный запах, исходящий от завтрака, будоражил желудок, заставляя его урчать от пустоты. Помешав ложкой горячее варево, Богустан поднес ее к губам, хорошенько остудил морозным дыханием и, прикрыв глаза, насладился утренним супом.
-Ох, как хорошо! – кочевник причмокнул, чувствуя, как тепло разливается по телу.
-Было бы еще лучше, если бы благородный муж накормил бы измученного дорогой путника, - Богустан открыл глаза и уви-дел на пороге пещеры старца, завернутого в светло-коричневую шкуру пещерного зверя. Иссохшие руки незнакомца обхватили изящный дорожный посох в виде прадеда лесов и полей, запечатленного стоящим на задних копытах.
-Конечно, конечно, дедушка. Садитесь, - Богустан, жестом пригласив гостя, стал наливать суп в серую чашу.
Старец, не торопясь, подошел к тлеющему костру, присел возле него, вытянув ноги, и принялся согревать над углями мор-щинистые ладони. После, переняв из рук кочевника чашу, от которой шел пар, он немного отпил.
-Вкусный у тебя суп, добрый человек, очень вкусный! И благоухает он… - незнакомец втянул носом пар, - …чудесно!
-Спасибо Вам, дедушка, за лестные слова. В моей общине все так готовят, - учтиво ответил кочевник.
Старец критически осмотрел Богустана и, нахмурив брови, произнес:
-Зря ты пришел в эти горы, малыш. В них только смерть и ничего более. Развернись, покуда цел, ступай обратно, вернись к своим высокопочтимым родителям, ибо сердце их живое, трепещется оно!
-Не могу я уйти отсюда, хотя и понимаю, что горы давят на меня, нажимают…Но Вы сами почему не за пределами Великих скал? Почему со мной в холодной пещере, а не держите за руку верную жену?
-Глупый ты еще, малыш, неразумный, - старец усмехнулся, – Когда повзрослеешь? Я даже не знаю, - незнакомец начал под-ниматься, опираясь на изящный посох, – К тебе скоро гости придут, так что не обессудь. Накорми их как следует, как подобает в твоей общине.
Хилмор, словно низвергнувшийся с небес, ангел, летел в нутро горы, к ее полыхающему сердцу. Ужас, мгновенно охватив-ший все тело, сменился удивлением, ибо вокруг охотника творилось невероятное.
Явившаяся внезапно серебреная лента заискрилась и стала окутывать Хилмора, принимать в тугие объятия. Словно удав на обессиленную жертву, она накидывала на берса свои кольца, с каждой секундой сжимая в них юного охотника.
Попытаться что-либо сделать? Хилмор не мог, да и не хотел. Он полностью погрузился в даримую лентой защищенность, ощутил себя младенцем, беззаботно живущим в теле матери, и лишь на мгновение отвлекся из-за еле уловимого толчка, дабы с еще большей силой окунуться в нагрянувшую волну чувств.
Эльфийка, сжав зубы, изо всех сил напрягала уставшие от длительного бега мышцы, принимая все удары озлобленных лю-дей на себя. Стройное, нежное тело Джасмин под громоздкими сапогами недругов превратилось в один пульсирующий сгусток боли, разрывающийся при каждом толчке извне. А Альфред, единственное сокровище, ее сыночек, смотрел на маму глазами пол-ными беспредельной радости.
Гримаса, маска ярости на прекрасном лице эльфийки, вызванная адской болью, принималась младенцем, как веселая игра. Альфред, лежа на плодородном поле, прикрытый матерью, размахивал пухленькими ручонками и звонко смеялся. Откуда ему было знать, что эта веселая игра может оказаться для него последней?
Всепоглощающая боль охватывала тело Джасмин все сильнее и сильнее, с каждым мгновением она нарастала - и вот, гото-вая уже достичь своего пика, затихла.
-Приподнимись с колен, высокопочтимая мать! Не стоит больше бояться, - эльфийка повернула голову и увидела рядом стоящего старца, опирающегося на посох в виде оленя, запечатленного на задних копытах.
Превозмогая усталость, Джасмин встала на дрожащие ноги, прижимая к груди улыбающегося младенца.
-Да, опоздал я, - произнес старец угрюмым голосом, – Но надеюсь…
Внезапное головокружение охватило эльфийку, по всему телу прошел леденящий холод, а ранее молчавший желудок взбун-товался, собираясь излить наружу покоящееся в нем. Джасмин стала опадать вниз, но чьи-то руки подхватили ее и куда-то понес-ли.
Аврилий – медведеподобный мужчина 30 лет, бежал вместе с односельчанами за неблагодарной эльфийкой и ее отпрыском. В своих огромных мозолистых ладонях кузнец держал вилы, которыми недавно метал сено, а сейчас был готов ими очистить землю от пригретой на груди гадюки.
Но слишком упорна и быстра эльфийка, из-за чего изнурительный бег длился довольно долго. Весь взмыленный, утомлен-ный Аврилий, не отставая от толпы, проклинал чужачку вместе с предками, породившими ее.
Этот затянувшийся бег уже успел порядочно надоесть кузнецу, ожидавшему логического конца. И финал не заставил себя ждать – эльфийка, запнувшись за массивную корягу, пала наземь, прикрывая отпрыска!
Мягкая женская плоть, не успевшая загрубеть от непосильной работы, сотряслась под чудовищным ударом Аврилия. Кузнец с наслаждением поднимал громоздкий сапог, дабы резко опустить его на беглянку и увидеть, как корчится она, стонет от боли, пряча за своим телом незаконно рожденного ребенка. Не отставали в этом и односельчане, забивая и калеча неспособных защититься.
Увлеченный долгожданной расплатой, Аврилий не заметил (впрочем, как и все остальные) холода повеявшего откуда-то сзади. Только внезапно возникший рык заставил кузнеца остановиться и повернуть голову.
На него пристально смотрели красные, размером с булавку, зрачки рассвирепевшего медведя. Хозяин их – огромный зверь, злобно оскаливался, показывая миру свои отточенные клыки-лезвия, готовые тотчас впиться в рядом стоящего Аврилия. А ис-кривленные черные когти, предназначенные для разрывания добычи, то появлялись, то исчезали в мохнатой лапе.
Без крика, без стона, бросив вилы, Аврилий со всего маху помчался обратно - в деревню.
Как очутился дома, как, задыхаясь от бега, закрыл дверь на засов, кузнец не помнил. Не помнил он также, почему его гор-дость – пестрые, выменные на двух своенравных скакунов, штаны оказались мокрыми и пахли довольно мерзко.
Охотничьи снегоступы удерживали грузное тело Богустана на поверхности, не давая, провалится в белую накидку гор. Мо-розный ветер хулигански трепал рыжую бороду, обжигая лицо.
Делая шаг, кочевник приподнимал голову, пытаясь различить вдалеке, среди снежных склонов, отголоски цивилизации, а именно – деревушку Виктернбург. Туда, по сведениям многих людей, средний брат направился в поисках…
-Остановись, странник! – Богустан вздрогнул от неожиданности. – Остановись, ибо с тобой говорят горы, горы, которые по-тревожил ты, пробудил от многовекового сна! – грозный голос звучал откуда-то снизу, из недр промерзлой земли. – Скажи, чу-жак, зачем ты явился к нам? Зачем потревожил Спящих?
Изумленный кочевник внимательно осмотрелся вокруг, но кроме белого полотна, ничего не увидел. Ни следов на снегу, ни валуна, за который можно спрятаться – ничего, что бы выдавало присутствие людей.
Нащупав в рукаве холодную сталь метательного ножа, Богустан проговорил:
-Я пришел в эти горы, дабы найти своего брата, а не нарушать покой Великих скал. И нравится Вам или нет – не уйду отсю-да, пока не увижу Герстана!
Великие скалы сотрясались, грозя путнику обвалом:
-Да, рассмешил ты нас, чужак! Но далеко ходить не надо, - плотно лежащий снег под ногами Богустана зашевелился, захо-дил ходуном, словно кто-то живой под ним перекатывался с боку на бок. Образовывая огромную трещину, белая накидка стала расходиться в стороны, – Давай, ступай вниз – там твой брат.
Кочевник поглядел в возникшую пропасть, из которой дыхнуло каким-то странным холодом. Нет, не тем холодом, охваты-вающим в сию секунду Богустана, а ХОЛОДОМ НЕДР – сердца Великих скал.
-"Может, об этом госте говорил незнакомый старец?" – подумал бородач и поставил ногу на одну из ступенек, доброжела-тельно приглашающих вниз.
Эльфийка внимательно смотрела на быстро бегающие по ее животу морщинистые пальцы незнакомого старца. Иссохшие мозолистые руки, имеющие оттенок пергаментного листа, нежно прикасались к чувствительной коже Джасмин, заставляя вспом-нить те дни, когда она, тихо посапывая, спала в сине-белой колыбели, раскачиваемой добрым дедушкой. Но они ушли, ушли без-возвратно, оставив лишь на сердце кровоточайший шлейф и подскакивающий к горлу комок непогашенной злобы…
Незнакомый старец, прекратив изучать обнаженный живот эльфийки, присел рядом с ней, прислонившись к могучему стволу дуба. Закрыв глаза и приподняв лицо вверх, он предоставил во владение ослепляющим лучам солнца свою загрубевшую кожу.
Время, безбренно идущее многовековым ритмом потеряло всю свою значимость, как только Богустан оказался в душном и мрачном подземном канале, добродушно предоставленным Великими скалами. Оно уже не играло главной роли, возлагаемой кочевником, как единственной опорой в этом жестоком северном мире. Лишь прямая дорога во тьме, под громадой гор, являлась показателем жизни.
Кочевник с удивлением смотрел на окружающие его стены коридора, покрытые сверкающим инеем. Словно россыпи брил-лиантов были вмурованы в серую плоть гор. И с каждым шагом, каждым движением во тьме этих "камней" становилось все более.
Иней приобретал невиданную окраску: от светло-голубого до кроваво-красного оттенка, а его тусклое сияние преобразовы-валось, изменялось, становясь похожим на чадящий свет факелов. Апогеем же "искрящихся россыпей" явилась обширнейшая пещера, каждый миллиметр которой был устлан "драгоценными камнями".
Ослепленный великолепием недр, Богустан, словно неразумное дитя, уставил свой взор на яркое, красочное представление, в котором стены, своды и даже сталактиты переливались, искрились всеми цветами радуги.
И лишь тяжелые вздохи где-то впереди смогли отвлечь его от таинства Великих скал, ныне не скрытого от глаза людского.
Приземистым шагом Богустан направился в дальний угол пещеры, откуда слышались странные звуки, пробудившие кочев-ника от плена недр.
Джасмин нежно держала Альфреда, тихо сосущего материнскую грудь. Старец же, как показалось эльфийке, наклонившись на могучий ствол доброго дедушки-дуба, дремал, убаюканный сладкими лучами солнца.
-Высокопочтимая мать, - "спящий" резко открыл глаза, – Вскоре, когда дитя насытится, попрошу не сопротивляться, ибо Ваша помощь нужна очень мужественному человеку, находящемуся на грани жизни и смерти, - иссохшие руки старца жестко обхватили покоящийся на земле дорожный посох. – И еще – не бойтесь происходящего…
Грубые руки Богустана крепко сжимали хладную ладонь среднего брата, покоящегося в недрах Великих скал многие лета. Слезы, текущие по обветренным щекам кочевника, мягко опускались в его огромную рыжую бороду.
Прикрыв глаза, Богустан поднес мерзлую ладонь Герстана к своему горячему лбу. Тихо, невнятно произнося понятные лишь ему одному слова, кочевник, не обращая внимания на тяжело дышащего юношу, с радостью в сердце вспоминал беззаботные минуты, когда они с братом были вместе.
Как, будучи мальчишкой, светловолосый Герстан заливался звонким смехом, видя неуклюжие попытки старшего оседлать горделивого коня. А Богустан, в свою очередь, сердился на брата, отчего тот хохотал с еще большим задором.
Рыжебородый кочевник незаметно для себя улыбнулся и, открыв воспаленные от слез глаза, с удивлением различил подхо-дящую к нему изящную фигуру девушки с великолепными крыльями.
-Ангел, это ты? – тихо прошептал Богустан.
Ковер, сотканный из лесного разнотравья, приятно ласкал босые стопы; белоснежные стволы громадных деревьев плавно обступали вальяжно идущего старца, а проказник-ветер шаловливо раздувал русые волосы путника, перевязанные берестяным ремешком.
Столь прекрасный день всегда радовал Всеволода своей безудержной красотой, так бесчинно отвергнутой людьми. Опроки-нутой ими. И ради чего?! Ради преображения мира? Ради более совершенной жизни?
Старец непонимающе вздохнул, опускаясь на зеленую гладь возле куполообразного муравейника, чьи жители, как казалось на первый взгляд, бестолково носились сломя голову. Улыбнувшись, он положил на вершину лесного сооружения две крупные спелые землянички, сорванные неподалеку.
Не прошло и секунды, как мальцы уже резво катили дар старца в разветвленные каналы.
Джасмин, прижимая к груди младенца, дико смотрела на окутавший ее темно-синий шар, опустившийся откуда-то сверху. Чья омерзительно-склизкая плоть стремительно и неуклонно принимала к себе в нутро беглецов, наполняя их ноздри, уши своим естеством. Где холодное прикосновение липкого существа сферы вызывало панический ужас у младой матери.
С яростью она пыталась помешать плоти шара приблизиться к головке младенца; прижимая к груди Альфреда, надеялась, что так его не достать, но…Все было напрасно.
Сущность достигала своей цели, проникая во внутрь ребенка, охлаждая его крошечное тельце. И в этом было нечто неиз-бежное, нечто предреченное…
…Джасмин сползла вниз по упругой оболочке шара и, еле расправив нарывающие крылья, опустила голову: темно-синие щупальца мягко обхватывали маленького Альфреда. Который, не замечая хладного присутствия чужака, тихо посапывал во сне, не выпуская из кулачка маминого пальца.
Шмыгнув носом, эльфийка закрыла глаза, преграждая путь ненавистным слезам. Еще бы мгновение, и она, в порыве безумия стала бы биться о стенки шара, пытаясь выбраться наружу, если бы не спящий на руках младенец.
Его мерное колыхание груди, его по детски смешное подергивание ножкой, все это заставило Джасмин успокоиться, сми-риться, понять. Что смерть, пришедшая во сне – вовсе не смерть, а лишь долгожданное продолжение грез. И забытые слова: "Не боитесь происходящего", - уже не имеют смысла, когда, напевая колыбельную песнь, прощаешься с жизнью…
Внезапный холод, охвативший стопы эльфийки, стал с неимоверной скоростью завладевать ею.
-"Еще чуть-чуть, и все", - подумала Джасмин, приоткрывая глаза.
Но вместо ожидаемой синей плоти, она увидела огромную залу, усыпанною разноцветными камнями, великолепия которых не было предела. Заворожено она смотрела на невиданные раннее красоты, позабыв о терзающем холоде. И лишь через некоторое время, насытившись созерцанием, эльфийка заметила в дальнем углу мужскую фигуру, стоящую на коленях.
Не долго думая, Джасмин направилась к ней, по дороге отмечая, что вокруг вовсе не драгоценные камни, а чудной иней.
-Ангел, это ты? – дрожащий голос мужчины был полон скорби и отчаяния.
-Да, это я, - произнесла эльфийка, приобняв его.
Холодный льдяной ветер, словно шелудивый пес, трепал тяжелый, неимоверно большой плащ, покоящийся на женских пле-чах. Его обладательница – изящная эльфийка, прижимающая к себе младенца, хлюпая носом, мерно шагала в огромных снегоступах, все норовивших соскочить с ее нежнейшей ножки.
Теплая соболиная шапка, увенчивающая ангельскую головку, хоть и не пропускала послушника гор, но, тем не менее, не ставала легкой ношей. Она поминутно съезжала на глаза, вынуждая эльфийку нервно, дрожащими руками поправлять ее.
Удрученный столь плотным одеянием девушки, послушник гор с победным кличем бросался на обнаженные ступни мужчи-ны, волокущего на себе бредящего юнца.
Сначала тот, охая, принимался быстро перебирать ногами, тем самым, пытаясь согреться. А после, когда холод стал обжи-гать, мужчина, расплывшись в улыбке, запел под нос мелодичную песнь. И не было ему дела до тщедушных потугов ветра, изо всех сил пытающегося заморозить. Как и до бренного тела, по крохе теряющего внутреннее тепло.
Там, мгновениями раньше, в пещере, по-матерински обняв, Джасмин успокаивала Богустана, словно собственное дитя. Прижимая его, гладила по голове, вытирала слезы.
-Ангел, зачем ты пришел сюда? – кочевник поднял взгляд. - Чтобы забрать меня? Да?
Секундное молчание…
-Нет, глупенький. Я пришла, дабы… - Джасмин запнулась, и ее прелестных уст коснулась улыбка, - …найти тебя.
-Это хорошо, ангел, мне было так плохо, - Богустан опустил голову.
-Не бойся, - эльфийка прикоснулась ладонью к румяной щеке кочевника, – Все будет хорошо…Ты мне веришь?
В ответ Богустан качнул головой и еще сильнее прижался к ангелу…
Мысли лишь на время давали отсрочку от жестокой реальности. А она была такова.
Что сзади, за кочевником, след в след, идет прекрасная эльфийка, держащая на руках младенца. Облаченной в одежду Богу-стана, ей не страшен лютый холод заснежных гор.
Что бредящий юнец, найденный в недрах Великих скал, сейчас безропотно висит на плечах кочевника, не подавая признаков благоразумия. А сам Богустан, одетый с плеча брата, размеренно шагает по покрову гор, выискивая место для ночлега. К тому же пимы Герстана оказались не пригодны к использованию, и оттого кочевнику время от времени, приходится, останавливаясь, растирать свои окоченевшие стопы.
Вот уже на протяжении нескольких часов Хилмор лежал с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. Он помнил, как тело свела судорога, голова закружилась, а желудок был вывернут наизнанку, стоило лишь ему попробовать встать.
-Потерпи, сейчас будет немного больно, - послышался мужской голос.
И правда! Было больно!
Хилмора резко усадили спиной к стене, предварительно вручив чашу с обжигающим супом. Не испить который было бы просто кощунством, даже если все твои мышцы окаменели, а завалявшуюся в животе пищу хочется показать окружающим.
-Где я? Что произошло? – спросил берс, сделав первый глоток.
-Ты в безопасности, - ответил мелодичный женский голос, – Но очень ослаб. Богустан приготовил великолепный суп! Ешь его – он придаст тебе сил.
-Но… - охотник не успел договорить.
Его прервал все тот же женский голос:
-Молчи. Тебе еще пригодятся силы.
Богустан сидел возле теплых лепестков пламени, внимательно разглядывая свои ноги. Ярко-красная кожа с синим оттенком плавно меняла цвет лишь на окончании икр. А приходившая в тот миг чувствительность привела с собой малозаметные, пока, отеки.
Тяжело вздохнув, кочевник нежно накинул на ноги походный плащ, не так давно позаимствованный у брата.
-Сколько нам еще идти? – спросила эльфийка.
-Около трех дней, - Богустан отпил горячее варево, - Но, может быть, и больше, - приятное тепло блаженно разлилось по всему телу.
-Ясно. А… - Джасмин прервалась на полуслове.
-Что?
-Нет. Ничего, - эльфийка стыдливо отвела голову в сторону, – Я просто…- и ее взгляд мечтательно устремился вверх.
-Что? Что ты просто? - непонимающе спросил Богустан.
Но ответа не последовало.
Эльфийка уже встала и делала первые шаги по направлению к спящему юнцу, дабы проверить его состояние. Когда же она вернулась, то застала Богустана, хмуро перебирающего вещи в дорожной сумме.
-Что-то не так? - поинтересовалась эльфийка.
-Нет. Все в порядке, - кочевник отложил сумму в сторону и улыбнулся. – Может, продолжим наш насыщенный разговор?
Джасмин прыснула от смеха:
-Пожалуй. Но с чего?
-Ну, например, как ты оказалась в недрах гор.
-Я же уже рассказывала, - эльфийка резко переменилась в лице.
-Да. Но не все. Почему ты убежала из деревни?
Джасмин опустила голову. В краешках ее глаз стали зарождаться слезы.
-Ну что, милая? Не уж кто обидел? Ты скажи-ка дедушке. Пожалуйся, - высокорослый старец нагнулся, приподнял на ладо-нях бурую лягушонку и, бережно поднеся ее к уху, стал внимательно слушать, хмуря время от времени брови. – Ах, он негодяй! Да как смел?! Да не уж-то ножичком своим баловался?! - Всеволод от возмущения аж закачал головой. – Ну, я его проучу! За-дурманю глаза – пусть поплакается! Чтоб не повадно было малых обижать. А ты ступай, ступай, дитятко. Воно и семья зажда-лась, - старец заботливо опустил лягушонку в густо поросшую траву, откуда уже выглядывали бурые озорники.
Иррант (шестнадцатилетний мальчишка), бодро шагая по лесу, выискивал в траве манящие шляпки грибов. Но ни добро-душные подберезовики, ни горделивые подосиновики, ни даже многообразные сыроежки не попадались ему на глаза. Казалось, они схоронились в чужой чащобе или вовсе сбежали из леса, дабы не видели люди. И поэтому кузовок был пуст, а не поло, как в обычное время.
Другой причины мальчишка не видел.
Ведь не мог же он оплошать? Как так? Лучший грибник придет несолоно хлебавши?! Нет, так нельзя! Нужно хоть что-нибудь принести. Хоть ту же самую сыроежку!… Но где ее взять-то?… Да вот! - глаза Ирранта различили средь бушующего раз-нотравья большую, огромную шляпу добродушного подберезовика!
Таких он давно не видел! Богатырь-гриб славно возвышался над травою, являя миру свою коричневатую шляпку с прилип-шим на боку листиком.
-"Срежь меня. Положь в кузовок. Избавь от тяжелой ноши,"- так и упрашивала манящая шляпка.
И Иррант не мог ей отказать.
Поставив кузовок рядом, он стал нагибаться к грибу, одновременно протягивая остро отточенный нож. Мальчишка уже ви-дел, как молчаливый гигант, срезанный сталью, мягко ложится в левую руку, а после перекочевывает на дно пустой корзинки.
-Что ты творишь, нечестивец?! - неизвестный мужской голос прервал победоносное шествие ножа. – Разве я навредил тебе? Аль чем обидел? Ты скажи, поведай, - Иррант от растерянности завертел головой. – Да, что ты крутишься? Внизу я.
Там, вместо гриба, опершись на коричневатую шляпку, стоял крошечный старец.
-Ты…Ты…
-Да, - старец сделал низкий поклон. – Гриб подберезовик. И попрошу заметить: ничего зазорного в этом нет.
-Но…
-Хозяин, - Иррант медленно повернул голову. – Право, не стоит так переживать. Что Вы, в самом деле? - лезвие ножа плавно сложилось вдвое, – Разве этот милый дедушка способен навредить? Или быть может я - Ваш верный слуга и охранник? - появив-шиеся на лезвии выпученные глаза пристально посмотрели на остолбеневшего мальчишку. – С Вами все в порядке? - ножик не-сколько раз мило подмигнул.
-А… - не зная, что и ответить, Иррант перевел взгляд на старичка.
Тот с улыбкой поманил испуганного мальчишку пальцем, мол, наклонись. И когда лицо Ирранта поравнялось с тщедушной фигуркой коротышки, прошептал:
-Бу!
…Смотря вслед улепетывающему парню, ножик с грустью произнес:
-Ну и зачем ты так? Хороший был хозяин, любящий. Он меня каждое утро тряпочкой вытирал, песочком чистил. А теперь…- лезвие с досадой махнуло маленькой ручонкой, выросшей в мгновение ока. – Что теперь делать-то?
Поглаживая бороду, Богустан внимательно рассматривал листок, исписанный с обеих сторон мелким шрифтом. По его рас-четам выходило, что пополнить запасы дров получится к вечеру. А вот с пищей была проблема.
Густонаселенные склоны гор, балующие путников разнообразием фауны, словно вымерли. Да и необходимая всякому страннику провизия, покоящаяся в дорожной сумме, была на исходе.
-Ты все сидишь? - ласковый голос Джасмин оторвал кочевника от размышлений. – Не против?
-Нет, - отрицательно качнул головой Богустан. – Не против.
Эльфийка осторожно села на разостланную шкуру медведя и, ничуть ни стесняясь, достала правую грудь, дабы накормить расшумевшегося Альфреда.
Обрадованный, младенец с присущей ему беспечностью стал насыщаться питательным молоком, время от времени сжимая ручонками титьку.
Упоенный столь милой картиной, Богустан, еле дыша, тихо произнес:
-Какое же он – чудовище! - и кулаки его нервно сжались.
-Кто? - эльфийка подняла заспанный взгляд.
-Никто, Джасмин, никто, - прошептал Богустан.
Хилмор очнулся лишь на мгновение, дабы узреть спину убегающего волка и, крепко обхватив секиру, прошептать:
-Спасибо тебе.
Утро встретило эльфийку приятным запахом, источаемым похлебкой Богустана, и вразумительными толчками голодного Альфреда. Повинуясь всему этому, Джасмин встала, нежно прижала к груди младенца, направившись в сторону общающихся мужчин.
-Так ты из Виктернбурга? - донесся до эльфийки удивленный возглас кочевника.
-Да, - ответил юнец. – Там был мой дом.
-А… - Богустан прервался, дабы сменить печальную мину на лице улыбкой и поздороваться с девушкой. – Ты уже просну-лась?
-Да, - утвердительно кивнула Джасмин. – Проснулась.
-Вот и хорошо. А я уже заканчиваю, - красные, воспаленные глаза Богустана прямо приковали к себе взгляд эльфийки. – Что-то не так?
-Нет, - девушка тряхнула головой, – Все в порядке.
-Это хорошо…Кстати. Чуть не забыл, - кочевник поднес свою мозолистую ладонь к глазам, – Знакомьтесь.
-Хилмор. Сын доблестного охотника Авдика, - произнес юнец, резко соскочив с места, – А как Вас, высокопочтимая мать?
-Джасмин, - смущенно произнесла эльфийка, опустив голову.
-Ну, вот и познакомились, - вяло улыбнулся Богустан, разливая аппетитный суп по чашам, – А теперь завтракать. Нам пред-стоит долгая дорога.
Богустан откусил розовое сало, лежащее на пышном хлебе. Блаженно причмокнул и тихим спокойным голосом произнес:
-Хилмор, расскажи мне о ваших виноградниках.
-О чем? - навострила ушки юная эльфийка.
-О виноградниках, - повторил Богустан, и губы его предательски дрогнули.
-Понимаешь, - начал берс, – Лозы его священны, а распространяться об этом…
-Ладно, - прервал кочевник. – Я понял, - и взгляд сосредоточился на хлебце.
Внезапную тишину, повисшую в воздухе, нарушил нежный женский голосок, принадлежавший эльфийке:
-Богустан, может, все же отведаешь супа?
-Нет, Джасмин, - сощурился кочевник. – Не сегодня.
-Давно ли ты его знаешь? - спросил юнец, мельком бросив на недалеко идущего мужчину.
-Лишь со вчерашнего дня, - ответила эльфийка, - Но…у меня такое чувство, словно я с ним знакома всю жизнь.
-Почему?
-Не знаю, - девушка закатила глаза. – Просто, чувствую. И все тут.
Помолчав несколько секунд, охотник продолжил:
-А как ты оказалась на Небесной цепи?
Эльфийка, тяжело вздохнув, произнесла:
-Я не хочу об этом говорить. Да и ты, если не ошибаюсь, тоже многое скрываешь. Не правда ли? - Джасмин повернула голо-ву к берсу, ожидая ответа. Но его не последовало, и поэтому она намекнула. – Виноградники, например.
-Понимаешь, - начал Хилмор, – Чтобы не разгневать Бога гор я должен хранить эту тайну от чужаков, ибо несут они одну лишь разруху. Так завещали нам отцы. А им – деды, - закончил свою речь берс.
-Правда? - лукаво улыбнулась эльфийка. – Так я – чужачка?
Весь окружающий мир напоминал кочевнику полотно некого художника, размытое проливным дождем. В котором, он – Бо-густан, является лишь мазком кисточки, нанесенной творцом в необъяснимой спешке. А горы, величаво возвышающиеся над твердью, сравнимы с водяной каплей, попавшей на панно ненароком.
-Богустан, - голос эльфийки, необычайным образом пробудил кочевника. – Мать всех народов уже клонится к Полосе. И по-этому: не пора ли нам устраиваться на ночлег?
-Да, да, да, - пробубнил Богустан и жестом указал на близлежащую пещеру. – Мы заночуем там.…Или нет? - задал вопрос кочевник, ускорив шаг…
Прошло много времени.
Солнце скрылось за горизонт, уступая небо белоликой луне, а Богустан, словно ополоумевший, все шел и шел, и шел…
-Вот там мы заночуем, - произнес бородач, резко повернувшись к попутчикам. – Не устали? - и губы его растянулись в дру-желюбной улыбке.
-Нет, - растаяла измученная Джасмин.
-А ты? - спросил кочевник у берса.
-А что я? - ответил Хилмор, – Притомился малость, и все. Нам не привыкать!
-Вот и замечательно, - зевнув, проговорил кочевник. – Пошли.
-А…
-Что?
-Чем отличается эта пещера от многих других? Ну, от тех, которые мы миновали? - пояснил Хилмор.
-Хм, - усмехнулся кочевник, – В ней дровишки есть.
В пещере, правда, были дрова, бережно укутанные в смолисто-черную шкуру. Но к удивлению кочевника, впрочем, как и всех остальных, компанию молчаливой вязанке составлял худощавый юноша. На плечах которого безропотно висел ядовито-зеленый плащ.
-Здравствуйте, многоуважаемые люди, явившиеся на порог моего временного пристанища. Да снизойдет благо Господне до вас, как снизошло оно к великомученице Елень. Да воздастся вам за деяния совершенные и за…
-Хватит. Ты кто?- прервал юношу Богустан.
-Имя мое лишь пустой звук на устах Господних, ибо говорится, не имей имени своего, а называйся за деяния свои, за по-ступки. Называйся братом – врагу своему, и называйся недругом…
-Стоп! - нахмурил брови кочевник. - Как…тебя…зовут?
-Вольный художник, - скороговоркой произнес юноша. – Можете звать меня так.
-Вот и ладушки, - улыбнулся Богустан. – А за ужином продолжим знакомство.
-Так тебя зовут Вольный художник? - чисто риторически спросил Богустан.
-Да, - кивнул юноша. – Именно так.
-И где твои полотна? Художник, - сплюнув, произнес берс.
-Понимаете, - соскочил юноша, – Мне не нужны ни холсты, ни краски. Ибо пишу я картины промыслом Божьим, на снежном полотне тверди Его. И творенья мои живут вечно, непоколебимо, но… - Художник с грустью опустил голову, - …скрыты они от глаза людского, как и от бесов, сидящих во плоти людской.
Вы меня понимаете? - поднял полный надежд взгляд юноша, – Вижу, что нет. Но… - он подошел к обескураженной эльфий-ке, – Ваши глаза… Вы прекрасны, - Художник бережно коснулся ее ладони, – Я вижу – где-то внутри Вы верите мне. Но…Боитесь, боитесь в этом признаться, ибо душа Ваша испытывает боль, и как ни прискорбно, боль эта…Хотя нет, не надо. Вы прекрасны, и будь я хоть чуточку достойней, то, прости меня Господи – сына твоего, то пошел бы за Вами на край света, не думая ни о чем. И… - Художник нежно поцеловал трепещущую руку девушки, - …я прошу Вас ответить: "Верите Вы мне или нет?"
-Да, Вольный художник, - произнесла спокойно Джасмин. – Я тебя верю. И всегда верила…, Трапин.
-Ты все же вспомнила, - уголки губ юноши слегка искривились в улыбке, – Не ожидал. Во истину пути Господни не испове-димы! Эх, будь как будет, Джасмин.
И в ту же секунду воздух разрезал грубый голос юнца, именовавшегося Хилмором:
-Так, где твои полотна, Художник?
-Потеряны. Я их обронил при подъеме, - ответил Трапин.
Богустан хмуро смотрел на сгущающуюся тьму, ожидая слов эльфийки, сидящей рядом. Вольный художник, по-отцовски тепло обняв Альфреда, спокойно спал рядом с похрапывающим Хилмором.
-Я хочу тебе кое-что рассказать, - начала, наконец, Джасмин, – Помнишь, ты спрашивал, почему я оказалась в деревне? И из-за чего бежала оттуда?
Секундное молчание.
-Да, помню, - ответил кочевник.
-Так вот. Все началось с тех пор, как мне исполнилось 6 лет, - последние слова ей дались с трудом. – Можно я тебя обниму?
Богустан утвердительно кивнул.
Джасмин, нежно прильнув головой к плечу, продолжила:
-Знаешь… - эльфийка сглотнула подступающий к горлу ком, – Когда-то на земле стоял необычайной красоты лес, именуе-мый Эфилиум. Ты даже представить не можешь, как он был чудесен!
Плакучие ивы нежно обнимали кроны горделивых елей; могучие дубы бережно прижимали ветками изящные березки, а не-обычайные тростники мирно отдыхали под сенью плодовитых яблонь, - Джасмин тяжело вздохнула. – Бывало сидишь на полян-ке, замечтаешься о чем-нибудь, а к тебе в это время маленький пушистый зайчик, хоп, на коленку и улыбается. Ты ему почешешь за ушком, погладишь шерстку, и он довольнехонек! - эльфийка аж зажмурила глаза, – У меня даже любимец был. Такой пуши-стый-пушистый зайчик с белоснежным пятнышком на ушке. Когда мне становилось плохо, он довольно неуклюже забирался мне на колени и по-детски мило ложился брюшком вверх. А как задорно прижимал зайчик лапки к пушистой грудке! - и Джасмин попыталась изобразить это, вызвав на угрюмом лице кочевника улыбку, – Но все изменилось…
-Доченька, вставай, - тихо прошептал Изергиль. – Пора.
-М-м-м, - недовольно пробурчала Джасмин. – Еще же темно.
-Я знаю, доченька. Но так надо.
-Ладно, - зевая, произнесла девочка. – А что будем делать?
-Мы, - помогая дочке одеться, ответил Изергиль. – Сейчас быстро-быстро побежим по лесу, словно зайчики.
-Как Пятнышко? - не поверила Джасмин.
-Да, доченька. Как Пятнышко, - подтвердил папа.
И вот ночные картины проплывают мимо ошарашенной девчушки.
Дикие языки пламени беспрепятственно владеют всей деревушкой эльфов, а неизвестные мужчины, весело переругиваясь, яро нападают на сонных защитников.
-Пап, а это кто?
-Зло, доченька, зло, - отвечал отец, изо всех сил прижимая малютку к себе. – Но ты не бойся. Папа рядом.
-А я и не боюсь, - гордо произнесла эльфийка, не подозревая, что в могучей спине Изергиля уже покоятся три хладнокров-ные стрелы.
-Джасмин, - задыхаясь от бега, прошептал отец. – Сейчас я отпущу тебя на землю, и ты побежишь одна. Но не бойся, там, за Последним деревом, расположена деревня. Иди туда.
-Пап, а как же ты? - не поняла девочка.
-Я, приду после. Обещаю, - произнес Изергиль, мягко опустив Джасмин. – А теперь – беги!
Изергиль внимательно смотрел вслед удаляющейся дочурке, ожидая пока ее щупленькая фигурка скроется за узловатыми стволами деревьев, дабы упасть на траву и умереть.
-Он так и не пришел, - опустила голову Джасмин. – Но знаешь,…я думала, что хуже уже не будет, пока…
-Не надо, - прервал девушку кочевник, – Подумай, стоит ли говорить мне об этом, - произнес Богустан, крепко обняв эль-фийку, – Достоин ли я?
-Раз уж начала…Не стоит прерываться, - ответила Джасмин, – Там, за Последним деревом, и вправду оказалась деревня, как говорил мне отец. Но она, отнюдь, не была благосклонна к явившемся в ночное время путникам. А особенно – эльфам.
Лишь по истечению двух дней меня приютила преклонного возраста женщина по имени Милая. У ней я и прожила не много не мало – 12 лет, - девушка, остановившись, попыталась унять дрожащий голос, – После, она умерла…
-Внученька, - болезненно опершись на крюку, присела Милая, – Я хотела бы с тобой поговорить.
-О чем, бабушка? - спросила Джасмин, отложив вязание в сторону.
-Да, вот, - старушка пододвинулась к внученьке, – Скоро умру я. И останешься ты одна-одинешенька. Без присмотра.
-Не говори так, бабушка, - хныкающим голосом попросила эльфийка. – Ты еще долго будешь жить, очень долго. Ведь прав-да?
-Нет, внученька, - ответила Милая, – Хватит с меня. Теперь твоя очередь землю-матушку топтать, - и морщинистые руки ба-бушки беззаботно затрепали подол своего изношенного халата, – Да только боюсь я за тебя, переживаю. Как ты будешь без меня? Без старой-то?
-Бабушка, - срываясь на плач, залепетала Джасмин, – Что ж ты говоришь такое? Да разве можно?
-Можно, внученька, можно, - успокоила Милая, – А теперь слушай меня, да помалкивай. Чти старших, - бабушка прикрыла глаза, - …я вижу, кузнец зачастил к нам. Не ты ли тому виной? - эльфийка попыталась ответить, но поднятый вверх палец остано-вил ее, - Запомни: Аврилий – плохой человек. Мелочный, - Милая открыла глаза. – Да и женат он. Вона ребятишки бегают! Со-рванцы, - мгновенная улыбка сменилась на сердито поджатые губы, – А тебе нечего лезть туда! Грешно это, грешно, внученька! - бабушка, кряхтя, медленно встала. – И попомни мои слова: "Аврилий – тебе не пара!"
-А какие слова он мне говорил, - мелодично, словно нараспев, продолжила Джасмин, – Любимая. Нежная. Единственная. Драгоценная. Прекрасная. Очаровательная. Милая, - тяжелый вздох, – Я думала, это любовь, - и она замолчала.
На долго. На столь долго, что Богустан, чувствующий внутри груди неизвестную тяжесть, с необузданной яростью спросил:
-Почему ты молчишь? Тебе больно?
-Нет. Теперь нет, - ответила Джасмин, – После всего произошедшего мне – хорошо, - молчание. – А знаешь, Аврилий гово-рил, что Альфред будет самым-самым счастливым ребенком на свете. Что никогда, ты понимаешь (!), никогда он не бросит его, - алые губы девушки предательски дрогнули, – И я думала так, скрываясь от глаза людского, - эльфийка шмыгнула носом, – Но после рождения Альфреда я все же решилась, - она подняла взгляд. – Мы мило поговорили с женой Аврилия, найдя, как мне ка-залось, общий язык, - тяжелый вздох. – А на следующее утро к нам ворвались в дом, - и она сорвалась на плач.
Обескураженный же Богустан, терзаемый сомнениями по поводу действий, наконец-то решившись, нежно притянул к себе дрожащую эльфийку и тихо, по супружески ласково произнес:
-Все будет хорошо.
Он не чувствовал в тот момент боли, восходящей от багрово-синих стоп. Как и теплого взгляда Вольного художника, еле слышимо повторяющего:
-Все будет хорошо.
-Убью, - прошептал Богустан, в гневе сжимая кулаки, – Убью! - кипел он, яро шагая по снежному покрову, – Убью!! - вторил внутренний голос, срываясь с цепи, – Убью!!! - И кулаки ожесточенно обрушиваются на серые глыбы…
Медленно-медленно стекает темно-алая кровь, мертвенным потоком высвобождаясь из разбитых фалангов пальцев. Потух-шим взглядом кочевник устало рассматривает свои кулаки, вспоминая разговор с Джасмин и понимая лишь на периферии созна-ния, что этими руками ему еще предстоит резать заледеневшую плоть.
Хилмор, Джасмин и Вольный художник цепочкой шли след в след за покачивающимся из стороны в сторону Богустаном.
Троица, полностью сосредоточившись на нелегком пути, лишь изредка перекидывались отдельными фразами, да и то не имеющими определенного смысла.
-Как он? - спросил берс, кивком головы указав на кочевника.
-Плохо. Уже второй день ничего не ест. Все отказывается.
-А глаза? Вы видели глаза? - вступил в разговор Художник. – Красные. Воспаленные…А руки?
-Ты на ноги посмотри. Синие-синие, да и пузырями покрылись вдобавок. Что… - но договорить Хилмору не довелось.
Богустан, шедший впереди, внезапно стал клониться в сторону, до тех пор, пока с размаху не упал в снег.
-Как ты думаешь, они еще вернутся, Миран? - спросил грубый голос, доносившийся откуда-то снизу, из промерзлой земли.
-Не все. Но вернутся, - ответил старец, завернутый в светло-коричневую шкуру. – Вон, посмотрите на тот заснежный пик, - и морщинистый палец поднялся вверх. – Трапин просит помощи. Подсобите, коль можете.
-Конечно, Миран. Но ты знаешь нашу цену.
Да…Знаю, Спящие, - прикрыл глаза старец. – Так, поможете?
-Легко. Что именно?
-Сократите им путь, - и немного подумав, добавил. – Удачи тебе, Трапин.
А на заснежном пике, являя миру всю буйность красок, жила первозданная картина, созданная, казалось, Богами, а не изгоем эльфов.
-Что, что, милая? - спросил Всеволод белоснежную голубку, сидевшую у него на плече, – Зайка, говоришь. Ну…Ну…Так… - величаво произнес он, – Больной один, сильно, говоришь, хворь схватила, - мягко переместил птичку на ладонь, – Ладно, милая. Помогу, коль люди хорошие. А зайке скажи, чтоб ни на шаг не отступал от них. Еще заплутают,- и с этими словами старец бе-режно подкинул вверх уже расправившую крылья голубку.
-Нам еще долго до твоего целителя? - спросил Хилмор быстроногого Художника.
-В принципе – да, - ответил тот. – Но нам помогут.
-Кто?
-Какая разница, Джасмин? - пояснил Трапин, прежде чем земля выскочила из-под ног.
Необузданные толчки тверди, совмещенные с полной размытостью очертаний окружающего мира, продолжались некие се-кунды, а после – утихли также мгновенно, как и начались.
-Все, - произнес Художник, по-иному перехватив бесчувственного Богустана. – Можете встать.
-Да? - ехидно спросил лежащий берс. – Ты уверен?
-Конечно, - ответил Художник, направившись в сторону зеленеющего леса.
Мелкий моросящий дождь с необычайной резвостью сменил холодные льдяные объятия снежных гор. Некогда чистое ла-зурное небо, радовавшее глаз уставшего путника, ныне было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, иногда поигрывающими ретивыми молниями. А ветер, беспощадно жалящий упругими копьями, свирепо раскачивал верхушки пышных могучих берез, величаво обступающих явившуюся компанию.
И во всем этом необузданном природном хаосе, устало передвигая ноги, шла эльфийка.
Безразличие. Страх. Усталость. Ненависть. Любовь. Надежда. Ужас. По-очереди сменяли друг друга в ее сердце, пропустив лишь единожды слово высокорослого старца:
-Здравствуйте, добрые люди. Куда путь держите?
-Здравствуй и ты, дедушка Всеволод, – учтиво отвечал Художник, – Мы, - он взглядом обвел всех окружающих. – Пришли просить помощи у тебя, защиты, - и, склонив голову, добавил, – Не откажи нам – сделай милость.
-Вижу, мил человек, что помощь нужна, вижу, - проговорил старец. – Потому и не откажу вам, добрые люди. Пойдемте-ка за мной, в избу, - уточнил Всеволод.
Странное ощущение, не правда ли (?), когда в округе, вблизи от тебя льет плотной стеной дождь, стоит лишь протянуть руку, а на тебя не падает ни капли. Мало того, над головой печет полуденное жаркое солнце, казавшееся какие-то доли секунды назад непозволительной роскошью. И уже совсем странно, когда пролетающие мимо птахи начинают петь несвойственным им голосом, причем нежно и так мелодично…
Хилмор обескуражено шел за широкой спиной старца, время от времени открывая рот, в желании произнести глупую непод-ходящую в данный момент фразу. Но стоило ему лишь посмотреть на опечаленную Джасмин, шепчущую еле различимые слова, как охота исчезала сама собой, без каких-либо усилий.
-Дедушка Всеволод, - все же не удержался он, – А что мешает дождю окропить нас благоговейной влагой? Неужели духи погибших воинов соизволили освятить смертных своим присутствием?
-Нет, милое дитя, - с чувством, присущим отцу, ответил старец. – Природа, Матушка наша, оберегает чад своих. И поэтому поклонись ей в знак благодарности, припади к земле, чувствуя лишь любовь, - закончил Всеволод.
-Ясно, - произнес берс, окончательно потерявший надежду получить рациональный ответ.
Он был готов уже пуститься в дальнейшие размышления, как, миновав изящный строй белокожих берез, на опушке леса путники узрели избу Всеволода.
Небольшая, покосившаяся со временем, она с гордым видом несла зеленую, покрытую еловыми лапами, шляпу. Запыленные темно-синие окна-глазки миловидно поглядывали на многочисленные постройки, которые скорей всего давно не использовались и наполовину прогнили.На светло-буром крыльцо лежала вязанка причудливых салатовых растений.
-Да, - выразил недовольство Хилмор, медленно приближаясь к ветхой, но гордой избе, – Конечно, не как у нас дома…- и дальнейшие слова сами собой застряли в горле, ибо сей благородный муж, вступил на порог пристанища старца.
Длинные неотесанные скамьи сиротливо стояли возле двух бревенчатых стен, не имеющих даже простых половичков, так обожаемых местным населением. Еще одну опору дома занимала огромная, белоснежная печь с мягкой голубо-зеленой периной. Последнюю же стену, параллельно стоящую к двери, припирала небольшого размера койка, граничащая с маленьким, болезнен-но-желтым столиком.
-Кладите на кровать, - скомандовал старец и, уже выходя из дома, произнес. – Я скоро приду - ждите!
Художник нервно отбарабанивал указательным пальцем замысловатый ритм на болезненно-желтом столе. Хилмор же, сидя на скамье, совершенно спокойно прикрыв глаза, мерно покачивал правой ногой, по-молодецки задорно заброшенной за левую. И лишь Джасмин, измученная долгой дорогой вкупе с переживаниями, нежно обняв Альфреда, беззаботно спала на койке, рядом с бесчувственным Богустаном.
-Хорошая музыка, Художник.
-Спасибо, - ответил тот, поворачивая голову в сторону говорившего. – Богустан?
-А кого ты желал услышать? - улыбнулся бородач, со странной замедленностью приподнимаясь на руках. – Слушай, где мы?
-У меня, - ответил высокорослый старец, тихо входя в дом. – Как себя чувствуешь?
-Терпимо, - сквозь зубы выдавил кочевник. – А что?
-Нет. Ничего…Пока ничего, - поправился Всеволод, ставя желтый кузовок на пол. Из которого, пробиваясь сквозь плотные листы и стебли, выглядывали темно-красные шляпки ядовитых мухоморов. – Давай, мил человек, слезай на пол – ноги осматри-вать буду.
-Ага, - пробормотал Богустан, неуклюже перебираясь через спящую Джасмин. – А как я здесь очутился-то?
-Это ты спроси воно у своих друзей, - ответил старец, – Но позже. А сейчас дай-ка ноженьки осмотрю, - и Всеволод стал ос-торожно разворачивать стопы, на днях укутанные Богустаном в разделенный надвое плащ. – Эко тебя, мил человек! - воскликнул старец.
Ибо темно-бурая, а местами и черная, кожа резко сменяла цвет лишь на жестких подступах к коленям. Струпья ж, обильно покрывающие стопы, с завидным размахом поднимались чуть выше напряженных икр.
-Да-а-а, мил человек, - протянул Всеволод. – Я и не думал, что хворь так разрастется. Совсем не думал.
Молчание.
-И все-таки, дедушка Всеволод, что с ним? - нарушил тишину Художник.
-Гангрена, - ответил старец, – Вот до сюда нужно ноженьки рубить, мил человек, - огромная ладонь Всеволода мягко упала на колено кочевнику. – Другого выхода нет…Решайте.
Всеволод внимательно смотрел за серой чашей, покоящейся в белоснежной печи. Темно-красная бурлящая жидкость, време-нами, преодолевающая края сосуда, лилась на раскаленные угли.
-Мда, - сглотнул старец и устало перевел взгляд на запыленное окно.
За которым Хилмор, сиротливо расположившись во дворе, суетливо разжигал костер; Трапин с миловидной улыбкой убаю-кивал Альфреда, а Джасмин, сидящая напротив кочевника, о чем-то с ним говорила.
-Э-э-эх, - печально произнес старец, переводя взгляд на бурлящий сосуд.
Трапин по-мужски неуклюже убаюкивал Альфреда.
Прошлое, ядовитыми ядрами пробивающееся сквозь вязкую пелену безразличия, внезапно накатило на Художника, давая мыслям пространство…
"Трапин размеренно шел по зеленеющему лесу, наслаждаясь трелью сладкоголосого соловья, аккомпанемент которому со-ставляли серогрудые воробьи, прячущиеся в густой листве сороки и мечущиеся от одного ствола к другому – кукушки. Изредка лесная песнь насыщалась ритмичным стуком трудоголика-дятла, либо хрипотцой неповоротливого глухаря.
Охваченный чудесной трелью Трапин не сразу различил среди птичьего разноголосья детский плач, доносившийся откуда-то спереди. А вскоре, меж могучих дубов он разглядел и саму обладательницу безутешного рыдания – 5-летную эльфийку.
Девочка с воспаленными от слез глазами обиженно шмыгала носом, одновременно вороша веткой огромнейший муравей-ник.
Бесшумно, чуть ли не тенью, Трапин приблизился к эльфийке и, присев, тихо, боясь нарушить трель, спросил:
-Почему ты плачешь?
Девочка, вздрогнув, осторожно подняла зареванное личико:
-Подарок мамин потеряла. Заколочку.
-Да? - улыбнулся Трапин, – А посмотри, не она ли? - и он достал из складки ядовито-зеленого плаща сверкающий предмет.
Изящная светло-голубая заколочка, увенчанная белоснежным камешком, вызвала ребяческий восторг на лице девочки. Она, украдкой утерев слезы, резво протянула ручонки к, как казалось некие мгновения назад, сгинувшей навсегда вещице.
-Бери, но больше не теряй, - умиленно подмигнул Трапин, вручив заколочку эльфийке. – До свидания. Может, еще свидимся – и он медленно встал во весь рост.
-Подожди, - вскочила на ноги девчушка, – Меня Джасмин зовут. А тебя?"
Художник, сладко зевнув, осторожно приподнялся, дабы проследовать к вышедшему из дома Всеволоду.
Джасмин, лежащая на груди кочевника, нежно прошептала:
-Дедушка Всеволод идет, с чашей какой-то.
-Ага, - не открывая глаз, произнес Богустан, – Встретить надо бы. А то неудобно как-то, - но приподняться не решился, па-мятуя о попытках встать.
Так и встретили они, Всеволода сидя.
-На, мил человек, - произнес старец, протягивая чашу кочевнику. – Пей. Как задурманит глаза, так и начнем.
-Ага, - все тем же спокойным голосом сказал Богустан, преподнося чашу к губам.
Ровными скоропалительными глотками кочевник начал опустошать серый сосуд, пытаясь не обращать внимание на омерзи-тельно-горький вкус. А после, как иссякло варево, узрел чудеса невиданные, до сели чуждые.
Деревья, окружающие со всех сторон, смазано закружились, подпрыгивая вверх. Загадочная улыбка Художника неимоверно стала растягиваться, сливаясь воедино с поалевшей внезапно опушкой. Крылья Джасмин, с легкостью отделившись от хозяйки, величаво порхали, присаживаясь на внезапно раскрывшуюся, словно цветок, голову Всеволода.
-Что это? - испуганно спросил Богустан.
Трапин подошел к Всеволоду в тот момент, когда кочевник, опустошивший чашу, резко завалился на спину. Бесконтрольно дрыгая руками и ногами, Богустан невнятно пробормотал, выпустив изо рта, неизвестно откуда взявшуюся, пену.
-Что ты с ним сделал?! - вскричала эльфийка, мгновенно вскочив на ноги.
-Ничего страшного, - спокойно произнес старец, – Сейчас это пройдет. И ты, милое дитя, сможешь успокоиться. А пока, - он повернулся к Художнику, – Давайте я дитятко отнесу – пусть поиграется,- и, взяв начавшего лепетать Альфреда, скрылся в избе.
Когда он вернулся, Богустан уже, перестав извиваться, как уж, беспардонно храпел, оглушая, казалось, весь лес.
-Перенесите его ближе к костру, пока я приготавливаюсь, - резко скомандовал Всеволод, направляясь в покосившийся со временем дом.
Вскоре все было готово. В разгорающемся пламени лежала черная, словно смоль, кочерга, завернутая с одной стороны в ткань. Под ноги Богустана положили сложенное вдвое одеяло, а обожженная на костре секира Хилмора преспокойно покоилась рядом с пузатыми пузырьками неизвестных мазей и жидкостей.
-Приготовились, - то ли спросил, то ли скомандовал старец, окинув взглядом окружающих людей – Ну тогда, да поможет нам Перун.
И началось.
Всеволод осторожно разрезал прилипшие к темно-бурым стопам штанины. Аккуратно втер в кожу ниже колен мутную жид-кость, запахом напомнившую Хилмору крепкое вино. И, хмуро посмотрев из-под лобья, быстро сказал:
-Джасмин, - счас подашь кочергу. Хилмор, Художник – держите его крепче. Он будет вырываться,- причмокнул, – Начали.
Всеволод медленно, всем телом, подняв секиру вверх, положил ее на плечо. Предварительно крякнув, возвысил над головой и рывком, чуть-чуть подпрыгнув, обрушил на ногу кочевника.
Лезвие с легкостью прошло сквозь плоть.
Старец, перехватив раскаленную до бела кочергу, со всего маха прислонил ее к кровоточащему обрубку Богустана.
Запахло жженой плотью.
Лицо кочевника исказилось, покрывшись бисеринками пота, а руки попытались вырваться из надежных ладоней мужчин.
-Держать! - взревел Всеволод, обрабатывая ногу светло-желтой мазью – Держать!
И люди держали.
Держали, когда зрачки Богустана сузились до размера булавки. Когда он, истошно крича, вырывался, дабы уйти от боли.
Держали, когда Всеволод, подняв секиру, снова опустил ее, отделив икру ног от колена. Держали…
-Отнесите его на койку, - произнес старец, рукавом вытрав пот со лба – Ему еще долго отсыпаться.
-Ладно, дедушка Всеволод, - ответил Художник – Но только, Вы куда?
-Могилку подыщи, стопам умершим, - заворачивая их в плотную ткань, пояснил Старец – Рано не ждите. Задержусь.
-А…? - лишь смогла пробормотать бледно-зеленая Джасмин.
-Дитятко в избе балуется… Под присмотром, - ответил Всеволод, закидывая за плечо кровавый узелок.
Странно, но Богустану никто так и не ответил.
Пришлось просто наблюдать за происходящим.
Разноцветные облака, словно бумажные, висели на серебряном небосклоне. Благородные березы с выпученными глазами жадно протягивали зеленые ручонки к умирающему от хохота солнцу. Растущие недалеко цветы тихо переговаривались с мало-ростными травинками.
Добавился знакомый запах ржаного пива, а после – и сам бочонок прошел мимо кочевника. Весело подмигивая, он несколь-ко раз подпрыгнул, на лету ловя порхающие рубахи.
-Стой! - вскричал кочевник пузатому бочонку, – Догоню, хуже будет! Весь выпью! - и побежал вслед за переваливающимся из стороны в сторону бочонком. – Стой!
Но беглец и не собирался слушать Богустана. Радостно смеясь, он на ходу закидывал преследователя пятнистыми белками, вкупе с порозовевшими орехами.
-Стой! - кричал кочевник, уварачиваясь от своеобразных снарядов. – Стой, тебе говорят!
-Угу, - пробулькал бочонок, метко кинув в Богустана очередную белку. – На вот! Лови!
Прошло три дня с тех пор, как Богустан, одурманенный напитком, не просыпался.
Вольный художник, попрощавшись, ушел на следующее утро. Джасмин, буквально, не отходила от койки кочевника, ожидая его пробуждения. А Хилмор вооружившись подаренным Всеволодом ножом упорно что-то вырезал из бруска древесины.
Вот и сейчас: он, удобно расположившись на скамье, одним глазом поглядывал за резвящимся с зайцем Альфредом, а дру-гим – за работой своих рук.
Удовлетворенно хмыкнув, берс с умилением вспомнил, как, внеся спящего Богустана в избу, пред ним предстала очарова-тельная картина.
Младенец, обняв серого зайчишку, мило посапывал. Зверек же, такой пушистый и небольшой, ни в чем не отставал от ре-бенка, иногда похрюкивая.
-Ой! - обрадовалась Джасмин тогда, – Какой милый зайчишка!- и нежно перенесла их с пола на голубо-зеленую перину.
Воспоминания отхлынули.
Хилмор еще раз удовлетворенно хмыкнул и собирался уже отложить нож в сторону, как его прервал звонкий ребяческий хо-хот.
Берс поднял взгляд.
Альфред изо всех своих сил тянул огромную краснющую морковку. В свою очередь заяц, отказывающийся отдавать овощ, передними лапами наступил на пышную ботву, а толстыми белыми усами довольно забавно щекотал младенца.
-Сорванцы, - качал головой из стороны в сторону Всеволод, появившийся из ниоткуда, – У меня же целая гряда моркови! Ешь – не хочу. Эх-хэ-хэ, - вздохнул старец, вытаскивая из кармана морковку. – Кушайте на здоровье.
Но сорванцы даже не обратили внимание на овощ, лежащий рядом с ними.
Почувствовав прохладное, обволакивающее дуновение ветра, Богустан открыл глаза.
Золотистая праздничная нива ржи, доходящая кочевнику до колен, далеко разливала просторы свои. И лишь на горизонте уступала владение темным елям, хмуро насупившимся на мелкорослых соседей.
Нудный моросящий дождик теплыми каплями связывал золотистое поле и голубой небосвод. Временами, участвующий в этом соитии ветер, со всей разгульной душой бушевал на ниве. Разгоряченно поднимал рокочущие волны и, разгоняя, отпускал их на свободу. Дабы, набрав силу, иссякли они, разбившись о могучие стволы елей.
И вот, в один момент, поднял ветер волну вместе с коричневой сферой. Возвысил над землей, угрожающе оскалив частички нивы. А после - разозлив чрезмерным терпением, отпустил.
Разъяренная волна вместе с неизвестной округлой спутницей легко сорвалась с места, направившись в сторону Богустана. Набирая силу, она была уже готова смести кочевника, и бородач видел, как ощетинилась рожь, как угрожающе-опасно летел безымянный шар, но внезапно все переменилось.
Начавший возню ветер вмешался в ровный строй нивы, разорвав на части. Осколками полетели колосья, разъединившись друг от друга на многие-многие шаги, а сфера, сопутствующая неудачнице-волне, пала к ногам Богустана.
Остановившись, раскрылась она, словно бутон розы, выпустив на свободу худощавого юношу в ядовито-зеленом плаще.
-Художник? - ошарашено спросил Богустан, все еще не веря своим глазам.
-Нет, - скривил губы юноша, – Меня зовут Трапин. А Вольный художник – одно из обличий, так необходимых человеку. Но я не для того пришел.
-Для чего же?
-Ты знаешь Джасмин, - начал Трапин, – У нее трудная судьба, впрочем, и твоя оставляет желать лучшего. Но, тем не менее, ваши нити связаны воедино. Я же хочу показать тебе кое-что. То чего ты бы никогда не узнал из уст родственников или друзей. То, что координально изменит твою жизнь. То… Впрочем, ты сам увидишь. Смотри!
Всеволод бережно держал Альфреда на вытянутых руках:
-Ну, ну, дитятко, чего? - нежно обнял, – Ах, ты негодник. Вот чего удумал. Деда старого совсем решил загонять. Ой, негодяй! - и осторожно усадил его к себе на шею. – Ну ладно. Покатаемся, - Всеволод стал медленно ходить по кругу. – Как? Нравится?
В ответ Альфред залился звонким смехом.
Огромный коренастый эльф с девчушкой на руках куда-то бежал, удаляясь от пылающей деревни.
-Изергиль, - комментировал Трапин. – Отец Джасмин. Бежит от ночных налетчиков, надеясь спасти свою дочь. И попрошу заметить: его крылья покрывает крестообразный шрам, полученный в последней схватке с людьми. Тогда эльфы смогли защитить деревню…
-Они остановились? - спросил Богустан.
-О, да, - ответил Трапин. - Прощаются… Сейчас будет самое интересное.
Изергиль, крепкий мускулистый эльф, оставшись один, неуверенно покачнулся, сделал несколько приземистых шагов и пал наземь, содрогаясь от чуждой силы. Конвульсии, сразу же завладевшие телом, не успели отойти в сторону, как к павшему подбе-жал среднего телосложения мужчина.
Обрадованный, он за спину закинул лук и, резво достав из-за ремня нож, стал методично отделять крылья от трупа.
-Узнаешь? - надменно спросил Трапин.
-Нет, - ответил кочевник, изогнув бровь.
-А так? - произнес Художник, щелкнув пальцами.
На мужчину пал сноп света.
-Отец, - ахнул Богустан.
Мозолистая ладонь Всеволода мягко легла на плечо рыдающей Джасмин:
-Пойдем со мной.
-Да, - подтвердил Трапин, – Это твоя община сожгла Эфилиум, уничтожив почти всех его жителей. Осталось лишь четверо счастливцев, если, конечно, их можно так назвать.
-Кто? - у Богустана перехватило дыхание.
-Джасмин с Альфредом.
-А еще?
Трапин покачал головой:
-Тебе рано это еще знать. Да и ни к чему.
Кочевник от злости закусил губу:
-Почему я должен тебе верить? Почему?! И вообще, где я?! Где Джасмин, Альфред, Хилмор, где?
-Успокойся, - тихо произнес Художник, – Ты сейчас спишь у Всеволода в избе. Но скоро придет пробуждение, ты очнешься, - Трапин лениво зевнул, – А в доказательство: как проснешься – посмотри под подушкой.
-Зачем? Что там будет? - вскипел Богустан.
-Увидишь. Джасмин понравится.
От удивления открыв рот, Джасмин трепетно ловила глазами милую с детства картину.
Узловатые грубые дубы осторожно прижимали к себе изящные березки. Экзотические высокорослые пальмы щедро награж-дали тенью серые подберезовики и многочисленные сыроежки. Свисающие с резных кленов лианы задорно покачивались, убаю-кивая серогрудых воробьев. А маленькое семейство кабанчиков облюбовало себе место под раскидистой сенью бамбука.
-Эфилиум, - затаив дыхание, произнесла эльфийка.
-Да, но это лишь часть, милое дитя, - ответил Всеволод. – Все остальное – сгорело. Но пройдет сто-двести лет и Эфилиум оживет, воспрянет из праха. Поверь мне.
Нервно сглотнув, Джасмин посмотрела на старца взглядом, полным надежд:
-Дедушка Всеволод, а Вы – кто?
-Дедушка Всеволод, - усмехнулся старец.
Пробудившись, Богустан, первым делом, засунул руку под подушку и, нащупав там неизвестный предмет, вытащил его на-ружу.
Изящная светло-голубая заколка под прямыми лучами утреннего солнца блистала всем своим великолепием, заставляя бо-родача прищуриваться от яркого света. А белоснежный, без единой прожилки, камешек, прекрасно увенчивающий изделие мас-тера, добавлял в него определенный шик.
По достоинству оценив всю красоту заколки, Богустан убрал ее обратно – под подушку. И только после этого, кочевник ски-нул с себя одеяло…
Пробило слезу. В горле беспощадно защемило. Захотелось просто залезть под одеяло с головой и, ругая на чем свет стоит, жалеть себя любимого. Но нельзя…
Богустан, укрывшись одеялом, безнадежно посмотрел вверх.
Побеленный потолок избы не внушал доверия хорошему заботливому хозяину: черные влажные пятна, расположенные в шахматном порядке, делились между собой глубокими разветвленными трещинами.
Звонкая переливчатая трель наслаждала слух Хилмора, медленно отпивающего из чаши сказочное варево. Чай с ежевикой (как назвал напиток дедушка Всеволод), вкупе с необыкновенной песней птиц оказывал бесподобное влияние на берса. Хотя имел громаднейший недостаток – быстро заканчиваться.
Вот и сейчас иссякнув, вызвал у берса, в какой-то степени, раздражение, совмещенное с желанием расколоть чашу надвое. Но все же, Хилмор преодолел его, направившись в избу – за добавкой.
Чувствуя во рту блаженный привкус, берс не придал значения кочевнику, лежащему с открытыми глазами. И только грубый голос заставил его отвлечься:
-Хилмор, сколько я пролежал?
-Неделю, - на ходу ответил берс, – М-м-м… - остановился и рывками повернулся к койке. – Богустан?
Кочевник лишь развел руками.
-Знаешь, я тут это… - Хилмор резко сорвался с места, – Сейчас, сейчас, - затараторил берс, сунув руку между печью и сте-ной.
Вскоре на свет появились две массивные крупные палки, размером с локоть, окутанные множеством разнообразных веревок.
-Что это? - недоумевающее посмотрел Богустан.
-Протезы, - ответил берс, но, увидев непонимающий взгляд кочевника, добавил. – Они заменят тебе ноги.
-Ах, это, - произнес Богустан, – Тогда спасибо, - и немного подумав, сказал. – Может, померим?
Вот уже пятый по счету день Богустан усердно учился ходить на протезах, аккуратно спрятанных в сапоги. Получалось, ко-нечно, плохо, но выбирать не приходилось, хоть какие-то ноги.
Часто, после падения у кочевника в голове всплывало прошлое, мелко, отрывками. А после – и настоящее. Вместе с вопро-сами, загадками, ответами…
Но чаще всего Богустан вспоминал ту ночь в Великих скалах, когда он первый раз обнажил нож.
"Кочевник стоял возле холодного трупа Герстана, собираясь с мыслями. Странное ощущение подлости соперничало с обя-занностью спасти надеющихся на него людей. Но ни то, ни другое не могло взять верх, и поэтому Богустан колебался, перемина-ясь с ноги на ногу.
Случайное движение руки, направленное в небо, где на данную минуту хозяйничал месяц, стало решающим в безмолвном споре.
Богустан обнажив нож, неуверенно нагнулся к трупу. Последний раз посмотрел на казавшееся живым лицо Герстана, и тихо прошептал:
-Прости меня, братик.
Нож хищно впился в хладную плоть…"
Богустан содрогнулся всем телом. Даже сейчас он чувствовал себя подло. Хотя, если бы не Герстан, то они все давно бы умерли где-нибудь в пещере…от голода.
Такого количества пищи Джасмин никогда не видела.
Ароматный наваристый суп, занимающий центральное место на столе, гармонично граничил с наипышнейшим ржаным хлебом. Ячменная манящая каша, стоящая чуть поодаль, приятно щекотала ноздри. Холодный аппетитный салат, радующий взгляд, сиял белоснежной сметаной. Малосольные огурчики, стройно лежащие на тарелке, горделиво выпячивая бока. А теплый сладкий чай успокаивал раззадоренный желудок.
-Дедушка Всеволод, у нас сегодня что – праздник? - спросила Джасмин.
-Так уходют завтра все, милое дитя, уходют, - ответил старец, почерпнув ложкой ароматный суп.
-Как уходят? - возмутилась эльфийка. – Почему?
-Понимаешь, Джасмин, - начал Богустан. – Как бы тебе это сказать-то…
-Мне нужно идти дальше, на юг, - прервал Хилмор, – Я не могу здесь оставаться, не хочу утруждать дедушку, да и… - берс звонко хрустнул огурцом.
-Но, дедушка Всеволод не против. Ведь так? - она умоляюще посмотрела на старца.
-Так, милое дитя, так, - прошептал Всеволод.
-Вот видите! - восторжествовала эльфийка. – Да и Альфред будет скучать. По Вам – дедушка, по зайчику.
-Ты можешь остаться, Джасмин, - произнес кочевник. – Тебя никто не заставляет с кем-либо идти.
-Но… - эльфийка запнулась, увидев суровый взгляд Богустана.
Далее ужин прошел в идеальной тишине.
Всеволод, стоя на крыльце, пристально смотрел вслед удаляющимся людям.
-"Вот и остался один, - грустно подумал старец. – Снова. Как и прежде".
Бережно погладил пышного серого зайчишку, сидящего у него на ладони. Несколько раз тяжело вздохнул и расстроено про-изнес:
-Да, зайчишка. Мне тоже. Люди они – хорошие, - и угрюмо пошел в избу.
Мысли, словно рокочущие камни, бесконечно двигались, превращаясь в некое подобие жерновов.
Странное, смешанное чувство к Джасмин, ранее никогда не испытываемое кочевником, очень больно било по сердцу. К то-му же обстоятельства, ставшие настоящим камнем преткновения, вызывали неприятное жжение в груди, чуть пониже яренной впадины.
Трапин, поведавший частичку истории эльфийки, навряд ли сделал это из чистых побуждений или наоборот – только из ко-рыстной цели. Он был скорее предвестником, чего?
Богустан пока не знал. Но собирался сделать это в краткие сроки.
Сейчас же его занимал лишь один вопрос: "Что делать дальше?"
Привести эльфийку к себе в общину? Или уйти вместе с ней? А может, вообще, бросить где-нибудь на дороге?
Ответа не было…
Но как ни печально – навряд ли он появится сам по себе, просто так. Нужно решать. И Богустан решал. Решал, понимая всю абсурдность ситуации.
Его община, прежде чем осесть на одном месте, изничтожило все племя "крылатых демонов". Для чего?
"Чтоб не крало оно детей малых из люлек, да не ело их во славу божества проклятого", - говорили бабки. И поэтому в каж-дой юрте наравне со шкурами убитых зверей висели крылья демонов. - "Дабы отпугивало сие злых духов". На стене его же дома – не простые, а с крестообразным шрамом!
Помнится в детстве, он, будучи юнцом, представлял, как, держа в руках верный меч, один уничтожает целые полчища кры-латых демонов. Спасает ослабшие селения от их кровожадных клыков и крючковатых когтей.
Мечтал, что это он, а не отец добыл крылья, которые являлись главной гордостью юного Богустана…
Странно, но именно сейчас он понял весь ужас заблуждения людского. Раньше же был слеп к этому, как и Герстан.
О смерти, которого кочевник должен неминуемо сказать родителям. Но как? Богустан пока не знал.
Слишком многое на него навалилось, слишком.
Хилмор, шагая по лесу, изо всех сил пытался понять, зачем Богустан спрашивал его о священных лозах винограда? Для че-го? И, вообще, откуда он узнал о них?
Оставалось только гадать, заходя в дебри иносказаний мудрого Охала.
"Ранее, когда Небесная цепь лишь собиралась замыкать свой круг, было племя благородных мужей, именуемых скандинава-ми или викингами, - старец приостановился, – Поклонялись они неким богам, пирующим в загробном мире, во главе которых стоял Один. Мудрый воин и великий правитель, - Охал с наслаждением отпил терпкое вино. – И была у него армада непобедимых бойцов.
Берсерки – звали их с ужасом враги, но Берсы – только родные, - старец замолк на мгновение, – Бились они исправно. Нико-гда не показывали спины, не знали усталости, не покорялись боли.
-Словно наши благородные отцы! - прервал Хилмор рассказчика.
-Да, - подтвердил Охал, – Словно наши благородные отцы, - старец блаженно отведал вина. – Но случилось так, что погло-тил кровожадный Фенрир поселение близ Небесной цепи, превратив жителей в убогих демонов. Не пощадил он ни женщин, ни детей. Никто не ушел от этой участи, - Охал на мгновение задумался, – Узнав про это, послал Один берсерков, дабы очистили землю от отпрысков Фенрира, - кто-то из юнцов восхищенно всхлипнул. – Да, был тот бой страшен. Многие из берсерков погиб-ли, но все же взяли они верх над демонами. Взяли безоговорочно, - старец тяжело вздохнул. – Все, кроме одного. Наш прароди-тель – свирепый берс Христиан влюбился в красивую девушку, пораженную Фенриром. Даже то, что она была демоном, не испу-гало его, не заставило срубить секирой голову, - Охал орошил, уже успевшее засохнуть горло, крепким вином. – Скрылся он с ней в разветвленных пещерах Небесной цепи, надеясь на чудо. Как и что происходило три дня, не знает уже никто. Но известно лишь одно: на четвертый день пришла в их пещеру медведица и накормила девушку своим молоком, - старец сладко зевнул. – Нали-лись, тогда у любимой Христиана щечки. Приобрели живые искры глазки. А сама она заговорила человеческим голосом.
И, казалось, ни что не может уже их разлучить, как явились берсерки. Посланные Одином, они пришли убить Христиана с его возлюбленной, - Охал сделал небольшую паузу. – Вскипел тогда Бог гор, узнав про своенравие Одина. Возвысил он Небесную цепь, замкнув круг. Защитил Христиана с девушкой, не пустив берсерков в горы, - старец улыбнулся. – Предложил возлюбленным остаться, подарив в знак благосклонности не только безцветочный лес, ручеек с пресной водой, горячий гейзер, но и виноградные лозы, не боящиеся холода, не требующие ухода".
-"Странно, - подумал Хилмор, перешагнув через очередное поваленное дерево. – Что Богустану надо было?"
-Они ничего не заметили?
-Нет. Хотя это висело у них пред глазами.
-Молодец. Ты отсрочил свою смерть. Я поговорю с Госпожой.
-Спасибо, проклятый медведь.
-Хм. Но мои услуги не безграничны, шелудивый пес. Так что…
-Ничего. Хранитель поможет мне.
-Он не всесилен, как и Спящие.
-Нет ничего бесконечного.
-Ты ошибаешься. Есть.
-Что же?
-Госпожа и Она.
-Ты прав. Прощай.
-Еще увидимся.
Зачем Джасмин пошла за Богустаном? Хотя она могла остаться в избе Всеволода, жить без забот? Зачем уходит все дальше и дальше от родного Эфилиума? Зачем?
Эльфийка знала ответ. Но боялась в этом признаться, даже себе…
Необыкновенная встреча с Трапином во льдах, была поистине проведением Высших. Никто не знал Художника лучше ее.
Почему же она промолчала?
Не стоило это говорить, даже Богустану, пока.
Раньше Трапин жил в Эфилиуме, как и все остальные эльфы. Ничем от других не отличался, был "тихой серой мышкой". Но пришел судный день.
Трапин вдруг понял, что может писать полотна на снегу. Потом – появляться в любом месте. А однажды он пришел к другу и заявил, что в нем кипит зверь, требуя чего-то.
Конечно, никто не принял его слова всерьез. А зря.
В один из будних дней зверь сорвался с цепи, не желая подчиняться хозяину. Освободившись, он утолил свою жажду и уполз обратно – во мрак души.
Джасмин содрогнулась, вспомнив, КАК ей описывал Трапин содеянное зверем.
"Эльфы осторожно подходили ко мне, с опаской оглядываясь назад. Как будто истерзанный зверем труп 12-летней девочки мог внезапно воскреснуть и напасть на них.
Они яростно направляли на меня лезвия хищных алебард, приказывая встать. А я, в свою очередь, почему-то рыдал, произ-нося:
-Она не уйдет. Я люблю ее!"
Джасмин еще раз передернуло.
После его хотели казнить, сжечь на костре за содеянное. Но родители девочки простили Трапина, и он был отпущен на сво-боду, изгнан за пределы Эфилиума.
Далее Художник ей не рассказывал.
Да она и не спрашивала. Зачем?
Ведь он был ей другом.
Вечерело. Алый диск солнца лениво полз в ярко-желтую туманность горизонта. Небо принимало розовато-красный оттенок, преображая белые загривки пушистых облаков. Верхушки деревьев, уставшие возвышаться над землей, томно покачивались из стороны в сторону.
Любуясь первозданной красотой, Хилмор с досадой понимал, что скоро придется останавливаться на ночлег (хотя так не хотелось!). Он, наверное, давно бы уже разбил лагерь, если б не знакомые звуки топора. Кто-то рубил деревья.
К счастью, дровосек был недалеко и вскоре берс увидел мелькающую между берез деревню.
А вблизи от нее невысокий коренастый мужчина, без рубахи, опасно поигрывал мышцами рук. Крепко держа топорище, он, словно заправский дровосек, срубал огромную многолетнюю березу.
Размеренно шагая в сторону мужчины, Хилмор различил загадочную тень, прячущуюся в тернистых кустах неизвестного растения. Ничего хорошего она не предвещала.
Берс, развязав узелок, с пояса достал верную секиру и прибавил шаг.
Богустан как мог бежал на протезах, по ночному лесу.
Джасмин и Альфред остались далеко позади.
-"Ничего, - успокаивал себя кочевник, – Завтра утром проснуться и, не найдя меня, побредут обратно к дедушке Всеволоду. Да, - пытался оправдаться Богустан, – Правильно я поступил. Ведь вместе нам нельзя. Ну, никак! Мой род стал причиной скита-ний Джасмин по свету. Именно из-за моего отца она стала сиротой. И я не хочу продолжать ее мучения. НЕ ХО-ЧУ!
Кусты зашевелились, и оттуда выпрыгнул разъяренный кабан.
Около метра в холке, он напоминал огромную груду поджарых мышц. Маленькие, налитые кровью глаза, злобно прожигали спину ничего не подозревающего мужчины.
Выпустив из ноздрей пар, он яростно стал бить копытом, с легкостью разрывая дерн. Последний раз взглянув на цель, кабан издал оглушительный рев и ринулся в бой.
Дровосек, повернув голову, стал покорно ждать приближение зверя. Ни руки, ни ноги не повиновались более хозяину.
Кабан, уже почувствовавший еще не пролитую кровь, взревел, словно адское создание, ускоряя бег. Десять шагов, девять…
Расстояние с неминуемой скоростью исчезает на глазах. Испаряется. Шесть, пять…
Зверь, трясущийся от предвкушения наслаждения, делает гигантский скачок, ожидая, что под крепкие клыки попадет свежее мягкое мясо. Но в расстоянии шага, копыта его утыкаются в неизвестную сталь, которая с неимоверной простотой разрезает ка-бана на несколько частей.
Неизвестно как, но под утро Богустан достиг место проживания общины. К этому времени уже никто не спал, и поэтому ко-чевник, в первую очередь, пошел навестить своих родителей.
-Ну, как, сын мой, прошло путешествие? - спросил отец, после длительных крепких объятий.
-Хорошо, папа, - отвечал Богустан. – Многое увидел, многому научился, многое познал.
-Молодец. Но где же Герстан?
-Знаешь, отец. Он не смог явиться со мной. Но обещал, как только освободится, так сразу придет.
-Ой, - всхлипнула мать. – Что же с ним, Богустанчик?
-Все хорошо, мама, - успокаивал кочевник. – Просто, очень далеко, за Великими скалами он живет. У него есть жена и сын.
-Молодец твой брат! - воскликнул отец. – Женился, а ты долго бобылем ходить будешь?
-Так нет такой девушки, чтоб охомутала меня, - произнес Богустан. – Вот как появится, так я сразу и женюсь.
Хилмор скромно сидел на стуле, с интересом наблюдая за хлопочущими на кухне женщинами.
Одна из них – молоденькая и весьма симпатичная девушка, игриво поглядывала на юного берса. Что, кстати, не осталось без особого внимания и с его стороны. Хилмор смотрел на нее пожирающим взглядом.
Вторая – ее мать, и верная жена спасенного мужчины, юлой вертелась по кухне, изредка даря подзатыльники мешающемуся под ногами мальчишке.
Когда же праздничный стол накрыли, Хилмора вежливо пригласили на ужин. Где и состоялось знакомство с хозяевами.
-Спасибо от лица всей нашей семьи, - начал спасенный мужчина. – Мы благодарим тебя.
-Не стоит, - ответил берс, усердно накручивая на вилку вермишель. – Так поступил бы любой мужчина на моем месте.
-Хорошо говоришь, Хилмор, - похвалил хозяин. – Но не многие в наше время способны сразиться со свирепым вепрем и разрубить его одним ударом.
-???
-Ты уж поверь мне, - ответил на немой вопрос мужчина. – Я знаю.
-Спасибо, Аврилий, конечно, за лестные слова, - прожевав вермишель, отозвался Хилмор. – Но не стоит больше загонять ме-ня в краску. Представь, лучше, свою семью.
-Это ты правильно говоришь! - хохотнул Аврилий, указав ладонью на рядом сидящую дородную женщину, – Арма, женушка моя, самая распрекрасная женушка на всем белом свете, - перевел ладонь на 16-летнего мальчишку,, – Иррант, смышленый парень. И, между прочим, лучший грибник на деревне. А…
-А это Элина – доченька наша, - не удержалась Арма – Первая красавица. Хозяйственная, - мать аж зажмурилась. – Но вот беда, - Арма опустила взгляд. – Жених ей все никак не находиться.
-Рад знакомству, - обрадовано произнес Хилмор, бросив взгляд на раскрасневшуюся девушку – Очень приятно.
Богустан смотрел на изящную светло-голубую заколку.
-"Эх, - подумал он – Забыл отдать. Что теперь с ней делать? Не понятно. Отдать бы, конечно, надо, но как? Хороший вопрос, - кочевник помассировал левой рукой лоб – Ладно, разберемся. Придумаем что-нибудь".
Богустан отвлекся от размышлений и прислушался к внезапно нагрянувшему шуму. На улице стоял оглушительный рев тол-пы, вызванный по неизвестной, пока, для кочевника причине.
-"Надо выяснить", - подумал бородач.
Хилмор сидел на крыльце, мечтательно смотря в ночное небо.
-Что ты делаешь? - спросила Элина, вышедшая из дома. – Уже поздно.
-Я знаю, - произнес берс. – Но спать как-то не хочется. Все думаю.
-О чем? - оживилась девушка, подсев рядом.
-Да, обо всем, - не опуская головы, ответил Хилмор.
-Обо всем, это о ком?
-Ну, например, о тебе…
И наступила неудобная минута молчания. Во время которой Элина, потупив взор, зачем-то считала доски, составляющие крыльцо, а берс – звезды.
-Хорошая погода, - начал Хилмор не своим голосом. – Правда?
-Да, - подтвердила Элина. – Прекрасная.
-Э…
-Что, Хилмор?
-Ну…Веселый у тебя брат.
-Да, я знаю, - отмахнулась девушка. – Он еще тот негодяй. Любит пошалить.
-Заметно.
-Угу.
Тяжело вздохнув, Хилмор стал лихорадочно искать подходящие слова:
-Знаешь, Элина.
-Да, Хилмор.
-Как бы выразиться, - берс на мгновение замолчал. – Ты – прекрасна!
-Спасибо, - произнесла девушка и легла на грудь Хилмору. – Ты тоже.
Двое сильных поджарых мужчин, гордо подходящие к юртам, вели за собой на крепкой ржавой цепи, предназначенной для хищников или врагов, грациозную эльфийку, дико озирающуюся по сторонам.
-Крылатый демон! - кричала община.
Но Богустан глаголил иное.
-Джасмин! - взревел он, бросившись к ней.
Подбежав к мужчинам и различив каждого, он, чуть ли не утробным рыком, сказал:
-Верстан, отпусти ее!
-Что с тобой? - удивился младший брат. – Зачем это?
-Я сказал: "отпусти"
-Но…
-Я сам поведу ее до общины.
-Ладно, - согласился Верстан. – Веди, коль хочешь. Твое право.
-И еще – сними цепь.
-А это-то зачем?
-Надо. Она никуда не убежит. Я за нее ручаюсь.
-Хорошо, - покорился Верстан, принявшись выполнять приказ брата.
Через некоторое мгновение все пятеро шли к общине.
-Прости, - произнес Богустан.
Но ответа не последовало.
-Я знаю, что неправильно поступил, - продолжил кочевник. - И… Точно!- он достал светло-голубую заколку. – Трапин ска-зал, что тебе она понравится. Возьми.
-Он был прав, - констатировала эльфийка. – Спасибо.
Чуть позади шли Верстан с другом, шепотом обмениваясь фразами.
-Что с твоим братом?
-Не знаю. Может помутнение рассудка, временное, - добавил Верстан,
-Может. Ну, по крайне мере, думаю это не опасно.
-Я тоже, - согласился кочевник. – Все. Подходим к общине.
Навстречу кочевникам, ведущим крылатого демона, вышли все взрослые общины, в том числе и семья Богустана.
-Зачем вы сняли с нее цепи? - грозным голосом спросил отец братьев.
-Это сделал я, - ответил Богустан, сделав шаг вперед.
-Так зачем? - нахмурил брови отец.
Богустан улыбнулся, перевел взгляд на мать, после – на Джасмин и произнес. Произнес четко, громогласно, чтобы все слы-шали:
-Я люблю ее, отец!
На миг повисла тишина…
Совладев, наконец, с языком, отец вскричал:
-Это крылатый демон! Он одурманил его! Затуманил глаза! Крылатый демон опасен! Казнить отродье ада!
-Тихо! - не выдержала мать. – Отец, успокойся, - и чуть ли не шепотом спросила. – Сынок, ты уверен в этом?
-Да, мама. Я долго думал.
-А ты, дитя?
Джасмин вкрадчиво произнесла:
-Да. Я люблю его.
Мать, прикрыв глаза, удовлетворительно кивнула:
-Все хорошо, отец. Вот и жена сыночку подыскалась.
-Нет! Этого не может быть! Ведь так, сынок?!
-Папа, я люблю Джасмин, - опровергнул довод Богустан. – Но можешь не волноваться – мы уйдем.
-Отец, скажи им что-нибудь, - попросила жена.
-А, что тут скажешь?! - вскричал он. – Пусть идут! Богустан мне больше не сын!
-Отец, ты что? - испугалась мать.
-Ничего! Разве не понятно! Она – демон! - и повернувшись, пошел к юрте, напоследок бросив. – Одна надежда осталась у нас – Герстан!
Хилмор проснулся от нежного поцелуя в лоб.
-Элина.
-Да, любимый.
-Э-э-эх, - попытался поймать руками берс изящную девушку, но та легко отбежала в сторону. – Ты куда?
-Вставай, соня, - захохотала Элина. – Завтракать пора.
-Я счас, - ответил Хилмор, смотря вслед уходящей девушке. – Эх, хорошо!
Он, довольный, лег обратно на кровать, закинув руки за голову. И тут его осенило!
Ночью ему снился зеленый луг, возле синей-синей речки, в которой плескались маленькие дети. Его дети.
Хилмор вздохнул полной грудью – теперь он дома!
-Смотри, Джасмин, вон избушка! - обрадовано воскликнул Богустан, прижимающий к себе Альфреда.
-А ты уверен, что он будет рад нашему приходу? - взволновано спросила эльфийка.
-Уверен, - ответил кочевник, понимая, что снова лжет ей, уповая на чудо. – Уверен.
Вот четко вырисовалось крыльцо. Вот на ней путники ясно увидели хозяина дома. Вот прекрасно различили его действия.
Огромный высокорослый старец, улыбаясь, держал на левой ладони серого зайчишку, помахивая странникам правой рукой.
-Вот мы и дома! - произнес Богустан.
Часть 2
Юродивый
Прошло 13 лет
Герцог с интересом смотрел на наливающиеся бока темно-синего винограда, зажатого между двумя пальцами;
-Вот скажи мне, дедушка. Что я получу с твоей бредовой идеи; Власть; Золото; Женщин; Что;
-Понимаете, Ваше сиятельство. Вы не только запишитесь в историю, как освободитель земель православных, но и получите огромнейшую поддержку со стороны церкви, а в особенности ее прихожан.
-Заманчиво, заманчиво, - уходя в себя, произнес Генрих Лев. – Но! – он поднял вверх указательный палец. – В стране нашей смута – нельзя покидать крепость, коль не хочешь беды. Да и герцоги с соседних земель ртом не щелкают. Чуть зазеваешься, - Генрих наглядно раздавил виноград, - Нельзя. Никак нельзя покидать своих земель. Но все же, - герцог облизал пальцы. – Я по-думаю. Ступай.
-Да, Ваше сиятельство, - отвесил поклон старец, скрывшись за огромной дверью.
Щелчок, и из-за ширмы вышел худощавый юноша.
-Что ты думаешь; - спросил герцог.
-Идея, конечно, заманчивая. Даже очень, - начал собеседник.– Но Пустынные горы – небезопасное место. Навряд ли поход будет похож на отдых.
-Я знаю это! – повысил тон герцог, – Скажи что-нибудь новое. Или дальше следуй за старцем. Кстати, как дедушка; - но, не дав открыть рта юноши, он продолжил. – Хотя не надо. Ступай.
-Да, Ваше сиятельство, - наклонил голову собеседник, поворачиваясь спиной к Генриху. Его ядовито-зеленый плащ выде-лялся на фоне серых камней.
Прошел еще один год
Хилмор рывком опустил громоздкую секиру на крепкое узловатое полено.
Удар.
Огрызаясь мелкими острыми щепками, разлетелось дерево на две одинаковые части.
Медленно, с неохотой, мужчина нагибается за упавшей половинкой, дабы установить ее, наклонив на огромный комель.
Снова удар.
И вот уже эта часть полена разлетается надвое.
Берс пинком отправляет четвертинки в расположенную у забора кучу, чтобы сразу, не отвлекаясь, перейти к залежавшейся половинке.
Удар…
Хилмор, положив секиру на комель, с наслаждением отпил прохладную сырую воду из покоящейся в тени глиняной чаши.
-Хорошо, - пробасил берс, присаживаясь на скамью у забора, – Оч-ч-чень хорошо! – глаза сами собой закрылись, даря телу желаемый отдых.
Мысли, тихо подкравшись, сетью напрыгнули на Хилмора, мягко окунув в прошлое. Заставив вспомнить самые яркие мо-менты последних 14-и лет.
Комары настырно кружили вокруг оголенного по торс берса, норовя залететь тому в нос или рот. На что Хилмор отвечал увесистым хлопком по потному телу, либо свирепо отдувался от них, матерясь, чуть ли не во весь голос.
Стальное жало секиры, направляемое рукой человека, с хрустом вгрызалось в ствол дерева. Твердо и неминуемо точно оно попадало в строго определенную точку. Всегда.
Кроме одного случая.
Ведя борьбу с комарами и одновременно срубая толстущий ствол березы, Хилмор неосторожно выкинул вперед верную се-киру. Которая, прочертя круг, на огромной скорости по дуге крепко вошла в правую ногу хозяина.
Засев в ней, сталь мгновенно же освободила разгоряченную кровь. И она вырвалась из ;тесных стен; сосудов, щедро орошая закатанные до колен холщовые штаны.
Хилмор еще попытался вырвать злополучную секиру, но сил на это не хватило. Он, покачиваясь и сжимая обеими руками лезвие, заторможено пал на бок, заливая зеленую траву кровью.
Берс, скорей всего бы, не очнулся, если бы не Нирпул.
Неизвестное крепкое создание, чье тело походило один в один на волчье, а лицо было разделено на две части; женскую и мужскую, зачем-то снова зализало смертельную рану Хилмору.
И когда тот очнулся, совершенно спокойно, будто так надо, заговорил с ним;
-Я рад тебя видеть, благородный муж, - металлический голос переливался загадочной трелью. – Не волнуйся, моя душа не похожа на тело.
-Я рад, - произнес берс, отойдя от шока.– А что с раной;
-Тебе она нужна; - удивился зверь.
-Нет.
-Хорошо… Что;! – спросил Нирпул, увидев потерянный взгляд Хилмора.
-Ты кто;
-М-м-м. Точно хочешь знать;
Берс утвердительно закивал.
-Ну, скажем так. А-а-а. Зверь, - неуверенно начал он. – Разумный. Э-э-э. Твой друг и верный товарищ. Хватит;
-А для чего ты меня лечишь;
-О! Этот вопрос будет легче! – остановившись, зверь снова продолжил. – Вспомни. Несколько лет назад, когда ты еще был юнцом…
Хилмор, сидящий в тени, усмехнулся.
Кто бы мог подумать, что слепой детеныш лесной собаки, спасенный юнцом от бездушной расправы его друзей, на самом деле окажется странным созданием. Причем, лишь какой-то, как выразился сам зверь, ;физической формой, несущей сущность;.
Берс закусил губу.
Смешно, конечно, но из всего рассказа он понял немногое. Хотя, тем не менее, все же стало ясно; Нирпул, таким образом, благодарит Хилмора за свое спасение.
Остальное, полагал берс, лишь мелочи.
Мужчина несколько раз тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, устало приподнялся над землей и, как показалось бы на первый взгляд, стал лениво ставить на комель полено.
Удар.
Мышцы сами собой задвигались, заходили, вспоминая требуемые действия.
Еще удар.
Нирпул. Да…
С того дня невиданный зверь превратился для берса в верного товарища. Конечно, не сразу, но тем не менее…
-Хи-и-илмор! Айда обедать! - звонкий женский голос пробудил мужчину от своих раздумий.
-Иду! – ответил берс, пинком откидывая расколотое полено.
-Ваше сиятельство, я считаю принятые Вами действия абсурдом, - сдерживая себя, произнес юноша. – Земли Пустынных гор населены множеством миролюбивых людей. Не по-христиански будет, если Вы нападете на них, убивая всех, кто не придержива-ется библии.
-Молчать! – вскричал герцог. – Я уже все обдумал. И твое мнение мне безразлично. Тем более, - повысил тон Генрих. – Тем более церковь поддержала меня в рвении просвятить заплутавших дикарей.
-Но!
-Никаких ;но;! – герцог соскочил с мягких подушек. – Я все решил! Завтра мы выступаем! Ибо так хочет Бог!
Хилмор медленно пережевывал еще пышущую паром гречневую кашу. Запивая ее прохладным молоком, он изредка погля-дывал на сидящую напротив Элину. Которая, кротко вздыхая, не отрываясь, смотрела на обедающего мужа.
-Элиночка, можно я поем; - взмолился берс, не выдержав пристального взгляда. - А;
-Кушай, кушай, любимый, - словно не слыша мужа, ответила жена.
Проглотив еще несколько ложек каши, Хилмор, отложив ломоть хлеба в сторону, опечаленно произнес;
-Не, я так не могу. Ну, Элин, ну, дай мне поесть спокойно. Ну… - и он картинно надул губы.
-А ты все такой же, - улыбнулась она. – Ничуть не изменился, - Элина, встав из-за стола, нежно потрепала, уже подернув-шиеся сединой волосы мужа. – Я тебя люблю.
-Я тебя тоже люблю, - произнес Хилмор, притянув к себе Элину.
-Пап, а пап, - позвал отца Родний.
-Что, сынок; - отозвался лежащий на кровати Хилмор.
-А как вы познакомились с мамой;
-Ложись ко мне, сынок. Расскажу.
Радостный мальчик (10-и лет), ретиво перепрыгнул берса, чтобы, расслабившись, опустить свою голову на мускулистую во-лосатую руку отца.
-Познакомились мы так, - начал Хилмор. – Однажды нашу маму поймало страшное-страшное чудовище и заточило ее в вы-сокой-превысокой башне.
-Пап, ну, я серьезно, - огорченно произнес Родний.
-Я тоже, - проговорил Хилмор, переходя на шепот. – А ты знаешь тайну;
-Какую; - заинтересовался мальчик.
-Слушай, - еле слышно сказал берс. – Наша мама самая-самая красивая.
-Пап! – засмеялся Родний. – Это не тайна!
-Еще, какая тайна! Тс-с-с! А то враги узнают, - во весь голос произнес Хилмор, принявшись обнимать сына.
-Ну, я же не маленький! – вскричал Родний. – Хватит меня обнимать! Ну, папа!
Высокий крепкий мужчина, укутанный с ног до головы в железную эластичную сеть или, как называли кузнецы – в кольчугу, грозно смотрел перед собой. Натертая до блеска нательная сталь виднелась из-под расшитых полов красно-белого камзола. Где главным орнаментом служил святой христианский крест.
Обеими руками сняв с головы цилиндрический шлем, мужчина опытным движением поправил съехавший кольчужный ка-пюшон.
Слегка поежился.
Жесткие неудобные шнурки, придерживающие сзади тяжелые, временами неуклюжие, кольчужные чулки, до боли впива-лись в непривыкшую спину.
Мужчина в надежде перевел взгляд на вороного скакуна.
Конь, своенравно вышагивающий рядом с хозяином, величаво являл миру пеструю попону с алым крестом по бокам.
Рыцарь молодецки похлопал животное по загривку.
До деревни язычников остался день пути.
Генрих с трепетом осмотрел свою армаду!
Так хочет Бог!
-Хилмор, ты спишь; - раздался среди ночи женский голос.
-Да, - заспано ответил берс, повернувшись на другой бок.
-А я нет, - опечаленно произнесла Элина. – Поговори со мной.
-М-м-м, - недовольно отозвался муж. – Дай поспать, а;
-Ну, Хилмор, - дрожащим голосом проговорила жена. – Не то я обижусь!
-Ладно, ладно, - проворчал берс. – Давай поговорим.
-Вот представляешь, - чуть ли не взахлеб затараторила женщина. – Через несколько лет мы будем бабушкой и дедушкой. Старенькие такие, немощные. А Родний будет за нами ухаживать, смотреть. Мы же – нянчить внуков… Ты что, спишь;
-Нет, - ответил, уже начавший дремать Хилмор. – Не сплю.
-Тогда, ладно… Или представь! Мы сидим за большим столом, едим, а вокруг нас дочери, сыновья, внуки, внучки, правну-ки…
Элину прервал громкий храп мужа.
-Хилмор! Хилмор! – зашипела она. – Хилмор! – но берс не отозвался – он спал.
Хилмор, закинув косу на плечо, устало передвигал ноги в сторону родного дома.
Сегодня Элина обещала приготовить мужу его любимое блюдо – хорошо прожаренное мясо вепря, аккуратно уложенную в тарелку вместе с картофельным пюре и малосольными огурчиками.
Берс облизнулся.
Он уже ощутил во рту остро-сладкий вкус мяса и почувствовал приятный аромат. Манящий запах вепря, ласкаемого кухонным пламенем, блаженно защекотал ноздри. Живот, в ожидании пищи, недовольно прогудел, подгоняя уставшие ноги.
Увидев долгожданную деревню, Хилмор оторопел: жарился не вепрь!
Застлав небо, дым мрачно повис в воздухе, прикрыв собой яркое солнце.
-;Только не это!; - в сердцах вскрикнул берс, со всего маху помчавшись в деревню.
Но нет!
Бог гор, видно, не слышал детей своих за пределами Небесной цепи или просто не обращал внимания на них, предполагая ненадобность.
В безумном костре, созданном, казалось, ведьмаками, горели, тлели знакомые люди, односельчане, многие из которых были еще живы.
Хилмор опустошенно взревел, бросившись в самое пекло.
Под грудой горящих односельчан он различил маленькую головку Родния, лежащую на животе матери.
Темные грозовые тучи всецело затянули небо, накрыв при этом высокого крепкого мужчину, восседающего на вороном коне. Его длинные черные волосы под необузданными толчками ветра, подобно кляксам в выси, разлились в воздухе.
Герцог с наслаждением смотрел на содеянное христианскими воинами – огромный Великий костер Очищения.
-;Так хочет Бог,; - подумал он.
Коротко кинув взгляд на горниста, стоящего чуть поодаль, Генрих раздраженно крикнул;
-Труби отход. Мы возвращаемся.
Так хотел Бог.
Пламя с особой жестокостью сжало в своих горячих лапах тщедушное, по его меркам, тело прыгнувшего к нему мужчины. Словно бестолковый зверь, тот рвал нутро костра, выискивая среди орущей пищи что-то. Или кого-то;
Пламя скучно зевнуло, выпуская наружу змеевидный язык;
-Какие же вы глупые. Люди, - трескучим голосом произнесло оно, схватив отростком резвого вторженца.
Жарко… Чересчур жарко… Боль… Чей-то крик…
Согласованный мужской ор;
-Так хочет Бог!…
Снова жарко… Боль…
Зуд… Все тело зудит …
Жарко…
Медленно, претерпевая боль, открываю глаза…
Яркий сноп света…
Жду…
Расплывчатая, мутная картина приобретает объективность…
Разорвав пелену, склизким веществом склеившую веки, Хилмор открыл глаза.
Несколько секунд смотря в неизвестность, он наконец-то увидел всю полноту окружающего мира. А вместе с ней и ухмы-ляющегося Нирпула, сидящего на животе берса.
-С добрым утром, - отозвался зверь, добродушно спрыгнув на землю. - Ну и угораздило ж тебя с головой залезть в пламя. Не советую больше повторять это.
-Элина! Родний! – надсаженным голосом произнес Хилмор. – Где они;
-Твоя жена и ребенок; - уточнил Нирпул.
Мужчина утвердительно кивнул.
-Тогда… Я полагаю рядом с тобой, - ответил зверь.
Берс повернул голову.
Два черных обугленных тела с пигментными красными пятнами, слипшись воедино, мирно лежали на тлеющих углях. Слов-но куколка непотребной бабочки, покрытая своеобразной резьбой, они бесчинно покоились, источая противный, до помрачнения, мерзкий запах горелой плоти.
С трудом узнавая в жутких, изуродованных телах, любимых, некогда живых людей, Хилмор спросил;
-Ты можешь их вернуть к жизни;
Зверь, переступив с лапы на лапу, опечалено произнес;
-Нет. Не могу.
На миг повисла тишина. Вязкая и до боли знакомо-мерзкая…
-Зато я могу, - внезапно выросший из-под пепла, старец улыбнулся. – За определенную плату.
-Да; - ретиво вскочил на ноги Хилмор, мгновенно поплатившись за это резкой болью в спине. – И за какую же;
-Узнаешь, позже… Так что; - в его синих бездонных глазах пробежала зеленоватая молния. – Ты согласен;
-Да! – недолго думая, выпалил берс. - Я согласен!
-Тогда, - старец, опираясь на посох в виде неизвестного рогатого зверя, подошел к мужчине. Несколько раз тяжело кашлянул и, наклонившись к уху берса, прошептал. – Убей существо, стоящее у твоих ног, в знак крепости нашего договора, если, конечно, верен слову произнесенному.
-;;; - Хилмор посмотрел на Нирпула.
-Ну, - подначивающе произнес старец, – Что же ты; - щелчок, и мужчина почувствовал хладное прикосновение верной секи-ры.
Явившаяся по желанию старца, она преспокойно лежала в ладони Хилмора.
-Давай уж, - звучал голос незнакомца.– Или, может, не хочешь больше видеть Элину… Родния;
Берс закусил губу.
Конечно же, он хотел! Хотел обнять их двоих, крепко-крепко прижать к груди, а после, приподняв над землей, начать кру-житься, слушая, как они заливаются смехом. Еще как хотел! Но цена…
Убить Нирпула. В голове просто не укладывалось, как можно линчевать товарища, который не раз спасал тебе жизнь!
Хилмор по-детски мило шмыгнул носом.
И все же. Пред ним стоял выбор, решающий, казалось, все дальнейшее пребывание берса на тверди земной. Что делать;
Хилмор опустошенно разжал правую ладонь, в коей лежала хищная секира… и резким, невидимым глазу движением отсек чужеродную голову Нирпула.
Выбор сделан!
Охваченное неизвестной силой, волчье тело, пошатываясь из стороны в сторону, сделало несколько шагов, пока не пало в пепел. Где, заливая обгорелые трупы кровью, поддалось судороге.
Внезапно оно странным образом стало меняться, вытягиваться, формируя человеческое тело. Несколько секунд, совершенно невообразимых действий, и на месте Нирпула лежал труп худощавого юноши в ядовито-зеленом плаще.
Хилмор перевел взгляд.
Голова также подверглась изменениям. И теперь на ее месте покоилось чело… Вольного художника!
Берс вздрогнул.
В широко открытых глазах трупа читалось недоумение;
-Ты же обещал!
И кому оно адресовано; самому Хилмору, шепчущему; ;Прости;; или незнакомому старцу, деловито шевелящему губами; ;Ты тоже; - было непонятно.
Около 300 лет назад
Грозный, коробящий слух, голос доносился, казалось, от самого белоликого Отца;
-Ладно, Трапин. Я сделаю то, что ты просишь, но взамен – через три столетия поглощу твою душу. Согласен;
-Конечно, конечно, Госпожа. Как Вам будет угодно, - рассыпался в поклонах эльф. – Но только не забудьте о данном Вами слове.
-Я никогда ничего не забываю! – рявкнул голос, – А теперь – ступай, - на бледный диск накатила мрачная волна. – Но не ви-ни – через три столетия, - голос утихал, погасал, словно лучина в воде, уступая место прохладному ночному ветерку. – Не забы-вай…
-Я успею, - гордо выпятив грудь, произнес Трапин. – Смогу.
-За три столетия-то, - появившийся из-под кроны раскидистой ивы, старец устало оперся на дорожный посох. – Навряд ли.
-Что ты хочешь этим сказать, дедушка;
-А то, - невозмутимо ответил незнакомец. – Разве тебе охота умирать; Разве ты хочешь, спустя три проклятых века, служить для Госпожи пищей; Разве такой судьбы желаешь;
Трапин наморщил лоб;
-Нет. Но иного выхода не существует. Да и обещал я уже Госпоже…
-Подумаешь, - вольготно расположившись под ивой, глаголил старец. – Можно все изменить.
-Как это;
-Очень просто, - чуть ли не насмехаясь, пояснил незнакомец. – Выполнишь мою просьбу, и я поговорю с Госпожой. Продлю твою жизнь.
-А ты можешь;! – новость настолько взбудоражила эльфа, что он почти выпрыгнул из порток. – Не лжешь;
-Нет, если ты, конечно, мне не веришь, то… - закатил глаза старец.
-Верю! Верю! – поторопился убедить Трапин. – Что нужно делать;
-Присядь.
Эльф, ни мгновения не колеблясь, опустился на пожухлую влажную листву, покрывающую корни всего леса.
-Через несколько столетий появятся путники, - начал старец, – Они будут идти с гор, именуемых Пустынными. И дорога их проложится прямиком сквозь Эфилиум, к избушке будущего Хранителя, - незнакомец умолк, давая время для полного понимания, – Так вот, ты должен будешь провести путников через лес. Но, - он поднял вверх указательный палец, – Никто, я повторяю, никто не должен знать, что они идут по Эфилиуму! Иначе, - старец сверкнул глазами. – Госпожа придет к тебе.
Завернутый в светло-коричневую шкуру, старец приподнял отсеченную голову Трапина. Критически осмотрел ее, вдохнул через ноздри волнующий запах крови и пламенно поцеловал в мертвенно-синие губы. Медленно, с наслаждением…
Хилмор опешил, понимая, что если старец не прекратит, то желудок неминуемо извергнется. Неминуемо…
-А-а-а, фу-у-у! – выдохнул, наконец, незнакомец, отбросив голову в сторону. – Теперь пойдем. Расскажу, что делать нужно.
Мужчина, на вмиг окостеневших ногах, последовал за старцем. А куда еще; Раз решил-то.
-Мы, - нарушил молчаливое забвение старец, – Полетим сейчас в Виктернбург… Да, да! Именно к тебе в племя. И нечего округлять глаза, - невозмутимо продолжал незнакомец, – Там сейчас раздор и хаос. Ибо благородные мужи не поделили между собой престол вождя, начав кровопролитную бойню. И теперь там нет самой деревушки, ведь она уже давно сожжена руками, строящими ее. Но нам это не важно, - попытался, видимо, успокоить старец. – Мы должны приблизиться к виноградным лозам. И как только я окажусь возле них, то… - старец остановил движение. - …считай, что родные твои живы - здоровы. Все ясно;
-Да, - удрученно ответил Хилмор - Все.
-Вот и хорошо, - обрадовался незнакомец. – Через некоторое время встретимся, - последнее предложение произнесла не ра-зумеющая пустота.
Старец преспокойно стоял в сверкающей каменной ;кишке,; которая когда-то привела Богустана к холодному трупу брата.
-Эй, Спящие! – громогласно проорал он. – Я пришел.
-Слышим мы, слышим, - прозвучал ответ. – Зачем ты к нам пожаловал, Миран; Уж не просто ради беседы; А;
-Хотелось бы, конечно, поговорить, но… - остановившись, старец снова продолжил. - …я принес плату, как и обещал.
-Это хорошо, Миран, - похвалили Спящие. – Очень хорошо. Но что ИМЕННО ты принес;
-Душу эльфа, - невозмутимо раскрыл тайну старец. – К тому же оборотня и очень хорошего ведьмака. Причем скажу еще – она прям тает во рту.
-М-м-м, - прозвучало ото всюду. – Тогда давай ее поскорей.
Одна из стен опустилась, обнажая перед Мираном мягкие, розовые телеса Спящих. В них игриво бурлили красные, желтые, оранжевые воды недр.
-Кидай ее ко мне, - сгорали от нетерпенья горы. – Быстрей.
-Минуточку, - произнес старец, присев на пол.
Наклонившись на левую руку и выдав вперед тело, он со всего маху засунул себе в рот два пальца. Желудок взревел.
Что за бесстыжая наглость требовать то, что подарил; Куда это годно;
Но Миран не унимался. Засовывал пальцы все глубже и глубже, вплоть до тех пор, пока вместе с желчью, на камни, не упало ЧТО-ТО.
Склизкое, лупоглазое, схожее рыбе, оно пронзительно пищало, хлопая хвостом по полу. Пробивающиеся сквозь чешую ред-кие рыжие волосинки, с которых свисали огромные липкие капли, похожие на слюни, покрывали все тело. Одновременно огрыза-ясь мелкими зубами и поднимая вверх серый драконий гребень, создание пыталось уползти, забиться в угол, где было менее светло.
И это, наверное, у него получилось бы, если б не вскочивший на ноги Миран.
Старец, медленно, с неохотой вытерев уголком шкуры обильно покрытый слюнями подбородок, подошел к существу. Не-сколько раз пнул создание в бок увесистым сапогом и, схватив монстра за хвост, с размаху швырнул в бурлящие воды.
Канал заполонил душераздирающий вой.
Плата принята.
Махровые фиолетовые тюльпаны, кучкой собравшись в самом центре букета, задорно поглядывали на своих, столь же кра-сивых, соседей – белоснежных нарциссов. До заносчивых своеобразных цветков ириса им не было дела, ибо те надменно, скло-нив бутон, что-то шептали вечно хохочущим красно-желтым астрам. Алые, все в складках, пионы вертихвостки обняли клено-видными листами простушек-ромашек, а тигровые вызывающие лилии держались чуть в стороне от всего цветочного безумия.
Хилмор шел по лесу. Выискивая в траве прекрасные, великолепные цветы, он их сразу же срывал, пополняя букет.
За спиной берс нес маленький кожаный узелок, вместивший в себя коричневые грубые штаны из шерстяной ткани, пару льняных, до самых колен, рубах и теплый меховой плащ. Все, что пригодится в холодных горах.
Также на левом плече, связанные между собой, болтались высокие бескаблучные сапоги с ремнями, плотно охватывающими икры. Которые он непременно наденет, когда вступит на долговечный ледяной наст.
Но не сейчас. Так как в данный момент он шел по лесу, собирал цветы, не понимая, когда же появится старец.
Настороженно прислушиваясь к каждому шороху, каждому скрипу Хилмор ненароком пропустил то, чего ожидал – возник-новение незнакомца.
Тот явился, как всегда, внезапно, из-за спины, безбоязненно положив руку на плечо;
-Готов к возвращению в отчий дом;
Хилмор повернулся. Инстинктивно нащупал правой рукой, висящую на ремне, секиру и ответил;
-Да. Пойдем.
-Зачем же; - удивился старец, изогнув бровь.
Посох, высоко поднятый над головой старца, бесчисленно изрыгал на свет нахохленных вишневых воробьев, кружащих в небе. Стайками птицы пролетали, чуть ли не вплотную, задевая лишь изредка макушку незнакомца праздничным оперением. Причем в это мгновение, от воробьев исходил шквал ветра, который сразу принимался теребить одежду Хилмора.
Посох же, наконец, прекративший порождать вишневых птиц, как подумалось берсу, замолк, но в ту же секунду древко яви-ло миру еще одного крылатого друга.
Белую ворону. Альбиноса.
Она плавно влилась в ближайшую вишневую стайку, став поистине бельмом на глазу. Грациозно, величаво ворона летела вслед неугомонным воробьям, временами меняя группу спутников…
Карнавал птиц, длившийся многие минуты, казалось, уже не будет исчерпан, когда вдруг, альбинос присел на чернеющий в траве пенек. По-барски твердо измерив его шагами, ворона звонко клюнула темную древесину.
Сквозь образовавшуюся маленькую щель, на траву, потекла чистая родниковая вода. Ровной струйкой она ползла к ногам старца, где, скапливаясь, формировала небольшую лужицу.
-Что же это такое; - прошептал Хилмор, видя все происходящее.
-Тихо, - приказал незнакомец в полголоса. – Тс-с-с!
Вода неспешно выходила из черного дерева, оползнем спускаясь к старческим ногам. Где также нескоро образовывала, на удивление, овальную лужу.
Необыкновенный родниковый источник, выдолбленный клювом вороны, испускал наружу нескончаемый поток воды, ка-завшейся берсу до того чистой, что иногда мстился уходящий вглубь рыбий хвост.
-Вот это – да! – восхищенно воскликнул Хилмор, увидев своеобразное поведение живительной влаги.
А именно, вытягиваясь, изгибаясь, жалкая пародия на озеро встала, поднялась на один из своих боков, оказавшись даже вы-ше берса! Словно помидор на грядке, оно, ведомое чуждой силой, вздулось, превратившись в округлый неведомый шар.
-Все! – крикнул старец, ударив посохом в землю. – Прошу, - последние слова, как понял Хилмор, относились к нему.
Скукоженное, обгорелое лицо, не имеющее ни ресниц, ни бровей, ни волос опечаленно смотрело со стенки шара на Хилмо-ра. Который, ощупывая дрожащими руками место, где должен быть нос, не мог поверить, что это он.
С одним, налитым кровью глазом, с запекшейся коркой вместо губ и впалыми, сожженными щеками берс походил скорее на ангела преисподней, чем на человека.
Мужчина посмотрел на руки. Как же он мог не заметить;!
Сухие, почти, что сверкающие белизной фалангов, они наводили ужас на хозяина, особенно, когда он, двигая одним из паль-цев, видел, как набухает чудом уцелевшие вены.
-Это я; - все еще не веря своим глазам, спросил Хилмор.
-Да, - подтвердил старец. – Ты.
-Не может быть!
-Может, все может, Хилмор! Поверь уж мне, - незнакомец повернул голову к противоположной стенке. – Куда ты там еще хотел залететь;
-К Аввэлле. Я обещал.
Небольшой заснеженный холмик, лежащий чуть поодаль других таких же, мирно спал, убаюкиваемый послушником гор. Небытие, в которое он должен скоро кануть, оставляло лишь добрые слова о нем и, Боже упаси, ни капли дурного.
Недавние множественные следы рук, ног, колен, запорошенные снегом, навряд ли вызывали у холма застенчивость. Тем бо-лее, что белая теплая шкура пещерного зверя, покоящаяся на самой макушке, затмевала глаза его, если б они могли быть.
Но все же, появилась частичка, лежащая на холме, которой, по правде сказать, возгордился бы любой другой его сожитель.
Это были цветы. Цветы с Зацепного мира.
Великолепный, благоухающий букет вызывающе бросал последний взгляд на свет, понимая, что суждено ему погибнуть здесь. В снегах. Среди белого и черного цвета, не переносящего ни любой другой.
-Я принес, как и обещал, Аввэлла, - произнес Хилмор.
Угольно-смоляные остовы истлевших когда-то избушек недружелюбно преграждали путь старцу и его сомнительно юному спутнику.
Хилмор, изредка оборачиваясь, видел, как, сурово поглядывая на них, трупы истобок жадно протягивают свои прогнившие, ветхие фундаменты к замороженным ледяным человеческим статуям. Словно пытались спрятать замороженные людские тела в сожженных и кишащих всякой тварью погребах. Странное ощущение ненависти и страха пропитало все в округе, не давая сде-лать ни одного глотка свежего воздуха.
-А где же люди; - испуганно спросил Хилмор.
-В пещерах, - прозвучал ответ. – Готовятся к следующей битве, в которой отец поднимет руку на сына, а дочь перережет горло матери.
-Но как! – воскликнул непонимающий берс. – Ведь предки завещали…
-Власть, Хилмор, власть, - Благородные мужи и высокопочтимые матери, потеряв своего вождя – Изильду, решили избрать нового…, но вот незадача. Каждый хотел видеть главу племени своим сыном, отцом, дочерью… Теперь нет берсов в Небесной цепи! Остались лишь кровожадные звери, жаждущие мести.
Хилмор опустил взгляд.
Слишком много на него навалилось в этот день. Смерть любимой, сынишки. Истребление некими людьми всего поселка. Ра-зорение отчей деревни.
-А… - но договорить берсу не дали.
-Не выжили, - как отрезал старец.
Выжившие из-за причуды Бога гор, виноградные лозы мерно покачивались из стороны в сторону. Колышущиеся в их такт, резные пожухлые листья уныло висели на желтых, частями зеленых, стеблях.
Хилмор опечаленно опустил голову.
А старец, хитро потерев ладони, произнес;
-Вот и наступил твой час, благородный муж! Выполни свое обещание!
Берс посмотрел на незнакомца.
-Окропи священные лозы кровью своей – сын настоящего!
-Что; - удивился мужчина.
-Ты же хочешь подарить второй шанс Элине, Роднию. Ведь так; - и не дожидаясь ответа, продолжил. – Разрежь кожу свою на левой ладони, насыть лозы, доселе священные.
Хилмор тяжело вздохнул. А что еще остается; Выбор сделан…
Берс на подгибающихся дрожащих ногах воровато подошел к виноградным лозам. Осторожно, постоянно оглядываясь, раз-резал ладонь секирой по косой линии и, проклиная себя, вытянул руку так, чтобы теплая кровь пала на пожухлые листья.
-Пусть зиждется жизнь! – вскричал старец, как только желтый сухой стебель насытился алым потоком. – Теперь моя оче-редь. Сына прошлого!
-Не-е-ет! – неизвестный мужской голос оглушил стоящих людей. – Мы не позволим тебе сотворить это. Никогда!
-А, Спящие, - неучтиво ответил незнакомец, сонно доставая из многочисленных складок шкуры остро отточенный нож. – Вам разве не пора;
-Не морочь нас, Миран! Мы никуда и никогда не спешим, - многозначительная пауза. – Тем более…
-Хватит, Спящие, - прервал старец, медленно подводя лезвие к своей пергаментной коже. – Пора бы вам уже в путь отправ-ляться. А то хуже будет.
-Да как ты смеешь, дитя человеческое;! – сотряслись горы, угрожающе покачивая сверху огромными комьями снега.
-Что же вы так шумите, Спящие;
Хилмор повернул голову. Стоящий до сего момента, словно деревянный истукан, он чувствовал некое неудобство и ошара-шенность. Зато теперь…
Теперь по его спине прошли холодные ледяные мурашки. А совмещенный со всем этим вязкий противный ком ужаса, за-севший в горле, казалось, счас падет наземь, вырвавшись из грубых шерстяных штанов. И не, потому что Хилмор к своим годам вдруг стал трусом, а лишь потому, что это БЫЛА ГОСПОЖА!
Высокая щуплая фигура, облаченная в черный плотный балахон, необъяснимо прожигала насквозь берса, съежившегося от мертвенного холода. Ее синее трупное сияние, исходящее от мрачно зияющей дыры под капюшоном, равномерно горело, не ос-вещая лица.
-Спящие, - она подняла руку, наставив один из пальцев на макушку гор. Отчего Хилмор увидел чистые белые костяшки, усердно охваченные гнилью человеческого мяса, – Должны мне. Вы поглотили душу некого Трапина, обещанную Госпоже и вза-мен… - с самого дна черной необъятной дыры под капюшоном поднялся вихрь зловония, обозначенный туманом зеленого цвета. - …я заберу ваши!
-Нет! Ты не сможешь! – отчаянно заорал мужской голос, сотрясая землю. – Мы – сами горы!
-Смогу, - весьма спокойно произнесла Госпожа. – Легко. А ты… - Она грозно посмотрела на старца. - …продолжай. Спящие тебе не помешают, я об этом позабочусь, - и трупный синий свет залил все пространство, от неба до земли.
Душераздирающий рев, сопровождаемый сотнями оползней, возвысился над когда-то тихой долиной. Неизвестное мертвое свечение, казалось, обходило стороной людей, прогрызаясь дальше, вглубь гор. А Госпожа… Она беспечно стояла, мягко обду-ваемая полуденным ветерком…
Мгновение, и все закончилось.
Ни крика, ни стона, даже камешек, заплутавший на склоне, не падал далеко вниз. Ни-че-го!
-Продолжай, - раздраженно повторила Госпожа. – Или, может, за столько времени передумал выкупать душу;
-Нет, - гордо ответил старец. – Не передумал! – и сосредоточенно, закусив уголок шубы, надрезал запястье.
Алая теплая кровь ретиво полилась вниз, орошая виноградные лозы и белейший снег.
-Убей его, Хилмор! – прозвучал женский голос, но было слишком поздно.
Священные лозы задвигались, заходили ходуном. Словно змеи, они стали рвать твердь, из которой произрастали, дабы вы-свободить наружу нечто.
Проворно и быстро окидывали стебли огромной величины булыжники, желая обрадовать Госпожу, старца, Хилмора и седо-власую женщину великолепием откапываемого.
-Странно, на что готовы люди, чтобы выкупить свою душу, - обратилась Она к берсу. – А, может, ты что-нибудь хочешь;
Напуганный Хилмор с трудом смог разлепить губы;
-Мне старец обещал… Элина и Родний будут снова жить… Я жду, когда он выполнит это.
-И все-таки, - на мгновение показалось, что Госпожу передернуло. – Я могу помочь. Чего ты желаешь;
-От Вас мне не нужна помощь, - вспоминая Бога гор, произнес Хилмор. – Не надо.
-Ладно, - сдалась Она. – Ты дальше горишь желанием участвовать в наших посиделках;
Берс отрицательно кивнул.
-Я так и думала, - произнесла Госпожа. – Иди, тебе еще рано, - но, увидев, что мужчина мешкается, добавила – Элина и Род-ний живы.
Хилмор облегченно сделал шаг. Прежде, чем его окутала призрачная хладная синева, он сумел различить седовласую жен-щину в окружении пещерных медведей, очень похожую на…
Хилмор сделал еще один шаг и вдруг понял, что стоит на тропинке, ведущей прямиком из леса в селение. В его, в родное се-ление!
Берс хотел аж подпрыгнуть от радости, но внезапный оглушительный грохот, чуть ли не отбросил мужчину в сторону.
Там, сзади, во многих и многих сотнях шагов отсюда, рушилась Небесная цепь. Наваливаясь друг на друга, горы ломали бывшим родным хребты, дробили каменные кости. Великолепные снежные сестры испепеляли себя, падали на твердые плиты, Бог гор умирал…
Хилмор стоял возле родного дома, не веря своим глазам.
Недавно пылающие полуразрушенные избушки, ныне весьма твердо возвышались над землей.
-Ро-о-одний, принеси воды, - послышался из дома голос Элины.
-Да, мама. Сейчас, - звонкую речь сына нельзя было спутать.
Дверь радушно открылась, и из нее выскочил веселый мальчишка с пустыми ведрами.
-Родний! – вскричал Хилмор, бросившись к сыну. – Как я рад тебя видеть!
Берс попытался еще обнять мальчишку, но тот резво отпрянул в сторону, недовольно произнеся;
-Дядя, Вы кто;
-Как кто; - не понял Хилмор. – Я твой папа! Ты что забыл;
-Ма-а-ам! – прокричал Родний. – Тут ко мне страшный дядя пристает!
-Какой еще дядя! – выбежала во двор девушка.
-Элина! Любовь моя! Ты-то хоть меня помнишь;!
Девушка сурово насупила брови;
-Кто Вы; Что Вам нужно;
-Я – Хилмор, - начал берс. – Муж твой. Не уже ли забыла;
-Кто; - смеясь, переспросила Элина, – Да Вы себя в зеркало видели; Страшный, бр-р-р. Да, и говорите… Одним словом – юродивый, - она вдруг стала серьезной. – И между прочим, у меня муж есть. Верстан!
-Ну, как; - замямлил Хилмор. – Как же так; Ведь мы любим друг друга.
-Да, никогда в жизни, - отмахнулась Элина. – Я ни за что не полюблю юродивого. Особенно Вас. Уходите отсюда. Верстан!
-Не надо. Я уже ухожу, - но, сделав несколько шагов, берс обернулся. – Я люблю вас…
Медленно переставляя упрямые ноги, Хилмор все дальше и дальше отделялся от родного дома, от Элины, от Родния. Не-спешно шагая вдоль пшеничного поля, он надеялся, что, может, кочевники, давно осевшие на месте, примут юродивого.
2005-2007
клф нло каравдин александр Небесная цепь
© Copyright: Юрий Васильев, 2008
Свидетельство о публикации №208070900081
Свидетельство о публикации №208070900081
Рецензии