Гришин-Алмазов 1957

       Он, к счастью или к сожалению, тогда не погиб – не застрелился и не попал в плен к «красным».
       Не окончил жизнь на Каспийском море – не находился на «Чайке»: вместе со Сводным татарским отрядом под командованием ротмистра Бекирбека Масловского они пробирались по суше.
       Потеряв только одного человека в стычках с противником, смогли преодолеть больше чем стоверстовый степной барьер, где хозяйничали разрозненные мелкие группы «красных».
       Конечно, Бог их не оставил, и опыт татар-степняков помог в голой степи выполнить рекомендацию деникинского отдела разведки все время двигаться на восток: встретили конный разъезд казачьего войска атамана Толстова.
       Потом яицкие передали их семиреченским, а дальше омские подхватили.
       В дороге узнал, что его считают погибшим.
       Пусть так: подполковник-артиллерист Гришин, произведенный Временным Сибирским правительством в генерал-майоры, погиб на Каспии, а полковник Алмазов жив.
       Значит, долго жить будет, если уже похоронили!
       «Мавр сделал свое дело»: во главе свободной России - Верховный правитель адмирал Колчак, которого один из организаторов антибольшевицкого подполья в Сибири, действовавший под псевдонимом «подполковник Гришин», Генштаба полковник контрразведчик Александр Николаевич Алмазов и его соратники-офицеры, сохранившие верность военной присяге, привели к власти.
       Сделали то, что не удалось генералу Корнилову в августе 17-го. Правда, только в Сибири.
       Да и генералов в контрразведке не бывает – кропотливый коллективный труд и выверенное каждым коллективное решение. А если требуется начальник, чтобы громко скомандовать «вперед!», то их главный начальник – их опыт. Чтобы самому выжить и сберечь жизнь других.
       Перед двумя ошущал вину за то, что не уберег: перед адмиралом Колчаком и перед своим лучшим другом, Генштаба полковником Дмитрием Ромадиным.
       Но как заставить думающего офицера изменить принятое им решение?! Стрелять в него, что ли?!
       Предлагали адмиралу провести операцию по его освобождению – только Колчак отказался: ради него «положат» много людей, - и, доверяя, сдался союзникам, а те передали "эсерам" в связке с "красными". На расстрел.
       Предупреждали Дмитрия о возможном скором аресте и предлагали скрыться, а он сам решил: остался и до последнего дня вносил коррективы в созданную им систему охраны церкви. Под расстрел.
       Не смог спасти Колчака – тот сам не дал, но ради него спас его любимую женщину – Анну Васильевну Книпер, по первому мужу Тимиреву.
       В середине 50-х, когда был майором КГБ, - конечно, проживая по чужим документам, - он получил от начальства задание: добиться подписи свидетеля под документом о репрессиях колчаковской армии по отношению к своему народу.
       Поручили ему потому, что много лет курировал бывших «белых» офицеров. Зачастую спасая им жизни. Об этом, конечно, начальство не догадывалось.
       Решили, что, зная менталитет «белого» офицерства, - конечно, слово «менталитет» тогда не было в ходу, говорили «мышление», - легче найдет общий язык со свидетелем, и тот скорее пойдет на контакт.
       Личность свидетеля должна быть авторитетной для историков, но известные ученым авторитетные свидетели уже давно лежали в земле, расстрелянные нынешними коллегами Алмазова, или умерли за границей. Свидетель должен был наверняка знать о факте, но от тех, кто действительно знали факты, были только останки.
       И тогда начальники приняли неожиданное решение: подпись под документом должна поставить ссыльная А.В.Книпер, гражданская жена Колчака.
       О ней, как о Тимиревой, историки слышали, но после долгих лет репрессий считали расстрелянной, и, конечно, она могла быть для них свидетелем, потому что могла знать.
       Ее-то и нужно заставить подписать документ любыми способами.
       Конечно, на дворе уже не 37-й и способ не мог быть любым, но подпись необходимо получить, и полковник Генштаба старой армии Алмазов, он же майор КГБ Кочкин, отправился в Енисейск.
       Анна Васильевна Книпер трудилась при самодеятельном театральном коллективе костюмером. Алмазов узнал ее сразу, когда пришел в дом культуры.
       Она разговаривала с какой-то женщиной и Алмазова не увидела: спрятался за колонну – встреча поизошла в вестибюле.
       Темно-русые волосы поседели, но кто из них внешне вечно молод?! Да и сам Алмазов почти весь седой. Только при очень короткой стрижке у мужчин это не так заметно.
       В помещении было прохладно, кончик носа Анны Васильевны чуть покраснел, подчеркнув бледность остального лица, не попавшего летом под солнце, с краснотой обветренных скул, и пуховая шаль на плечах прикрывала стеганую ватную жилетку. Ее собеседница куталась в толстый платок с головой.
       Когда разошлись, он здесь же и окликнул ее. Анна Васильевна нисколько не удивилась, хотя с предыдущей их встречи прошло сорок лет: узнала.
       Узнала Александра Николаевича Алмазова, который вместе с отрядом соратников отправился во Владивосток и лично знакомый с Колчаком еще до большевистского переворота - в контрразведке Главного штаба контролировал флот - убедил адмирала ехать в Омск, а его люди обеспечили вооруженное сопровождение переезда и дальнейшую безопасность уже в Омске.
       Другие, оставшиеся в городе, после получения телеграммы о согласии Колчака, разработали план и через пару недель по приезде реализовали, сместив никчемное правительство «либералов» вкупе с эсерами-экстремистами. Этого она, конечно, не знала.
       Тогда - при их последней встрече - в октябре-ноябре 18-го Алмазов был начальником личной охраны Александра Васильевича – так считала она. На самом деле – создавал специальную службу: подбирал людей, объяснял им задачи и правила службы и четко объяснял конкретные действия – офицеров в военных училищах этому не учили: их учили воевать на полях сражений на суше или на море.
       Его же – Алмазова - задача другая: обеспечить условия работы и безопасность Верховного правителя и добраться к генералу Деникину на юг, чтобы ввести его и – главное – отделы разведки и контрразведки в курс дел в Сибири. Для объединения армий в одно войско – в один кулак - под общим Главным командованием с общей целью: сохранение единой и неделимой России – для общей задачи: созыв Всероссийского Учредительного собрания.
       Приехавшая в Омск тогда еще Тимирева, конечно, об этом не знала и не задумывалась о происходящем, продолжая считать, что большевистская власть ненадолго, а светская жизнь всегда продолжается, и таскала за собой адмирала туда, где ему нельзя было появляться, а тот не мог ей отказать.
       Собственно говоря, потому и произошел серьезный конфликт между ними, когда Алмазов потребовал, – конечно, в вежливой форме, - чтобы она строго выполняла все рекомендации службы охраны, а не создавала дополнительные кадровые проблемы: умные офицерские головы и меткий глаз стрелков в армии необходимы не меньше.
       Она не поняла, о чем разговор, - в стране идет война и линия фронта за каждым порогом. Не объяснять же, как малому ребенку, что светский салон его, алмазовской, жены, где собираются представители разных кругов, включая военных представителей союзников по Антанте, - место сбора информации и «обкатки» возможных решений Главного штаба!
       - Полковник, – особенным тоном, желая показать его место, обратилась к нему Тимирева, - Главнокомандующий у нас – адмирал Колчак, и он сам знает, когда и куда ему ходить!
       В то время Колчак совмещал верховную государственную власть и верховное военное командование.
       - Да! - согласился Гришин-Алмазов, генерал-майор, о чем тогда Тимирева не знала, потому что в Омске появилась позже, - Верховный правитель - адмирал Колчак, и потому я не могу рисковать его жизнью при сопровождении вас в бессмысленные собрания!
       - Но ведь он может оказаться и не идти! – c легким смешком возразила Анна Васильевна и тут же поднесла к губам чайную чашку, при этом как всегда далеко отведя левый мизинец.
       - Он не может видеть, как потом вы на весь вечер надуетесь, представляя благородное оскорбление из-за того, что не поплелся за вами! – по-солдафонски прямо ответил стоявший Алмазов и развернулся, прекратив разговор.
       На другой день он представил Колчаку начальника его личной охраны полковника Агрохина, а сам через два дня отбыл на юг - в ставку генерала Деникина.
       За Агрохина и приданных ему людей был спокоен: жизнь отдадут за Главнокомандующего.
       После возвращения из Одессы в Сибирь Алмазов не встречался с Тимиревой: контрразведывательный отдел Восточного фронта находился отдельно от Главного штаба, тем более от Ставки, – размещался в другом здании и следовал в голове наступления. Или в хвосте отступления – для заметания своей работы.
       - Вы живы?! – увидев его в Енисейске, спросила Книпер, и, чтобы вопрос не выглядел глупостью, Алмазов ответил:
       - Как видите!
       Он тут же подхватил ее под руку и повел ее за колонну. Там быстро сказал:
       - На завтра вас пригласят в горотдел внутренних дел, чтобы выяснить правильность регистрации в городе. Ничего не бойтесь.
       Он также быстро поклонился и пошел прочь.
       Когда завтра в назначенное по повестке время напряженная Анна Васильевна Книпер пришла в горотдел, то сотрудник, у которого ежемесячно она, как и другие ссыльные, отмечалась, почему-то направил ее в кабинет начальника.
       Единственный кабинет, который не прослушивался.
       Коридор был пустой – без привычной очереди вдоль серой стены.
       Она с волнением постучалась в чуть приоткрытую дверь и, услышав команду «войдите!», выполнила ее на полусогнутых ногах.
       В кабинете под портретом Генерального секретаря ЦК КПСС тов.Хрущева Н.С. за тяжелым столом в застегнутом наглухо кителе, так что стойка ворота впилась в подбородок, сидел гроза ссыльных – начальник горотдела, а слева на дермантиновом диване расположился «белый» полковник Алмазов.
       - Ссыльная Книпер явилась по вашему приказанию! – вместо принятого у людей приветствия сказала вошедшая.
       - Ну, Книпер… - обратился он к ней и, глянув на стол, неожиданно произнес: - Анна Васильевна, …
       Не будь третьего, обратился бы как всегда: «ну, Книпер, твою мать!».
       - … присаживайтесь! – договорил, показав на стул.
       Обычно заставлял стоять.
       - Ну, сколько лет ты… вы в нашем городе?
       - Полных – четыре.
       А голос все медовел.
       - Ну, тебе… вам повезло: климат не самый плохой!
       Словно забыл о сорокаградусных морозах, о ветре с Ледовитого океана, о коротком лете!
       Другой традиционный вопрос: «А на Колыму хочешь?!», проглотил.
       - Ну, у товарища к тебе… вам есть вопросы… Смотри у меня, если что - не продлю регистрацию! Сама знаешь, что потом с тобой будет! …
       Очевидно, спохватился, что слышит третий, резко замолчал и обратился к нему:
       - Если что – звоните!
       Начальник поднялся, освобождая кресло, одернул сзади китель, который с трудом сходился на животе, и, проходя мимо Анны Васильевны, строго еще раз повторил:
       - Смотри у меня! …
       Когда дверь закрылась, Алмазов предложил женщине сесть на диван, а сам занял поставленный рядом стул.
       - Здесь можно говорить открыто – кабинет не прослушивается, - первым делом предупредил он, прежде чем начать разговор.
       Книпер молчала, ожидая последующего.
       - Да, … Анна Васильевна, … сорок лет не виделись, и не думал, что когда-нибудь пересечемся! – честно признался Алмазов.
       - Ну, да! - с усмешкой ответила Книпер. - В НКВД меня обычно допрашивают лейтенанты, а вы, конечно, сделали блестящую карьеру – все-таки профессионал! Наверно, генерал!
       Вместо ответа он достал и протянул ей раскрытое служебное удостоверение, в котором черным по красному было написано: “Кочкин Николай Гаврилович”, на что женщина, очевидно, не обратила внимания, и через напечатанную типографским способом строчку ниже “майора государственной безопасности”.
       - Почему только майор? Не удалось выслужиться? – с откровенной издевкой спросила Анна Васильевна, конечно, не прочитавшая другие фамилию, имя и отчество, и, чтобы еще больше подчеркнуть пренебрежение, к риторическим вопросам добавила конкретный: - Сколько же лет на них служите?!
       - Среди них, - спокойно уточнил Алмазов и четко ответил на последний вопрос: - Тридцать.
       - За тридцать лет всего-то майор?! – изумилась Книпер, проигнорировав уточнение.
       А собеседник продолжал молчать, не объясняя всем очевидное: чем выше звание в ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, тем больше на руках людской крови.
       - Тогда почему же служите?! – она продолжала допытываться.
       - Чтобы помогать таким, как вы, - спокойно ответил Алмазов.
       - Чем?! – спросила Анна Васильевна и впервые внимательно посмотрела на собеседника.
       - Есть возможность помочь вам навсегда выбраться отсюда… Поближе к Москве…
       - Что для этого я должна сделать? - спросила женщина, продолжая внимательно рассматривать собеседника.
       - Подписать документ, - ответил тот и начал развязывать шнурки папки.
       - О чем документ? – не отрывая глаз от Алмазова, спросила Анна Васильевна.
       - О том, что зимой 19-го по распоряжению адмирала Колчака в тайге были расстреляны около ста двадцати тысяч красноармейцев. И этот факт вам известен.
       - Помилуйте, - возразила Книпер, - это же полная глупость!
       - Глупость, – согласился Алмазов. – Но эта же глупость поможет вам выбраться отсюда!
       - Я не могу подписать эту бумагу! Вы знаете, что Александр Васильевич требовал наказания за жестокость в отношении гражданских и военнопленных! – голос Анны Васильевны зазвенел.
       - Знаю! – ответил бывший соратник адмирала. – Даже помню фамилии тех, кто был за это расстрелян!
       - Ну, откуда они могли взяться в тайге?! С неба, что ли, свалились!? – она старалась его уговорить. – Да и у «красных» не было таких огромных соединений!
       - Не было, - отозвался ее собеседник. – Но мало ли напридумали?! Один историк как-то по секрету рассказал мне, что перед расстрелом Александр Васильевич попросил, чтобы оркестр сыграл романс, и сам стал вслух подпевать «Гори, гори, моя звезда! …».
       - Он не любил романсы – предпочитал симфоническую музыку… Без слов… И музыкального слуха у него не было…
       Ее глаза почему-то закрылись, а губы плотно сжались, и Алмазов терпеливо ждал, когда она вернется к нему.
       - Нет, не могу подписать! Если когда-нибудь документ попадет в руки историков, они ведь поверят и напишут о жестокости Восточной армии под командованием Александра Васильевича! – в свое оправдание жалобно проговорила Анна Васильевна.
       - Поверят! – спокойно согласился Алмазов и добавил совсем другим – жестким – тоном: – Если они идиоты – не умеют думать!
       Он молчал, потому что просто устал.
       - Я давно не получала известий от Володи, - вдруг сказала Анна Васильевна, и Алмазов кивнул головой: она спрашивала о сыне.
       - Его расстреляли в 38-м… под Москвой, - ответил майор Кочкин, который перед отъездом в Енисейск смотрел его расстрельное дело.
       - Я так и думала, - спокойно ответила Книпер, знакомых которой часто расстреливали, а она почему-то все оставалась жива.
       - Постараюсь, чтобы вам отдали его письма к вам, - сказал Кочкин, который видел эти письма в конверте дела.
       - Спасибо! – она так же спокойно поблагодарила, словно речь шла о незначительной мелочи.
       - Мария Александровна жива? – спросила Книпер, и Алмазов снова кивнул головой: она спрашивала о его первой жене.
       - Да.
       - Она с вами?
       - Нет, в Австралии. С весны 22-го…
       Анна Васильевна замолчала – очевидно, вспомнила, как уже после расстрела адмирала Колчака, когда весной 20-го их обеих выпустили из Иркутской тюрьмы, Мария Александровна предложила своей приятельнице Анне Васильевне Тимиревой вместе с ней выехать за границу, но та гордо отказалась:
       - Я не могу оставить могилу Александра Васильевича!
       Конечно, в европейской части, у родственников, проживал ее сын, да и московскую родню могли сделать заложниками, но тогда, в 20-м, уехать за границу ей просто не приходило в голову!
       - Я не могла оставить могилу Александра Васильевича! – почти сорок лет спустя тем же тоном повторила вслух Книпер.
       - Конечно, вы так и ответили моей жене... - согласился Алмазов и, не скрывая иронии, продолжил: - ...чтобы через полтора года в очередной раз выйти замуж!
       Анна Васильевна поправила на плечах шаль, но ничего не сказала.
       В возникшую паузу Алмазов почему-то вспомнил конец своего 1922-го.
       Вопрос, где и вместе с кем сражаться, не стоял: в войну они вступили в самом начале и должны вести ее до конца. Конечно, в составе последних сил Восточной армии, влившейся в казачий отряд генерала Глебова, которого знали еще по Омску, когда зимой-весной 1918-го тот руководил одним из подпольных антибольшевицких отрядов.
       После кровопролитных боев под Раздольным, когда Алмазов был тяжело ранен и Ромадин его вытащил из-под горы трупов, а потом вытаскивал еще других раненных, вместе с живыми и полуживыми они отступили во Владивосток.
       Там Ромадин поместил его в чей-то дом, где Алмазову обеспечили уход, дважды приводил доктора, приносил бинты и лекарства и каждый день навещал.
       Заботился: проверял, не ведется ли за домом наблюдение.
       Вместе с оставшимися в живых они могли уйти на судах Сибирской эскадры на Гензан, но не ушли. Остались.
       Не потому, что Алмазов был плох физически - Дмитрий сделал бы невозможное, а потому, что их война еще не окончена.
       Через неделю после входа в город «красных», Ромадин перевез его в другое место – вглубь: между железной дорогой и берегом, и до тех пор, пока Алмазов совсем не пришел в себя, они оставались в Приморье, а уже потом, когда рана затянулась и он мог нормально ходить, выехали на запад, по дороге проведывая старых знакомых и восстанавливая конспиративную связь.
       В конце декабря они с Ромадиным стояли на одном из перекрестков Омска и читали приклеенное к стене дома объявление о розыске полковника Гришина (Алмазова). Тогда Алмазов был еще слаб, хотя уже оправился после ранения, и пока Ромадин не мог оставить его одного.
       - Ну, как, похож? – спросил он у Ромадина, прочитав описание своих примет.
       - Не очень, - спокойно откликнулся тот.
       - А вы знаете Гришина-Алмазова?! – спросил подскочивший к ним филер, который все время крутился рядом.
       - Нет, - не оборачиваясь, ответил Ромадин, продолжая рассматривать объявление.
       В этот момент Алмазов натянул шапку пониже на лоб и повыше поднял воротник. Как будто спасался от мороза.
       - А тогда почему сказали, что не похож?! – стал допытываться филер.
       - Потому что под описание подходит каждый четвертый! – так же не оборачиваясь, невозмутимо произнес Ромадин.
       - А какие особые приметы Гришина-Алмазова?! – вдруг спросил навязавшийся собеседник.
       Ромадин мгновенно развернулся и, подскочив к нему, так схватил за воротник, что лицо филера покраснело.
       - А, может, это ты Гришин-Алмазов?! – пристально глядя ему в глаза и разок прилично тряхнув, выкрикнул он.
       - Нет, - жалобно проговорил шпик. – Не-е-е-т…
       - Как нет?! – продолжал громко говорить Ромадин. – Да все приметы сходятся: рост выше среднего, худой, глаза серые, лицо узкое! А, ну, снимай шапку! Показывай цвет волос!
       Редкие на морозе прохожие обращали внимание на парня, по одежде рабочего-железнодорожника, который крепко держал за воротник вчерашнего диакона, теперь сотрудника ОГПУ, сжав ему горло и регулярно встряхивая всем телом, и, поглубже запрятав лица в воротники, молча быстро проходили мимо.
       - Давай отведем его в участок! Пусть проверят! А вдруг он действительно Гришин-Алмазов!? – крикнул Ромадин Алмазову. – Смотри, какие у него буржуйские глаза!
       - Я не Гри… - предпоследним воздухом простонал филер.
       - Оставь его! – спокойно отозвался Алмазов. – Ну, какой он Гришин-Алмазов?! Что ты пристал к приличному человеку?!
       - Наверно, я ошибся! – так же спокойно согласился Ромадин. - Да этот Гришин, небось, давно в Харбине!
       На последних словах он резко отпустил чужой воротник, так что хозяин пальто чуть не упал, и Алмазов с Ромадиным пошли дальше, тут же разойдясь в разные стороны, оставив филера в нерешительности: за которым из них броситься вслед?!
       Через двадцать минут они встретились в назначенном месте и отправились на встречу с представителями «тайной антибольшевицкой организации», о которой им рассказал старый знакомый - местный житель.
       После часовой беседы с молодыми, очевидно, студентами, и средневозрастными интеллигентами они порекомендовали «контрреволюционерам» прекратить друг с другом встречаться и ни с кем не вести разговоры на политические темы, а старому знакомому посоветовали держаться от них подальше и, по возможности, скрыться на время.
       Той же ночью Алмазов и Ромадин покинули Омск.
       Через полгода получили известие с объяснением причины длительного молчания: члены «контрреволюционной организации», с представителями которой они встречались, арестованы и некоторые из них расстреляны, а их старый знакомый, к счастью, легко отделался – только однажды вызвали на допрос и отпустили. Потому что больше пяти месяцев его не было в городе.
       Бороться со злом может тот, кто готов, а не тот, кому хочется.
       - Что значит «поближе к Москве»? – прервала его мысли Анна Васильевна.
       - Если вы подпишите бумагу о расстреле красноармейцев, я напишу в отчете о вашей готовности сотрудничать с КГБ. Недавно в Рыбинске скончался мой агент – глубокий старик... Вместо него я предложу вашу кандидатуру...
       Конечно, не стал говорить, что старый полковник - Георгиевский кавалер, на русско-японской командовавший ротой, - «был завербован» Алмазовым еще в 1928-м и почти тридцать лет числился в агентах, чтобы не арестовали ненароком – ослабленный ранениями организм не выдержал бы лагерей, а если бы все-таки арестовали, то, первым делом, поставили бы в известность старшего лейтенанта Кочкина.
       Сведения Алмазову поставляли другие, официально агентами не состоявшие, - порядочные и подонки, а уже он сам выбирал, что написать в отчете.
       - Я не хочу сотрудничать с КГБ! – сказала Книпер и от возмущения порозовела.
       - Вы не будете с ним сотрудничать, - спокойно ответил майор Кочкин, - и будете в контакте только со мной.
       - Я не буду подписывать никаких бумаг! – с сердитой резкостью заявила Анна Васильевна и еще больше покраснела.
       - Ни в коем случае не подписывайте никаких бумаг! – строго подтвердил Алмазов. – Если кто-нибудь потребует от вас подписи под каким-либо не бытовым документом, немедленно свяжитесь со мной – я оставлю вам адрес и телефон!
       - И что же - как агент - я должна делать?! – мгновенно придя в себя, с иронией в голосе спросила она.
       - Встречаться и разговаривать с людьми... В Рыбинске по-прежнему много сражавшихся в Белой армии...
       - И потом писать на них доносы! - она продолжила четко в тон.
       - Доносить нечего, - устало, потому что действительно устал, произнес Алмазов. – Они погрязли в бытовых и детских проблемах. Об этом и пишите в коротких справках, которые буду читать только я... А можете вообще ничего не писать, главное – не делайте глупостей!
       Она вспыхнула, но в этот раз промолчала.
       Майор Кочкин достал из портфеля папку с бумагами и протянул два листа машинописи с текстом о "расстрелянных красноармейцах", скрепленные канцелярской скрепкой, гражданке Книпер. Та, не читая содержание, демонстративно открыла последний лист и вызывающим тоном спросила, что она должна написать.
       Писать было нечем: чернила и ручки находились далеко от нее - лежали на столе начальника, хозяина кабинета.