С тачкой

Из московского двора на небольшую улицу вышел мужчина средних лет, держа в руках большую строительную тачку. В тачке лежал ребенок. Мужчина прошел вдоль подъездов. Сзади него медленно тащился «Форд», тоже желавший попасть на улицу, домохозяйки с пакетами в обеих руках лавировали между припаркованных вдоль тротуара машин. Мужчина шел в полнейшем безразличии, будто бы выполнял какую-то служебную обязанность. На проезжей части улицы он обогнул столпившийся у светофора транспорт и пошел по разделительной полосе по направлению к проспекту.

Что это был за человек? Мы не знаем. Он мог быть и токарем, и лаборантом, и художником, и депутатом. В возрасте от тридцати до сорока лет, худощав, с редкими черными усиками. В уголках глаз и от носа к губам – небольшие скопления морщин. Одет в ношеные синие джинсы и фуфайку. Руки, вцепившиеся в рукоятку тачки, явно привыкли к физическому труду, однако это мало что говорит о его обычных занятиях и увлечениях. Он вышел на проспект и пошел по направлению к МКАД, все также шагая посередине проезжей части.

Большая неуклюжая тачка давно облезла от частого использования. Хотя сейчас в ней кроме ребенка, развалившегося на куске рыжеватой тряпки, ничего не было, но дно заросло неотчищаемым слоем цемента и пыли. Ребенок лежал поперек и был, по всей видимости, совершенно доволен прогулкой. Аккуратно одетый в вязаную кофту и шапочку с ушками, он смотрел в небо и шевелил ручками, пытаясь схватить залетевший обрывок целлофана от сигаретной пачки.

Так они и шли. Вот я вижу лицо мужчины, ничего не выражающее, расслабленное. Его можно было бы принять за дауна, но на перекрестках, когда он оглядывал местность, чтобы сориентироваться, лицо приобретало осмысленное выражение. Вот я вижу его со спины, машины мчатся с обеих сторон, тормозят, визжа шинами, и сигналят, лица водителей за стеклами оборачиваются вслед, беззвучно шевеля губами. КАМАЗ выпустил в нос папаше и ребенку облачко вонючей гари. Пенсионеры в окнах автобусов выпучивают глаза за толстыми линзами очков, некоторые крестятся. Вот я смотрю через плечо мужчине и вижу, как ребенок пускает пузыри из слюны и смеется.

Я – Оператор. Я – то сбоку, то сверху, то еще где-то. Мне легко увидеть свой объект с любого ракурса. Хорошая работа – бегать вокруг объекта, порхать как насекомое, и смотреть в объектив. Как он там. Все так же. Тачка едет, машины сигналят, ребенок спит, отец слегка улыбается, солнце закрыли тучи, возможно, пойдет дождь.

Дорога стала несколько уже, кирпичные девятиэтажки вплотную подступили к тротуару, усилился ветер, подняв пыль, а тачка все едет. У нее ничего не меняется. Вероятно, поэтому я немного отвлеклась. В одном из окон, я заметила, блеснуло что-то белое. Направимся туда.

Посреди комнаты танцует человек. На голову он намотал белую наволочку, на которой нарисовал большие черные глаза с ресницами, толстые брови, две дырочки на месте ноздрей и красный улыбающийся рот. Пол человека не понятен, но я бы предположила, что это – девушка. Она делает резкие движения руками, как будто бежит на короткую дистанцию, наволочка колышется, изображая странную мимику, но яркие нарисованные губы улыбаются, а глаза смотрят, не мигая. Она практически топчется на месте, хотя комната просторна и пуста, движения резкие, короткие и угловатые, словно бы женское изящество вытесняется усилием воли. Искусственно и нарочито.

Напротив нее стоит большое зеркало в раме. Возможно, девушка видит в нем что-то сквозь ткань. Музыка, веселый трехтактовый напев. Та-та-та, та-та-та. Песню поют мужской и женский голоса по очереди, первых две строчки поет мужчина, следующие две строчки – женщина отвечает. Потом наоборот. Из-под наволочки не доносится не звука.

Громкий, неприятный звонок в дверь. Я иду в коридор. В коридоре возле стены котенок готовится к прыжку. Лежит, напряженный и сосредоточенный, смотрит на входную дверь. Я прохожу мимо котенка и открываю. Стоит молодой человек в очках, смущается. Мнется. Он хочет войти, но что-то ему мешает. За дверью я замечаю еще одного кота. Он тоже готовится к прыжку, но по другую сторону двери. Вероятно, эти два кота готовы к драке, но им мешает дверь. Вероятно, молодой человек готов войти в дверь, но его смущают эти два кота.

В комнате орет музыка. Voulez vous danser avec moi se soir, - поет известная поп-группа. Человек с нарисованным лицом сел на пол и достал зажигалку. Он поджигает край наволочки, она вспыхивает и горит сильно и быстро. Нарисованный рот съеживается, глаза чернеют и исчезают. За несколько секунд. Запах гари выветривается сквозь открытое окно. Наволочка сгорает, облепляя черным пеплом шарик головы. Музыка замолкает. Человек больше не двигается.

Бежим отсюда. Следует вернуться к делу. Где наша тачка? Она едет. Окружная дорога все ближе, вдоль шоссе – лесопарковая зона, перед выездом на МКАД скапливаются автомобили, создавая пробки. Почти каждый водитель сигналит мужчине с тачкой, ему тут же вторят соратники автомобилисты. Даже те, кто не знает в чем дело.

Однако мужчина как будто совсем их не видит. Его взгляд расфокусирован. Он не реагирует ни единой лицевой мышцей, даже если особенно злобный водитель опускает боковое стекло и орет на него матом. Даже если кто-то из них, посмеиваясь, пытается завести разговор. Он просто идет как заведенный. Да, он похож на заводную машинку. Хотя время от времени, очень редко, отдирает правую руку от рукоятки тачки и почесывает затылок. Или быстрым движением протирает глаза от налетевшей пыли. Вот и все. Ребенок тем временем лежит на спине в тачке и что-то бормочет на своем языке.

- Почему ваш Оператор снимает все подряд?
- Наш Оператор снимает все подряд, чтобы не упустить самое интересное.

Все искусство дробления эпизода на отдельные планы сводится к умению понять, на что зритель захочет посмотреть в следующий момент. Такой логический подход можно применить почти всегда. Например, наш Оператор снимает мальчика на краю улицы, с криком на что-то показывающего. Зритель тотчас захочет узнать, на что же он указывает. Поэтому в следующей сцене вам необходимо дать ответ на этот вопрос.

Накрапывает дождь. Скоро станет темно. За пределами МКАД, вдали от шоссе, кучками стоят новостройки. Три наших объекта – мужчина, тачка и ребенок – все также движутся вперед. Однако на лице папаши мы видим некоторое оживление, он выбирает место для ночлега. Еще пара километров, может быть два с четвертью, и справа появляется небольшой лесок, раскидистые деревья, высокий кустарник. Наконец-то. Тачка сворачивает с проезжей части и, пробираясь по влажной траве, подскакивая на кочках, направляется в лес. Освещение здесь плохое, поэтому мы опишем дальнейшие события вкратце.

Мужчина устроил лежанку в кустах, вытащил (да, вытащил!) ребенка из тачки и улегся спать, прижав дитя к своему животу. Вот и все. Почему ваш Оператор не поинтересовался здоровьем ребенка? Возможно, он голоден, хочет пить, наделал в трусы, смертельно болен. Дорогой зритель, работа Оператора состоит не в этом. Оператор не задает вопросов и не отвечает на них. То есть я всего этого не знаю и знать не хочу. Самые настырные могут спросить у автора текста.

Вот, кстати, был такой случай. В деревне потоп. Все дома затопило. По грудь в воде идут бабушка с дедушкой, выбрались из дома через окно и бредут на сушу. Оператор снимает. Репортер рассказывает. Осветители подсвечивают. Бабка вдруг оступилась, взвизгнула, дед кинулся, но поймать ее не успел, бабка ушла под воду и не вышла обратно. Утонула. Бульк - и нету. Съемочная группа, как вкопанная, стоит с открытыми ртами. Оператор при этом продолжает снимать. Что хотел сказать оператор, снимая сцену тонущей старушки? Он проинформировал нас, как плохо работают спасательные и другие службы. Почему-то никого из них не было. Мы увидели это воочию, при помощи документальной съемки. Должен ли был оператор нырнуть под воду, бросив камеру, поймать еще не задохнувшееся тело, протянуть руку, выступить в роли спасателя? Я не говорю, что оператор обязан был не подавать руки, я говорю, что он был не обязан ее подавать. Вот и все.

Так вот, мужчина спит на земле, обняв ребенка. Рядом в кустах спрятана тачка. Время от времени накрапывает мелкий дождь, но довольно тепло. От шоссе доносится шум машин. Иногда это грохот грузовиков, иногда вой сирены, иногда рев мотоцикла. Мужчина постанывает и вскрикивает. Вероятно, он видит сон. Интересно было бы узнать, что это за сон, но я – Оператор, и здесь я ничего не могу поделать. Я не вижу. Я не вижу то, что мне интересно было бы видеть. Но, поскольку нам всем это интересно, то мы можем спросить у автора текста.

Сон папаши:
«Я копаю яму на дачном участке. Жарища, работа тяжелая. Из дома слышится истерический плач ребенка. Я злюсь оттого, что в выходные приходится работать тяжелее, чем в будни. И ребенок постоянно плачет. Такое чувство, что он плачет всегда. Вдруг меня окликают. У забора стоят две юные девушки, китаянки. Они смущенно улыбаются и просят довести их до станции. Они заблудились, но им срочно нужно уехать. Их ждут в Китае. Они улыбаются и просят. Я бросаю лопату и иду с ними к станции. Подходит поезд. Китаянки приглашают меня войти с ними в вагон. Как бы в знак благодарности. Меня давно никто не благодарил. Я думаю, что неплохо будет поехать вместе с девушками. Я сажусь в вагон.

Поезд едет. Какая-то нищенка ходит по проходу с большим котом на руках, просит милостыню на прокорм животного. Серый лохматый кот свисает с ее рук и смотрит на пассажиров. Нищенке никто ничего не дает, поэтому она ходит взад и вперед вагона, постоянно повторяя свою просьбу мерзким, неестественным голосом. Пода-айте… Китаянки достают кусок гнилого желтоватого вонючего мяса и протягивают коту. Нищенка хватает кусок и кладет себе в карман.

Поезд вдруг спускается под землю, как в метро. Я пугаюсь, потому что перестаю понимать, куда я еду и зачем. Смотрю на себя – все та же грязная рабочая одежда. С собой ни копейки денег. Я хочу, чтобы поезд остановился, и он останавливается. Из динамиков транслируется голос девушки-робота. Поезд стоит по техническим причинам, а пассажиров просят соблюдать спокойствие и порядок. Китаянки исчезли, напротив меня на лавке лежит нищенка, рядом с ней сидит кот и ест кусок мяса. Я смотрю наверх. У вагона нет крыши, над ним – ровные края ямы, правильный прямоугольник серого неба, со стенки ямы на пол вагона сыплется маленькая струйка мелкой сухой земли.»

Раннее утро. Мужчина просыпается. Достает тачку. Кладет в нее все еще спящего ребенка. Выходит на шоссе. Пробирается к разделительной полосе. Идет прочь от города. Прохладно. Слева от шоссе, за темной стеной леса, проступают желтоватые краски рассвета. Машин мало. Их сигналы кажутся слишком громкими в утренней тишине. Мужчина идет чуть медленнее, чем вчера, он еще не совсем проснулся. Вероятно, он устал. В волосах у него запутались сухие хвойные иголки.

Я, естественно, иду вслед за ним. Я тоже устала. Этот бессмысленный поход давным-давно стал не интересен. Более того, он не был интересен с самого начала. Мы хотели просто узнать, куда этот идиот везет ребенка. И пришлось затратить столько усилий. Мы прошли несколько десятков километров, но так ничего и не поняли. Пора как-то прекратить это дело. Весь остальной путь папаши до места назначения будет вырезан. Я думаю, вы согласны.

Кирпичная стена древней дореволюционной постройки. Мужчина с тачкой въезжает в ворота, останавливается в некоторой задумчивости, потом вынимает ребенка, оставляет тачку с внутренней стороны забора и идет к подъезду. Парадный вход, колонны с облупившейся грязно-розовой штукатуркой. Какое-то медицинское учреждение. Внутри – большой холл, старые продавленные кожаные диваны, домашние растения, слева окошко регистратуры. Ребенок просыпается и визжит. Истерически орет на все здание. Захлебывается слезами. Бьется в руках папаши.

Тетка за окошком регистратуры, в белом халате и шапочке, испуганно смотрит. Мужчина начинает ей что-то объяснять, нам ничего не слышно из-за визга ребенка. Тетка не понимает, мужчина повторяет еще раз, тетка куда-то убегает и приводит полную седую женщину в очках, вероятно, своего начальника. Мужчина снова начинает объяснять, женщина строго ему выговаривает, папаша нервничает, пытается спорить. Ребенок не утихает ни на секунду. В конце концов, мужчина кидает ребенка на диван и направляется к выходу. Малыш кричит еще сильнее, катается по дивану, вот-вот свалится.

Обе тетки кидаются вслед за папашей, хватают его за плечи, говорят что-то наперебой. Затем регистраторша приносит какие-то бланки. Мужчина возвращается, садится на диван у столика, начинает заполнять бланки, придерживая ребенка коленом, чтобы тот не свалился. Женщины стоят над ним и смотрят, что он пишет. Первый бланк он портит, просит еще один, ему молча приносят второй. Теперь он заполняет медленно, то и дело вытирая кулаком нос. Когда все готово, он встает, демонстративно кладет ручку поверх бумаг и выходит из корпуса. В кустах чирикают воробьи. Из-за спины мужчины доносится крик ребенка.

Вот и все.


Рецензии