Кровавый молох войны

Я не знаю, как это было, но я знаю, что было.

               

На улице стоял морозный декабрьский день тысяча девятьсот сорок второго года. Немцы рвались на Кавказ, почти захватили Сталинград. Над страной нависла смертельная опасность.

Иван Гаврилович* пришел в сельсовет. Сторожиха Марфа, увидев председателя сельсовета, засуетилась: - Здравствуйте Иван Гаврилович, звонили из района, почта три часа назад выехала, - и за веник подметать пол. Правда пол был чистым, но работа сторожем давала паек, пусть небольшой, но ведь у других и этого не было.
       – Ладно, Марфа, не суетись, иди домой к детям,– сказал председатель и прошел в свою комнату. Разделся, сел за стол и задумался: "Второй год шла война, мужиков в селе почти не осталось, два сына уже на фронте, старший Михаил, и средний Вася ". Далее подумал, что завтра надо отправлять в Каргат обоз с зерном колхозным. Опять одни бабы пойдут, орать будут:- С кем детей оставлять?

Иван Гаврилович посмотрел на ходики: «Полдесятого утра, скорей бы почта из района, может письма, от сыновей придут?». Встал, поправил пиджак и с горечью в очередной раз подумал: «Если бы не хлебнул хлорного газа в пятнадцатом году у города Балимова, был сейчас там, где все мужики - на фронте. Хотя секретарь райкома ему в открытую сказал:- Кто останется в тылу, две войны прошел, руководи здесь, тем более врачи добро не дают. И теперь приходится с бабами и пацанами воевать. Ладно, зайду, секретарю скажу, куда пошел", - и по колхозам. На территории сельсовета находилось четыре колхоза, председатель, в то время, был большим начальником для всех сельчан. Это после, председатель превратился в декоративную фигуру, как приложение к директору совхоза, или колхоза.
– Мария, я по колхозам пройдусь, посмотрю, как готовят обозы в Каргат, – сказал председатель, а сам в окно: – Когда приедет почта, пришлешь посыльного, а впрочем, я к тому времени вернусь, – и вышел.

Снегу навалило уже много, но дороги чистить было некому. Поэтому накатывали дорогу поверх снега, а для людей, шли тропинки вдоль заборов. Идя в колхоз "Заветы Ильича", Иван Гаврилович вспоминал, как вчера приходила просить хлеба, жена фронтовика и мать солдата, Ульяна  Чхало* для своих пятерых детей. Но, к сожалению, хлеба у председателя не было, и он отказал ей. Каждый день к нему ходоки:– Дай хлеба! "А где его взять?– все фронт забирает. "Вторая война на моем веку с немцем, вот же народ. Что им от нас надо?"– думал председатель, продолжая идти. Идти до колхозного двора недалеко, и вот он уже разговаривает с председателем, Василисой Самойловной, красивой энергичной женщиной, с печатью хронической усталости на лице.
    – Да все нормально, видите, засыпаем в мешки, взвешиваем. К утру двадцать саней с хлебом будут готовы в путь,– Иван Гаврилович оглядел двор: большой, огороженный забором, два больших амбара, в углу составлены сельхозмашины и везде женщины, женщины и дети. Сейчас они насыпают мешки с зерном, носят на весы и в амбар. За всем наблюдает Надежда, кладовщик, здоровая, румяная женщина - не дай бог, кто-нибудь хоть жменю зерна в карман! Ладно, здесь порядок. Иван Гаврилович знал, что Василиса, если сказала, будет сделано.

Возвращаясь через пару часов из другого колхоза, Иван Гаврилович увидел привязанную лошадь с санями: «Почта",- и ускорил шаг. Поднявшись на крыльцо сельсовета, председатель оглянулся назад. На улице, сплошь состоящей из небольших пятистенков, ни души, только дымились печи. Война шла второй год и уже видно, что без крепкой мужской руки ветшают заборы, постройки, чувствуется какая то заброшенность. «Да, без мужиков плохо бабам»,– подумалось и вдруг заныло сердце. Иван Гаврилович просунул руку под полушубок и, массируя грудь, открыл дверь.

В обшей комнате сидели на лавке, знакомая фельегерь и женщина милиционер, в форме. Между ног она держала карабин.
"Охрана. На дорогах стали пошаливать", – машинально подумал председатель и поздоровался. Женщины встали, первая подала документы из района со словами:
    – Распишитесь, Иван Гаврилович, за документы.
    – А где почта? – спросил Иван Гаврилович.
В этот момент из другой комнаты вышли секретарь совета, полная коренастая женщина и почтальонка Надюшка семнадцати лет от роду. Её председатель пристроил к почте, помогая многочисленной семье, двенадцать детей. «Как такую ораву прокормить?», – мелькнуло в очередной раз, и тут же: «Что они так на меня смотрят?", – и опять защемило сердце.

Вперед вышла почтальонка со словами:– Товарищ председатель, вам письмо, – подала конверт. Иван Гаврилович, взглянув на конверт, и все понял: «Кто сыночки? Кто?». Разорвал судорожными движениями конверт и –...сообщаем вам, что ваш сын, рядовой Василий Иванович Паршиков, погиб верный воинскому долгу…. В глазах Ивана Гавриловича, померк свет: «Сынок! Васенька! Как же, ты же на проводах говорил: – Пап, до Берлина дойду».
    – Вот и дошел! – слезы покатились из глаз председателя и уже не сдерживаясь, боль вырвалась наружу:– Сына! Сыночка! Кровинушка моя!

                *

Волховский фронт. Воинский эшелон, движущийся к фронту. Из облаков выглянуло солнце и Васькин взводный, старшина Петров, невысокий, широкоплечий парень, лет двадцати пяти, заматерился:
–****ь! Сейчас налетят, стервятники,– а он знал, что говорил. На фронт ехал уже в третий раз, два ранения и медаль "За отвагу". Васька, завидовал ему и представлял, как после Победы, весь в медалях и при ордене "Красной Звезды", предстанет пред отцом. Почему именно орден "Красной Звезды" Василий Паршиков* не знал, скорее всего, это был самый распространенный орден тогда.

Мимо проносились заснеженные поля, часто болота и вперемежку леса. К фронту двигались уже вторую неделю, днем в теплушках проводились занятия, а по вечерам пели песни, вспоминали дом, спали. Так и сегодня, взводный рассказал о способах борьбы с танками, а теперь об устройстве противотанковой гранаты.
Внезапно загудел паровозный гудок, непрерывно. Внутри пробежала дрожь, Васька знал:    – "ВОЗДУХ"!
Залаяли, залились в очередях счетверенные зенитно-пулеметные установки, находящиеся в начале и конце эшелона, на платформах. Все повскакивали с нар, тревожно поглядывая друг, на друга, похватали свои вещи и главное – винтовки. Что-то звонко стегануло по крыше теплушки, раздались стоны.
    – Санитара! – тут же вой сирен самолетов пикировщиков и несколько взрывов, торможение. Все попадали друг на друга. Взводный опять заматерился: – Все! Амбец рельсам! – и сразу взводу, срываясь на крик:– Приготовиться!

Душераздирающий вой немецких пикировщиков. Пулеметная стрельба, взрывы. Эшелон стал.
    – К вагону,– команда взводного и все посыпались из теплушки. Васька бежал, сломя голову, пытаясь петлять. Всё поле, до недалёко черневшего леса, было усеяно бегущими, везде крики и рев сирен, натужный вой двигателей самолетов выходящих из пикирования. Опять несколько взрывов и стрельба хвостовой пулеметной установки.
"Передняя зенитка молчит, значит ей конец",– мельком мысль у Васьки: «Где наши истребители? Почему их…? », –.грохот взрывов и волной Ваську сбило с ног, упал, но винтовка в руках. Длинная очередь, взрыв и последняя зенитка захлебнулась. Над головами пролетали самолеты, поливая пулеметным огнем, падали люди: "Гады, гады, что с людьми делают!"
    – А, сволочи! – гнев перевесил Васькин страх, он перевернулся на спину, винтовку к плечу. Небо голубое с серостью зимы, солнце, зависшие в пике немецкие лаптежники, вой, взрывы, стрельба. А Василий уже начал стрелять, целясь по корпусу самолета: «Солнце мешает»,– выстрел, затвор, выстрел и последнее, что увидел восемнадцатилетний парень: «Взлетевшая комьями земля. БОЛЬ и МРАК!». Сознание померкло.


                2


Начало января. Ульяна вздохнула и начала перебирать свое богатство: кучку мелкой картошки, лежащую у ног. В русской печке весело гудел огонь. "Слава Богу, хоть дров, как жене и матери фронтовиков, привез председатель. Хлеба, однако, не дал",– благодарность и тут же обида. Она еще не знала ,что через пятнадцать лет, председатель придет с поклоном в её семью. Он будет сватать ее дочь Леночку, за Юрия, своего сына, который, получив повестку в армию, заявит отцу:
–Не пойду в армию, пока Лена не станет моей женой.
Вот так причудливо, переплетаются судьбы людей.

"Своему выводку, наверное, находит?",- подумала Ульяна и посмотрела на детишек. Детишки-все пятеро сидели на печи и внимательно наблюдали за матерью. Пока не лег снег, было попроще. Ходили по полям, собирали колоски, да сын сестры, Петька, иногда приносил рыбы:"Большое ей спасибо". Перебирая картошку, она вспоминала: "До колхозов, у них с Петром была своя мельница, хлеб тогда был всегда на столе. А сейчас? Чем кормить детей, хоть вешайся?". Тут же вспомнила письмо сына Коли, где он писал, что воюет в одной дивизии с отцом. А командир полка, узнав об этом, пообещал, что заберет отца к сыну. Коленька писал, что с отцом встретился на марше.
"Что-то давно от Пети не было весточки? Как он там милый?".
Тут же Леша, второй сын на ум пришел: « У него в детстве, из-за болезни, глаз вытек, поэтому он в трудовой армии, в Томском где-то, там хоть не стреляют».
Хлопнула дверь в сенцах.
     – Кого там несет?
    Соседка Наталья, ядреная бабенка, тоже жена фронтовика.
    – Уль привет! Сходим, почту привезли. Может нам письма? А то почтальонку не дождешься, – Ульяна и сама не любила ждать и выглядывать почтальонку, но часто она проходила мимо: «Плохо и хорошо одновременно. Ни весточки, ни похоронки и Слава Богу», – так всегда думала Ульяна.

    – Ваня я быстро, присмотри,– десятилетнему Ване, накинув шубейку, и за дверь. До сельсовета почти бежали, а там уже с десяток солдаток, ждущих почтальонку. Наконец, Надюшка, почтальонка, вышла, и все кинулись, галдя к ней. Надя достала тощую пачку конвертов и солдатских треугольников. Фамилию свою, Ульяна услышала в конце: "Чхало".
    – Вам, теть Уль,– схватила треугольник: «Почерк не Колин и не Петин, а полевая почта Петра»,– развернула и буквы поплыли в глазах: Ваш муж Чхало Петр Савельевич пал смертью храбрых за… Ульяна всхлипнув медленно опустилась на землю и тут её прорвало. Она зарыдала.

                *

Севернее Сталинграда. Передний край. Николай* очнулся, что кто-то дергает его за ногу:
     – Чихаленок, вставай! – Николай рывком вскочил и ударился головой о накат землянки. «Дуролом, землянка же»,– чертыхнулся, оборону стали еще осенью и успели оборудовать неплохие позиции. Николай, в тусклом мерцающем свете горящей лучины, узнал ординарца ротного, веселого и нагловатого ефрейтора Дорошенко Петьку:
    – Пойдем, ротный вызывает.
Солдату собраться только: подпоясался, Николай быстро ППШ на плечо и вперед. В уши ворвался привычный шум передка: уханье артиллерии, пулеметные очереди и свет, периодически взлетающие осветительные ракеты, в основном, с немецкой стороны. В сорок втором году мы еще не были так богаты. Гады, пуская ракеты, немцы частенько кричали:– Рус. Ванька, плати за свет.

Пригнувшись, двинулись к землянке ротного, шли молчком, ведь до немецких окопов рукой подать. Немцы на любой подозрительный шум, открывали минометный огонь. Суки и минометов у них больше. Землянка у ротного была, конечно, больше и лучше оборудованной, чем землянка у отделения Николая. Горела настоящая "летучая мышь", старшина постарался, в углу периодически, бубнил связист в телефонную трубку. Стены завешены плащ-палатками, стол из ящиков снарядных. За столом ротный, капитан Кривенко пил чай. Николай хотел изобразить доклад, но ротный, прервал:- Сержант, за сегодняшнее, будешь представлен к награде, а сейчас тебя командир полка вызывает.
    – Где посыльный?
    - Здесь я, товарищ капитан,- из темного угла выдвинулся невысокий боец. "Вроде разведчик",– Николай видел его, когда разведка возвращалась из поиска.
    – Забирай сержанта и смотри у меня, целым назад доставь, - пошутил ротный.

Пока шли ходами сообщений, Николай вспоминал сегодняшний день: «После обеда, сидящие в окопах солдаты, наблюдали картину, как немецкий истребитель у них в тылу гонялся за кем-то, поливая очередями землю. Наконец увидели: самолет гоняется за нашим связистом, тот с катушкой кабеля петляя, периодически падая, пытался убежать от самолета, но тщетно. Пехотинцы открыли огонь по самолету, тут же немцы ударили из минометов. Когда налет прекратился, пехота увидела, что связист лежит, не подавая признаков жизни, в двухстах метрах от передка.
    – Нет, вроде живой рукой шевелит, – нужно вытаскивать. Наши придерживались принципа: сегодня ты не вытащил , а завтра - тебя. Взводник, младший лейтенант Козлов:
    – Кто?
    – Я! – вызвался Николай. Почему он вызвался, и сам не знал. Просто у девятнадцатилетнего парня в голове не укладывалось, что его могут убить.
    – Давай,– махнул головой командир и, положив на бруствер автомат, Колька вымахнул из окопа. Петляя, побежал к связисту. Тут же немцами был открыт минометный, и загавкали пулеметы. Наши открыли ответный огонь. Заслышав непонятный шум на передовой, открыла огонь артиллерия, калибром поболее. Перебежками, где ползком, наш герой достиг раненого, схватил его за шиворот и в ближайшую воронку. Как известно, снаряд дважды в одну воронку не попадает, хотя как сказать. Не видя цели, огонь с обеих сторон постепенно прекратился.
«Тащить раненого на свету нет смысла, нужно перевязать и дождаться темноты, тем более уже начало сереть, скоро наступит ночь»,– мысль и перевернув подопечного, Николай обомлел: "Свой! Гришка Вареник! С другой улицы, на гулянки к девкам вместе неоднократно ходили»,– раненый застонал и Колька приступил к осмотру: «Так ранение в бедро, дыра большая, но кость не тронута. Хорошо, что и кровь не сильно, уже начала сворачиваться, так перебинтуем и до ночи, должен выжить?!"

Передовая продолжала жить своей жизнью, периодически велся беспокоящий огонь. Стемнело, и в воронку плюхнулись санитары с носилками, вызванные ротой, раненый земляк так и не пришел в сознание. Передав раненого, Николай вернулся к своим.

    – Товарищ майор, сержант Чхало, прибыл, – вскинул руку к шапке Николай, украдкой разглядывая командирское убежище. Блиндаж комполка, был врытой саперами в землю избой, разделенной на две комнатки. В первой находился стол, на ней карта, несколько телефонов и во главе на стуле – командир, тридцатилетний майор Петров, выше среднего, на висках ранняя седина, орден "Красного Знамени". Комполка встал и подошел к сержанту.
    – Крепись сержант, сегодня твой отец погиб. Что сказать, сочувствую,– и крепко сжал Колькину руку:– Сейчас тебя отвезут на моих санях в семьсот пятый полк, отца не похоронят, пока ты не попрощаешься, давай, – и командир сочувственно похлопал по спине, провожая к выходу.
    – Впрочем, стой, что это я?– повернул Николая назад и крикнул:– Иван!
Мгновенно материализовался ординарец, сержант: – Я, това..р..щ майор.
    – Давай на стол, помянем отца сержанта, – распорядился командир. Николай все это время стоял, ошарашенный и мысль одна: "Как отец? Может ошибка? Он не может, большой же он". Мигом был накрыт стол: бутылка водки, открытая банка тушенки, еще что-то.
    – Давай сержант, за твоего отца. Пусть земля ему пухом! – сказал командир, и все выпили.
     – Все, езжай,– когда закусили и еще раз выпили, Николаю командир наливал больше.

Дорогу в соседний полк Николай не запомнил. Доехали быстро. И вот Николай Петрович Чхало, стоит перед своим отцом, лежащим на плащ-палатке у вырытой могилы. Отец такой родной и в то же время, уже чужой, черты лица заострились. Николай, молча стоял, а по щекам текли слезы, горестно думал: "Почему? Как теперь мамка? Как без отца?"
Подошел из похоронной солдат и говорит:
    – Давай прощайся, и будем хоронить. И только теперь он, наконец, осознал: "Все! Отца больше не будет!",– упал на отца и затрясся в рыданиях. Подошли еще солдаты, подняли Кольку, отца завернули в плащ-накидку и на веревках опустили в могилу.
"Даже гроба нет", – горестная мысль, и Николай опять зарыдал. А солдаты продолжали делать свое дело, лопатами начали засыпать могилу. Вот уже и холмик появился и табличка с данными:
       "Чхало П.С
       Рядовой
       1898-1942г"
Николай вытер слезы, сорвал с плеча автомат, и вверх унеслась очередь, почти на полный диск. Возвращаясь в полк, он вспомнил, что даже не бросил горсть земли отцу в могилу и опять потекли слезы.

Через три дня, во время проведения разведки боем, атакуя в составе роты, Николай, добежавший почти до немецкой траншеи, почувствовал удар и очнулся только через сутки, в медсанбате.
   
   
                3

      
Лето пятидесятого выдалось жарким. Иван Гаврилович, сильно сдавший за эти годы, шел домой на обед. Настроение было хорошее и мысли, куда от них деваться: "Вроде потихоньку жизнь наживается, карточки отменили. На полях вызревал неплохой хлеб, да и жизнь улучшалась, месяц назад уехал из отпуска сын Михаил. Приезжал с городской женой. Так не знали, куда усадить её, дочек у него уже две, внучки славные, нравилось им в деревне. Мишу просили оставить на лето, не согласился: – Дети должны жить с родителями,– его слова. Эх, Вася, Вася",– боль за прошедшие годы утихла. Часто, оставаясь один, Иван Гаврилович разговаривал со средненьким, и сейчас, слеза скатилась по щеке: «Совсем плаксой стал к старости».

Так за мыслями, Иван Гаврилович дошел до дома. Анна, жена*, уже накрыв стол, выглядывала мужа. Умывшись, Председатель сел во главе стола. Кушая, Иван Гаврилович смотрел на дочек: "Совсем выросли, одна уже замужем, осталось четыре, ну чего девки статные, кровь с молоком, в старых девах не засидятся". Возле двора, взгвизнули тормоза подъехавшей машины.
    – Юрка, ну-ка погляди, кто там? – младшему сыну, восьмилетнему русоголовому сорванцу
    – Пап, солдаты, – для Юры все в форме, были солдатами. От старшего брата, весь отпуск не отходил, каждое слово ловил. Как же офицер, вся грудь в орденах. В сенцах послышались шаги и стук:
    – Разрешите?
    – Да!
Дверь открылась и в вошедшем, Иван Гаврилович узнал райвоенкома, майора Лагутина, невысокого, полного офицера. Хозяин встал, поздоровался: – Проходите к столу. Анна Петровна засуетилась, освобождая место за столом.

    – Нет, нет, – отказался офицер:– Иван Гаврилович, можно вас на разговор. И тут у председателя опять заныло сердце, даже не заныло, а колоть стало.
     – Давай во дворе,– вышли, за ними увязался Юрка.
    – Иван Гаврилович, мужайтесь. Ваш сын Михаил погиб, выполняя специальное за.а.н..е ком..нд...ания,– но Иван Гаврилович уже не слышал, в голове: "Миша! Как?! За Что!?! Б О Ж Е!, – уши заложило и он начал падать на бок. Военком подхватил, но не удержал, председатель рухнул на крыльцо. А из хаты уже выбегала семья
Война опять настигла семью Ивана Гавриловича Паршикова.

                *

В двадцати километрах от Симферополя. Утро, около семи часов. По шоссе в сторону города движется легковой автомобиль с военными номерами, по-видимому, трофейный. В нем, капитан Паршиков Михаил Иванович* из контрразведки, лениво перебрасываясь словами с водителем, старшиной Ивановым Петром, думает о том, что еще много в Крыму банд татарских националистов*. Сейчас они возвращались после реализации данных по уничтожению главаря банды, по кличке 'Гестаповец'. Михаил вел это дело, а когда дошло до проведения операции, он отпросился у начальника отдела, лично возглавить операцию. Сначала полковник Семенов отказал:
    – Не твоё это дело, – но, увидев расстроенное лицо капитана, сказал: – Не навоевался еще? Ладно, езжай, но больше потом не просись».
Бандит был уничтожен. Но кто он на самом деле, так и не выяснили, знали только, что он действительно был, офицером гестапо и татарином по национальности.
«Туда ему дорога»,–  поставил точку в думах о бандите Михаил.

Даже по сидящему видно, что капитан высок, правильные черты лица, волосы уже зацепила седина, широкие плечи, настоящий русак, на груди орденская планка. Вроде расслаблено сидит, но взгляд, жестко контролирует обстановку вокруг машины. Меж тем машина неслась по шоссе. Хотя Война закончилась пять лет назад, но все еще встречаются шрамы войны: воронки, кое-где мелькают разрушенные постройки, ближе к городу их становилось меньше. В машине продолжается разговор
    – Михаил Иванович, все завтра домой, даже не верится, семь лет служу,– говорит Петр, невысокий ладно скроенный старшина, на груди блестит орден "Славы" и несколько медалей. С ним Михаил прошел дорогами войны от Курска и служил до сих пор.
    – Петро, тебя не будет хватать, оставайся на сверхсрочную,– Михаилу жалко было терять хорошего помощника: – В училище направим и через двадцать лет, глядишь генерал Иванов.
    – Нет, Михаил Иванович и не уговаривайте, мать уже все глаза выглядела, ждет не дождется.
     – Внимание Петр! – напрягся Михаил: – Прибавь, вот те кустики мне не нравятся,– а сам, начал поднимать автомат с колен и увидел...
    – Г-А-З-У, П-Е-Т-Я! – вскидывая автомат, Михаил.
Но, увы, поздно! Поперёк машину, оставляя рваные дыры, распорола пулеметная очередь. Вдобавок, затарахтели несколько автоматов. "Пулемёт МГ-42 работает",– последнее, что промелькнуло в мыслях у Михаила.

Машину кинуло на обочину и далее удар радиатором в ствол каштана. Дверь со стороны водителя распахнулась и из нее выпал окровавленный Петр. В руках автомат, не зря всю войну прошел, но поднять его не было сил, и он, привалившись к подножке, весь в крови, смотрел на приближавшихся к машине, бандитов.
Шли, грамотно, страхуя друг друга. Выучка что поделаешь, была не только у наших. Высокий, в плаще, со шрамом в полщеки, с немецким автоматом в руках, отдавал короткие команды на татарском языке. Петр попытался поднять автомат, руки не слушались, и он закрыл глаза: "Мама!". И злость на свою беспомощность. Раздалась короткая очередь. И всё. Нет не всё!

Иванов очнулся через неделю в госпитале, врачи насчитали восемь ранений - но живуч русский человек!
Через полгода, выписавшись из госпиталя и уволившись из армии, по дороге на Дальний Восток, Петр заехал домой к родителям своего командира. И несколько дней два солдата, один старый, доставший из подпола царские георгиевские медали (теперь можно, вон даже Буденный надел), а другой с советскими, пили и плакали, снова пили и плакали. И пели песни. А возле них вертелся тринадцатилетний Юра*, последний сын Ивана Гавриловича.

Война прокатилась кровавым молохом по нашей стране. Нет, наверное, ни одной семьи, у которой не было потерь. Я краем захватил свою семью, наиболее близких родственников, а, сколько вообще погибло моих родственников, я не знаю, к великому стыду своему.

       ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВСЕМ ПОГИБШИМ В ВЕЛИКОЙ ВОЙНЕ! ЗЕМЛЯ ИМ ПУХОМ!!!
      
      
       Примечания:
• Иван Гаврилович*– родной дед по отцу.
• Ульяна Чхало*– родная бабушка по маме
• Василий*– родной дядя по отцу
• Петр Савельевич*– родной дед по маме.
• Николай*– родной дядя по маме. Был в плену, у Ковпака. Вернулся с орденами.
• Анна Петровна* – родная бабушка по отцу
• Михаил*– родной дядя по отцу
• Националистов*– борьба с татарскими националистами продолжалась до середины пятидесятых годов
• Юрка*– мой отец, война и его не миновала. На срочной в пятидесятых, ему пришлось немного повоевать с бандеровцами, когда их добивали но, слава Богу, он уцелел.
=============================
2008 г