2. Печенье

Темнота впитала в себя последние слезы неба, дождь застыл на секунду в воздухе и успокоился. Я открываю глаза, судорожно вспоминая, где я нахожусь и нужно ли здесь чего-то опасаться. На улице – серо. Серое небо и земля, и даже воздух, пропитанный холодным молоком тумана. Ты стоишь и смотришь в окно. Я совсем не удивляюсь, что ты здесь. Тихонько подхожу сзади, кутаясь в теплый плед, еще хранящий в себе мои сны, и молча замираю.
-Слушай, Цапля, - голос острой иглой прорезает тишину комнаты. – Слушай. Ты меня очень сильно обидела. Появилась на пороге в такой неожиданный дождь, сказала, что я не могу быть птицей, и уснула. А мне всю жизнь хотелось иметь крылья. Всю жизнь. Я устал ходить по земле, сгибаясь и ломаясь под градом условностей, стереотипов и правил. Я уже не помню, когда последний раз засыпал без мысли о том, что жизнь – дерьмо. Что все мои жалкие потуги бессмысленны, и мне никогда не достичь, не коснуться чего-то светлого белого доброго.
Я молчу, позволяя тебе, наконец, высказать свои глубоко спрятанные от людей, даже от самой жизни, мысли, которые не решался произнести настолько громко, чтобы хоть кто-то услышал. Но для меня сейчас твои слова подобны крику, - пустота серого утреннего мира усиливает их, отражает и поглощает без остатка. Днем от них не останется ни звука.
-Да, я обычный человек. Самый что ни на есть заурядный. Но ведь именно таким и хочется стать кем-то особенным, великим, всемилюбимым. Чтобы нечто выделило их из огромной, вечно спешащей куда-то, массы, наделило необъяснимой силой. Не важно, что это будет: волшебная палочка или мощный тяжелый пистолет. И вот…
Ты поворачиваешься ко мне лицом и пристально вглядываешься в глаза. Внутри начинает разрастаться пульсирующий комок тревоги. Он мягко скребется по сердцу теплыми ватными краями, изредка царапаясь попадающимися среди легкого пуха деревянными опилками.
-И вот ты. Девушка, утверждающая, что является птицей. Цаплей.
-Белой Цаплей, - я протягиваю руки и закрываю ими твои глаза, душа успокаивается, - больше ее никто не тревожит, никто не пытается уловить ее зыбкий образ, разглядеть распахнутые внутри крылья. – Мир нуждается не только в уникальных людях, но и в самых обыкновенных. Сам посуди: если бы необычных людей было бы слишком много, они автоматически стали бы заурядностью.
-У тебя руки пахнут печеньем, - невпопад говоришь ты. Ночной ты. Тот, который немного отличается от своего "дневного брата": голос мягче, в нем нет грубых ноток, равно как и ласковых. Слова проникновеннее и даже как-то мудрее, хотя, разумеется, они для меня все кажутся глупыми. Не потому что это так и есть на самом деле, а потому что я так решила сама.
-Я пойду. Спасибо за молоко и плед.
Резко повернувшись к тебе спиной, сбрасываю с плеч серую ткань и направляюсь к выходу. Чуть влажные джинсы не вызывают никакого дискомфорта, как, впрочем, и мятая кофта. Мне всегда было абсолютно наплевать, во что я одета.
Твои шаги останавливают меня в дверях.
-Цапля. Ты вернешься? Еще вернешься сюда?
Тревожный комок внутри расплывается в странное подобие улыбки, которая отражается на губах. Я игриво наклоняю голову, чуть опуская длинный блестящий клюв.
-Что – вот так предсказуемо? Пара заумных фраз, мокрые волосы, странное имя, да касание рук, – и ты уже влюбился? Ты и впрямь обычный человек, Карл.
-Ты вернешься?
-Нет.
Я осторожно закрываю за собой дверь. Щелчок – и между нами уже вполне материальная преграда, ненадежная, хрупкая, но даже ее ты не в состоянии преодолеть. Отрывисто встряхиваю крылья и выгибаю вперед белую шею, ища в туманном утре свою дорогу. За спиной тает твой шепот: "Что-то доброе белое светлое".