Русская освободительная армия

РОА и ОБЪЕДИНЕННАЯ ЕВРОПА...
       В передней раздался звонок. Ларсон никого не ждала. От Урбана за последние два месяца она не получила ни одной весточки. Почему? Конечно, в Ростове она была с ним холодна. Но после этого он все-таки прислал ей несколько писем. И вдруг замолчал.
-- Кто там? -- спросила Астрид.
-- Откройте, Астрид. Это я, Эрвин.
Дойблер! Тот, кого ей меньше всего хотелось видеть.
Она откинула цепочку и повернула ручку английского замка. Гауптштурмфюрер был в шинели с меховым воротником. На фуражке блестели снежинки.
-- Как только я узнал, что вы не поддались панике, не покинули город, то сказал генералу Рекнагелю: фрау Ларсон заслужила Железный крест за мужество.
-- Откуда вы, Эрвин? Из Пятигорска? -- невпопад спросила Ларсон.
-- Не совсем, Астрид; не совсем. Но, может, вы пригласите меня в дом?
-- Конечно, проходите, пожалуйста. Я не ждала вас, -- призналась Ларсон.
Дойблер снял в прихожей шинель, повесил ее на вешалку, фуражку пристроил на деревянной полочке. Потирая свои короткопалые с конопушками руки, он прошел вслед за Астрид в гостиную. Оглядел знакомую обстановку и, устроившись в кресле у теплого щита, выложенного белым кафелем, заметил:
-- Вы умница, Астрид, что остались в этом уютном гнездышке.
-- Пятигорск вам не понравился?
-- В Пятигорске я пробыл всего три недели. Потом меня прикомандировали к штабу генерала Гота.
-- Кто это, генерал Гот?
-- Командующий 4-й танковой армией.
-- Эта армия, кажется, сражалась под Сталинградом?
-- Сначала она двинулась на Кавказ. Но, как только дела под Сталинградом пошли не так, как предполагалось, фюрер повернул 4-ю армию на Сталинград.
-- Я-то думала, что вы на Кавказских Минеральных Водах. А, оказывается, вы попали в самое пекло.
-- Да, под Сталинградом было жарко.
-- Говорят, не только жарко, но и холодно.
-- И холодно, и голодно. Что было, то было.
-- Гибель такого количества немецких войск под Сталинградом -- это ужасно, -- сказала Ларсон. -- Вы еще счастливчик: вырвались из этого ада живым.
-- Да, мне повезло. Штаб генерала Гота не попал в котел… Потом мы пытались вызволить Паулюса и его армию, но, к сожалению, этого сделать не удалось.
-- Я до сих пор не могу прийти в себя, Эрвин. Все шло так хорошо, и вдруг такой удар? Вы не могли бы мне объяснить, что все-таки произошло?
-- Русские оказались сильнее, чем мы думали. Но проигранное сражение -- не проигранная война. Абверовцы прошляпили крупные сосредоточения русских войск на флангах наступающих армий, нацеленных на Сталинград. Адмирал Канарис полностью лишился доверия фюрера. Теперь функции абвера по сути перешли к нам.
-- К кому это -- к нам?
-- Главному управлению имперской безопасности. После гибели Гейдриха его возглавил Кальтенбруннер.
-- Через Таганрог с месяц назад прошли остатки разбитых румынских и итальянских частей. У них был ужасный вид.
-- Вот еще одна причина -- наши союзники. Румыны и итальянцы -- просто дерьмо. Я присутствовал при разговоре представителя нашего командования генерала Гауффе при румынском генштабе с румынским генералом Штефлей*. Вместо того чтобы повиниться, он в дерзких тонах заявил генералу Гауффе, что катастрофа 3-й румынской армии на совести немецкого командования. Какая наглость, не правда ли?! Я удивился выдержке генерала Гауффе. Вместо того, чтобы поставить на место зарвавшегося мамалыжника, он сказал, что фюрер наградил Рыцарским Крестом с дубовыми листьями румынского генерала Ласкара, проявившего незаурядное мужество. Вместо того, чтобы выразить благодарность, Штефля в дерзком тоне заявил, что приказ на прорыв группы Ласкара был отдан слишком поздно. Результатом этого явились гибель войск, подчиненных Ласкару, и смерть самого Ласкара. Тут уж Гауффе не выдержал и напомнил, что румынские части не сменили вовремя итальянцев на правом фланге, что имело роковые последствия для этого участка. В общем, разговор был очень острым. И мы вынуждены сегодня сносить подобные выходки наших союзников.

* Штефля -- начальник генштаба румынской армии.

-- А не проще ли вовсе отказаться от их услуг? Я слышала, что румынские части приходится перемежать немецкими подразделениями, которые должны служить как бы цементирующим началом.
-- Да, это так. Но, как ни прискорбно, отказаться от союзников нельзя. И дело не только в том, что нам нужна румынская нефть, продовольствие Венгрии и Болгарии. Важно сохранить идею единого фронта европейских государств против большевиков.
-- В последнее время я работала с советником Фибихом. От него я впервые услышала об этой идее. Теперь вот слышу от вас. Раньше вы говорили нечто другое.
-- Каждое время требует свои лозунги, Астрид. Идея объединенной Европы только вызрела, и англосаксы в конце концов должны понять, что Германия и ее союзники защищают Европу от проникновения большевизма на Запад. Священная война с большевизмом, которую мы ведем, должна стать близкой и англосаксам.
-- Советник Фибих тоже сказал мне, что у вас только один враг -- большевизм. Следовательно, лозунг «Германия воюет против большевиков и плутократов» снят?
-- Точнее сказать, он конкретизирован. На данном этапе надо сокрушить большевизм. В братской семье европейских народов русские тоже найдут свое место.
-- Это что-то совсем новое, Эрвин.
-- Разумеется, я говорю о тех русских, которые возьмут оружие, чтобы защищать бок о бок с немецкими солдатами «новую Европу». Фюрер разрешил формирование русской освободительной армии. Она так и будет называться -- РОА.
-- Новость потрясающая.
-- Да, новость важная. Я получил новое назначение -- офицер-координатор Службы Безопасности при начальнике таганрогского гарнизона генерале Рекнагеле, -- продолжал Дойблер. -- Мне нужна помощница. Я думаю, мы с вами сработаемся.
-- Постойте, постойте. Но, насколько я понимаю, это понижение для вас, Эрвин.
-- Как вам сказать? Ну, если напрямую, то да. Вы спросите, почему? Я отвечу вам так: когда случаются неудачи, кто-то должен быть виноватым. Я уже сказал вам, что абвер проворонил сосредоточение больших масс русских войск, которые потом перешли в контрнаступление. Как офицер Службы Безопасности при штабе генерала Гота я тоже нес за это ответственность. Это не входило в мои прямые обязанности, но...
-- Вы стали козлом отпущения, -- стараясь говорить сочувственно, произнесла Ларсон.
-- Вот именно, Астрид, вот именно. Мы всегда хорошо понимали друг друга. Что вы ответите на мое предложение?
-- Я не знаю, право. Согласится ли комендант отпустить меня?
-- Это я улажу в два счета.
-- Наверное, в Таганрог скоро прибудет хозяйственный отдел Неймана?
-- Нейман обосновался в Мариуполе. Но две его команды, кажется, действительно собираются переехать в Таганрог.
-- Вы ничего не слышали об Урбане? -- не удержалась Ларсон.
-- В начале декабря я встретил его под Сталинградом. Это было на аэродроме Гумрак. Не уверен даже, что он видел меня, так как я уже садился в самолет.
-- Вы, наверное, ошиблись! Урбан был на Кавказе!
-- Нет, я не ошибся. Я ведь тоже был сначала на Кавказе. А вы все еще помните его? -- Тонкие губы Дойблера скривились в усмешке. -- Вряд ли он выбрался из котла.
-- Вы все-таки злой человек, Эрвин.
-- Я не терплю соперников.

* * *
К полудню мартовское солнце стало припекать. Сугробы, громоздящиеся на улицах, потекли. В наледях образовались протоки. Возвращаясь после обеда на службу, Астрид обратила внимание на двух мальчиков, которые пускали бумажные корабли по бурным ручьям и бежали следом за ними.
Астрид вспомнила Урбана и его «Русского мальчика».
От офицера комендатуры, недавно побывавшего в Мариуполе, она узнала, что Урбан, как и весь хозяйственный отдел во главе с Нейманом, был под Сталинградом. А точнее, занимался обеспечением немецких войск группы армий «Б» и дислоцировался сначала в Тацинской, потом в Морозовской. Отдел не попал в котел. Когда началось снабжение окруженных войск по воздуху, офицеры отдела летали в котел, сопровождали грузы. Командиры команд Гельхорн и Видеманн погибли. Урбан же был только ранен в ноябре и вывезен с другими ранеными в Германию, где находится на излечении, и скоро должен вернуться в часть.

* * *
Перевод ее к Дойблеру оказался не так прост. Ее личное дело ушло в Берлин, в Главное управление имперской безопасности. Пока же она по-прежнему работала в комендатуре.
От Урбана писем не было. И это уже не только стало задевать ее женское самолюбие. Ведь он не раз давал ей понять, что она ему небезразлична. Что же произошло теперь? Она хотела видеть его, слышать, и все это с такой остротой, как в ранней юности, когда она влюбилась в Павла.
В конце концов, преодолев свою женскую гордость, Астрид первая готова была написать ему, но куда? Ведь она не знала ни его домашнего адреса, ни адреса госпиталя, где он лежал.
Воспользовавшись оказией, она съездила в Мариуполь, увидела майора Неймана, но и он ничего не мог ей сказать: Урбан никому не писал.
Нейман выразил сожаление, что она покинула хозяйственный отдел, стал уговаривать ее вернуться на прежнюю работу, но Ларсон сказала, что уже не вольна распоряжаться собой, что дала согласие работать с Дойблером и документы ее в Берлине.