Хазарин

       Я снова слышу этот голос, пронзающий время и взывающий ко мне. Голос предков сотни лет назад живущих на территории, где сейчас обитаю я. Поначалу тихий, он настойчиво обретает звук и вот уже оглушает. Так акулы, чувствуя запах крови, звереют и плывут, чтобы удовлетворить голод. Топот копыт диких лошадей, наречие растворившееся в современных языках, свист пролетающей стрелы и лязг от удара меча – все смешивается и преподносится мне. У этого блюда давно истек срок годности, но не в Китае ли едят тухлые императорские яйца.
       Я вырос в плодородных степях. Об этом говорят лишь на уроках географии. Теперь только аграрии способны разглядеть в расползающихся городах, словно пустыни, степь. Если выехать за город, то лишь редкие лесополосы скромно прикрывают правду. Я – кубанец, я – степняк, урбанизированный степняк. У меня в крови намешаны составляющие десятков народов и вряд ли кто-нибудь с уверенностью может сказать, что он чистокровный русский. Редкие семейные генеалогические древа обычно не восходят дальше девятнадцатого века. Правда, сейчас славная традиция семейной летописи почти исчезла.
       Озарение пришло ко мне с подачи технического прогресса. Компьютерные игры, грубая симуляция реальности, порой блещут восхитительными идеями. Давно это было, уж не помню, как игра называлась. Помню только, что стратегия про боевые действия в Евразии начало первого тысячелетия. Что любопытно, на альтернативной карте, в тех местах, где я живу, разработчики игры расположили Хазарский каганат, большую территорию занимающую Краснодарский край, Ростовскую область и еще некоторые близлежащие субъекты. Еще одной особенностью был город Кубань. Черт его знает, был ли такой город, но мне этого хватило, чтобы залезть в учебник по истории родного края.
       К сожалению многим монографиям не хватает увлекательности, и запал интереса со стороны простого, непосвященного в таинства истории человека, рискует дать осечку. Рано или поздно это все равно происходит. Я закрыл книгу, почерпнув из нее лишь некоторые сведения о ранней истории хазарского народа, вернее, не дочитал даже до его становления, как этноса. Сухой, нудный текст надолго заглушил во мне голос предков.
       Он снова пробудился одним жарким летом, когда скука становится серьезной угрозой душевному равновесию. День тогда выдался на редкость бездарным. Город словно уснул, а жители его засели на побережье или под охлаждающими ветрами кондиционеров. Метаясь по комнате и заламывая руки от скуки, я в отчаянии выбежал на улицу и сразу попал под солнечный обстрел. Редкие прохожие прикрывали головы панамами или зонтами. Правда одну гражданку это не спасло. Немолодая женщина, страдавшая по видимости гипертонией, получила тепловой удар и свалилась посреди улицы, незамедлительно став магнитом для праздношатающихся прохожих. Те, кто имел представления об оказании первой помощи, обступили женщину, укрыв ее от Солнца и любопытных глаз. Стоявшая рядом со мной дама бесстыдно критиковала пострадавшую за безалаберность: разве можно в такую погоду выходить без головного убора. Кто-то чуть подальше произнес: у нее, верно, кровь горячая, посмотрите, она же татарка. Не став слушать националистические бредни, я оторвался от толпы и побрел дальше.
       А дальше был краеведческий музей. Порывшись в погребке своей памяти, я так и не припомнил, когда последний раз был в музее. Даже такой благородный сорт культурной жизни, как выставки, в поисках нового потребителя опускался до китчевых названий. Чего стоит только «Тайны гжельской росписи». Какие там могут быть тайны? Правильнее было бы назвать «Секрет мастеров…». Но «тайны» кассовых сборов требуют иного пиара. Из скудного многообразия я выбрал экскурс в «Древнюю историю Кубани». Удивительно, как дешево стоит приобщиться к культуре.
       Огромный красный зал был пуст. Лишь сгорбленный старичок водил малолетнего внука от экспоната к экспонату и что-то рассказывал. По бокам сего помещения стояли стеклянный витрины, под которыми лежали изделия народного творчества на все том же красном бархате. Повсюду висело два листа: один рассказывал об экспонате, другой требовал к нему не прикасаться, дабы оставить нетленной многовековую пыль. Всего таких витрин было двадцать по пять с каждой стороны.
       Медленно обходя их, я делал то, что не удосужился сделать никто до меня, а именно прочесть описание экспонатов. Оказывается некоторым из них было больше тысячи лет. Наконечники копий, медные украшения, костяные гарпуны, игрушки из непонятного материала – от всего веяло такой древностью, что сознание терялось во тьме веков при попытке хоть как-то представить их истинный возраст.
       Многие предметы были изготовлены хазарскими племенами. Я вообразил темноволосых тружениц, нещадно долбивших камни, чтобы придать им форму зубила, детей, снующихся между шатрами, мужчин, скачущих во весь опор по кубанской степи и какая-то немыслимая тоска переполнила мое сердце. Как никогда я ощутил, что родился не в то время. Зачарованный, я перебирался от одной витрины к другой, придумывая каждой вещи свою историю. Вот каменная ступа. Над ней склонилась седая шаманка и, призывая неизвестных мне богов, толчет в ней зелья, прямо как в мультфильме про Астерикса. Вот что-то наподобие меча. Храбрый хазарский воин отважно бросается в бой, разрубая врагов и принося их в жертву все тем же пресловутым богам. Золотое, грубо выплавленное кольцо, потемневшее от времени. Этот воин в честь победы преподнес своей возлюбленной, обворожительно хазарке с глазами цвета ночи и темной, непостижимой красотой. Истории вплетались одна в другую, образуя причудливы узор, повествующий о жизни степного народа.
       От всего этого у меня перехватило дыхание и я не заметил, как ко мне подошел старик, о котором я позабыл.
- Молодой человек, не подскажете, где выход?
       Я недоуменно посмотрел на него, не зная то ли поверить своим ушам, то ли посмеяться. Только слепой не увидел бы массивную дверь с западной стороны. И тут до меня дошло: старик и в правду был слеп, об этом говорили его заплывшие бельмами глаза, а его внук подло куда-то убежал. В растерянности я не мог ничего ответить. И вообще, как он меня нашел?
- Давайте, я вас проведу?
       Я взял его под руки и черепашьим шагом мы ринулись в путь. Старик шел очень неуверенно, будто ему сообщили, что неподалеку бездонная пропасть. Попеременно он вздыхал, останавливался перевести дух и плелся дальше. Так как я был выше, он мертвым грузом повис у меня на локте. В голову пришла дурацкая история из «Сказок тысячи и одной ночи», где пожилой человек забрался на спину молодому и очень долго не хотел слазить. Отбросив эту мысль, потому что нехорошо так думать о стариках, я уверенно вел его дальше, надеясь, что там его ждет внук, который заберет своего деда.
- Редко встретишь молодого человека, интересующегося историей, - сказал старичок, - всем только мимолетные развлечения подавай. Они не могут понять, что прошлого необходим, чтобы не совершать ошибки в будущем. Страшно мне становиться, когда думаю о том, что забудут люди о прошлом. Катастрофа нас ждет.
- Вы ученный? – спросил я.
- Археолог. Благодарная профессия, скажу я вам. Да, деньги не заработаешь, но по крайней мере знаешь ради чего живешь, ради чего трудишься. Мне 81 год и мне не страшно умирать. Я прожил замечательную жизнь, посвятив себя истории Кубани. Мало, кто может этим похвастаться.
- А что вы изучали? – у меня все больше разгоралось любопытство.
- Видите ли, - раздался хриплый кашель, - в разные периоды, разные интересы. Еще студентом меня интересовали пещерные люди, около тридцати греки на Таманском полуострове, позже Хазарский каганат.
Не дойдя до выхода, старик потянул меня вправо.
- Смотрите, - указал он на костяное ожерелье, - Это моя первая находка. Мы тогда работали к северу от города, жара стояла невыносимая, хуже чем сегодня. У нас была летняя практика. Мы уже расчистили обширный участок, как руководитель экспедиции приказал откинуть гору переработанной земли, чуть дальше. Молодой человек, представляете какая это работа! Огромная трехметровая гора.
       Я попытался представить, но почему-то вообразил высоченный тополь до верхушки засыпанный песком.
- Я взялся за лопату и до самого вечера перебрасывал землю. Тело ныло нещадно и вдруг вылетает редчайшее ожерелье.
- Не может быть! Я сам видел, как аккуратно, щеточкой, работают археологи.
- Ну бывают и ошибки. А вы были на раскопках?
- Куда мне, там же только студенты-историки и ученные.
- Нет, нет, - засмеялся старик, - Копать – очень тяжелая работа. Руководители экспедиций ничьим трудом не брезгуют. В наше время молодежь с удовольствие подключалась к работе.
В зал вошла билетерша, которая под руку вела семилетнего мальчика. Они забрали старика и ушли. Я еще некоторое время побродил по пустынному залу и тоже покинул музей.
       Рассказ археолога долгое время не выходил у меня из головы. Я рассудил так: если раньше молодежь могла присоединиться к археологической экспедиции, то почему сейчас нет, но к кому обратиться за помощью? Я позвонил в организацию охраны исторических памятников и тут же получил адрес, где я смогу записаться на раскопки.
       Добиться желаемого оказалось куда проще, чем я предполагал. Давно выцветшая женщина, обладательница обвисшего лица и нескольких наград за научную работу, критически оценив меня, начала запугивать, мол, работа по восемь часов в сутки под палящим Солнцем – испытание тяжелое и не вдохновляющее. Самой же ей, увы, достанется непосильная работа эксперта по древностям, согласно которой ей полагается контролировать процесс и, сидя в палатке, делать приблизительные оценки найденным сокровищам. Я глупо поинтересовался, что же в этом непосильного. Юноша, сказала она, да будет вам известно, что интеллектуальный труд тяжелее физического, к тому же вы будете получать ежемесячный оклад. Мы ударили по рукам, и через неделю я трясся в переполненном автобусе навстречу изнурительному труду и жалкой зарплате.
       На место мы прибыли ближе к вечеру. Просто поразительно, как много молодых людей готовы принести в жертву беззаботное лето. Они, наверно, девять месяцев в году сидят в темных, сырых подвалах в обнимку с лопатой, а первого июня вылезают не свет божий, чтобы на него вытащить из недр земли ее сокровища.
       Как грибы после дождя вырос палаточный городок. Специально обученные люди расчертили место раскопок и еще не наступил рассвет, как некий стахановец уже вовсю работал лопатой. Его громкие вздохи перебудили весь коллектив. Люди выглядывали в поле, чтобы разобраться что к чему. Самый невыдержанный зарядил в утреннего работягу банкой из-под консервов, но тот не обратил внимания, без устали продолжая кротовью работу. Молодой историк по имени Бронислав вылез из палатки и подошел к нему.
- Эй, - рано еще, - сказал он.
       Ноль реакции. Бронислав потряс его и парень вроде пришел в себя. Он удивленно похлопал глазами и бессильно облокотился об лопату.
- Что это было? – спросил историк.
- Там что-то кричало под землей, я слышал, - прошептал он.
- Что кричало? – не понял Бронислав.
- Не знаю, не знаю, на языке чужом, как зверь рычит.
- Тебе лучше отдохнуть, - неуверенно сказал Бронислав.
       Он взял его под руки и отвел в палатку. Кто-то собрался обругать странного юношу, но не посмел. Вскоре выяснилось, что парень страдает сомнамбулизмом, и такие выходки для него не были чем-то необычным.
       В девять часов официально открылись раскопки. Воодушевленные молодые люди, не жалея себя, зачерпывали как можно больше земли и отбрасывали назад. День за днем гора отвал рос и через неделю стал выше, чем самый высокий человек в группе, который, кстати, бесследно исчез.
       Однажды он не явился на завтрак. Его девушка, рыженькая студентка с третьего курса исторического факультета, сказала, что не видела его со вчерашнего дня. Поначалу никто не беспокоился: пошел парень погулять по окрестностям. Кто-то высказал предположение, что он не выдержал нагрузок и сбежал, но всерьез эту версию не восприняли. Парень был мало того, что высок, но еще и успешный спортсмен, у которого за плечами баскетбольная юность, и если бы не факультет истории, куда его вынудили поступить родители, то он бы сейчас выступал за краевую сборную.
       Но и на следующий день он не вернулся. Руководитель экспедиции организовала поисковую группу, которой было поручено прочесать окрестности. Ничего. Сбежал? Вознесся на небо, как непогрешимая Ремедиос Прекрасная? Нечайно погребли под терриконом? Версии были одна невероятнее другой. Происшествие обсуждалось и во время приема пищи, и во время работы и в часы непродолжительного отдыха.
       В этой суматохе напрочь забыли о студенте-лунатике. Он впервые дни с пеной у рта доказывал, что его случай не бред, что голос был. Но каждый считал своим долгом высмеять его. Только ленивый не сказал ему какую-нибудь гадость.
Когда руководитель экспедиции дала полчаса на отдых, я пошел к реке, протекавшей неподалеку. Там сидел Сомнамбула (так прозвали студента-лунатика) и пытался отмыть турку, к стенкам которой прикипело молоко. Я сел рядом помыть руки.
- Он не исчез, - невнятно произнес Сомнамбула, - он ушел.
       Я бросил на него небрежный взгляд, ибо примыкал к тем, кто ему не доверял, но тем не менее спросил:
- Куда ушел?
- В степь. Мне никто не верит, а я знаю и даже могу объяснить.
- Ну попробуй.
       Мне не хотелось даром терять время, но я приготовился терпеливо слушать.
- Голос, он существует, он везде, он призывает к себе тех, кто способен его услышать.
- Понятно…
- Ничего тебе не понятно. Слышал о сне Юнга?
- Я знаю, кто такой Юнг. И еще я знаю, что он применял мескалин.
- Не смейся. Ты не знаешь о чем говоришь. Что насчет мескалина, тебе известно, что пациент на котором Юнг применял этот препарат…
- Наркотик, - поправил я Сомнамбулу.
- Наркотик, - согласился он, - Этот пациент видел похоронный обряд.
- Ты меня удивил, - протянул я.
       Я искал возможности поскорее закончить разговор. Сомнамбула, увидев вежливого слушателя, зацепился за возможность высказаться.
- Сейчас удивлю больше, - сказал он, - Это был тот же самый обряд, что описан в «Тибетской книге мертвых»
       Признаюсь, он меня таки заинтересовал.
- А что ты насчет сна говорил?
- Несколько лет ему снился один и тот же сон, будто кровь выступает из земли и затопляет все вокруг. Юнг бежал от потопа в горы и везде, везде плавали обрубки человеческих тел. Карл Юнг, подумав что свихнулся, решил обратиться к врачу, но не успел, разразилась мировая война. Более того, такие сны снились не ему одному.
- Коллективное бессознательное, - догадался я.
- Оно существует. Архетипы существуют. Духи предков существуют и они иногда призывают к себе. Теперь ты понимаешь, что это не бред?
- Сомнительно.
       От моей недоверчивости Сомнамбула бросил турку и гневно уставился на меня.
- Он тоже слышал голос, я не сомневаюсь. Первый раз он раздался из-под земли и я начал копать, второй раз он раздался из глубин степи и баскетболист ушел. Я слышал его, но не последовал за ним. Слышал, слышал, слышал!
- Тихо ты, - он начал меня пугать.
- И ты услышишь. Всего лишь шаг и ты сольешься с безвременьем. Ничто не умирает, оно с нами, здесь. Оно зовет, но так тихо, что только избранные способны услышать.
       Как маленький ребенок он надул губы и ушел, прихватив с собой турку, которую так и не смог отмыть.
       И я услышал. Глубокой ночью, когда небо затянулось тучами и не видно дальше вытянутой руки. Я проснулся, мучимый жаждой. Перешагивая через людей, я выбрался из палатки. Воздух был разрежен и морозен. От холода я невольно поежился. Со всех сторон дул ветер, издавая пронзительный свист, когда врывался в палатки. Тихо. Так тихо, что я слышал журчание ручья. Кое-как я добрался до него и зачерпнул воды. Она была ледяной. И тут в порывах ветра я услышал едва различимый шепот. Этот голос в тишине, он зовет меня к себе, проникая прямо в кожу, это фатум в полумгле.
       Покорно я последовал за ним. Голос невинно прокрался в меня и завладел мной, как мы владеем любимым человеком, который сделает для нас все. Я шел всю ночь и весь день. Ноги нещадно ныли, от усталости опускались веки, но я не смог притормозить ни на минуту. Голос был неизвестной мне тарабарщиной, которую какая-то неизведанная часть меня понимала и подчинялась ей.
       Я не помню, как добрался до них, потому что он измождения у меня подкосились ноги и я потерял сознание.
       Пробуждение пришло ко мне на закате следующего дня, вместе с кудахтаньем рябой курицы, важно топчущейся у меня на груди.
- Пошла! Пошла вон! – крикнул кто-то и запустил в птицу камень. Та перепугалась и убежала, теряя перья.
       Я встал с земли и огляделся. Первое, что пришло мне в голову, я попал в старый фильм. Вокруг было полно шатров, между которыми сновали люди. Они были как с иллюстрации из учебника истории, только цвет кожи был чуть светлее и внешность славянская.
- Вставай! – приказал мне мужчина с черными растрепанными волосами.
       «Хоть бы руку подал», - подумал я.
       Мужчина обошел меня, оценил со всех сторон и сказал, что я пригоден.
- Пригоден к чему? – спросил я.
       Мне никто не ответил. Мужчина ушел, оставив меня одного. Я посмотрел ему вслед. На нем было нечто вроде туники, выделанной из кожи и высокие ботинки без подошвы. Все самодельное. Видны даже были нити.
       Поселение было большое, несколько десятков шалашей или, как мне кажется, юрт. На окраине – табун лошадей, огороженных плетью. Еще здесь не было детей. Я обращался то к одному, то к другому человеку, но со мной никто не разговаривал, словно я обращался к ни на другом языке. Только одна девушка дала мне кувшин кобыльего молока. Я сделал пару глотков, и она указала мне на огромный шатер, разбитый в десяти метрах. В поселке царило молчание, хотя, когда я только пришел в себя, то слышал человеческую речь. Будто, как только я открыл глаза, люди по негласному договору замолчали. Меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают. Я пытался поймать чей-нибудь взгляд, но безрезультатно. «Кто они? – задавал я себе вопрос. – Это ли безвременье, о котором говорил Сомнамбула?» Тут меня начали одолевать сомнения, реально ли то, что я вижу, не фантазия ли это, не галлюцинация, не сон?
       Рядом пробежал пес, несший в зубах огромный кусок мяса. За ним с палкой в руках бежала женщина. Ей бы прикрикнуть на него как следует, но она не издала ни звука. Из большего шатра мне навстречу вышел мальчик десяти лет. Он взял меня за руку и повел за собой. Мы вошли в шатер. Внутри стоя полумрак, разгоняемый костром посередине. Возле него сидела сморщенная как урюк старуха. Она что-то бормотала под нос и я задумался, а применимо ли к хазарам понятие шаманского камлания. В том, что это были хазары я уже не сомневался. Мальчик довел меня до нее, оставил и ушел.
       У меня возникло ощущение, будто я стоя перед человеком, который должен судить жить мне или нет, от этого по коже пробежали мурашки. Наконец шаманка прекратила бормотание и предложила мне сесть. Я опустился на землю, поравнявшись со старухой.
- Держи, - протянула она мне пиалу с темной жидкостью.
       Я попробовал. Оказалось нечто вроде киргизского чая с солью и маслом. От непривычки к горлу поднялся тошнотворный комок, но я подавил неприязнь, чтобы не обидеть хозяйку.
- Тебе здесь понравиться, - сказала она.
- Где здесь? Где я?
- А куда ты хотел?
       Этот вопрос поставил меня в тупик. В самом деле, чего я добивался в последние дни. Цепь бессмысленных событий или предначертание?
- Я слышал голос, - только и сказал я, вспомнив слова Сомнамбулы.
- Это не ответ, все его слышали. Ты не первый, ты не последний.
- Я жив? – задал я еще более идиотский вопрос.
       Шаманка расхохоталась.
- Ой, не мудри парень. Я живу тут уже шестьдесят лет и никогда не слышала ничего глупее.
       Я не знаю к чему бы привел этот разговор, но внезапно в шатер вошел мой знакомый, исчезнувший ранее баскетболист. Он был одет так же как и остальные, и что еще более удивительное, его волосы еще неделю назад подстриженные под корень, доходили ему до плеч. Его лицо осунулось, кожа потемнела и даже вторичные половые признаки, волосы на теле и прочее, стали более выразительными. Он, не обратив на меня внимание, подошел к старухе и сказал что-то на ухо.
- Иди, иди, - заворчала она, - но смотри, чтобы через три дня вернулся.
       Он поклонился ей и покинул шатер.
- Не хлопай глазами, - сказала мне старуха, - он сделал свой выбор.
- Господи, что здесь происходит! – вскинулся я.
       Шаманка схватила трость, лежавшую неподалеку, и сильно стукнула меня по лодыжке.
- Вы что? - к моему стыду завыл я.
- Сядь и слушай. Этот поселок – мое детище. Я создавала его долгие годы потом и кровью. Я первая услышала голос предков. Каждый, кто живет здесь, прямой потомок хазар. В них течет кровь степняков, которая при иных обстоятельствах способна, как похоть, заглушить все что угодно. Этому нельзя сопротивляться. Здесь, в самом сердце степи, мы огородились от всего мира, создали свой мир по образу и подобию наших пращуров. Мы забыли о цивилизации, отказались от ее благ. У нас свои боги и свои законы. Мы ближе к природе, к себе, к истинной сути человека. Если ты заметил, в поселке нет детей. Когда женщина беременеет, ее отправляют в город. Лишь человек, которого привел сюда голос, может стать настоящим хазарином, он не захочет возвращаться назад. У каждого есть выбор, у тебя есть выбор. Хочешь ли ты остаться с нами, стать отпрыском полей, хазарином, подчиниться своей судьбе?
       От ее проповедей у меня кругом пошла голова. Это сон? Это ложь? Что это? Я сейчас проснусь в своей палатке, позавтракаю, приступлю к раскопкам.
- У тебя всегда будет возможность уйти, - добавила шаманка.
       Я тогда оказался в эпицентре вихря собственных эмоций. Я чувствовал, что не готов остаться в поселке, но возвращаться было некуда. У баскетболиста была девушка, он ушел к ней. У меня не было никого. Говорили, моя мать будто бы из леса пришла, оставила меня в интернате. Она обещала вернуться, но не сбылось. Теперь я знал, что она была степнячкой. Я вернулся к своим корням. Назад дороги нет. Я остался.