Каин-сын

Так его звали тогда. Кто-то очень метко назвал.
Первое, что бросается в глаза - это печать отчуждённости, а в умных глазах тоска одиночества. Близких друзей, вероятно, не было, кроме разве что совершенно отвязного безбашенного драчуна Салмана. Так, - приятели. Причина проста: чистоплюйство. Всё дело в профессии его отца, без которой многие дома в Сергаче просто утонули бы в дерьме. Да, вы уже догадались. Его отец - говночист. Слова золотарь в Сергаче не знали, и слово ассенизатор в обиход вошло позже, когда отец Володьки Солоненко своим говновозом - цистерной на полуторке - потеснил с рынка труда телегу с деревянным ларём, которой и управлял Каин-отец. Хмурый, мужик с несколько свирепым лицом, как нам казалось. Когда он шагал пешком по улице, то руки сцеплял сзади, корпусом подавшись вперёд, отчего зад слегка оттопыривался. Тогда его звали Коля-Жопа.
От своего отца я слышал не раз историю о том, как он однажды вступился за моего брата Шурку и крепко вломил Каину отцу. Это единственная из всех историй, слушать которую мне всегда было неловко, и в душе я отца осуждал за такую победу, хотя и не говорил ему об этом.
А дело было так: Каин отец остановил телегу с полным ларём напротив горпо, наверно, что-то купить пошёл: четвертинку или папирос - не знаю. А Шурка с Ванькой Кульмяевым, Юркой Калинниченко и Юркой Белянкиным где-то болтались поблизости. Сливной люк в нижней части ящика прикрывался деревянным щитком, поджатым к люку с помощью деревянного клина и скобы, в которую этот клин и вбивался. Эти оболтусы клин-то и выбили. Зловонная лавина хлынула из куба на пригорповскую площадь. В ту минуту Каин отец вышел из горпо и оценив ситуацию, погнался за проказниками, схватил Шурку и наказал вытекающим из обстоятельств способом, поваляв его несколько в этом вторичном продукте. А тут как раз из поездки возвращался наш отец. Вот он и вмешался в педагогический процесс.
Да. Кого мне жалко здесь, так это Каина отца, а заодно и его сына, который во время этих событий, вероятно, как и я, был ещё несмышлёным пацаном.
Вообще, судьба к представителям этой профессии в Сергаче была неласкова. Одно время, повелась у нас повальная мода ловить голубей. Начал её Валька Смирнов. В парке напротив вокзала прорвало трубу. Пытались добраться до повреждения, да бросили эту затею, выкопав глубокую яму, которая быстро заполнилась хрустально-чистой холодной водой, давшей начало длинному ручью. Совсем, как Ангара из Байкала. Пристрастились туда сизари на водопой слетаться. Валька стерпеть этого не мог и тут же соорудил из рыболовной лески силок. Окрылённый первыми успехами, он поставил это дело на индустриальную основу. Набил гвоздём в доске отверстий и клинышками закрепил в ней целую мозаику силков, а чтобы глупые птицы не унесли доску в небо, привязал её к колу верёвкой. Сколотил на чердаке сарая убогую голубятню и быстро наполнил её жертвами глупой доверчивости. Потом уже у него появились породистые турманы и дело закрутилось. Когда яму всё же прикрыли, то заядлые последователи стали промышлять сизарей по чердакам вокзала и других общественных зданий. Добрались и до школы. Тут-то завхоз Шуртаков их и застукал. Все успели попрыгать через слуховое окно на крышу пристройки и на землю. А Володька Солоненко, его называли Лёдька, спрыгнув, попал прямо в руки завхоза. Тот, как рассказывали потом ребята, ухватив его за тощие плечи, стал вытрясать из него душу. И преуспел. Голова так и моталась, как помпон. Спустя небольшое время Володьке стало дурно. Он потерял сознание и не приходя в него через пару дней скончался в станционной больнице.
Было следствие, суд, Шуртакова оправдали за недостаточностью улик, списав смерть на несуществующие недуги Володьки. Мировой он был парень. Смелый, открытый. И друзей у него в отличие от Каина-сына всегда было много. Всё-таки механизация - это не телега с вонючим кубом.
Помню, я уже бросил курить, а мы шли ватагой вдоль железнодорожного полотна в лес погулять и пофехтовать палками. Вдоль полотна всегда полно окурков, особенно после семьдесят второго пассажирского. Ребята насобирали, смолят. А Володьке повезло найти нераскуренную "Приму".
Он так с ехидцей меня подначивает: "Слабо, мол".
Я говорю: "Подумаешь! Что тут особенного. Вот, пожалуйста." А он:
- Нет, а ты вдыхай в себя и говори на вдохе "Ой какие ко-о-они".
Ну я мобилизовался, чтобы не закашляться и исполнил всё в точности, демонстрируя, что уроки курева в прошлом не прошли даром, когда за отказ от курения Витька Смирнов с Юркой Кульмяевым могли и мохры в рот натолкать. Володька ревниво наблюдал за соблюдением правил и торжествующе заявил:
- Смотри-ка как побледнел.
Я, стараясь удерживать равновесие, отнекивался, что я и до этого не был румяным, но это далось нелегко: перед глазами всё поплыло и голоса доносились глухо и издалека.
Вот тут только впервые до меня дошёл истинный смысл школьной пропаганды: "Капля никотина убивает лошадь", и я, выйдя из этого испытания "на белом коне", только сильнее окреп в решении окончательно завязать с куревом.
А со старшей сестрой Володьки - Танькой - я учился в одном классе. Бедовая девчонка была. Потом выросла красавицей. У них Юлька была немного не в себе. А дом стоял отдельно, на пустыре. Мы у них на огороде, как картошку выкопают, блиндажи себе рыли и побеждали немцев. Каин-сына с нами не было.