Знаешь Ли?
– Прости, мудрейший, что отрываю тебя от твоих осененных небесной благодатью размышлений, но дела земные, государственные пришли уже в полное расстройство и спешно требуют твоего мудрого совета, потому что сам я не представляю ни, как до такого могло дойти, ни, что сейчас нужно делать. Законы в государстве не исполняются, казна пустеет, чиновники воруют уже даже не ради золота (его у них завались), а ради забавы. Последняя забава, которую эти пиявки придумали, – друг у друга красть наперегонки. Они это называют «спорт хозяйствующих субъектов». В смысле, кто успел, тот и съел. А вот кто не успел, того-то, как раз, и едят. Свободных землепашцев, на которых всякое государство держится, чиновники поборами своими совсем задушили. Крупных сановников и членов императорской семьи, которые раньше золото целыми шахтами и приисками крали, нам новый император, когда короновался, обещал равноудалить. Мы-то, наивные поняли, как умели. Думали, что их примерно как зубы равноудалят, то есть расхитителям этим, наконец-то, дадут по зубам, и уравняют в праве на общественно полезный труд в лесных массивах естественного происхождения. А император их вместо этого в чиновники перевел. Очень они его благодарили: из казны красть проще, чем с прииска. И ездить далеко не нужно. Главное, норму свою, которой тебя император наделил, знай и не превышай ее. Поэтому сановников у нас теперь называют равнонаделенными. А чтобы каждый свою норму твердо знал, придумал император единый профсоюз чиновников организовать со штатным расписанием, где все подробно указано, и назвал его так красиво – «Китай Един у Тебя Такой»: на вопрос «зачем Это нужно?», так и ответил, – «во-первых, Это красиво». Теперь весь это клубок старых и новых змей говорит, что мы все, то есть мы и они, то есть МЫ, «едины» в общей своей судьбе, и нельзя нам друг без друга никак, потому что нам без них, дескать, будет гораздо хуже, чем им без нас, а вот этого они допустить никак не могут. И, почему-то, к этому всегда добавляют «Китай не место для дискуссий; не мешайте работать». А мне вот кажется, что они просто воры, уставшие от своей профессии, и хотят они теперь не золота, а любви, признания и почитания. Впрочем, от золота они тоже отказываться не спешат. Кто с ними близко знаком, говорит, сановники-чиновники уже и сами искренне верят, что своим, так сказать, трудом пользу они нам приносят. И гордятся своей самоотверженностью тоже искренне. И чем больше воруют, тем больше себя за это уважают. И чем больше себя уважают, тем больше воруют. И чем больше они, воруя, себя уважают, тем больше врут и себе, и нам. Они ведь думают, что главное для нас – не волноваться по пустякам. Поэтому рассказывают нам всякие небылицы про счастливую жизнь во всей Поднебесной ныне, присно и во веки веков. Какое там «во веки веков», когда не сегодня-завтра неприятель напасть может, а армия в полном упадке: только копать и умеет. Мечей и копий не хватает, щиты прохудились, стрел для луков не запасено, новобранцы военному делу не обучены, даже, стена наша великого требует ремонта и во многих, притом, местах, а с севера, между прочим, кочевники подступают. А кто новобранцев учить-то будет, если в армии чиновников раз в десять больше, чем воинов. Вот такие дела наши невеселые, – грустно вздыхает юноша. Я вот думаю, мудрейший, начать нужно с того, чтобы сановников-чиновников вымести вон. Говорят, они откаты какие-то любят. Вот пусть и откатывают! И правду про них народу нужно рассказать. Они тогда, пожалуй, и сами выметутся, пока с ними чего не случилось, – сдерживаясь, заканчивает юноша.
– Вымести, вымести, – ворчит недовольный тем, что его, все-таки, разбудили, старый хрыч. – А правильное ЛИ это решение? А нужно ЛИ это на самом деле? А хорошо ЛИ ты подумал? Кто знает, каково нам будет без сановников. Лучше ЛИ, хуже ЛИ? А вдруг хуже? С одной стороны ты, конечно, прав. Но с другой – совсем-совсем не прав. Своей головы не жаль – ты хоть о народе подумай. Народ ведь сановников любит, уважает. ЕжеЛИ прогнать их, то кого же народ уважать станет и любить? Неизвестно, кого. Нравственность высокодуховную в народе истребить хочешь? Ты представь только, на что ты посягаешь: народ будет любить неизвестно кого! Спасибо, ты сейчас один, наверное, во всем Китае такой горячий. А ежеЛИ нравственность высокодуховную в народе истребить, так вас таких уже и десять, и двадцать, и пятьсот станет. Вы же мне тогда вообще спать, думать то есть, не дадите с прожектами своими, клонящимися к спасению отечества. Это же только начни, только позволь: стоит врать перестать и сановников прогнать, как придется и воров сажать, и стражей правосудия приструнить, и стену чинить, и армию перевооружить, и воинов туда, в боях отличившихся, поставить на командование, а не чиновников в погонах.
– Вот-вот, мудрейший, – выходя из оцепенения, говорит не перебивавший до той поры вследствие врожденной почтительности к старшим юноша, – чиновников хорошо бы отучить воровать: антикоррупционное законодательство нужно разработать.
– А нужно ЛИ? А хорошо ЛИ это будет на самом деле? Имеешь ЛИ ты, мальчик, право судить об этом? Ты хоть знаешь, сколько веков чиновники наши воруют? А государство все стоит. Ста-би-ЛЬ-но. Суверенно. Не шелохнувшись. Не нами этот порядок заведен, не нам его и менять. Народ к нему привык, приспособился, полюбил его (даже гордиться да похваляться им стал), а настоящая любовь перемен не терпит. Пусть себе воруют. ЛИшь бы не было войны.
– Ну, хотя бы, это, – стонет юноша, – ведь война может начаться со дня на день. Армию нужно срочно реформировать.
– Забудь это мерзкое слово, ибо оно нечисто, реформатор несчастный! НеужеЛИ ты полагаешь, что лучшие умы Китая не думаЛИ над этим? Не далее, как сегодня утром думаЛИ. И надумаЛИ, что армия у нас народная. Она часть общества и не может быть лучше общества. Не может часть быть лучше целого, иначе целому будет неудобно.
Из всей этой словесной каши в голове у бедного юноши на дрожащих ногах с теперь уже кротким и бесплотным взором остается одно только многократно произнесенное на многие лады, но неизменно дидактическим тоном слово «ЛИ», а весь его пыл выходит из него как воздух.
Времена проходят, сменяя друг друга. Растет слава Конфуция как знатока жизни и чуткого наставника подрастающих поколений. Множатся трудности, встающие перед людьми, и потому все новые и новые юноши, пылая взором, входят к мудрецу с просьбой о совете и выходят от него неизменно тихие и кроткие, бессмысленно бормоча только «надо ли, можно ли, хорошо ли, долго ли, коротко ли». Опытный Конфуций ведь чрезвычайно осторожен и рассудителен в том, что касается всяких опасных нововведений, и, даже, специально разработал безотказную методику борьбы с ними: он взвешивает все «за», и «за», конечно, перевешивают, потом взвешивает все «против», и склонившиеся в противоположную сторону весы являют собой такую безнадежную очевидность, что только дурак или слепой будет продолжать настаивать. Вполне естественно, что сакраментальным, самоочевидным, но, по-прежнему, непонятным словом «ли» очень скоро стали называть процедуру обработки юношей бледных старым конформистом, а затем и его самого, и все его разнообразные многомудрые поучения – об обрядах, нормах поведения, культурности, почтительности, приличиях, сдержанности, ритуалах, традициях и, конечно, о плотине, которая сдерживает человеческие страсти. Один юноша бледный внес предложение, хотя бы, частично устранить омонимию, в пылу спора назвав старика Муданзяном, но Муданзяном равнонаделенные сановники спешно окрестили первый попавшийся город в Китае, который было не жалко, а два Муданзяна в одном Китае – это, по всеобщему признанию, было бы явное преувеличение и очернение действительности.
Свидетельство о публикации №208071300032
С уважением и пожеланием успехов - Светлана Лось.
Светлана Лось 22.10.2008 17:00 Заявить о нарушении
Артем Саакян 25.10.2008 02:20 Заявить о нарушении