Крах хомолотосов апокалиптические записи 1

Трактат о хомолотосах:
       В течение многих веков хомолотосы населяли чудную цветущую долину, отрезанную от океана длиной горной грядой, тянущейся вплоть до угодий гетеромоксов. Эти гордые существа издревле гордились своей расой и тем, что их рождается на порядок больше, чем враждебных гетеромоксов, но местами эта гордость принимала формы откровенного презрения и ксенофобии, и выливалась в опасную пропаганду, подталкивающую едва соображающий народ к пропасти войны. Каждый год избирались сильнейшие представители расы, которые должны были совершить трудный поход в ущелье Аксенбах для сопровождения дипломатической миссии. Путь пролегал по труднопроходимым тропам через горные переходы, грозящие исчезнуть под каменными обвалами от малейшего дуновения ветра, глубокие реки, наводненные кровожадными маленькими рыбками, и что более всего ужасно, раскаленную от незаходящего солнца пустыню Танатолокс, название которой происходило от слова «танатос», обозначавшего смерть. Не все хомолотосы и гетеромоксы добирались живыми до Аксенбаха, поэтому у гетеромоксов была распространенна традиция оплакивания ушедших. Они собирались на большой площади и устраивали грандиозный плач, протягивая руки к тем, кто отправлялся в нелегкий путь. Хомолотосы, узнав об этом, сочинили массу анекдотов и небылиц, которые использовали в своих выступлениях агрессивные политики, доказывая чистокровность и превосходство их расы. Отбором воинов лично руководил вождь хомолотосов, он большую часть времени проводил в массивном каменном замке, оттеняющим непритязательные хижины простолюдинов, обдуваемый веерами, которые держали по бокам рабы, и осматривал каждого претендента на почетную службу во имя процветания славного рода хомолотосов. Они стояли во внутреннем дворике и терпеливо ожидали своей очереди, гадая, что происходит внутри, ибо все держалось в строжайшем секрете. Претендент на военную службу, а таковым мог стать каждый хомолотос, входил в тронный зал, покорно опустив голову. Там, в полумраке, его подхватывали за руки рабы и подводили к вождю. Правила поведения были четко регламентированы, и малейшее отступление от них грозило бессрочным отлучением от ежегодного отбора, а стать хомолотосом-воином было величайшей честью для любого хомолотоса, едва ли не большей, чем смерть во время сражения. Сначала вождь осматривал конституцию претендента, и если она не откланялась от нормы, а многие страдали ожирением, то он допускался к следующему туру. Кровь хомолотоса имела густую консистенцию и сладковатый вкус, добывалась она из родничка, расположенного над пупком. Вождь протыкал тонкую прозрачную пленку острой спицей и наполнял кровью ритуальную чашу. Отпив из нее, вождь определял чистокровность хомолотоса. Таким образом, отсеивалась еще одна треть конкурсантов. Последним и самым трудным испытанием был огненный круг. Десять минут отводилось хомолотосу, чтобы доказать свою выносливость. По окончанию отбора, счастливчикам выдавалась особая красная метка, которую надлежало приклеить ко лбу. Они, сияя, как медный пятак, гордо выходили через арку замка и наслаждались восхищенными и завистливыми взглядами сородичей.

О ксенофобии и расовой нетерпимости:
       Савье выглядывал из толпы, безуспешно ища взглядом Байсулака. Сегодня его друг впервые принял участие в ежегодном отборе. Хомолотосы как один выкрикивали имена новых воинов: все были в предвкушении праздника, устраевомого богатыми счастливчиками. Про них говорили, что они дважды поцелованы ангелом. Савье отыскал узкий проход и пробрался в первый ряд. Вдоль дороги, ведущей в замок вождя, столпились тысячи хомолотосов. Каждый желал посмотреть на своих героев. Кроме них никто не мог вступать на дорогу, так как сразу же подбегал низкорослый раб-охранник и бил по ногам железным прутом, который был способен переломить ноги ребенку. Кто-то сзади налег на толпу, и Савье чуть не вытолкнули на дорогу. Раб-охранник, увидев это, тут же подскочил, размахивая оружием, но, удостоверившись, что все в порядке, развернулся и побрел к хижине, как один хомолотос, проигравший во втором туре, от гнева и обиды плюнул ему в спину. Раб-охранник вздрогнул и выпучил глаза. Он злостно окинул взглядом публику снизу вверх. Маленький раб скорчил такую гримасу, что хомолотосы покатились со смеху; раб-охранник взвизгнул и, размахнувшись, пустил в дело металлический прут. По толпе прокатился вздох негодования, грозящий перерасти в бунт, и, видя это, раб сжался, пожалев о своей выходке, и посеменил к воротам. Прут не задел Савье, он успел отскочить, но многие хомолотосы оросили землю кровью. Только еще один победитель спас раба от народной расправы, Байсулак. Мерной поступью, важно, даже с некоторой долей тщеславия, совсем ему не свойственной, он сделал пару шагов и остановился. Толпа взорвалась, кидая вверх четки, она выкрикивала его имя, и Байсулак распростер руки в поклоне. Савье, выхватив его взгляд, радостно ему помахал, его друг, его лучший друг стал воином, он отправится в путешествие полное приключений и опасностей, увидит настоящего гетеромокса и праздник Примирения. Сам Савье был несовершеннолетним и оттого не мог принять участие в конкурсе, но его грела мысль, что на следующий год вождь уж точно возьмет такого статного и крепкого хомолотоса, как он, а сейчас он был счастлив за Байсулака и нисколько не сомневался, что путешествие закончится для него успешно. Байсулак не стал, как полагается, доходить до конца дороги, он сразу поспешил к Савье. Хомолотосы благоговейно расступились, пропуская его. Савье восторженно похлопал его по плечу.
- Это надо же, ты всегда об этом мечтал. Теперь от тебя ни одна гетеромокса не уйдет. Смотри Байсулак, выбирай самую красивую, самую лучшую девушку!
- Без тебя знаю, Савье. Вот увидишь, в этот раз наши послы отвоюют правый берег Красной реки, - и Байсулак погрозил кулаком в воздух, но вышло, что кулак этот увидел желто-красный малыш и, пискнув, убежал прочь.
       Байсулак разразился громким хохотом.
- А помнишь, Савье, как мы в первый раз на охоту отправились, помнишь? Ты тогда макаку испугался, когда она с ветки свалилась тебе на голову. Ты весь посинел, ты всегда синеешь от страха, Савье.
- Вот уж, - насупился Савье, - можно подумать, что ты той макаки не испугался, она сразу на тебя перепрыгнула и щеку расцарапала.
       Байсулак еще долго надрывался от смеха, пока они не дошли до забегаловки Иокаста. Хомолотос Иокаст появился в их деревне десять лет назад, неся за плечом лишь мешок зерна. В тот год выдалась страшная засуха, и весь урожай хомолотосов погиб, а гетеромоксы отказались продавать свой, объясняя тем, что тогда народилось огромное, можно сказать рекордное, количество детенышей и всех надо было чем-то кормить. Иокаст явился с севера и об этой ситуации узнал буквально в первый же день своего пребывания в долине хомолотосов. Не долго думая, Иокаст продал свое зерно и выручил за него баснословные деньги, на которые и открыл свой трактир. Поначалу местные жители с опаской смотрели в его сторону: цены в трактире Иокаста были невелики и потому там собирался разного рода сброд, но впоследствии туда стали захаживать реакционные политики, неугодные вождю (у хомолотосов, в отличие от гетеромоксов, был почти, что демократический строй, что очень важно для объяснения их истории) и толкали речи за кружкой пива. Иокасту было все равно, кто у него обедает: политики ли, разбойники ли, но вскоре он приметил, что эти самые политики привлекают народ. Вечера в трактире Иокаста день ото дня становились все оживленнее, пока вождь хомолотосов не посчитал их «вредительными общественному настроению», и новообразовавшийся политический кружок разогнали. У Иокаста вновь наступил кризис, в его заведение уже не тянулись десятки зевак, мечтающих высказаться, но как только критическая ситуация поулеглась, возобновились политические вечера, только с меньшим размахом. Казалось, на них снова пошла мода, да не тут то было, в деревне выбрали нового вождя, и страсти затихли. Теперь, нет-нет, да и выступит на барной стойке какой-нибудь хомолотос, в ожидании, что его выслушают, но дискуссии, увы, оканчивались замечанием старого хомолотоса, напоминавшего, что политика вышла из моды. Савье толкнул отсыревшую дверь и очутился в затхлом, прокуренном помещении, освещаемом сотнями лампад, на которые Иокаст никогда не скупился. У задней стенки стоял шкаф, до отказа забитый разнообразными травяными настойками, а в двух шагах от него барная стойка, и между шкафами и стойкой курсировал Иокаст в безуспешной попытке оказаться в двух местах сразу. Хомолотосы атаковывали его, заказывая выпивку, чтобы отпраздновать знаменательный день, а иные напиться до отказа, чтобы не вспоминать о бесчестном проигрыше. Несчастный Иокаст разрывался между ними, беспрерывно наполняя пустеющие стаканы, если где-то намечалась перепалка, то старался успокоить; лоб его покрывался обильной испариной, а руки дрожали, кажись, еще чуть-чуть и он разнесет свой трактир, лишь бы побыть немного в тишине. За одним из столиков группа хомолотосов завыла веселую песенку о «Пропащей гетеромоксе и добродетельной хомолотоске», они во время припева ритмично громыхали кулаками по столу, так что посуда подпрыгивала. Иокаст изредка бросал на них раздраженный взгляд, и, в конце концов, сделал то, что противело всем его принципам, он налил себе ячменной водки. Увидев Байсулака и Савье, лицо его просветлело, и замелькала смутная надежда.
       Байсулак грузно, расталкивая возникающих на пути хомолотосов, подошел к барной стойке. Иокаст протянул ему кружку пива и сказал, что это за счет заведения, Савье он не дал ничего. «Ты несовершеннолетний, я не хочу на виселицу из-за тебя попасть», - объяснял он, но в глубине души любил его даже больше чем Байсулака.
- Иокаст, не скупись, парню год остался, ты, наверно, сам баловался в молодости, - сказал Байсулак.
       Иокаст хмуро посмотрел на него, продолжая размешивать коктейль. Савье было, расстроился, но в барную стойку внезапно влетел какой-то хомолотос и разгромил всю посуду. От неожиданности Иокаст подскочил и, разозлившись, хотел вышвырнуть его из трактира, но Байсулак его опередил. Он схватил этого хомолотоса и отбросил туда, откуда он прилетел. «Ты мне должен», - бросил он Иокасту, и тот волей-неволей угостил Савье.
- Иокаст, а ты когда-нибудь ездил к гетеромоксам? – спросил Савье.
- Я? У нас на севере не было такого разделения, и хомолотосы и гетеромоксы жили вместе. Я впервые вижу подобное, хвала вашим вождям, что вы до сих пор не перебили друг друга.
       Савье раскрыл рот от удивления, в его краях немыслимо было, чтобы хомолотосы и гетеромоксы жили рядом, они разные, и вообще гетеромоксы более отсталая раса, чем они, разве, что женщины чуть красивее.
- Когда-то я жил с гетеромоксой, - продолжал Иокаст, - у нас был дом, семья, мы были равны. Ни я, ни Сараят никогда упрека друг другу не сделали.
- А где же Сараят сейчас?
- В нашей деревне случилась беда, половодье прорвало плотину, дом затопило, и Сараят с ребенком утонули. Тогда многие умерли. Я похоронил их, взял все, что осталось, и отправился на юг.
- Невозможно оплакивать гетеромоксу, - категорично заявил Байсулак, - они как обезьяны, такие же тупые, и нужны только для того, чтобы оттенять наше превосходство.
- Попридержи язык! – предупредил Иокаст. – Моя Сараят была замечательной, гораздо лучше, чем многие из тех, кого я знал. Увидишь гетеромоксов, поймешь меня.
Байсулак только отмахнулся.
- А мне кажется, гетеромоксы не такие плохие, как нам рассказывают, - сказал Савье Байсулаку. – У них есть ведь свои деревни, свои вожди, они также занимаются сельским хозяйством и охотой. Мы ничего более не знаем о гетеромоксах. Послы лишь продляют мирный договор.
- Бред, все знают, что они выродки. Нечего слушать выжившего из ума Иокаста.
- Если я и выжил из ума, - сказал старый Иокаст, - то почему ты едешь сопровождать дипломатическую миссию?
- Известное дело, послужить славному роду хомолотосов, - невозмутимо ответил Байсулак.
Иокаст лишь усмехнулся, но слова Байсулака задели его.
       Когда время перевалило за полночь, в трактир вошел молодой хомолотос, лицо которого выражало скорбь поражения. Плетясь, шаркая ногами, с глазами, наполненными страданием, он подошел к стойке бара, и тяжелым мешком опустился на высокий табурет. Поначалу его никто и не заметил, Иокаст болтал с Байсулаком, когда новоприбывший хомолотос позвал его. Иокаст тут же наполнил его кружку и предложил жареный картофель. Хомолотос, сначала пристально разглядывал каждый кусочек, вертел его в руках, потом медленно, миллиметр за миллиметром отправлял его в рот, но делал это автоматически, настолько, что подсунь ему вяленую рыбу, разницы он бы не заметил. Иокаст сочувственно вздохнул, к нему часто заглядывали вот такие неудачники, и Иокаст считал своим долгом подбодрить их по мере сил. Он окликнул его, хомолотос вздрогнул, нервно огляделся, пытаясь понять свое местонахождение.
       Гетеромокса гуляла по лесу,
       Ее стегали прутом по носу.
       Доносились нескладные куплеты, коих, кстати, было 142 штуки, и ни один из них не повторялся!
       Судьба ее была неприятна,
       В нее проникли грибные пятна
       Савье подхватил, и Байсулак не одобряюще посмотрел на него, но Савье уже, по непривычке, плохо соображал, и, качая в воздухе кружку с пивом, орал во всю глотку.
       Гетеромокса помылась в болоте,
       Чище - не чище, пиявка же в жопе.
       Незнакомый хомолотос залился сокрушенным смехом, в котором было больше отчаяния, чем искренней радости. Песенка становилась все громче, и Иокасту от злости оставалось только плюнуть. Когда Савье потребовал очередную порцию пива, Иокаст отрицательно покачал головой.
- Старый… старый … иди ты к черту! – в сердцах огрызнулся Савье.
Иокаст оставил его и подошел к грустящему хомолотосу. Тот склонил голову на стойку и, видимо, готовился ко сну.
- Не переживайте вы, - сказал Иокаст, - не повезло в этом году, посчастливится в следующем.
- Не посчастливится, - глухим голосом ответил хомолотос.
- Отчаиваться – последнее дело, - произнес Иокаст ту стандартную фразу, которой хотят поддержать безнадежных неудачников.
Хомолотос поднял голову и с укором, перемешанным с ненавистью, посмотрел на Иокаста.
- У меня кровь нечистая, - вымолвил он.
- А, - протянул Иокаст и осекся, добавить ему было нечего.
- Выяснилось, что моя прабабка была гетеромоксой, и эта малая доля ее в моей крови решила все дело. Совсем немного, легкое отклонение на сотую долю процента, и что же, вождь скривил свое наисвятейшее лицо и гнусавым голосом произнес: «Увы». Увы! Кто его кровь проверял, может и он - ублюдок гетеромоксовой собаки.
       Сидящие неподалеку хомолотосы испуганно переглянулись и зашептались.
- Ну, кто, кто из нас может похвастаться чистопородностью, кто из нас идеален? Ты, Иокаст, истинный хомолотос?
- Я никогда не проверял, - ответил Иокаст, - да и какое это имеет значение.
- Все, все в нашем мире для избранных! – воскликнул хомолотос. – Сопровождать послов? Да разорви их гнойный шакал, планета от этого ничего не потеряет. Разорви он меня, никто и не вспомнит, оставят разлагаться и пойдут дальше.
       Байсулак слышавший весь этот разговор, еле сдерживал раздражение, его кровь из всего набора была самой безупречной, и ему очень хотелось возразить этому хомолотосу, Савье же все это было безынтересно, он голосил 126 куплет.
       Хомолотос славься много,
       В сонм богов тебе дорога!
       Вечна, вечна благодать,
       Гетеромоксу пятки тебе лизать!
       Последнюю фразу протянул и незнакомый хомолотос, с какой-то особой фанатичной ненавистью.
- Как тебя зовут? – спросил его Байсулак.
- Грой.
- Почти как гной, ну да ладно, я бы с удовольствием за твои слова морду бы тебе начистил, но жаль, жаль мне тебя. Кто же виноват, что твоя прабабка была негодной гетеромоксой. Если ты считаешь себя хуже остальных – твое дело, но нечего хулить остальных.
- Ты не способен меня понять, - вспыхнул Грой, - через неделю ты отправляешься сопровождать миссию, увидишь Аксенбах и вообще, - развел он руками.
       Песенка о «Пропащей гетеромоксе и добродетельной хомолотоске» завершилась оглушительным гоготаньем, и один из посетителей, музыкант от народа, заиграл на барабанах развеселую песню, под которую каждый хомолотос пустился в пляс. Савье обхватил за талию молодую пухлую хомолотоску и закружил вокруг столиков так, что вместе с ними запрыгали и стулья. Грой заметно повеселел. Он не был на танцплощадке, но с удовольствием разглядывал веселящихся, потом махнул рукой и вступил в хоровод. До самого утра в трактире Иокаста гремела музыка и звон бокалов, и гул беззаботных голосов. Пропели первые петухи, и пьяные усталые хомолотосы в сумерках побрели домой, мурлыча под нос, пританцовывая и просто засыпая на ходу. Савье подпрыгивал и заваливался на ходу в бок, но Байсулак его ставил на ноги. Когда с улицы исчез последний хомолотос, Иокаст запер трактир, поднялся в заднюю комнату на втором этаже, где жил, и достал из костяной шкатулки фотографию своей жены. Сараят смотрела на него все теми же бесконечно добрыми и грустными зелеными глазами, свойственными гетеромоксам. У нее был чудесный голос, который до рассвета убаюкивал Иокаста, до того как он уснул.