В краях далекого солнца

И был день, который запомнился навсегда. Вернее, был момент дня. После полудня. День всегда познаётся, когда солнце начинает идти на закат. И это было часа в три-четыре. Пришёл ветер. Пришёл из ниоткуда, а именно, вылетел из подворотен и из-за углов гигантских домов. Всколыхнул громадные деревья, властный. Он знал, что силён. И что никто не смеет сопротивляться ему. Оставалось удивляться. Ветер поднял горькую весеннюю пыль. Попрыгал в вышине, пошелестел листвой и успокоился. И снова всё затихло. Уже перед закатом.

Хорошо в такой час выезжать из города домой, где тебя ждут.
Их никто не ждал. Ветер, оказывается, зародился тут, над просторами болот. Днём было тепло, но тепло так и не пересилило водный зимний холод. И ветер показал это. Он бесцеремонно поиграл их стайками и швырнул обратно, в тоскливую глубь. Перед тёплым успокоенным закатом. Шквал унёсся в город, а они ещё долго оправлялись от его удара. Их никто не ждал. Они не были любимы. Их пожирали и убивали.

Зато они знали, что делать. Всегда, причём. Когда поднимался ветер, надо было найти себе место и сидеть тихо, пережидая. Они были ещё очень юны. Если сейчас облака медленно гасли громадами гор, то когда они родились, облака быстро плыли на запад. Был первый жаркий день. В апреле. Никто ещё не подозревал, что они уже есть. Ветерок дул слабый, и они уже после полудня резвились в его тёплых сухих струях. Ночью было очень холодно, так что многие погибли, но это была последняя мёртвая ночь. Она просто забылась. Как мать, рассеянно перебирающая кудри своего дитя. Как мать, которую наделили болезнью.
Дни начинались теперь по-разному, а кончались одинаково. Виной тому была жизнь. Она уже не пряталась и не умирала. Хрупкое стекло затвердело и стало толстым. Листья быстро наливались щадящей влагой. Высыхала земля. Рос тростник. Звенел ветерок, и пела сталь под его напором.

Убийц было много. Они были разные, но по существу одни. Все появлялись незаметно, а исчезали медленно, деловито. Одни – снизу, другие – сверху. Но тех, кого убивали, было неистребимо много. Да, было два режима: убивать или разлагаться. И если первый был весёлый, то второй – грустный. И неважно было, кого убивать, главное – не разлагаться. Но поначалу убивать они не умели. Но уже хотели, поэтому кусали и жалили друг друга, шутя, конечно. Каждый был сам за себя и все были равны. Самые слабые резались о тростинки и умирали. Но кто вспоминал об этом?
Днём было скучно. Жарко и ветрено. Где-то в вышине однообразно шелестела листва. Они ненавидели этот голос ветра. Ведь они знали, что он беззвучен и невидим. Что он – смерть. И как могли птицы ему радоваться? И как могли рыбы не знать о нём?
О, этот нарастающий плеск, доводящий до дрожи! Спад и затихание. И снова возрождение. Раз за разом – в голубую тьму света и надоедливого тепла. От него было уже не избавиться. Им было суждено жить в нём и умереть вместе с ним. Хотя этого они пока не знали.

На свету эти существа казались невесомыми кусочками чего-то, плавающего в вязком эфире, - так странно плавны были их движения. Но они просто играли. Игра называлась «оседлай меня». Лучше это делать было, когда один из пары садился на стебель тростника. Им никто не мешал. Смерть приходила мгновенно.

После определённого момента они разделились на тех, кто чувствовал и различал тепло по-особому и тех, для кого оно было – страшный, надоедливый фон. Первые имели в себе новую жизнь, вторые – ничего, кроме старого.

Комарихи были сильнее комаров. Но комары видели дальше. Особенно они любили подниматься вечером на много метров над болотом, и, едва колышимые уснувшими ветрами, парили там, наблюдая, как свет уступает пространство тьме. Для них солнце было длинной, протянувшейся сквозь день нитью, которая к вечеру сматывается в клубок. Днём нить остывала, а ночью – накалялась в глубине воды. Для комаров вода навсегда запомнилась горячей. Поэтому они её не боялись.
       
Боялись они жары, ибо умирали от неё. Жара была медленной смертью. Поэтому с некоторых пор комары перестали резвиться днём, и просыпались под вечер. Когда-то наступает определённый момент, и ему подчиняются. Таково время. Оно незаметно, но власть его безгранична. Комары не чувствовали время. Они просто жили по меняющимся правилам. Когда был штиль, то им хотелось путешествовать, и они летели, куда глаза глядят. Идеалом их был закат. Они стремились узнать край мира, этого плоского пространства для жары и ветра. Им было всё равно, где жить. Они повзрослели. Везде находя пристанище, они так же подчинялись времени. Всегда.
Но опять приходит момент, чтобы разделить. И старое становится новым, а прошлое – настоящим.

На рассвете вода словно ртуть, и над её гладью клубится молочный парок. Вода вязкая. От неё исходит холодок, который бодрит. Комар сидит на листике тростника и не знает, что делать. Всю ночь он скитался в мире тепла и запахов. Но ничего не нашёл. И теперь надо спать, пережидая жару. Клубок вот-вот начнёт разматываться. Страшно подумать, как он раскалился. Но комары не умеют думать. Они лишь чувствуют. И комар чувствует, как всё меньше становится причин для беспокойства и больше – для сна. Но вот мимо пролетает комариха. Деловито, медленно скрывается она за кустами. Не колеблясь, он снимается и летит за ней. Чувство подсказывает ему, что надо следовать. Недавно он был со многими комарихами, и тогда чувства говорили ему, что делать. Но вскоре печаль отхлынула, и он остался один. Они больше не привлекали его, как пустые зёрна, которые он выпил. Выпил и опустошил себя. Но раз чувство говорило, что надо следовать – значит внутри осталась ещё какая-то нить. Тело комарихи мелькало между листьев. Иногда зависало в воздухе и кружилось. Она тоже не знает, куда лететь. Но чувства подсказывают ей.

Из серого цвета рождаются все остальные. Ветерок шуршит в верхушках тростника. Комар летит за комарихой. Постепенно заросли редеют, воздух становится светлее и суше. И холоднее. Впереди начинает маячить чёрный объект. Зрение комара высвечивает лишь грубый неживой контур и слабый тёмно-зелёный холодок, исходящий от металла. Комары близоруки. Он ударяется о машину, и, скользя, очумело уцепляется за поверхность, которая жжёт лапки холодом. Всё в этом мире хрупко. Из чрева объекта раздаются низкие голоса, и металл вибрирует. Комар смотрит и видит. И начинает дрожать.

Совсем близко от него светлое пятно тепла. Тепла животного и нестерпимо завораживающего. Оно и противно, и притягательно. Оно смертельно желанно. Комариха уверенно и чётко садится на эту кожу и тут же жадно впивается в неё. У насекомого нет страха, только азарт от предвкушения пищи. Комар, содрогаясь, чувствует, как наливается кровью её тельце. Холодный ветер топорщит его крылышки, хочет согнать с места. Он не отрываясь смотрит, как комариха безнаказанно насыщается от человека. Нога подёргивается. Комариха сидит цепко. Перед его глазами плывут серые полосы. Ножки дрожат от холода, а внутри его снедает завистливый зной. Он не пьёт крови, но… Серые полосы становятся оранжевыми. (Наверное, всходит солнце). Он смертельно хочет её. Зная, что она не для него. Комариха отлепляется и тяжело отлетает. Он повинуется чувству и следует за ней. Она летит нетвёрдо. Убежище приходит скоро. Обессиленные, они садятся и засыпают мгновенно.
С того момента он был с ней. Его притягивало воспоминание о том сером утре, в которое совершилось самое ужасное и желанное, что только могло произойти. Он теперь должен разгадать загадку. Комариха откладывает яйца в воду на закате. Он смотрит, не отрываясь, забыв о завораживающем зрелище гаснущего клубка света. Нет. Он с ней. С такой же, как и он, но знающей нечто большее. Они не разговаривают. Но, пожалуй, она чувствует его взгляд. А он всегда узнает её по запаху, который ни с чем не спутаешь – это запах переваренной жизни. Он дьявольски приятен.
 
Душный вечер. Тают громады облаков после дождя. Сверкают стрелочки молний. Уставшее небо омыто и молча пьёт молоко. Ветерок не решается колыхнуть тугой как губка воздух болота. В такое время нестерпимо сидеть на месте. И комары летят. Гаснет свет, и они летят в черноте с пятнышками красно-зелёного тепла. Сначала они чёткие, а ближе – расплывчатые и быстро меняющиеся. Они летят всю ночь. Но когда комариха продолжает лететь и после рассвета, он чувствует тягу, что овладела ей. Молодой день обещает быть светлым и малооблачным. Ветерок иногда сдувает их с трассы, известной комарихе, и тогда она кружит в лучах янтарного солнца. Комар очень устал, но летит за ней. Сбоку врываются резкие враждебные запахи разлитой смерти. Комары резко меняют курс. Под ними проплывают леса пыльной травы. Носятся мухи. Воздух сухой и липкий. В полдень комариха находит тень под деревом и отдыхает. Комар чувствует, что не может сопротивляться зову и пристаёт к ней. Она не сопротивляется.

Город показывается вечером. И комар чувствует, что цель их – там. Они летят мимо дороги, задыхаясь от дыма. Дальше – река, и они слишком ослабли, чтобы лететь над ней, к тому же там гуляет сильный ветер. Всё плывёт зелёными и фиолетовыми пятнами перед глазами комара, он летит у самой земли. Комариха где-то рядом. Он слышит её мерный зуд. Синь впереди холодная, что уже многообещающе. Но вот далеко она. Ох, далеко…
- Зачем ты летишь со мной? – слышит он голос комарихи.
- Я не могу не следовать, - отвечает он.
- Дурак, ты же умрёшь…
- Ну и что?
От запаха бензина мутнеет рассудок, и все чувства сковывает зыбью. Но он летит. Его швыряет из стороны в сторону. Когда она повернула, он даже не заметил. Но вот чувства пробились через чёрную мглу, и он тоже свернул. Город смерти захлопнул закатные врата. Он летит по её дорожке. Полегчало. Машины проходят реже. Самка уже снова близко. Но он чувствует, что её настроение изменилось. Она летит медленнее. Густой воздух стремительно темнеет. От асфальта идёт противное тепло вместе с парами всяческой гадости.
За городом миллионы комаров выходят на охоту. Хотя правильнее было бы её назвать «следованием». Они различают градации зелёного и красного. Зелёное их не интересует, а чем насыщеннее красное – тем быстрее они последуют за ним. Не все долетят до города. И не всем надо туда лететь. Это самки изнутри сгорают от страха за потомство. Самцы летят из-за любопытства. Гомон. Писк. Рай.

Душная мгла постепенно рассеивается. Свет от витрин и фонарей по-будничному неярок… Внезапно комариха зависает в воздухе и бросается на комара. Он не ожидает этого выпада. Впереди – несусветная громада дома со множеством окон, из которых выходят сотни запахов и один, ни с чем не сравнимый, запах тепла жизни. И всё это под неравномерный гул и грохот. Завораживающе. Поэтому когда комариха вцепилась в него, он оторопел. А метит она в сердце и кусает насмерть. Она крупнее. Бессмысленная борьба затягивается. Они катаются в пыли. Комариха упорно добивается его смерти. Он изо всех сил отбивается.
Ночь затихает. Восток совершенно тёмен, но поблёскивает тихими огнями. Запад никак не успокоится, он как губка, что впитала свет и шум, а теперь отдаёт их.

Комары борются насмерть. Обречённо и исступлённо шелестят крылышки. Наконец комариха чувствует, что шанс убить соперника потерян, и отступает. Быстро скрывается во тьме серовато-красным пятнышком. Комар сидит на земле и вспоминает. Вселенское одиночество он почувствовал, как только вылупился. Так получилось, что рядом никого не было, только ветер, всеобщее солнце и сухой тростник с молодой порослью у воды. Свет и пробивающаяся зелень. И никого из своих. И потом, когда он видел стаи комаров в их жестоких играх, одиночество не покидало его. У всех было одно выражение лица: коварная злость и превосходство. Мир был поделён на слабых и сильных. Мелочные игры подтверждали это деление. И если ты оказывался слаб, то умирал. Таков закон ветра и солнца, огня и воды. Но он не умер. Значит был силён.

И теперь тоже. Оправившись от шока, он как ни в чём не бывало последовал за своей путеводительницей. Впереди был прохладный подъезд, в котором стоял человек. Комар быстро пролетел мимо него. Вскоре, а по нашим меркам, часа через два, скиталец нашёл вожделенную дверь, за которой скрылась комариха, присел на холодную стену и стал ждать. Дверь через некоторое время, щёлкнув, распахнулась, и он влетел в ярко освещённую квартиру (она запечатлелась серебристо-оранжевым пятном в его памяти) над головой девушки. Найдя себе пристанище на мягкой шубе в прихожей, вдали от жёсткого света, он тут же уснул и проспал весь день до вечера. Проснувшись, он ощутил голод и вспомнил самое вкусное – нежные водоросли, чуть подгнившие от воды.

Тут их, конечно, не могло быть, однако в горшке с комнатными цветами он нашёл нечто подобное и насытился. А потом увидел ту, из-за которой оказался здесь. Она кружила под потолком над бело-голубой люстрой. Он сразу почувствовал, что она вне себя он ярости. Самка делала неровные зигзаги, то и дело выходя из кольца света. Он подлетел к окну. Вряд ли со своей близорукостью он мог узнать родимые болота у горизонта перед потухшим костром туч. Там догорала река, становясь тёмно-серой. Там шумел ветер. Днём после полудня ветер поднял пыль, и коричневые тучки закрыли лимонное солнце. Покрапал тёплый кислый дождик. Освежил тусклые пыльные листья на старых тополях во дворике перед домом. Потом всё успокоилось, и побелевшие тучки поплыли на покой. Люди ехали с работы из телецентра на Баррикадной. Синоптики передавали прогноз погоды. Солнце стало расплывчатым апельсином в кудрявых зелёных ветвях. Стояли последние дни лета. Гулко дрожала синева на востоке. А для болотных тростниковых комаров это был такой же день как и другие, даром что не жаркий. И теперь он закончился, и ночь сровняла всё своей косой.
В комнате было двое. Девушка стояла у окна. Комар поспешил убраться от стекла в угол, но, подчиняясь инстинкту, кругами стал приближаться к человеку у стены. Он был большой и сильный. Комариха зудела у потолка, зло поблёскивая крылышками.
- Я хочу тебя, - сказал большой человек девушке.
- Гм, - хмыкнула она у окна.
- Не обижайся. Иди ко мне, - неуверенно позвал он.
Наступила неуклонная тишина. Комар шарахался от низкого баса. Перед глазами насекомого опять пошли серые и красные полосы. Он чувствовал напряжение комарихи.
- Отстань, - сказала девушка, продолжая стоять спиной к человеку. – Уходи отсюда, пока я не разозлилась. Ты просто хам…

Комариха спикировала ей на шею. Комар задрожал всем телом и приготовился напасть на человека – так завела его эта выходка. Смело и обречённо. Она прокусила тонкую девичью кожу, и стала наливаться живым янтарём. Но девушка ловко шлёпнула себя ладошкой по шее и, взглянув на свет, произнесла:
- Сорок первый. – Пошла к дивану и взяла мухобойку. Стала изучать потолок.
Комар обезумел от страха и отвращения, но зов был сильнее, и он сел куда пришлось – на щёку того господина – и неумело укусил кожу, потом ещё раз, но так и не прокусил её.
- Инга, - позвал человек.
- Что? – девушка обернулась к нему. – У тебя вон на щеке комар. Надо было «Раптора» купить, блин, заедят они нас… Хочешь, я шлёпну?
- Хочу, - отозвался он.
Инга дала ему пощёчину, спугнув комара, приготовившегося во что бы то ни стало прокусить ненавистный покров. Он отлетел и взвился к потолку.
- Дура! – крикнул человек, схватил её за руку с горящими глазами, повалил на диван и принялся тяжко целовать.

Комар тыкался в белый потолок и обречённо зудел. Потолок был повсюду. Внизу сгущалась тьма. Где-то там был комочек крови, который остался от его подруги. Потолок был везде. Ему не выбраться из этой ловушки. Смерть, всегда такая быстрая, теперь усмехаясь, медленно следила за ним из-за спины. Он подробно рассмотрел её. У ней было длинное, узкое деревянное тело и резиновая голова, она же пасть и жало. Пахла она кровью его братьев и сестёр. Казалась, смерть подрагивала от напряжения. Души убитых колотили её, стремясь выбраться.

Внизу шла борьба. Там хрипели и шептались. Комар чуть не сломал себе крылышки. Он уже отяжелел от побелки. А смерть, ощерившись, лежала и ждала, когда он упадёт к ней. Что было неизбежно.
- Подожди, - жарко выдохнув, прошептала Инга, - Саша, подожди. Да уймись ты! Видишь, вон на потолке комар?
- Ну.
- Убей его!
- И тогда…
- Убей, я сказала.
Человек встал, взял мухобойку. Комар не садился. Перед его взором всё плыло и пылало, на разные лады завывало и шипело. Шуршала побелка. Ловушка стягивалась.
- Ну сядь ты, сука! – приказал Саша.
Комар не садился. Он просто очумел от горя.
- Ах ты, тварь! – угрожающе замахнулся парень. Девушка наблюдала.
- Ну! Ну! На!
Мухобойка зацепила люстру и свет погас. Тихо опустилась тьма.
- Кретин, - сказала девушка.
- Ну, держись, - ответил Саша.

Последнее, что запомнил комар, были звуки возни и хриплые ругательства.
Утром его разбудил рёв пылесоса. Инга убирала квартиру. Она включила магнитофон на всю громкость. Комар оглох от шума, сидя на полу. Тысяча смертей приближались к нему. В последний момент он грузно взлетел и, шатаемый слабостью, направился к окну. Инга пела. За окном было пасмурно и дул ветер. Листва была скучно серой. Девушка посчитала, что в комнате душно (комар задыхался от резкого запаха алкоголя, этого неизвестного ему обличья смерти), и открыла окно. Комар вылетел в него и, подхваченный потоком ветра, понёсся на запад.

Когда порыв прекращался, он плавно пикировал ниже. Пахло осенью. Без ветра было ещё тепло. Слепая богиня разрушения копошилась наверху, прибираясь к зиме. Комар чувствовал, что ему осталось недолго. Он вспоминал игры. Кружение в малиновых лучах такого далёкого закатного солнца. Как быстро всё переменилось! Вот уже и солнце стало дальше на несколько витков клубка, и скоро совсем остынет воздух, а значит придёт самая верная из всех смертей.


Он летел на юг, домой. Впереди была широкая вонючая река. Ветер угрюмо бесновался над её простором и нёс невесомого комара всё дальше на запад. Тростник тяжко волновался, шелестел. Ветки взмывали вверх, и листья старчески хихикали, веселясь перед увяданием. Ветер был слеп. Вверху возилось разрушение, взбивая подушки циклонов.

Комара несло всё дальше. Однако к вечеру вышло солнце в молочно-пыльной мгле. Неизбежность решила немного погулять в саду жизни. Комара прибило к самой реке, к зарослям в вонючей заводи с ряской. Он был благодарен. Ему продлили существование. А зачем и для чего – неважно. Жизнь важна сама по себе как отсутствие разрушения, которого и так хватает. Но он чувствовал, что это просто отсрочка.

И был момент дня после полудня, и был гулкий дождь до отъезда домой. И был шелест благодарных ветвей. Зарождение и увядание. И лишь вечный ветер отсчитывает время. Положенный момент прошёл. Дети заката прошли свой путь. За каждым городом есть город больший. И за болотами комаров был громадный город людей. Закатное солнце каждый раз освещает его здания, окрашивая камень то в оранжевые, то в бледно-розовые тона. И если всё началось с момента, то и завершится всё им. В краях далёкого солнца так.


сентябрь 2006 г.