Mononoke - Оболочка, перевод

*пвп, selfcest; рейтинг: R; предупреждения: вольное обращение с образным рядом, кирпичи - автору.



Эта секунда -
каждый раз разрывающая надвое -
острой, как лезвие, гранью между агонией и экстазом.

Оно всегда горит внутри, желание вытянуть наружу, открыть те секреты, которые способны освободить его меч и обнажить это лезвие в нём самом. Желание - рвать на части, убивать. Последняя, главная цель любого оружия, не так ли?

Но почему-то он всегда оказывается не готов к пустоте, которая наступает после этого.

Даже когда его кровь звенит желанием смерти, свирепой радостью свободы его Другого, - его кости звенят такой пустотой, словно из них выскребли самую суть. Она болит, эта пустота. Он чувствует, как обнажено его лицо. Но боль не уменьшает дрожи, лишь резким контрастом усиливает её.

Это похоже на танец.
Это и есть танец.

Кончики их пальцев легко соприкасаются, когда он словно через зеркало меняется местами со своим отражнием, - нет, это он сам - отражение, разве не так? Да. Так солнце отражается в воде. Есть только свист меча и воинственный крик, звенящий в его ушах. Он чувствует рукоять в руках Другого, как если бы они были его собственными, чувствует сущность этого создания перед тем, как их отбрасывает по разные стороны лезвия.

Мёртвого.
Освобождённого.

Он - счастлив.

Дальше всегда начинается самое трудное. Каждый раз возникает лёгкое сопротивление, - часть Другого, которая не является его частью, на самом деле другая, не желает возвращаться, не хочет границ, контроля. Другой приближается, тёмная бесконечная пустота плещется в чёрных глазах. Это чудовищное влечение - каждый раз, когда он смотрит в них, они вызывают желание упасть туда и позволить им поглотить его.
Но это помешает его - их - цели. Он должен овладеть своим Другим. Другой не должен овладеть им.
Вот чего оба хотят.

И ещё...

Больно. Это больно.

Он видит себя самого глазами Другого, чувствует собственную плоть под его рукой. Пальцы на его щеке горят, как в лихорадке. Однажды, думает он, это прикосновение сожжёт его, оставив лишь пепел. Так и будет.

По его лицу медленно скользит лукавая усмешка, он протягивает свои бледные руки к лицу Другого, притягивает его к своему. Губы соприкасаются.

"Вернись, - говорит он, - ко мне."

Лицо Другого искажается от напряжения, идущего с обеих сторон.

"Нет."

"Дааа..."

Их языки переплетаются. Сжимаются клыки, между ними, белыми и острыми, пульсирует кровь.

Внезапно Другой с силой, до синяков, вцепляется в его запястье, прижимая к себе ещё крепче. Он - разрешает, приветствует, его руки скользят по плечам Другого. Они шире, сильнее его собственных, - его всегда изумляло то, как оболочка может так легко содержать в себе нечто большее, чем она сама.

Их тела схлёстываются в одну горячую волну, - возбуждённые, нервы горят напряжённым ощущением охоты, смерти. Чужая плоть твёрдо и настойчиво давит на изгиб его бедра, он изворачивается так, чтобы касаться её своей собственной. Ощущение пронзает наквозь его тело, затем тело Другого, потом снова через него, замкнутым кругом, ощущение, отражённое в обе стороны до бесконечности. И сила этого ощущения почти обрывает его дыхание, шипением вырывающееся сквозь зубы.

Другой с рычанием зарывается лицом в его волосы.

"Коснись меня, - требует он, пробегая рукой по бронзовой коже, по складкам золотых одежд, чашей опускает ладонь вниз, чувствует пульсацию. - Здесь."

Другой повторяет его движение, присосавшись к его бледному горлу. Он чувствует, как царапают кожу клыки, обнажает собственные от удовольствия, выгибаясь навстречу дразнящей его руке.

"Ах..."

Одежда рвётся. Он чувствует, как его оби соскальзывает, кимоно раскрывается, падает, штаны срывают. Он не может сдержаться, губы изгибаются в усмешке; ему всё время кажется, что однажды это всё отразится в материальном мире, и он останется полуодетый и с бешеными глазами перед остолбеневшими зрителями.
Как неудобно получилось бы.

Но он не жалеутся. Он только хватает Другого за край одежды, толкает, заставляя их обоих опуститься вниз...

Вниз.

И он обнимает ногами бёдра Другого, низко мурлыча, когда рука Другого обхватывает его плоть, заставляя напрячься. Его глаза закатываются, закрываются, позволяя Другому видеть за него:

Дикое зрелище, запрокинутая голова, соблазнительно раскрытые губы, кимоно соскальзывает с его плеч куда-то вниз;

Его собственное бледное горло под влажным языком Другого;

Мелькает один из бледно-розовых сосков перед тем, как зубы другого смыкаются на нём, резко и неожиданно;

Внезапный резкий звук, словно дёрнули за струну кото, вырывается изнутри. Это заставляет тело изогнуться дугой, напряжённой и дрожащей, вырывает из его горла задушенный стон. Он беззвучно шипит какое-то проклятие, его лёгкие пальцы находят путь вниз через золотые одежды, движутся под тканью.

(Ничего не рвут. Он всегда был более терпеливым и аккуратным из них.)

Он ведёт ладонями по всей поверхности открывающейся кожи, стирая все границы чужих ощущений, и Другой волной движется вперёд, сжимает его бёдра, словно пытаясь проникнуть внутрь одним движением.

"Подожди," - говорит он. Не услышав ответа (ни знака, что Другой вообще слышал его), он хватает в горсть серебряные волосы, безжалостно дёргает назад.

"Подожди," - злобно повторяет он.

Другой рычит, бьётся длинная тёмная вена на его шее, ногти врезаются в горящую под ними плоть.

"Ты думаешь, - усмехается он, - что я позволю тебе так небрежно ранить это тело?"
Он нашаривает в своей сброшенной одежде масло, зубами выдёргивает пробку небольшого пузырька, опрокидывает, медленно растирает по всей длине.

Удовольствие цветком раскрывается внутри, пока он смотрит, как тёмные глаза Другого стекленеют, рот приоткрывается с тихим рычанием. Пальцы его свободной руки снова запутываются в чужих волосах, на этот раз чтобы притянуть ближе.

"Почему ты так нетерпелив?.." - спрашивает он. Ответа нет, - но ответа он и не ждёт.

Он чуть приподнимает колени, позволяя Другому приникнуть к нему между ними.
"Осторожнее," - говорит он, хотя на самом деле не ждёт и этого тоже.

Другой входит в него одним ровным беспощадным толчком. Он позволяет вырваться резкому вскрику, обвивает ногами чужие бёдра, удерживает. Слишком много, слишком быстро; ощущение, будто тебя разрывают на части. Его глаза зажмурены, а зубы стиснуты от жгучей боли, ногти оставляют на чужих плечах алые полумесяцы.

Глазами Другого он видит, как яркие алые знаки начинают снова возникать на его лице, сила уравновешивается, перетекает от одного к другому. Содержать в себе нечто большее, чем ты сам, в самом деле. Его губы изгибаются в усмешке, даже сквозь боль.

"Ты, - он выдыхает спустя долгую секунду, - упрямый."

Тело Другого дрожит, требуя движения.
"Это тоже моя сущность."

Он не может удержаться от улыбки. В этот момент Другой вздрагивает, и это движение тут же передаётся ему.
"Значит, так, - шепчет он, ослабляя хватку. - Так..."
Он упирается руками в открытую перед ним грудь, толкает, резко поворачивается, оседлав бёдра Другого.

"И поэтому ты..."
Он берёт руки Другого в свои, сжимает их.
"...должен лежать..."
Наклоняясь, слегка касается губами длинной ушной раковины Другого.
"...подо мной."
Его язык быстро пробегает по чужой коже, и Другой делает резкий вдох, сжимает пальцы.
"Верно?"

Он движется. Безумно, раздражающе медленно. Другой издаёт нечленораздельный звук и дёргается, но он перехватывает движение, заставляя следовать его ритму, ровному и неторопливому.

Время приостанавливается, сжимается в одну яркую каплю, словно заключая все движения в маленькую вечность. Остаётся только сознание того, как чужая плоть скользит внутри, заполняет его всё глубже; сознание Другого, окружённого, скованного словно осязаемым пламенем.

Не в силах больше сдерживаться, Другой с рычанием выкручивается из захвата, сковывает его запястья. Он позволяет - разбить ритм в бешеные осколки, каждым толчком вырывая из его горла резкий возглас, и дыхание Другого грохочет в его ушах.

"Я, - задыхается он, хватая ртом воздух, - не выдержу долго."

Другой отвечает ему безжалостным укусом. Он стискивает зубы, сопротивляясь неизбежному.

"Давай, - хрипло требует он. - Вернись ко мне."

Другой низко рычит, резко запрокинув голову и изогнув тело в последнем сокрушительном рывке. С тем, как исчезают золотые знаки с кожи Другого, облегчение течёт сквозь него, рот открывается в тихом крике. Этот поток всегда настигает его неожиданно. Пальцы ног сводит, а руки царапают воздух, когда его скручивает резкой судорогой.

Измождённый, он сползает вниз, вглядывается в ставшее странно обнажённым лицо Другого. Его грудь вздымается и опускается рядом с чужой.
"Время," - произносит он.
"А..."


Он стоит на столе в середине комнаты, меч в его руке вложен в ножны. Две старые женщины забились в угол, вытаращив на него глаза.

Мононоке исчез.

А Другой точно так же надёжно спрятан от чужих глаз -

внутри.