Земля

Совсем не плохо жить воспоминаниями. Память не должна упускать важные детали из прошлого. Каждый новый день внутри нашего сознания – это песчинка внутри морского моллюска, имеющая все шансы превратиться в жемчужину. Только на это необходимо много времени – месяцы, годы, столетия. Даже если отмести, как невозможное, миф о переселении душ, нельзя отрицать, что память наших далеких предков остается в нас. Нужно только суметь подобрать секретный код к ларцу с вековыми драгоценностями, прошедшими долгий путь от мимолетного впечатления к сформировавшемуся перламутровому комочку.

Один из немногих даров, оставленных нам людьми, не испорченными дешевыми телешоу или недоучками-педагогами младших классов, это общение с землей. Отказавшись от культа природы, назвав его «язычеством», мы не приобрели ничего нового. Учение, которое должно было стать духовным ориентиром человечества, оказалось опошлено материализмом и политикой, в итоге недопонято даже теми, кто стоит во главе. Но остались жемчужины памяти, возвращающей нас к истине. Нужно только сосредоточиться, взять ее в руки, ощутить в них теплю сотен других рук не существующих уже людей, согревавших ее, наслаждавшихся ее красотой.

Секрет такого умения – это банальная истина: нет ничего невозможного, нужно только приложить усилие. Рецепт также несложен: к робко пробивающемуся весеннему солнцу необходимо добавить немного свежего ветра и несколько случайных капель дождя. Для единения с землей, давшей жизнь всему живому еже до рождения идей о божественной сущности мира вещей, вовсе не обязательно искать необитаемый остров, куда не ступала нога человека. Хотя многим, проникшимся этой идеей, поискать все же придется. Пусть не остров, но хотя бы дачный участок, не занятый бассейном и храмом благополучия из велюрового кирпича в два этажа, а котором можно будет безнаказанно предаваться поискам истины внутри себя.

Я нашла такой островок там, где не надеялась его найти. Маленький дачный участок на исторической родине превратился в моем сознании в Мекку, каждый год я жду подходящего случая совершить туда паломничество. Помню наперечет все годы, когда мне не удалось этого сделать, так же как и те, когда все прошло удачно. Может это и не похвально, но заядлым дачником я не стану никогда – переизбыток чего-то хорошего всегда приводит к пресыщению, которое выглядит довольно неприглядно. Транспортное средство, которое доставит меня к дороге к моему объекту поклонения, наполнено такими пресытившимися существами. На лицах, цвета смеси серой пыли и желтой пыльцы читаются мысли о том, когда придет идеальный день для высадки картофеля и не ворует ли соседка слева саженцы земляники. Хочется сказать в назидание: «Оглянитесь, вам ведь даровано высшее счастье общения с землей!», но такие слова из уст любого (не только моих) будут лицемерием: нам всем даровано какое бы то ни было счастье, и никто из нас им не пользуется, не замечая того. Мы лишь обращаем внимание на идиотов, которые не пользуются своим счастьем: симпатичных девушек, уродующих себя замысловатыми прическами; мамаш, уделяющих своим детям внимания меньше чем просмотру дешевых (по смыслу, но не по стоимости) сериалов; специалистов, проклинающих необходимость ежедневно ходить на работу, и не осознающих, какое огромное и прекрасное дело они делают на благо окружающих. Именно поэтому лучший отдых – это смена обстановки. Думающему человеку она помогает по-новому взглянуть на свою повседневность, а … менее думающему дает шанс передохнуть и не потерять последние проблески способности нормально мыслить и функционировать в обыденной жизни.

Общение с землей для меня, современного во всех отношениях офисного работника, не мыслящего жизнь без Интернета, идеальный способ отвлечься. К дачному участку – месту моего паломничества – ведет грунтовая дорога. За два с половиной десятка лет, что я ее помню, она не изменилась. Сквозь пыль, утрамбованную в идеальные по форме бугры и кочки, проглядывают гладкие округлые спины валунов – немых свидетелей того, что и Седой Урал некогда был дном морским. Две колеи разделяет прерывающаяся иногда гряда зелени: пырей, подорожники и одуванчики, избежавшие колес железных коней, гордо возвышаются над пыльными колеями, как бы указывая нужную дорогу всем, кто умудриться ее потерять. Только дачные участки изменились: многие из них, радовавших глаз обилием цветов и благоухающих кустарников, теперь безраздельно захвачены немыми зелеными оккупантами – кроме сорняков там ни одной живой души. Когда уйдут последние старики, бережно поддерживающие жизнь хрупких помидоров и снабжающие дурно пахнущими питательными веществами кабачковые грядки, таких участков станет больше. А паломники, вроде меня, вздохнут с тоской и удовольствуются воспоминаниями, запечатленными на цифровых фото. Потом и сорнякам придется потесниться – их сменит многоэтажная застройка. Город наступает. Именно эта мысль и гонит меня туда, к последней возможности мысленно воссоединиться с земледельцами, сквозь тысячелетия не оставляющими мое больное воображение.

Земля к моему приезду уже отогрелась под лучами майского солнца и подсохла. Она была бережно перекопана еще с осени, но за зиму съежилась, сжалась в плотные комья. Но внутри нее уже кипит жизнь: дождевые черви приступили к обязанностям подземных пахарей, пробудились и менее полезные для агрономии насекомые. Сама земля чувствует готовность к воспроизводству новой жизни. Она с трепетом ждет человека, который смягчит ее сведенное судорогой тело и подарит возможность выносить и подарить миру невероятное творение природы и разума: культурное растение, источник клетчатки, крахмала, витаминов, углеводов и других питательных веществ. Наши далекие предки были земледельцами, рождение растений, поддерживающих жизни людей, было равнозначным по значению рождению самих людей. Именно поэтому землю называли (и всерьез считали) матерью всего живого: производя на свет хлеб, она даровала жизнь тем, кто есть этот хлеб. Отношения между пахарем и землей были отношениями мужа и жены. И союз этот для наших предков считался большим таинством, чем союз между людьми.

Конечно, в этом свете моя страсть к земле кажется несколько странной, но я оправдываю это всеобщей эмансипацией. Я ведь ко всему прочему ношу брюки, открываю консервные банки, зарабатываю на жизнь. Да мало ли вещей современные существа женского пола делают из того, что раньше было исключительной привилегией мужчин (или, наоборот, чего не делают из того, что было исключительной обязанностью женщин).

Я надеваю перчатки из грубого сукна, беру вилы и ввожу четыре стальных ножа в твердую землю. Поднимаю ссохшийся ком, добиваюсь того, чтобы он рассыпался, стал рыхлой и пышной, готовой к посадке пашней. Выбираю коренья и сорняки, способные загубить новые нежные всходы, и чувствую дыхание земли, освобожденной от сковывающей ее силы. Она освобождается от гнета с каждым моим движением, просыпается, встряхивает головой, проводит руками по заспанному лицу, потягивается, разминая затекшие мускулы, глубоко вздыхает и улыбается. Я чувствую ее тепло. Теперь можно снять куртку и бросить на куст крыжовника. Ветер шевелит пряди волос на лбу, охлаждает разгоряченное тело, приятно касается напряженных рук. Я улыбаюсь ей в ответ.

Свежевскопанная пашня – это все оттенки черного, существующие в спектре. Солнце отражается в ней, как в воде, создавая ощущение, что перед тобой – застывшие на миг волны фантастического черного озера, прохладные и манящие. Запах земли, пробуждающейся ото сна, это эталон свежести. Его не передать и не воспроизвести, с ним сравни только аромат города после короткой грозы – он держится меньше часа, это время, за которое успевает подняться и воспрянуть духом прибитый ливнем к земле городской смог, сотканный из миллионов кубометров выхлопных газов, заводских выбросов и углерода, выдыхаемого жителями этого города. Но эти драгоценные минуты можно сравнить с визитом на альпийские луга: воздух становиться похожим на растаявший и витающий в воздухе лед родникового происхождения.

Когда силы кончаются, я захожу в дачный домик из нетесаных бревен, в нем до сих пор сохранился запах соснового леса, в котором некогда произрастали стройные величественные деревья, срубленные и грубо сложенные для удовлетворения человеческих потребностей в крыше над головой. В этот момент одно из облаков, пронзенных нежаркими пока еще солнечными лучами, осыпается на землю мелкой серебряной крошкой недолгого дождя. После двух часов первобытного ручного труда жизненно необходимо съесть свежий огурец, яйцо и колбасу с хлебом. Запить это нужно холодным сладким чаем. Такой сухпаек в сочетании с ароматами земли, дождя, неблагоустроенного запыленного жилища и согретого первым солнцем тела дает ощущение истинного счастья. Паломничество в маленькую, затерянную в Уральских горах ненастоящую Мекку завершено. Несколько дней оно будет напоминать о себе болью в непривычных к работе ладонях. Чувственное свидание с землей прошло удачно. Мы расстаемся не надолго. До следующей весны.