Алёшкино лето

Русоволосому черноглазому мальчугану Алешке шел пятый год. Как все приличные люди того времени, ходил он в детский сад, в среднюю группу, где с утра ел каши, после обедов сам застилал себе раскладушку, в тихий час подсматривая за рыбками в аквариуме делал вид что спит, а вечерами мучительно ждал родителей, которые все не шли да не шли. И казалось ему, что так и будет всегда – с бесконечно долгими днями, с запеканками и кипяченым молоком. Вот и шлепал он каждый день сандаликами по асфальтовым дорожкам, утром держась за руку мамы – в сад, вечером, держась за руку папы – домой.
- Ну, понимаешь, Алешка, судьба у нас такая – мы – на работу, ты – в садик – шептала зареванному малышу на ухо мама…

Но однажды, когда Алешка одновременно смотрел по телевизору «Спокойной ночи малыши» и подслушивал вполуха родителей, по квартире ласково прошелестело незнакомое слово «отпуск». Папа говорил, что наконец-то отоспится, мама планировала довязать свитерочек ему, Алешке, и главное, они шептались о том, что ребенку нужен свежий воздух и чудотворное парное молоко…
Отвлекшись от Хрюши и Степашки, тихонько подкравшись к родителям, Алешка шепотом спросил: - а у детей бывает отпуск? – Бывает – ответил деланно посерьезневший папа – у хороших детей, которые себя ведут хорошо. Их отвозят в деревню к бабушке, чтобы они играли и росли на природе и им тогда не надо ходить в детский сад.

На следующий день в садике Алешка всем рассказал, что уже завтра у него будет отпуск… Но на следующее утро его разбудили как обычно… по дороге в сад он спросил у мамы про отпуск. Мама вздохнула, пригладила непослушный хохолок на его голове и пообещала, что отпуск будет скоро.

У садика раскопали огромным чудесным экскаватором «Беларусь» траншею с трубами. Все ребятишки, с затаенным дыханием восторженно прижавшись к забору, через решетку подсматривали за движениями трактора, принюхивались к жирному запаху солярочного выхлопа…

Потом в группу принесли новую игру, в которой заводной паровозик бегал по рельсам, послушно поворачивая на переводимых стрелках…

Потом мама уговорила страшного милиционера, чтобы он для Алешки включил синий маячок на милицейской будке, мимо которой проходила дорога в садик.

Потом на несколько дней зарядили дожди, и как-то оказалось, что Алешка, грустно глядящий в окно на то, как люди в плащах и с зонтами передвигаются по двору, обходя бесчисленные лужи, совсем позабыл и слово «отпуск» и все, что оно обещало… С крыши скатывалась вода, проливалась на землю, разбегаясь кругами по луже. Подошла мама, погладила по спине. Раскрасневшийся Алешка обернулся к ней и непонятно от чего заплакал.
- Ты что, маленький? Заболел?
Укутанный в одеяло, напоенный чаем с малиновым вареньем, он просил, чтобы ему пели песню про него, про Алешу – «стоит над горою Алеша, Алеша, Алеша… стоит над горою Алеша, в Болгарии русский солдат…», еще и еще, пока, слабо подрагивая, не сомкнулись тихонько его реснички, и он не засопел носом…

- Ну, ты как, солдат?! – утром папины руки потрогали лоб, пробежались пальцами по Алешиным плечам, рукам, ногам к пяткам и принялись щекотать то пятки, то подмышками, то живот. Алешка, поджимая ноги, повизгивая и смеясь, тщетно пытаясь перехватить дыхание, старается что-то сказать, да ничего не выходит. – Радуйся, малыш, вот и дождался ты отпуск, едем в деревню.
Вдоль дороги мелькают деревья, в открытые окна врывается теплый ветер. – Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота. Чижика, собаку, кошку – забияку…
- Хочешь порулить? – папа, подмигивая маме, обращается к Алешке.
- Да!!!!!!
С колен папы совсем не достать педалей, да и без них восторгу нет предела! Алешка, вцепившись руками в руль, высунув язык, забыв дышать, правит. Повернет руль в одну сторону – машина едет туда, повернет в другую – и машина слушается. Папа иногда подправляет, но это ничего, всем хватит удовольствия!
Когда подъехали к дому, навстречу вышла переволновавшаяся бабушка – добирались дольше обещанного на два часа. Папа долго переносил из машины в дом сумки, пошикивая на мешавшихся под ногами ничего не боящихся кур. Но всего этого утомившийся Алешка уже не видел и не слышал. Он давно заснул, и, судя по всему, просыпаться не собирался. Поэтому его отнесли в дом и уложили на сундуке. Взрослые на кухне пили чай, разговаривали, рассказывали городские новости. Бабушка охала, говорила, как тяжело становится в деревне, за стеной сипел телевизор, на улице кудахтали куры, в открытое окно влетали мухи, и, закладывая над спящим Алешкой то бочку, то мертвую петлю, вылетали обратно на перестроение и новый круг…

Когда бабушка видела в прошлый раз Алешку, он звонко причмокивал соской и мочил простынки. А теперь вот стоит заспанный, трет кулаками глаза, ростом с сидящего отца.
- Поди, милай, молочку попей – протягивает – парное, теплое.

Папа повел осматривать хозяйство – живности нужно было дать воды, да и с Алешкой познакомить, чтобы знали. - Вот здесь лошадь, смотри, Алеша. Алешка вытянул шею, всматриваясь в темноту хлева, да вдруг как что-то огромное двинется на него, топая так, что земля с каждым ударом копыта сотрясается. Алешка попятился, опрокинул пустое ведро, и под его грохот и смех отца вылетел на улицу.
- Да ты что, малый, ты тут так всех перепугаешь.
Алешка, переводя дыхание, снова осторожно подошел к двери хлева. Сердце у него стрекотало как пулемет. Папа ободряюще похлопал по плечу: - смотри, там – свиньи, здесь корова, а вот тут – куры…

В деревне дни понеслись счастливо. Алешка, позавтракав, исчезал с ребятишками. Перемазанный, расцарапанный, с ободранными коленками и локтями он изредка забегал домой. Портило все только ежевечернее мытье с залечиванием щипучих ссадин.