Голубая вода Глава 1

ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 1. СМЕРТЬ, ДЕМОН И ЧАША

Код опустился на корточки, чтобы заглянуть в лицо мёртвой.
--Проклятье! – буркнул за его спиной Дакнж и суеверно отмахнулся сложенными накрест пальцами. - Она как будто спит!
В полутёмной дрёме дома, в решётке света от окна, лежала девушка, - и впрямь могло показаться, что она спит – так спокойно было бледное лицо в ореоле серебряных волос. У раскрытой ладони мёртвой блестел в тусклом свете опрокинутый набок кубок со змеевидным орнаментом.
Сумрак прихожей ожил вместе с коротким движением солдата князя Олло, решившегося, наконец, убрать оружие обратно в ножны. Короткий шелест стали, блеск серебряной вышивки на воротнике-стоечке – знаке различия ибира, едва заметное движение полов плаща обозначили коренастую фигуру Дакнжа в темноте.
--Как думаешь, она сама отравилась?
 Код отрицательно покачал головой, рассматривая следы магической борьбы на теле мёртвой. Синие витые полосы – не меркнущие следы рун – пересекали лицо, шею, уходили под ворот широкой белой сорочки, обвивались вокруг рук и ног. Ведьма отчаянно боролась, но проиграла. А не приди сюда Код – вряд ли кто-нибудь догадался об этом.
Охотник прошептал молитву по насильно отнятой душе, просунул руки под тело и отнёс на узкое ложе. Хрупкая ведьма показалась ему почти непосильной ношей. Показалась...
--Нужен священник со Словом. И похоронить следует до заката, - сказал Код ибиру, не оборачиваясь. «Иначе выйдет мстить, и без разбору».
Дакнж, всё так же мнясь у двери:
--Так плохо?
--Да.
--Ладно. Тогда пойду, поищу отца Керия, - и ибир вышел в маленькую дверь, едва втиснув в неё плечи.
Оставшись один, Код устало опустился на одно колено у тела. Он так устал.
--Я пришёл к тебе за помощью, Хейя. А оказалось, ты в ней нуждалась больше меня, – прошептал Код, прикоснувшись к серебряному шёлку волос ведьмы. Тонкие когти скорби впились в сердце, насквозь прошивая заслоны, ледяные преграды, и слёзы набежали на глаза, сорвались, прочертив тонкие дорожки по щекам. Охотник поднялся, не трудясь стереть их след.
Мёртвая ведьма лежала перед ним, более не похожая на спящую – трупная бледность коснулась кожи рук и лица сильнее, чем тела в целом, выбелив почти до прозрачной синевы. В сумраке это стало заметно сильнее.
И вдруг волна осязаемой дрожи прокатилась по тонкому телу, и синие для взгляда охотника руны вспыхнули одна за другой едким пламенем, как будто рябь побежала по воде. И руки человека непроизвольно сжались, до боли в суставах. В глазах потемнело...
 ... жуть рванулась наружу, сметая тщательно поставленные плотины, алча беспризорной магии. В мозгу вспыхнула красной пеленой ЖАЖДА!, - и человек резким движением вцепился в рану на плече, не жалея себя против новой волны боли, едва не поддавшись чуждому голоду, смежил веки и отвернулся.
Спустя несколько мгновений в висках не стучало, и красная пелена в сознании рассеялась. Всё ещё не зашло так далеко. Всё ещё можно было бы исправить... может быть только сегодня; может быть только вчера.
...Меченный боялся смерти.

Есть поверье, что за левым плечом человека Молчаливая ждёт своего часа. Однажды она положит руку смертному на плечо и пригласит посмотреть друг другу в глаза – тогда маленькая вечность станет частью вселенной.
А до того момента каждый знает её место за своей спиной.
Наделённые магией, как и обычные люди, равны перед нею. Но к ним Она ближе.
Отмеченные магией с рождения чувствуют Её руку, только не оборачиваются до последнего. И сила в мертвеце бурлит, корёжится в безмолвной агонии, истязаемая непонятными муками, бушует и требует отпустить, но душа не оборачивается, боясь кануть в темноту из озарённого светом мира. Только специальные обряды могут помочь убитому (а именно в этом качестве Меченные обычно покидают берег жизни) отправиться в вечность. Если же не принять мер до определённого момента, неприкаянное творение поражает демон.

Меченный боялся смерти...

Код сам не понял, когда открыл глаза. Просто обнаружил, что смотрит в одну точку пространства, сквозь золотящуюся в солнечных лучах пыль.
Человек сморгнул.
Пылинки исчезли.
Следует бороться – след в след с болью и отторжением – следует борьба – следует бороться – след в след ступать с каждой волной, и, не пропустив ни одной выемки, почти смытой накатившимся страхом, ступать след в след – или накатится ещё раз и унесёт, совсем, глубже, в ничто, и вряд ли удастся вырваться из цепкой хватки – следует ступать след в след – следует бороться.
Человек уже осмысленно обвёл взглядом комнату.

Когда-то… быть может семнадцать или восемнадцать лет назад, а может и значительно больше, Код приходил к ней.
Стояла осень – мягкая, тёплая, солнечная, - и листья, тонкие, почти прозрачные, золотым пухом облетали с деревьев, тихонько шурша о былом и навсегда ушедшем. Земля была исполнена светлой грусти прощания.
Код ясно помнил тот день.
Скрипело перо по жёлтому листу бумаги, выводя изящные чёткие буквы – Хейя писала письмо. Она сидела за столом, задумчиво подперев подбородок рукой, а кругом всё казалось золотым и огненно-красным от букетов из осенних листьев. Всё отливало золотом: и старенький комод, накрытый кружевной салфеткой, и дубовый платяной шкаф, по совместительству часто исполняющий обязанности кладовки, и сундук, упрятанный в тёмный угол из-за своей обычно угрюмой раскраски.
Лишь полки с книгами, протянувшиеся по всей стене, кутались в тень, казались нереальными среди живого осеннего света. Да, наверное, они и впрямь мало имели отношения к реальности – ведьмы хранили книги под заклятьями, не ленясь для каждой творить индивидуальное, создавать разные «замки» и «ключи» к ним.
Цветом осени смотрелась кровать под тёмным балдахином. Сияла на полках посуда из дорогого цветного стекла, которую Хейя особенно ценила, бесконечно чистила и протирала, и непременно выставляла для гостей, хвалясь.
Сияла и ведьма в шерстяном оранжевом платье. Солнечный свет от окна робко касался изящного стана девушки, путался в серебристых волосах, собранных в косу, золотил белую кожу шеи и щеки, запястья…
Хейя писала – а Код смотрел на неё из неизменного сумрака прихожей. Потом она подняла голову и улыбнулась ему.

Тогда здесь всё было по иному.

Код стоял, прислонившись к стеллажу с книгами и полуприкрыв веки, слушал, как тоненько свистит ветер в щелях окна. Будто дикий заблудший зверь стонет на одной ноте, скребётся в раму, умоляя впустить, в надежде согреться…
Код слушал, и постепенно напряжение его отпускало, как будто вливалось, смешивалось и таяло в звуке.
Взгляд блуждал по мерклому дому, ища знакомые вещи. Вот сундук, покрытый пылью и оттого ещё более унылый, чем обычно. По-прежнему в углу стоит шкаф, и из-за приоткрытой дверцы свисает кончик синего платья.
Комод резной работы, единственный представитель элитной мебели в доме, тоже не сдвинулся ни на палец. Разве что на столешнице сменилась салфетка, - впрочем, такого же белого цвета.
Стол оказался передвинут к окну и поставлен широкой стороной к стене: так не столь заметной была зарубка, уродовавшая край – это Хейя неудачно опробовала прочность купленного ножа. И всего два стула рядом: гостей здесь особо не привечали.
В сторону кровати охотник смотреть не стал.
Посуда нетронутая по-прежнему красовалась на своём месте – умытая и блестящая, результат заботы хозяйки. Что с ней делать теперь – помнящей даже тепло рук ведьмы?
Охотник бездвижен. Лишь взгляд скользит от предмета к предмету, где-то задерживается, где-то проходит не медля. Пока не останавливается на чаше. Тогда Код закрывает глаза.
Он почти исчерпал себя. Коснулся каждой вещи, и каждая отозвалась памятью о мёртвой. И ни одна не сохранила воспоминания о её смерти. Кроме одной.
На полу лежала чаша.
Охотник оставил свою опору, подошёл и поднял предмет и поставил на стол. Потом отошёл в сторону.
Такие вещи, как эта, назывались «заклинательницами», помощниками ведьм, они даже имели собственные имена. Её имя Код не знал никогда, и вряд ли кто-либо мог теперь позвать её. Чаша, послужив смертью своей госпоже, словно умерла вместе с нею.
Солнце скрыли тучи, и метал уже не блестел, померк, как и всё в доме. Безупречный стан, изгиб ножки и изящный орнамент – неповторимое произведение искусства, созданное специально для ведьмы и для нужд ведьмы, стало неприметной частью унылости и запустения. Меченный вдруг осознал, что это не поверхностное впечатление – то, что было смыслом «заклинательницы» - ушло, - на столе стояла обычная посуда, единственная среди многих, похожая на тьму таких же. Таких случаев охотник не знал, но много ли он знал о смерти ведьм?
Код подошёл и прикоснулся к ней.
Предметы помнят не так, как люди. Они не способны мыслить, оценивать, выхватывать из потока событий основные, или те, что творятся вокруг – они помнят только себя. Вот и чаша помнила также. Себя. На полу. Рядом с мёртвой... Потом здесь – напротив окна.
И больше ни одного воспоминания. Человек разочарованно убрал ладонь.
Хлопнула дверь, опять темнота в прихожей ожила чужими движениями, и затем из неё выступил широкий силуэт ибира:
--Я привёл людей с волокушей, - взгляд его опасливо метнулся к кровати и только потом остановился на Коде. – Отец Керия сейчас придёт. Он распоряжается по поводу похорон, чтобы всё было... ээ, правильно сделано.
Охотник молчал, и, кажется, ни одной эмоции не проскользнуло на его лице.
--Всё... нормально? – насторожился Дакнж.
Код нашёл в себе силы кивнуть. Потом подошёл к кровати и бережно взял на руки ведьму.
--Всё нормально, Дакнж, открой дверь.