Спасибо за маму. Ч. II

       Я не знал, что ответить, но тут открылась дверь, и вошёл тот, который привёл её.
Я так испугался, что это за мной, что сразу весь покрылся холодным потом. Но мне не стало стыдно от этого страха, потому что в моей голове успело промелькнуть:
       «Только не сейчас!»
       - Вот тебе телефон, - сказал ненаш Ирине, - звони в больницу, нашли твоего Григорьева.
       Она набрала номер, заговорила:
       - Володя, это я. Успокойся, жива. Как Широкова? Уже прооперировал? Всё хорошо? Умница! А как тебя нашли? Молодцы! Не бойся за меня, всё обойдётся.
       Ненаш вырвал у неё трубку из рук:
       - Хватит болтать, видишь: мы своё сделали. Сказали тебя в дом отвести.
       - Я никуда не пойду, - резко ответила Ирина, - а с тобой больше вообще разговаривать не буду.
       - Сука! – прорычал ненаш и вышел.
       - Опять сукой назвали, - сказала Ирина, - помнишь, как ты в восьмом классе дрался из-за меня, когда на классной доске кто-то написал: «Ира – сука».

       Увидев эту, крупными буквами, надпись, Сергей спросил: «Кто написал?». Ему ответили смехом. Он взял тряпку, стёр надпись и, обернувшись, выкрикнул:
       - Что, боитесь признаться?!
       - Да кто тебя боится, защитничек нашёлся! – пробасил здоровяк Михайлов.
       -Ты написал?
       - Какая разница! А что будет?
       - Узнаешь.
       - Ну, а если я…
       Он не договорил, Сергей подскочил к нему и неумело ударил кулаком в лицо.
       Не ожидавший такой наглости от слабака Ненашева, Михайлов даже не успел увернуться, и, обозлённый, серией из трёх ударов уложил его на пол.
       Когда Сергей поднялся и, пошатываясь, опять пошёл на Михайлова, тот просто отпихнул его: «Да отвали ты. Это не я писал».
       - А кто?
       - Ну, я, - сказал Лещенко.
       Сергей ударил его раз и ещё раз, но тут вмешался друг Лещенко Макеев.

       - Ты тогда не умел драться, - заговорила Ирина, - а дрался сразу с двумя, и я швырнула в них вазон с любимым цветком нашей классной. Попала, кажется, Матвееву в плечо, а он проорал: «Ты что, больная, а если б в голову?». Я ответила, что в голову в следующий раз. Ох, и шуму тогда было! А я так гордилась тобой. Ты после этого случая пошёл боксом заниматься. Серёжа, а эти тебя били?
       - В меру. Только, ребро, кажется, сломали.
       - Дай я тебя посмотрю, - она хотела встать и подойти ко мне.
       - Пожалуйста, не подходите ко мне, - попросил я.
       - Почему, Серёжа?
       - Я тут шесть дней, от меня воняет.
       - Серёжа, я же врач.
       - Для меня вы - просто женщина.
       - Что ты всё «вы» да «вы». Они тебя хоть кормят?
       Моё «да», видно, получилось не очень убедительным и, она спросила:
       - Можно, я им скажу, чтобы нам принесли поесть?
       - Не надо, - сказал я, с ужасом представив, как буду есть при ней. Едва ли мне удалось бы при этом прилично выглядеть.
       - А помнишь, как ты кормил меня в больнице с ложечки, когда я сломала руку?
       - Ты полезла за котенком на дерево и сорвалась.
       - Помнишь, - обрадовано сказала она.

       Я вспомнил, откуда знал эти имя и фамилию: я их выдумал. Выдумал и котёнка, и драку, и много ещё чего. И на бокс я пошёл после того, как это выдумал. Я был необщительным и стеснительным, а любить уже тогда хотелось, и я придумал новенькую и изо дня в день рассказывал соседу по дому, такому же одинокому и застенчивому, как я, про эту девочку, про нас с ней.
       - Что у вас в школе нового? – как-то спросил он.
       Ничего нового и интересного не было, и я неожиданно для самого себя сказал:
       - К нам пришла новенькая.
       - Красивая?
       - Да, очень.
       Мы сидели тогда на нашей скамейке в самом углу двора, и я рассказал ему о появлении Ирины.
       Как классная будто бы вошла с ней перед уроком, и, представив, спросила, куда её посадить. А новенькая заявила, что хочет сесть за мою парту.
       - А я не хочу, чтобы она ко мне садилась, - под общий хохот сказал я. Ну, не принято у нас было сидеть с девчонками.
       - Зачем ты меня позоришь? - прошептала Ирина.
       Я прошипел, что всё равно не буду с ней сидеть.
       - Почему? – удивлённо спросила она, - разве я сделала тебе что-то плохое?
       Я тогда повинился соседу, что мне стало неудобно перед ней.
       И сейчас мне было неловко перед этой женщиной, ведь получалось, что я обманываю её. Решив признаться, сказал про котёнка. И попал.

       - И пока рука была в гипсе, - продолжала Ирина, - ты носил мой портфель, а над тобой смеялись.
       - У нас был очень дикий класс.
       - Я это сразу поняла, когда попросилась за твою парту. Все так удивились. Поэтому меня и невзлюбили. Знаешь, а я до сих пор помню все книги, которые ты приносил.
       - Джека Лондона,- сказал я.
       - Ты очень любил тогда «Время-не-ждёт» и «Смока Беллью».
       - А тебе нравился «Морской волк» и «Мартин Иден».
       - А ещё ты приносил Чехова, Грина и Куприна, и так обрадовался, что мне понравились его «Юнкера».
       Ирина перечислила почти все мои любимые тогда книги. И Сетон-Томпсона, и «Записки натуралиста» трёх разных авторов, и даже шеститомник о животных. Она удивилась, что помнит цвет этих книг: темно-зеленый.
       - Серёжа, - спросила она, - ты хотел биологом стать. Стал?
       - Нет, - ответил я, ошарашенный, не зная, как вести себя дальше.
       - А кем работаешь?
       Я рассказал, что был инженером, потом учителем. Как убежал от школьного безденежья обратно в инженеры.
       Она спросила, что я преподавал.
       - Математику.
       - Ну, это неудивительно, - сказала она, - ты её так хорошо знал. А помнишь, как ты за меня сделал контрольную по геометрии, а себе не успел, и получил два? А Аннушка всё поняла и хвалила меня за пятёрку с нескрываемым ехидством.
       Я сказал Ирине, что получил тогда не два, а три, и что математиком у нас был мужчина.
       - А вот и нет, я точно помню, - «поправила» меня Ирина, - он позже пришёл, в третьей четверти, зимой, а это осенью было.
       Я промолчал.
       - Серёжа, а стихи пишешь? – спросила она.
       - Почти нет, - ответил я.
       - А я всё, что ты мне написал тогда, до сих пор храню, и даже помню. Почему ты не отвечал на мои письма?
       Я ответил, что не получал их.
       Она некоторое время молчала, а потом опять заговорила, начав со своего ласкового «Серёжа», от которого мне становилось и хорошо, и неудобно перед ней.
       - А помнишь мой день рождения? Ты написал на асфальте: «Поздравляю, солнышко!». А когда я выглянула в окно, запустил в небо пять воздушных шариков с нарисованными рожицами.
       Я не сумел придумать про шарики: у меня не хватило воображения, и на асфальте я не писал. Тот, за кого она меня принимала, был лучше меня. И стихи, наверное, у него были лучше.
       Ирина спросила, куда мы пошли после школы. Я ответил, что в зоопарк.
       - Помнишь, - радостно сказала она и продолжила, - была весна, и кругом лужи, и ты переносил меня через них на руках. А ещё в тот день ты спросил: «Можно я тебя поцелую?». Я кивнула, и ты...
       - Я поцеловал тебя в щеку, и ты засмеялась…
       - А ты страшно обиделся… Серёжа, скоро рассветёт? Я так хочу тебя увидеть!
       - А я не хочу, чтобы ты меня увидела, столько лет прошло: не узнаешь. И потом, я ведь их разозлил своим боксом.
       Я вдруг заметил, что назвал Ирину на «ты».
       - Серёжа, что делать? – спросила она, - мне страшно. Страшно, как никогда. Они же убьют тебя!
       «Ей страшно не за себя, а за меня, - подумал я. – Вернее, не за меня, а за другого Сергея…».
       - Будем надеяться, что нас найдут, - сказал я.
       Что я ещё мог сказать? Что я мог сказать женщине, с которой был знаком полчаса и ради которой готов был умереть. Я даже не видел её лица, но точно знал: это была она, та самая Ирина Чернова, которую я придумал, а потом искал всю жизнь.
       Если бы мне предложили вернуть всё назад, закрыть глаза и опять оказаться дома, ещё до этой моей поездки в Н., я бы не согласился. Я ни на что не надеялся, не думал о том, что у меня с этой женщиной что-то может быть. И ревновал её и к этому неизвестному мне доктору Григорьеву, и - особенно - к другому Ненашеву. И твёрдо знал, что, будучи голодным, грязным и избитым, я сейчас счастливее, чем когда бы то ни было.
       - Что ты молчишь?- продолжала она, - Скажи, что мне делать, ведь я, правда, решила, что не буду оперировать. Я понимаю: «клятва Гиппократа», но ведь он боевик, бандит, не знаю кто. Наверняка он убивал, и опять будет убивать, его люди так легко, между прочим, ранили Андрея только за то, что он попытался меня отстоять.…Серёжа, ты не поверишь, я не боюсь умереть, я так устала от операций и от чужих смертей. Я после каждой смерти моего больного почти умирала сама, мне часто не хотелось жить, ты знаешь, если бы не дочь... Я, наверное, не должна была быть хирургом, я так и не привыкла. Даже не помню, когда была по-настоящему радостной в последний раз.
       - Но ведь вы наверняка спасли многих людей, - сказал я, - как же такому не радоваться!
       - Да, ты прав, Серёжа, радовалась. Когда получалось, особенно, когда мои руки делали то, что казалось, нельзя было сделать. Когда видела благодарные и счастливые лица близких. Серёжа, но уже через минуту всплывали другие лица.
       «Наверное, и у мамы было также», - подумал я.
       Ирина стала рассказывать о своём очень общительном муже, которому хотелось видеть её совсем другой, о самостоятельной, рано вышедшей замуж дочери. Чувствовалась, что она очень любит дочь и до сих пор страдает, оттого что никогда не получалось уделять ей столько времени, сколько хотелось. Рассказывала подробно, как рассказывают о наболевшем близкому человеку или случайному попутчику.
       Несколько раз я хотел остановить её, думал, что вот сейчас она сделает паузу, и я наконец-то скажу, что я не тот, что не мне предназначается этот рассказ, но.…И я опять не успевал остановить её.
       - Дочка переехала, с мужем мы развелись, - продолжала Ирина, - мне стало невыносимо приходить в пустую квартиру. Поэтому, когда институтская подруга позвала меня к себе в Н., я и уехала… Серёжа, почему ты не искал меня? - вдруг спросила она.
       - Искал, - ответил я.
       - Плохо искал.
       Мне было стыдно перед ней - получалось, будто я подглядел в замочную скважину или прочитал чужое письмо. Выходило, что я зачем-то обманул эту женщину, а после её рассказа сказать об этом было ещё труднее. Ещё я боялся, что она попросит меня рассказать о себе, чего мне бы очень хотелось. Но какое ей дело было до моей жизни, её ведь интересовала жизнь совсем другого Ненашева…
       «Кто он, - думал я, - как сложилась его жизнь? Как он смог обойтись без этой женщины, неужели просто забыл её?»
       Вошёл тот, который принёс мне мазь и воду. На этот раз я не испугался, все мои мысли были о том, как сказать Ирине о своём, пусть и неумышленном, но обмане.
       - Руслан, ты? – выдохнула она. - Ты с ними, с этими?
       - Ирина, - заговорил он, в его голосе слышалось уважение, - просили извиниться перед тобой за то, что тебя привели в этот сарай, и за то, что в больнице так было. Эти люди не должны были так. И я очень виноват, Ирина, ведь это от меня узнали, какой ты хирург.
       - Ладно, Руслан, - произнесла она и спросила. - Как брат?
       - Спасибо, с ним всё хорошо, - ответил он и с просительной интонацией добавил. - Тебя уже ждут, там всё готово.
       - Хорошо, - сказала Ирина, - я буду оперировать, но он пойдёт с нами.
       - Нет.
       - Тогда и я никуда не пойду, ты меня знаешь.
       - Кто он тебе, Ирина? – спросил Руслан.
       - Неважно. Но ты сделаешь так, что его не тронут.
       - Ирина, ты знаешь, что я тебе за брата вечный должник, но я не всё могу. Сегодня его не убьют. Те, кого он избил – сейчас в другом месте.
       - Ты обещаешь, что, пока я буду оперировать, с ним ничего не случится?
       Он, кажется, кивнул.
       - Серёжа, я скоро вернусь, - сказала Ирина, и они вышли.

       Они тогда играли в футбол, Сергей стоял на воротах. И вдруг он увидел Ирину.
 Из-за высокого сетчатого забора она молча смотрела на него. Он сразу быстро пошёл к ней, не увидел, что в его ворота тут же влетел мяч, не слышал криков: «Придурок!», «Ты куда, Серёга?». Он видел только её заплаканное лицо и спешил к ней.
       - Что случилось? – спросил он, подойдя.
       - Я уезжаю, - сказала она.
       - Когда?
       - Скоро.
       - Далеко?
       - В Германию.
       - Надолго?
       - На три года.
       - А как же я? – вымолвил он.
       Я не говорил этих слов, не расставался по-настоящему с Ириной. Когда мне надоело выдумывать, я так описал наше расставание с ней соседу по дому. Странно, но после этой «разлуки» со мной что-то произошло: я часто не находил себе места, дрался больше, и даже с учёбой стали возникать проблемы.

       Примерно через полчаса пришёл Руслан. Он сказал:
       - За тебя никто платить не будет, но тебе очень повезло с Ириной. Посмотрим, повезёт тебе ещё раз или нет: с тобой хочет говорить один человек.
       Мы вышли из моего сарая. От свежего воздуха у меня закружилась голова, и я шёл, пошатываясь. Мы подошли к двухэтажному дому, у дверей которого стояли двое в масках и с автоматами. Когда Руслан надел мне повязку на глаза, я подумал о том, что всё это, наверное, мне приснилось: и моё житьё в сарае, и Ирина, и эти с автоматами…
       Мы прошли в дом и какое-то время ждали. Наконец открылась одна дверь, мы ещё немного прошли. Потом Руслан постучался, открылась вторая дверь, нас кто-то впустил и вышел.
       - Сними повязку, - проговорил тихий голос.
       Я увидел перед собой очень бледного, бородатого человека с грустными глазами.
       - Ты кто? - спросил он, разглядывая меня.
       Я назвался.
       - Врёшь, - сказал он.- Я - Ненашев Сергей, это я учился с Ириной.
       - Как? – выдохнул я.
       - Вот так. Зачем ты ей соврал?
       - Я не врал. Так получилось.
       - Врёшь. Она просила за тебя. Ты подумал, что она может тебя спасти.
       Этот раненый человек, тот Ненашев, который читал те же книги, что и я, писал стихи и хорошо знал математику. Который по-настоящему, а не, как я, был с Ириной: оберегал её и, конечно, любил. Тот самый, что был во многом лучше меня. И он стал…. Но что он сейчас сказал? Он оскорбил меня! Я, видно, сделал какое-то движение, потому что Руслан сильно схватил меня за плечо.
       - Нет! - выпалил я, - Клянусь: нет! Я не смогу объяснить, как это получилось, но она приняла меня за тебя. У нас с тобой в детстве было много общего.
       - У нас с тобой не могло быть ничего общего, - процедил он, и губы его тронула брезгливая усмешка.
       Я не выдержал этой усмешки и заорал:
       - Что ты строишь из себя, горделивый орёл? Великого деятеля, борца? Чем гордишься? Тем, что твои скоты ворвались в больницу или тем, что хотели изнасиловать моих девочек?
       В этот вопль ушли все мои силы, и, наверное, я упал бы, если бы не Руслан: он, как вцепился в меня, так и не отпускал.
       Ненашев что-то сказал, но я не расслышал. Мне опять завязали глаза и вывели из комнаты. И вдруг, совсем рядом, я услышал: «Подождите». Это был голос Ирины.
       Я сразу выпалил, что не тот, за кого она меня приняла.
       - Знаю, - ответила она.
       - Простите меня, - проговорил я. – Мне нужно объяснить.
       - Вы не сделали ничего плохого, а мне пора на операцию.
       Я должен был что-то сказать этой женщине. Сказать очень быстро и кратко. Чтобы она поняла. Но я так и не нашёл этих слов. Ещё и потому, что решил: ей не до меня, ведь она встретила настоящего Сергея Ненашева. Того самого, кто дрался за нее, делал ей контрольную, запускал для неё в небо шарики и писал на асфальте.
       - А кто ей ты? - подумал я. - Никто. Ты просто вызвал у неё воспоминания. Хватит с тебя и того, что встретил её, и она пыталась спасти тебя.
       Ирина стояла так близко, что я чувствовал тепло, исходящее от неё, ощущал её дыхание. Мне так захотелось протянуть руку и прикоснуться к ней. Но я не решился.
И тут со двора раздались крики и выстрелы.
       - ОМОН, - мелькнуло в голове, - нашли-таки. Услышав, как распахнулась наружная дверь, я схватил Ирину, с силой толкнул её себе за спину и заорал:
       - Не стреляйте!
       В груди вспыхнула боль, и… почти сразу пропала.
       Я увидел свой старый дом, а на скамейке перед парадным - соседа, он спросил:
       - А ты нашёл ту девочку, ну ту, о которой ты мне рассказывал?
       - Нашёл, - ответил я.
       - Врёшь, никакой девчонки не было, - сказал он, - ты всё выдумал.
       - Нет, была, - сказал я.
       - Была да сплыла, - усмехнувшись, сказал он, встал со скамейки и пошел себе. Я повернул голову за ним и увидел… маму, такую молодую и улыбающуюся. Она шла ко мне навстречу. А за ней бежала моя любимая собачка Виолка, которая умерла год назад.
       - Как это они вместе? – подумал я и задохнулся от нахлынувшего счастья. - Как всё хорошо: и мама, и Виолка опять со мной.
       Я хотел подойти к ним, но мама вдруг строго посмотрела на меня, покачала головой и сказала: «Нет, не сейчас. Тебя ждут».
       И они стали отдаляться от меня, только Виолка на секунду повернула голову, грустно посмотрела на меня, и они исчезли. Я хотел побежать за ними, но почему-то не мог сдвинуться с места, хотел закричать, позвать их, и не мог. Я не понимал, почему они оставляют меня, почему уходят, ведь мы так любили друг друга. Я повторял про себя: «Ну почему? Почему?» И так мне стало горько, так худо. И вернулась боль, у меня потемнело в глазах, и я стал падать куда-то….
       Первое, что я увидел, когда очнулся, было лицо женщины, которую я раньше никогда не видел. Но я её сразу узнал…
       Потом я долго валялся в больнице, но всё-таки выкарабкался, несмотря на три пули, две из которых, вынутых из меня Ириной, лежали теперь в коробочке. Да и каким идиотом надо было быть, чтобы помереть при лучшем в мире личном враче. Не удивиться появлению сына: он продал квартиру и привёз деньги. Не увидеть Лену с Таней и их заплаканных мамаш, физрука Серёгу, Тошу с Ваней и других пацанов и девчонок. Директора и вожатых, одногруппника Володю, который по глупости считал себя в чём-то виноватым передо мной. Не услышать на ухо от потрясающего голубоглазого создания, очень похожего на Ирину: «Спасибо за маму».