газон

*
       Луизу настигло заслуженное счастье. Мало кто подозревал, что оно – счастье – заслужено. Все, кто мог догадываться об этом – тройка родственников и меньше полудюжины приятелей, еще со школы - были заняты собой, а про Луизу вспоминали лишь тогда, когда всплывала тема об одиноких «половинках», не обретших собственно же «половинку».. Какую-то там свою, единственную. Про Луизу говорили на вялом взлете означенной темы мало, тихо и… про себя. Можно было, конечно, и - вслух, но каждый вспомнивший о Луизе, тут же одергивал себя, страшась ввалиться в зыбкую и бесконечную скорбь по непризнанности, неприкаянности такой милой, умной, красивой («не царица, но – признайтесь – очаровательна») и до сих пор одинокой женщине. Каждый полагал, что просто сказать: «Эх! Не везет бабе!» - мало; требовался длинный обязательный прейскурант достоинств и задатков Луизы со знаком перевернутой «восьмерки» в графе «цена». Список заворачивался в рулон… Нет! В картуш с опаленными состраданием волютами. Потом как-то надо было пояснять и без того осведомленным в теме собеседникам кармическое значение «бесценности» Луизы… В общем, по большому счету, Луиза не стоила такого продолжительного внимания сопереживающих, объединенных усредненным благополучием неодиночества.

       Счастье накинулось на Луизу из-за высокого, в кованых завитушках, забора на самом краю тополиной посадки, так далеко от ее старенького домика в дачном поселке, что никто сюда, кроме чахлой скотины из ближайшей деревни, в эту загаженную коровами и козами глушь, не забредал.
       За витиеватыми переплетениями ковки забора – ровная по высоте травы и окрасу (без пятен пастушьей сумки и цикория) лужайка, с опрятными пересечениями желтых тропинок, и дальше, как на картинке из журнала «Усадьба», глянцево и в деталях – белый дом с колоннами.

       - Пойдемте со мной. – Сказал Миша и открыл калитку рядом с воротами.
Он смотрел на нее со спокойным восхищением грустными глазами стареющего ребенка. А губы чуть вздрагивали, и было не понять – собирается он плакать или улыбаться. Его ладонь была сильной и мягкой. Луиза вложила в нее свои вспотевшие и пахнущие полынью пальцы с совершенным доверием, тотчас же поняв, что судьба, наконец, заплатила ей по полной за слезы в подушку этой встречей с интеллигентно-прекрасным созданием.

       По пути к дому встречались пожилые дамы, с уходящими углом в вырез платья строчками длинных морщин, и бледные юноши в очках. Миша их целовал… Они его целовали.. Одинаково нежно куда-то рядом с мочкой левого уха. Луизе протягивали прямую, расправленную в локте, руку, со стеклянным дружелюбием в полуулыбке.
- Мишенька, доклад удался, несомненно. Ты волновался, но не чересчур. Как раз так, как можешь только ты.. Это подкупало..

       Они миновали каретный двор, из слегка раскрытых ворот которого струился полумрак, пахнущий старым деревом, кожей и тлеющим ароматом забытых духов, вперемешку с мехами и кожей плеч, на которых покоились надушенные соболя..

       Его комната оказалась по-гостиничному аскетичной. Пыльный белый плафон удивленно повторял «выражение лица» шара из боулига.
       Он судорожно обнял ее.
       Момент проникновения был как вознесение на престол абсолютного счастья. Так слипаются, вероятно, две клетки, олицетворяя замершую в миг созидания вселенную. Только Ее плоть, увенчанная любимыми глазами. Только Его теплые губы, их горячий шелест на ней. Когда хлюпающие, безусловные звуки, со стороны означающие только акт двух совокупляющихся особей, значат больше всех больших и малых правд мироздания.
- Ты мой…
- Я твой…
И полет в рай на кончике его движущегося внутри ее тепла члена. Настойчивый, но исступленно ласковый зов вхождения, нежнейший поцелуй внутри и мощная утверждающая точка убедительной фразы коитуса на куполе шейки матки. И обратно – в диалоговой паузе и в приглядке, и снова – ласковым напором…

- Лизанька, - он не то, чтобы презирал ее настоящее имя, просто предпочитал простоту и душевность. А в «Луизе» ему мстилась снобская нарочитость. – Лизанька, мне нужно собираться. Там скоро подъедет мой соавтор из Сорбонны, неудобно заставлять его ждать.
- Конечно, конечно. – Заторопилась она, застегивая бюстгальтер, и в смущении от того, что задерживает его, не удивилась, что он сказал «мне», а не «нам».
       Она уже застегивала джинсы, вздрагивая еще горячим своим животом от прохлады металлической клепки, когда увидела в открытую дверь ванной, как он перед зеркалом сдирает с себя русый парик. Взяв с полочки изящный хромированный рубанок, прошелся им по голому, в шрамах и коричневых корках болячек, черепу. Промокнул свежие порезы чистой салфеткой. Посмотрел на себя в зеркало с привычной пристальностью бреющегося мужчины, взял с той же полки ножницы и подрезал верхние кромки ушей.
Заметив немигающий в остолбенении взгляд Луизы, мягко произнес:
- А как же… Нужно быть в порядке…
       Когда он в той же спокойной бытовой неторопливости вытащил из ящичка под ванной миниатюрную гильотинку и, усевшись на низкий плетеный пуф, вставил правую ногу под сияющий нож, Луиза была уже у двери и только слышала, как хрустнули пальцы Мишеньки, и что-то, вроде шариков из теста, глухо вразнобой застучало по кафелю..

       Луиза бежала прочь от дома с колоннами к высоким кованым воротам, в которые вошла сюда час назад, держась за руку своей судьбоносной Находки.

       Ее босые ноги стыли в беге по прохладной равнодушно-гладкой траве английского газона рядом с тропинкой, посыпанной колючим желтым песком, сознательно избегая режущей поверхности официальной тропы, опасаясь порушить эту сдержанно-сияющую топографическую обязательность, предназначенную для обуви, купленной по ценникам, не опороченным цветными диагоналями «сэйла».

       За ее спиной раздавался ровный гул газонокосилки, внутри которого в два такта тихо верещал злорадный стрекот ножей. Из-под них тепло пахло сладковатой зеленой кровью свежеобезглавленной лужайки.

       Луиза добежала до ворот, остановилась, посмотрела на свои ступни, с крошками засохшего коровяка между пальцев, оглянулась на прогуливающихся у каретного сарая людей. Отсюда, издали, их головы были в безупречно-небрежных прическах, и розоватый отсвет на них не создавал впечатления пропитанных сукровицей освежеванных скальпов.
       Она повернулась и пошла обратно, навстречу идеально работающей газонокосилке.