Пьеса ошибок

Акт первый.
Действие первое.
Джон: - Привет, Эд!
Эд: - Привет, Джон!
Д: - Ну что, начинаем играть пьесу?
Э: - Конечно, начинаем. Разве есть другие варианты?
Д: (Передразнивая) – "Конечно, начинаем"... Дружище, мне кажется, ты не готов. Что за помятый вид? И перегар, как будто ты вчера пил с орангутангами?
Э: - Эээ…
Д: - И перестань грызть ногти!
Э: - Я не грызу ногти!
Д: - Еще как грызешь! И сплевываешь на пол, который полчаса назад мыла Беретта.
Э: - Беретта не мыла полы сегодня. У нее выходной. Кстати, Джон, сегодня же суббота. Ведь мы с тобой что-то собирались устроить… Не так ли?
Д: - Ээм… Эд, мы же собирались играть пьесу. Ты забыл?
Э: - Ммм… А как она называется?
Д: - Когда перестанешь грызть ногти, я скажу тебе, как она называется.
Э: - Я не грызу ногти.
Д: - Ты их грызешь, но суть не в этом. Пьеса называется «Абрикосовая беженка, или похождения храброго мангуста».
Э: - А о чем она, Джон?
Д: - Хм… Как о чем? О жизни…
Э: - О жизни – это слишком размыто. У тебя есть сценарий?
Д: - К черту сценарий! Давай скорее играть пьесу.
Э: - Давай.

Действие второе.
На заднем плане декорации морского залива. Приглушенное освещение. Из-за правой кулисы появляется тень, пересекает сцену и забегает за левую кулису.
Джон (громко): - Какого хрена?!
Эд: - Что?
Д: - Какого хрена ты выбегаешь из-за правой кулисы и бежишь за левую? Ты должен бежать из-за левой кулисы за правую.
Э: - Извини, я забыл. Давай переиграем.
Из-за левой кулисы выбегает тень, бежит по сцене, спотыкается, останавливается. Ищет что-то на полу, затем бежит дальше к правой кулисе.
Д: - Эд, ты там что, обосрался по дороге?!
Э: - Я споткнулся, и сотовый вывалился из кармана.
Д: - А яйца у тебя не вывалились?! Играем заново.
Из-за левой кулисы выходит тень и, глядя себе под ноги, доходит до правой кулисы.
Д: - Эд, ты чего еле плетешься?!
Э: - Чтоб не споткнуться…
Д: - Ты споткнешься только в том случае, если я тебя тресну. Заново!
Э: - Мне надоело играть эту пьесу. Давай сыграем другую.
Д: - Да ты что, очумел? Мы не можем играть другую пьесу, потому что мы играем ЭТУ! Это тебе не игрушки, твою мать.
Э: - Ну ладно, ладно. Просто я не совсем понимаю…
Д: - Тебе понимать совершенно не обязательно. Давай, играй.
Э: - Я готов.
Из-за правой кулисы…
Д: - Эд, тебя курица, что ли, на свет родила? Ты вообще различаешь лево и право?
Э: - Черт.
Д: - Не ругайся, на нас ведь смотрят зрители.
Э: - Я никого не вижу.
Д: - Это ты никого не видишь, потому что ты тупая бестолочь. А я вижу! Там сидят женщины, дети…
Э: - Ага, значит, мы играем какую-то детскую пьесу. Я понял!
Д:- …и им не нравится, когда ты ругаешься. Тем более в твоей роли это не прописано.
Пауза.
Д: - Ладно, приступим. И не забывай: выходить надо из-за правой… тьфу, то есть из-за левой – ЛЕВОЙ – кулисы. И не волочиться, а бежать.
Из-за левой кулисы выбегает тень, пробегает через сцену к правой кулисе. Слышится вопль.
Д: - Что случилось, Эд?
Э: - Я наткнулся на какого-то другого актера!
Д: - Тупица, это кукла. Муляж мангуста. Продолжай играть!
Из-за правой кулисы выбегает тень, останавливается посередине сцены.
Э: - А я должен всю пьесу бегать из одной кулисы в другую?
Слышно, как кто-то достает салфетку и утирает пот.
Д: - Эд, кому я говорил – надо было выучить свою роль!
Э: - Но я же…
Д: - Говорил я тебе?!
Э: - Говорил…
Д: - Тогда играй, как тебе было сказано.
Э: - Но в таком случае… я не помню…
Д: - А кто должен помнить? Может быть, Старик Хоттабыч?!
За кулисами раздаются неразборчивые крики, кто-то спотыкается и падает. Через мгновенье на сцене появляется человек в костюме Старика Хоттабыча.
С.Х.: - Вы меня звали?
Э: - Ээм… А вы… Тот самый?
С.Х.: - Я? Тот самый. Разве бывают другие?
Э: - Ну… мало ли. Не встречал никогда его, то есть, простите, вас, вживую, ну, то есть, в реальности.
С.Х.: - Это ничего, это бывает. А что вы тут делаете?
Э: - Вообще-то я тут играю пьесу.
С.Х.: - Ммм… Так вы серьезный человек!
Э: - Ну… стараюсь понемногу.
С.Х.: - И что же за пьесу вы играете?
Э: - Честно?
С.Х.: - Конечно.
Э: - Я сам не знаю, что это за чертова пьеса. Но мне приходится ее играть, потому что ОН (Эд указывает пальцем в сторону зрительного зала) сказал, что мы должны ее играть. Вот такие дела…
С.Х.: - Хм… Но я никого не вижу там, куда вы показываете.
Э: - Ах, этот говнюк смылся!
Д: - Ты кого назвал говнюком?!
Э: - Ой-ой-ой… Что сейчас начнется…
Д: - Ничего не начнется, пока ты не научишься играть как следует! Марш за кулисы!
Э: - Вот видите, я просто обязан… Ох, где же вы, мистер Хоттабыч… Пропал! Неужели...

Действие третье.
В зале пахнет жареной курицей (возможно, это и не курица вовсе, но вряд ли кто-то будет в этом разбираться), слышится чавканье и причмокивание, а также звук костей, падающих в корзину для мусора.
В качестве декорации выступает белое полотно. На середину сцены выходит…
Эд: - Уважаемые зрители! Пока этот мерзавец Джон обедает, я хочу сказать вам одно… Может быть, кто-то из вам воспримет мои слова как безумство, а может и вовсе вы не станете меня слушать, потому что люди имеют обыкновение не вслушиваться во всякую чушь, поскольку чушью принято называть не имеющие смысла слова. Но люди не правы. Любое слово имеет смысл, как и любое движение, и любое действие. Вы меня извините, может быть, я не так-то приятно выражаюсь, но, мать их за ногу, у меня нет причины говорить по-другому, потому что то, как я говорю, результат той реальности, которая меня окружает. А это значит, что многие из вас, здесь сидящих, возможно, выражаются так же, а может быть даже хуже. С другой стороны, вот, например, собаки. Они ведь как выражаются? Ав-ав, и все тут. Никакой логики, никакой эстетики (странно слышать от себя такие слова, ей-богу). А ведь они так РАЗГОВАРИВАЮТ. Это их язык. А у нас - другой язык. Но кто сказал, что собаки не считают наше общение отвратительным? Конечно, вы скажете: да разве это возможно? Собаки же так любят людей, как мы их гладим, вычесываем, даем еду. Но стоит нам прогнать собаку, ну или отругать ее – она сразу выть, и кусаться, и оскал у нее появляется, и злоба в глазах. Поэтому, уважаемые, собакам не то чтобы нравится человек – им нравится то, что он им может ДАТЬ. А сам человек им вряд ли симпатичен. Как же, как же, выдумывай, - скажете вы. А вот и не выдумываю, отвечу я вам. То, что у меня нет ученой степени, и что я не владею какой-нибудь компанией по производству эксклюзивных трусов (кстати, неплохая идея!), еще не значит, что я не прав. Но, в принципе, и не доказывает, что я прав… В общем, так. Давайте условимся. Вы меня тут не видели, и я вас не видел, и ничего вам не говорил. Ладно? Все-таки я опасаюсь этого говнюка Джона…

Действие четвертое.
Джон: - Эд, ты снова назвал меня говнюком? Знаешь, Эд, два раза я простил тебя, но попробуй только в третий раз назови меня говнюком – и ты в миг вылетишь из театра. Ясно?
Эд: - Ясно…
Д: - Будешь играть дальше?
Э: - Буду…
Д: - Какая у нас следующая сцена?
Э: - С собаками, я полагаю.
Д: - Что за собаки?
Э: - Собаки, которые гонятся за мангустом, Джон.
Д: - Ах, да, эти серые твари, которые откусили голову абрикосовой беженке… Ну-ну, играем.
На сцене появляются две собаки. Различий в их внешности нет никаких, но, если присмотреться, можно заметить, что у одной собаки на левом ухе пропечатан номер, а у другой на пальце правой лапы не хватает ногтя. Собаки одновременно поворачивают голову налево и видят…
Эд: - Вы откуда появились?
Первая собака: - Как откуда? Из пьесы, которую ты играешь.
Вторая собака: - Мы сидели в пьесе и ждали своей минуты, но ты как-то рановато нас вытащил.
Э: - Извините, ребят, но я думал… Ох, простите, я совершенно перепутал акты и пропустил сцену, где собаки отгрызают голову абрикосовой беженке…
П.С.: - А кто это – абрикосовая беженка?
В.С.: - Действительно: кто же она такая, раз мы должны откусить ей голову?
Э: - Ну, это долгая история…
П.С.: - Рассказывай, Эд, давай!
В.С.: - Мы ждем с нетерпением!
Э: - Ну раз вы просите…

Акт второй.
Действие первое.
По сцене прогулочным шагом (примерно километр в час, хотя никто не считал) идет человек, играющий роль абрикосовой беженки. На женщине синий купальник и накидка, на которой нарисованы спелые абрикосы.
Абрикосовая беженка: - А вот возьму и всех щас перестреляю!
За кулисами раздается оханье, слышно, как кто-то теряет сознание и падает.
А.Б.: - Ладно, подождите кидаться в обмороки. Сначала я расскажу вам свою историю.
Девушка снимает накидку, расстилает ее на полу и бережно разглаживает.
А.Б.: - Когда-то я жила в одной деревне. Помимо меня там жило еще много-много разных людей. Не то чтобы очень хорошие люди – так, средненькие. Лапшу на обед любили кушать, а потом эту же лапшу на уши друг другу вешали. Я им продавала абрикосы. То есть, конечно, не с бухты-барахты я их продавала, а сначала я вырастила дерево. Долго его растила – сто пятьдесят лун, наверное, сменилось, прежде чем на нем стали появляться плоды. Но как только обнаружился первый абрикос, я сразу же сама себе сказала: судьба моя – продавать эти абрикосы средненьким людям. И согласилась судьба, и я сама с ней согласилась, и когда дерево заплодоносило как следует, понесла первое ведро с абрикосами на продажу. Пошла я на самую большую и многолюдную улицу, поставила ведро и стала ждать. Ждала я столько, сколько пчелки успевают за утро собрать пыльцы с нашего сада.
Крик из зала: - А покороче можно?
А.Б.: - Покороче у ваших мужиков, а у меня все как надо. (В сторону) Сидите, сидите, уроды, задницы свои отсиживайте, а я посмеюсь над вами в антракте.
А.Б.: - Так вот. Вскоре подходит ко мне человек. Ну, думаю, вот и первый покупатель объявился. И обратился ко мне так вежливо: абрикосница… Спросил: - Сколько же плоды трудов дерева вашего стоят? Растерялась я, конечно, и назвала самую высокую цену. Ну, чтобы, если вдруг, можно было планку опустить без скандалов. А он сразу в лице изменился и стал кричать: лицензия, мол, у тебя имеется? Перед моими глазами вмиг вся пелена спала. Вижу – а мужик-то в форме стоит, да не в какой-нибудь, а в милицейской. Поворачиваю голову направо – а там пальмы раскинулись, чего в нашей деревне отродясь не было, а за пальмами море столов, и за ними люди сидят и курят – мать моя, наши-то средненькие людишки! – сигары! Ну и дела... Поворачиваю свою неуклюжую голову налево, а там – ты посмотри! – громадины стеклянные стоят, и птицы о них бьются, а разбить не могут. И средненькие наши люди вырядились в какие-то черные лохмотья, и все в эти стеклянные строения бегут, аж спотыкаются. И в ушах у них что-то торчит, такое непонятное, то ли зонды, то ли утюжки (сердцем почуяла - странно все это). Обомлела я от неожиданности. А тот, в форме, мне в плечо тычет: чего, мол, рот раскрыла? Платить не хочешь? Посмотрела я на него, и – айда, думаю, будь что будет – говорю ему (как все наши, деревенские, делают): «Пшел вон!» А он сразу какой-то пультик достал, нажал пимпочку… Ну, я и погнала оттуда рысью. Вижу – за мной собаки бегут. Я ускоряться стала, все абрикосы по дороге порастеряла, да не тут-то было…

Акт первый
Действие четвертое
Эд: - Слушайте, ребят, а может это… не надо ей голову откусывать, а?..
Первая собака: - Но ты же сам нас послал!
Вторая собака: - Да, ты сам это устроил.
Э: - Как же я мог…
П.С.: - Но ведь смог! Живодер хренов.
В.С.: - Убийца! У тебя самого голову впору откусить!
П.С.: - Эй, дружище, ты потише… Все-таки на нас смотрят женщины, дети…
Э: - Постойте, я придумал.
П.С.: - И что же?
В.С.: - Валяй.
Э: - Если я играю пьесу, значит, я могу эту сцену просто… вырезать!
П.С.: - Ты хочешь убрать эту сцену?
В.С.: - А зачем тогда нужны мы?
Э: - Об этом я еще не думал, но идея, мне кажется, хорошая. Гуманная, по крайней мере.
П.С.: - Тогда придумай для нас другую роль.
В.С.: - Давай, пофантазируй чуть-чуть.
Проходит пять минут, затем еще пять. Собаки начинают зевать, вторая собака засыпает. Неожиданно Эд вскрикивает:
Э: - Я придумал! Та собака, у которой на левом ухе пропечатан номер, будет играть собаку-агента, разыскивающую мангуста, а собака, на пальце правой лапы которой не хватает ногтя, будет играть разбойного пса, который тоже охотится за мангустом. Единственная проблема…
П.С.: - Что за проблема?
В.С.: - Действительно, какие могут быть проблемы?
Э: - Проблема в том, что я не знаю, у какой из вас не хватает ногтя на лапе, а у какой на ухе набит номер… Поэтому я боюсь, что не смогу правильно распределить между вами роли.
П.С.: - Это проще простого.
В.С.: - Конечно, никакой проблемы в этом нет.
П.С.: - Пускай я буду собакой, у которой на ухе вбит номер, а он (указывает на вторую собаку) – собакой, у которой не достает ногтя.
Э: - Отлично! Решено. Первая собака – это агент, а вторая собака – разбойник.
В.С. – Подождите-подождите, что-то не понятно. Может быть, надо наоборот?
П.С. – Перестань, мы уже все решили.
В.С. – Как это вы решили, когда я ничего не решал. Тогда я не буду играть.
Э: - Если хочешь быть агентом, я сделаю тебя агентом. Ты хочешь?
В.С. – Суть не в том, что я хочу быть агентом и не хочу быть разбойником. Вы распределили роли без меня, и я обижен.
Э: - Ну ладно, ладно. Будет по-твоему. Кем ты хочешь быть?
В.С. – Я хочу быть мангустом.

Акт второй.
Действие пятое.
В глубине сцены раздается грохот, похожий на раскат грома. Из темноты выходит огромное черное пятно без выразительных очертаний и говорит…
Черное пятно: - Посмотри, о смертный, что ты натворил!
Эд: - К кому оно обращается?
Шипение из зала: - К тебе, бестолочь, к кому же еще. Быстрей решай вопрос, а то мы в буфет хотим.
Детский голос: - Да-да, мы в буфет хотим и в туалет!
Э: - Ну ладно. Да, черное пятно, я слушаю тебя.
Ч.П.: - Нет, мерзотина, это я хочу тебя послушать!
Э: - Ээм… И что я должен сказать?
Ч.П.: - Не придуривайся, осел, ты сам знаешь. Я же тебе говорил – учи роль!
Э: - Это ты, Джон?
Ч.П. (передразнивая): - "Это ты, Джон?"... Конечно, я.
Э: - А почему ты… Хм, впрочем, это неважно.
Ч.П.: - Ты прав (неужели я это говорю?), это неважно. Важно другое. Какого хрена ты перекроил пьесу? Что за черт тебя дернул переставить все вверх дном?
Э: - Я думал, так будет лучше… Это было веление души…
Ч.П.: - Что ты знаешь о душе, негодяй?
Э: - Ээм… Я знаю только, что она звенит, когда ее натягивают…
Ч.П.: - И ты думаешь, что этого достаточно?
Раздается громкий глубокий смех, который длится три минуты пятьдесят секунд (какой-то зритель засёк). В зале начинается шипение, дети один за другим пускаются в рёв.
Ч.П.: - Ты уволен!
Э: - О нет!
Зритель из зала: - И правильно! Нечего таких чморей в театре держать!
Э: - Но я же… я даже не успел в третий раз назвать тебя говнюком… Я даже не успел вывести на сцену мангуста! За что ты меня так?
Ч.П.: - А вот так. Слишком большую цену заломила абрикосовая беженка. Ха-ха! Зрители хотят жрать, а в уборной уже выстроилась очередь. Это все твоих рук дело, лиходей!
В зале раздается еще более сильный раскат грома, из глубины сцены начинает дуть ветер, постепенно он превращается в смерч и поднимает вверх декорации, женщин, детей, актеров и суфлеров.
Э (кричит): - Абрикосовая беженка не виновата, что у нее были такие дорогие абрикосы!
Ч.П.: - Тьфу на тебя! И еще раз тьфу! И еще раз…
Д: - Ты уволен!!!
Э: - Не-е-е-ет!!!

Антракт.
Дама в красном шелковом платье: - Милый друг, как вам этот спектакль?
Мужчина в черной футболке и джинсовых брюках: - По мне, полный отстой. Что за больной человек придумал эту пьесу?
Дама в белой рубашке с галстуком и в юбке: - Самозванец, нацист и ублюдок.
Дама в красном платье: - Неужели закончилось шампанское? Не театр, а дрянь.
Мужчина в длинном пиджаке и полосатых брюках: - Пойдемте, я принес с собой отличнейший коньяк.
Мальчик в фиолетовом комбинезоне: - Мама, я хочу какать.
Голос сзади: - Женщина, отведите своего ребенка в туалет, а то он тут нам все обосрет.
Женщина с ярко-алой помадой на губах: - Не обосрет, не переживайте, он у меня приличный. Хотя вас ЭТИМ обмазать не помешало бы!
Другой голос сзади: - Вы бы слова подбирали! Как вы вообще смеете!
Женщина с ярко-алой помадой: - А так и смею. Вам какое дело? Стояли себе, вот и стойте.
Сзади начинается галдеж, перерастающий в вопли. Завязывается драка. Внезапно раздается звонок, означающий конец антракта. Все начинают хаотически искать свои вещи и друг друга, через минуту все разлетаются кто куда. Остается одна буфетчица. Холодильник опустошен, вокруг разбросаны пустые бутылки и банки, на столах обмякли остатки пирожных, над которыми кружатся мухи. Глядя на все это, буфетчица говорит...
Буфетчица: - Вот ублюдки! Обожрутся, обплюются, обругаются, а потом им пьеса не нравится. Ну-ну! Знали бы они, что никакой пьесы в помине не было, вот смеху-то было бы! Да и пошли все они к чертям, у меня своих забот хватает… Ха-ха!