Буферная зона

( Абсолютно правдивая история )

 

       Не каждый в ухо вдев кльцо, достоин стать рабом.

       Абул Калам Азад

       

Случилось это в начале 90-х в Марокко на северном побережье Африки, омываемом Средиземным морем. На небольшом коммерческом грузовом судне зашли мы в порт Надор, расположенный на гористом, далеко выступающем в море, мысе. На обычной карте вряд ли Вы найдёте это название. Впрочем, и город Мелилла - испанский анклав в Марокко как бы смыкающийся с Надором вы тоже не отыщите на школьном атласе. В школе такие географические задворки не представляют интереса ни для учителей, ни для подрастающей молодой поросли, головы которой и так забиты всякой дрянью.

Прибывшие на борт портовые власти забрали наши «сименс буки»* и взамен вручили бумажные квитки, которые должны были удостоверять наши личности. Квитки были больше похожи на талоны для посещения лечащего врача, какие обычно выдавались в наших поликлиниках. На бумажке шариковой ручкой была переписана фамилия из паспорта и проставлена дата выдачи. Печать на ней была так бледна и неразборчива, что больше походила на случайный отпечаток испачканного в чернилах пальца. Нас строго предупредили, что за утерю этого «документа» будет взыскан большой штраф. Больше нам ничего не сказали. И я, будучи уверенным, что теперь можно делать всё, поехал на велосипеде в сказочный город Мелиллу, который мы зачарованно наблюдали при подходах к марокканскому берегу. Он находился в округлой, словно очерченной циркулем бухте, с подступающим к ней амфитеатром белокаменным строений, сделанных словно из сахара. Они как бы наползали друг на друга, и в то же время все стояли на своих местах, как шахматные фигуры, расставленные для партии. Строгий манящий город. Окажется ли он таковым вблизи, когда вольёшься в его каменные русла? Когда будешь проезжать на старом советском велосипеде марки «Салют» по его открытым свету площадям? Когда окажешься на циркульной набережной под пальмами, колышущимися под тёплыми средиземноморскими струями воздуха? Или когда остановишься в фикусовой аллее на фоне бесконечного траффика и вознёсшихся к небесам белых параллелепипедов испанских новостроек?

Я безостановочно крутил педали, направляя свой велосипед в сторону столь манящего и, казалось, так ждущего меня города. Я ехал по пыльным улицам Надора, выворачивая именно туда, где, по моему предположению, должен был находиться этот сказочный мегаполис. Интуиция меня не обманула. Сначала я влился в довольно плотный поток разного рода транспорта и в итоге подъехал к контрольному пункту, где проверялось наличие пропусков и удостоверений для дальнейшего проезда. Поравнявшись с полицейским, одетым в светло-серую защитную униформу, я предъявил ему свою «ксиву» и, приятно улыбаясь, спросил, указывая пальцем вперёд:

- Мелилла?..

       - Си, си, Мелилла, - ответил страж и добавил, помахивая ладонью вверх, - паспорт!

       - Прего, сеньор, - сказал я почему-то по-итальянски и ещё раз обратил его внимание на бумагу с бледной смазанной печатью.

Темнокожий полисмен взглянул мимоходом на мой документ и опять повторил жест и требование:

- Паспорт!

Как мог, я стал объяснять, что мой настоящий паспорт у портовой полиции, и эта бумажка является полноценной его заменой. Поскольку в ходу у них был испанский и худо-бедно

 

* паспорта моряков

французский, я вычерпал из своих запасников всё, что имел, прибавляя почему-то изредка английские слова, которые я знал значительно лучше:

       - Ай эм фром русиш барка. Се тре бьен. Карго шип. Компренде? Мой пасспорт ин харбор. Полис! Покито компренде?

Я стал размахивать своим пропуском, как будто это был по меньшей мере дипломатический паспорт и напустил на себя вид очень важной персоны, явно несоответствующий моей застиранной футболке и средству передвижения. Полицейский забрал у меня бумажку и позвал начальника, которого выдавали дополнительные нашивки на погонах. Начальник с нескрываемым удивлением посмотрел на меня, спросил мою национальность и, узнав, что я из Руссии, ещё больше удивился, подумал немного, махнул рукой и разрешил ехать. Меня это, конечно, устраивало и в то же время чем-то насторожило.

Я въехал в узкий коридор, запруженный автомобилями и людьми и ограниченный с обеих сторон высоким кирпичным забором и глухими брандмауэрами стоящих вплотную зданий. Продвигался я быстрее, чем бредущие по обочине пешеходы и движущийся короткими импульсами транспорт, лавируя в этом живом лабиринте. Преимущества велосипеда были налицо. Главное - проскочить тянущийся в этом узком коридоре поток и вдохнуть наконец-то воздух самой Мелиллы.

Проехав метров пятьсот, я увидел перед собой широкую готическую арку ворот, сложенную из базальтовых блоков, а посреди - испанского полицейского в униформе цвета пустыни Сахара, с тонкоподбритыми испанскими усами и с чёрными испанскими же глазами. Здесь коридор как бы заканчивался и за аркой открывалась дорога в прекрасную Мелиллу. Насколько я мог разобраться, этот замечательный полицейский в песочной форме давал добро на въезд именно в испанскую часть. А короткая улица, которую я проехал, являлась нейтральной частью между Марокко и испанским анклавом. Назовём её буферной зоной. Ещё издали я заметил, что полицейский кого-то пропускал не глядя, кого-то останавливал. Он даже улыбнулся водителю в старом задрипанном «Шевроле» и отдал ему честь. Меня же, завидев ещё на расстоянии, жестом попросил остановиться, поскольку заранее уловил моё намерение объехать его сзади. Как у них намётан глаз на чужаков!

 Наша встреча закончилась тем, что полицейский, следуя, видимо, каким-то инструкциям, категорически отказался впускать меня без паспорта в испанскую часть и показал на обратный путь.

- Эсто ля пасспорт, - тыкал я в свою бумажку пальцем и вспоминал всё, что я слышал по-испански или французски, - я ду руссе барка. Я ву а ля Мелилла ет афтер уно хауэр кам бэк. Эсто ля вэритэ.

Полицейский в приятной бежево-песчаной одежде сделал бесстрастное лицо и, выставив руку с указательным пальцем, направленным в марокканскую часть, произнёс совершенно категоричным тоном:

       - Ля пасспорт эст абсэнт, ля энтрэ эст абсэнт!

- Абсент, абсент, - передразнил я его, - чтоб ты также пил абсент, как я пью вашу свободу! Бендеру в своё время не дали съездить в Рио-де-Жанейро, а мне теперь не дают въехать в Мелиллу, до которой рукой подать.

 Все мои усилия оказались напрасными. Развернув свой велосипед, я поехал обратно с совершенно дурными предчувствиями, которые ощущались кожей и которые очень скоро оправдались. Ехать пришлось уже по другому коридору, обозначающему путь назад. Коридоры буферной зоны были похожи, как две капли воды: оба узкие, запруженные транспортом и людьми, имеющими одностороннее движение. Оглянувшись назад, я, к своей величайшей радости, увидел типичного европейца, коих здесь почти не наблюдалось. Он был в безупречных белых шортах и белой хлопчатобумажной футболке и ехал, как и я, на велосипеде, по-видимому, из испанской части. А откуда ему ещё ехать? Он сам был как осколок белого недосягаемого города. Дав себя обогнать, я подмигнул европейцу, что никак не отразилось на его лице, и, пристроившись сзади, сделал вид, что мы едем вместе по одному делу. Всё очень естественно: два белых человека едут, не спеша, прогуляться в Надор. Попробуй придерись. Хотя имидж впереди едущего и его велосипед были на порядок выше моего.

На марокканском рубеже белоснежный европеец, как ехал себе без остановки, так поехал и дальше, будто полицейского пропускного пункта вовсе не существовало - проехал посвистывая, только слегка кивнув стражу у ворот. А меня сразу же затормозили и предложили предъявить паспорт. Ворота были другие, полицейский тоже был другой и наверняка считал, что я еду из Мелиллы, и мне пришлось начинать всё сначала, объясняя ему, кто я такой и почему у меня нет паспорта, а только какая-то подозрительная справка. Полицейский в серой, словно запыленной форме, внимательно меня выслушал и жестом приказал возвращаться назад.

О, как взвыла моя душа! Куда назад?! Мой пароход стоит на отходе, а мне предлагают, как загнанному волку метаться от одного кордона к другому. Они просто пинают меня, как футбольный мяч: «песчаный» полицейский в сторону Марокко, а пыльно-серый обратно. Один считает, что я приехал из Надора, и это истинная правда, но мне нечего делать в испанской части, а другой, что я приехал из Мелиллы и должен туда же и возвратиться, что было глубоким заблуждением, поскольку меня туда вообще не пускали и путь туда был мне заказан. Я совершенно отчётливо понял, что попался в ловушку. Капкан захлопнулся, и до меня стало доходить, что сидеть мне в этой буферной зоне в полкилометра длиной между испанской и марокканской территорией до морковкиных заговений.

Я ещё раз попытался объяснить, что буквально пять минут назад въехал через соседние ворота, и что меня спокойно впустили, и теперь я хочу также спокойно выехать. Но полицейский уже не обращал на меня внимания, а, скорее всего не понимал, что я говорю, поскольку от расстройства я перешёл на английский и начисто забыл все испанские и французские слова. Я не знал, что мне делать и машинально стал оглядываться по сторонам. До меня стало доходить, что буферная зона жила своей неподотчётной никому жизнью со своими неписаными законами и, возможно, со своей иерархией. Среди толпы ходоков шныряли ушлые менялы, предлагая какой-то скрытый от глаз товар. Иногда к водителям автомашин подходили подозрительные личности и после двух-трёх коротких фраз просовывали в кабины что-то явно двусмысленное, судя по заговорщицким лицам исполнителей. На меня уже стали косо поглядывать сверкающим недобрым глазом чернокожие голодранцы, подпирающие от безделья своими плечами высокий кирпичный забор, огораживающий эту треклятую буферную зону, в которой я мог основательно застрять. Я превращался в жертву абсурдной ситуации, совершенно не желая оставаться тут и часа. У меня было подозрение, что при наличии морского паспорта, который отобрали портовые власти, проезд в Мелиллу и обратно не представлял бы особых трудностей.

В порыве отчаяния и уязвлённого самолюбия я кинулся к полицейскому в пыльной униформе и, подтирая своим единственным документом его благородный нос, стал настаивать:

- It is my document. It was given me same mad, as by you. You have not right to hold me in this dirty zone. I need urgently on my vessel.*

Бедный полицейский, конечно, ничего не понял, но мой настойчивый вид возымел действие, он принял документ, долго вглядывался в его содержание и, в конце концов, отдал

его низкорослому, крепкому мужчине в гражданской одежде, видимо, начальнику, который стоял немного поодаль, расставив циркулем ноги и тяжёлым немигающим взглядом смотрел на происходящее. Полицейский что-то сказал ему, но начальник, оттопырив нижнюю губу, покачал головой. Это, по всей видимости, означало: по этой бумажке я никогда не въеду в марокканскую часть. Тогда я стал стучать по циферблату своих часов и объяс-

 

* Это мой документ. Его выдал такой же сумасшедший, как ты. Ты не имеешь права держать меня в этой вонючей зоне. Мне нужно срочно на моё судно. (англ.)

 

нять, что у меня пароход на отходе, что я только-только сюда въехал и хочу обратно, так как испанцы тоже к себе не пускают.

- Барка, барка, - повторял я знакомое мне испанское слово и гудел, как отходящий пароход.

Начальник всё так же отрицательно качал головой и ещё больше оттопыривал губу, потом сказал несколько коротких фраз полицейскому и сжал пальцы в кольцо на фоне моего пропуска, показывая тем самым, что он ничего для него не значит. Полицейский в пыльной униформе посмотрел на меня, и я уловил в его взгляде мимолётное сочувствие. Он произнёс короткую фразу, обращаясь ко мне, и в ней я уловил слово «национальность».

- Националитэ? - переспросил я, - нэйшионэлити?

- Уи, уи, - подтвердил полицейский.

- Ай эм фром Руссия, - повторил я набитую на языке фразу, - ай эм расше!

Оба представителя власти посмотрели на меня с недоверием, и пыльный полицейский опять обратился ко мне, но уже с тирадой испанских слов, среди которых промелькнуло русское «знаешь». При этом он хитро наклонил голову вбок и посмотрел на меня озорным глазом.

- Вы знаете по-русски?! - отреагировал я и начал повторять всё сначала на своём родном языке.

Я говорил долго и с энтузиазмом в надежде, что меня, наконец-то, поймут. Но это было наивным заблуждением.

- Э-э-э! - сказал начальник, отвесив губу, - пля, пля, пля... Мол я тоже так могу...

Именно таким образом я понял его жест, слова и мимику: мало ли чего я лопочу на каком-то непонятном ему языке, это ещё не доказывает мою национальность, и как говорят в Москве он не знает (в его речи мелькнуло слово «Моску»). Из всего этого я понял, что если бы они были уверены, что я русский, они бы меня пропустили. Но как это доказать? Сплясать им «Казачок»? Или спеть «Подмосковные вечера»?

Но сочувствующий мне полицейский, видимо, проникся моим русским и начал в чём-то убеждать начальника. Он убеждал его до тех пор, пока тон начальника не принял более благожелательный оттенок и, в конце концов, мне дали понять, что я свободен, и меня пропускают, но, как я уразумел, последний раз и в виде исключения. Оттопырив губу, правда, на этот раз не очень сильно, начальник ещё раз показал мне ноль из пальцев и посмотрел сквозь них, как в окуляр. Так смотрят обычно на вошь через подзорную трубу.

Напоследок я спросил у полицейского, откуда он знает русский. Тот понял вопрос, если не весь, то наполовину, и неопределённо показал рукой в сторону заоблачных высей: мол так, понахватался всего отовсюду. Но было похоже, что кроме «знаешь», он ничего не знал. И на этом ему спасибо. Думаю, что именно русский выручил меня в той ситуации.

Начальник, отдавая мне пропуск, очень выразительно показал, что именно им я могу подтереться. Больше ни на что он не годен. И, скорее всего, он был прав.

...Пыльные и прожжённые солнцем кварталы Надора теперь казались мне райским садом. Какая Мелилла? Где она? Может быть пригрезился мне тот город, встал сказочным миражом на пути моего воображения? Его и на карте-то не найти. Чтобы снять стресс, я решил зайти в один из многочисленных баров, которые попадались на пути моего следования. Конечно, водки или виски с содовой там не нальют. Эта исламская страна жила вполне трезвой жизнью. И в питейных заведениях подавали не спиртное, а чай или кофе.

Народу в баре было мало. Я оставил велосипед у плетёного забора, подошёл к пустой стойке и заказал чай. Я сказал так:

- Ля ти, сильву пле!

Это сработало, темнокожий бармен тут же снял с тлеющих углей металлический чайник с тонким носиком и, поднимая его высоко вверх, направил струю зелёного чая прямо в высокий стакан, стоящий на барной стойке. Он несколько раз менял высоту струи, пока стакан не наполнился. Туда же ловким движением он вставил свежую ветку мяты. Мяту я почувствовал сразу же по возникшему аромату. Во второй стакан он налил охлаждённую минеральную воду, которую достал из холодильника - непременное приложение к чаю или кофе. Бармен сделал всё так быстро и чётко, как будто за мной стояла большая очередь.

Я сел за свободный столик около плетёной изгороди, за которой стоял мой велосипед, и сделал маленький глоток очень терпкого и сладкого напитка. Боже! Как мудро Ты всё сотворил и устроил! Какое блаженство сидеть под соломенной крышей нехитрого в своей простоте заведения, смотреть на проплывающую мимо загадку чужой жизни, в которую я внедрился без спроса! И зачем мне нужна была призрачная Мелилла? Не для того ли, чтобы почувствовать ценность этой жизни здесь и сейчас?

Чай оказался дивным, трезвящим напитком. Я вдруг осознал, что сделал спасительную остановку после длинного и, казалось, нескончаемого бега. Главное в жизни уметь остановиться и посмотреть по сторонам, узнать, где ты находишься, и что происходит вокруг. Это как бы некая буферная зона между жизнью и жизнью, чтобы понять, куда идти дальше: вперёд или, может быть, даже повернуть назад по воле обстоятельств, а лучше - по приказу души.

 

Когда я приехал на своё судно и рассказал капитану о случившемся, он ничуть не удивился и отметил, что мне ещё повезло. Дело в том, что с Африкой он знаком не понаслышке. Один его друг, тоже капитан, с которым они вместе когда-то заканчивали мореходное училище, отсидел почти год в волчьей яме, куда ему на верёвке спускали мерзкую еду и тухлую воду. Происходило это тоже в одном из африканских государств - Мавритании, в городе Нуадибу, где бедолага якобы нарушил паспортно-визовый режим.

- Вот так надо отучивать ходоков, да ездунов разных, чтоб не совались, куда не надо, - нравоучительно добавил он. - Хотя вся вина его состояла в том, что он на судовом катере с внешнего рейда добрался до городского причала, обойдя как бы портовые и таможенные власти. Хотел пивка попить в здешнем баре, не зная того, что пиво там не подают. Коран запрещает. Вот он и попил...

По словам нашего капитана, отпустили его бывшего однокашника во время очередного вооружённого переворота. Новые власти посчитали несправедливым всё, что делалось до них. Это его и спасло.

- Оно бы всё ничего, - добавлял капитан, - да на беду он подхватил какую-то тропическую заразу, которую у нас не лечат, покрылся язвами, потерял голос и заработал на африканских харчах хронический понос. Так что моли Бога, что ты выкарабкался оттуда сухим и невредимым. В лучшем случае просидел бы в этой буферной зоне до очередной смены правительства. И я вряд ли смог чем-либо помочь тебе. Если уж в советские времена это было трудным делом, - а мы были тогда ого-го, как сильны! - то сейчас - полная безнадёга. Делают с нами, что хотят, да ещё пнут лишний раз ни за что. Это стало уже нормой. Как же не пнуть, если всё сносим покорно.

- А взбрыкнёшь, ещё сильнее ударят. Защиты ждать неоткуда. Только на себя и полагаешься. Да ещё на Господа Бога.

- Я об этом и говорю, - согласился капитан, - так что не взыщи, я бы заявил, конечно, о тебе в соответствующие инстанции, но это, как правило, ничего не даёт, они своё дело знают. У них здесь свои законы. А у меня - чёткое предписание: с окончанием выгрузки покинуть порт. Плетью обуха не перешибёшь. И сидел бы ты сейчас в своей буферной зоне с протянутой рукой и просил бы жалостливым голосом: «Подайте на пропитание бывшему члену международного экипажа теплохода «Максим». Как это будет по-французски?

- В этом весь и ужас, что французским не владею.

- Ну, тогда совсем кранты. Так что скажи спасибо тому полицейскому, который принял участие в твоей судьбе.

И я ещё раз говорю:

- Спасибо тебе, чернокожий полицейский, что не сгноил меня в волчьей яме за моё «преступление» и вернул меня целым и невредимым в родную среду обитания, а в придачу заставил задуматься об истинных ценностях жизни, которые лежат за пределами человеческих законов и нашего быта.

Хотя я предполагаю, что капитан наш сгустил краски, решив меня тем самым припугнуть на всякий случай, чтобы я не разъезжал впредь на велосипеде там, куда не звали и где нас никто не ждёт.