Подорожники

Всякая дорога, мчащаяся неудержимо вперед и пропадающая в туманно-расплывчатой дали горизонта, обещает идущим по ней надежду и исполнение желаний. И устремляются по ней жаждущие толпой, без счета, расталкивая друг друга в погоне за обещанным благом, и редко кому в голову придет обернуться и посмотреть, что возле дороги, по обочине, приютилась и растет серая невидная травка – подорожники. Участь подорожников незавидна - и вытаптывают их, и рвут, и просто проходят мимо, не замечая, засыпая пылью и сором, но трава эта прорастает снова и снова. Зачем, для чего? Разве есть от нее какая-нибудь польза? Не знаю, может быть и есть. Всякая жизнь угодна Господу, раз не остановить ее в этом, даже самом малом ее проявлении...

- Нэркес, вставай, - чернявый большеголовый мальчик приподнялся с постели, сел, разглядывая в сумраке сестру. - Светает. На работу пора.
- Ничего не пора, - прошелестела под одеялом, не высовывая головы, худенькая девочка двенадцати лет. - Птички еще не пропели.
- Когда пропоют, поздно будет, - пробасил недовольно мальчик. - Вставай, кому говорят!
- Ну, дай поспать маленечко, Джаник. Сначала ты, а потом я. По старшинству. Так мама велела.
- Никак не привыкнешь. Нет мамы. И папы тоже нет. Я здесь главный. Не будешь слушаться, есть не дам, голодной останешься.
Джаник встал, сунул ноги в боты и вышел из домика. Старый разросшийся сад, доживающий последние деньки в ожидании предстоящего сноса, встретил мальчика благодарным ласковым ветерком. Вот и лето пришло. Слава Аллаху, дожили. На одежду не надо тратиться. И еды меньше потребуется. В жару только пить хочется. Джаник подошел к умывальнику, тронул сосок – пусто. Поднял опрокинутое ведро, опустил в ванную, врытую в землю прежними хозяевами для полива, набрал дождевой воды, холодная, наполнил ею умывальник. В Андижане сейчас персики, айва, абрикосы поспевают, скоро бахча пойдет. А здесь, в России, кроме груш да яблок, ничего нет. Бесплодный край. Дьявол занес их сюда.
- Джаник, ты где? Я встала, а тебя нет, - донесся тоненький голосок.
- Тут я, - ответил Джаник.
- Где тут?
- Да ты выгляни во двор, глупая, - мальчик нахмурился. - И не кричи на весь кишлак – собак разбудишь.
Из домика испуганно выглянула детская головка и тут же исчезла.
- А где собаки?
- Вот когда разбудишь, узнаешь. Да не бойся ты, иди умываться.
Хорошо, когда город большой и в нем есть места, дыры, где тебя никто не будет искать. Где-то ведь надо жить сиротам.

Джаник и Нэркес поселились в саду с прошлой осени. Укрылись в дощатом продуваемом домике. Удобств никаких, зато крыша над головой. Что ни говори, тоже удобство. Это лучше, чем жить на улице. О прелестях уличной жизни Джаник знал не понаслышке. Месяц скитался по разным углам, навидался всякого. А уж как за сестру боялся – словами не передать. Длинноногая стройная Нэркес привлекала к себе взгляды мужчин, несмотря на свой юный возраст. Не раз и не два приставали к Джанику с просьбой продать сестру на ночь, деньги предлагали, каких и за полгода не заработать, в ответ мальчик сжимал зубы, багровея, шайтаны, не люди, брал Нэркес за руку и молча уходил. Несколько бессонных ночей, проведенных под худым осенним небом, вынудили Джаника искать отдельный ночлег. И он был найден в брошенном саду на краю города, на краю жизни.

- Джаник, не плескайся, пожалуйста. Вода холодная.
- А ей и положено быть холодной. Что за удовольствие мыться теплой водой!
- А мне нравится. Я еще не проснулась.
- Так просыпайся поскорее.
- А зачем? Завтрака все равно же нет. Или есть?
- Избаловал я тебя. Не заработали мы еще на завтрак. Ну что, закончила мыться? Тогда пошли.

Путь к работе был неблизким. Поначалу дети шли садом, кружили извилистой тропкой, стараясь выйти на шоссе незамеченными. Хотя сад и был заброшенным, люди в нем все же жили. Такие же бомжи, как Джаник и Нэркес. Мальчик понимал - чем меньше людей знают об их существовании, тем дольше они смогут в этом саду прожить.
Путь по шоссе был куда веселее. Таких больших дорог, покрытых асфальтом, в Андижане не было. Можно было смотреть на проезжающие мимо машины, разглядывать сидящих в них людей, вдыхать сладкий, дурманящий дым, хвостом стелющийся за машинами и просто идти вперед, куда глаза глядят. А глаза глядели в одну сторону – туда, где на развилке, дымя трубой, стояло дорожное кафе “Ереван”, которое держал дядя Рубен. Никакой он им дядя, конечно, не был, но к детям относился с сочувствием, жалел их. Джаник просился к нему на работу, полы мести, заказы разносить, но Рубен ни в какую не соглашался. Ни к чему кафе голодные рты, хмуро отвечал он. Единственно, против чего не возражал дядя Рубен – собирать милостыню возле кафе. Если у кого есть лишние деньги, пожалуйста, пусть дает, Рубен не жадный.
Попрошайничество и было работой, способом существования сиротских детей.

- Джаник, подожди! Я не поспеваю за тобой. Куда ты спешишь?
- На работу.
- Какую работу? Солнце только встало. И шоссе совсем пустое. Посмотри!
- Это хорошо. Значит, мы будем первыми. Раньше место займешь, больше заработаешь. Больше заработаешь, раньше позавтракаешь. Ты хочешь есть, Нэркес?
- Ничего я не хочу! Надоело мне все. Домой хочу. Ноги болят, в горле пересохло. Джаник, ты слышишь меня? Все, дальше я не иду.
Там, где дорога круто взбиралась вверх, последний подъем перед кафе, Нэркес остановилась и присела на корточки.
- Ну, и иди, один без меня. А я здесь останусь. Здесь тоже можно стоять.
- Конечно, можно, - откликнулся Джаник, продолжая идти. - Здесь машины набирают скорость, но ради тебя непременно затормозят. Не желаете ли чего? Денег? Пожалуйста. Мелких купюр у нас нет, так что извольте взять крупными. Может, еще подвезти вас? Тоже пожалуйста. Присаживайтесь, уважаемая Нэркес.
- Не смейся! Тоже мне, брат, называется, - Нэркес всхлипнула. – Все маме расскажу, как ты надо мной издеваешься.
- Может, тебя еще пожалеть, сопли вытереть? Нет мамы, сколько тебе говорить! Навязалась на мою голову.
- Мама не умерла. Она потерялась. И скоро вернется, - громко крикнула Нэркес, словно мама услышит и придет к ней на помощь.
- Откуда ты знаешь? Ладно, догоняй, - Джаник остановился. - Ну, долго мне тебя ждать? Бегом.

День разгорался, солнце выкатилось из-за горизонта, дохнуло, согревая придорожный лес уютным июньским теплом. Вот и кафе, можно отдохнуть. Джаник выкатил из кустов припрятанное полено, присел. Нэркес подошла, встала рядом.
- Ага, подорожники пожаловали, - дверь кафе открылась, на крыльцо, зевая, в майке и тренировочных штанах вышел дядя Рубен.
- Здравствуйте, дядя Рубен, - поздоровался Джаник.
- Здравствуйте, - сказала вслед за братом Нэркес.
- Здравствуйте, здравствуйте, - дядя Рубен, потягиваясь, задрал голову, всматриваясь в синеющее небо. – А кто из вас скажет, какой сегодня будет день?
- Кто ж его знает, - ответил Джаник. – Снегу точно не будет.
- Это я без тебя знаю, - сказал дядя Рубен, выполняя несложную зарядку.
- Синоптики знают, - услужливо отозвалась Нэркес. – У них работа такая – погоду предсказывать.
- Ну, и что говорят твои синоптики? – спросил, посмеиваясь, дядя Рубен.
- Для этого радио есть, включите и все узнаете, - ответила Нэркес, удивляясь, как это взрослые не понимают простых вещей.
- А у вас, значит, радио нет?
- Что вы все спрашиваете? – Нэркес рассердилась. – Откуда у нас радиоприемник? Жилья своего нет. По садам маемся.
- Эх, мелюзга, ничего-то вы не знаете. Ну, ладно, - дядя Рубен прокашлялся и подтянул штаны. - Хватит мне с вами болтать, пойду повара будить. Скоро первый автобус. Через тридцать минут.
Дверь с шумом захлопнулась, дети остались одни. Промчалась, не сбавляя скорости, серебристая ауди, за ней белая девятка и все смолкло. Тишина мягким покрывалом опустилась на досматривающую последний короткий сон дорогу, лес, дымчатые дали.
- Джаник, а тебе хочется пить? – спросила Нэркес. – Мне хочется. А еще спать, - и зевнула.
- Сейчас принесу. Только ты не спи, - Джаник скользнул в кафе.
Когда через минуту он вернулся со стаканом воды, Нэркес уже лежала на полене, свернувшись клубком, подложив руки под голову, и спала. И как только она уместилась? Джаник вздохнул. Если бы Холмат знала, как живут ее дети, она бы ни за что их не бросила. Где сейчас мать, Джаник не знал. Как только в Андижане начались беспорядки, отец сразу пропал. Пошел на митинг и пропал. Потом в квартиру ворвались военные, перевернули все вверх дном. Ждать, когда солдаты придут во второй раз, Холмат не стала и, собрав детей, кинулась на вокзал. Перрон был переполнен. С боем добыв два билета, Холмат посадила старших, Джаника и Нэркес, на рейс до Казани, в Татарии у Холмат жила двоюродная сестра, дав детям денег и письмо с телефоном и подробным адресом. Ехать со старшими Холмат не могла, на руках у нее было еще двое – двухлетний Низам и грудная Дильфуза - и она рассчитывала догнать детей следующим поездом.

- А стакан? – на крыльцо вышла уборщица Клава, добродушная и ворчливая женщина. - Про стакан, что ли, забыл, негодник?
- Да, да, сейчас, тетя Клава, я помню. Только вот, - Джаник показал на спящую Нэркес.
- Ох, Господи, - женщина покачала головой. – И что с людьми война делает! Когда это все кончится? Жили при союзе, жили спокойно, и кому эта демократия понадобилась? Ладно, оставь себе, - и, спохватившись, добавила, - погоди, я сейчас поесть вам вынесу. Никуда не уходи.
Да куда мы уйдем, подумал Джаник и неожиданно разволновался. То ли жалостливые слова уборщицы так подействовали, то ли еще что. И тут же взахлеб выпил всю воду. Выпил и по-взрослому выругался. Вот, совсем как маленький, не умеет себя в руках держать. Джигит, а потерпеть не может. Придется опять идти просить. Кто бы знал, как он не любит этого делать!
На горизонте маленькой точкой показался автобус. Тут же из кафе выбежал и засуетился дядя Рубен.
- Что-то он сегодня раньше обычного, - восклицал он, бегая в расстройстве по пустому крыльцу. – А у меня еще ничего не готово. Совсем ничего! Уволю этого засоню, прогоню к чертовой бабушке! – и опять забежал в кафе.
Автобус приближался, рос на глазах, можно было различить сосредоточенно-хмурого водителя, дремлющих пассажиров. Джаник бросился к Нэркес, пора ее будить, а то клиенты разбегутся. Поднял на руки, посмотрел на сладко спящую сестру и передумал, понес в лесок, поближе в прохладе. Пусть поспит, а он один поработает.
- Эй, паренек, Жаник, ты куда? – на крыльцо вышла уборщица с пакетом в руке. – А еда как же? Я вынесла, как обещала.
- Сейчас, тетя Клава, спасибо,- отозвался Джаник. – Только Нэркес отнесу, заспалась она. Рубен увидит, ругаться будет. Сейчас.
Джаник положил Нэркес на траву, снял куртку, подстелил сестре под спину. Подъехал автобус, скрипя тормозами, остановился. Из автобуса вышло несколько человек, и Джаник помчался к остановке.

Минут через десять-пятнадцать площадка у кафе опустела, автобус, пыля, скрылся за поворотом, и снова наступила тишина. Вопреки ожиданиям пассажиры ничего не купили, так, походили, поглядели, кто-то взял минеральной воды, кто-то - сигарет. Горячий завтрак, фирменное блюдо дяди Рубена - рис с овощами и бараниной, остался нетронутым.
Джаник сидел на полене и подсчитывал мелочь. Плохо подают в России. Ожесточился народ. С виду богатые, а у самих денег нет. Как это нет? Жадные, делиться не хотят. Джаник вспомнил, как они с мамой подавали нищим в Андижане, щедро сыпали мелочь в лежащую на земле тюбетейку. Холмат говорила – тот, кто не подает нищему, тому прямая дорога в ад.
Почему же здесь так неохотно подают? Чужие, видно, они здесь. Никому не нужны. Все про них забыли. И Аллах забыл. Джаник испугался - так говорить было нельзя.

Посадив детей на поезд, Холмат долго бежала вслед, что-то кричала, но Джаник ничего не слышал. Он стоял, прижимая к себе плачущую Нэркес, смотрел из окна на бегущую мать и не понимал, почему они должны уезжать? Вместе ведь жить легче, можно помогать друг другу. А по отдельности тяжелей. Но раз поручили смотреть за младшей сестрой, ослушаться Джаник не мог.
До Казани они не доехали. На вторые сутки Джаник почувствовал, что за ними следят, пожилой небритый мужчина с верхней полки как-то странно смотрел на него. Ночью Джаник проснулся и увидел, что мужчина стоит рядом. Джаник хотел закричать, но не смог, горло перехватило. Заметив, что мальчик проснулся, мужчина ушел. Утром Джаник разбудил Нэркес, и они сошли на ближайшей станции. Это был Троицк.

- Я спала? Джаник, ты чего меня не разбудил? - из леса вышла заспанная Нэркес.
- Пожалел, - ответил Джаник. – На, вот, поешь, тетя Клава принесла.
- Пирожки? – глаза Нэркес округлились. – А с чем?
- С картошкой. Ешь, не рассуждай.
- Какие вкусные! Это все мне?

Как только накопит на дорогу, уедет в Казань. Там родные, помогут устроиться на работу, ночлег дадут. А Нэркес пойдет в школу. Без образования сейчас никуда, так говорил Джахир, их отец. И куда он от них ушел?
- А еще что-нибудь есть? – спросила Нэркес, обтирая губы ладошкой.
- Ты, что, все съела? – удивился Джаник. – Вот ненасытная.
- Всего-то и было два пирожка и конфетка, - протянула обиженно Нэркес. – Ну, ладно, все равно спасибо. Рахмат.
- На здоровье, как говорят русские. Ну, поела, пора за работу. Пошли к дороге, а то нас отсюда не видно. Пошли, пошли, не ленись.

День клонился к вечеру, Джаник и Нэркес, отстояв придорожную вахту, мокрые и грязные от пыли и жары, ввалились в кафе, сели, запыхавшись и сверкая голодными глазами, за пустой крайний столик.
- А ну, кыш отсюда, - мрачно цыкнул дядя Рубен. День заканчивался неудачно. За весь день в кафе побывало не больше пятнадцати человек. – Нищих не обслуживаем.
- Мы не нищие, - ответил Джаник. – У нас есть деньги.
- Сколько у тебя может быть денег? – спросил дядя Рубен - Пять рублей? На них даже чаю не купишь. С лимоном.
Не обращая внимания на слова дяди Рубена, Джаник встал и подошел к стойке.
 - Два риса с овощами и маслом, - сделал он заказ. – И два чая с сахаром и хлеб. Три куска. Нет, четыре.
Официантка пробила чек.
- Пятьдесят семь рублей и двадцать четыре копейки, - сказала она, вопросительно глядя на Джаника.
- Что вы на меня так смотрите? – сказал Джаник. – У меня есть деньги. Вот шестьдесят рублей.
Официантка отсчитала сдачу, протянула ее мальчику. Джаник пересчитал сдачу.
- Ты и считать умеешь? – удивился дядя Рубен.
- Я много что умею, - ответил Джаник, взял горячее и понес к столику. - Чай забери, - бросил сестре. Нэркес подошла к стойке.
Через минуту тарелки были пусты. Ребята доедали хлеб, запивая его чаем, когда к ним подошел дядя Рубен. Сел, поставил на стол блюдо с мясом и зеленью и начатую бутылку вина.
- Слушай, парень, - обратился он к Джанику, - обиду на меня не держи, грех это. День тяжелый сегодня, будто не с той ноги встал. Давай выпьем, - Рубен разлил вино в стаканы. – Не с одним тобой судьба повздорила. Мне тоже немало досталось. Думаешь, я сюда по доброй воле приехал? У меня таких, как ты, четверо. Мне бы дома сидеть да на детей радоваться, а я здесь. Один, как сухой тростник. А все почему? Работы нет, денег нет. А здесь все какой-никакой заработок. Пей, не побрезгуй вином, сам ставил.
Рубен выпил. Джаник к стакану не притронулся.
- И запомни, - продолжил Рубен разговор, - я не злой человек, так жизнь поворачивает, - и обратился к Нэркес. – Ешь, девочка, мясо, дядя Рубен угощает. Все, ребятки, я пошел.
Дядя Рубен вышел, Нэркес посмотрела на брата, потом на блюдо.
- Не бери, чужое, - сказал Джаник. – Пойдем.
- Напрасно ты так, - покачала головой официантка, - Рубен от чистого сердца предлагает, не оскорбляй его отказом. Да и сестренка, вишь, голодная, накормить бы надо.
- Не надо мне от вас помощи, - отрезал Джаник. – Ничего не надо. Сами прокормимся.
- Да бери ты, дурья твоя башка, - поддакнула официантке уборщица. – Дают - бери, а бьют – беги. Знаешь пословицу?
- Знаю, но не побегу.
- Да кто тебя бить собирается? - рассмеялась уборщица.
- Вы все, русские, - угрюмо ответил Джаник. – Ненавижу вас.
- Зачем ты так? – сказала официантка. – Тебе помочь хотят, а ты огрызаешься. И к тому же Рубен не русский, а армянин.
- Все равно.
- Джаник, - снова вмешалась в разговор Нэркес, - можно я мяса попробую?
- Нельзя, - закричал Джаник. – Чужое!
- Бери, дочка, - ласково, по-матерински сказала уборщица. – Не слушай брата. Он сейчас успокоится и сам разрешит. Добрее надо быть, сынок.
Джаник не знал, что ему делать и как поступить. От слов уборщицы на сердце становилось теплее. Хотелось снова стать маленьким, несмышленым детенышем, спрятаться под крыло матери. Но Холмат была далеко, и делать этого было нельзя. Минутное расслабление и суровая, голодная, но все же спокойная жизнь могла пойти под откос, обернуться внезапным крахом. На своем опыте Джаник знал, что нельзя доверяться взрослым, взрослые непредсказуемы. Каждый в этом мире соблюдал свою выгоду. Сегодня тебе предлагают мясо, а завтра заставят его отрабатывать. И неизвестно еще каким способом. Джаник помнил, как хотели купить у него сестру.
- Джаник, - Нэркес не отставала. – Ну, можно мне мяса? Мне ведь первой предложили. Ну, Джаник!
- Да ешь ты, что хочешь, - отбился от сестры Джаник, - только отстань.
- Спасибо, - поблагодарила Нэркес, - я только попробую немножечко и все. Только один кусочек.
- А знаете что, ребята, - просияла вдруг уборщица. – Пойдемте ко мне. Посидим, телевизор посмотрим. Комната у меня большая, диван есть. Зачем мне столько одной? Пойдем?
Нэркес замерла с набитым ртом. Что скажет Джаник? Неужели и сейчас откажется? Такие предложения поступают не каждый день. Ах, как хочется хотя бы денек пожить в домашних условиях! Нэркес и не помнила уже, когда это было. Давно, еще при матери, в Андижане. Дом… Какое чистое, хорошее, соблазнительное слово. И почему она должна жить в саду, в продуваемом домике? Ах, если бы Джаник согласился! Она бы все для него сделала. Только бы согласился…
- Ну, что решили, ребятки? Жаник, чего молчишь? Через час потемнеет, тропу сумраком затянет, поэтому лучше идти сейчас, - уборщица поглядела на детей, сокрушенно качая головой. - Вам бы помыться в настоящей ванне, грязь дорожную смыть. Ну, вот что – пока я собираюсь, решайте. У вас есть десять минут. Я пошла собираться. Думайте.
- Ну что, Нэркес? – Джаник поднял на сестру худое, пронзительное лицо. И такая тяжесть, такая тоска была в его взгляде, что Нэркес все поняла – он согласится, уже согласился. И со слезами бросилась, обнимая и благодаря брата за принятое им решение. Сколько можно жить на улице, слоняться по садам и дорогам, они же люди, не звери! Может, наконец, и им повезет, вспомнит о них Аллах всемогущий, вспомнит и пошлет весточку. Может, эта русская женщина и есть их шанс и нельзя его упускать. Ни за что нельзя.
Джаник стоял, опустив голову. Вот он и поддался настроению сестры, проявил слабость. Какой он после этого джигит, мужчины не должны слушаться женщин. Вместе с тем он понимал, что другого выхода у них просто нет, нельзя бесконечно шастать по садам, прятаться подобно собакам или бомжам. Когда-нибудь этому должен придти конец. Хоть ненадолго, не навсегда, но должно это произойти. И не надо этого стыдиться, пусть все течет так, как оно течет.
- Ну, что пошли? – Клава подошла и взяла за руку Нэркес.
- Пошли, - ответил Джаник и улыбнулся.