Вкус корицы

ВКУС КОРИЦЫ



Вступление – Начало конца

       На мониторе видны его лёгкие, словно голубоватое перевёрнутое дерево. На «кроне» сияюще-желтоватым виднеется маленькое «деревце» метастазов. Надо же, какой красивый сюреалистичный пейзаж носит он в себе – так и хочется внести туда собственную палитру цветов.

       – Слушаю вас, доктор.

       – Скажу вам прямо, без всяких вступлений – ваши дни сочтены, господин Отто, болезнь в последней стадии, и насколько трудно не было вам слышать это – всё безнадёжно... Я как человеку советую вам провести оставшиеся дни на славу, просто насладитесь всем, что есть вокруг. Но должен предупредить, боли станут всё сильнее и сильнее, придётся принимать обезболивающее, так будет гораздо легче... А, и ещё одно – бросьте курить, курение ухудшит ваше состояние.

       Всё это похоже на кино, после которого все должны горько плакать, расходуя уйму носовых платков. Похоже на кино, в котором главного героя заранее оплакивают и он чувствует от всех тепло и ласку. Но в его случае, всё будет не так – о приближающейся, крадущейся смерти никто не узнает, пока его тело не окажется на холодном, металлическом столе, вокруг которого маячат стерильно-белые халаты, это будет холодная белизна, не тёплая, как материнское молоко, чем выкормился в детстве. Будет лежать остывший, среди «резальщиков-ангелов», по среди комнаты, пропитанной запахом доказательства, что всегда настаёт конец, плоть гниёт и её мажут химией, чтобы ещё пару дней полежало остывать для «обеда» ненасытившегося заключения жизней.

       Все эти мысли вихрем прокрутились в голове Отто. В жилах будто засели микроскопические негры, играющие на контрабасах, в теле всё загудело, как в паровозе, но выражение лица вовсе не изменилось, после услышанного – осталось таким же спокойным. Нос с горбинкой, густые брови, длинные, смоляно-чёрные, блестящие волосы, строгий взгляд прямо-таки излучали твёрдость духа.

       – Отто, у вас крепкие нервы, по вам не скажешь, что только что узнали о вашей наступающей смерти. Вы настоящий судья, иначе не смогли бы работать, ведь там нужны железные нервы.

       – Теперь мой судья это вы, доктор, присудили «конец».

       Автоматически Отто полез рукой в карман за сигаретой, и тут же остановился, вспомнил о том, что следует не курить ( хотя бы перед доктором сдержит себя от затяжки ).

       – Нет, не я присудил вам это, а бог.

       – Бог? Может быть целые поля табака, выкуренные за все мои сорок девять лет, или токсичные выхлопы в воздухе?

       – Вы не верите в Бога?

       – Я верю в начало и конец, то есть в житьё и небытие. Вот и пришёл мой конец... Всё очень просто, как в первом классе школы. Если «школьник» не умственно отсталый, то всё несложно. Возмём к примеру детёныша антилопы, вывалившись наземь, пару часов будет шататься на слабых ножках, затем научится бегать, поест траву, и однажды из этой травы на него накинется лев, поймает, утащит, съест – это и будет богом антилопы – голодный зверь, не знающий не о каких божественных миссиях.

       – Вы даже в состоянии излагать философские домыслы. Обычно пациенты плачут после того, как я им скажу о диагнозе, утешаю их, а вы.....

       – Мне тоже надо начать слёзы точить? Понятно, когда оплакиваешь другого, близкого, родственника, друга, но плакать из-за самого себя?

       – Да, но неужели вам не жаль покидать жизнь? Вы любите жизнь?

       – Не могу сказать, что влюблён в неё, но был бы не против ещё немного побродить по асфальту и поглядеть, как собака ссыт на дерево, ещё на жирного копа, поглощающего громадный бутерброд с колбасой из такой же жирной свиньи.

       – Не любите вы жизнь, Отто... Вы всё слишком уничижаете... Может быть у вас включился некий механизм вроде: «всё равно паршиво жить и нечего переживать» – наверное так легче уступить существование, как вы сами выразились – «концу».

       – Существует такой «механизм» или вы сами его придумали?

       – Я не психолог, просто предположил. Между прочим, этот чёрный пиджак, в который вы одеты, под стать вашему состоянию.

       – У вас чёрный юмор, как и у всех докторов.

       – Хочу спросить вас о чём-то, можно?

       – Разумеется.

       – Вам приходилось приговаривать подсудимого к смертной казни?

       – Да, не раз...

       – Значит, по вашей логике, вы не раз были «Богом» для присуждённых?

       – Во-первых, приговор выносил не один, во-вторых, эти наказанные сами навлекают на себя такое заключение своей жизни, сами создали свою судьбу действиями, ведущими к палачу. Мы, судьи, лишь доказываем вину, и лично я при этом не ощущаю себя Богом.

       – Но ведь можно осудить несправедливо, назвать виновным невиновного. Все люди ошибаются, могут быть несправедливыми, а Бог не заблуждается, он всегда справедлив, в отличии от наземных букашек вроде меня с вами. Не так ли?

       – Я знаю одно – уже с полгода чувствую боль, пришёл к вам и вы даёте мне рентгеновский снимок, где вижу гигантскую опухоль... И если бы я не сидел полгода, как идиот в судейской шапке с седым париком, и вовремя начал лечение, то может быть эта «шишка» в моих лёгких и вовсе исчезла. Вот почему я считаю, что мы сами направляем себя к могиле... И вы, доктор, не заблуждаетесь в том, что у меня в организме какая-та херня, из-за которой скоро не смогу дышать и наевшись каких-то бессмысленных таблеток, сдохну.....

       – Ну, вот, а теперь у вас точно нервный срыв.

       – Вы ведь этого и хотели...

       – Не глупите, я хочу максимально облегчить вам состояние, выпишу обезболивающие и так далее... Ах, заболтались же мы! Меня ждут и другие пациенты... Пожалуйста, не вините себя в том, что стряслось с вами, господин Отто. Конечно, было бы лучше пойти на обследование раньше, но поверьте мне, это такая болезнь, что маловероятно вылечить её. Будет трудно прожить оставшиеся дни с мыслю, что из-за вас произошла эта беда. Химиотерапия изнурит вас, и проводить её в общем-то нет смысла... Приходите ко мне за лекарствами. Ну, счастливо! До встречи! И скажу вам напоследок – хотя бы сейчас постарайтесь очень-очень полюбить жизнь – тогда вы сможете сказать: «я прожил не зря»...

       К чёрту вся эта химиотерапия! Без разъяснений уволится с работы, займёт номер мотеля в южной части страны, в его родном городе, где провёл детство. В этом жарком уголке земли, наполненном знакомыми призраками былого, совершится улёт его последнего дня в усыпленный тишиной, тенистый край полного спокойствия... Окутается судейской мантией рока (его коллеги), тяжёлые веки сомкнутся, в потрескавшиеся уста холодком поцелует ангел смерти, и он навеки обретёт покой в усыпальнице предков своих. Но пока надо собрать вещи в чемодан, сесть в машину и сейчас же ехать на юг, искать мотель.

       Под ногами поднялась пыль, когда сутулый Отто вышел из своей машины, зашагав по потресканной оранжеватой земле, как мурашка по иссохшей руке старика...


Глава 1 – Рассвет


       Ворон уселся на «ветвь» лёгких, клювом щиплет похожего на белого червяка Отто, зацепившегося хвостом за скользкие лёгкие. Большая голова болтается на маленьком тельце без конечностей. Жалобно пищит, но писк тонет в звуке биения сердца и карканья ворона.
       
       Кар-кар-кар! – Он уже содран с ветки, очутившись в клюве птицы.

       Сердце утихло – это был всего лишь сон.

       Отто лежит, сжавшись от боли в груди. Лежит в позе эмбриона, словно должен покинуть матку – постель с которой сегодня встанет будто рождаясь заново, перед тем, как вернётся в начальное положение – в ничто – пока станет тем, чем был до его зачатия. Останутся лишь документы, подписанные им на разные приговоры; одежда пропитанная табачным запахом; затерянный блокнот с парой стихов, написанными в юности; несбывшиеся мечты детства и неосуществлённые планы будущего. Но ему дан шанс выхватить из «лап жизни» всё, что можно унести с собой. Может «выкрасть» у неё оттенки вкусов небесного, спелого плода – земного шара.
       
       Слипшиеся веки борятся с тягучим, не поддающимся бодрствованию сном, мутящим сознание и взор, который еле-еле отразил комнату, видя её смутно, покрытой пеленой глазной жидкости. Не вставая взял с тумбы пачку ментоловых сигарет, специально купленных для последних дней, чтобы рассмаковать этот освежающий вкус, напоминающий жевательные резинки, что любил в детстве. Лёжа на горячей, вспотевшей спине, зажёг сигарету, пуская клубы дымка в розовый потолок, словно испаряясь изнутри. Он не счёл нужным выполнить совет доктора, не курить, потому, что тот сказал: «.....просто насладитесь всем, что есть вокруг.....» – А по мнению Отто, эти «дымящиеся палочки» тоже доставляют наслаждение. Странно, но нет никакого чувства сожаления, из-за того, что ему вчера был поставлен такой диагноз... Может быть он и вправду совсем не любит жизнь? Или может быть он недолюбливает людей? Он слышал от кого-то, что человек это жизнь. Возможно по этой причине он не смог полюбить эту странную «штуку» ЖИЗНЬ.

       Не побрившись, спустился вниз. Портье поздоровался с ним. Отто спросил портье, где можно позавтракать, тот посоветовал закусочную «толстый заяц», которая находилась рядом с мотелем, и он вышел на улицу, где пока ещё не было зноя. Такого идиотического названия, Отто ещё не слыхал, но по обычаю он всегда ел поутру, даже когда не хотел кушать, как и сейчас, только в этот день он проснулся непрывычно рано, наверное потому, что подсознательно не хочет укорачивать сном и без того малое время.
       
       Наблюдая за пересекающим путь перекати-поле, похожим на живое существо, торопящееся куда-то, Отто подумал о том, как всё стремится к существованию. Даже этот «комок» веточек, зёрен катится, оставляя за собой семена для порождения других растений. Подумав немного, постиг, что каждая травинка, каждый листочек, все насекомые, животные, всё жаждет быть. Он сам, сутулый, небритый, похож на койота, охотящегося на «толстого зайца». Если бы глубоко в сердце он тоже не желал быть, то просто продолжил бы лежать в постели, и не додумался отыскать место, где можно поесть.
       
       Увидев хозяина закусочной, Отто сразу же понял, почему назвали так это место. Кроличьи зубы, толстые губы, крохотный носик, маленький рот, брюшко – не хватало только длинных ушей, для полной схожести с зайцем.

       Пока было безлюдно, у столиков никто не сидел, кроме одной парочки, парня и девушки, они шушукались о чём-то между собой, попивая газировку.

       – Чего закажете? – Спросил «заяц» зашедшего в его «нору» Отто.

       – Я не знаком с вашим меню, подайте любое кушанье, которое вы считаете самым вкусным. Мне всё равно.

       – Вы впервые в этом городе? Иначе знали бы, что в «толстом зайце», в лучшей закусочной города, фирменное блюдо омлет с грибами!

       – После отрочества я не был здесь. В моё время лучшей закусочной была «корочка».

       – Вы тут выросли?

       – Да.

       – Если не секрет, что вас снова привело сюда? Заболевшая мать? Или умирающий дед? – Улыбнувшись, поинтересовался «любопытный заяц».

       – Честно говоря, не знаю...

       – Хорошо, пожалуйста садитесь у стола и скоро я подам вам вкуснейший омлет на свете!

       Сев у витрины, Отто услышал, как шёпот парочки у соседнего столика перерос в громкий спор. Девушка возмущённо говорила: Уже сколько времени ты говоришь это! Всё время заставляешь глотать эти чёртовы таблетки! Не понимаю, чего ты ждёшь! Просто скажи, что не хочешь! Не надо мучить меня! – Резко вскочив, она устремилась к выходу, со звоном захлопнув за собой стеклянную дверь. Парень не пошёл за ней, остался сидеть, но через минуту рассерженно бросил на пол стакан с газировкой, и тоже вышел из закусочной.

       – Ох, эти молодые совсем не могут держать себя в руках, обязательно должны выплеснуть эмоции! – Шепелявя пробурчал «заяц», высунув из кухни свою смешную физиономию. – Придётся убрать с пола осколки... Вот, была бы сейчас рядом моя помощница, она б и подмела, но приходит сюда позднее чем я... Все дела делаю сам. Так что извините, уберусь и затем принесу вам фирменное блюдо и натуральный яблочный сок. – Сказал он, выходя из кухни, держа в пухлой руке совок.

       Закурив, Отто перешёл в былое, медленно поплыл по воспоминаниям. Извлечением этих воспоминаний из позабытого послужила поссорившаяся пара. В голове будто шурша закрутилась пластинка с записанным на ней, еле «восстановленным» в сознании голосом его бывшей жены: «Так больше нельзя! Мы вместе уже семь лет, и ты ещё ни разу не сказал, что хочешь ребёнка! Я нужна тебе только для удовольствия! Но я не могу быть твоей игрушкой для забавы... Ты просто не хочешь ребёнка... Я не могу заставить тебя быть отцом. Поэтому уйду от тебя. Но когда-нибудь ты пожалеешь, что не пожелал этого... Прости меня за то, что хочу быть матерью... И прости, что больше не могу ждать тебя, пока ты поймёшь, насколько важно быть родителем...» – В конце прозвучал его строгий, чуть хрипловатый голос: «Я не держу тебя. Уходи если хочешь...»

       Отто очнулся, голоса утихли в голове, когда улыбающийся «заяц» поднёс ему поднос с омлетом и соком.

       – Вот, принёс! пальчики оближете! – Радостно воскликнул тот.

       – Спасибо. – Коротко, угрюмо ответил Отто, отрезая ножом кусочек омлета.

       Входная дверь отворилась и внутрь зашла женщина.

       – Наконец-то! Пришла моя помощница. Вечером она работает воспитательницей в местном приюте для детей, и её заменяет другая. Ладно, я оставлю вас. Приятного аппетита! – «Заяц» и его помощница скрылись в кухне.

       Отто снова задумался. Он ещё никогда не думал столько о себе, о своей жизни, как вчера и сегодня. «.....Когда-нибудь ты пожалеешь, что не пожелал этого.....» – Вновь прозвучали слова бывшей жены, сказанные десять лет назад, после чего он остался один, без любви, без плода любви. Может быть поэтому он так холоден в отношении к жизни? Из-за этого так безразлично, что не будет он видеть, слышать, обонять, осязать через пару месяцев? Из-за того, что не решился «сотворить» чадо своё, которое могло быть самым любимым человеком на свете? Которое могло вырасти не таким сварливым, брюзгой, ворчливым, как он, кто за всю свою осознанную жизнь, кроме заточения людей в тюрьмах, ничего не сделал. Возможно просто нечего терять, кроме утреннего завтрака, битья молотком во время суда, сигарет и спиртного. Он не вложил свою любовь ни во что – им правит отвращение к людям. Часто ему было приятно приговаривать к лишению свободы. Интересно каким было его настроение перед смертью, если б существовал его отпрыск, сожалеющий о состоянии отца. А ведь Отто никого не любит и кажется его тоже никто не любит. Он задаётся вопросами, на которые должен ответить сам – неужели бывшую жену тоже не любил? Иначе почему дал ей уйти? Почему не выполнил её желание быть матерью? Хотя..... Наверное она тоже не любила его по настоящему, в противном случае не ушла бы от него из-за нежелания быть отцом, что должен нянчить, кормить кашкой, менять подгузники, затем водить в школу, уводить обратно домой, где перед сном будет читать сказку про негодяя волка, норовившего съесть бедненьких поросят. Вот, он опять уничижает всё, как сказал вчера доктор... Кроме своего же детства у него не было соприкосновения с детьми. А говорят, они самые чистые, не испачканы всеми человеческими подлостями, пороками...

       Внезапно в задумчивости пробилась брешь – «заяц» включил старый приёмник, и Отто обнаружил, что доедал последний грибочек надетый на вилку. Закусочная уже была наполовину заполнена людьми. Помощница «зайца» вытирала тряпкой стойку. Отто подошёл к ней.

       – Если можно скажите, где находится тот приют для детей, где вы работаете?

       – Очень близко.

       И она объяснила ему куда идти. Отто было направился к выходу, но тут же развернулся назад.

       – Пожалуйста, продайте мне этот радиоприёмник. Я дам достаточно денег, намного больше, чем он стоит. – Обратился он к «удивлённому зайцу».

       Тот с радостью продал дешёвый приёмник, получив неожиданно приличную сумму.

       Отто вышел на улицу, где всё плыло в мареве. Настало утро – до ночи, темноты, сна осталось не так уж много...


Глава 2 – Утро


       Отказавшийся от своей машины, утомлённый жарой, Отто брёл к приюту, держа в руке включённый приёмник:

       «Уважаемые радиослушатели, а теперь в эфире новая композиция блюз-рок группы «адамово яблоко» – «смейтесь, я почти умер»! »:



       Я путешествовал, но я не знаю где

       Я тосковал без вас, но только вас это не беспокоит

       И я блуждал

       Потерянный в дикой местности, так далеко от дома

       Да, да

       Я был где-то, ища мою душу

       И я чувствовал себя подобно актеру, ищущему роль

       Я был высоко, я видел миллион звёзд, шампанское потягивания на бульварах, да

       Я настолько болен и утомлен от попытки поворачивать поток, да

       Таким образом я скажу вам до свидания

       Смейтесь, смейтесь

       Я почти умер

       Я был где тепло, но заморозило мои кости

       Я живу в городе, но я являюсь совершенно одним

       Я путешествовал, но я не знаю где

       Я блуждал, но только меня это не беспокоит

       Я ненавижу, когда от меня отрекаются

       Как же вы ранили мою гордость

       Я чувствую себя отодвинутым

       Но смейтесь, смейтесь, смейтесь

       Я почти умер

       Путешествие было далёким и широким

       Удивляюсь, кто собирается быть моим гидом

       Живу в фантазии, но это слишком далеко

       Но такое одиночество столь трудно

 Я блуждал, чувствуя всё

 Я блуждал, чувствуя себя совершенно одним

 Я потерял мой адрес, и я потерял мой дом... Хорошо

 Я настолько болен и утомлён

 Теперь я нахожусь на стороне

 Ощущение себя, столь презираемое

 Когда смеётся, смейтесь же

 Я почти умер

 (Путешествие было далёким и широким,

 Удивляюсь, кто собирается быть моим гидом)

Я ранил мою гордость, ранил мою гордость, ранил мою гордость (Путешествие было далёким и широким )

Путешествие, да

(Путешествие было далёким и широким,

Удивляюсь, кто собирается быть моим гидом)

(Путешествие было далёким и широким )


       

       Он уже стоит у ворот приюта «сиротка». Нажал на красную кнопку звонка, к воротам подошла одетая в специальную форму служительница «сиротки».

       – Здравствуйте, чего вы хотите? – Спросила она у Отто.

       – Хм... Даже не знаю как сказать... Можно просто зайти внутрь и поглядеть на детей?

       – Вы родитель одного из наших воспитанников или опекун?

       – Ни тот и ни другой... Я ведь имею право войти в помещение?

       – Ага, я поняла, вы наверное санитарный инспектор или инспектор по защите прав детей, верно?

       – Нет, нет... Просто.....

       – Ах, какая же я дура, наверное вы хотите взять ребёнка! Это надо оформить официально.....

       – Да, нет же!!! – Не выдержав гаркнул Отто. – Извините, что повысил голос... Пожалуйста, дайте мне зайти в ваш приют.

       – Ну... Хорошо, только вот, странно, почему не говорите, зачем вам нужно это, но ладно, давайте, заходите.

       Служительница со скрипом открыла ворота, и Отто вошёл в запущенный, выжженный солнцем двор. Зайдя в прохладное, кирпичное здание, он почувствовал облегчение, скрывшись от зноя. Стрекот возбуждённых сверчков утих, стало совсем тихо и приятно. Почти сразу же после того, как он переступил порог входной двери, шагнув в неизведанный, чуждый ему мир, в его направление затопал мальчик годика два, в обнимку с плюшевым медвежонком. Малыш отпустил игрушку, бросив её на пол, и раскинув в стороны свои ручки, подошёл прямо к Отто, крепко обнял его ногу, не говоря ни слова. Растерянный Отто не знал что делать, думал то ли взять его наруки, то ли обратиться к впустившей его сюда работнице, чтобы та увела кроху. Они с полминуты стояли так, молча, но к счастью для Отто, попавшего в неловкое положение, женщина, стоявшая за его слегка сгорбленной спиной, заговорила после мучительных секунд, заставивших нервам напрячься, как туго натянутые струны, а сердцу непривычно заёрзать в «гнезде».

       – Он со всеми так, кто приходит сюда... – Тоскливо произнесла работница. – Да, и другие тоже... Почти все или брошенные, или даже не видавшие родителей. – Обратилась она к остолбеневшему Отто с повисшим на ноге малышом. – Просто погладьте его по голове, или на минутку возьмите на руки, и всё, подарите ему тепло, чего им так не хватает.

       Стоя как вкопанный, уставившись вниз, Отто с трудом опустил книзу напряжённую руку, пытаясь коснуться головки неотстающего от него малыша. Но рука затряслась, запотела, едва дотронувшись до мягких, льняных волос. Его волнение достигло до взрыва сердца, когда ребёнок поднял кверху лицо, взирая на него грустными глазами. Отто словно смотрел в бездну своих заблуждений, оплошностей, «лёгких слов», брошенных вслепую, ранивших ими людей... Словно смотрел на потерянное им счастье, возможность чего-то хорошего, упущенные тепло и ласку, которые мог даровать своему же продолжению. Глаза малыша будто молвили – «ПОЧЕМУ?»
       Нависнув как чёрная птица над пропастью раскаяния, Отто словно потерял равновесие и свалился в неё, утопая в печали, захлёбываясь в ней, но работница вновь заговорила и он, встрепенувшись, дёрнулся назад, поспешно убрав свою руку от головки малыша.

       – Господин, с вами всё нормально?

       – Да, да, всё нормально... Только не могли бы вы принести мне стакан воды, а то сжарился на солнце, совсем разомлел.

       – Конечно, сию же минуту, а вы пока можете походить по другим комнатам, где находятся наши детки. – Она взяла малыша за ручку и увела прочь, но его медвежонок лежал на полу и он тянулся к нему. Отто было шагнул к игрушке, чтобы подобрать и подать малышу, но не решился – побоялся снова окунуться в его взоре.
       
       Он слонялся по «сиротке», и в спальной комнате, где стояло много кроватей, увидел маленькую девочку, одиноко сидевшую на своей кроватке. Она шептала что-то для себя, не обращая внимание на зашедшего в комнату Отто. Каждый его шаг гулко раздавался по просторной спальне, но несмотря на это, девочка, опустив голову, продолжала еле слышно говорить себе под нос. Рядом с ней никого не было, она говорила сама с собой. Отто попытался вслушаться в шёпот, и уловил эти слова: «пелестань, ты зе знаешь, цто я плава. Ни нет, а да!» – Она доказывала что-то кому-то невидимому – «если хоцесь, сплосим у тётеньки, если не верись мне.....»
       Отто подошёл вплотную к ней, сев на корточки, и только тогда она подняла лицо, посмотрев на его худое, небритое, суровое, но слегка умилённое лицо.

       – Привет, с кем ты говоришь? – Заинтересовался Отто.

       – Ты не знаесь его, он не хоцет говолить с длугими.

       – Почему?

       – Длугие обизают его, а я нет, плосто цасто лугаемся и сполим. – Улыбнувшись пролепетала она.

       – О чём спорите?
       
       – Он говолит, цто у моей мамки крылыски, цто она в небе и оттуда смотлит на меня. Это сказал толстый дяденька в платье с клестом, котолый плиходил в гости, а он глупенький повелил ему. – Она звонко засмеялась. – Он велит во всё, как маленький... Тот дяденька с клестом сказал, цто если я буду молиться, то мамка услысит это и обладуется, но я не велю, как она мозет услысать меня, если зивёт высоко в небе, так далеко?! – Отто замялся, не зная, что ответить ей.

       – А кто этот твой дружок?

       – Он холосий, плосто иногда злит! Оцень уплямый. – Хихикнув ответила девочка. – Но кломе меня его никто не видит, он любит иглать только со мной.

       – Где он сейчас? Ты видишь его? Он рядом? – Насупив густые брови, спросил заинтригованный Отто.

       – Конецно! Он всегда лядом со мной, сас он лезит под моей кловатью. – Весело ответила она. – Вот, загляни под кловать, не бойся! – Вскочив на ноги и распластавшись на полу, она потянула Отто за рукав рубашки, заставив его тоже лечь плашмя рядом с собой. – Видись цто- нибудь?

       Он всмотрелся в темь, видя лишь тень от кровати.

       – Нет, ничего не вижу... – Прохрипел Отто.

       – Ницего, ты и не долзен видеть его. Он пеледаёт тебе пливет!

       Слегка побаиваясь всех этих разговоров, Отто неуверенно сказал – И от меня передай...

       – Да, он слысит.

       Лёжа возле кроватки и пялясь в темноту, Отто вспомнил, как в детстве он любил сидеть под столом, лежать под кроватью, обожал залезать в такие места, где можно было уединиться, скрывшись от всех, устроившись в укромном местечке, наблюдая из под чего-то за другими, «нескрывшимися», и чуствовал себя как бы на другой тайной стороне мира, куда не вторгался ни один рослый человек, а если уж кому-то вздумывалось сунуться в «укрытие», то это оказывался его любимый терьер, с любовью облизывающим его лицо и приветливо виляющим хвостом. Он со своим псом могли долго сидеть так, не вылезая из тёмного тайника, до которого доходили все наружные звуки, исходящие от старших, от радио, от телевизора, по которому например передавали выступление президента страны, который объявлял войну другой стране, а ему с псом всё это было безразлично, в отличии от окружающих.
       Вот и мелькнула в голове Отто наивная такая мысль – может быть в этом тёмном углу в действительности лежит какой-нибудь « дух-ребёнок », ведущий себя, как остальные дети?

       «Ох, ну брежу же я... Какие к чёрту духи – ведь это же просто фантазия девочки. Чёрт, малость пообщался с ребёнком и уже сам стал соображать как ребёнок! Видимо я и вправду перегрелся на солнце...» – Подумал он.

       – Ах, вот вы где! А я искала вас... – В спальню вошла работница, держа в руке обещанный стакан с водой. – А что вы делаете на полу?! – Удивлённо осведомилась она, с некоторым подозрением поглядывая на поднимающегося на ноги Отто.

       – Эээ... Ничего, просто вы ведь знаете детей, затягивают в игру... Мы играли в прятки, искали третьего. – Сконфузившись, стряхивая с одежды пыль, ответил он работнице «сиротки»...


Глава 3 – Полдень

       Уйдя из приюта и без цели шатаясь по накалённым солнцем улицам, слушая купленное им радио, Отто подумал о том, насколько давно не был с женщиной, а точнее, насколько давно у него не было секса, и к его удивлению оказалось, что очень даже давнешенько.
       Ему вспомнилось последнее половое сношение, которое совершил с дурной толстухой-секретаршей, всё время крутящейся вокруг его стола, и «вызывающе» помахивающей пухлой задницей, грузно опускающей перед ним на стол свою грудь, когда подавала нужные ему предметы. Отто раздражало её поведение, но однажды пышка добилась своего – тогда он был чрезвычайно в скверном расположении духа (в те дни перенёс много стрессов из-за сложных судебных процессов), и решил таким образом расслабиться, выплеснуть всю энергию на неё, которую «оседлал» прямо на столе. Они смотрелись очень смешно – она как мяч, а он как щепка, прилипшая к мячу. Она почему-то напялила на свою голову (на мячик) его судейскую шапку с париком, и схватила со стола сувенирный молоток, постукивая им в знак благодарности, когда Отто «заходил слишком далеко». Но это было скорее раскачиванием, разминкой, а никак не истинным удовольствием, которое Отто решил испытать ныне.

       – «А теперь шестой вопрос нашей викторины, дорогие радиослушатели: Какое из семи чудес света сохранилось до наших дней???» – громогласно говорил ведущий викторины «ну-ка отгадай».

       – «Это пирамида Хеопса...» – Ответил про себя Отто. – «Но должно быть, передо мною восьмое чудо света.» – С иронией подумал он, стоя перед борделем «зайка», местонахождение которого подсказал местный парень, восхищённо рассказывающий ему о высококлассном обслуживании этого «заведения».

       – «Почему в этом городе всё называется зайцами да зайками?!» – Подумал Отто, подошедший ко входу «зайки», около которого стояло несколько усачей в шляпах с широкими полями. У них были красные кроличьи глаза и от них попахивало текилой. Они наверное ждали своей очереди.

       Отто никогда в жизни не был в борделе, полагал, что воспользовавшись такой услугой, он отказался бы от моральных ценностей, так глубоко укоренённых в его сознании. Полагал, что иметь дело с «купленной» женщиной это бесчестно, но теперь, когда осталось совсем мало времени до заката его жизни, такой поступок послужит небольшим сиянием перед вечным затмением.

       Очутившись в вульгарном мире проституток, он ощутил странную вещь – будто каждая «обитательница зайки», демонстрирующая свои аппетитные округлости, всякий предмет, находящийся там, любой торшер, светящийся жгуче-красным, так и кричали: «я твой! Создан для тебя, для удовлетворения твоей страсти! Существую для употребления тебе подобных! Ты мой повелитель, а я твоя рабыня! – Он опьянел от этого соблазняющего гомона пылкого, алчного «зайки», елейно, многоголосо подзывающего его к себе, манящего в свои тёплые объятия.

       Когда Отто оказался в комнате наедине с «незанятой» в тот момент проституткой, почувствовал себя застенчивым подростком-девственником, боящимся, что может не получится что-нибудь (ведь теперь он не зол и не раздражён, как в тот раз со «свинкой» в кабинете). Его каждый сексуальный акт с бывшей женой был ради удовольствия, она была привычна для него, с ней он чувствовал себя свободным, как рыба в воде, а теперь, когда хочет напоследок испытать эти чувства, скован, видя перед собой девицу, торопившуюся
побыстрее снять чулки, оголить грудь и отделаться от клиента. Одна из причин, из-за чего он недолюбливал женщин, торгующихся телом, это такое отношения к делу, то есть к сексу – поспешно удовлетворить мужчину и перейти на другого.

       О, да!...

       Похоже, Отто всё же недооценивал эту профессию... Ему всегда было приятно лежать вместе с бывшей женой после «блаженства» и устало беседовать с ней, хоть и он неразговорчив, и сейчас, находясь в комнате, сидя на краю кровати, одевая брюки, готовясь уйти, с ним начала разговаривать проститутка, тоже одеваясь и куря что-то зловонное.

       – Хочешь? Вот, прикури, это дурь. – Сказала она, протягивая ему папиросу.

       – Честно говоря, никогда не пробовал... Ну, давай, уже ничего не стыдно. – Ответил Отто хихикнувшей проститутке, стоявшей на коленях на кровати рядом с ним, с опаской затягивающимся папиросой.

       – А ты милашка! Видно, ты порядочный человек, видно по глазам, и я заметила, что ты был очень голоден... Ну, ты понял в каком смысле??? – Снова весело хихикнув спросила она насилу улыбнувшегося в ответ Отто, который поперхнулся, вдохнув «ядовитый» дымок.

       – Я смогла утолить голод? Насытился? (Тот кивнул, задыхаясь от удушающей папиросы) – Кто ты по профессии?

       – Судья... – Просипел Отто.

       – Ооо, это интересно! Слушай, а кого ты судил за самое жестокое преступление?

       – Таких преступников было много, но один парень запомнился тем, что собственного отца принудил собственными руками отрезать член, таким образом, парень отомстил отцу за измену матери, хотя самое жуткое то, что он также заставил того проглотить яйца. Сын не вынес оскорбления, нанесённого матери, у которой чуть сердце не лопнуло, узнав, что её муж изменил ей с какой-то сучкой.

       – Сучкой вроде меня?

       – Это риторический вопрос (проститутка вопросительно посмотрела на него своими накрашенными глазами).

       – Какой, какой??? – Не поняла она.

       – Забудь... На судебном процессе, когда парня приговорили к двадцати годам лишению свободы, он заявил: «главное, что теперь ненасытный червячок папаши не будет соваться куда попало».

       – Дааа, интересно... А сейчас я расскажу про мою подружку – она проститутка-девствентница! Удивительно ведь?!

       – Да, это парадокс... – Застёгигивая ремень прохрипел Отто, докуривая дурь.

       – Пара..... Чего?!

       – Ничего, продолжай...

       – Так вот, она занимается только тем, чем мы с тобой были заняты, пока ты выявил свои силёнки, и ещё она позволя.....

       – Ясно... – Перебил он. – Наверное ей часто приходится посещать проктолога.

       – Ты ещё и шутник, а выглядишь очень серьёзным... Она говорит, что когда найдёт парня своей мечты, он и лишит её девственности. Странная девушка...

       – Видимо, она романтик, несмотря на то, что твоя коллега.

       – Ты уж точно не романтик, да?

       – Ты права, я прагматик...

       – Кто??? – Уже в который раз спросила она в недоумении.

       – Никто, я человек практичный, хожу по земле, не пытаюсь летать в небесах, чтобы потом рухнуть обратно на землю.

       – А иногда надо пытаться летать, хотя бы порхать, вот так! – Она спрыгнула с кровати, как кузнечик и бегая вокруг комнаты, начала напевать какую-та простую песню, плавно махая руками – при этом колыхались её распущенные, длинные волосы, оголённая грудь свободно взлетала вверх, всё тело извивалось в диком танце под вздорную песню легкомысленной, подкуренной девицы, которая доставила Отто большое удовольствие хотя бы этим нелепым, озорным бегом вокруг него, как ведьма вокруг тлеющего костра.

       Он тоже почувствовал лёгкость на душе, то ли от дури, то ли от «порхания весёлого мотылька», всё сильнее и сильнее заводившегося от беспричинной радости. Словно у него на голове выросли зайчьи уши и растопырились в стороны, ему тоже захотелось прыгать, беситься, превратился в попрыгунчика, в зайку, он будто стал пушистым, лёгким, даже ватным, сахарной ватой, которую держит радостный ребёнок, наигравшийся в атракционе, которому улыбаются клоуны, сильнее растягивая свои нарисованные рты, смотревшиеся для счастливого ребёнка, поедающего сладость, очень даже естественными, как и для Отто смотрятся нарисованные очи проститутки миндалевидными, красивыми, с искорками горения жизни, эти искорки поджигают его заодно, продлевая пыл в его умирающей плоти. И она всё пританцовывает, пританцовывает, пританцовывает... О, как она красива, какие желанные ноги, напрягшиеся бёдра, изящные ступни, как вылитые, когда поднимается на цыпочки, имитируя взлёт, тонкие, нежные пальцы с красным лаком, как зажжённые свечки, и он молится перед ними, возвышая его сегоднящнюю богиню к небосклону среди Солнца и Луной, украшая её гранёнными звёздами.

       Отто привстал, чтобы тоже «попорхать», но потерял координацию, повалившись назад на мягкую кровать, сросшись с ней, проваливаясь сквозь неё, всё сильнее теряя вес, уплывая куда-то вниз.
       Поющая проститутка словно шаман, проводивший ритуал лечения недужного, своим полуодетым телом проделывала чудные движения, скорее похожие на колдовство, её пение звучало как ворожба.
       Теперь уже не расслышать ни одного слова, произнесённого ею – он уже не здесь, в комнате борделя – вокруг темно, сидит в траве, маленький, как насекомое, у него светящееся фосфором брюшко, как у светлячка. Перед ним стоят такие же маленькие создания, похожие на кузнечиков с человеческой головой, и он узнаёт в них своих бабушек, деда, маму, дядю и остальных родственников, друзей, кто умер. Их лица, освещённые фосфорным светом, излучаемым от его брюшка, серые, кожа тоненькая, обвисшая, просвечиваемая, глаза блёклые... Они разложились в ряд, не двигаясь, изредка моргая потухшими глазами. Он пополз ближе к ним, но внезапно, шурша крыльями, на землю опускается огромный ворон, который пару секунд помотав головой, начал по очереди проглатывать их, не издающих ни звука, продолжающих глупо моргать, уставившись на отползающего назад Отто. Разделавшись со всеми, ворон засеменил прямо к нему, в смятении отползающему подальше, но невозможно спрятаться от хищной птицы – он светится в темноте, как свеча новогодней ёлки. И вот, ворон уже возвысился над ним, ещё немного и.....


       – А, чёрт!!! – Передвинувшись на спине к другому краю кровати, Отто свалился на пол и сильно стукнулся головой, только после этого очнувшись от бреда. Он не был ни в какой траве – локтями и ступнями пересекал кровать, в надежде спастись от настигающей смерти, но рухнулся вниз, словно за ним оказалась пропасть, не спасающая его, а принимающая в неизбежный провал.
       
       Проститутка умолкла, топанья голых ног не было слышно. Он лежал навзничь, весь потный, в лёгких сильно покалывало, голова раскалывалась от боли, глаза дико, тупо выпучены, зрачки расширены, сердце билось как несмолкаемый тамтам – кажется он переборщил с дурью, неумеренно выкурил из-за неопытности в этом деле.
       Приподнявшись, он столкнулся взглядом с лежащей на кровати проституткой, протягивающей ему руку. Она выглядела пьяной, глаза были какими-то ребячески лукавыми. Лёжа на животе, она болтала поднятыми вверх ногами, так задорно, так наивно... Проститутка помогла встать Отто, и невнятно, коверкая слова, сказала:

       – Заинька, тебеее порааа, идии, над освободиить комнату, ну же! Давай, давааай... Когда захочешшшь, снова загляни к нааам... Хи-хи-хи...

       С трудом одевшись до конца, Отто, чуть не забыв своё радио, качаясь из стороны в сторону, еле-еле выполз из «зайки» на слегка остывшую улицу – настал вечер, он проголодался... Надо бы направиться к «толстому зайцу», а то скоро они могут закрыться, ведь совсем скоро наступит ночь...


Глава 4 – Вечер


 – «Дорогие радиослушатели, к вечеру в нашем любимом городке стало прохладнее, плюс двадцатьсемь, теперь скоро из своих норок выползут маленькие зверюшки – ёжики, мышки-норушки, крыски и прочие, которые будут охотиться на зверюшек поменьше себя, если конечно их не поймают большие звери...» – Радостно говорил радиоведущий.

       По пути Отто увидел только-только проснувшегося и торопящегося куда-то броненосца, который, увидев его, резко остановился, свернувшись в шар (судя по его реакции, Отто показался ему именно тем «большим зверем», что ест хищников меньше себя). Панцирь броненосца переливался розовато-голубыми, пастельными, вечерними цветами, приятно, матово-тускло поблескивая на почти скрывшемся солнце, лениво отбрасывающего последние лучи тёплого света. Отто загляделся на этого прячущегося от возможной смерти зверька, и подумал: «Он спрятался от меня так красиво, что не захочешь уйти, после чего он развернётся и побежит ловить кого-то, да и трогать жалко, может убежать... Может быть, как раз таким образом, красотой хочет защититься от меня? От «смерти»»? Вот чёрт, какая же это чепуха! Не надо было курить эту херню... Больше никогда не выкурю... Надо же, какой я оптимист, даже осмеливаюсь говорить «никогда» в плане зависимости от собственного желания, когда это «никогда» навязчиво, независимо от себя... Неужели я начинаю жалеть, что умираю?!» – Задаваясь этими вопросами, он уже довольно далеко отошёл от броненосца, со всех ног удирающего от Отто, похожего на большого, сгорбившегося, клювастого ворона (из его же бредовых снов), оглядывающегося на исчезающего во мраке зверька.

       Закусочная была забита людьми, все столики были заняты, поэтому Отто сел у стойки на единственный свободный стул, заказал пиво с какой-нибудь закуской и невольно услышал разговор молодого мужчины, сидевшего рядом, ему позвонили по мобильному телефону:

       – «Слушаю вас... Да, но... Но я должен...... Понятно, но я должен навестить моего деда в доме престарелых, это совсем близко, давно не видел его... Это настолько срочное дело? Хорошо, хорошо, я выхожу!» – Когда мужчина окончил разговор, в это время к нему подошёл «заяц», держа что-то завёрнутое в фольгу. Он обратился к мужчине:

       – Вот, ваш пирог для дедка!

       – Сейчас мне позвонили с работы и сказали, что надо срочно прийти туда... Спасибо, но я отнесу его к деду в другой раз, но конечно оплачу вам за услугу. – Вяло ответил тот.

       – Извините, я могу отнести пирог к вашему деду, всё равно нечего делать, скажите, где этот дом престарелых и как выглядит дед. – Сказал Отто мужчине.

       – Нет, что вы, не беспокойтесь, я бы мог забежать к нему, но он очень скучает и когда к нему приходит кто-то, болтает без конца, не отпускает посетителей, особенно меня...
       – Нет, нет, я буду искренне рад, если отнесу пирог, правда.

       – Большое спасибо, буду очень благодарен вам, а он будет рад, любит, когда к нему проявляют внимание... Придя навестить, я всегда приношу ему этот яблочный пирог с корицей, он обожает его. Только вот, может надоесть вам своим долгим разговором, иногда я засыпаю от его болтовни.

       – Никаких проблем, с радостью выслушаю его.

       – Из-за семьи я не могу ухаживать за ним у себя дома, ну а мой отец..... как сказать... не годен ни для кого...

       – Ясно...

       
       Ещё раз поблагодарив за помощь, торопясь на работу, мужчина объяснил Отто, как найти дом престарелых и сказал имя старика.
       
       Отто толком не понимал, почему взял на себя отправку пирога чужому, почему, выпив холодного пива, не отправился в свой номер мотеля и не лёг выспаться после жаркого дня, вместо этого, взял завёрнутый в фольгу пирог и пешком пошёл к незнакомцу, который наверно ждал своего внука с любимой сладостью.

       Целый день он не пользовался своей машиной, захотелось просто походить после долгих лет катания из одного места в другое. Захотелось делать вещи, не касающиеся вердиктов, судов, подозреваемых, их адвокатов и других нудных дел. Даже чувствуя себя красной шапочкой, Отто охотно переступил через порог входной двери дома для престарелых, шагнув в микромир пожилых людей, таких, каким он не сможет быть – уже никогда не поседеет, не будет жаловаться на радикулит, остеохондроз и на то, что его никто не любит, никому не нужен, что все позабыли про него – его погребут в зрелом возрасте.

       Санитарка отвела его в гостиную, где пожилые смотрели телевизор. Среди них был и дед, которому был предназначен пирог. Старик был совсем седым, с небольшой бородкой, в красной, клетчатой рубашке. Поначалу показалось, что он особенно не отличался ничем от сидевших рядом стариков, но его глаза – они буквально сверкнули на Отто, когда тот подошёл к нему, чтобы отдать принесённое угощение.
       Лазурно-синие, поразительно живые, как у жизнерадостного подростка – в отличии от очей его компаньонов по смотрению телевизора, – потухших, безжизнненых, как у «кузнечиков-мертвецов» в бреду Отто. Они и внешне напоминали тех застывших усопших, чьи глупо мигающие взгляды утром были уставлены в его сторону.
       Санитарка сказала старику, что к нему пришёл посетитель. Он обернулся, увидев незнакомца, прищурился, подумав, что не узнал кого-то. Отто подошёл ближе к нему и заговорил:

       – Здравствуйте, моё имя Отто. Ваш внук очень хотел прийти сегодня к вам, но к сожалению, позвонили с работы и ему пришлось уйти туда, а я невольно услышал его разговор по телефону и предложил отнести пирог, так что, вы меня не знаете. Это вам. – Он отдал старику завёрнутый в шуршащую фольгу пирог.

       – Большое спасибо, давайте пойдём в мою комнату, попём чаю. Вы не торопитесь куда-нибудь? – Любезно спросил старик.

       – Нет, нет, к счастью или сожалению, никуда не спешу. – Ответил Отто.

       – Очень хорошо. И я скажу вам – отлично, что вы не спешите – этот пирог стоит попробовать. – С искренней улыбкой на лице сказал старик, бодро вставая со стула и уводя Отто в свою комнату, положив руку ему на плечо.

       – Не забудь оставить мне кусочек! – Проскрипела старушонка вдогонку уходящему старику.

       – Конечно, не забуду, дорогая.

       Комнатка оказалась уютной, с небольшой кроватью, маленьким шкафом, журнальным столиком и двумя мягкими креслами.

       – Присаживайтесь. – Указал старик на одно из кресел, подошёл к маленькой электроплите, стоящей у окна, поставил на неё чайник и сел рядом с Отто.

       – Люблю сам заваривать чай... Когда заваривает другой, всегда какой-то не такой, заварен не по моему вкусу, а так получаю желательный результат... Для многих питьё чая – это просто питьё чего-то горячего и сладкого, но я подхожу к этому делу немножко иначе, не совсем, как китайцы со своими непонятными ритуалами, но для меня этот процесс тоже некий ритуал, вот так, вот... Отто, кто вы по профессии? Работаете? Женаты? Есть дети? Одно я знаю – должно быть, вы хороший человек.

       – Я судья... Со вчерашнего дня безработный... Неженат, раньше был... И детей, увы, нет... Ну а хороший ли я человек, насчёт этого обратитесь к другим, например, к моей бывшей жене или к моим друзьям, которых не вижу годами...

       – А что случилось вчера, после чего вы безработны?

       – Я уволился, решил уделить самому себе побольше времени, немного покуролесить напоследок...

       – Почему «напоследок»?

       – Давайте, не надо об этом...

       – Как скажете, но если захотите рассказать, я с радостью выслушаю вас... Знаете, мне не хватает хорошего собеседника, который не будет разговаривать о газах в животе и о ухудшающем с каждым днём зрении. Мой внук часто навещает меня, но он не ахти какой собеседник, постоянно торопится куда-то, да и вообще, ему не интересны темы, о которых я хочу говорить. Ну, а что касается моего сына, он просто болван, испортил всем нервы, и жене, и сыну, и мне, его матери, она даже не выдержала его, скончалась недавно. Алкоголик он, неизлечим, чем только не пробовали помочь ему, но всё напрасно... Для своей семьи он ассоциируется с долгами, обманами, скандалами – с ничем хорошим... Хочу в полушутку спросить вас – вот, вы, как судья, к чему приговорили бы его за такое поведение?

       – Он уже сам себя приговорил к вечным похмельям, к проклятиям жены, к неуважению от сына, к обиде отца.

       – Да, вы правы, но вы забыли о язве желудка и симптомах цирроза. – Улыбнулся старик.

       – Можно закурить?

       – В общем-то, у меня аллергия на сигареты, но если.....

       – Хорошо, я сдержусь. Если честно, то мне не рекомендовано курить, так посоветовал врач...

       – Врач? Вы больны чем-то?

       – Ну вот, всё равно проговорился... Вчера я узнал, что у меня рак лёгких...

       – Очень сожалею... Невозможно вылечиться?

       – Нет, уже поздно...

       Чайник засвистел и старик поднялся с кресла, чтобы заварить чай.

       За окном было тёмно-синее небо, которое моментами молниеносно разрисовывалось чёрными штрихами стремительно пролетающих летучих мышей, и вновь стиралось, ожидая новый «штрих-пролёт».

       Старик поставил чашку с чаем на столик перед Отто, развернул пирог, разрезал его и переложил куски на две тарелки. В комнате приятно запахло ароматом яблок и корицы, сочетающимся с благоуханием чая.

       – Раньше такой пирог пекла моя жена... Он напоминает мне её... – Слегка загрустив, сказал старик, усевшись в своё кресло. – Она была очаровательной женщиной... А ваша бывшая жена, каким человеком была она?

       – Терпимой, поскольку продержалась со мной семь лет... Я благодарен ей за такое долгое ожидание, пока не убедилась, что от меня не получит того, к чему с детства стремится любая женщина – быть матерью... А странно то, что я мог осчастливить её, но почему-то не сделал этого, даже сам не прощаю себе это... Моё прошлое наполнено такими ошибками, упущениями... Думал, что хорошее будущее построится само собой, а сам гробил его...

       – Знаете что, не надо оглядываться в былое и сожалеть о том, чего уже не исправить. Не надо скорбеть из-за несовершённых вещей, считать, что всё напрасно, что это причина своей неудачи. Прошлого уже нет, оно болтается позади. Будущего пока нет и может не быть. Зато есть настоящее, оно в каждой секунде, минуте, часу – так, живи им!

       – Я бы добавил к этим словам – «твою мать!»
       
       Старик захохотал, и Отто впервые с детства засмеялся от души. Этот смех послышался чужим, посторонним, будто донёсся издалека.

       – Прошлое – гниль. Будущее – ничто. Настоящее – существование. С надеждой на будущее и в обнимку с «трупом-прошлым» живут люди «без одного места», поскольку настоящее – текущее, управляемо, и им трудно справляться с ним, предпочитают предаться этим двум статичным субстанциям, какие есть прошлое и будущее. – Выпивая чай, говорил старик.

       – Да, но из-за моего упрямства и тупости, я потерял возможность сохранить её рядом с собой, стать отцом... Я не скорблю из-за этого, просто жаль, что, так сказать, не выжал из жизни полезные соки, а лишь довольствовался её ошмётками... – Отто откусил от пирога – в действительности оказалось вкуснятиной. – Очень вкусно...

       – Да, пряный, с тонкими привкусами, как жизнь.

       – К сожалению, я только сегодня понял, что можно жить вкусно и не всегда проходить мимо неё с зажатым носом, как делал я...

       – Вы боитесь смерти?

       – Давайте, скажу так – не хочется умирать, хотя не чувствую боязни...

       – Люди могут или смириться с неизбежным, то есть со смертью, или вечно бояться её, но ведь в обоих случаях можно «полакомиться» жизнью, в первом случае смелее, а во втором с опаской, торопясь, боясь, что скоро отнимут её. Вот, поглядите на эту картину! – Отто только сейчас, когда старик указал пальцем на стену, увидел висящую картину – чёрный квадрат, в нём белый и в белом снова чёрный. – Это нарисовал один мой старый друг. Он нарисовал её вопреки известного, сплошь чёрного квадрата, по его мнению, крайне убогого произведения. Этой картиной он сказал: «ничего, что-то и вновь ничего», – то есть до рождения человека лично для него нет ничего, родившись, небольшой проблеск и затем этот проблеск тухнет, уходя в глухую черноту. У кого-то белый квадрат побольше, а у кого-то поменьше, но чернота, она безгранична, вот и всё...

       – Мне часто снился сон, в котором я сидел в зале суда на стуле подсудимого, передо мною, в ложе для судьей сидел я же, одетый в привычную форму – судейская шапка, мантия, в руке молоток. С грозным видом, тыкая пальцем в сторону «самого себя-подсудимого», я, судья, объявлял: «лишаю тебя жизни!» – и когда слышался громкий стук молотка, стул подсудимого превращался в электростул, ремни туго зажимали мои ноги, руки, спину... А затем слышался треск искр, шипение моей плоти, чувствовался запах горелого и я просыпался... Думаю, мы сами создаём свою судьбу, часто своим поведением навлекаем смерть, горе и так далее... – Отто в очередной раз откусил кусочек пирога, запив его глотком горячего, ароматного чая.

       – В какой-то мере это так, но поверьте, кончина –вещь коварная, она застигает нас в самых неожиданных поворотах жизненного пути.

       – Большое вам спасибо за чай и пирог. Я пойду в мотель, засну, сегодня много побродил, немножко утомился... Было приятно познакомиться с вами.

       – И мне было очень приятно, господин Отто. Если будет желание, загляните ко мне ещё. С вами интересно беседовать.

       – Хорошо, пока я в этом городе, надеюсь, смогу прийти сюда. До свидания, а на всякий случай – прощайте...


Глава 5 – Ночь

       
       Уже было совсем прохладно, Отто даже одел закинутый на спину пиджак. Небо безоблачное, чистое, подмигивающее тысячами крохотных, поблескивающих глазок-звёзд. Сверчки словно сопровождали идущего по дороге Отто своим стрекотом, как бы аплодируя, посвистывая.

       Гул, скрежет, ослепительный свет фар – машина мчалась как чудище со сияющими глазами – поворот и он сбит...

       – О, боже!!! Мы сбили оленя?! – Послышалось из машины.
       
       – Не знаю, сейчас посмотрю...
 
       Сердце пока ещё билось, тяжело дышал, сознание было замутнено, но мозги всё ещё работали – Отто лежал в крови, перед ним каруселью закрутились лица людей, которых он видел сегодня; Вот, «толстый заяц» весело ухмыляется, а вот, маленький мальчик смотрит на него своими печальными глазами, девочка со своим невидимым другом, «порхающая проститутка» хихикая посылает ему воздушный поцелуй, вот и старик смотрит, спокойно улыбаясь... Во рту вкус корицы, вдвойне приятный, чем когда либо раньше... Наверное сегодня он сумел «выкрасть» у дня оттенки вкусов небесного, спелого плода – земного шара – успел сделать это. Сегодня он родился, был ребёнком в приюте, был подростком и мужчиной в борделе, «постарел» в доме престарелых – этот двадцатичетырёхчасовой, жаркий день он прожил полно, как одну целую, «вкусную жизнь». Во рту всё ещё вкус корицы, напоминающий всё приятное, связанное с этим лучшим днём в его жизни... Синие, живые глаза старика начали тускнеть... Сердце остановилось...

       – «Дорогие радиослушатели!» – На земле лежал включённый радиоприёмник. – «Композиция группы «адамово яблоко» – «смейтесь, я почти умер»!, уже стала хитом, и сейчас мы в который сегодня раз пускаем её в радиоэфир:

       Я путешествовал, но я не знаю где

       Я тосковал без вас, но только вас это не беспокоит

       И я блуждал

       Потерянный в дикой местности, так далеко от дома

       Да, да.....

(Посвящаю тем, кто осознаёт, насколько важен каждый день)

       «Прошлого уже нет, оно болтается позади. Будущего пока нет и может не быть. Зато есть настоящее, оно в каждой секунде, минуте, часу – так, живи им!»