Канитель лжи

       Мы сидим с тобой в нашей уютной кухне, впрочем, ее и нельзя назвать кухней. Она слишком большая для такого функционального помещения - это больше просторная столовая с огромным во всю стену окном, занавешенными стильными жалюзи.
       Ты сидишь напротив меня, это я так настояла: не люблю беседовать, разговаривать, ссориться, когда не вижу глаз собеседника, только визави, иначе нет возможности увидеть реакцию, сопереживание или неприятие.
       Кухня – наше самое любимое место во всей квартире – как хорошо, что у нас вообще есть какое-то место в этом мире, где мы можем побыть вдвоем.
       И время наше с тобой любимое – после полуночи. Это то время, когда уже никто не позвонит- не будет беспокоить своими проблемами, просто от тоски или скуки, не обратится за помощью и советом. Я вижу, ты уже и сам устал от всего этого – мы с тобой одинаковы и похожи в этом: и ты и я - вселенские жилетки, жилетищи, не просыхающие от чужих слез. Такие горькие , эти слезы, что соль страданий не отстирывается, заскорузла, рассыпается по всей квартире. А просыпать соль- плохая примета, к ссоре, оттого и наша с тобой жизнь – сказка жизнь превратилась в сплошной спор-ссору.
       Мы сидим и пьем кофе. Кофе растворимый, у меня как всегда очень крепкий, у тебя как всегда – символический. Ты принес море сладостей и с удовольствием наблюдаешь за мной. А я тоже с удовольствием все это уплетаю за обе щеки. И оба мы лжем другу другу, сохраняем мину при плохой игре:
       Я смотрю на тебя, такого близкого и уже чужого, и улыбаюсь понимающе. Родное любимое лицо. Столько раз рассматриваемого по утрам, когда ты так доверчиво спал, крепко сжав обеими руками мою ладошку. Иногда мне казалось, что сейчас ты возьмешь мой мизинчик и начнешь жевать его как детскую соску-пустышку. Тоска по маме, по детству? Или предчувствие скорого расставания?
       Ты как всегда говоришь о своей любви ко мне, они как нитки с коклюшек нанизываются на подставку, превращаясь в узоры кружев, очень красивые, мягкие, необычные. А может быть, они больше похожи на канитель, которой ты вышиваешь на канве моего сердца? Раньше ты был искусной вышивальщицей, а сейчас что-то часто промахиваешься, родной! И больно, и кровь уже сочится сквозь канву, а ты не замечаешь, отмахиваешься, как будто парижская белошвейка, которой нужно до утра расшить что-то очень нужной в туалете придворной дамы!Только досадливо сжимаешь губы, как ты это делаешь всегда, когда тебя уличают в обмане.
       Мне хочется назвать тебя: прелестница, но так говорят только про женщин. Но ты, действительно, прелесть! Насколько ты красноречив в любовных признаниях. Сердце тает от твоих словосплетений, изысканных как дорогие брюссельские кружева. Оно плачет, умоляет, мое бедное сердечко, просит пощады у моего разума: «Не надо, не сжигай мосты, не гони. Оставь как есть! Ничего не говори! ».
       А я знаю, что все это канитель, золотая блестящая металлическая нить, которой ты вышил яркие багряные розы лжи. Она прочна эта нить, сколько пыталась разорвать руками – не получалось. Но сегодня я должна прорваться сквозь дурман твоих слов, я наркоманка, накурившаяся опиумом твоей любви, вобравшая в себя твой запах, одурманенная фимиамом твоих слов! Теперь у твоей любви будет своя история, а моя история окончена: закрываю эту книгу и ставлю на полку. Может быть и перечитаю когда-нибудь.
       Ноябрь 2001 года, г. Алма-Ата