Объяснительная записка

Я сидела в цирке, на втором ряду, на самом дорогом - семидесятирублёвом месте, смотрела ледовое шоу с белыми медведями, как вдруг зазвонил телефон, и меня вызвали в театр. Трое продюсеров из Иркутска просили нас, распространителей, попродавать билеты на спектакли своего театра. Но продавать нужно было не здесь, а в других городах.
Чтобы поехать в другие города, нужно увидеть и загореться тем, что продаёшь. Как можно, например, загореться «Нелегалкой», и кочевать с ней по миру. Нужно заболеть, увиденным, - так сильно, что сможешь бросить: дом, работу, детей, мужа…
Продавать же кота в мешке – мало корысти. Его ведь не расхвалишь как следует, не расскажешь о нём, не рассмотрев… А помочь действительно было бы возможно: через прессу с рецензиями на спектакли и отзывами крымских зрителей…
В цирк в тот день я больше не вернулась и ледовую программу – так и не увидела… Случая больше не представилось.
А потом я встретила тех же продюсеров на спектакле у Олега Флеера. Я подала им приглашения, и они узнали меня, и снова стали просить моей помощи. Стали рассказывать о своём камерном театре; о его специфике, когда зрители сидят прямо на сцене; об очень оригинальных, экспериментальных постановках.
На свете существуют люди, которые верят людям. Вот знают, что их: обманут, подставят, оболгут, облапошат… Знают, что сначала позовут, используют, а потом - предадут, а всё равно верят… Вот хочется им… Вернее, не можется не верить. Они, дураки, считают, что тогда и жить на свете не стоит, если никому не верить…
Я зашла в русский театр с иркутской продюсершей, чтобы посмотреть так рьяно расхваливаемые ею спектакли и попробовать написать на них хвалебные рецензии.
Я пришла в театр за час до спектакля и слушала рассказ о криминальном Иркутске, в котором спектакли начинаются в 18-30, потому, что страшно ночью ходить по городу… Слушала откровения о том, что приглашения на эти гастрольные спектакли раздавались с неимоверной щедростью и были опасения, что мест для всех приглашённых - не хватит… Слышала, что администратор русского театра отказалась открывать галёрку. Видела, как накалялась обстановка у входа в зал, т.к. мест уже не было, а люди прибывали и прибывали… Знала, что выгнали из театра всех студентов, и вежливо попросили удалиться – актёров… Сначала мне сказали: «Ждите!» А потом сказали, что не знают меня, и вообще видят меня в первый раз…
У меня бывают такие периоды, когда всем хочется укусить меня. Каждый считает, что он вправе напасть и высказать мне своё пренебреженье. Это уже было… Было много раз, как бывает с белыми воронами, когда все вдруг – хотят клюнуть их побольнее…
Это случается тогда, когда я бываю в состоянии предельной откровенности с миром, как в этот день, когда у меня написался «Плачь 1932 и 1995 года».
Ой, лелека, що ж ти наробив?
Чом сюди приніс оцю дитинку?
Чом до міста ти не долетів,
Не сховав, як в житочці билинку?
Ой, лелека, що ж ти наробив?
Нащо розглядів сюди стежинку?
Голод лютий крильця підломив
Ворону віддав мою кровинку.
Ой, заплач, дитинко, не мовчи!
Господи, за що ж така тут тиша?
Навидь, муха в полі не жужмить…
Не шкребеться у куточку миша.
Ой, лелека, що ж ти наробив?
Господи, за що ж ти нас катуєш?..
Ти забув нас, Боже, загубив?
Господи, за що ж ти нас не чуєш?.. Когда внутри всё так напряжено, что чувствуется какая-то внутренняя дрожь. Эта дрожь привлекает к себе внимание и все чувствуют её подспудно, вероятно, как дрожь вора, в кармане которого то, что все ищут…
Я раздражала их – этой дрожью… В этот вечер ко мне подошли все, подошли по многу раз… Они подходили, входили в унисон – ненавидели, набрасывались, отступали и снова бежали ко мне, чтобы вылить на меня свою ненависть… Я всё про себя узнала… Всё, что они рассказали тебе, своим родным, друзьям и знакомым и что будут рассказывать десятилетиями…