Моя учеба на факультете журналистики

Летом 1990 года я поехала в Ригу поступать в Латвийский Университет на отделение журналистики. Переночевала у родственников в их небольшой двухкомнатной квартире.

Абитуриенты собрались в большой аудитории, спускающейся к кафедре.
В чем будет состоять творческий экзамен, никто не знал.
И вот перед нами преподаватель, журналист с живыми карими глазами.
Он говорит, что мы должны написать работу в любом жанре, возможны два варианта: вы идете на Домскую площадь берете интервью, или идете на фотовыставку "Судьба латышей". Вы журналисты, идите, берите информацию, пишите. Главное требование: написанное должно быть интересным, творческим.

 Установка дана, подумала я, - вы журналисты!

 Предпочла сходить на фотовыставку, поскольку уже писала в местной газете и набила руку на сообщениях о культурных мероприятиях в местном Доме культуры.

 Фотографии фотовыставки рассказывали о судьбе латышей, депортированных некогда в Сибирь, а также о современных проблема.  Взывали к милосердию фоторепортажи из дома престарелых.

Спросила женщину-служащую, какие фотографии особо ее взволновали.
Она подвела меня к циклу фотографий: "Судьба латышей в Сибири". Сказала, что едва латыши обустраивались на новом месте,  получали хороший  урожай - как их переселили на другое место, в  другой, необжитыйч  район...

Фото из инета. А Клецкин.

Девушка, с которой я познакомилась, Юлия, была дочерью известного в Риге артиста балета, написала интервью. Андрей, недавний выпускник, как и Юлия, уже работал на радио, куда его пригласили, ознакомившись с его статьей и оригинальным способом мышления, написал о Домской площади от лица ангела на фронтоне одного из зданий.
Мы поступили! А один парень, приехавший из Литвы (он сидел рядом со мной на экзамене), не поступил.

Помню, как действенно повлияла на меня установка: вы журналисты.
 Еду после экзамена по Риге в трамвае, обращаю внимание на лицо человека, похожего на Эрнеста Хемингуэя, в нем угадывалась творческая натура.
 «Вы писатель или капитан»,-сказала я. На остановке он предложил мне выйти и показал свои руки, они были в красках. «Вы художник!»- улыбнулась я.

Мой новый знакомый был сыном скульптора (сходу и не вспомню его фамилию, надо будет набрать в поисковике), который создал памятник Ленину на площади Свободы в центре Риги. Художник привел меня домой к его сестре.

Сел за рояль и сыграл несколько мощных аккордов, вызвав немалую к себе симпатию.  Его брата, на голове повязка мастера-художника: сидя на табуретке, обрабатывает камень- памятник.

Приехав на одну из сессий, видела, как разрушали памятник Ленину на глазах у прохожих. Металлическим шаром, подвешенным на тросе к крану, били по памятнику из красного мрамора. Подняла два маленьких осколочка  на память. Затерялись среди морских камней. А где-то, например, в Венгрии, в Литве создали парки со скульптурами и атрибутами советской поры.

Помню собеседование после поступления. Умные карие глаза известного в Латвии журналиста-киноведа Абрама Клецкина и его вопрос: Как к вам относятся в редакции? Мой ответ вызвал его улыбку: «Штат уже набран». Он сказал, что моего образования филолога вполне достаточно, чтобы писать. Я сказала, что меня интересует тема духовности и что я задавала этот вопрос, получив весьма разные ответы. «Ну какая здесь духовность?- он указал рукой на столы в аудитории,- и что осталось от древних скифов?»- «Золотые украшения»,- ответила я. - «Глаза остались».

Другой журналист, Рэй Трофимов -  мы шли по улицам Риги-  намекал мне , что времена изменились и что заочное отделение не будет субсидироваться государством. Но я пропустила его слова мимо ушей: я была переполнена радостью поступления, надеясь на новые встречи, впечатления.

Время спустя я увидела, что студенты общаются каждый в своем кругу, что зачеты надо сдавать индивидуально, надо самой разыскивая преподавателя, порой идти к нему домой, так было с зачетом у Минаевы. Ощутила, что неудобства и пыль общежития воспринимается уже по-иному. Вспомнила невысокого симпатичного студента из Сирии, у которого одалживала кастрюлю, чтобы сварить что-то на ужин. Сириец приглашал с ним в Сирию. «Я уже немолодая", - отшутилась я, подумав о немалом за собой «хвосте». Какая свекровь обрадуется, двое детей. – «Посмотри на себя в зеркало!» -сказал он.

Приеxaв на первую зимнюю сессию (1990 - 1991), я увидела другую, незнакомую мне Ригу.  Окна были  заклеены крестами из газетных вырезок. Мешки с песком  центре. На улице у дома правительства стоял танк.

Все это воспринималось едва ли не как декорации. Заторможенно-медленно, рефлексируя, ощущая себя провинциалкой в пространстве столицы, шла я по центру, и вздрогнула, услышав пронзительный сигнальный вой сирен, расчищающий пространство для траурной процессии:
 это был день похорон погибшего на баррикадах кинооператора.
И самое главное я поняла : экзамен по логике без подготовки,как говорится: на халяву, не сдашь, нужна подготовка.
И еще поняла, правда, не сразу: у жизни, у завтрашнего дня своя логика.

Занятия для заочников. Древнерусская литература. Доцент Мирский.
Пожелание: знать наизусть начало "Слова о полку Игореве".
В Латвии "Слово" появилось в 1888 году. Первый прозаической перевод на латышский язык сделал Андрис Шлезиньш. Второй, поэтический, перевод осуществил Арвид Григулис в 1950-м.
Фотодело. Запомнилось о фотоштампах.

В читальном зале знакомилась с журналистикой 20-30-х годов в Риге. Здесь жили белоэмигранты, широко издавались книги, газеты и литературные журналы на русском языке. Культура была на уровне. Слой советской культуры был намного тоньше, чем в других республиках Союза.

Моя первая печатная машинка ...

Уже и не помню точно, откуда она у меня появилась. Вероятно, настолько радость была большой, что затмила сам источник. Вероятно, мне ее дали в школе, списанную. А позже – в местном отделении полиции, где брала криминальную хронику для газеты «Латгалес Лайкс»(Латгальское Время). Начальник полиции владел словом, был не лишен юмора, брать у него хронику – одно удовольствие, оставалось лишь придумать заголовки. Потом мне предложили по сходной цене портативную машинку «Люкс»(оранжево-розовое покрытие). А скоро Люкс мой стал заклинивать, портиться, завелся «воришка» и стал втихаря на этом Люксе печатать. Понятное дело, я выразила недовольство, воришка взбунтовался. А через несколько дней мне позвонили из мэрии и предложили машинку, что осталась бесхозной после смерти хозяйки. Интересная была женщина: врач-окулист, со своеобразным характером. Например, из ожидающих на прием она могла пригласить того, кому, как ей казалось, это было нужно в первую очередь. Она могла эмоционально выплеснуться, напугать пациента, но для его же пользы, для созидания, чтоб работал над собой или своим подопечным.

Софья Андреевна, осмотрев ячмень на глазу моего сына, посоветовала массировать веко. Конечно же, я выполняла все ее  предписания врача, но безуспешно. Снова пришли на прием к врачу. Софья Андреевна накричала на меня: плохо массируешь! Правда, и антибиотики еще приписала в ответ на мои сетования.
И представьте: все вместе помогло: ячмень прорвавшись, рассосался, словно и не было!
Такова была Софья Андреевна, человек, врач, мастер своего дела.
У нее была красивая собака, колли, с которой она любила прогуливаться.