Забыться

       Щелчок выключателя. Вот и всё. Последняя черта под этим необыкновенно долгим днем. С улицы до меня еще доносятся приглушенные голоса случайных прохожих и шум проезжающего транспорта, но все это уже так - последние формальности, связывающие меня с внешним миром. Я под одеялом, лицом к стене. Один в темноте. Этого момента я ждал с волнением, с тревогой. Казалось, это будут горькие слезы в три ручья, сопровождаемые раскатами грома и порывами шквалистого ветра за окном. Тем не менее, сейчас я чувствую облегчение. Какая-то нежданная шальная легкость. Ну и правильно, ну и молодец. Расставаться с вещами, событиями и людьми нужно просто, без сожаления. Как и с этим днем. С моим небольшим праздником.
       Я решил начать его с первой за долгое время пробежки. Само по себе говорит о многом. Желание внести элемент новизны в собственную жизнь - это ли не значимое событие? Конечно, бежалось очень тяжело. Весь груз прожитых лет будто сосредоточился в области моего безнадежно круглого живота и стал чересчур тяжелым для меня. Но, даже постоянно сбиваясь с дыхания, обливаясь потом и с трудом преодолевая выбранный маршрут под недоуменные взгляды первых школьников, я замечал, впитывал в себя красоту этого дня. Зная, что ему суждено стать для меня особенным.
       Дальше душ, завтрак (легкий, максимально легкий). Дорога на работу. Пошел пешком. И почему, если вдуматься, все так торопятся вбиться в автобус? Это же лишний повод испортить себе настроение, и без того подверженное малейшим колебаниям окружающей атмосферы. Сколько лет и я вот так же ездил, разглядывая мрачные фигуры пассажиров и не отдавая себе отчета в том, что становлюсь таким же серым и безжизненным, погруженным в какое-то подобие мыслей. Но сегодня вышло по-другому. Я был в слишком необычном расположении духа, чтобы делиться им с этими будничными лицами.
       На работу опоздал, разумеется. Подумаешь, за столько лет... Да и то ненамного. Однако физиономия Долинина уже маячила рядом с кабинетом - надо же было такому случиться. Впрочем, неодобрения она не выражала, в кои-то веки ее обладатель явился с приятной новостью... Меня повысили. Вот так. Четырнадцать лет. Этой чертовой возни с бумагами. Без надежды на какую-то перспективу. И вдруг меня на место Малышева, на совсем другой фронт работы. На другие деньги. На другой этаж. В другой кабинет. Я даже успел забежать туда, постоял у окна. Вид на улицу, на деревья, на прохожих. На небо. Все еще трудно представить, что мне удалось оказаться вызволенным из моей казавшейся вечной дыры с видом на мусорные контейнеры общежития. С видом на мою прошлую и настоящую беспросветную жизнь. Но это случилось. Да-да... Мда... Ну? Что же? Разве плох день?
       После работы я... хм... побродив по городу и насладившись его осенним великолепием, забрел в ресторан. Воистину, день открытий! Когда я в последний раз мог себе это позволить? Счет на десяток лет потянет, а? Так что вполне можно простить себе эту маленькую (да удаленькую) холостяцкую пирушку за отдельным столиком. Да, спустил почти все деньги, что были при себе. Ну, как-никак новая должность. Событие. Праздник. Правда?
       Остававшуюся наличность промотал на такси. Захотелось. Гулять так гулять. Солнце уже клонилось к закату, а я себе катался по городу. Наполнившийся впечатлениями и эмоциями. Отобравший у этого дня столько, сколько уместилось в моих прохудившихся за годы карманах. Надо же, почти забыл, что это значит - радоваться жизни. Что ж, для того такие дни и созданы. "Удачные". Просто кому-то они выпадают часто, а кому-то, как мне, редко.
       Наконец, вернулся домой. Принял теплую расслабляющую ванну и перестелил постель. И вот он я - чистый, сытый, разомлевший - лежу, вдыхая запах чистого белья. Засыпаю. И напоминаю себе в очередной раз, уже с закрытыми глазами - просто на тот случай, если за оставшиеся до сна минуты успею забыть - ах, какой это был прекрасный день.

       Потрясающе.
       Все-таки удивительно, насколько взгляд под определенным углом способен порой полностью видоизменить события, придать им совсем иные краски. И люди пользуются этим фокусом. Достаточно несколько раз повторить про себя "я ни в чем не виноват", и вот ты уже на самом деле не так уверен в том, что реальность была такой, какой ты ее увидел. Она становится нечеткой, полупридуманной, и особенно легко тебе удается с ней поладить, когда свидетелей произошедшему не оказывается. Кроме тебя самого. Тогда все зависит только от тебя. От твоих способностей. От твоей совести. Часто это напоминает защитную реакцию, когда таким образом обретается способ продолжать жить прежней жизнью, продолжать уважать себя, казаться себе не хуже других. Напоминая при этом человека, страдающего от боязни высоты, для которого главное - не смотреть вниз. Но где граница? Что человек может себе простить? Разве всё, что угодно?

       Вчера, незадолго до окончания рабочего дня, ко мне зашел Долинин. Как обычно сама деловитость. Прошелся по кабинету. Пара дежурных вопросов. Наконец, перешел к главному. Речь зашла о Малышеве. Случилась неприятность - наш неугомонный Виктор Иваныч поскандалил с директором. С Малышевым такое порой случалось, ему не всегда удавалось обуздать собственные эмоции, даже в разговорах с начальством. Долинин не уточнил, что именно он наговорил на этот раз, но, видимо, что-то серьезное, раз это переполнило чашу терпения директора. Он задумался об увольнении Малышева. Впрочем, тихо уволить сотрудника без взаимных претензий показалось ему слишком скромным. Повертев в руках папку, с которой пришел, Долинин извлек оттуда листок бумаги, который оказался ничем иным как коллективным письмом. В нем сотрудники завода во весь свой неосязаемый голос протестовали против работы рядом с алкоголиком и тунеядцем Малышевым, о чем свидетельствовало уже несколько подписей представителей нашего трудового коллектива. В ответ на мой изумленный взгляд Долинин протянул мне ручку.
       - Давай, подписывай, - сказал он, внимательно глядя мне прямо в глаза.
       - Но это же чушь, - возразил я. - Малышев всегда отстаивал интересы работников, причем с пеной у рта, за что и поплатился. Да и не пьет он почти. Какой же он алкоголик?
       - Ты не понял, - неторопливо произнес Долинин, кладя ручку рядом со мной. - Дело не в Малышеве. Так или иначе, его уволят, и это уже решенный вопрос. А вот вопрос, который не решен, заключается в том, кто займет его место. И здесь у тебя очень хорошие шансы. Было бы глупо упустить такую возможность.
       Я молча смотрел на него, не веря своим ушам.
       - Обалдел от счастья, что ли? - наклонив голову в сторону, усмехнулся он.
       - Но... я так не могу, это же ложь, - пролепетал я растерянно.
       - А-а-а, понятно, - улыбка Долинина стала шире и еще неприятней. - Интеллигентные колебания. Ничего страшного в этой бумаге нет, не волнуйся. Возможно, ей и вовсе не будет дан ход. Да и Малышев, если не будет чудить, устроится на другой завод без проблем. Просто после случившегося конфликта директору нужно знать, что за климат в коллективе. Проще говоря, кто на его стороне, а кто нет. И тебе лучше на ней оказаться, ведь с этой работой так много всего в твоей жизни связано. Нелепо проработать почти пятнадцать лет в ожидании лучших времен и уволиться накануне такого важного назначения, согласись. И подписывай.
       Это Долинин. Зам. директора. Серый кардинал. Он знает всё. Все слабости сотрудников, в том числе и мои. Он пришел, ни секунды не сомневаясь, что добьется моего согласия. И ушел всего через несколько минут. Унося на листке мою фамилию, инициалы и корявую подпись, которая по-прежнему стоит у меня перед глазами.

       Судьбой было суждено, чтобы мы с Малышевым встретились меньше чем через час. Я не сразу заметил его, иначе, конечно, постарался бы избежать этой встречи на выходе с завода. Он был хмур, молчалив. Мне тоже не хотелось разговаривать, да и что я мог ему сказать. Мы дошли до перекрестка, дальше наши пути расходились. Перед тем как попрощаться он вдруг посмотрел на меня. Это был долгий взгляд. И тяжелый. Тяжелый для меня. Его глаза показались мне пустыми, будто лишенными жизни. Никак не ассоциировались с горящими глазами того Малышева, которого я знал столько лет.
       Подумав немного, он негромко произнес:
       - Знаешь, я иногда задумываюсь о смысле жизни. Своей. Когда-то мне казалось, что важнее всего семья. Потом развелся, но оставались друзья. Растерял друзей, но была еще работа, коллектив. А теперь... Теперь мне кажется, что я искал совсем не там... Совсем, понимаешь?
       Нет, тогда я не понял до конца, что он имел в виду. Но тоска в его голосе и пустота во взгляде вселили в меня смутную тревогу. Я стоял и смотрел, как медленно и не глядя по сторонам он направился мимо витрин в сторону дома. Возможно, стоило окликнуть, остановить его и что-то сказать. Что-то жизнеутверждающее, ободряющее. Встряхнуть как-то, напомнить ему его самого - энергичного, подтянутого, волевого. Но я не сделал этого. Наверное, ему не повезло, что в тот момент повстречался именно я, а не кто-то другой.

       Мой сегодняшний день начался почти на час раньше обычного. Поэтому-то я и успел совершить мою комичную пробежку. О чем я не упомянул в своем цветастом рассказе, так это о причине столь раннего пробуждения.
       Причиной стал телефонный звонок.
       Сухо и деловито Долинин сообщил мне, что ночью Малышев умер от разрыва сердца.
       Он говорил что-то еще - о похоронах, о моем назначении, о приеме и передаче дел. Я что-то рассеянно отвечал, а иногда просто кивал, будто он мог меня видеть. Голова моя в эти мгновения была занята совсем другим. Занята? Скорее переполнилась бессмысленными образами, незнакомыми голосами, в общем оглушающем шуме которых можно было разобрать только два слова: "Малышев умер". После очередной ничего не значащей для меня фразы Долинина послышались короткие гудки. Какое-то время я просто слушал их, не чувствуя в себе сил пошевелиться.
       Наконец, я заставил себя положить трубку. И тут же, точно по... мм... по волшебству, все прояснилось для меня. Все слова и поступки словно собрались в единую мозаику. И я увидел ее. Целиком. Все, что произошло. Все, что я натворил. Все, что будет дальше. А увидев всю картину, понял, что делать. Решение пришло совершенно неожиданно и поначалу показалось мне... эээ... сумасбродным. Но чем больше я думал о нем, тем больше убеждался, что оно единственно верное. Все эти годы я честно работал, надеялся на лучшее, верил в справедливость. Это была неяркая, однообразная... полная лишений и бесполезной возни жизнь. И даже несмотря на то, что со вчерашнего дня я незаметно для самого себя стал предателем... Мне кажется, я заслужил хотя бы один праздничный день. День, которым я мог бы попробовать... насладиться, пусть и со стиснутыми от душевной боли зубами. В меру имеющихся средств и своей скудной фантазии. Последний. Я не из тех, кто смог бы спокойно жить с таким камнем на сердце. Моя жизнь превратилась бы в ежедневный ад, от которого никто не смог бы меня избавить...
       Но сегодняшний день мне и вправду удался. Я держался молодцом и почти не срывался, поэтому-то сейчас мне было о чем вспомнить и есть чему усмехнуться. Закрывая глаза на... ммм... отдельные мелочи.
       К примеру, тому, как встречал меня у порога... этот... да, Долинин, конечно. С приказом о назначении в руках. Сам принес. Похоже, мне и вправду удалось убедить директора в том, что я на его стороне. Ха. Впервые за годы совместной работы я увидел в глазах Долинина некое... некое легкое беспокойство, когда он смотрел на меня. Отчего? Повышение в должности подразумевает и иное отношение? Или просто опасался, "как бы этот дохлятик чего не выкинул" в связи с новыми... обстоятельствами? Ну, разве не смешно? Столько лет работать под... ну... покровительством... да... такого ничтожества и рассчитывать на лучшее! Как это похоже на меня. Как говорится... как это... как... "каждый заслуживает то начальство, которое имеет"...
       А как я входил в кабинет Малышева? Входил, как... будто... Ну, как в ледяную воду. Чуть ли не с закрытыми глазами. Ха, забавно... Да, с закрытыми... Как сейчас, когда я уже... Меня действительно хватило только на то, чтобы полюбоваться видом из окна, это правда... Хотя к окну опасно было подходить. Во всяком случае в такой день я бы не рекомендовал себе... приближаться к окнам, острым предметам и людям... которые видят... во мне... видят... разглядывают... сны о своей жизни... в смысле... о той, которая могла бы... с кем-то из них...
       Ой.
       Теряю мысль. Таблетки все же начали действовать, а то я уже чуть не начал волноваться. Спасибо, кстати, мам, за такой прекрасный препарат. Отменный... Опасный для жизни в больших дозах. То, что нужно. Я нашел его как-то, разбирая твои вещи. Где ты его взяла, ума не приложу. Неужели знала, что он мне пригодится? Ха.
       Так... О чем я.
       Да, кстати, из своего рассказа я умышленно выпустил поход на могилу мамы после работы. Как раз перед рестораном. Шалопай... Зашел увидеться. Возникла потребность, хоть я так редко это делал... И попрощаться... Был риск. Сорваться и пустить под откос остаток дня, но взял себя в руки... И как мне это удалось? Неужели так соскучился по праздникам... по свободе? Наверное. Порой сложно себя понять. Наверное, маме это удалось бы... значительно... лучше. Разве не говорила она мне в детстве о чистых руках? Разве трудно было запомнить ее рассказы о болезнях, связанных с... о болезнях, связанных с... антисанитарией... Не запомнил... В самый важный момент забыл о том, что руки нужно стараться сохранять чистыми... И даже если вся жизнь так... так беспросветна как моя, в ней еще остается смысл и достоинство, пока ты можешь... еще можешь... сохранить то немногое, что у тебя еще есть. Твою... порядочность. Слово, которое у многих уже всего лишь вызывает смех. Но оказавшееся таким важным для меня. Для меня. Поздновато, увы... Наверное, и Малышев говорил о том же, когда прощался. "Я искал совсем не там"... Все мы часто ищем совсем не там. Не видим, что творится под носом. Не прислушиваемся к тому, что живет внутри. Часто незаметно для нас. Прорастает, как... ну... красивый пышный сорняк под палящим июльским... нет... как любовь, которой так и не нашлось... в этом мире... в котором я... меня нет...
       Трель. Что за звук. Знакомый. Или кажется? Нет... Да.... Телефон. Забыл отключить. Ничего, он уже... где-то... в другом мире...
       Не продышаться что-то. И подташнивает... Наверное, так и должно быть.
       Сейчас. Так. Что-то еще...
       Мама... Да... Мама, у меня была любовь. Я любил. Ее звали Инной. Она... знаешь... она была похожа на ремарковскую Изабеллу. Была в одной его книге странная такая девушка-пациентка из лечебницы, говорившая поразительные по мудрости и наивности вещи с детской... с детской трогательной... непосредственностью... Вот Инна моя была на нее похожа... Она была славная... Такая... добрая. Любила природу. Мы с ней бродили по паркам, по лесам... Она смеялась... Ее нежный голосок... щебетал... о солнце, о птицах, о море. О красоте. О простых... о доступных каждому вещах, на которые мало кто обращает внимание... Я... как-то... я как-то тоже об этом не задумывался до встречи... до встречи с ней. Но потом... понимаешь... прошло время, пробил час... Девушка повзрослела, посмотрела по сторонам... Одумалась. Взглянула внимательнее на календарь... Вспомнила, что она молода, красива... Что достойна яркой современной обеспеченной жизни. И всё... Изабелла. Вылитая... Она тоже излечилась. От глупостей. От романтики... От... от другой правды... Стала Генриеттой... Уехала... Но это было событие. Да. Одно из немногих. Настоящее. Из моей жизни. Могло ли оно изменить меня? А может, и изменило? Но тогда в какую сторону?.. Иногда я спрашивал себя, стал бы я другим, если б она осталась со мной... Наверное, да. Живя ради кого-то, поневоле меняешься. И тогда, рядом с ней, мне казалось, я становился... другим. Но, опять-таки, стал бы я счастливее?.. Или мне предстояло... повторить путь Малышева, состоявший из сплошных... разочарований... Малышева, который... да... искал... но... но... разочарования... лучше... бессмыслицы...
       Трель. Снова телефон. Как надоел.
       В ушах свистит... Воздуха... Форточку бы... Нет, уже не могу...
       Трель.
       Сколько вопросов без ответов... Но что толку теперь копаться в них? Мне не довелось стать лучше, научиться думать, ориентироваться... действовать... Не хватило воли и желания, чтобы сделать это самому... Не нашлось человека... который... глядя на которого я почувствовал бы в себе силы тянуться... вверх. Ну что ж... Жил как умел. Пока не оступился, польстившись на что-то... большее... Виноват. И сам наказываю... Это моя жизнь все же... Так долго я был к ней... был безразличен, за что получил отпор... в виде отсутствия событий и успехов... Зато, кажется, сейчас мы с ней... достигли согласия... обоюдного... Оно в желании отдохнуть... друг от друга... В желании забыться... Освободить место для тех, кто... кто чего-то хочет и... надеется... Может быть, это и есть мой... мой... мой самый мужественный поступок. По крайней мере... сейчас мне хочется... так думать... И улыбнуться этой жизни... на прощание... из оставшихся... из последних... сил.
       Вот... вот... вроде бы и... трудно... дышать... не соображаю... хватит... цепляться... уже... не за что... больше...
       Звонок... Далеко... Еле слышно... Кто это?.. Малышев... Мама... Изабелла... Больше... никому... больше... не нужен... Подождите, друзья... Совсем... совсем недолго... увидимся... вот только... не возражаете... я... немного... посплю...


Июль 2008